Лиза КЛЕЙПАС
ГЕРОЙ СНОВ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   Мы странно сошлись.
   Средь салонного круга,
   В пустом разговоре его,
   Мы словно украдкой, не зная друг друга,
   Свое угадали родство.
   И сходство души не по чувства порыву,
   Слетевшему с уст наобум,
   Проведали мы, но по мысли отзыву
   И проблеску внутренних дум.
Каролина Павлова

Глава 1

1877 год. Лондон
 
   – Ждете кого-то? – Мужской голос нарушил тихие шорохи парка. Русский акцент, мягкий, слегка гортанный, ласкал слух.
   С невеселой улыбкой Эмма обернулась навстречу выступившему из сумрака князю Николаю Ангеловскому.
   Золотистой кожей, неровно выгоревшими на солнце волосами и непредсказуемой жестокостью Николай напоминал тигра. Никогда ни в ком другом не видывала Эмма такого идеального сочетания красоты и угрозы. Она по собственному опыту знала, что его стоит бояться. Но она привыкла обращаться с опасными животными и знала, что самый верный способ накликать беду – это выказать страх.
   Расслабив спину, Эмма поудобнее уселась на каменной скамье, стоявшей в самом отдаленном уголке распланированного на французский манер регулярного парка.
   – Уж точно не вас, – резковато откликнулась она. – А вы здесь зачем?
   Он улыбнулся в ответ, сверкнув в темноте белоснежными зубами.
   – Захотелось прогуляться.
   – Буду признательна, если вы станете прогуливаться где-нибудь в другом месте. Я надеюсь встретиться здесь кое с кем наедине.
   – С кем же? – Сунув руки в карманы, он обогнул скамью.
   – Уходите, Николай.
   – Велите мне.
   – Уйдите!
   – Дитя, вы не можете приказывать мне в моем собственном поместье.
   Николай остановился в нескольких шагах от нее. Он был высок – один из немногих мужчин в Лондоне, на которых Эмме не приходилось смотреть сверху вниз. У него были крупные руки и ноги и мощная поджарая фигура. Тень скрывала его лицо, лишь желтый блеск глаз пронзал сумрак ночи.
   – Я не дитя, я взрослая женщина.
   – Верно, – мягко сказал Николай. Он окинул взглядом ее тонкую фигуру в простом белом платье. Лицо Эммы, как всегда, было без румян и пудры. Волосы необыкновенно красивого рыжего цвета, с бронзовыми и коричневыми отблесками стянуты в тугой узел, но непокорные кудряшки выбивались, обрамляя завитками лицо и шею.
   – Вы сегодня прекрасны, – произнес он. Эмма рассмеялась:
   – Не льстите мне. В лучшем случае меня можно назвать привлекательной, и я это отлично знаю. Бесполезно втыкать в голову шпильки и сдавливать ребра корсетом так, что едва возможно дышать. Поэтому я предпочитаю носить сапоги с брюками и чувствовать себя удобно, как мужчины. Если уж ты некрасива, то не стоит и стараться.
   Николай не стал спорить, хотя у него было свое мнение насчет особой, неповторимой привлекательности Эммы, которая всегда его завораживала. Она была сильной и жизнерадостной, обладала смелым изяществом парусника с высокими мачтами. В ее лице изысканно сочетались нежность угловатых скул, сочный рот и золотая россыпь веснушек на переносице. Тонкая, длиннорукая и длинноногая, она даже без каблуков была почти шести футов ростом. Николай был выше ее всего лишь на какие-то два дюйма. Он часто представлял себе, как идеально прильнет к нему ее тело, как обовьются вокруг него ее руки и ноги…
   Они подходили друг другу. Странно, что никто другой этого не видел, но Николаю это стало ясно давно, еще с первой их встречи. Она тогда была дьяволенком, взрывчатым комком. Неуклюжие руки и ноги… Буйные рыжие кудри… Теперь, в двадцать лет, она превратилась в молодую женщину, беспощадно искреннюю и прямодушную, что так оттеняло его собственную скрытность и замкнутость. Она напоминала ему тех женщин, которых он знавал в России: с пламенной душой… совершенно не похожих на этих европейских, с рыбьей кровью, с которыми сводила его жизнь последние семь лет.
