Страница:
Чо бросил взгляд в зеркало на Хвана, На этот раз майор сделал вид, что не заметил взгляда шофера.
– Дело в том, – Чонг снова повернулась к Хвану, – что к различным хитростям и уловкам прибегаете не только вы. Мы уже несколько лет назад поняли, что вы наблюдаете за баром, и меня послали, чтобы отвлечь на себя внимание ваших агентов. У меня действительно был музыкальный код, но играя, я передавала сообщения тем, кто понятия не имел, что я на самом деле делаю. Это были нанятые мной добропорядочные граждане Южной Кореи. Я им платила за то, чтобы они посидели час-другой в баре, а вы потом долго за ними следили.
– Понимаю, – сказал Хван. – Предположим, что я вам верю, – хотя на самом деле это не совсем так, – зачем вы мне об этом рассказали?
– Потому что мне нужно, чтобы вы поверили в то, что я вам скажу, господин Хван. Я приехала в Сеул не по собственному желанию. Мой брат Хон ограбил военную больницу, чтобы достать морфин для нашей матери. Я помогла ему скрыться, тогда арестовали меня и мать. Мне предоставили выбор – или мы обе останемся в тюрьме, или я еду на юг и собираю информацию.
– Как вы попали в Южную Корею? Ким сверкнула глазами.
– Поймите меня правильно, господин Хван. Я – не предательница. Я скажу вам только то, что сочту нужным, и ни слова больше. Я могу продолжать?
Хван кивнул.
– Я согласилась, но при условии, что мою мать положат в больницу, а брата простят. Мои условия приняли, но Хона с тех пор я не видела. Потом я узнала, что он сбежал в Японию.
– А ваша мать?
– У нее был рак желудка, господин Хван. Она умерла до того, как я оказалась в Сеуле.
– И все же вы не отказались.
– За матерью хорошо ухаживали до самого конца Правительство выполнило свои обещания, и я должна была сдержать слово.
Хван кивнул. Он по-прежнему избегал взгляда Чо, который бешено вертел глазами.
– Вы сказали, что хотите заставить меня поверить, госпожа Чонг. Во что – в ваш рассказ?
– Да, но не только в это. Если я вам не помогу, в моем доме вы погибнете.
Чо надавил на педаль тормоза. На грязной дороге машину занесло, потом она остановилась.
Хван зло смотрел на Ким Чонг. Впрочем, еще больше он был зол на себя. Двери машины были закрыты, и при необходимости майор был готов в любой момент пустить в, ход оружие.
– А вы без моей помощи сгниете в тюрьме Масан, – сказал он. – Кто нас ждет в вашем доме?
– Никто. Там установлена мина-ловушка.
– Какая?
– В рояле спрятано управляемое по радио взрывное устройство. Если вы поднимете крышку рояля, не сыграв предварительно определенную мелодию, оно будет приведено в действие.
– Значит, эту мелодию сыграете вы. Вы ведь не хотите умереть.
– Ошибаетесь, господин Хван. Я хотела бы умереть. Но я хочу и жить.
– При каких условиях, госпожа Чонг?
В зеркале заднего обзора появилась одинокая фара, и Чо, опустив стекло, махнул рукой мотоциклисту, чтобы тот проезжал. Пока треск двигателя мотоцикла не замер вдали, Чонг молчала, потом сказала:
– Мне ничего не нужно, но мой брат...
– И ваша страна.
– Я – патриотка, господин Хван, не оскорбляйте меня. Но вернуться я не могу. Мне всего двадцать восемь лет. Мне дадут другое задание, пошлют не в Южную Корею, а в какую-нибудь дру1ую страну. Возможно, тогда мне придется не только играть на рояле.
– За патриотизм приходится платить.
– Моя семья уже заплатила сторицей. Теперь я хочу жить с тем, кто еще уцелел. Я выполню вашу просьбу, но потом попрошу оставить меня в доме одну.
– Чтобы вы сбежали в Японию? – Хван покачал головой. – Меня с позором выгонят с работы – и правильно сделают.
– Вы предпочитаете подвергнуть свою страну всем ужасам войны?
– Но вы, очевидно, готовы пожертвовать жизнями молодых парней вроде вашего брата. , Ким отвернулась.
Хван бросил взгляд на часы на приборной панели машины и жестом приказал Чо ехать дальше. Разбрызгивая грязь, машина тронулась.
– Я не хочу жертвовать ничьей жизнью, – сказала Ким.
– Я тоже на это надеялся.
Хван внимательно смотрел на лицо Ким. На нем танцевали тени, отбрасываемые дождевыми каплями на стекле, а время от времени его освещали отблески огней из окон придорожных домиков.
– Конечно, я сделаю все, что в моих силах, – продолжал майор. – В Японии у меня есть друзья... Возможно, мне удастся что-то устроить...
– Например, японскую тюрьму?
– Не совсем тюрьму. Там есть учреждения, больше похожие на общежития, в них человек чувствует себя более свободным.
– Из камеры, даже очень комфортабельной, будет трудно найти брата.
– В этом я смогу помочь. Он будет приезжать к вам, возможно, мы найдем какой-то другой вариант.
Ким повернулась к Хвану. Тени на ее щеках казались слезами.
– Спасибо. Это уже кое-что. Если это будет возможно. Впервые Ким Чонг показалась Хвану открытой и уязвимой. Такой она ему очень нравилась. Он подумал и чуть было не сказал, что всегда остается еще одна возможность – он может жениться на Ким и тем самым поставить южнокорейских юристов в чрезвычайно затруднительное положение. Идея была соблазнительной, но Хвану показалось, что дразнить – или угрожать – Ким свободой сейчас было бы преждевременно.
И все же эта неожиданно возникшая мысль не шла у него из головы, иначе он, возможно, обратил бы внимание на то, что обогнавший их машину мотоциклист съехал на обочину, выключил фару, приглушил двигатель.
– Дело в том, – Чонг снова повернулась к Хвану, – что к различным хитростям и уловкам прибегаете не только вы. Мы уже несколько лет назад поняли, что вы наблюдаете за баром, и меня послали, чтобы отвлечь на себя внимание ваших агентов. У меня действительно был музыкальный код, но играя, я передавала сообщения тем, кто понятия не имел, что я на самом деле делаю. Это были нанятые мной добропорядочные граждане Южной Кореи. Я им платила за то, чтобы они посидели час-другой в баре, а вы потом долго за ними следили.
– Понимаю, – сказал Хван. – Предположим, что я вам верю, – хотя на самом деле это не совсем так, – зачем вы мне об этом рассказали?
