Страница:
Непослушными пальцами, отказывающимися подчиняться сигналам мозга, Фрэнсис вновь принялась кропотливо восстанавливать созданный когда-то собственными руками бюст отца Анни.
С самого начала, как только она вошла в кабинет в два часа дня во вторник, Меган почувствовала перемену в поведении доктора Джорджа Маннинга. В воскресенье, когда она делала репортаж о встрече бывших питомцев, это был располагающий, услужливый и гордый своими деяниями человек. Вчера, когда она договаривалась по телефону о встрече, он был полон оптимизма. Сегодня же доктор выглядел на все свои семьдесят лет. И ни днем меньше. Здоровый розовый оттенок его лица, отмеченный ею ранее, теперь сменился серой бледностью. Рука, которую он ей протянул, слегка подрагивала.
Этим утром, отправляясь в Уэстпорт, Мак настоял на том, чтобы она позвонила в больницу и справилась о состоянии матери. Ей ответили, что миссис Коллинз спит, и что давление у нее заметно понизилось и находится теперь в пределах нормы.
Мак. Что она увидела в его глазах, когда он прощался с ней? Как обычно, он слегка прикоснулся губами к ее щеке, но взгляд его был другим. Что это было? Жалость? Но она не хотела, чтобы ее жалели.
Накануне она прилегла всего на пару часов, чтобы хоть немного сбросить отупляющую усталость. Затем она долго стояла под горячим душем, который слегка помог унять ломоту в плечах. Из одежды предпочтение было отдано темно-зеленому костюму с облегающим жакетом и удлиненной юбкой. Ей хотелось выглядеть наилучшим образом. Она обратила внимание, что взрослые на встрече в клинике Маннинга были изысканно одеты. Это не вызывало удивления: если люди могли позволить себе потратить от десяти до двадцати тысяч долларов за попытку завести ребенка, то доходы у них, наверняка, были немалые.
В фирме на Парк-авеню, где она начинала свою карьеру юриста, требовали являться на службу только в строгом костюме. Работая репортером на радио, а теперь на телевидении, она обратила внимание, что люди, у которых берешь интервью, становятся более откровенными, когда они видят некоторое сходство с тобой.
Она хотела, чтобы во время интервью доктор Маннинг подсознательно воспринимал ее как одну из своих будущих пациенток. Но теперь, оказавшись перед ним и присмотревшись к выражению его лица, она вдруг поняла, что он смотрит на нее как обвиняемый в суде на выносящего приговор судью. Во всем его облике преобладал страх. Но почему доктор Маннинг должен бояться ее?
— Я не могу выразить, как мне не терпится приступить к этому специальному репортажу. Я...
Он прервал ее:
— Боюсь, что мы не сможем помочь вам в создании телеочерка. Я провел совещание с сотрудниками, на котором было высказано мнение, что многим из наших клиентов будет крайне неудобно, если они увидят здесь телекамеры.
— Но ведь вы с готовностью согласились на воскресный репортаж.
— Люди, которые присутствовали здесь в воскресенье, уже имеют детей. Те же, кто приходит к нам впервые, или те, у кого беременность оказалась неудачной, обычно раздражены и находятся в подавленном настроении. Искусственное оплодотворение — это очень личная сфера. — Его голос звучал твердо, но глаза говорили о том, что он нервничает. "Но по какому поводу? " — недоумевала она.
— По телефону, — настаивала Меган, — мы пришли к единому мнению, что никто не будет записываться на пленку без его согласия.
— Мисс Коллинз я отвечаю вам «нет», а сейчас мне надо торопиться на совещание. — Он поднялся из-за стола.
Меган ничего не оставалось, как встать вслед за ним.
— Что случилось, доктор? — тихо спросила она. — Ведь ясно же, что за этой неожиданной переменой скрывается что-то гораздо большее, чем запоздалое беспокойство о ваших клиентах.
Он не ответил. Меган вышла из кабинета и прошла по коридору в приемную. Тепло, улыбнувшись регистратору, она бросила взгляд на табличку с ее именем на стойке.
— Миссис Уолтерс, у меня есть подруга, которую заинтересовала бы любая литература, какую я только смогла бы раздобыть для нее о вашей клинике.
Эти слова вызвали у нее удивление.
— Наверное, доктор Маннинг забыл отдать вам материалы, которые он велел секретарю приготовить для вас. Я позвоню ей, и она принесет их.
— Если это не затруднит вас, — заметила Меган. — Доктор был согласен на съемку очерка, который я планировала.
— Конечно. Сотрудникам очень понравилась эта идея. Клиника станет еще более известной. Позвольте, я позвоню Джейн.
Меган скрестила пальцы в надежде, что Маннинг еще не сообщил секретарю о своем решении отказаться от съемок телеочерка о клинике. И тут она увидела, что Уолтерс перестала улыбаться и нахмурилась. Когда она положила трубку, от ее открытой и дружеской манеры не осталось следа.
— Мисс Коллинз, думаю, вы знали, что мне не следовало обращаться к секретарю доктора Маннинга за подборкой материалов.
— Я лишь попросила информацию, которая может потребоваться любому новому клиенту вашей клиники, — сказала Меган.
— Вам надо было обсудить этот вопрос с доктором Маннингом. — Она замолчала в нерешительности. — Я не хочу показаться грубой, мисс Коллинз, но я работаю здесь и подчиняюсь приказам.
Было ясно, что помощи от нее ждать не приходится. Меган повернулась, чтобы идти, но вдруг остановилась.
— Скажите, действительно среди персонала возникла серьезная обеспокоенность в связи со съемками очерка? И все ли возражали против этого или всего несколько человек?
Она могла видеть, что ее собеседница испытывает противоречивые чувства. Мардж Уолтерс сгорала от любопытства. И любопытство победило.
— Мисс Коллинз, — шепотом произнесла она, — вчера в полдень у нас было совещание, и все сотрудники с удовольствием восприняли известие о том, что вы будете делать специальный репортаж о клинике. Мы даже шутили по поводу того, кому сниматься. Я не могу представить, что заставило доктора Маннинга изменить свое решение.
19
20
21
22
С самого начала, как только она вошла в кабинет в два часа дня во вторник, Меган почувствовала перемену в поведении доктора Джорджа Маннинга. В воскресенье, когда она делала репортаж о встрече бывших питомцев, это был располагающий, услужливый и гордый своими деяниями человек. Вчера, когда она договаривалась по телефону о встрече, он был полон оптимизма. Сегодня же доктор выглядел на все свои семьдесят лет. И ни днем меньше. Здоровый розовый оттенок его лица, отмеченный ею ранее, теперь сменился серой бледностью. Рука, которую он ей протянул, слегка подрагивала.