   Понимая, что он ее оценивающе разглядывает, Эмма скорчила рожицу.
   – Мне все равно, что я некрасивая, – заявила она. – Насколько я успела заметить, красота доставляет кучу неудобств. А теперь, Николай, вам действительно следует удалиться. Пока вы рядом, ко мне ни один мужчина не осмелится подойти.
   – Кого бы вы ни ждали, он продержится не дольше остальных.
   Эмма насупилась и промолвила с внезапным вызовом:
   – Этот продержится.
   – Из них никто не задерживается, – лениво продолжал он. – Вы сами их всех прогоняете в том же порядке, как они приходят. Почему бы это?
   Ярко-алый румянец, вспыхнувший на ее щеках, совсем не гармонировал с рыжим цветом волос. Она стиснула зубы: его стрела попала точно в цель. Эмма уже третий год появлялась в лондонском свете. Если она не выйдет замуж в самое ближайшее время, ее будут считать неудачницей, провалившейся на брачном торжище, которой одна дорога – в старые девы.
   – Не понимаю, зачем мне вообще нужен муж, – проговорила она. – Я не могу себе представить, что стану чьей-то собственностью. Вы, наверное, считаете, что это делает меня неженственной?
   – Я считаю вас в высшей степени женственной.
   Темно-рыжие брови взлетели вверх.
   – Это комплимент или насмешка? Вас никогда не поймешь.
   – Я никогда не насмехаюсь над вами, Эмма. Над другими людьми – да. Над вами – нет.
   Она недоверчиво фыркнула.
   Николай шагнул вперед, ступив в полосу света, струившегося от садового фонаря.
   – А теперь вы вернетесь со мной обратно в дом. Как хозяин… и ваш дальний родственник… я не могу позволить вам оставаться здесь одной без сопровождения.
   – Не пытайтесь претендовать на какое-либо родство между нами. Вы – родня моей мачехи и со мной никак не связаны.
   – Мы родственники по браку вашего отца, – настаивал он.
   Эмма усмехнулась, понимая, что в качестве родственников они смогут держаться более свободно: звать друг друга по имени и разговаривать без надзора.
   – Как скажете, ваша светлость.
   – Возможно, вам хотелось бы осмотреть мое художественное собрание? – предложил Николай. – Вас может заинтересовать мой иконостас. Многие иконы в нем относятся к тринадцатому веку, они из Новгорода.
   – Искусство меня не интересует, тем более какие-то мрачные иконы. Зачем вы вообще их держите? – Эмма скептически вздернула бровь. – Вот уж кого я никогда бы не заподозрила в собирательстве религиозных картин!
   – Иконы – окно в русскую душу.
   Губы Эммы искривились в презрительной улыбке.
   – Никогда не видела ни малейшего признака того, что у вас есть душа.
   – Возможно, вы смотрели с недостаточно близкого расстояния.
   Он сделал шаг вперед, затем другой и еще один… Носки его башмаков почти коснулись струящегося по земле подола ее белого платья.
   – Что это вы делаете? – спросила она.
   – Встаньте.
   Мгновение Эмма продолжала сидеть не шевелясь. Николай никогда не говорил с ней подобным тоном. Сейчас, хотя он стоял непринужденно, уронив вдоль тела руки без перчаток, она ощутила в нем какое-то расчетливое спокойствие, как у кошки, готовящейся к прыжку. Эмма невольно подчинилась: выпрямилась во весь рост, так что они оказались почти лицом к лицу.
   – Чего вы хотите, Николай?
   – Я хочу побольше услышать об этом вашем друге. Держал ли он вас в объятиях? Шептал ли слова любви? Целовал ли вас? – Пальцы его сомкнулись на ее руках, тепло ладоней проникало сквозь тонкий шелк рукавов.
