Страница:
Он задаривал ее бесконечными подарками: платьями из ярких шелков, бархата или парчи; накидками, роскошно отделанными кружевом; подходящими к ним по цвету башмачками и чулками; кожаными узорчатыми сапожками с золотым тиснением; придворными туфельками на высоких каблучках, в которых Емелия щеголяла с горделивой неуклюжестью. Николай подарил ей шкатулку из золоченого серебра, полную украшений для прически: черепаховых гребней, диадем с драгоценными камнями, бриллиантовых шпилек и целой радуги шелковых разноцветных лент.
– Это слишком, – запротестовала как-то Емелия. Они сидели в гостиной с Ильей Ильичом, сморщенным старичком, прославленным на всю Москву золотых дел мастером. – Зачем мне столько драгоценностей? У меня их больше, чем я смогу надеть за всю жизнь.
– Таких вещей никогда не бывает слишком много, – возразил старик, соблазняюще раскладывая перед ней на черном бархате свои изделия.
– Почему бы тебе не взять какой-нибудь браслет, – предложил Николай, подцепляя пальцем сверкающий рубинами обруч.
Емелия покачала головой:
– У меня их хватит на обе руки от плеча до запястья.
Мастер указал на другие украшения:
– Может быть, это ожерелье из янтаря и алмазов? Или сапфировый крестик?
Она рассмеялась:
– Мне ничего не нужно. В самом деле!
– Княгиня заслуживает чего-то особенного, – объяснил Николай, не обращая внимания на протесты жены. – Чего-то необыкновенного. Что еще вы принесли показать?
Илья Ильич вытянул трубочкой губы и, порывшись в горке бархатных мешочков, запустил руку в один из них, вытащил горстку фигурок из самоцветов и расставил их на столе, приговаривая:
– Возможно, княгине понравится вот это… Полагаю, они приятны на вид.
Емелия восхищенно ахнула:
– О, как чудесно! Я никогда не видела ничего подобного!
Задумчивая улыбка мелькнула на лице Николая.
– Я тоже, – произнес он, хотя это было ложью. Этот маленький зверинец выточенных из самоцветов животных он взял с собой в изгнание. Лебедь из белого коралла с золотым клювом, малахитовая лягушка, аметистовый волк с золотыми лапами и среди прочего венец коллекций – янтарный тигр с желтыми алмазами вместо глаз.
Емелия взяла в руку тигра, разглядывая его со всех сторон.
– Посмотри, как сверкают его глаза. Разве он не прекрасен?
– Прекрасен, – мягко согласился он, не в силах отвести глаз от ее сияющего лица. Он оторвался от этого зрелища лишь на мгновение, чтобы сказать золотых дел мастеру:
– Мы берем их все.
Емелия радостно засмеялась и порывисто обняла его.
– Ты так добр ко мне, – прошептала она ему на ухо. – Ты заставляешь меня любить тебя чересчур сильно.
Он провел губами по ее нежной щечке.
– В любви нет понятия «чересчур».
Находясь под невероятным грузом забот, царь Петр объявил войну не только шведам, но и собственному народу. Он загнал сотни тысяч подневольных крестьян служить в армий и строить Санкт-Петербург, чем вызвал ропот во всех слоях общества. Недовольство и измена царили повсюду, так что немногие были вне подозрений. Тайный сыск не дремал, вынюхивая сведения о том, не сказал ли кто хоть единого подозрительного словечка против царя или его чиновников. Одному Богу ведомо, сколько невинных было оговорено зря и наказано в пример другим, часто без суда и следствия. Воздух Москвы бурлил заговорами, и Николай понимал, что стал мишенью неприязни многих.
– Зависть, – просто объяснил это Николаю его дворецкий, Федька Сударев, в ответ на замечание князя о том, что отношение к нему некоторых родовитых москвичей стало холодным. – В их глазах вам дано много больше заслуженного. Знатный род и богатство, красивая внешность… – Николай саркастически фыркнул, но Сударев, не смущаясь, продолжал:
– Да, да, вы очень хороши собой и женились на замечательной красавице. К тому же заслужили милость царскую своим пристрастием к новым западным идеям. Так с чего бы нашим боярам вас любить?
– Милость царская ко мне… – пробормотал Николай. – Как мне представляется, она уже не стоит и ведра конских яблок.
– Ваша светлость! – ужаснулся Сударев, его темно-карие глаза тревожно заметались вокруг. – Нельзя вам говорить такое вслух! У стен есть уши! Вы подвергаете опасности себя и княгиню.
– Мы уже в опасности, – тихо промолвил Николай, поднося руку к большому синяку на подбородке. Он получил его днем раньше, на встрече царя Петра с восемью дворянами, которых тот собирался назначить губернаторами согласно нововведенному делению России. Меншикову поручался Санкт-Петербург, князю Дмитрию Голицыну – Киев, боярину Апраксину – Казань…
Николай разозлил Петра, отказавшись от архангельского губернаторства и не назвав причину отказа, которая, по правде говоря, заключалась в том, что ему не хотелось выбивать налоги. Между тем царь ждал от своих губернаторов в первую очередь именно этого: им вменялось в обязанность понуждать сборщиков налогов выжимать все больше денег из многострадального населения. Николай хорошо представлял себе, что его отказ будет иметь далеко идущие неприятные последствия, но все равно не смог себя заставить принять пост.
Недовольство Петра ударило по князю полной мерой Царь пригвоздил его яростным взглядом, от которого многие из сидевших за столом содрогнулись, а остальные заерзали с плохо скрываемым злорадством.
– Ладно… назначу кого-нибудь еще! – язвительно рявкнул Петр. – Но коль скоро ты с таким спокойствием отказываешь царю в его просьбе, может, расскажешь мне, что ты сделал для моего блага? Если что-то делал вообще! Объясни, почему ты до сих пор не убедил московских купцов создавать торговые компании? – Он встал, подошел к Николаю и, наклонившись над ним, проорал прямо ему в лицо:
– Я требую большего рвения. Мне нужно действие! Почему мои люди так неповоротливы? Почему они не дают денег, нужных мне на войну со шведом? Я хочу получить от тебя ответ здесь и сейчас!
Николай остался бесстрастным. Он не отпрянул от оглушительного государева рева, даже когда брызги слюны, вырываясь из царского рта, полетели ему в лицо. Каким-то образом ему удалось ответить вполне спокойно:
– Государь, да вы же все источники доходов сочли и выжали досуха. Сборщики ваши все до копейки с народа собрали: и налог на рождение, и налог на женитьбу, и на воду для питья, и на бороду. Не смешно ли с бород-то деньги брать?
