Клэнси Том. Оперативный центр

   – Вы обеспечили ночное наблюдение за тоннелем?
   – Так точно, господин майор. За мониторами смотрит мой человек – Ко. В компьютерах он просто гений. Он сделает так, что приборы контроля ничего не зарегистрируют до вашего возвращения.
   – Отлично. Мы должны начать в восемь ноль-ноль.
   – Я буду ждать вас здесь.
   Капитан ловко отдал честь, повернулся кругом, прыжком сел в джип и вернулся на свое рабочее место – изучать доклады и сообщения о происшествиях в демилитаризованной зоне и отсылать их в Сеул. Если все пойдет по плану, завтра он будет проверять не бумаги, а войска, готовящиеся отразить атаку с Севера.

Глава 37
Вторник, 9 часов 10 минут, Вашингтон, федеральный округ Колумбия

   Положив распечатку и дискету с докладом президенту в небольшой черный портфель, Пол Худ торопливо спустился к своей машине, стоявшей на подземной автомобильной стоянке Оперативного центра. Усевшись за руль, он приковал портфель наручниками к поясу и запер двери, потом проверил пистолет калибра 0,38 дюйма в наплечной кобуре – при перевозке секретных документов он всегда брал с собой оружие. Потом Худ открыл ворота, набрав код на панели возле выезда. Часовой проверил его удостоверение и на специальном компьютере отметил время отъезда. Весь процесс проверки в сущности не отличался от того, который сотрудники центра проходили наверху. Разница заключалась лишь в кодах; считалось, что если безопасность может быть нарушена на одном контрольном посту, то сразу на двух – едва ли.
   Впрочем, это не играет никакой роли, размышлял Худ, если кому-то удалось проникнуть в нашу компьютерную сеть, даже близко не подходя к зданию штаб-квартиры Оперативного центра.
   Худ не доверял новейшим приборам и мало разбирался в том, как они работают. Правда, то, что произошло в тот день утром в Оперативном центре, его заинтересовало всерьез – в своем деле Столл был если не гением, то, безусловно, одним из лучших специалистов в мире, и если он не мог понять что-то в компьютерах, то это что-то должно было попасть во все учебники.
   Бетонные строения Оперативного центра остались позади, и Худ направил машину к воротам военной базы Эндрюз – третьему и последнему проверочному пункту, где ему нужно было только предъявить удостоверение личности. Худ схватил телефонную трубку, по справочной узнал номер телефона больницы и тут же набрал его. Худа соединили с палатой, в которой лежал его сын.
   – Алло!
   – Шарон, это я. Как он? Шарон помедлила с ответом.
   – Я была уверена, что ты позвонишь раньше.
   – Прошу прощения. У нас возникли.., определенные осложнения. – Эта телефонная линия не была защищена от подслушивания, и Худ не мог ничего объяснить. – Как Алекс?
   – Его держат в кислородной палатке.
   – А инъекции?
   – Не помогают. У него в легких слишком много жидкости. Врачам приходится постоянно следить за его дыханием.., пока его состояние не стабилизируется.
   – Врачи встревожены?
   – Я встревожена, – ответила Шарон.
   – Я тоже. Но что они говорят, дорогая?
   – Обычные слова. Но инъекции тоже обычные, и они не помогают.
   Черт! Худ бросил взгляд на часы и про себя отпустил несколько крепких слов в адрес Роджерса, который выбрал самое неподходящее время, чтобы самовольно улететь на край света. Трудно представить более неприятную ситуацию – приходилось выбирать между больным сыном и президентом. Он выбрал президента. Случись что-то с Александром, думал Худ, все остальное покажется мне мелочами, не стоящими внимания. Но сегодня от него зависели жизни тысяч, может быть, даже десятков тысяч людей. Нужно довести начатое дело до конца, иного выхода не было.
   – Я хочу позвонить в госпиталь Уолтера Рида доктору Трайасу и попросить его подъехать к Александру. Он скажет, сделано ли все возможное или нет.
   – Он и меня успокоит? – спросила Шарон и положила трубку.
   – Нет, – ответил Худ телефонным гудкам. – Нет, тебя он не успокоит.