Этим утром, отправляясь в Уэстпорт, Мак настоял на том, чтобы она позвонила в больницу и справилась о состоянии матери. Ей ответили, что миссис Коллинз спит, и что давление у нее заметно понизилось и находится теперь в пределах нормы.
Мак. Что она увидела в его глазах, когда он прощался с ней? Как обычно, он слегка прикоснулся губами к ее щеке, но взгляд его был другим. Что это было? Жалость? Но она не хотела, чтобы ее жалели.
Накануне она прилегла всего на пару часов, чтобы хоть немного сбросить отупляющую усталость. Затем она долго стояла под горячим душем, который слегка помог унять ломоту в плечах. Из одежды предпочтение было отдано темно-зеленому костюму с облегающим жакетом и удлиненной юбкой. Ей хотелось выглядеть наилучшим образом. Она обратила внимание, что взрослые на встрече в клинике Маннинга были изысканно одеты. Это не вызывало удивления: если люди могли позволить себе потратить от десяти до двадцати тысяч долларов за попытку завести ребенка, то доходы у них, наверняка, были немалые.
В фирме на Парк-авеню, где она начинала свою карьеру юриста, требовали являться на службу только в строгом костюме. Работая репортером на радио, а теперь на телевидении, она обратила внимание, что люди, у которых берешь интервью, становятся более откровенными, когда они видят некоторое сходство с тобой.
Она хотела, чтобы во время интервью доктор Маннинг подсознательно воспринимал ее как одну из своих будущих пациенток. Но теперь, оказавшись перед ним и присмотревшись к выражению его лица, она вдруг поняла, что он смотрит на нее как обвиняемый в суде на выносящего приговор судью. Во всем его облике преобладал страх. Но почему доктор Маннинг должен бояться ее?
— Я не могу выразить, как мне не терпится приступить к этому специальному репортажу. Я...
Он прервал ее:
— Боюсь, что мы не сможем помочь вам в создании телеочерка. Я провел совещание с сотрудниками, на котором было высказано мнение, что многим из наших клиентов будет крайне неудобно, если они увидят здесь телекамеры.
— Но ведь вы с готовностью согласились на воскресный репортаж.
— Люди, которые присутствовали здесь в воскресенье, уже имеют детей. Те же, кто приходит к нам впервые, или те, у кого беременность оказалась неудачной, обычно раздражены и находятся в подавленном настроении. Искусственное оплодотворение — это очень личная сфера. — Его голос звучал твердо, но глаза говорили о том, что он нервничает. "Но по какому поводу? " — недоумевала она.
— По телефону, — настаивала Меган, — мы пришли к единому мнению, что никто не будет записываться на пленку без его согласия.
— Мисс Коллинз я отвечаю вам «нет», а сейчас мне надо торопиться на совещание. — Он поднялся из-за стола.
Меган ничего не оставалось, как встать вслед за ним.
— Что случилось, доктор? — тихо спросила она. — Ведь ясно же, что за этой неожиданной переменой скрывается что-то гораздо большее, чем запоздалое беспокойство о ваших клиентах.
Он не ответил. Меган вышла из кабинета и прошла по коридору в приемную. Тепло, улыбнувшись регистратору, она бросила взгляд на табличку с ее именем на стойке.
— Миссис Уолтерс, у меня есть подруга, которую заинтересовала бы любая литература, какую я только смогла бы раздобыть для нее о вашей клинике.
Эти слова вызвали у нее удивление.
— Наверное, доктор Маннинг забыл отдать вам материалы, которые он велел секретарю приготовить для вас. Я позвоню ей, и она принесет их.
— Если это не затруднит вас, — заметила Меган. — Доктор был согласен на съемку очерка, который я планировала.
— Конечно. Сотрудникам очень понравилась эта идея. Клиника станет еще более известной. Позвольте, я позвоню Джейн.
Меган скрестила пальцы в надежде, что Маннинг еще не сообщил секретарю о своем решении отказаться от съемок телеочерка о клинике. И тут она увидела, что Уолтерс перестала улыбаться и нахмурилась. Когда она положила трубку, от ее открытой и дружеской манеры не осталось следа.
— Мисс Коллинз, думаю, вы знали, что мне не следовало обращаться к секретарю доктора Маннинга за подборкой материалов.
— Я лишь попросила информацию, которая может потребоваться любому новому клиенту вашей клиники, — сказала Меган.
— Вам надо было обсудить этот вопрос с доктором Маннингом. — Она замолчала в нерешительности. — Я не хочу показаться грубой, мисс Коллинз, но я работаю здесь и подчиняюсь приказам.
Было ясно, что помощи от нее ждать не приходится. Меган повернулась, чтобы идти, но вдруг остановилась.
— Скажите, действительно среди персонала возникла серьезная обеспокоенность в связи со съемками очерка? И все ли возражали против этого или всего несколько человек?
Она могла видеть, что ее собеседница испытывает противоречивые чувства. Мардж Уолтерс сгорала от любопытства. И любопытство победило.
— Мисс Коллинз, — шепотом произнесла она, — вчера в полдень у нас было совещание, и все сотрудники с удовольствием восприняли известие о том, что вы будете делать специальный репортаж о клинике. Мы даже шутили по поводу того, кому сниматься. Я не могу представить, что заставило доктора Маннинга изменить свое решение.
19
Свою работу в научно-исследовательской лаборатории генетики, где он являлся специалистом в области генной терапии, Мак считал достаточно хорошо оплачиваемой и увлекательной.
Расставшись с Меган, он отправился в лабораторию и принялся за работу. Однако вскоре ему пришлось признаться себе в том, что он не может сосредоточиться. Какое-то смутное предчувствие словно парализовало мозг и пронзало все тело, делая пальцы деревянными, тогда как обычно они были его вторым "я" в обращении с самым тонким оборудованием. Во время ланча за своим рабочим столом он пытался проанализировать переполнявший его страх.
Позвонив в больницу, он узнал, что миссис Коллинз переведена из палаты для тяжелобольных в кардиологическое отделение. Она спала, и поэтому с ней никого не соединяли.