Николай замолк, внезапно осознав, что в комнате наступила гробовая тишина. Глаза Петра сверкнули ледяным блеском. Никто не мог поверить своим ушам: Николай осмелился сказать царю правду… прямо в глаза!
– А сверх всего, – продолжал он твердым голосом, – монополии государственные, недавно введенные, вздувают цену товара в пять раз против прежней. Теперь покойника схоронить невозможно: у людей денег на гроб не хватает. Крестьянам стала соль столовая недоступна. Все подорожало: и водка, и мех, и в карты сыграть… При таком раскладе купцам не с чего доходы иметь. Они возмущаются и не видят резона трудиться с большим рвением… лишь для того, чтоб их деньги на войну ушли.
– Я оценил твою искренность! – И без всякого предупреждения Петр ударил его кулаком в лицо. Сокрушительный удар пришелся Николаю в челюсть. Князь чуть не свалился со стула. – А это тебе награда за дерзость.
У царя стремление к прогрессу вполне сочеталось с его западническими идеалами, но средства и способы достижения благой цели расходились с мечтой. Поморгав как следует, пока не исчезла слепящая темнота перед глазами, Николай сумел усидеть прямо. В ушах стоял звон.
Дикая ярость вскипала в нем. Его пожирало желание ответить таким же ударом, защитить себя. Но поднять руку на государя означало подписать себе смертный приговор. Неторопливо поднявшись, он сказал:
– Спасибо за урок, государь. Теперь я знаю, почем нынче правда.
Присутствующие только ахнули при этих дерзких словах, а затем в молчании проводили его взглядами, когда он твердым шагом покинул комнату. Царь промолчал тоже.
– Но, ваша светлость, царь бьет всех и каждого. Это у него в привычке. Вот и князя Меншикова он давеча побил в этом же доме, да так сильно, что тот кровью весь стол залил. Царь ничего дурного при этом в виду не имеет. Приближенным к нему людям приходится терпеть царскую досаду. Вам это давно известно!
– У его досады чертовски сильный удар справа, – пробормотал Николай.
– Синяк скоро пройдет без следа. – Молодое лицо Сударева сморщилось от старания убедить. – Пожалуйста, князь-батюшка Николай Дмитриевич, постарайтесь это забыть.
Ради Емелии, да и ради себя самого, Николай готов был попытаться.
Тем же вечером, позднее, поднявшись в комнаты, которые теперь делил с Емелией, он нашел ее сидящей за маленьким столиком, на котором особым образом были установлены друг против друга несколько зеркал. Посредине между ними горела свеча. Неяркий колеблющийся свет отбрасывал тени на стену за ней, выхватывая из мрака икону Ильи-пророка с его рубиново-красным облаком, которое лучилось так, словно само испускало сияние.
Озадаченный Николай застыл на пороге и стал наблюдать за женой. Она была в голубом бархатном домашнем платье, застегнутом спереди на маленькие перламутровые пуговки.
– Что это ты делаешь? – осведомился князь. Емелия подскочила на месте, но затем робко улыбнулась.
– Ты так тихо вошел, что я не услышала! – И она вновь обратилась к зеркалам. – Я пытаюсь прочесть наше будущее. Буду смотреть в зеркала, пока одно из них не покажет мне его. Если долго ничего не увижу, тогда расплавлю восковую свечу и вылью в воду. По тому, как воск застынет, можно будет угадать, что нас ждет.
Николай закрыл дверь и, подойдя к ней, бережно потянул за рыжий локон и улыбнулся, целуя ее в макушку.
– Неужели ты взаправду веришь в эту нелепицу?
Она подняла на него серьезные глаза.
– Разумеется! Это всегда помогает узнать правду. А разве за границей не верят в гадание?
– Полагаю, некоторые верят. Но большинство верят не в магию, а в науку.
– А во что веришь ты?
Он ласково погладил подставленную ему нежную шейку.
– Я верю и в то, и в другое. – Он повернул ее от столика к себе лицом. – Почему, дитя, тебя тревожит наше будущее?
Ее взгляд перешел на синяк, выделявшийся на подбородке мужа. Она осторожно коснулась его кончиками пальцев.
– Царю не нравится, что ты женился на мне. Это все знают.
Николай стиснул зубы. Потом спросил:
– Кто осмелился тебе так сказать?
– Я слышу шепотки об этом, куда бы мы ни пошли. По-моему, Меншиков и его друзья позаботились, чтобы все узнали, кто я такая. Тебе не к лицу иметь такую жену.
– К черту их всех! – резко объявил он и крепко ее поцеловал.
Через несколько мгновений Емелия отвернула от него лицо.
– Иногда у меня возникает желание…
Он нагнул голову к ее шейке и повел по ней цепочку поцелуев.
– Чего же тебе желается, Рыжик?
– Чтобы мы нашли способ заставить весь остальной мир исчезнуть куда-нибудь. И остались бы только мы с тобой, вдвоем.
– Я могу заставить его исчезнуть, – пробормотал он, находя губами ее рот и приникая к нему.
Емелия недолго сопротивлялась, глядя на него встревоженными синими глазами.
– Мне нельзя причинять тебе неприятности. Я хочу принести тебе лишь уют и покой.
– Ты дала мне гораздо больше этого, – промолвил Николай, лаская ее тело под бархатным платьем. – Ты даешь мне возможность испытать чувства, которые я и вообразить себе не мог. Я люблю тебя больше жизни, Рыжик.
– Он сомкнул ладонь вокруг пышной груди и, когда дыхание ее стало прерывистым и она приникла к нему с молящим стоном, торжествующе понес ее на постель. Он намеревался доставить ей такое блаженство, чтобы она забыла обо всем и даже малейшие следы тревоги исчезли с ее лица… хотя бы ненадолго.
Зеленовато-голубые глаза Меншикова смотрели змеиным, немигающим взглядом, но губы растянулись в улыбке.
– Добрый день, князь Ангеловский. Нашли себе чтение по вкусу? – Он кивнул на лежавший поблизости том – Рекомендую почитать вот эту реляцию о славных делах государя.
Николай, не сводя глаз с его лица, откликнулся:
– Я знаю все, что мне нужно знать об этом предмете.