   Худ сжал рулевое колесо так, что почувствовал боль в пальцах. Он был зол на себя за то, что не мог быть у постели больного сына, и на Шарон за то, что она требовала от него невозможного. Разумеется, она понимала, что Пол любит ее и сына, что он очень хотел бы быть с ними в больнице, но ведь в сущности он ничем не мог им помочь. Он сидел бы рядом, успокаивал ее, потом беспомощно ходил бы по палате.., примерно так же он чувствовал себя, когда Шарон рожала детей. Однажды во время родовой схватки он попытался облегчить ей дыхание, но она крикнула, чтобы он убирался к черту и позвал медсестру. Это был важный урок – Худ понял, что женщина может нуждаться в тебе, а может хотеть тебя видеть, и это далеко не одно и то же.
   Если бы только не это проклятое чувство вины! Выругавшись, Худ нажал кнопку, вызвал Багза и попросил соединить его с доктором Орлито Трайасом из госпиталя Уолтера Рида.
   С трудом пробиваясь сквозь плотный поток машин, Худ в ожидании звонка еще раз отпустил несколько крепких слов в адрес Роджерса, хотя понимал, что ругать его, по сути дела, не за что. В конце концов, не зря же президент назначил Роджерса заместителем Худа? Ведь он сделал это не потому, что в свое время Роджерс блистал в американском футболе и мог «сделать игру» всей команды. Роджерс был закаленным солдатом, в ситуациях типа сегодняшней он мог предостеречь от поспешных решений. Кроме того, Роджерс был талантливым историком и особенно интересовался историей войн. Он поддерживал отличную физическую форму, каждый день проводя не меньше часа на «беговой дорожке», установленной в его кабинете. Еще он читал наизусть «Песнь о моем Сиде» на древнеиспанском – если не был занят делом, а иногда и во время работы. Конечно, такой человек должен рваться в бой с отрядом, который организовал, – генерал всегда остается генералом. К тому же разве не сам Худ поощрял в своих сотрудниках самостоятельность мышления? Наконец, если бы в характере Роджерса было меньше от ковбоя, он, как и хотел, стал бы заместителем министра обороны, и ему не пришлось бы довольствоваться утешительным призом – местом второго человека в Оперативном центре.
   – Доброе утро. Кабинет доктора Трайаса. Худ включил громкую связь.
   – Доброе утро, Кэт. Это Пол Худ.
   – Мистер Худ! Доктор Трайас очень сожалел, что не встретился с вами вчера вечером на приеме в Национальном обществе космических исследований.
   – Шарон купила билеты на «Четыре свадьбы и похороны». Мне пришлось пойти. Доктор на месте?
   – К сожалению, сегодня утром у него лекции в Джорджтауне. Ему что-нибудь передать?
   – Да. Скажите, что у моего сына Александра приступ астмы, он находится в больнице. Я был бы очень благодарен доктору Трайасу, если бы он его осмотрел. Если у него будет время, разумеется.
   – Я уверена, он найдет время. Когда увидите сына, обнимите его за меня – он прелестный ребенок.
   – Благодарю, – сказал Худ.
   Поразительно, размышлял Худ, это просто поразительно. Я не могу даже вызвать врача.
   У Худа мелькнула было мысль послать вместо себя в Белый дом Марту Маколл, но он тут же отказался от этой идеи. Худ высоко ценил способности Марты, однако не был уверен, что перед президентом она станет отстаивать интересы Оперативного центра, а не будет руководствоваться личными интересами и соображениями карьеры. Марта Маколл родилась в Гарлеме. Чтобы иметь возможность выучить испанский, корейский, итальянский языки и идиш, она рисовала вывески и объявления для магазинов по всему Манхэттену, потом, зарабатывая степень магистра по экономике и существуя на одну стипендию, изучила еще японский, немецкий и русский языки. На первом собеседовании с Худом Марта сказала, что в сорок девять лет она намерена разговаривать с испанцами, корейцами, итальянцами и евреями непосредственно из кабинета Генерального секретаря ООН, только уже не в качестве чьего-то рупора, а в качестве человека, формирующего политику государств, и что если Худ согласен взять ее на работу для сбора и анализа информации об экономике и главных политических деятелях всех стран мира, то он должен ей не мешать и предоставить полную свободу действий. Худ согласился взять Маколл главным образом потому, что у нее было свое мнение буквально по любому вопросу, но он опасался доверить ей руководство Оперативным центром, пока не убедится, что для нее работа центра важнее собственной карьеры.