– Потому что мне нужно, чтобы вы поверили в то, что я вам скажу, господин Хван. Я приехала в Сеул не по собственному желанию. Мой брат Хон ограбил военную больницу, чтобы достать морфин для нашей матери. Я помогла ему скрыться, тогда арестовали меня и мать. Мне предоставили выбор – или мы обе останемся в тюрьме, или я еду на юг и собираю информацию.
– Как вы попали в Южную Корею? Ким сверкнула глазами.
– Поймите меня правильно, господин Хван. Я – не предательница. Я скажу вам только то, что сочту нужным, и ни слова больше. Я могу продолжать?
Хван кивнул.
– Я согласилась, но при условии, что мою мать положат в больницу, а брата простят. Мои условия приняли, но Хона с тех пор я не видела. Потом я узнала, что он сбежал в Японию.
– А ваша мать?
– У нее был рак желудка, господин Хван. Она умерла до того, как я оказалась в Сеуле.
– И все же вы не отказались.
– За матерью хорошо ухаживали до самого конца Правительство выполнило свои обещания, и я должна была сдержать слово.
Хван кивнул. Он по-прежнему избегал взгляда Чо, который бешено вертел глазами.
– Вы сказали, что хотите заставить меня поверить, госпожа Чонг. Во что – в ваш рассказ?
– Да, но не только в это. Если я вам не помогу, в моем доме вы погибнете.
Чо надавил на педаль тормоза. На грязной дороге машину занесло, потом она остановилась.
Хван зло смотрел на Ким Чонг. Впрочем, еще больше он был зол на себя. Двери машины были закрыты, и при необходимости майор был готов в любой момент пустить в, ход оружие.
– А вы без моей помощи сгниете в тюрьме Масан, – сказал он. – Кто нас ждет в вашем доме?
– Никто. Там установлена мина-ловушка.
– Какая?
– В рояле спрятано управляемое по радио взрывное устройство. Если вы поднимете крышку рояля, не сыграв предварительно определенную мелодию, оно будет приведено в действие.
– Значит, эту мелодию сыграете вы. Вы ведь не хотите умереть.
– Ошибаетесь, господин Хван. Я хотела бы умереть. Но я хочу и жить.
– При каких условиях, госпожа Чонг?
В зеркале заднего обзора появилась одинокая фара, и Чо, опустив стекло, махнул рукой мотоциклисту, чтобы тот проезжал. Пока треск двигателя мотоцикла не замер вдали, Чонг молчала, потом сказала:
– Мне ничего не нужно, но мой брат...
– И ваша страна.
– Я – патриотка, господин Хван, не оскорбляйте меня. Но вернуться я не могу. Мне всего двадцать восемь лет. Мне дадут другое задание, пошлют не в Южную Корею, а в какую-нибудь дру1ую страну. Возможно, тогда мне придется не только играть на рояле.
– За патриотизм приходится платить.
– Моя семья уже заплатила сторицей. Теперь я хочу жить с тем, кто еще уцелел. Я выполню вашу просьбу, но потом попрошу оставить меня в доме одну.
– Чтобы вы сбежали в Японию? – Хван покачал головой. – Меня с позором выгонят с работы – и правильно сделают.
– Вы предпочитаете подвергнуть свою страну всем ужасам войны?
– Но вы, очевидно, готовы пожертвовать жизнями молодых парней вроде вашего брата. , Ким отвернулась.
Хван бросил взгляд на часы на приборной панели машины и жестом приказал Чо ехать дальше. Разбрызгивая грязь, машина тронулась.
– Я не хочу жертвовать ничьей жизнью, – сказала Ким.
– Я тоже на это надеялся.
Хван внимательно смотрел на лицо Ким. На нем танцевали тени, отбрасываемые дождевыми каплями на стекле, а время от времени его освещали отблески огней из окон придорожных домиков.
– Конечно, я сделаю все, что в моих силах, – продолжал майор. – В Японии у меня есть друзья... Возможно, мне удастся что-то устроить...
– Например, японскую тюрьму?
– Не совсем тюрьму. Там есть учреждения, больше похожие на общежития, в них человек чувствует себя более свободным.
– Из камеры, даже очень комфортабельной, будет трудно найти брата.
– В этом я смогу помочь. Он будет приезжать к вам, возможно, мы найдем какой-то другой вариант.
Ким повернулась к Хвану. Тени на ее щеках казались слезами.
– Спасибо. Это уже кое-что. Если это будет возможно. Впервые Ким Чонг показалась Хвану открытой и уязвимой. Такой она ему очень нравилась. Он подумал и чуть было не сказал, что всегда остается еще одна возможность – он может жениться на Ким и тем самым поставить южнокорейских юристов в чрезвычайно затруднительное положение. Идея была соблазнительной, но Хвану показалось, что дразнить – или угрожать – Ким свободой сейчас было бы преждевременно.
И все же эта неожиданно возникшая мысль не шла у него из головы, иначе он, возможно, обратил бы внимание на то, что обогнавший их машину мотоциклист съехал на обочину, выключил фару, приглушил двигатель.
Глава 47
Вторник, 10 часов 50 минут, Оперативный центр
Фил Катцен столкнулся с Худом возле кабинета директора и вошел вслед за ним. Он рассказал, что им со Столпом удалось сделать, и сообщил, что Столл уже проверяет дискеты южно-корейской армии.
– Это согласуется с тем, что Грегори Доналд говорил Марте, – заметил Худ. – Он и Ким Хван из Корейского ЦРУ тоже полагают, что правительство Северной Кореи здесь не при чем.
После разговора с сыном настроение у Худа немного поднялось, и он позволил себе коротко улыбнуться:
– Как вы себя чувствуете вдали от нефтяных пленок и тропических лесов?
– Ощущения странные, – признал Катцен, – но здесь очень интересно. Снова разрабатываю мускулы, которые начали было атрофироваться.
– Проведете тут еще несколько месяцев и совсем забудете об атрофии.
В кабинет Худа вошла Энн Фаррис.
– Пол...
– Вот вы-то мне и нужны.
– Возможно. Вы уже знаете о файлах южнокорейской армии?
– Я – директор. За то мне и платят, чтобы я знал такие вещи.
– Я... – Фаррис нахмурилась. – Я вижу, у вас отличное настроение. Должно быть, встреча с президентом прошла хорошо.
– Не с президентом. С сыном. Так что с этими файлами? Я полагал, что использование файлов из архивов – это наше внутреннее дело.
