Клейпас Лиза. Герой снов

   – Эмма… ты нужна мне!
   Время закружилось, завертелось водоворотом, недосягаемым для просьб и молитв. Он почувствовал, как жизнь покидает его и наступающая тьма поглощает уходящее сознание, мысли, память, как все тонет в ее бездонной глубине…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

   Звучно стрелка часовая
   Мерный круг свой совершит,
   И, докучных удаляя,
   Полночь нас не разлучит.

А. С. Пушкин

Глава 10

1877 год. Лондон

 
   – Ник! Ник! Открой глаза!
   Он невнятно забормотал, желая снова погрузиться в уютную темноту. Но голос, нетерпеливый и тревожный, тянул его на свет, извлекая из глубокого сна. Сморщившись, он протер глаза и, щурясь, приоткрыл их. Оказалось, что он лежит, распростершись на постели, а рядом, на краешке кровати, сидит его жена.
   Он был жив… и она была здесь же, яркая и красивая, как всегда.
   – Емелия, – выдохнул он, пытаясь приподняться и сесть. Множество вопросов теснилось у него в голове, и он скороговоркой начал было их задавать.
   – Не так быстро! Передохни минутку. – Эмма склонилась над ним и, окинув странным взглядом, приложила к его губам тонкий палец. – Ты говоришь по-русски. Но ты же знаешь, что я едва понимаю одно-два слова.
   Он озадаченно замолчал, пытаясь сообразить, как спросить по-английски то, что его интересовало.
   – Я думал, что никогда больше не увижу тебя снова, – наконец хрипло произнес он.
   – Я и сама начала сомневаться, – суховато откликнулась Эмма. – Поначалу я решила, что ты притворяешься… пока не брызнула тебе в лицо холодной водой. Но когда это тебя не оживило, мне пришлось послать за доктором. Он еще не приехал. – Она склонилась ближе и положила ему на лоб прохладную ладонь. – С тобой все в порядке? Голова не болит?
   Николай ничего не мог ответить. Все его внимание было устремлено на нее. Его переполняли непривычные отчаянные порывы: он жаждал схватить ее в объятия и излить ей душу, но тогда она сочтет, что он сошел с ума.
   Эмма медленно убрала руку с его лица.
   – Почему ты на меня так уставился?
   Николай оторвал от нее взгляд и осмотрел комнату.
   Его спальня выглядела так же, как всегда: резная темная мебель, панели из красного дерева на стенах.
   Неподалеку стоял Роберт Соме, худощавое лицо его было встревоженным. Он улыбнулся Николаю:
   – Мы беспокоились о вас, ваша светлость.
   Николай растерянно заморгал и вновь перевел глаза на Эмму:
   – Что со мной случилось?
   Эмма пожала плечами.
   – Я знаю лишь, что ты рассматривал портрет, который реставрировал мистер Сомс… Тот, поразительно на тебя похожий. И вдруг ты ужасно побледнел и потерял сознание. Мистер Сомс был так любезен, что помог мне со слугами перенести тебя наверх. Ты был в беспамятстве не меньше часа.
   – Одного часа? – ошеломленно повторил Николай. Опустив глаза, он увидел, что рубашка на нем расстегнута до пояса.
   – Ты почти не дышал, – покраснев, объяснила Эмма.
   Еще не вполне придя в себя, Николай провел ладонями по груди и ощутил под пальцами привычные рубцы. Он потер их, убеждаясь, что они существуют на самом деле. Роберт Соме отвернулся, явно испытывая неловкость при виде шрамов.
   – Наверное, мне лучше оставить вас наедине, – сказал он, пятясь к двери.
   – В этом нет нужды… – начала было Эмма и, когда Соме все-таки вышел, подняла глаза к небу. Горькая усмешка искривила ее губы. – Как будто нам может понадобиться интимная обстановка, – пробормотала она.
   В голове Николая хороводом проносились, сменяя друг друга, образы и слова. Прошлое и настоящее смешались.
   Переполненный любовью к Эмме, жаждой ее близости, он потянулся к ней. Она резко отпрянула.
   – Не прикасайся ко мне, – низким голосом проговорила она вставая. – Теперь я вижу, что с тобой все хорошо и ты можешь сам дождаться врача. Я должна идти, у меня много дел. Налить тебе воды?
   Она налила из фарфорового кувшина в хрустальный стакан воды и подала ему. Пальцы их на мгновение соприкоснулись, и Николай почувствовал, как по нему пробежала теплая дрожь. Он выпил, жадно захлебываясь, прохладную воду и вытер рот тыльной стороной ладони.
   – Ты вроде не в своей тарелке, – заметила Эмма. – Возможно, это все из-за неумеренного возлияния? Рано или поздно такое должно было случиться. При том, сколько ты пьешь, удивляюсь, что это не произошло раньше… – Она замолчала, заметив, что Николай не сводит глаз с висевшей в углу иконы. – В чем дело? Что происходит?
   Медленно отставив стакан, Николай поднялся с постели и, пошатываясь, направился к образу Ильи-пророка. С восемнадцатого века икона была покрыта окладом, усаженным драгоценными камнями.
   Николай провел пальцами по открытой части иконы, подцепил ногтями одну из золотых пластин оклада и отогнул ее, не обращая внимания на растерянные возгласы Эммы. Зажав в кулаке пластину, он впился взглядом в изображение.