«Все это хорошие новости, — подумал Мак. — Кардиологическое отделение, скорее всего, лишь мера предосторожности». Он почувствовал, что с Кэтрин все будет в порядке, а вынужденный отдых пойдет ей только на пользу.
Беспокойство за Меган — вот что не давало ему покоя. Кто угрожал ей? Даже если поверить в невозможное и признать, что Эд Коллинз жив, то уж, конечно, угроза исходила не от него.
Нет, его тревожные мысли все время возвращались к убитой женщине, которая была похожа на Меган. Автоматически сжевав половину сандвича и допив остатки холодного кофе, Мак решил, что он не успокоится, пока не побывает в нью-йоркском морге и своими глазами не увидит тело этой женщины.
По пути домой в тот вечер Мак заехал в больницу и навестил Кэтрин, которая явно находилась под воздействием успокоительных. Говорила она заметно медленнее, чем обычно.
— Это какое-то недоразумение со мной, Мак, — сказала она.
Он придвинул стул к ее кровати.
— Даже несгибаемые дочери Ирландии вынуждены время от времени делать передышку, Кэтрин.
Она признательно улыбнулась ему.
— У меня, вероятно, были слишком большие нервные нагрузки в последнее время. Ты, наверное, все знаешь.
— Да.
— У меня только что была Мегги. Она отправилась в гостиницу. Мак, этот новый шеф-повар, которого я наняла, должно быть, обучался своей профессии в какой-нибудь забегаловке, не иначе. Придется от него избавляться. — На ее лицо набежала тень. — Если, конечно, я найду способ, чтобы удержать «Драмдоу» в своих руках.
— Я думаю, что вам лучше пока не беспокоиться об этом.
Она вздохнула.
— Я знаю. Это просто потому, что с нерадивым поваром я могу что-то поделать, а вот со страховыми агентами, которые не хотят платить, и с шизофрениками, которые звонят по ночам, у меня нет сил бороться. Мег говорит, что такие сумасшедшие звонки не редкость в наше время, но это все так гадко и так действует на нервы. Она старается не придавать этому никакого значения, но ты же понимаешь, почему я так беспокоюсь.
— Положитесь на Мег. — Мак чувствовал себя лицемером, стараясь успокоить ее.
Через несколько минут он встал, собираясь уходить, и поцеловал Кэтрин в лоб. Она оживилась:
— У меня появилась замечательная идея. Когда я уволю своего повара, я отправлю его сюда. По сравнению с тем, что они подавали мне на обед, его блюда покажутся вершиной мастерства.
Мэри Дилео, приходящая прислуга, накрывала на стол, когда Мак вернулся домой, а Кайл, распластавшись на полу, готовил уроки. Мак посадил Кайла рядом с собой на диван.
— Ну-ка, парень, расскажи мне кое-что. Хорошо ли ты разглядел ту женщину, которую принял за Меган два дня тому назад?
— Очень хорошо, — ответил Кайл. — Мег приходила к нам сегодня днем.
— Разве?
— Да. Она хотела узнать, почему я сердился на нее.
— И ты рассказал ей?
— Угу.
— Что она сказала?
— Что в среду днем она была в суде и что, когда работаешь на телевидении, у некоторых людей иногда возникает желание посмотреть, где ты живешь. Вот так. И так же, как ты, она спросила, хорошо ли я разглядел ту леди. А я сказал, что леди ехала очень медленно. Вот почему, когда я увидел ее, я побежал по дорожке и позвал ее. Она остановила машину и посмотрела на меня, и даже опустила стекло машины, а затем взяла и уехала.
— Ты не говорил мне этого.
— Я сказал, что она увидела меня, а затем быстро уехала.
— Ты не говорил, что она остановилась и опустила стекло, парень.
— Угу. Я думал, что это была Мег. Но волосы у той были длиннее. Об этом я тоже сказал Мег. Понимаешь, волосы у нее лежали на плечах. Как у нашей мамы на фотографии.
Джинджер недавно прислала Кайлу один из своих последних журнальных снимков, на котором она была сфотографирована с распущенными белокурыми волосами, с широкой улыбкой, демонстрирующей безупречные зубы, и с зазывным взглядом больших глаз. В уголке она написала: «Моему дорогому и маленькому Кайлу, с любовью и поцелуями. Мама».
«Журнальный снимок, — с отвращением думал Мак, — если бы я был дома, когда он пришел, Кайл никогда бы не увидел его».
Повидав Кайла, навестив мать в больнице и проверив дела в гостинице, Меган в семь тридцать вечера приехала домой. Вирджиния настояла, чтобы она взяла с собой ужин: пирог с курицей, салат и горячие подсоленные трубочки, которые любила Меган. «Ты вся в мать, — ворчала она. — Вечно забываешь поесть». •
«Пожалуй, я это сделаю», — подумала Меган, переодеваясь в старую пижаму и халат, к которым привыкла еще со времен учебы в колледже и которые по-прежнему предпочитала по вечерам, когда читала или смотрела телевизор.
Пока на кухне в микроволновой печи разогревался пирог с курицей, она потягивала из стакана вино и грызла подсоленную трубочку.
Когда пирог разогрелся, она перенесла его на подносе в кабинет и устроилась во вращающемся кресле отца. Завтра она начнет раскапывать историю клиники Маннинга. В справочно-информационном отделе телестанции для нее быстро соберут все имеющиеся сведения об этом заведении. "И о докторе Маннинге тоже, — подумала она. — Хотелось бы знать, нет ли за ним каких-либо грехов", — сказала она себе.
Сегодня же в голове у нее был другой план. Ей абсолютно необходимо было найти хоть какой-то намек на связь между ее отцом и погибшей женщиной, которая была похожа на нее и которую, возможно, звали Анни.
В голове у нее зародилось подозрение, столь невероятное, что пока она даже не могла заставить себя задуматься над ним. Она лишь чувствовала, что ей совершенно необходимо немедленно просмотреть все личные бумаги отца.
Порядок во всех ящиках стола не удивил ее. Аккуратность была врожденной чертой Эдвина Коллинза. Почтовая бумага, конверты и марки лежали в отведенных для них местах. Его календарь-ежедневник был заполнен на январь и начало февраля. После этого были помечены только некоторые предстоящие события: день рождения матери; ее день рождения; осенняя встреча в гольф-клубе; круиз, который родители планировали совершить в июне по случаю тридцатилетней годовщины их свадьбы.
«Зачем нужно тому, кто собирается исчезнуть, помечать важные даты в календаре на несколько месяцев вперед? — удивилась она. — В этом нет никакого смысла».