   Эмма подскочила на месте и тихо ахнула. Сердце забилось болезненно тяжко и часто. Невообразимо, немыслимо было ощущать руки Ангеловского на себе, стоять так близко к нему, грудь к груди. Она попыталась высвободиться, но его хватка стала лишь крепче.
   – Если вы кончили развлекаться, Николай, будьте любезны убрать свои царственные лапы. Ваше чувство юмора меня не веселит.
   – Я не шучу, Ры-жеч-ка. – Его руки обвили ее талию, притягивая к себе. Услышав недоуменное восклицание, он объяснил:
   – По-русски это означает «рыжеволосая малышка».
   – Я вовсе не малышка, – нахмурилась она, стараясь вырваться.
   Он продолжал удерживать ее без особых усилий. Хотя они были почти одного роста, он был вдвое тяжелее, мускулистый и ширококостный, с плечами шире церковных врат.
   Не обращая внимания на ее сдавленные протесты, он продолжал тихо и настойчиво:
   – Знаешь, ты легко сошла бы за славянку с этими своими рыжими волосами и белой кожей. И глаза у тебя цвета балтийской воды… синего-синего.
   Эмма подумала, не следует ли ей позвать на помощь. Зачем он так поступает? Чего от нее хочет? В голове промелькнули все слухи и сплетни, которые она слышала о Николае. В его прошлом были предательство, убийство, государственная измена. Он навеки изгнан из России за преступления против царского правительства. Множество женщин находили чарующим ореол опасности, который его окружал, но Эмма к их числу не относилась.
   – Пустите меня, – задыхаясь, произнесла она. – Мне не нравятся ваши игры.
   – Могут и понравиться…
   Он удерживал ее так легко, словно она была куклой или котенком. Эмма чувствовала, что он наслаждается своей властью над ней, дает понять, насколько сильнее ее. Голова ее запрокинулась, глаза закрылись. В любую минуту его губы могли прижаться к ее губам. Затаив дыхание, она ждала… ждала… ждала…
   Ладонь Николая легла ей на шею, слегка лаская. Большой палец поглаживал бьющуюся на шее жилку. От неожиданной нежности этого прикосновения по ее телу пробежала дрожь. Эмма подняла трепещущие ресницы и взглянула ему в лицо. Оно было так близко.
   – Когда-нибудь я тебя поцелую, – проговорил он. – Но не сегодня.
   Эмма вырвалась от него оскорбленным вихрем. Попятившись, она скрестила на груди длинные тонкие руки.
   – Почему бы вам не вернуться к своим гостям и не поиграть в хозяина? – бросила она. – Уверена, что в доме найдется достаточно женщин, умирающих от желания быть к вам поближе.
   Николай продолжал стоять в круге света, волосы искрились золотом, кончики губ подергивались в улыбке. Несмотря на всю свою досаду, Эмма не могла не отметить, как необыкновенно… непристойно был он хорош собой.
   – Ладно, кузиночка, наслаждайся объятиями своего… дружка.
   – И буду!
   Эмма не тронулась с места, пока не убедилась, что он ушел. Лишь тогда она вернулась к скамье и села, вытянув длинные ноги. Николай оставил ее взволнованной и… странно разочарованной.
   «Когда-нибудь я тебя поцелую…»
   Несомненно, он просто насмехался над ней. Вряд ли кто-либо из мужчин потеряет из-за нее голову. Эмма вспомнила все детские праздники и вечера, на которых прыщавые мальчишки насмешничали над ней из-за того, что она была ростом выше присутствующих; первый выезд в свет, когда все холостяки игнорировали ее, обращая внимание на хорошеньких миниатюрных куколок. В семнадцать лет она прочно заняла место у стены бальной залы, несмотря на богатство своей семьи и, следовательно, большое приданое.
   Однако теперь наконец-то у нее появился поклонник, который хотел на ней жениться…
   Она была влюблена в лорда Адама Милбэнка, который уже несколько месяцев с самого начала сезона тайно ухаживал за ней. При мысли о нем сердце Эммы тревожно забилось. Адам уже должен быть здесь. Что могло задержать его?..