– Конечно. Но к полудню об этом обязательно узнают в «Вашингтон пост». Поразительно, чего не сделают вроде бы порядочные люди ради денег или билета на игру за суперкубок. Но сейчас у нас другая проблема. Вы представляете себе, какой кошмар нас ждет, если в прессу просочатся слухи о том, что во всем этом ужасе мы подозреваем наших союзников?
– Вы не можете преподнести эту новость так, как нужно нам?
– Нет проблем, Пол. Но недоверие действует на людей возбуждающе, и все будут играть на этом.
– Наплевав на истину, справедливость и Америку?
– Такие понятия умерли вместе с суперменами. Пол, – сказал Фил. – А когда супермен вернется, люди забудут все остальное.
Энн постучала авторучкой по небольшому блокноту, который она держала в руке.
– Вы хотели меня видеть?
– Подождите минутку, – сказал Худ, который уже нажал клавишу F6. На экране появилось лицо его помощника. – Есть что-нибудь новое из Корейского ЦРУ, Багз?
– Заключение лаборатории в файле ВН/1.
– Что там? В двух словах?
– Все из Северной Кореи – взрывчатые вещества, ботинки, бензин. Как Александр?
– Спасибо, лучше. Попросите, пожалуйста. Боба Херберта зайти ко мне в одиннадцать. – Худ отключил связь с помощником и провел рукой по лицу. – Черт! Корейское ЦРУ говорит, что взрыв организован КНДР, Матти думает, что наша компьютерная сеть заражена южнокорейским вирусом, а Грегори Доналд уверен, что мы имеем дело с террористами из Южной Кореи, которые хотят выдать себя за северокорейских военных. Настоящий цирк.
– В таком случае вы – инспектор манежа, – сказала Энн.
– Что с Александром?
– Приступ астмы.
– Бедняга, – качая головой, посочувствовал Фил. Он направился к двери. – Проклятый смог, в это время года он особенно действует на астматиков. Если понадоблюсь, я у Матти.
Худ и Фаррис остались одни. Пол не в первый раз заметил, что Энн не сводит с него взгляда, но на этот раз в ее янтарных глазах кроме искреннего сочувствия было что-то такое, отчего он почувствовал себя неловко. Так на него не часто смотрела даже Шарон. Впрочем, Энн Фаррис ведь не приходилось с ним жить.
– Энн, – начал Худ, – президент...
– Пол! – с порога выкрикнул Лоуэлл Коффи. Он чуть не столкнулся с Энн. Его рука еще лежала на дверной ручке.
– Входите, – сказала Энн. – Дверь закрывать не обязательно, утечки информации у нас в любом случае предостаточно.
– Понятно, – отозвался Коффи. – Пол, если можно, одну минуту. Я хотел сказать о проверке файлов южнокорейской армии, которой занимается сейчас Матти. Вы должны сделать так, чтобы из Оперативного центра не просочилось ни слова, кроме стандартного «По этому поводу заявлений не будет». У нас с Сеулом подписано соглашение о сохранении конфиденциальности информации, а сейчас не исключена диффамация конкретного человека или группы лиц. Кроме того, если мы укажем на конкретных лиц, то рискуем сделать достоянием гласности некоторые сомнительные способы, которыми была получена информация, хранящаяся в этих файлах.
– Скажите Марте, чтобы она всех строго предупредила. И пусть кто-нибудь из сотрудников Столла записывает все телефонные разговоры.
– Пол, это невозможно. Это абсолютно противозаконно.
– Тогда выполняйте мое противозаконное распоряжение. Пусть Марта всем так и скажет.
– Пол...
– Лоуэлл, выполняйте. С этими проклятыми законами я разберусь позже. Нельзя допустить, чтобы наши сотрудники постоянно думали об утечке информации, а сейчас мне некогда искать источник этой утечки.
Недовольный Лоуэлл ушел.
Худ, пытаясь собраться с мыслями, перевел взгляд на Энн. Он только сейчас заметил шарф, которым она небрежно связала волосы. Как хорошо было бы медленно потянуть за концы красно-черного шарфа и утонуть в ее длинных каштановых волосах, подумал Худ и тут же возненавидел себя за эту мысль. Он заторопился перейти к делу:
– Энн, я.., э-э.., у меня к вам другое поручение. Вы слышали о том, что над Северной Кореей сбит наш «мираж»?
Энн кивнула. Ее взгляд моментально потускнел. Неужели она прочитала его мимолетные мысли? Худ постоянно удивлялся женской проницательности.
– Белый дом намерен выступить с заявлением, в котором будет сказано, что неоправданно агрессивная реакция северокорейских летчиков на появление в их воздушном пространстве самолета-разведчика вынуждает нас перевести войска, находящиеся в этом регионе, в состояние повышенной боеготовности DEFCON-3. – Худ бросил взгляд на настенные часы. – Это было пятьдесят две минуты назад. Пхеньян ответит аналогичным заявлением, возможно, даже переиграет нас. Полагаю – точнее, надеюсь, – что президент не станет принимать никаких мер, пока мы не узнаем, что же случилось в Сеуле. Если президент сделает еще один шаг к войне, то в такой ситуации никто не сможет поручиться, каким будет ответ Северной Кореи. Когда придет Боб, нам нужно будет поговорить с Эрни Колоном и представить президенту последние данные о соотношении вооруженных сил противоборствующих сторон на полуострове. От вас, Энн, мне нужно, чтобы вы по возможности смягчили слова из Белого дома.
– Оставить путь к отступлению?
– Вот именно. Лоренс не станет извиняться за появление самолета-разведчика в воздушном пространстве КНДР, но если мы будем говорить только в жестком тоне, то в конце концов нам придется и действовать жестко. Давайте не забудем выразить в заявлении наши сожаления, не будем слишком громко хлопать дверью. Вы знаете, что нужно сказать: как всякое суверенное государство, КНДР имеет право защищать свою территорию, и мы сожалеем, что обстоятельства вынудили нас принять чрезвычайные меры.
– Мне придется согласовать наши предложения с Лоуэллом...
– Вот и хорошо. Только что я почти выгнал его.
– Он это заслужил. Такой зануда.
– Он – юрист, – возразил Худ. – Мы платим ему за то, чтобы он выполнял роль адвоката дьявола.
Энн захлопнула блокнот, помолчала, потом спросила:
– Вы ели что-нибудь сегодня?
– Слегка позавтракал.
– Судя по вашему голосу, совсем немного. Хотите что-нибудь?
– Быть может, чуть позже. – Из коридора в кабинет Худа донесся голос Боба Херберта. Пол повернулся к Энн. – Знаете, если примерно в половине первого вы будете свободны, организуйте, чтобы нам из буфета прислали пару салатов. Мы займемся зеленью и стратегией.