Дни, в которые он отсутствовал в январе или планировал находиться в отъезде в феврале, были помечены названиями городов. Она знала, что подробности этих поездок расписаны в книге деловых встреч, которую он возил с собой.
Правый нижний ящик стола был закрыт на замок. Меган безуспешно пыталась найти ключ, затем остановилась в нерешительности. Завтра она могла бы пригласить слесаря, но ей не хотелось ждать. Она прошла на кухню, нашла ящик с инструментами и достала из него полотно пилы. Как она и рассчитывала, замок оказался старым и быстро поддался.
В этом ящике лежали пачки конвертов, перетянутые резинками. Меган взяла верхнюю и просмотрела ее. Все, кроме первого конверта, были подписаны одной и той же рукой.
В этом конверте находились только вырезки из газеты «Филадельфия бюльтэн». Под фотографией симпатичной женщины шли слова некролога:
Аурелия Кроули Коллинз, семидесяти пяти лет, жительница Филадельфии, умерла в больнице святого Павла 9 декабря от сердечного приступа.
Аурелия Кроули Коллинз! У Меган перехватило дыхание, когда она рассматривала фотографию. Широко посаженные глаза, вьющиеся волосы, окаймляющие овальное лицо. Это была та же, только состарившаяся женщина, чей портрет постоянно находился на столе отца, и которая приходилась ей бабушкой.
Вырезка была датирована двумя годами ранее. Ее бабушка была жива еще два года назад! Меган быстро перебрала остальные конверты этой пачки. Все они пришли из Филадельфии. Последний был отправлен два с половиной года назад.
Она прочла одно письмо, затем другое, третье. Не веря своим глазам, просмотрела другие пачки, выбирая письма наугад и прочитывая их. Самое раннее из них было тридцатилетней давности. Во всех содержалась одна и та же мольба.
Дорогой Эдвин,
Я надеялась, что хоть на это Рождество получу от тебя весточку. Я молилась, чтобы у тебя и твоей семьи все было хорошо. Как бы мне хотелось увидеть свою внучку. Может быть, когда-нибудь ты позволишь мне это.
С любовью, мама.
Дорогой Эдвин,
Всегда надо смотреть вперед. Но когда подступает старость, все чаще оглядываешься назад и с горечью отмечаешь ошибки прошлого. Неужели нам нельзя поговорить, хотя бы по телефону? Это доставило бы мне такую радость.
Любящая мать.
Через некоторое время Меган больше не могла читать. По потрепанному виду писем можно было догадаться, что отец провел над ними немало часов.
"Папа, ведь ты был таким добрым, — думала она. — Почему же ты говорил всем, что твоя мать умерла? Что она сделала тебе такого, чего ты не мог простить ей? Зачем ты хранил все эти письма, если не собирался помириться с ней? "
Она нашла конверт с некрологом. Фамилии на нем не было. Стояло только название улицы в Чеснат-Хилл. Ей было известно, что Чеснат-Хилл — это один из самых привилегированных районов Филадельфии.
Кто же был отправителем письма? И, важнее всего, каким человеком в действительности был ее отец?
Расставшись с Меган, он отправился в лабораторию и принялся за работу. Однако вскоре ему пришлось признаться себе в том, что он не может сосредоточиться. Какое-то смутное предчувствие словно парализовало мозг и пронзало все тело, делая пальцы деревянными, тогда как обычно они были его вторым "я" в обращении с самым тонким оборудованием. Во время ланча за своим рабочим столом он пытался проанализировать переполнявший его страх.
Позвонив в больницу, он узнал, что миссис Коллинз переведена из палаты для тяжелобольных в кардиологическое отделение. Она спала, и поэтому с ней никого не соединяли.
«Все это хорошие новости, — подумал Мак. — Кардиологическое отделение, скорее всего, лишь мера предосторожности». Он почувствовал, что с Кэтрин все будет в порядке, а вынужденный отдых пойдет ей только на пользу.
Беспокойство за Меган — вот что не давало ему покоя. Кто угрожал ей? Даже если поверить в невозможное и признать, что Эд Коллинз жив, то уж, конечно, угроза исходила не от него.
Нет, его тревожные мысли все время возвращались к убитой женщине, которая была похожа на Меган. Автоматически сжевав половину сандвича и допив остатки холодного кофе, Мак решил, что он не успокоится, пока не побывает в нью-йоркском морге и своими глазами не увидит тело этой женщины.
По пути домой в тот вечер Мак заехал в больницу и навестил Кэтрин, которая явно находилась под воздействием успокоительных. Говорила она заметно медленнее, чем обычно.
— Это какое-то недоразумение со мной, Мак, — сказала она.
Он придвинул стул к ее кровати.
— Даже несгибаемые дочери Ирландии вынуждены время от времени делать передышку, Кэтрин.
Она признательно улыбнулась ему.
— У меня, вероятно, были слишком большие нервные нагрузки в последнее время. Ты, наверное, все знаешь.
— Да.
— У меня только что была Мегги. Она отправилась в гостиницу. Мак, этот новый шеф-повар, которого я наняла, должно быть, обучался своей профессии в какой-нибудь забегаловке, не иначе. Придется от него избавляться. — На ее лицо набежала тень. — Если, конечно, я найду способ, чтобы удержать «Драмдоу» в своих руках.
— Я думаю, что вам лучше пока не беспокоиться об этом.
Она вздохнула.
— Я знаю. Это просто потому, что с нерадивым поваром я могу что-то поделать, а вот со страховыми агентами, которые не хотят платить, и с шизофрениками, которые звонят по ночам, у меня нет сил бороться. Мег говорит, что такие сумасшедшие звонки не редкость в наше время, но это все так гадко и так действует на нервы. Она старается не придавать этому никакого значения, но ты же понимаешь, почему я так беспокоюсь.
— Положитесь на Мег. — Мак чувствовал себя лицемером, стараясь успокоить ее.
Через несколько минут он встал, собираясь уходить, и поцеловал Кэтрин в лоб. Она оживилась:
— У меня появилась замечательная идея. Когда я уволю своего повара, я отправлю его сюда. По сравнению с тем, что они подавали мне на обед, его блюда покажутся вершиной мастерства.
Мэри Дилео, приходящая прислуга, накрывала на стол, когда Мак вернулся домой, а Кайл, распластавшись на полу, готовил уроки. Мак посадил Кайла рядом с собой на диван.