– Может быть, вы все-таки почитаете его, чтобы вновь припомнить величие гения царя Петра и его государственную волю… не говоря уж обо всем, что он сделал для вас и нас всех. Знаете, мы с ним нынче утром говорили о вас.
– И что? – поинтересовался Николай. Все мышцы его напряглись и закаменели.
– Вроде бы царь весьма разочарован в вас. У него были на вас такие большие надежды, но вы предпочли растратить ваши таланты попусту. Такие способности… и все пошли прахом. Вы не приняли военное назначение, не захотели исполнить свой гражданский долг, приняв архангельское губернаторство… Решились даже жениться на дочери бунтовщика.
– О ней не смейте говорить ни слова, – негромко предупредил его Николай, грозно сверкнув глазами.
Тем не менее Меншиков продолжал, хотя и несколько более сдержанным тоном:
– Рассказала она вам о своем отце? Василии? Я многое о нем разузнал у нашего общего знакомца, главы тайного сыска. Василий и в самом деле был стрельцом, одним из тех, кто бунтовал против царя чуть не с рождения и принимал участие в убийстве царских родичей. Они должны были охранять царя, а вместо этого покушались на его жизнь. Он – один из злоумышленников, как их называет государь. Отец вашей жены прославился своими жаркими речами о том, что надо захватить столицу, убить бояр и вернуть трон сестре государя, царевне Софье. Он становился посреди толпы и, сверкая огненно-рыжими кудрями, выкрикивал зажигательные призывы к бунту. За это его еще прозвали «рыжим чертом». Помните, как стрельцы пошли походом на Москву? Василий был тогда одним из главных мятежников. Естественно, он был схвачен и умер под пыткой. Но измена стрельцов никогда не умрет в памяти царя. Так что каждый раз, когда он будет видеть вас или вашу огненнокосую женушку, сердце государя будет ожесточаться против вашего семейства. Женитьба на Емелии вредит вам в глазах государя. На вашем месте я бы от нее избавился.
Больше Николай сдерживаться не мог. Он набросился на собеседника и, притиснув его к стене, сомкнул пальцы на горле негодяя.
– А может, мне проще избавиться от тебя?
Гости Чоглокова замерли в изумлении, испуганно уставившись на них. Меншиков побелел от страха и злости.
– Убери от меня руки, – прошипел он. Николай не торопясь подчинился.
– Мне надоели сплетни и слухи, которые ты старательно распускаешь по Москве, – прорычал он. – Если я еще раз услышу гадости о себе или своей жене, то заставлю тебя за них ответить.
Губы Меншикова искривились в злобной ухмылке:
– Слишком поздно подправлять вашу репутацию, высокомерный друг мой. Ваша звезда уже закатилась. Вы больше не пребываете в милости у царя, потому что, как оказалось, цените свою гордость и независимость выше царской приязни. Это ведь такая игра… А вы не поняли и отказались играть. Что ж, теперь вас из этой игры исключили.
«Меншиков прав», – подумал Николай, и по коже у него пробежал озноб. Если он не желает потрафлять прихотям царя, то не имеет права рассчитывать на царскую милость.
Захваченная праздничным весельем, Емелия настояла на том, чтобы Николай повез ее на ледяную горку, сделанную на радость детям и взрослым. Она представляла собой громадный длинный спуск, сложенный из деревянных бревен и глыб льда и залитый сверху водой. Люди забирались с санками на самый верх сорокафутового съезда, а затем на безумной скорости скатывались вниз с визгом и хохотом.
– Хочешь спуститься? – неохотно поинтересовался Николай, когда Емелия с молящим видом стала дергать его за рукав.
– Да, да, это такое изумительное ощущение… Ты когда-нибудь катался с горки?
– Только в детстве.
– О, это было слишком давно!
Она решительно потащила его на гору и уговорила кого-то одолжить им расписные деревянные санки.
Они взошли по ступенькам на самый верх, где жестокий ветер со свистом сразу же стал сечь им лица.
– Чувствую, что пожалею об этом, – пробормотал Николай, наблюдая, как скатываются другие по невообразимо длинному и крутому спуску.
Емелия властным жестом указала рукавичкой на санки. Глаза ее восторженно сверкали. Николай со стоном подчинился и уселся в санки, широко расставив ноги. Емелия села перед ним, устроившись между его бедрами, и напряглась в возбужденном ожидании. Стоявшие за ними в очереди люди весело помогли им направить санки, хорошенько подтолкнули, и… они помчались!
Холодный режущий воздух ворвался в глотку и грудь Николая, лишив его на мгновение способности дышать. Скрип полозьев наполнил уши певучим звоном. Головокружительное ощущение быстроты захватило его. Набирая все большую скорость, они миновали середину сверкающего склона. Емелия с заливистым смехом откинулась ему на грудь. Они мчались по серебряному льду все быстрее и быстрее, и вот уже показалось подножие горы. Там, чтобы замедлить спуск, был рассыпан песок. Николай уперся в него ногой, и санки остановились.
Продолжая неистово смеяться, Емелия повалилась на него, одновременно пытаясь извернуться, чтобы поцеловать его нажженное ветром лицо. Она обняла его с доверчивой неуклюжестью непослушного щенка, восклицая:
– Я хочу съехать снова!
Николай улыбнулся и легонько поцеловал ее в губы.
– Мне хватило одного раза.
– Ох, милый! – Она с трудом поднялась на ноги и, когда он встал, обняла его за шею. – Ладно, может, это и к лучшему. Я боялась, что в конце концов мои юбки взлетят мне на голову.
– Попозже, – пообещал он, тычась носом в ее холодную щечку.
Она пихнула его в грудь кулачком и засмеялась.
– Теперь здесь все выглядит иначе, – сказала Емелия.
– Это все рождественские украшения, – отозвался Николай, разглядывая покрывавшие стены полотнища красного бархата, перевязанные гирляндами цветов и золотыми лентами. Длинные столы были украшены еловыми ветками и ломились от яств – яблок, изюма, разнообразных орехов и многочисленных пирогов. На одном из столов не стояло ничего, кроме пряников, на которых сахарной глазурью были изображены самые важные московские здания, включая Кремль и собор Василия Блаженного с его разноцветными главами. Пряный праздничный запах имбиря и корицы стоял в воздухе, смешиваясь с ароматом хвои и воска.
Оробевшая от великолепия разодетых гостей, Емелия нервно одернула пышные юбки.