   Парк Ангеловского был как бы разбит на лужайки, окаймленные и отделенные друг от друга живой изгородью, клумбами или деревьями. Николай, укрываясь за высокими ирландскими тисами, кружил около лужайки, где сидела Эмма. Найдя хорошую точку обзора, он замер и стал ждать появления таинственного поклонника девушки.
   Считая, что она одна, Эмма поерзала на скамье, попыталась пригладить рыжие кудри и несколько раз поменяла положение ног, стараясь, чтобы они выглядели короче. Наконец, решив, что все усилия напрасны, она обреченно ссутулилась. Николай улыбнулся, забавляясь ее стараниями. Эмма встала, отряхнула юбки и выпрямилась, расправляя плечи. Она стояла в профиль к нему, и Николай залюбовался элегантностью ее стройного силуэта, округлостью груди… Она обошла несколько раз вокруг скамьи, отломила веточку жимолости от живой изгороди.
   Мужской голос прозвучал резко, перекрывая мирные шорохи сада:
   – Дорогая!
   Эмма обернулась, уронила веточку. Ослепительная улыбка озарила ее лицо.
   – Ты опоздал, – укоризненно пролепетала она, бросаясь в объятия мужчины. Она стала покрывать поцелуями его лицо.
   – Я должен был ухитриться ускользнуть, не вызывая подозрений. – Молодой человек рассмеялся, пытаясь оправдаться. – Ты же знаешь, ничто на свете не остановит меня, когда я стремлюсь к тебе.
   – Каждый раз, когда я вижу тебя в другом конце комнаты, мне хочется бегом устремиться к тебе.
   – Скоро мы будем вместе.
   – Но когда? – нетерпеливо спросила она.
   – Очень скоро. А теперь постой спокойно, чтобы я мог тебя поцеловать.
   Он обхватил руками кудрявую голову Эммы и прильнул к ее губам.
* * *
   Напряженно сощурившись, Николай наблюдал за влюбленными. Мужчина стоял к нему спиной. Терпеливо, как охотник, Николай пошел вдоль живой изгороди. Слегка раздвинув ветки, он всматривался в слившуюся воедино парочку.
   Мужчина чуть отпрянул, и свет упал на его лицо. Это был лорд Адам Милбэнк.
   Николай облегченно выдохнул.
   – Лучше быть не может, – прошептал он совершенно искренне.
   Теперь он понял, почему Эмме так хотелось сохранить тайну: Милбэнк был обедневшим виконтом, охотником за приданым. Отец Эммы никогда не позволил бы единственной дочери выйти замуж за нищего пройдоху вроде Милбэнка. Несомненно, Стоукхерст запретил им видеться. Николай повернулся и направился обратно в бальную залу, только что не мурлыча от удовольствия. Он был удовлетворен ситуацией: ничто не помешает ему завладеть Эммой.
* * *
   Эмма обвила руками шею Адама Милбэнка. Она упоенно вдыхала знакомый запах, сжимала в ладонях ткань сюртука, наслаждалась его близостью. Высокий двадцатичетырехлетний красавец, он был по-мальчишески обаятелен.
   – С каждым днем я люблю тебя все больше и больше, – сказала она, устремив взор в его бархатно-карие глаза. – Я думаю о тебе, не переставая.
   Адам нежно погладил ее по щеке:
   – Ты околдовала меня, Эмма Стоукхерст.
   Он прильнул к ее рту долгим поцелуем. Губы у него были теплыми, горячие ладони скользили по ее узкой спине. Когда наконец он поднял голову, оба не сразу отдышались.
   – Нам надо поскорее вернуться в залу, – сказал он. – Разумеется, поврозь. Нельзя, чтобы нас заподозрили. И не хмурь брови, ты же знаешь, что это необходимо.