— Ну-ка, парень, расскажи мне кое-что. Хорошо ли ты разглядел ту женщину, которую принял за Меган два дня тому назад?
— Очень хорошо, — ответил Кайл. — Мег приходила к нам сегодня днем.
— Разве?
— Да. Она хотела узнать, почему я сердился на нее.
— И ты рассказал ей?
— Угу.
— Что она сказала?
— Что в среду днем она была в суде и что, когда работаешь на телевидении, у некоторых людей иногда возникает желание посмотреть, где ты живешь. Вот так. И так же, как ты, она спросила, хорошо ли я разглядел ту леди. А я сказал, что леди ехала очень медленно. Вот почему, когда я увидел ее, я побежал по дорожке и позвал ее. Она остановила машину и посмотрела на меня, и даже опустила стекло машины, а затем взяла и уехала.
— Ты не говорил мне этого.
— Я сказал, что она увидела меня, а затем быстро уехала.
— Ты не говорил, что она остановилась и опустила стекло, парень.
— Угу. Я думал, что это была Мег. Но волосы у той были длиннее. Об этом я тоже сказал Мег. Понимаешь, волосы у нее лежали на плечах. Как у нашей мамы на фотографии.
Джинджер недавно прислала Кайлу один из своих последних журнальных снимков, на котором она была сфотографирована с распущенными белокурыми волосами, с широкой улыбкой, демонстрирующей безупречные зубы, и с зазывным взглядом больших глаз. В уголке она написала: «Моему дорогому и маленькому Кайлу, с любовью и поцелуями. Мама».
«Журнальный снимок, — с отвращением думал Мак, — если бы я был дома, когда он пришел, Кайл никогда бы не увидел его».
Повидав Кайла, навестив мать в больнице и проверив дела в гостинице, Меган в семь тридцать вечера приехала домой. Вирджиния настояла, чтобы она взяла с собой ужин: пирог с курицей, салат и горячие подсоленные трубочки, которые любила Меган. «Ты вся в мать, — ворчала она. — Вечно забываешь поесть». •
«Пожалуй, я это сделаю», — подумала Меган, переодеваясь в старую пижаму и халат, к которым привыкла еще со времен учебы в колледже и которые по-прежнему предпочитала по вечерам, когда читала или смотрела телевизор.
Пока на кухне в микроволновой печи разогревался пирог с курицей, она потягивала из стакана вино и грызла подсоленную трубочку.
Когда пирог разогрелся, она перенесла его на подносе в кабинет и устроилась во вращающемся кресле отца. Завтра она начнет раскапывать историю клиники Маннинга. В справочно-информационном отделе телестанции для нее быстро соберут все имеющиеся сведения об этом заведении. "И о докторе Маннинге тоже, — подумала она. — Хотелось бы знать, нет ли за ним каких-либо грехов", — сказала она себе.
Сегодня же в голове у нее был другой план. Ей абсолютно необходимо было найти хоть какой-то намек на связь между ее отцом и погибшей женщиной, которая была похожа на нее и которую, возможно, звали Анни.
В голове у нее зародилось подозрение, столь невероятное, что пока она даже не могла заставить себя задуматься над ним. Она лишь чувствовала, что ей совершенно необходимо немедленно просмотреть все личные бумаги отца.
Порядок во всех ящиках стола не удивил ее. Аккуратность была врожденной чертой Эдвина Коллинза. Почтовая бумага, конверты и марки лежали в отведенных для них местах. Его календарь-ежедневник был заполнен на январь и начало февраля. После этого были помечены только некоторые предстоящие события: день рождения матери; ее день рождения; осенняя встреча в гольф-клубе; круиз, который родители планировали совершить в июне по случаю тридцатилетней годовщины их свадьбы.
«Зачем нужно тому, кто собирается исчезнуть, помечать важные даты в календаре на несколько месяцев вперед? — удивилась она. — В этом нет никакого смысла».
Дни, в которые он отсутствовал в январе или планировал находиться в отъезде в феврале, были помечены названиями городов. Она знала, что подробности этих поездок расписаны в книге деловых встреч, которую он возил с собой.
Правый нижний ящик стола был закрыт на замок. Меган безуспешно пыталась найти ключ, затем остановилась в нерешительности. Завтра она могла бы пригласить слесаря, но ей не хотелось ждать. Она прошла на кухню, нашла ящик с инструментами и достала из него полотно пилы. Как она и рассчитывала, замок оказался старым и быстро поддался.
В этом ящике лежали пачки конвертов, перетянутые резинками. Меган взяла верхнюю и просмотрела ее. Все, кроме первого конверта, были подписаны одной и той же рукой.
В этом конверте находились только вырезки из газеты «Филадельфия бюльтэн». Под фотографией симпатичной женщины шли слова некролога:
Аурелия Кроули Коллинз, семидесяти пяти лет, жительница Филадельфии, умерла в больнице святого Павла 9 декабря от сердечного приступа.
Аурелия Кроули Коллинз! У Меган перехватило дыхание, когда она рассматривала фотографию. Широко посаженные глаза, вьющиеся волосы, окаймляющие овальное лицо. Это была та же, только состарившаяся женщина, чей портрет постоянно находился на столе отца, и которая приходилась ей бабушкой.
Вырезка была датирована двумя годами ранее. Ее бабушка была жива еще два года назад! Меган быстро перебрала остальные конверты этой пачки. Все они пришли из Филадельфии. Последний был отправлен два с половиной года назад.
Она прочла одно письмо, затем другое, третье. Не веря своим глазам, просмотрела другие пачки, выбирая письма наугад и прочитывая их. Самое раннее из них было тридцатилетней давности. Во всех содержалась одна и та же мольба.
Дорогой Эдвин,
Я надеялась, что хоть на это Рождество получу от тебя весточку. Я молилась, чтобы у тебя и твоей семьи все было хорошо. Как бы мне хотелось увидеть свою внучку. Может быть, когда-нибудь ты позволишь мне это.
С любовью, мама.
Дорогой Эдвин,
Всегда надо смотреть вперед. Но когда подступает старость, все чаще оглядываешься назад и с горечью отмечаешь ошибки прошлого. Неужели нам нельзя поговорить, хотя бы по телефону? Это доставило бы мне такую радость.
Любящая мать.
Через некоторое время Меган больше не могла читать. По потрепанному виду писем можно было догадаться, что отец провел над ними немало часов.