– Я выгляжу как крестьянка в чужом наряде. Хоть бы ты дозволил мне забелить пудрой лицо…
– Ты прекрасна, – прервал Николай, бегло касаясь поцелуем россыпи золотых веснушек на ее щеке. Однако Емелия была права: она не походила на княгиню, несмотря на роскошный наряд.
Дамы старались превзойти друг друга меловой бледностью ланит и усталой медлительностью жестов. Емелия же сверкала, как светлячок среди мотыльков. Изумительные красно-золотые кудри были перевиты жемчугом и высоко зачесаны. Лишь несколько длинных локонов ниспадало на плечи. Еебархатное платье отличалось особым оттенком голубого, подчеркивавшего глубокую сапфировую синеву глаз. Квадратный вырез был оторочен светлым кружевом, называемым блендами, и не скрывал щедрую пышность груди, в то время как корсет утягивал талию в рюмочку. Николай был просто пленен ликующей красотой жены, и, судя по восторженным взглядам гостей, его мнение разделяли все присутствующие мужчины.
Наслаждаясь восхищением князя, Емелия раскрыла веер и бросила на мужа кокетливый взгляд поверх его волнистого края.
– А я знаю, о чем ты думаешь, когда смотришь таким взглядом, – приглушенным голосом сказала она. – Ты хочешь оказаться со мной в постели.
– Я всегда об этом думаю, – уверил ее Николай. Она удовлетворенно похлопала себя по затянутой в корсет талии.
– На мне затянуто столько тесемок, что сегодня тебе до меня не добраться.
Он улыбнулся и чуть дотронулся кончиками пальцев до ее руки.
– Я найду путь, можешь мне поверить.
Их болтовню прервал приезд царя. Но сегодня перешептывания и волнение, которые всегда сопровождали появление государя, были сильнее обычного. Удивляясь, чем вызван нежданный шум, Николай всматривался в толпу, окружившую царя Петра и его свиту, пока царь не выступил вперед на общее обозрение. При виде его Николай покачал головой, а Емелия резко втянула в себя воздух.
В противоположность всем гостям, разодетым в пух и прах, на царе была одежда простого крестьянина: красная рубаха, мешковатые серые порты и строченые валенки.
– Зачем это? – выдохнула Емелия.
Николай ответил почти беззвучно, не глядя на нее:
– Это такая дурная шутка. Он насмехается над крестьянами за то, что они жалуются на его указы.
Гости захихикали, захлопали в ладоши, а царь тем временем стал приплясывать, изображая русскую пляску, поворачиваясь в разные стороны, чтобы все сумели рассмотреть его наряд.
– Как ужасно, – тихо молвила Емелия, вспыхнув от стыда и гнева.
У Николая не нашлось на это ответа. Он уставился в красивый паркет, выложенный ковровым узором из различных пород дерева с точечными перламутровыми вставками, от души надеясь, что царю скоро надоест валять дурака.
– Кажется, вам не по вкусу пришлась царская шутка, – раздался у него над ухом медоточивый голос.
Сдвинув брови, Николай поднял глаза на князя Александра Меншикова.
– Если это можно так назвать, – процедил он сквозь сжатые зубы, бросая на противника грозный предостерегающий взгляд. Что-то в лице Меншикова встревожило Николая: было в его глазах едва скрываемое злорадное торжество.
Повернувшись с вычурным поклоном к Емелии, тот осведомился:
– Как поживаете, княгиня?
– Благодарю вас, очень хорошо, – ответила она с каменным лицом, не глядя на него.
Николай взял жену за локоть и попытался увести ее прочь, говоря:
– Извините нас, князь…
– Не торопитесь, – пробормотал Меншиков. – У меня есть некоторые новости для вашей красавицы жены. Сейчас, может, и не самый подходящий случай, чтобы их сообщить… Но с другой стороны, для подобных вестей никогда не бывает хорошей минуты.
Николай поглядел на Емелию, которая ответила ему растерянным покачиванием головы.
– Кажется, княгиня, вы надеялись разузнать о своей семье… точнее, о дяде и брате, отправленных на строительство Санкт-Петербурга. – Меншиков подчеркнул голосом обращение «княгиня» так, что оно прозвучало издевкой, а не почтительным титулованием.
Николай бесстрастно уставился на Емелию. Что, черт возьми, происходит? Она ничего не говорила ему о желании найти дядю и брата… ни словом их не упоминала. Сударев тоже не проронил ни слова.
Емелия залилась виноватым румянцем и сдавленным голосом объяснила:
– Я… я попросила Сударева узнать о судьбе дяди и брата. От них не было весточки с тех пор, как их отправили на работы в Санкт-Петербург… строить дома и соборы. Я хотела разыскать их и сообщить о своем замужестве и… – Она затравленно замолчала, пугливо заглядывая в лицо Меншикову.
– Почему же ты не пришла за помощью ко мне? – спросил Николай. – Ты думаешь, я бы тебе отказал?
– Не знаю, – горестно прошептала она. Меншиков удовлетворенно усмехнулся, довольный бурей, которую вызвал:
– По-видимому, доверие в браке быстро не рождается. В любом случае ваш слуга Сударев не смог ничего обнаружить. Мне недавно сообщили о его расспросах, и я взял на себя смелость провести собственный розыск… в качестве личного одолжения. – Он испустил долгий сочувственный вздох. – Вашим дяде и брату повезло вместе найти свой жребий, княгиня, хоть он и оказался плачевным. Они работали бок о бок, когда на них обвалилась стена. – Он горестно развел руками. – Оба погибли. Но для тех, кто жив, жизнь должна продолжаться, не правда ли?
– Это слишком, – запротестовала как-то Емелия. Они сидели в гостиной с Ильей Ильичом, сморщенным старичком, прославленным на всю Москву золотых дел мастером. – Зачем мне столько драгоценностей? У меня их больше, чем я смогу надеть за всю жизнь.
– Таких вещей никогда не бывает слишком много, – возразил старик, соблазняюще раскладывая перед ней на черном бархате свои изделия.
– Почему бы тебе не взять какой-нибудь браслет, – предложил Николай, подцепляя пальцем сверкающий рубинами обруч.
Емелия покачала головой:
– У меня их хватит на обе руки от плеча до запястья.
Мастер указал на другие украшения:
– Может быть, это ожерелье из янтаря и алмазов? Или сапфировый крестик?