– Договорились, – ответила Энн таким тоном, что Худа словно ударило электрическим током.
Энн вышла. Худ проводил ее взглядом, делая вид, что смотрит на бумаги. Они начали опасную игру, но Худ был уверен, что у этой игры не будет продолжения – он этого не допустит. Сейчас же немного внимания не помешает.
В кабинет Худа вкатился Боб Херберт. Худ вызвал Багза и попросил его организовать телесовещание с министром обороны.
– Это согласуется с тем, что Грегори Доналд говорил Марте, – заметил Худ. – Он и Ким Хван из Корейского ЦРУ тоже полагают, что правительство Северной Кореи здесь не при чем.
После разговора с сыном настроение у Худа немного поднялось, и он позволил себе коротко улыбнуться:
– Как вы себя чувствуете вдали от нефтяных пленок и тропических лесов?
– Ощущения странные, – признал Катцен, – но здесь очень интересно. Снова разрабатываю мускулы, которые начали было атрофироваться.
– Проведете тут еще несколько месяцев и совсем забудете об атрофии.
В кабинет Худа вошла Энн Фаррис.
– Пол...
– Вот вы-то мне и нужны.
– Возможно. Вы уже знаете о файлах южнокорейской армии?
– Я – директор. За то мне и платят, чтобы я знал такие вещи.
– Я... – Фаррис нахмурилась. – Я вижу, у вас отличное настроение. Должно быть, встреча с президентом прошла хорошо.
– Не с президентом. С сыном. Так что с этими файлами? Я полагал, что использование файлов из архивов – это наше внутреннее дело.
– Конечно. Но к полудню об этом обязательно узнают в «Вашингтон пост». Поразительно, чего не сделают вроде бы порядочные люди ради денег или билета на игру за суперкубок. Но сейчас у нас другая проблема. Вы представляете себе, какой кошмар нас ждет, если в прессу просочатся слухи о том, что во всем этом ужасе мы подозреваем наших союзников?
– Вы не можете преподнести эту новость так, как нужно нам?
– Нет проблем, Пол. Но недоверие действует на людей возбуждающе, и все будут играть на этом.
– Наплевав на истину, справедливость и Америку?
– Такие понятия умерли вместе с суперменами. Пол, – сказал Фил. – А когда супермен вернется, люди забудут все остальное.
Энн постучала авторучкой по небольшому блокноту, который она держала в руке.
– Вы хотели меня видеть?
– Подождите минутку, – сказал Худ, который уже нажал клавишу F6. На экране появилось лицо его помощника. – Есть что-нибудь новое из Корейского ЦРУ, Багз?
– Заключение лаборатории в файле ВН/1.
– Что там? В двух словах?
– Все из Северной Кореи – взрывчатые вещества, ботинки, бензин. Как Александр?
– Спасибо, лучше. Попросите, пожалуйста. Боба Херберта зайти ко мне в одиннадцать. – Худ отключил связь с помощником и провел рукой по лицу. – Черт! Корейское ЦРУ говорит, что взрыв организован КНДР, Матти думает, что наша компьютерная сеть заражена южнокорейским вирусом, а Грегори Доналд уверен, что мы имеем дело с террористами из Южной Кореи, которые хотят выдать себя за северокорейских военных. Настоящий цирк.
– В таком случае вы – инспектор манежа, – сказала Энн.
– Что с Александром?
– Приступ астмы.
– Бедняга, – качая головой, посочувствовал Фил. Он направился к двери. – Проклятый смог, в это время года он особенно действует на астматиков. Если понадоблюсь, я у Матти.
Худ и Фаррис остались одни. Пол не в первый раз заметил, что Энн не сводит с него взгляда, но на этот раз в ее янтарных глазах кроме искреннего сочувствия было что-то такое, отчего он почувствовал себя неловко. Так на него не часто смотрела даже Шарон. Впрочем, Энн Фаррис ведь не приходилось с ним жить.
– Энн, – начал Худ, – президент...
– Пол! – с порога выкрикнул Лоуэлл Коффи. Он чуть не столкнулся с Энн. Его рука еще лежала на дверной ручке.
– Входите, – сказала Энн. – Дверь закрывать не обязательно, утечки информации у нас в любом случае предостаточно.
– Понятно, – отозвался Коффи. – Пол, если можно, одну минуту. Я хотел сказать о проверке файлов южнокорейской армии, которой занимается сейчас Матти. Вы должны сделать так, чтобы из Оперативного центра не просочилось ни слова, кроме стандартного «По этому поводу заявлений не будет». У нас с Сеулом подписано соглашение о сохранении конфиденциальности информации, а сейчас не исключена диффамация конкретного человека или группы лиц. Кроме того, если мы укажем на конкретных лиц, то рискуем сделать достоянием гласности некоторые сомнительные способы, которыми была получена информация, хранящаяся в этих файлах.
– Скажите Марте, чтобы она всех строго предупредила. И пусть кто-нибудь из сотрудников Столла записывает все телефонные разговоры.
– Пол, это невозможно. Это абсолютно противозаконно.
– Тогда выполняйте мое противозаконное распоряжение. Пусть Марта всем так и скажет.
– Пол...
– Лоуэлл, выполняйте. С этими проклятыми законами я разберусь позже. Нельзя допустить, чтобы наши сотрудники постоянно думали об утечке информации, а сейчас мне некогда искать источник этой утечки.
Недовольный Лоуэлл ушел.
Худ, пытаясь собраться с мыслями, перевел взгляд на Энн. Он только сейчас заметил шарф, которым она небрежно связала волосы. Как хорошо было бы медленно потянуть за концы красно-черного шарфа и утонуть в ее длинных каштановых волосах, подумал Худ и тут же возненавидел себя за эту мысль. Он заторопился перейти к делу:
– Энн, я.., э-э.., у меня к вам другое поручение. Вы слышали о том, что над Северной Кореей сбит наш «мираж»?
Энн кивнула. Ее взгляд моментально потускнел. Неужели она прочитала его мимолетные мысли? Худ постоянно удивлялся женской проницательности.