   По краю алого облака шла резкая царапина… царапина, которую сделал он сто семьдесят лет назад! Николай провел по ней указательным пальцем и почувствовал, как по щеке его поползла горячая жгучая слеза.
   – Это был не сон, – вдруг севшим голосом произнес он.
   Эмма стала у него за спиной.
   – Почему ты так странно себя ведешь? – требовательно спросила она. – Почему обдираешь икону? Почему?.. – Она захлебнулась словами и смолкла, когда он повернулся к ней. – Господи, – прошептала она, попятившись. – Что с тобой происходит?
   – Останься со мной. – Николай не глядя уронил на пол оторванную золотую пластину и направился к ней медленно-медленно, словно боясь, что быстрое движение ее спугнет и она бросится прочь. – Эмма… есть нечто, о чем я обязан тебе рассказать.
   – Мне не интересны никакие твои рассказы, – резко оборвала она его. – После того что я сегодня выяснила… как ты загубил мои отношения с Адамом и разрушил всю мою жизнь…
   – Мне очень жаль.
   Эмма потрясла головой, как будто плохо его расслышала.
   – Что?! Ну и ну! Впервые слышу, чтобы ты просил извинения. Такого еще не бывало. И ты считаешь, этого достаточно, чтобы уладить все, что ты со мной сотворил?
   Он мучительно искал слова:
   – Со мной кое-что произошло. Не знаю, как объяснить, чтобы ты поняла… Я никогда не говорил тебе правды о моих чувствах к тебе. Не хотел их признавать. А когда они стали слишком сильными, и я уже не мог с ними справиться, то постарался причинить тебе боль… чтобы ты держалась на расстоянии…
   – Значит, ты именно поэтому спал с другими женщинами? – с язвительным презрением спросила она. – Потому, что твои чувства ко мне были чересчур сильными?
   От глубокого стыда Николай не мог смотреть ей в глаза.
   – Я больше никогда так не поступлю, Эмма. Никогда…
   – Мне все равно, что ты будешь делать и как себя вести. Хоть каждую ночь спи с разными женщинами. Мне наплевать! Только оставь меня в покое.
   – Мне не нужны никакие другие!.. – Николай схватил ее в объятия, прежде чем она успела увернуться.
   Поразительная яростная радость овладела им, когда он вновь с невольной свирепостью сжал ее податливое тело. Эмма застыла, словно одеревенев, отвергая его своей безучастностью.
   – Я заставлю тебя забыть все плохое, что я натворил, – произнес Николай. – Клянусь, я сделаю тебя счастливой… Только дай мне попытаться. Я хочу лишь одного – любить тебя! Тебе даже не надо отвечать мне любовью.
   Эмма оцепенела: слова его отдались в ней эхом чего-то далекого и забытого.
   – Что ты сказал? – слабым голосом переспросила она, начиная дрожать.
   Отбросив всякую гордость и осторожность, он положил свое сердце к ее ногам.
   – Тебе надо узнать правду. Я давно люблю тебя, Эмма. Я сделаю для тебя все, даже отдам за тебя жизнь…
   Эмма вырвалась из его рук, дрожащая и разгневанная.
   – Что, ради Господа Бога, ты пытаешься мне внушить? Хочешь свести меня с ума?.. На протяжении многих дней и ночей ты доказывал мне, какой ты бессердечный негодяй… И вдруг падаешь в обморок перед картиной, а придя в себя, объявляешь, что я – любовь всей твоей жизни!.. Что за извращенную игру ты затеял?
   – Это не игра.
   – Ты не способен на любовь. Ты всегда заботился только о себе…
   – В прошлом так и было. Но теперь все иначе. Теперь я наконец понял, что…
   – Не смей лгать, что вдруг изменился! Только глупец поверит подобным словам из уст человека, отвергшего собственного ребенка.
   Николай дернулся как от удара.
   – Я собираюсь стать Джейкобу настоящим отцом, – мрачно заявил он, – хорошим отцом. Он будет жить счастливо и благополучно до конца своих дней…
   – Хватит! – Лицо Эммы пылало от ярости. – Я и помыслить не могла, что в тебе столько мерзости. Одно дело – обманывать пустыми обещаниями меня, но лгать маленькому мальчику, внушать ему, что ты его любишь… Ты искалечишь ему душу!
   – Я действительно его люблю.
   – Ты бросил его на произвол судьбы так же, как всегда поступал со всеми. А я потом не смогу ничем ему помочь! О, мужчины – такие бессовестные, трусливые лгуны! Сначала вы заставляете поверить, что на вас можно положиться, а потом без оглядки бросаете поверивших. Нет, я не дам тебе возможности предать таким образом меня и Джейка… Я этого не допущу.
   – Отныне ты можешь на меня положиться. Я докажу это тебе тысячу раз. – Николай поднес к губам ее напрягшуюся руку и прижался к стиснутому кулачку. – Я никогда больше не причиню тебе горя. Поверь мне!
   Эмма пристально вглядывалась в его глаза, и от того, что она в них увидела, у нее перехватило дыхание. Вывернувшись из его рук, она отбежала в другой конец спальни.
   – Будь ты проклят, – простонала она и, хлопнув дверью, выскочила из комнаты.