Она рассмеялась:
– Мне ничего не нужно. В самом деле!
– Княгиня заслуживает чего-то особенного, – объяснил Николай, не обращая внимания на протесты жены. – Чего-то необыкновенного. Что еще вы принесли показать?
Илья Ильич вытянул трубочкой губы и, порывшись в горке бархатных мешочков, запустил руку в один из них, вытащил горстку фигурок из самоцветов и расставил их на столе, приговаривая:
– Возможно, княгине понравится вот это… Полагаю, они приятны на вид.
Емелия восхищенно ахнула:
– О, как чудесно! Я никогда не видела ничего подобного!
Задумчивая улыбка мелькнула на лице Николая.
– Я тоже, – произнес он, хотя это было ложью. Этот маленький зверинец выточенных из самоцветов животных он взял с собой в изгнание. Лебедь из белого коралла с золотым клювом, малахитовая лягушка, аметистовый волк с золотыми лапами и среди прочего венец коллекций – янтарный тигр с желтыми алмазами вместо глаз.
Емелия взяла в руку тигра, разглядывая его со всех сторон.
– Посмотри, как сверкают его глаза. Разве он не прекрасен?
– Прекрасен, – мягко согласился он, не в силах отвести глаз от ее сияющего лица. Он оторвался от этого зрелища лишь на мгновение, чтобы сказать золотых дел мастеру:
– Мы берем их все.
Емелия радостно засмеялась и порывисто обняла его.
– Ты так добр ко мне, – прошептала она ему на ухо. – Ты заставляешь меня любить тебя чересчур сильно.
Он провел губами по ее нежной щечке.
– В любви нет понятия «чересчур».
* * *
Однако вскоре на дни тихого блаженства с Емелией набежала зловещая тень. Николай сознавал, что его отношения с царем резко ухудшились, перейдя из очень теплых в весьма сдержанные. Он продолжал сохранять, особенно на расстоянии, чувство восхищения государем, но вспыльчивый характер Петра, его свирепость и неразумное упрямство делали невозможным для Николая испытывать к нему искреннюю приязнь. А в те смутные времена уцелеть мог лишь тот, кто был у царя в милости.Находясь под невероятным грузом забот, царь Петр объявил войну не только шведам, но и собственному народу. Он загнал сотни тысяч подневольных крестьян служить в армий и строить Санкт-Петербург, чем вызвал ропот во всех слоях общества. Недовольство и измена царили повсюду, так что немногие были вне подозрений. Тайный сыск не дремал, вынюхивая сведения о том, не сказал ли кто хоть единого подозрительного словечка против царя или его чиновников. Одному Богу ведомо, сколько невинных было оговорено зря и наказано в пример другим, часто без суда и следствия. Воздух Москвы бурлил заговорами, и Николай понимал, что стал мишенью неприязни многих.
– Зависть, – просто объяснил это Николаю его дворецкий, Федька Сударев, в ответ на замечание князя о том, что отношение к нему некоторых родовитых москвичей стало холодным. – В их глазах вам дано много больше заслуженного. Знатный род и богатство, красивая внешность… – Николай саркастически фыркнул, но Сударев, не смущаясь, продолжал:
– Да, да, вы очень хороши собой и женились на замечательной красавице. К тому же заслужили милость царскую своим пристрастием к новым западным идеям. Так с чего бы нашим боярам вас любить?
– Милость царская ко мне… – пробормотал Николай. – Как мне представляется, она уже не стоит и ведра конских яблок.
– Ваша светлость! – ужаснулся Сударев, его темно-карие глаза тревожно заметались вокруг. – Нельзя вам говорить такое вслух! У стен есть уши! Вы подвергаете опасности себя и княгиню.
– Мы уже в опасности, – тихо промолвил Николай, поднося руку к большому синяку на подбородке. Он получил его днем раньше, на встрече царя Петра с восемью дворянами, которых тот собирался назначить губернаторами согласно нововведенному делению России. Меншикову поручался Санкт-Петербург, князю Дмитрию Голицыну – Киев, боярину Апраксину – Казань…
Николай разозлил Петра, отказавшись от архангельского губернаторства и не назвав причину отказа, которая, по правде говоря, заключалась в том, что ему не хотелось выбивать налоги. Между тем царь ждал от своих губернаторов в первую очередь именно этого: им вменялось в обязанность понуждать сборщиков налогов выжимать все больше денег из многострадального населения. Николай хорошо представлял себе, что его отказ будет иметь далеко идущие неприятные последствия, но все равно не смог себя заставить принять пост.
Недовольство Петра ударило по князю полной мерой Царь пригвоздил его яростным взглядом, от которого многие из сидевших за столом содрогнулись, а остальные заерзали с плохо скрываемым злорадством.
– Ладно… назначу кого-нибудь еще! – язвительно рявкнул Петр. – Но коль скоро ты с таким спокойствием отказываешь царю в его просьбе, может, расскажешь мне, что ты сделал для моего блага? Если что-то делал вообще! Объясни, почему ты до сих пор не убедил московских купцов создавать торговые компании? – Он встал, подошел к Николаю и, наклонившись над ним, проорал прямо ему в лицо:
– Я требую большего рвения. Мне нужно действие! Почему мои люди так неповоротливы? Почему они не дают денег, нужных мне на войну со шведом? Я хочу получить от тебя ответ здесь и сейчас!
Николай остался бесстрастным. Он не отпрянул от оглушительного государева рева, даже когда брызги слюны, вырываясь из царского рта, полетели ему в лицо. Каким-то образом ему удалось ответить вполне спокойно:
– Государь, да вы же все источники доходов сочли и выжали досуха. Сборщики ваши все до копейки с народа собрали: и налог на рождение, и налог на женитьбу, и на воду для питья, и на бороду. Не смешно ли с бород-то деньги брать?
Николай замолк, внезапно осознав, что в комнате наступила гробовая тишина. Глаза Петра сверкнули ледяным блеском. Никто не мог поверить своим ушам: Николай осмелился сказать царю правду… прямо в глаза!
– А сверх всего, – продолжал он твердым голосом, – монополии государственные, недавно введенные, вздувают цену товара в пять раз против прежней. Теперь покойника схоронить невозможно: у людей денег на гроб не хватает. Крестьянам стала соль столовая недоступна. Все подорожало: и водка, и мех, и в карты сыграть… При таком раскладе купцам не с чего доходы иметь. Они возмущаются и не видят резона трудиться с большим рвением… лишь для того, чтоб их деньги на войну ушли.