– Белый дом намерен выступить с заявлением, в котором будет сказано, что неоправданно агрессивная реакция северокорейских летчиков на появление в их воздушном пространстве самолета-разведчика вынуждает нас перевести войска, находящиеся в этом регионе, в состояние повышенной боеготовности DEFCON-3. – Худ бросил взгляд на настенные часы. – Это было пятьдесят две минуты назад. Пхеньян ответит аналогичным заявлением, возможно, даже переиграет нас. Полагаю – точнее, надеюсь, – что президент не станет принимать никаких мер, пока мы не узнаем, что же случилось в Сеуле. Если президент сделает еще один шаг к войне, то в такой ситуации никто не сможет поручиться, каким будет ответ Северной Кореи. Когда придет Боб, нам нужно будет поговорить с Эрни Колоном и представить президенту последние данные о соотношении вооруженных сил противоборствующих сторон на полуострове. От вас, Энн, мне нужно, чтобы вы по возможности смягчили слова из Белого дома.
– Оставить путь к отступлению?
– Вот именно. Лоренс не станет извиняться за появление самолета-разведчика в воздушном пространстве КНДР, но если мы будем говорить только в жестком тоне, то в конце концов нам придется и действовать жестко. Давайте не забудем выразить в заявлении наши сожаления, не будем слишком громко хлопать дверью. Вы знаете, что нужно сказать: как всякое суверенное государство, КНДР имеет право защищать свою территорию, и мы сожалеем, что обстоятельства вынудили нас принять чрезвычайные меры.
– Мне придется согласовать наши предложения с Лоуэллом...
– Вот и хорошо. Только что я почти выгнал его.
– Он это заслужил. Такой зануда.
– Он – юрист, – возразил Худ. – Мы платим ему за то, чтобы он выполнял роль адвоката дьявола.
Энн захлопнула блокнот, помолчала, потом спросила:
– Вы ели что-нибудь сегодня?
– Слегка позавтракал.
– Судя по вашему голосу, совсем немного. Хотите что-нибудь?
– Быть может, чуть позже. – Из коридора в кабинет Худа донесся голос Боба Херберта. Пол повернулся к Энн. – Знаете, если примерно в половине первого вы будете свободны, организуйте, чтобы нам из буфета прислали пару салатов. Мы займемся зеленью и стратегией.
– Договорились, – ответила Энн таким тоном, что Худа словно ударило электрическим током.
Энн вышла. Худ проводил ее взглядом, делая вид, что смотрит на бумаги. Они начали опасную игру, но Худ был уверен, что у этой игры не будет продолжения – он этого не допустит. Сейчас же немного внимания не помешает.
В кабинет Худа вкатился Боб Херберт. Худ вызвал Багза и попросил его организовать телесовещание с министром обороны.
Глава 48
Среда, 1 час 10 минут, Алмазные горы. Северная Корея
До мобильных пусковых установок с ракетами «нодонг» по прямой было всего сто тридцать километров, но выбитые колеи грунтовых дорог и обильный листопад не позволяли развить даже умеренную скорость. Лишь после почти трехчасовой тряски полковник Сун и его адъютант Конг наконец прибыли к цели.
Сун приказал адъютанту остановить машину на вершине холма, возвышавшегося над долиной, в которой расположились «нодонги». Полковник встал и, не выходя из машины, долго смотрел на три трейлера с ракетами. Их поставили так, что они образовали равносторонний треугольник. Лежавшие на трейлерах длинные ракеты были укрыты ветками деревьев, чтобы их не было видно с самолетов и спутников. В тусклом свете почти полной луны сквозь листву были хорошо видны сверкавшие белизной корпуса ракет.
– Зрелище внушительное, – заметил Сун.
– Не могу поверить, что это нам удалось.
– И тем не менее удалось, – сказал Сун. Он еще с минуту любовался ракетами, потом добавил:
– Когда мы увидим момент их запуска, то зрелище будет еще более впечатляющим.
Это могло показаться невероятным, но факт оставался фактом: после года кропотливой тайной работы полковника вместе с майором Ли, капитаном Боком, его специалистом по компьютерам рядовым Ко и даже непосредственно с противником, вторая корейская война вот-вот должна была стать реальностью. Что касается Суна и Ли, то они надеялись, что война не только навсегда похоронит бесполезные переговоры об объединении двух стран. Они рассчитывали на то, что при активной поддержке США вооруженные силы КНДР будут полностью уничтожены. После такого исхода войны можно будет говорить и об объединении, только тогда его условия будут продиктованы Южной Кореей.
Сун сел и коротко приказал:
– Поехали.
По горной дороге джип покатился к ближайшему пункту противовоздушной обороны. Здесь стояли два танка, на каждом – по два счетверенных зенитных орудия ЗСУ-23-4с с дальнобойностью сорок пять километров. Орудия были подняты на максимальный угол – восемьдесят пять градусов. Полковник знал, что ракетные установки охраняют еще шесть танков. Над их башнями возвышались тарелки параболических антенн радиолокаторов, готовых в любое время засечь вражеский самолет.
Часовой остановил джип. В свете карманного фонаря он тщательно проверил документы полковника, потом вежливо попросил выключить фары автомобиля. Часовой отдал честь, и джип почти вслепую спустился по склону холма. Сун понимал, что часовой прав. В холмах могли скрываться вражеские лазутчики, тогда полковник стал бы отличной мишенью для снайпера.
Будет обидно, размышлял полковник Сун, если меня убьют соотечественники. Особенно в этот момент, когда через несколько часов полковник должен будет сделать для Южной Кореи больше, чем любой другой солдат за всю историю страны.
Сун приказал адъютанту остановить машину на вершине холма, возвышавшегося над долиной, в которой расположились «нодонги». Полковник встал и, не выходя из машины, долго смотрел на три трейлера с ракетами. Их поставили так, что они образовали равносторонний треугольник. Лежавшие на трейлерах длинные ракеты были укрыты ветками деревьев, чтобы их не было видно с самолетов и спутников. В тусклом свете почти полной луны сквозь листву были хорошо видны сверкавшие белизной корпуса ракет.
– Зрелище внушительное, – заметил Сун.
– Не могу поверить, что это нам удалось.
– И тем не менее удалось, – сказал Сун. Он еще с минуту любовался ракетами, потом добавил:
– Когда мы увидим момент их запуска, то зрелище будет еще более впечатляющим.
Это могло показаться невероятным, но факт оставался фактом: после года кропотливой тайной работы полковника вместе с майором Ли, капитаном Боком, его специалистом по компьютерам рядовым Ко и даже непосредственно с противником, вторая корейская война вот-вот должна была стать реальностью. Что касается Суна и Ли, то они надеялись, что война не только навсегда похоронит бесполезные переговоры об объединении двух стран. Они рассчитывали на то, что при активной поддержке США вооруженные силы КНДР будут полностью уничтожены. После такого исхода войны можно будет говорить и об объединении, только тогда его условия будут продиктованы Южной Кореей.
Сун сел и коротко приказал:
– Поехали.