"Папа, ведь ты был таким добрым, — думала она. — Почему же ты говорил всем, что твоя мать умерла? Что она сделала тебе такого, чего ты не мог простить ей? Зачем ты хранил все эти письма, если не собирался помириться с ней? "
Она нашла конверт с некрологом. Фамилии на нем не было. Стояло только название улицы в Чеснат-Хилл. Ей было известно, что Чеснат-Хилл — это один из самых привилегированных районов Филадельфии.
Кто же был отправителем письма? И, важнее всего, каким человеком в действительности был ее отец?
20
В очаровательном доме Элен Петровик, выстроенном в колониальном стиле в Лоренсвилле, штат Нью-Джерси, ее племянница Стефани была рассержена и обеспокоена. Ребенок должен был появиться через несколько недель, и у нее болела спина. Она постоянно чувствовала усталость. Ей оказалось трудно даже приготовить горячий ланч для Элен, которая обещала вернуться домой к полудню.
В час тридцать Стефани попыталась позвонить своей тете, но к телефону на квартире в Коннектикуте никто не подходил. Времени было уже шесть часов, а Элен все еще не приехала. Неужели с ней что-то случилось? Наверное, в последнюю минуту она получила поручение и забыла сообщить об этом, потому что долго жила одна и не привыкла ставить в известность других о своих делах.
Стефани была поражена, когда Элен сказала ей по телефону вчера, что бросает работу, причем немедленно. «Мне нужен отдых и меня беспокоит, что ты все время одна», — заявила она.
Дело было в том, что Стефани любила одиночество. Она никогда не имела возможности лежать в постели, пока не захочется выпить кофе и взять в руки доставленную на рассвете газету. В редкие дни безделья, лежа в кровати, она все утро смотрела телевизор.
Ей было двадцать лет, но выглядела она старше. Подрастая, Стефани мечтала последовать за младшей сестрой своего отца, которая уехала в Соединенные Штаты двадцать лет назад после смерти мужа.
Теперь эта самая Элен была ее опорой и ее будущим в мире, который больше не существовал в том виде, в каком она знала его. Непродолжительная, но кровавая революция стоила жизни ее родителям и разрушила их дом. Стефани поселилась у соседей, в крошечном доме которых не было комнаты для лишнего человека.
Время от времени Элен присылала немного денег и подарки к Рождеству. Отчаявшись, Стефани отправила ей слезную просьбу о помощи.
Несколькими неделями позже она сидела в самолете, направлявшемся в Соединенные Штаты.
Элен была такой доброй, а Стефани ужасно хотелось жить в Манхэттене, получить работу в салоне красоты и вечерами учиться на косметолога. Языком она уже вполне овладела, хотя приехала, зная всего несколько слов на английском.
Ее время почти наступило. В поисках однокомнатной квартиры в Нью-Йорке они с Элен уже присмотрели одну в Гринвич Виллидж, которая должна освободиться в январе, и Элен пообещала, что скоро они займутся покупкой обстановки для нее.
Этот дом был выставлен на продажу. Элен всегда говорила, что не собирается оставлять свою работу и квартиру в Коннектикуте, пока он не будет продан. "Что же заставило ее так неожиданно изменить свои планы? " — недоумевала Стефани.
Она откинула светло-каштановую прядь, упавшую на ее высокий лоб. Вновь подступило чувство голода. Ей тоже не мешало бы поесть. А разогреть ужин для Элен она всегда успеет, когда та приедет.
В восемь часов, когда она с улыбкой смотрела повторный показ «Золотых девушек», у входной двери раздался звонок.
В ее вздохе одновременно отразилось и облегчение, и раздражение. Наверное, руки у Элен заняты пакетами с покупками и она не хочет доставать свой ключ. Она бросила последний взгляд на экран. Фильм заканчивался. "После стольких часов не могла Элен прийти на минуту позднее? " — мелькнуло у нее в голове, когда она нехотя вставала с дивана.
Приветливая улыбка исчезла с ее лица, когда в дверях появился высокий полицейский моложавого вида. Как во сне, она услышала о том, что Элен Петровик застрелена в Коннектикуте.
Опережая печаль и шок, в голове отчаянно пронеслось: «Что будет со мной?» Всего лишь на прошлой неделе Элен говорила о своем намерении изменить завещание, в котором она все оставляла клинике Маннинга. Теперь уже было слишком поздно.
В час тридцать Стефани попыталась позвонить своей тете, но к телефону на квартире в Коннектикуте никто не подходил. Времени было уже шесть часов, а Элен все еще не приехала. Неужели с ней что-то случилось? Наверное, в последнюю минуту она получила поручение и забыла сообщить об этом, потому что долго жила одна и не привыкла ставить в известность других о своих делах.
Стефани была поражена, когда Элен сказала ей по телефону вчера, что бросает работу, причем немедленно. «Мне нужен отдых и меня беспокоит, что ты все время одна», — заявила она.
Дело было в том, что Стефани любила одиночество. Она никогда не имела возможности лежать в постели, пока не захочется выпить кофе и взять в руки доставленную на рассвете газету. В редкие дни безделья, лежа в кровати, она все утро смотрела телевизор.
Ей было двадцать лет, но выглядела она старше. Подрастая, Стефани мечтала последовать за младшей сестрой своего отца, которая уехала в Соединенные Штаты двадцать лет назад после смерти мужа.
Теперь эта самая Элен была ее опорой и ее будущим в мире, который больше не существовал в том виде, в каком она знала его. Непродолжительная, но кровавая революция стоила жизни ее родителям и разрушила их дом. Стефани поселилась у соседей, в крошечном доме которых не было комнаты для лишнего человека.
Время от времени Элен присылала немного денег и подарки к Рождеству. Отчаявшись, Стефани отправила ей слезную просьбу о помощи.
Несколькими неделями позже она сидела в самолете, направлявшемся в Соединенные Штаты.
Элен была такой доброй, а Стефани ужасно хотелось жить в Манхэттене, получить работу в салоне красоты и вечерами учиться на косметолога. Языком она уже вполне овладела, хотя приехала, зная всего несколько слов на английском.
Ее время почти наступило. В поисках однокомнатной квартиры в Нью-Йорке они с Элен уже присмотрели одну в Гринвич Виллидж, которая должна освободиться в январе, и Элен пообещала, что скоро они займутся покупкой обстановки для нее.
Этот дом был выставлен на продажу. Элен всегда говорила, что не собирается оставлять свою работу и квартиру в Коннектикуте, пока он не будет продан. "Что же заставило ее так неожиданно изменить свои планы? " — недоумевала Стефани.