– Я оценил твою искренность! – И без всякого предупреждения Петр ударил его кулаком в лицо. Сокрушительный удар пришелся Николаю в челюсть. Князь чуть не свалился со стула. – А это тебе награда за дерзость.
У царя стремление к прогрессу вполне сочеталось с его западническими идеалами, но средства и способы достижения благой цели расходились с мечтой. Поморгав как следует, пока не исчезла слепящая темнота перед глазами, Николай сумел усидеть прямо. В ушах стоял звон.
Дикая ярость вскипала в нем. Его пожирало желание ответить таким же ударом, защитить себя. Но поднять руку на государя означало подписать себе смертный приговор. Неторопливо поднявшись, он сказал:
– Спасибо за урок, государь. Теперь я знаю, почем нынче правда.
Присутствующие только ахнули при этих дерзких словах, а затем в молчании проводили его взглядами, когда он твердым шагом покинул комнату. Царь промолчал тоже.
* * *
Вернувшись мыслями к настоящему, Николай еще раз дотронулся до болезненного места на подбородке и мрачно усмехнулся, а Сударев тревожно заговорил:– Но, ваша светлость, царь бьет всех и каждого. Это у него в привычке. Вот и князя Меншикова он давеча побил в этом же доме, да так сильно, что тот кровью весь стол залил. Царь ничего дурного при этом в виду не имеет. Приближенным к нему людям приходится терпеть царскую досаду. Вам это давно известно!
– У его досады чертовски сильный удар справа, – пробормотал Николай.
– Синяк скоро пройдет без следа. – Молодое лицо Сударева сморщилось от старания убедить. – Пожалуйста, князь-батюшка Николай Дмитриевич, постарайтесь это забыть.
Ради Емелии, да и ради себя самого, Николай готов был попытаться.
Тем же вечером, позднее, поднявшись в комнаты, которые теперь делил с Емелией, он нашел ее сидящей за маленьким столиком, на котором особым образом были установлены друг против друга несколько зеркал. Посредине между ними горела свеча. Неяркий колеблющийся свет отбрасывал тени на стену за ней, выхватывая из мрака икону Ильи-пророка с его рубиново-красным облаком, которое лучилось так, словно само испускало сияние.
Озадаченный Николай застыл на пороге и стал наблюдать за женой. Она была в голубом бархатном домашнем платье, застегнутом спереди на маленькие перламутровые пуговки.
– Что это ты делаешь? – осведомился князь. Емелия подскочила на месте, но затем робко улыбнулась.
– Ты так тихо вошел, что я не услышала! – И она вновь обратилась к зеркалам. – Я пытаюсь прочесть наше будущее. Буду смотреть в зеркала, пока одно из них не покажет мне его. Если долго ничего не увижу, тогда расплавлю восковую свечу и вылью в воду. По тому, как воск застынет, можно будет угадать, что нас ждет.
Николай закрыл дверь и, подойдя к ней, бережно потянул за рыжий локон и улыбнулся, целуя ее в макушку.
– Неужели ты взаправду веришь в эту нелепицу?
Она подняла на него серьезные глаза.
– Разумеется! Это всегда помогает узнать правду. А разве за границей не верят в гадание?
– Полагаю, некоторые верят. Но большинство верят не в магию, а в науку.
– А во что веришь ты?
Он ласково погладил подставленную ему нежную шейку.
– Я верю и в то, и в другое. – Он повернул ее от столика к себе лицом. – Почему, дитя, тебя тревожит наше будущее?
Ее взгляд перешел на синяк, выделявшийся на подбородке мужа. Она осторожно коснулась его кончиками пальцев.
– Царю не нравится, что ты женился на мне. Это все знают.
Николай стиснул зубы. Потом спросил:
– Кто осмелился тебе так сказать?
– Я слышу шепотки об этом, куда бы мы ни пошли. По-моему, Меншиков и его друзья позаботились, чтобы все узнали, кто я такая. Тебе не к лицу иметь такую жену.
– К черту их всех! – резко объявил он и крепко ее поцеловал.
Через несколько мгновений Емелия отвернула от него лицо.
– Иногда у меня возникает желание…
Он нагнул голову к ее шейке и повел по ней цепочку поцелуев.
– Чего же тебе желается, Рыжик?
– Чтобы мы нашли способ заставить весь остальной мир исчезнуть куда-нибудь. И остались бы только мы с тобой, вдвоем.
– Я могу заставить его исчезнуть, – пробормотал он, находя губами ее рот и приникая к нему.
Емелия недолго сопротивлялась, глядя на него встревоженными синими глазами.
– Мне нельзя причинять тебе неприятности. Я хочу принести тебе лишь уют и покой.
– Ты дала мне гораздо больше этого, – промолвил Николай, лаская ее тело под бархатным платьем. – Ты даешь мне возможность испытать чувства, которые я и вообразить себе не мог. Я люблю тебя больше жизни, Рыжик.
– Он сомкнул ладонь вокруг пышной груди и, когда дыхание ее стало прерывистым и она приникла к нему с молящим стоном, торжествующе понес ее на постель. Он намеревался доставить ей такое блаженство, чтобы она забыла обо всем и даже малейшие следы тревоги исчезли с ее лица… хотя бы ненадолго.
* * *
Сознавая, что подозрения Емелии насчет князя Меншикова, вероятнее всего, основательны, Николай начал обдумывать, каким образом помешать его проискам. Совершенно случайно они вскоре встретились в доме князя Чоглокова, слывшего завзятым книгочеем, столкнувшись в его библиотеке. Взяв в руки какой-то иностранный том, Николай вдруг почувствовал холодок между лопатками и, обернувшись, обнаружил стоявшего в двух шагах от него Александра Меншикова.Зеленовато-голубые глаза Меншикова смотрели змеиным, немигающим взглядом, но губы растянулись в улыбке.
– Добрый день, князь Ангеловский. Нашли себе чтение по вкусу? – Он кивнул на лежавший поблизости том – Рекомендую почитать вот эту реляцию о славных делах государя.
Николай, не сводя глаз с его лица, откликнулся:
– Я знаю все, что мне нужно знать об этом предмете.
– Может быть, вы все-таки почитаете его, чтобы вновь припомнить величие гения царя Петра и его государственную волю… не говоря уж обо всем, что он сделал для вас и нас всех. Знаете, мы с ним нынче утром говорили о вас.