   – Кажется, мы целую вечность только так и делаем. Десять минут здесь, десять минут там… Этого так мало. Теперь, когда мы оба поняли свои чувства, нам надо вместе предстать перед отцом. И если он не даст своего благословения, не согласится на наш брак, мы убежим и поженимся!
   – Тише, дорогая, – успокаивал ее Адам. Лицо его омрачилось внезапной тревогой. – Не хочу слышать из твоих уст слово «побег». Я знаю, как важна для тебя твоя семья, и не стану причиной разлада между тобой и твоим отцом.
   – Но папа никогда не согласится…
   – Со временем он поймет и смирится. – Адам нежно поцеловал ее в нахмуренный лоб. – Я могу быть очень терпеливым, Эм.
   – А я не могу! – Она досадливо засмеялась. – Возможно, терпение относится к твоим достоинствам, но никак не к моим.
   – Попробуй поговорить со своей мачехой, – предложил Адам. – Если ты заручишься ее поддержкой, она сумеет смягчить сердце твоего отца.
   – Возможно, – задумчиво откликнулась Эмма. Ее мачеха Тася всегда была ей вроде старшей сестры, сочувствуя всем ее проблемам. – Полагаю, если кто и сможет изменить решение отца, так только Тася. Но если у нее не получится…
   – Должно получиться, Эм. Ты же понимаешь, как важно нам добиться его согласия. Без него мы никогда не сможем пожениться.
   Она удивленно отпрянула:
   – Никогда? Но почему?
   – Нам не на что будет жить.
   – Но деньги не так важны, как возможность быть вместе.
   – Очень достойные чувства, любимая, но ты выросла в окружении лучшего, что может дать жизнь. Ты представления не имеешь, как обходиться без этого. Не забудь также, что без денег ты не сможешь сохранить свой зверинец, и тебе придется продать животных в зоопарки и частным лицам.
   – Нет! – в ужасе воскликнула Эмма, содрогнувшись от одной этой мысли. – С ними станут плохо обращаться. Я не могу этого допустить! – Уже много лет она содержала в фамильном поместье зверинец, куда собирала брошенных и раненых животных. Она приютила там лошадей, медведей, волков, собак, обезьян и даже азиатского тигра. – Они зависят от меня… Лишь немногие из них смогут выжить без особой заботы.
   – Значит, ты понимаешь, почему нам необходимо согласие твоей семьи?
   – Да, – неохотно кивнула Эмма.
   Она мечтала, что сумеет вызвать Адама на открытое противостояние ее отцу. Если бы только Адам решительно встал перед ним и потребовал согласия на брак с ней! Но этого не произойдет никогда. Бедный Адам ненавидел споры и, кроме того, как и все, робел перед лордом Стоукхерстом.
   Это было понятно. Ее отец легко мог запугать кого угодно. В его глазах никто не был достоин его дочери. Несколько месяцев назад он напрочь отверг Адама, запретив ему ухаживать за Эммой. Адам был слишком напуган, чтобы спорить. Он признал поражение и удалился, так что теперь ситуация была просто немыслимой.
   Эмма вздернула подбородок.
   – Я поговорю с мачехой, – пообещала она. – Я как-нибудь заставлю ее понять, что мы с тобой – одно целое. Тогда она убедит папу разрешить наш брак.
   – Вот и чудесно, умница ты моя. – Адам улыбнулся и поцеловал Эмму. – Возвращайся на бал первой, Эм. А я выжду здесь несколько минут.
   Она поколебалась и нерешительно спросила:
   – Адам, ты меня любишь?
   Он притянул ее к себе, прижал к груди так, что она чуть не задохнулась.
   – Я тебя обожаю. Ты для меня самая драгоценная на свете. Не бойся, нас ничто не разлучит.
* * *
   Свою мачеху Эмма нашла около круглой бальной залы, в примыкающем к ней роскошном гроте, украшенном золоченой резьбой и зеркалами. Тася выглядела как юная девушка, а вовсе не почтенная двадцатипятилетняя матрона. В ее внешности, в манере держаться был тот же налет загадочности, который делал ее двоюродного брата Ангеловского таким пленительным. Оба были чистокровными русскими, которых обстоятельства вынудили обрести дом в Англии.