Она откинула светло-каштановую прядь, упавшую на ее высокий лоб. Вновь подступило чувство голода. Ей тоже не мешало бы поесть. А разогреть ужин для Элен она всегда успеет, когда та приедет.
В восемь часов, когда она с улыбкой смотрела повторный показ «Золотых девушек», у входной двери раздался звонок.
В ее вздохе одновременно отразилось и облегчение, и раздражение. Наверное, руки у Элен заняты пакетами с покупками и она не хочет доставать свой ключ. Она бросила последний взгляд на экран. Фильм заканчивался. "После стольких часов не могла Элен прийти на минуту позднее? " — мелькнуло у нее в голове, когда она нехотя вставала с дивана.
Приветливая улыбка исчезла с ее лица, когда в дверях появился высокий полицейский моложавого вида. Как во сне, она услышала о том, что Элен Петровик застрелена в Коннектикуте.
Опережая печаль и шок, в голове отчаянно пронеслось: «Что будет со мной?» Всего лишь на прошлой неделе Элен говорила о своем намерении изменить завещание, в котором она все оставляла клинике Маннинга. Теперь уже было слишком поздно.
21
К восьми часам во вторник вечером движение в гараже почти прекратилось. Берни, который часто работал сверхурочно, провел в гараже уже двенадцать часов и собирался уходить домой.
Он не возражал против сверхурочных. Оплата была хорошей, да и чаевые тоже. Все эти годы его дополнительный заработок уходил на покупку радиоаппаратуры.
Этим вечером он шел в контору, охваченный беспокойством. Он не знал, что его главный босс находился в гараже, когда в обеденный перерыв, сидя в машине Тома Уайкера, Берни вновь шарил в отделении для перчаток в поисках интересующей его информации. Подняв глаза, он обнаружил, что босс смотрит на него через стекло автомобиля. Босс ушел, не сказав ни слова. И это было хуже всего. Если бы он разразился бранью, это бы разрядило обстановку.
Берни зафиксировал на хронометре время окончания работы. Сидевший за перегородкой ночной директор окликнул его. Лицо директора не предвещало ничего хорошего.
— Берни, освободи свой шкафчик. — В руках у него был конверт. — Здесь твоя зарплата, отпускные, оплата больничных и двухнедельное выходное пособие.
— Но... — слова протеста замерли у него на губах, когда директор взмахнул рукой.
— Послушай, Берни, тебе известно не хуже, чем мне, что у нас достаточно жалоб на то, что из машин, которые стоят в этом гараже, пропадают деньги и личные вещи.
— Я никогда ничего не брал.
— Тебе нечего было совать свой нос в бардачок Уайкера. Ты уволен.
Придя домой, все еще злой и расстроенный, Берни обнаружил, что на ужин у матери приготовлены замороженные макароны с сыром, которые она собиралась разогревать в микроволновой печи.
— День был ужасный, — жаловалась она, срывая обертку с упаковки. — Соседская детвора без конца шумела перед домом. Я велела им заткнуться, а они обозвали меня старой ведьмой. И ты знаешь, что я сделала? — Она не стала дожидаться ответа. — Я вызвала копов и пожаловалась. Тогда один из них подошел и нагрубил мне.
Берни схватил ее за руку.
— Ты вызывала сюда копов, мама? Они не спускались в подвал?
— Зачем им спускаться в подвал?
— Мама, я не хочу, чтобы здесь бывали копы, никогда.
— Берни, я уже несколько лет не спускалась в подвал. Ты ведь поддерживаешь там чистоту, не так ли? Я не хочу, чтобы оттуда в квартиру проникала пыль. У меня ужасная аллергия.
— Там чисто, мама.
— Будем надеяться. Ты неаккуратный, как твой отец. — Она хлопнула дверцей печи. — Ты больно схватил меня за руку. Больше так не делай.
— Не буду, мама. Извини.
Следующим утром Берни отправился на работу в обычное время. Он не хотел, чтобы мать знала о его увольнении. Однако на этот раз он отправился не в гараж, а на мойку машин в нескольких кварталах от дома. Здесь он уплатил за полное обслуживание своего «шевроле» восьмилетней давности. Чистка салона, мойка, полировка снаружи и изнутри. После обслуживания машина, несмотря на свою старость, приобрела респектабельный вид и вновь обрела свой первоначальный темно-зеленый цвет.
Он никогда не чистил ее, за исключением тех нескольких случаев в году, когда мать заявляла, что в следующее воскресенье собирается в церковь. Все, конечно же, было бы по-другому, если бы ему предстояла прогулка с Меган. Он начистил бы свою старушку до зеркального блеска.
Берни знал, что ему делать. Он думал об этом всю ночь. Может быть, он неспроста лишился своей работы в гараже. Возможно, все это часть одного большого замысла. Ему было явно недостаточно видеть Меган столько времени, сколько ей требовалось, чтобы поставить или взять из гаража свой «мустанг» или служебную машину третьего канала.
Ему хотелось находиться рядом с ней, снимать ее на видео, чтобы потом прокручивать пленку по ночам на своем видеомагнитофоне.
Сегодня он купит видеокамеру на Сорок седьмой улице.
Но для этого ему надо заработать деньги. Нет лучшего водителя, чем он, поэтому можно заработать, используя свою машину как такси. Это также обеспечит ему большую свободу. Свободу ездить в Коннектикут, где Меган Коллинз жила, когда не работала в Нью-Йорке.
Он должен быть осторожным, чтобы оставаться незамеченным.
«Это называется „навязчивая идея“, Берни, — объяснил ему псих в Рикерз-Айленде, когда он пристал к нему с вопросом, что с ним. — Я думаю, что мы бы помогли тебе, но если это чувство придет к тебе вновь, тебе нужно будет обратиться ко мне и пройти лечение».
Берни знал, что он не нуждается ни в каком лечении. Ему просто было необходимо находиться рядом с Меган.
Он не возражал против сверхурочных. Оплата была хорошей, да и чаевые тоже. Все эти годы его дополнительный заработок уходил на покупку радиоаппаратуры.
Этим вечером он шел в контору, охваченный беспокойством. Он не знал, что его главный босс находился в гараже, когда в обеденный перерыв, сидя в машине Тома Уайкера, Берни вновь шарил в отделении для перчаток в поисках интересующей его информации. Подняв глаза, он обнаружил, что босс смотрит на него через стекло автомобиля. Босс ушел, не сказав ни слова. И это было хуже всего. Если бы он разразился бранью, это бы разрядило обстановку.