– И что? – поинтересовался Николай. Все мышцы его напряглись и закаменели.
– Вроде бы царь весьма разочарован в вас. У него были на вас такие большие надежды, но вы предпочли растратить ваши таланты попусту. Такие способности… и все пошли прахом. Вы не приняли военное назначение, не захотели исполнить свой гражданский долг, приняв архангельское губернаторство… Решились даже жениться на дочери бунтовщика.
– О ней не смейте говорить ни слова, – негромко предупредил его Николай, грозно сверкнув глазами.
Тем не менее Меншиков продолжал, хотя и несколько более сдержанным тоном:
– Рассказала она вам о своем отце? Василии? Я многое о нем разузнал у нашего общего знакомца, главы тайного сыска. Василий и в самом деле был стрельцом, одним из тех, кто бунтовал против царя чуть не с рождения и принимал участие в убийстве царских родичей. Они должны были охранять царя, а вместо этого покушались на его жизнь. Он – один из злоумышленников, как их называет государь. Отец вашей жены прославился своими жаркими речами о том, что надо захватить столицу, убить бояр и вернуть трон сестре государя, царевне Софье. Он становился посреди толпы и, сверкая огненно-рыжими кудрями, выкрикивал зажигательные призывы к бунту. За это его еще прозвали «рыжим чертом». Помните, как стрельцы пошли походом на Москву? Василий был тогда одним из главных мятежников. Естественно, он был схвачен и умер под пыткой. Но измена стрельцов никогда не умрет в памяти царя. Так что каждый раз, когда он будет видеть вас или вашу огненнокосую женушку, сердце государя будет ожесточаться против вашего семейства. Женитьба на Емелии вредит вам в глазах государя. На вашем месте я бы от нее избавился.
Больше Николай сдерживаться не мог. Он набросился на собеседника и, притиснув его к стене, сомкнул пальцы на горле негодяя.
– А может, мне проще избавиться от тебя?
Гости Чоглокова замерли в изумлении, испуганно уставившись на них. Меншиков побелел от страха и злости.
– Убери от меня руки, – прошипел он. Николай не торопясь подчинился.
– Мне надоели сплетни и слухи, которые ты старательно распускаешь по Москве, – прорычал он. – Если я еще раз услышу гадости о себе или своей жене, то заставлю тебя за них ответить.
Губы Меншикова искривились в злобной ухмылке:
– Слишком поздно подправлять вашу репутацию, высокомерный друг мой. Ваша звезда уже закатилась. Вы больше не пребываете в милости у царя, потому что, как оказалось, цените свою гордость и независимость выше царской приязни. Это ведь такая игра… А вы не поняли и отказались играть. Что ж, теперь вас из этой игры исключили.
«Меншиков прав», – подумал Николай, и по коже у него пробежал озноб. Если он не желает потрафлять прихотям царя, то не имеет права рассчитывать на царскую милость.
* * *
Русская зима набрала полную силу. Морозы стояли такие, что немудрено было обморозиться. Никто не решался высунуть нос из дома, не закутавшись в толстую меховую шубу, сшитую по достатку: у кого – из зайца, у кого – из соболя. Большие изразцовые печи стояли во всех комнатах особняка Ангеловских, испуская ровное тепло. Кроме того, обитатели дома постоянно согревались чаем, новомодным кофе или кипяченным с пряностями вином. Приближалось Рождество, и его предвестники – многочисленные праздники и танцевальные ассамблеи – будоражили всех радостной музыкой. По улицам бродили дети и подростки, распевая рождественские песни. В каждом доме пекли фигурные пряники и одаривали ими певчих и гостейЗахваченная праздничным весельем, Емелия настояла на том, чтобы Николай повез ее на ледяную горку, сделанную на радость детям и взрослым. Она представляла собой громадный длинный спуск, сложенный из деревянных бревен и глыб льда и залитый сверху водой. Люди забирались с санками на самый верх сорокафутового съезда, а затем на безумной скорости скатывались вниз с визгом и хохотом.
– Хочешь спуститься? – неохотно поинтересовался Николай, когда Емелия с молящим видом стала дергать его за рукав.
– Да, да, это такое изумительное ощущение… Ты когда-нибудь катался с горки?
– Только в детстве.
– О, это было слишком давно!
Она решительно потащила его на гору и уговорила кого-то одолжить им расписные деревянные санки.
Они взошли по ступенькам на самый верх, где жестокий ветер со свистом сразу же стал сечь им лица.
– Чувствую, что пожалею об этом, – пробормотал Николай, наблюдая, как скатываются другие по невообразимо длинному и крутому спуску.
Емелия властным жестом указала рукавичкой на санки. Глаза ее восторженно сверкали. Николай со стоном подчинился и уселся в санки, широко расставив ноги. Емелия села перед ним, устроившись между его бедрами, и напряглась в возбужденном ожидании. Стоявшие за ними в очереди люди весело помогли им направить санки, хорошенько подтолкнули, и… они помчались!
Холодный режущий воздух ворвался в глотку и грудь Николая, лишив его на мгновение способности дышать. Скрип полозьев наполнил уши певучим звоном. Головокружительное ощущение быстроты захватило его. Набирая все большую скорость, они миновали середину сверкающего склона. Емелия с заливистым смехом откинулась ему на грудь. Они мчались по серебряному льду все быстрее и быстрее, и вот уже показалось подножие горы. Там, чтобы замедлить спуск, был рассыпан песок. Николай уперся в него ногой, и санки остановились.
Продолжая неистово смеяться, Емелия повалилась на него, одновременно пытаясь извернуться, чтобы поцеловать его нажженное ветром лицо. Она обняла его с доверчивой неуклюжестью непослушного щенка, восклицая:
– Я хочу съехать снова!
Николай улыбнулся и легонько поцеловал ее в губы.
– Мне хватило одного раза.
– Ох, милый! – Она с трудом поднялась на ноги и, когда он встал, обняла его за шею. – Ладно, может, это и к лучшему. Я боялась, что в конце концов мои юбки взлетят мне на голову.
– Попозже, – пообещал он, тычась носом в ее холодную щечку.
Она пихнула его в грудь кулачком и засмеялась.
* * *
Праздничную ночь отмечали у Чоглоковых. Входя в бальную залу, Емелия улыбнулась Николаю: они оба вспомнили тот день, когда он выбрал ее из пятисот девиц.– Теперь здесь все выглядит иначе, – сказала Емелия.