   Эмма направилась к мачехе и отозвала ее в сторонку.
   – Belle-mere < Мачеха (фр.).>, – настойчиво сказала она, – мне надо с тобой поговорить по очень важному поводу.
   Тася смотрела на нее без удивления. Мало что укрывалось от ее зоркого ока, временами казалось, что она обладает способностью читать мысли.
   – Это имеет отношение к лорду Милбэнку, не так ли?
   – Кто тебе рассказал?
   – Никто. Это очевидно уже несколько месяцев, Эмма. Стоит тебе куда-то отлучиться во время бала или вечера, как то же происходит с лордом Милбэнком. Вы тайно встречаетесь. – Тася укоризненно покачала головой. – Ты ведь знаешь, как не одобряю я все, что делается за спиной твоего отца.
   – Но я вынуждена так поступать, – виновато попыталась оправдаться Эмма. – Все получилось из-за того, что папа несправедливо запретил Адаму ухаживать за мной.
   – Отец не хочет, чтобы кто-либо, особенно какой-нибудь охотник за приданым, воспользовался твоей неопытностью.
   – Адам вовсе не охотник за приданым!
   – Однако у всех создалось именно такое впечатление. Эта ужасная прошлогодняя история с леди Клариссой Эндерли…
   – Он мне все объяснил, – возразила Эмма, морщась при напоминании о том, что случилось незадолго до их романа. Адама поймали, когда он пытался обвенчаться с наивной и юной богатой невестой. Возмущенное семейство Эндерли пригрозило избить Адама до полусмерти, и дочку быстро выдали за старого барона с большим состоянием. – Это была ошибка. Недоразумение…
   – Эмма, твой отец и я хотим видеть твоим мужем человека, который тебя достоин…
   – И который достаточно богат, – прервала ее Эмма. – В этом-то и дело. Вам с папой не нравится, что у Адама нет большого состояния.
   – А если бы ты была бесприданницей? – тихо спросила Тася. – Адам и тогда хотел бы на тебе жениться? Разумеется, деньги не единственное, что его в тебе привлекает… Но ты ведь не можешь отрицать, что они для него существенны.
   Эмма насупилась.
   – Ну почему никто не верит, что мужчина может просто в меня влюбиться? Ему вовсе не нужно мое состояние… не в том смысле, как вы думаете. Все, чего он хочет, это чтобы я была счастлива!
   Тася с сочувствием смотрела на падчерицу.
   – Я понимаю, Эмма, ты его любишь и веришь, что он испытывает к тебе те же чувства. Но твой отец уважал бы Адама гораздо больше, если бы у того хватило мужества прийти к нему и заявить: «Милорд, пересмотрите свое решение запретить мне ухаживать за Эммой. Лишь тогда я получу возможность доказать ей свою преданность и любовь». Но нет, вместо этого Адам вовлекает тебя в очень подозрительные тайные взаимоотношения…
   – Можешь ли ты винить Адама за то, что он боится папы? – со сдерживаемой яростью спросила Эмма. – Я-то уж точно не могу! Многие считают папу каким-то драконом!
   Тася рассмеялась. Ее серо-голубые глаза мгновенно отыскали в толпе широкоплечую фигуру мужа.
   – Я тоже так считала… когда-то. Но теперь я знаю его лучше.
   Словно почувствовав ее взгляд, Лукас Стоукхерст обернулся. Мужественное лицо его с яркими синими глазами было скорее привлекательным, чем красивым. Некоторые терялись при виде серебряного крючка вместо кисти левой руки. Он потерял кисть очень давно, пытаясь спасти Эмму и ее мать из смертельной ловушки пожара, случившегося в их доме. Эмма выжила в этой катастрофе, но ее мать погибла. Иногда Эмма задумывалась, как сложилась бы ее жизнь, если бы она росла с матерью. Но у нее был только отец, любящий, властный и чересчур стремящийся защитить ее от всего.