   Худ выехал на Пенсильвания-авеню. Он упрекнул себя за то, что относится к недостаткам Майка Роджерса более терпимо, чем к слабостям Марты Маколл.., или даже Шарон. Марта назвала бы это дискриминацией женщин, но Худ так не думал – для него в характере Майка главным было бескорыстие. Если бы Худу вдруг взбрело в голову позвонить Майку, попросить его срочно выехать из Литл-Рока в Вашингтон и на время заменить его, Майк все выполнил бы, не задавая лишних вопросов. Если бы Роджерс читал в это время лекцию, он прервал бы ее, не закончив предложение. Женщин же всегда приходилось уговаривать.
   К Белому дому Худ подъехал в отвратительном настроении. Он предъявил пропуск у тех ворот, которые выходили на узкую дорожку, отделявшую западное крыло с его Овальным кабинетом от корпуса, где прежде находился кабинет президентов США. Худ оставил свою машину рядом с другими автомобилями и велосипедами и с портфелем поспешил к президенту.

Глава 38
Вторник, 23 часа 17 минут, Японское море, в 12 милях от Хыннама, Северная Корея

   Что касается территориальных вод, то большинство коммунистических правительств считают, что международные правила к ним не относятся и что граница территориальных вод их государств должна быть увеличена с трех миль до двенадцати или даже до пятнадцати – если рядом патрулируют корабли враждебно настроенной державы.
   Правительство Северной Кореи давно объявило своей территорией огромную акваторию Японского моря, с чем никак не могли согласиться Япония и США. Патрульные корабли этих государств нередко нарушали односторонне провозглашенную границу, приближаясь к берегам Северной Кореи на четыре-пять миль. Иногда нарушители подвергались нападению; в таких случаях они не подходили ближе к берегу, но обычно и не торопились отступать. Впрочем, за прошедшие после войны сорок лет непосредственных стычек было мало. Наибольшую известность приобрел захват северянами в январе 1968 года американского корабля «Пуэбло». Американских моряков обвинили в шпионаже. Потребовалось одиннадцать месяцев переговоров, прежде чем восемьдесят два моряка были освобождены. Трагически закончился инцидент в июле 1977 года, когда американский вертолет пересек тридцать восьмую параллель и был сбит. Три члена экипажа погибли. Президент Картер принес официальные извинения правительству КНДР, объяснив инцидент тем, что летчики сбились с курса. После этого американцам вернули три тела и единственного оставшегося в живых члена экипажа вертолета.
   Офицер разведки Джуди Марголин и пилот Харри Томас приземлились в Сеуле, отдали фотоматериалы и опять поднялись в воздух, намереваясь еще раз осмотреть военные объекты Северной Кореи. Однако теперь северяне их ждали – наземный радиолокатор системы раннего предупреждения и слежения обнаружил американский самолет над Вонсаном. На перехват нарушителя поднялись два истребителя МиГ-15П. Один из них быстро приближался к «миражу» с севера, другой, летевший на большей высоте, – с юга. Харри был готов к атаке, понимая, что легко уйдет от устаревших корейских истребителей, если выберет правильный курс.
   Харри Томас задрал нос своего «миража», изменил курс и начал подъем с ускорением. На какое-то время он потерял из виду северокорейские истребители и вспомнил о них лишь в тот момент, когда снаряды, выпущенные одним из МиГов из сдвоенного скорострельного пулемета калибра 23 миллиметра прошили фюзеляж его самолета с правого борта. Звуки разрывов, похожие на хлопки лопающихся воздушных шариков, застали американского пилота врасплох.
   Наушники донесли до пилота громкий стон Джуди, заглушивший даже рев двигателей. Покосившись, он увидел, что тело Джуди Марголин обмякло в кресле. Закончив разворот, Харри набрал скорость и взял курс на юг.
   – Что с вами?
   Ответа не последовало. Инцидент казался пилоту безумным кошмаром. Американский самолет подвергся атаке без единого предупреждения. Летчики КНДР не только отступили от обычной четырехэтапной схемы встречи с противником в воздухе (на первом этапе неизменно устанавливали радиоконтакт), но и забыли правило первого выстрела – они всегда сначала стреляли мимо цели, и обычно снаряды пролетали под уходящим в небо самолетом. Или северокорейский летчик был очень плохим стрелком, или он получил какой-то очень опасный приказ.