– Это все рождественские украшения, – отозвался Николай, разглядывая покрывавшие стены полотнища красного бархата, перевязанные гирляндами цветов и золотыми лентами. Длинные столы были украшены еловыми ветками и ломились от яств – яблок, изюма, разнообразных орехов и многочисленных пирогов. На одном из столов не стояло ничего, кроме пряников, на которых сахарной глазурью были изображены самые важные московские здания, включая Кремль и собор Василия Блаженного с его разноцветными главами. Пряный праздничный запах имбиря и корицы стоял в воздухе, смешиваясь с ароматом хвои и воска.
Оробевшая от великолепия разодетых гостей, Емелия нервно одернула пышные юбки.
– Я выгляжу как крестьянка в чужом наряде. Хоть бы ты дозволил мне забелить пудрой лицо…
– Ты прекрасна, – прервал Николай, бегло касаясь поцелуем россыпи золотых веснушек на ее щеке. Однако Емелия была права: она не походила на княгиню, несмотря на роскошный наряд.
Дамы старались превзойти друг друга меловой бледностью ланит и усталой медлительностью жестов. Емелия же сверкала, как светлячок среди мотыльков. Изумительные красно-золотые кудри были перевиты жемчугом и высоко зачесаны. Лишь несколько длинных локонов ниспадало на плечи. Еебархатное платье отличалось особым оттенком голубого, подчеркивавшего глубокую сапфировую синеву глаз. Квадратный вырез был оторочен светлым кружевом, называемым блендами, и не скрывал щедрую пышность груди, в то время как корсет утягивал талию в рюмочку. Николай был просто пленен ликующей красотой жены, и, судя по восторженным взглядам гостей, его мнение разделяли все присутствующие мужчины.
Наслаждаясь восхищением князя, Емелия раскрыла веер и бросила на мужа кокетливый взгляд поверх его волнистого края.
– А я знаю, о чем ты думаешь, когда смотришь таким взглядом, – приглушенным голосом сказала она. – Ты хочешь оказаться со мной в постели.
– Я всегда об этом думаю, – уверил ее Николай. Она удовлетворенно похлопала себя по затянутой в корсет талии.
– На мне затянуто столько тесемок, что сегодня тебе до меня не добраться.
Он улыбнулся и чуть дотронулся кончиками пальцев до ее руки.
– Я найду путь, можешь мне поверить.
Их болтовню прервал приезд царя. Но сегодня перешептывания и волнение, которые всегда сопровождали появление государя, были сильнее обычного. Удивляясь, чем вызван нежданный шум, Николай всматривался в толпу, окружившую царя Петра и его свиту, пока царь не выступил вперед на общее обозрение. При виде его Николай покачал головой, а Емелия резко втянула в себя воздух.
В противоположность всем гостям, разодетым в пух и прах, на царе была одежда простого крестьянина: красная рубаха, мешковатые серые порты и строченые валенки.
– Зачем это? – выдохнула Емелия.
Николай ответил почти беззвучно, не глядя на нее:
– Это такая дурная шутка. Он насмехается над крестьянами за то, что они жалуются на его указы.
Гости захихикали, захлопали в ладоши, а царь тем временем стал приплясывать, изображая русскую пляску, поворачиваясь в разные стороны, чтобы все сумели рассмотреть его наряд.
– Как ужасно, – тихо молвила Емелия, вспыхнув от стыда и гнева.
У Николая не нашлось на это ответа. Он уставился в красивый паркет, выложенный ковровым узором из различных пород дерева с точечными перламутровыми вставками, от души надеясь, что царю скоро надоест валять дурака.
– Кажется, вам не по вкусу пришлась царская шутка, – раздался у него над ухом медоточивый голос.
Сдвинув брови, Николай поднял глаза на князя Александра Меншикова.
– Если это можно так назвать, – процедил он сквозь сжатые зубы, бросая на противника грозный предостерегающий взгляд. Что-то в лице Меншикова встревожило Николая: было в его глазах едва скрываемое злорадное торжество.
Повернувшись с вычурным поклоном к Емелии, тот осведомился:
– Как поживаете, княгиня?
– Благодарю вас, очень хорошо, – ответила она с каменным лицом, не глядя на него.
Николай взял жену за локоть и попытался увести ее прочь, говоря:
– Извините нас, князь…
– Не торопитесь, – пробормотал Меншиков. – У меня есть некоторые новости для вашей красавицы жены. Сейчас, может, и не самый подходящий случай, чтобы их сообщить… Но с другой стороны, для подобных вестей никогда не бывает хорошей минуты.
Николай поглядел на Емелию, которая ответила ему растерянным покачиванием головы.
– Кажется, княгиня, вы надеялись разузнать о своей семье… точнее, о дяде и брате, отправленных на строительство Санкт-Петербурга. – Меншиков подчеркнул голосом обращение «княгиня» так, что оно прозвучало издевкой, а не почтительным титулованием.
Николай бесстрастно уставился на Емелию. Что, черт возьми, происходит? Она ничего не говорила ему о желании найти дядю и брата… ни словом их не упоминала. Сударев тоже не проронил ни слова.
Емелия залилась виноватым румянцем и сдавленным голосом объяснила:
– Я… я попросила Сударева узнать о судьбе дяди и брата. От них не было весточки с тех пор, как их отправили на работы в Санкт-Петербург… строить дома и соборы. Я хотела разыскать их и сообщить о своем замужестве и… – Она затравленно замолчала, пугливо заглядывая в лицо Меншикову.
– Почему же ты не пришла за помощью ко мне? – спросил Николай. – Ты думаешь, я бы тебе отказал?
– Не знаю, – горестно прошептала она. Меншиков удовлетворенно усмехнулся, довольный бурей, которую вызвал:
– По-видимому, доверие в браке быстро не рождается. В любом случае ваш слуга Сударев не смог ничего обнаружить. Мне недавно сообщили о его расспросах, и я взял на себя смелость провести собственный розыск… в качестве личного одолжения. – Он испустил долгий сочувственный вздох. – Вашим дяде и брату повезло вместе найти свой жребий, княгиня, хоть он и оказался плачевным. Они работали бок о бок, когда на них обвалилась стена. – Он горестно развел руками. – Оба погибли. Но для тех, кто жив, жизнь должна продолжаться, не правда ли?