По горной дороге джип покатился к ближайшему пункту противовоздушной обороны. Здесь стояли два танка, на каждом – по два счетверенных зенитных орудия ЗСУ-23-4с с дальнобойностью сорок пять километров. Орудия были подняты на максимальный угол – восемьдесят пять градусов. Полковник знал, что ракетные установки охраняют еще шесть танков. Над их башнями возвышались тарелки параболических антенн радиолокаторов, готовых в любое время засечь вражеский самолет.
Часовой остановил джип. В свете карманного фонаря он тщательно проверил документы полковника, потом вежливо попросил выключить фары автомобиля. Часовой отдал честь, и джип почти вслепую спустился по склону холма. Сун понимал, что часовой прав. В холмах могли скрываться вражеские лазутчики, тогда полковник стал бы отличной мишенью для снайпера.
Будет обидно, размышлял полковник Сун, если меня убьют соотечественники. Особенно в этот момент, когда через несколько часов полковник должен будет сделать для Южной Кореи больше, чем любой другой солдат за всю историю страны.
Глава 49
Среда, 01 час 15 минут, демилитаризованная зона
В грузовом отсеке лайнера Грегори Доналда встретили представитель авиакомпании и советник посольства США. Они следили за оформлением таможенных документов и за погрузкой гроба в самолет. Когда «Боинг-727» поднялся в воздух, Доналд, послав прощальный воздушный поцелуй, повернулся и направился к вертолету «ирокез».
Полет от сеульского аэропорта до демилитаризованной зоны занял всего пятнадцать минут. На вертолетной площадке Доналда ждал джип, который доставил его к штабу генерала М. Дж. Шнейдера.
Доналд с нетерпением ждал встречи с генералом. За свою далеко не бедную событиями жизнь Доналду нередко встречались люди, в здравом рассудке которых он сомневался, но из таких только Шнейдер носил четыре генеральских звезды. Шнейдер родился в годы великой депрессии и младенцем был в буквальном смысле слова подброшен к дверям манхэттенского «Адвенчерс-клаба». В его детских фантазиях мать не раз возвращалась к месту преступления, а отец в представлении ребенка был великим охотником или путешественником. Внешне Шнейдер был типичным персонажем романов Г.Р. Хаббарда – ростом шесть футов три дюйма, с квадратным подобородком, широкими плечами и осиной талией. Его усыновила супружеская пара, которая жила и работала в пригороде Нью-Йорка. В восемнадцать лет, в самый разгар корейской войны, Шнейдер поступил на военную службу. Он был в числе первых военных советников во Вьетнаме, ушел из этой страны одним из последних американцев, а в 1976 году вернулся в Корею. В тот год его дочь Синди погибла в горах. В свои шестьдесят пять лет генерал Шнейдер еще горел желанием сражаться с врагами Америки до последнего дыхания, словом, был одним из тех, кого Доналд как-то назвал «последними техасскими ковбоями».
У Шнейдера было очень много общего с северокорейским генералом Хонг-ку (про которого говорили, что он заводится с полоборота). Вместе с тем Шнейдер на удивление легко находил общий язык с генералом южнокорейской армии Самом, вместе с которым он командовал объединенным контингентом вооруженных сил Южной Кореи и США в районе демилитаризованной зоны. Шнейдер предпочитал крепкие выражения, а в случае вооруженного конфликта был готов пустить в ход все, что было в его распоряжении, включая тактическое ядерное оружие. Пятидесятидвухлетний Сам был всегда спокоен, сдержан, а открытому конфликту предпочитал переговоры и диверсии. Разумеется, Южной Корее приходилось воздерживаться от любых военных действий, но КНДР пугало одно присутствие генерала Шнейдера. Прежде такое положение устраивало Доналда, и он им умело пользовался.
Доналд вошел в штаб генерала – небольшое деревянное строение с тремя кабинетами и спальней, стоящее на южной границе военного лагеря. Трудно найти двух более непохожих друг на друга людей, чем я и Шнейдер, рассуждал про себя Доналд, и тем не менее мы всегда удивительно хорошо понимали друг друга. Возможно, причина такого взаимопонимания заключалась в том, что они были сверстниками, пережившими трудные времена, а может быть, был прав Шнейдер, который называл их отношения синдромом Лореля – Харди, подразумевая, что обычно дипломаты заваривают кашу, а расхлебывать ее приходится военным.
Когда Доналд вошел в кабинет генерала, тот разговаривал по телефону и жестом пригласил гостя сесть. Доналд осторожно опустился на стоявший у стены диван из белой кожи. Он знал, что хозяин кабинета всегда был ярым поборником чистоты.
– ..а мне плевать с крыши небоскреба на то, что говорит Пентагон, – кричал Шнейдер на удивление высоким для такого крупного мужчины голосом. – Они убили военнослужащего США, не потрудившись даже дать предупреждение! Что?.. Да, я знаю, что наш самолет находился в их воздушном пространстве. Но мне известно и то, что они изобрели какое-то компьютерное заклинание, из-за которого наши спутники ослепли, так что же нам теперь делать? Разве это не вторжение на нашу территорию, разве это не диверсия?.. Ах, международные соглашения... Сенатор, суньте их.., сами знаете куда. Позвольте поинтересоваться, когда убьют еще одного американского солдата, вы тоже порекомендуете нам сидеть сложа руки?
Генерал Шнейдер замолчал, но не успокоился. Бешено вращая налитыми кровью глазами, он ссутулился и наклонил голову, словно бык, нацелившийся на тореадора. Играя ножом для бумаг, генерал несколько раз вонзил его в подушечку, украшенную символикой морской пехоты США. Судя по тому, насколько потрепана была эта подушечка, она предназначалась главным образом именно для такой цели.
После примерно минутного молчания генерал заговорил более спокойным тоном:
– Сенатор, я не собираюсь обострять отношения с Северной Кореей. Если бы вы были здесь, то за один такой намек получили бы крепкий пинок в задницу. Безопасность моих солдат для меня важнее собственной жизни или чего угодно другого. Но, сенатор, честь моей страны важнее, чем все наши жизни, вместе взятые, и я не намерен, сидя в кресле, спокойно смотреть, как Америку поливают дерьмом. Если вы со мной не согласны, так у меня есть номер телефона газеты, которая издается в вашем родном городишке. Полагаю, ваши избиратели могут иметь другую точку зрения. Нет... Я вам не угрожаю. Я хочу лишь сказать, что я по-прежнему буду поливать семена, а вы пытаетесь вырастить камни. Дядя Сэм уже заработал один синяк под глазом. Если ему выбьют второй глаз, мы тоже решим, что нам не следует извиняться, и этим ограничимся? Всего хорошего, сенатор.