   Нарушив радиомолчание, Томас послал в Сеул сигнал SOS и сообщил, что летит с раненым членом экипажа. МиГи еще какое-то время пытались его преследовать, но больше не стреляли, и быстро отстали, как только самолет Томаса вдвое превысил скорость звука.
   – Держитесь, – сказал пилот в микрофон, не зная, жива офицер разведки или нет.
   Самолет взмыл в ночное звездное небо.

Глава 39
Вторник, 20 часов 20 минут, борт самолета С-141, штат Техас

   Роджерс мог вполне доверять подполковнику Скуайрзу. Когда генерал назначал двадцатипятилетнего офицера ВВС командиром отряда «Страйкер», он сказал ему, что для подготовки любой операции отряда нужно будет просмотреть максимум материала. Очевидно, Скуайрз воспринял слова генерала всерьез.
   Просматривая папку, генерал замечал в ней упоминания о тактических приемах и маневрах, восходивших к временам ацтеков. Цезаря, Веллингтона, Роммеля и других стратегов, и в то же время учитывавших современные наставления для армии США. Роджерс понимал, что Скуайрз, конечно же, не изучал труды стратегов прошлых столетий; просто подполковник инстинктивно чувствовал, что нужно делать мелкому воинскому подразделению при выполнении самостоятельной задачи. Возможно, в этом подполковнику помогал опыт игры в футбол, которым он увлекался в детстве, проведенном на Ямайке.
   Если бы сидевший рядом с генералом Скуайрз не задремал, Роджерс непременно толкнул бы его локтем и сказал, что он думает о его плане развертывания наступательной операции одним эшелоном на подступах к оборонительным линиям противника. Роджерс сказал себе, что по возвращении нужно будет обязательно передать этот план в Пентагон – он должен быть включен в наставления для батальона или полка, понесшего тяжелые потери. Вместо того чтобы наступать по всему фронту обороны, Скуайрз предлагал создать небольшой второй эшелон, а первым атаковать противника не в лоб, а с флангов, зажав его перекрестным огнем. Самой оригинальной и самой смелой мыслью подполковника было предложение о последующей атаке в лоб вторым эшелоном, после чего противник попадал под губительный огонь с трех сторон.
   У Скуайрза был готов, кроме того, изумительный план захвата командного пункта противника; этот план включал высадку десанта и одновременную атаку со всех четырех сторон.
   Рядовой Пакетт обошел спящего подполковника и отдал честь генералу. Роджерс снял наушники.
   – Вас вызывают, сэр.
   Роджерс отдал честь, и Пакетт протянул ему телефонную трубку. То ли в этом уголке отсека было действительно чуть тише, то ли слух генерала притупился, но ему показалось, что рев четырех турбовентиляторных двигателей стал не таким оглушающим. Роджерс прижал трубку к уху.
   – Майк, это Боб Херберт. У меня для вас сообщение – возможно, не такое, на которое вы рассчитывали.
   Что ж, повесилились и хватит, подумал Роджерс. Пора возвращаться домой.
   – Вы участвуете в операции, – сказал Херберт.
   Если бы не страховочные ремни, Роджерс вскочил бы с лавки.
   – Что?!
   – Вы участвуете в операции. У Национального бюро аэрофотосъемки появились проблемы со спутниками, и шефу нужно, чтобы кто-то своими глазами взглянул на «нодонги».
   Роджерс толкнул Скуайрза. Тот моментально проснулся.
   – В Алмазных горах? – уточнил генерал.
   – Да, там.
   – Нам нужны карты Северной Кореи, – сказал Роджерс подполковнику, потом снова заговорил в трубку:
   – Что случилось со спутниками?
   – Пока нам неизвестно. Кто-то проник в нашу компьютерную сеть. Наши гении думают, что сеть заражена вирусом.
   – Есть что-нибудь новое на дипломатическом фронте?
   – Ничего. Как раз сейчас шеф в Белом доме. Когда он вернется, возможно, я сообщу вам что-то новое.
   – Не забывайте нас, – сказал Роджерс. – Мы будем в Осаке еще до обеда – по вашингтонскому времени.
   – Не забудем, – отозвался Херберт.
   Роджерс отдал трубку Пакетту и повернулся к Скуайрзу, который уже вывел карту на экран портативного компьютера. Глаза подполковника возбужденно горели.
   – Это уже похоже на дело, – сказал Роджерс. – Нам поручено проверить северокорейские «скады».
   – Только проверить?