Берни зафиксировал на хронометре время окончания работы. Сидевший за перегородкой ночной директор окликнул его. Лицо директора не предвещало ничего хорошего.
— Берни, освободи свой шкафчик. — В руках у него был конверт. — Здесь твоя зарплата, отпускные, оплата больничных и двухнедельное выходное пособие.
— Но... — слова протеста замерли у него на губах, когда директор взмахнул рукой.
— Послушай, Берни, тебе известно не хуже, чем мне, что у нас достаточно жалоб на то, что из машин, которые стоят в этом гараже, пропадают деньги и личные вещи.
— Я никогда ничего не брал.
— Тебе нечего было совать свой нос в бардачок Уайкера. Ты уволен.
Придя домой, все еще злой и расстроенный, Берни обнаружил, что на ужин у матери приготовлены замороженные макароны с сыром, которые она собиралась разогревать в микроволновой печи.
— День был ужасный, — жаловалась она, срывая обертку с упаковки. — Соседская детвора без конца шумела перед домом. Я велела им заткнуться, а они обозвали меня старой ведьмой. И ты знаешь, что я сделала? — Она не стала дожидаться ответа. — Я вызвала копов и пожаловалась. Тогда один из них подошел и нагрубил мне.
Берни схватил ее за руку.
— Ты вызывала сюда копов, мама? Они не спускались в подвал?
— Зачем им спускаться в подвал?
— Мама, я не хочу, чтобы здесь бывали копы, никогда.
— Берни, я уже несколько лет не спускалась в подвал. Ты ведь поддерживаешь там чистоту, не так ли? Я не хочу, чтобы оттуда в квартиру проникала пыль. У меня ужасная аллергия.
— Там чисто, мама.
— Будем надеяться. Ты неаккуратный, как твой отец. — Она хлопнула дверцей печи. — Ты больно схватил меня за руку. Больше так не делай.
— Не буду, мама. Извини.
Следующим утром Берни отправился на работу в обычное время. Он не хотел, чтобы мать знала о его увольнении. Однако на этот раз он отправился не в гараж, а на мойку машин в нескольких кварталах от дома. Здесь он уплатил за полное обслуживание своего «шевроле» восьмилетней давности. Чистка салона, мойка, полировка снаружи и изнутри. После обслуживания машина, несмотря на свою старость, приобрела респектабельный вид и вновь обрела свой первоначальный темно-зеленый цвет.
Он никогда не чистил ее, за исключением тех нескольких случаев в году, когда мать заявляла, что в следующее воскресенье собирается в церковь. Все, конечно же, было бы по-другому, если бы ему предстояла прогулка с Меган. Он начистил бы свою старушку до зеркального блеска.
Берни знал, что ему делать. Он думал об этом всю ночь. Может быть, он неспроста лишился своей работы в гараже. Возможно, все это часть одного большого замысла. Ему было явно недостаточно видеть Меган столько времени, сколько ей требовалось, чтобы поставить или взять из гаража свой «мустанг» или служебную машину третьего канала.
Ему хотелось находиться рядом с ней, снимать ее на видео, чтобы потом прокручивать пленку по ночам на своем видеомагнитофоне.
Сегодня он купит видеокамеру на Сорок седьмой улице.
Но для этого ему надо заработать деньги. Нет лучшего водителя, чем он, поэтому можно заработать, используя свою машину как такси. Это также обеспечит ему большую свободу. Свободу ездить в Коннектикут, где Меган Коллинз жила, когда не работала в Нью-Йорке.
Он должен быть осторожным, чтобы оставаться незамеченным.
«Это называется „навязчивая идея“, Берни, — объяснил ему псих в Рикерз-Айленде, когда он пристал к нему с вопросом, что с ним. — Я думаю, что мы бы помогли тебе, но если это чувство придет к тебе вновь, тебе нужно будет обратиться ко мне и пройти лечение».
Берни знал, что он не нуждается ни в каком лечении. Ему просто было необходимо находиться рядом с Меган.
22
Тело Элен Петровик пролежало весь вторник в спальне, где ее настигла смерть. Никогда не водившая дружбу с соседями, она уже распрощалась с теми немногими, с кем обменивалась приветствиями, а ее машина стояла скрытая от глаз в гараже арендованного ею кондо.
И только когда владелец кондо заехал в конце дня, он обнаружил мертвую женщину, лежавшую возле кровати.
О смерти незаметного эмбриолога из Ныо-Милфорда в штате Коннектикут было кратко упомянуто в программе новостей нью-йоркского телевидения. На сенсацию она не тянула. Следов взлома или сексуального нападения обнаружено не было. Кошелек жертвы с двумя сотнями долларов в нем находился в комнате, так что ограбление тоже исключалось.
Соседка, живущая через улицу, сообщила, что у Элен Петровик был один посетитель — мужчина, который и раньше бывал у нее. И всегда поздно вечером. Ей никогда не удавалось разглядеть его как следует, но она знала, что он был высокого роста. Соседка полагала, что это был любовник, потому что он всегда ставил свою машину во вторую половину гаража Петровик. Она считала, что покидал он ее ночью, потому как по утрам он никогда не попадался ей на глаза. Как часто она видела его? Может быть, с полдюжины раз. Автомобиль? Темный «седан» последней модели.
И только когда владелец кондо заехал в конце дня, он обнаружил мертвую женщину, лежавшую возле кровати.
О смерти незаметного эмбриолога из Ныо-Милфорда в штате Коннектикут было кратко упомянуто в программе новостей нью-йоркского телевидения. На сенсацию она не тянула. Следов взлома или сексуального нападения обнаружено не было. Кошелек жертвы с двумя сотнями долларов в нем находился в комнате, так что ограбление тоже исключалось.
Соседка, живущая через улицу, сообщила, что у Элен Петровик был один посетитель — мужчина, который и раньше бывал у нее. И всегда поздно вечером. Ей никогда не удавалось разглядеть его как следует, но она знала, что он был высокого роста. Соседка полагала, что это был любовник, потому что он всегда ставил свою машину во вторую половину гаража Петровик. Она считала, что покидал он ее ночью, потому как по утрам он никогда не попадался ей на глаза. Как часто она видела его? Может быть, с полдюжины раз. Автомобиль? Темный «седан» последней модели.