Доналд достал трубку и принялся набивать ее табаком.
– Это вы неплохо сказали.., что будете поливать семена.
– Благодарю, – коротко отозвался генерал, набрал полные легкие воздуха, оставил нож для бумаг в подушке и распрямился. – Это был председатель Комитета вооруженных сил.
– Я догадался.
– Натянул портки в цветках и думает, что от его задницы всем стало светло, как днем, – сказал генерал, встал и вышел из-за стола.
– Не уверен, что я вас правильно понял, – признался Доналд, – но звучит неплохо.
– Это значит, что он понахватался всех этих чертовых высоких идей и не видит разницы, когда человек говорит правду, а когда просто умничает, – пояснил генерал. Он пожал Доналду обе руки. – Пошел он... Как ваши дела?
– Мне еще кажется, что стоит поднять телефонную трубку, и я смогу поговорить с Сунджи.
– Понимаю. У меня такое же ощущение было несколько месяцев после того, как погибла моя дочь. Черт, я и сейчас иногда набираю ее номер, не поднимая трубки. Так и должно быть, Грег. Так и должно быть.
Доналд смахнул слезу.
– Проклятье...
– Послушайте, если вам нужно выплакаться, не стесняйтесь, валяйте. Дела могут подождать. Вы же знаете, что в Вашингтоне не любят ввязываться в схватку, пока не увидят, откуда можно будет ударить по мячу.
Доналд покачал головой и снова взялся за трубку.
– Все в порядке. Мне нужно заняться делом.
– Вы уверены?
– Совершенно уверен.
– Вы голодны?
– Нет. Я поел с Хаугардом.
– Вы, должно быть, в восторге от обеда в таком обществе! – Шнейдер положил руку Доналду на плечо. – Я пошутил. Норбом – отличный парень. Правда, иногда немного осторожничает. Не хотел направлять мне подкрепление и боеприпасы, пока не получил приказа о переходе в состояние повышенной боеготовности – и это после того, как сбили наш самолет!
– Я узнал об этом, когда ехал сюда. Офицером разведки была женщина...
– Именно была. Теперь северокорейское радио обзывает нас трусами, говорит, что мы прячемся за спинами женщин. Я бы им так ответил: все было бы по-другому, если бы не эта странная история с нашими компьютерами. Черт, сейчас все совсем не так, как в добрые старые времена, когда вы были единственным в городе дипломатом. Теперь всем нам приходится упражняться в красноречии.
– Все меняется.
– Нет, не все. Признаюсь вам, Грег, когда я сижу здесь, у меня иногда возникает желание бросить все к чертовой матери и снова заняться тем, что я делал мальчишкой, – пришивать метки к рубашкам. В то время каждый занимался своим делом. Не нужно было идти в ООН и, сняв шляпу, умолять подыхающую от голода Украину дать согласие на то, чтобы мы испытали свою бомбу в своей же, черт бы ее побрал, пустыне. Генерал Беллини из НАТО рассказывал, что он своими ушами слышал, как какой-то проклятый лягушатник в телевизионном интервью укорял нас за то, что в 1944 году во время высадки десанта в Нормандии несколько наших бомб случайно попали и на их дома. Какой идиот подпускает таких психов к телевизионной камере? Почему люди забыли, что такое здравый смысл?
У Доналда не оказалось спичек, и он раскурил трубку от зажигалки, стоявшей на столе генерала. Зажигалка имела форму ручной гранаты, и, лишь вытащив чеку, Доналд понял, что л г" штука вполне могла оказаться не зажигалкой, а настоящей гранатой.
– Вы сами ответили на этот вопрос, генерал. Все дело в телевидении. Теперь каждый может сказать все, что хочет, перед огромной аудиторией, и нет такого политика, который мог бы себе позволить пренебрегать телевидением. Вам нужно было сказать сенатору, что у вас есть хороший друг в редакции передачи «60 минут». Он был бы потрясен.
Полет от сеульского аэропорта до демилитаризованной зоны занял всего пятнадцать минут. На вертолетной площадке Доналда ждал джип, который доставил его к штабу генерала М. Дж. Шнейдера.
Доналд с нетерпением ждал встречи с генералом. За свою далеко не бедную событиями жизнь Доналду нередко встречались люди, в здравом рассудке которых он сомневался, но из таких только Шнейдер носил четыре генеральских звезды. Шнейдер родился в годы великой депрессии и младенцем был в буквальном смысле слова подброшен к дверям манхэттенского «Адвенчерс-клаба». В его детских фантазиях мать не раз возвращалась к месту преступления, а отец в представлении ребенка был великим охотником или путешественником. Внешне Шнейдер был типичным персонажем романов Г.Р. Хаббарда – ростом шесть футов три дюйма, с квадратным подобородком, широкими плечами и осиной талией. Его усыновила супружеская пара, которая жила и работала в пригороде Нью-Йорка. В восемнадцать лет, в самый разгар корейской войны, Шнейдер поступил на военную службу. Он был в числе первых военных советников во Вьетнаме, ушел из этой страны одним из последних американцев, а в 1976 году вернулся в Корею. В тот год его дочь Синди погибла в горах. В свои шестьдесят пять лет генерал Шнейдер еще горел желанием сражаться с врагами Америки до последнего дыхания, словом, был одним из тех, кого Доналд как-то назвал «последними техасскими ковбоями».
У Шнейдера было очень много общего с северокорейским генералом Хонг-ку (про которого говорили, что он заводится с полоборота). Вместе с тем Шнейдер на удивление легко находил общий язык с генералом южнокорейской армии Самом, вместе с которым он командовал объединенным контингентом вооруженных сил Южной Кореи и США в районе демилитаризованной зоны. Шнейдер предпочитал крепкие выражения, а в случае вооруженного конфликта был готов пустить в ход все, что было в его распоряжении, включая тактическое ядерное оружие. Пятидесятидвухлетний Сам был всегда спокоен, сдержан, а открытому конфликту предпочитал переговоры и диверсии. Разумеется, Южной Корее приходилось воздерживаться от любых военных действий, но КНДР пугало одно присутствие генерала Шнейдера. Прежде такое положение устраивало Доналда, и он им умело пользовался.