   – Так мне сказали. Если только до нашего приземления в Осаке не начнется война, мы не можем брать с собой взрывчатку.
   Полагаю, при необходимости нас используют для наведения на цель, а удар будет нанеси с воздуха.
   Скуайрз повернул компьютер так, чтобы Роджерсу был хорошо виден экран, и попросил Пакетта вывернуть болтавшуюся над головой яркую лампочку, которая отбрасывала на экран мешающие блики.
   Глядя на монитор компьютера, Роджерс подивился, насколько внезапно изменились ситуация, его планы и расчеты, даже его настроение. С академического изучения подготовленных Скуайрзом планов генерал моментально переключился на практический лад. Теперь эти планы представляли не только академический интерес, от них и от того, насколько тщательно будет проведена подготовка, зависела жизнь всех солдат отряда. Роджерс не сомневался, что подобные мысли – а отчасти и сомнения – промелькнули и в голове подполковника.
   На карте шестидневной давности были изображены предгорья хребта. Здесь, в котловине, зажатой между четырьмя высокими холмами, стояли три трейлера с «нодонгами». По периметру пусковые установки охраняли подвижные зенитные установки, что делало подлет на небольшой высоте слишком рискованным. Роджерс сдвинул карту, и на экране появились участки территории КНДР к востоку от ракетной базы. Возле Вонсана стояли радиолокационные станции.
   – Там не развернешься, – заметил Скуайрз.
   – Я тоже об этом подумал, – согласился Роджерс, выбирая курсором наиболее безопасный маршрут. – Вертолет полетит из Осаки на юго-восток и направится к морю чуть севернее демилитаризованной зоны. Кажется, лучше южного склона горы Кумганг нам ничего не найти. Там мы высадимся примерно в десяти милях от цели.
   – Сначала десять миль вниз по склону, – сказал Скуайрз, – потом десять миль вверх по горам к тому месту, где нас сможет забрать вертолет.
   – Правильно. Не самая идеальная тактика отхода, особенно если учесть, что нас будут искать все расположенные поблизости воинские части.
   Скуайрз показал на «нодонги».
   – На этих игрушках еще нет атомных бомб?
   – Несмотря на всю шумиху в прессе, коммунисты не могли успеть установить их на ракеты, – ответил Роджерс, не сводя взгляда с карты. – Впрочем, достаточно и пары сотен фунтов тринитротолуола на ракету, чтобы натворить в Сеуле черт знает что. – Роджерс поджал губы и с минуту помолчал. – Кажется, я нашел, Чарли. Нас заберут не там, где мы высадимся, а в пяти милях южнее. Там корейцы не будут нас ждать. Скуайрз прищурился.
   – Что-что? Мы же сами себе усложняем задачу.
   – Нет, не усложняем, а облегчаем. Чтобы достойно уйти с поля боя, нужно не бежать сломя голову, а сначала выиграть бой, потом можно идти не торопясь. В начале второго столетия нашей эры, во время первой войны императора Траяна, в предгорьях Карпат легион римских пехотинцев был разгромлен небольшим отрядом даков. Римляне были вооружены тяжелыми копьями, защищены латами, а у даков не было ничего, кроме дротиков, и все же они победили. Они напали на лагерь римлян ночью, захватили их врасплох, а потом заманили в горы, где легион был вынужден растянуться. Потом даки, работая парами, перебили всех римлян по одному и, в самом прямом смысле слова не торопясь, вернулись в свой лагерь.
   – Тогда воевали копьями и дротиками, сэр.
   – Это неважно. Если нас обнаружат, мы заманим противника в удобное для нас место и будем действовать ножами. Ночью в горах корейцы не осмелятся применять автоматическое оружие, чтобы не перестрелять своих.
   Скуайрз снова бросил взгляд на карту.
   – Карпатские горы были для римлян чужой землей. А их противник, наверное, знал те места не хуже, чем северокорейские солдаты знают свою территорию.
   – Вы правы, – согласился Роджерс, – но у нас есть то, чего не было у даков.
   – Конгресса, который может лишить нас последнего доллара? Роджерс улыбнулся и показал на небольшую черную сумку, которую он принес с собой.
   – Нет, не Конгресса. А ЭХК.
   – Прошу прощения?
   – Это такая штука, которую сделали мы с Матти Столлом. Я расскажу вам о ней чуть позже, когда мы разберемся с нашими планами.