   Увидев жену и дочь, Люк извинился перед случайным собеседником и стал пробираться к ним.
   – Ты достойна человека вроде твоего отца, – пробормотала Тася, наблюдая, как он прокладывает себе дорогу в толпе, приближаясь к ним. – Он все сделает для тех, кого любит, даже отдаст за них жизнь.
   – Другого такого на свете нет, – уныло признала Эмма. – Но, Боже мой, если я стану мерить каждого поклонника отцовской меркой, мне никогда не найти себе жениха.
   – Ты найдешь человека, достойного тебя. Просто на это потребуется некоторое время.
   – На это уйдет вечность. Возможно, ты обратила внимание, что за мной поклонники гурьбой не бегают.
   – Если бы ты показала им те качества, которые видит в тебе твоя семья, за тобой гонялись бы толпы женихов. В тебе столько врожденного обаяния и теплоты! Но когда рядом появляется мужчина, ты застываешь как статуя.
   – Такая уж я есть. – Эмма испустила тяжкий вздох. – Но с Адамом я совсем другая, belle-mere. С ним я чувствую себя особенной… даже красивой. Пожалуйста, постарайся понять. Ты должна поговорить с папой и убедить его пригласить Адама в наш дом.
   Расстроенная Тася погладила Эмму по руке и кивнула.
   – Посмотрю, что можно сделать. Но не жди слишком многого. Люку это придется не по нраву.
   Тем временем отец Эммы добрался до них, и, хотя он улыбался обеим, взгляд его задержался на Тасе. Казалось, на мгновение они погрузились в свой особый, отдельный от всех мир. Редко можно было встретить мужа и жену, так страстно влюбленных друг в друга. После смерти первой жены Люк не собирался снова жениться. Однако с той минуты, как Тася вошла в его жизнь, он был околдован ею. За время их брака она подарила ему двух темноволосых сыновей – Уильяма и Закари. Временами Эмма чувствовала себя лишней в их тесном кругу, несмотря на все старания отца и Таси вовлечь ее в жизнь семьи.
   – Тебе доставляет удовольствие этот вечер? – Люк вглядывался в дымчато-серые, по-кошачьи раскосые глаза жены.
   – Да, – ласково отозвалась она, разглаживая широкий лацкан его черного фрака. – Но ты еще не приглашал свою дочь танцевать.
   Эмма быстро прервала ее:
   – Лучше я простою весь вечер у стены, чем допущу, чтобы единственным моим партнером на балу был отец. И я не хочу, папа, чтобы ты находил мне партнера. Никто не любит танцевать по обязанности.
   – Я собирался представить тебе молодого лорда Линдона, – сказал Люк. – Он человек неглупый и остроумный…
   – Мы уже познакомились, – сухо заметила Эмма. – Он очень не любит собак.
   – Вряд ли это повод отвергать его.
   – Но поскольку я все время вожусь с собаками и лошадьми, то пропахла ими, и у меня вечно платье в шерсти какого-нибудь животного. Не думаю, что мы с ним найдем общий язык. Папа, не начинай очередное сватовство. Ты приводишь меня в ужас.
   Люк улыбнулся и легонько потеребил ее за ярко-рыжий локон.
   – Ладно. – Он повернулся к Тасе:
   – Окажите мне честь, мадам.
   Они направились к танцевальной зале, и Люк заключил хрупкую жену в объятия. Отдавшись ритму вальса, они смогли обменяться несколькими фразами.
   – Почему Эмма ни с кем не общается? – вздохнул Люк. – У нее сегодня удрученный вид.
   – Ее интересует только один человек. Люк насупился.
   – Все еще Адам Милбэнк? – мрачно спросил он. – Я считал, что с этим покончено.
   Тася улыбнулась:
   – Дорогой, не думай, что, если ты запретил им видеться, их чувства угасли.
   – Я скорее выдам ее за кого угодно, чем за этого бесхребетного ловца богатых невест. Любой другой будет лучше.