Доналд вошел в штаб генерала – небольшое деревянное строение с тремя кабинетами и спальней, стоящее на южной границе военного лагеря. Трудно найти двух более непохожих друг на друга людей, чем я и Шнейдер, рассуждал про себя Доналд, и тем не менее мы всегда удивительно хорошо понимали друг друга. Возможно, причина такого взаимопонимания заключалась в том, что они были сверстниками, пережившими трудные времена, а может быть, был прав Шнейдер, который называл их отношения синдромом Лореля – Харди, подразумевая, что обычно дипломаты заваривают кашу, а расхлебывать ее приходится военным.
Когда Доналд вошел в кабинет генерала, тот разговаривал по телефону и жестом пригласил гостя сесть. Доналд осторожно опустился на стоявший у стены диван из белой кожи. Он знал, что хозяин кабинета всегда был ярым поборником чистоты.
– ..а мне плевать с крыши небоскреба на то, что говорит Пентагон, – кричал Шнейдер на удивление высоким для такого крупного мужчины голосом. – Они убили военнослужащего США, не потрудившись даже дать предупреждение! Что?.. Да, я знаю, что наш самолет находился в их воздушном пространстве. Но мне известно и то, что они изобрели какое-то компьютерное заклинание, из-за которого наши спутники ослепли, так что же нам теперь делать? Разве это не вторжение на нашу территорию, разве это не диверсия?.. Ах, международные соглашения... Сенатор, суньте их.., сами знаете куда. Позвольте поинтересоваться, когда убьют еще одного американского солдата, вы тоже порекомендуете нам сидеть сложа руки?
Генерал Шнейдер замолчал, но не успокоился. Бешено вращая налитыми кровью глазами, он ссутулился и наклонил голову, словно бык, нацелившийся на тореадора. Играя ножом для бумаг, генерал несколько раз вонзил его в подушечку, украшенную символикой морской пехоты США. Судя по тому, насколько потрепана была эта подушечка, она предназначалась главным образом именно для такой цели.
После примерно минутного молчания генерал заговорил более спокойным тоном:
– Сенатор, я не собираюсь обострять отношения с Северной Кореей. Если бы вы были здесь, то за один такой намек получили бы крепкий пинок в задницу. Безопасность моих солдат для меня важнее собственной жизни или чего угодно другого. Но, сенатор, честь моей страны важнее, чем все наши жизни, вместе взятые, и я не намерен, сидя в кресле, спокойно смотреть, как Америку поливают дерьмом. Если вы со мной не согласны, так у меня есть номер телефона газеты, которая издается в вашем родном городишке. Полагаю, ваши избиратели могут иметь другую точку зрения. Нет... Я вам не угрожаю. Я хочу лишь сказать, что я по-прежнему буду поливать семена, а вы пытаетесь вырастить камни. Дядя Сэм уже заработал один синяк под глазом. Если ему выбьют второй глаз, мы тоже решим, что нам не следует извиняться, и этим ограничимся? Всего хорошего, сенатор.
Доналд достал трубку и принялся набивать ее табаком.
– Это вы неплохо сказали.., что будете поливать семена.
– Благодарю, – коротко отозвался генерал, набрал полные легкие воздуха, оставил нож для бумаг в подушке и распрямился. – Это был председатель Комитета вооруженных сил.
– Я догадался.
– Натянул портки в цветках и думает, что от его задницы всем стало светло, как днем, – сказал генерал, встал и вышел из-за стола.
– Не уверен, что я вас правильно понял, – признался Доналд, – но звучит неплохо.
– Это значит, что он понахватался всех этих чертовых высоких идей и не видит разницы, когда человек говорит правду, а когда просто умничает, – пояснил генерал. Он пожал Доналду обе руки. – Пошел он... Как ваши дела?
– Мне еще кажется, что стоит поднять телефонную трубку, и я смогу поговорить с Сунджи.
– Понимаю. У меня такое же ощущение было несколько месяцев после того, как погибла моя дочь. Черт, я и сейчас иногда набираю ее номер, не поднимая трубки. Так и должно быть, Грег. Так и должно быть.
Доналд смахнул слезу.
– Проклятье...
– Послушайте, если вам нужно выплакаться, не стесняйтесь, валяйте. Дела могут подождать. Вы же знаете, что в Вашингтоне не любят ввязываться в схватку, пока не увидят, откуда можно будет ударить по мячу.
Доналд покачал головой и снова взялся за трубку.
– Все в порядке. Мне нужно заняться делом.
– Вы уверены?
– Совершенно уверен.
– Вы голодны?
– Нет. Я поел с Хаугардом.
– Вы, должно быть, в восторге от обеда в таком обществе! – Шнейдер положил руку Доналду на плечо. – Я пошутил. Норбом – отличный парень. Правда, иногда немного осторожничает. Не хотел направлять мне подкрепление и боеприпасы, пока не получил приказа о переходе в состояние повышенной боеготовности – и это после того, как сбили наш самолет!
– Я узнал об этом, когда ехал сюда. Офицером разведки была женщина...
– Именно была. Теперь северокорейское радио обзывает нас трусами, говорит, что мы прячемся за спинами женщин. Я бы им так ответил: все было бы по-другому, если бы не эта странная история с нашими компьютерами. Черт, сейчас все совсем не так, как в добрые старые времена, когда вы были единственным в городе дипломатом. Теперь всем нам приходится упражняться в красноречии.
– Все меняется.
– Нет, не все. Признаюсь вам, Грег, когда я сижу здесь, у меня иногда возникает желание бросить все к чертовой матери и снова заняться тем, что я делал мальчишкой, – пришивать метки к рубашкам. В то время каждый занимался своим делом. Не нужно было идти в ООН и, сняв шляпу, умолять подыхающую от голода Украину дать согласие на то, чтобы мы испытали свою бомбу в своей же, черт бы ее побрал, пустыне. Генерал Беллини из НАТО рассказывал, что он своими ушами слышал, как какой-то проклятый лягушатник в телевизионном интервью укорял нас за то, что в 1944 году во время высадки десанта в Нормандии несколько наших бомб случайно попали и на их дома. Какой идиот подпускает таких психов к телевизионной камере? Почему люди забыли, что такое здравый смысл?
У Доналда не оказалось спичек, и он раскурил трубку от зажигалки, стоявшей на столе генерала. Зажигалка имела форму ручной гранаты, и, лишь вытащив чеку, Доналд понял, что л г" штука вполне могла оказаться не зажигалкой, а настоящей гранатой.
– Вы сами ответили на этот вопрос, генерал. Все дело в телевидении. Теперь каждый может сказать все, что хочет, перед огромной аудиторией, и нет такого политика, который мог бы себе позволить пренебрегать телевидением. Вам нужно было сказать сенатору, что у вас есть хороший друг в редакции передачи «60 минут». Он был бы потрясен.