Глава 40
Вторник, 23 часа 25 минут, Сеул

   Интересно, поняли ли они наши условные сигналы, думала Ким Чонг.
   Она играла на рояле в баре Бе Гуна уже семнадцать месяцев, передавая сообщения заходившим изредка мужчинам и женщинам, за которыми – в этом Ким была уверена – почти всегда следили агенты КЦРУ. Среди тех, для кого предназначались ее сообщения, были неряхи и щеголи, красавицы и едва ли не уроды, но все они безупречно играли свои роли – преуспевающего бизнесмена, фотомодели, рабочего или солдата. Лишь Ким знала, кем они были в действительности. Она легко запоминала не только музыкальные пьесы, но и любые незаметные на первый взгляд детали – характерный смешок или особые туфли. Ким часто удивлялась, почему нелегальные агенты, потратив столько сил и времени на то, чтобы привыкнуть к новой внешности, прическе или одежде, появлялись в стоптанных туфлях, не обращали внимания на то, как они держат сигарету или вылавливают миндаль из чашки с арахисом? Даже господин Гун заметил, что у регулярно появлявшегося в баре нарочито неряшливого художника и заходившего раз в неделю рядового южнокорейской армии одинаково неприятно пахнет изо рта.
   Когда играешь какую-то роль, неважно какую, нужно играть ее до конца, до самых последних мелочей, считала Ким Чонг.
   Сегодня вечером снова появилась женщина, которую Ким про себя называла Малышкой Евой. Стройная женщина разбавляла виски огромным количеством льда; было очевидно, что она беспокоилась о своем здоровье, что пришла не утопить в рюмке свои печали, а лишь для того, чтобы не сводить взгляда с пианистки, вслушиваться в каждый звук инструмента.
   Ким пожалела Малышку Еву и решила дать ей хоть какую-то информацию.
   Мелодию «Худшее, что может случиться» она сменила на «Никто не делает этого лучше». Для передачи сообщений Ким всегда использовала песни из кинофильмов. Первую ноту второго такта «до» она сыграла на октаву ниже, в третьем такте протянула ноту «ля» ниже среднего «до», потом сыграла весь двенадцатый такт без педали.
   «Ошибки» Ким заметил бы любой, кто мало-мальски разбирается в музыке. Ноты «до» и «ля», а также ошибка в игре педалью соответствовали буквам С, А и Т.
   Буквы CAT обозначали Корейское ЦРУ. Ким опять задумалась, не расшифруют ли южнокорейские контрразведчики ее сообщения. Нет, это практически исключено, решила она. В ее игре не было никакой видимой связи между частотой звука и буквами, никакого ключа к схеме замещения или перестановки, словом, практически ничего, за что мой бы зацепиться опытный криптоаналитик. Ким заметила, что собрался уходить ее человек Нам. Малышка Ева проводила его взглядом. Агент контрразведки не пошел за Намом; возможно, слежка поручена кому-то еще. Нам говорил, что ни разу не замечал, чтобы за ним кто-нибудь следил, но он был стар, плохо видел, а когда приходил в бар, то пропивал чуть ли не все деньги, которые она ему давала. Ким представляла себе те муки, через которые пришлось пройти Корейскому ЦРУ, чтобы разгадать, каким способом Нам и другие ее агенты передают сообщения.
   Ким было почти стыдно получать за свою работу деньги – из КНДР и от владельца бара за игру. Если бы она вернулась в Анджу, городок к северу от Пхеньяна, она жила бы как императрица.
   Если бы она вернулась...
   Кто знает, когда это будет? В своей работе ей оставалось только радоваться, что она до сих пор жива. Но когда-нибудь она все же вернется – когда накопит достаточно денег или когда ей надоест эта ханжеская Южная Корея, или когда она узнает что-то определенное о судьбе Хана.
   Мелодия песни из кинофильма о Джеймсе Бонде закончилась, и Ким перешла на интерпретацию песни Зла Херта из «Явы». Эту песню она помнила с детства и играла ее каждый вечер. Ей часто приходило в голову, что агенты КЦРУ наверняка гадали, каким образом эта песня связана с ее шифром – то ли сообщение спрятано в следующей песне, то ли информация содержится в короткой импровизации, которую она исполняла правой рукой во второй части. Ким не могла себе даже представить, к какому выводу пришли криптоаналитики с улицы Чонггичонно. Правда, сейчас это ей было безразлично.