* * *

   В своей маленькой гостиной Эмма сжалась на кушетке, обхватив руками колени. От набежавших вопросов голова ее шла кругом. Да, у Николая нельзя было отнять способности снова и снова удивлять. Но такого… такой насмешки, такой издевки он еще себе не позволял! Сейчас он пытается убедить ее в том, что любит. Но не пройдет и дня, как он в очередной раз обидит и унизит. Что за гадкий характер!
   Но глаза!.. В его глазах была такая странная… уязвимость. Что, ради всего святого, с ним произошло? Она вновь вызвала в памяти сцену в библиотеке: только что Николай надменно стоял посреди комнаты, а в следующее мгновение, увидев портрет своего предка, упал, потеряв сознание.
   – Похоже на апоплексический удар, – сказал Роберт Соме, опустившись вместе с Эммой около него на колени.
   – Но он еще так молод!.. – воскликнула она, кладя голову Николая к себе на колени. – О Боже, может быть, это вызвано его привычкой выпивать. Пожалуйста, пошлите за доктором! – Она бережно пристроила поудобнее его голову и пригладила словно выгоревшие на солнце волосы.
   Слуги помогли перенести князя в спальню. Эмма не оставляла его ни на минуту. Она себя не понимала, не была уверена, из-за чего так испугалась. В конце концов нельзя было назвать их брак настоящим. Они не любили друг друга. И все же, когда он наконец открыл глаза, она испытала огромное облегчение.
   Во время этого «мертвого» сна произошло нечто необъяснимое. Придя в сознание, Николай повел себя весьма странно. Он заявил, что любит ее. Она засмеялась недоверчиво и почувствовала, что еще секунда – и она зарыдает.
   «Клянусь, я сделаю тебя счастливой… Только дай мне попытаться. Я хочу лишь одного – любить тебя! Тебе даже не надо отвечать мне любовью». Эти слова невероятно потрясли ее. У Николая был особый дар – проникать сквозь любую защиту. Особенно это касалось ее.
   – А ведь Тася меня предупреждала, каков ты, – тихо промолвила Эмма. – Она говорила, что ты станешь лгать, и манипулировать мной, и изменять мне. Она была права. Что ж, я положу конец твоим играм, Ник. Ради Джейкоба и ради себя самой.
   Она направилась в спальню Николая и, расправив плечи, вошла в приоткрытую дверь. Доктор Уэйд, задумчивый седой человечек в очках, убирал инструменты в медицинский саквояж.
   – Как он? – коротко поинтересовалась Эмма прямо с порога.
   – Видите ли, ваша светлость, – негромко ответил доктор, с улыбкой подходя поцеловать ей руку, – по тому, с какой спешкой меня сюда вызвали, я ожидал увидеть князя на смертном одре. Однако ваш супруг выглядит отлично и здоровье его вроде бы в полном порядке. Я ничего плохого не обнаружил.
   – Что же могло стать причиной его обморока? – нахмурилась она. – Он ведь был без сознания около часа.
   Доктор покачал головой:
   – Я не смог найти никакой видимой физической причины этого.
   – Но он не разыгрывает болезнь! – настаивала Эмма. – Я делала все возможное, только что булавками не колола, чтобы привести его в чувство.
   – Есть много непонятного в деятельности мозга, – ответил доктор Уэйд. – Как я понял, обморок князя Николая был вызван видом некоего портрета. Можно предположить, что этот портрет напомнил ему какие-то мучительные события его прошлого.
   Эмма оценивающе посмотрела на мужа. Его лицо было замкнутым, бесстрастным и, пожалуй, загадочным. Она почувствовала его нетерпеливое желание, чтобы врач поскорее удалился.
   – Мучительные события, – пробормотала она. – Что ж, их в твоей жизни хватало… Не так ли?
   Николай сосредоточенно застегивал рубашку.
   – Больше это не повторится.
   – Пожалуйста, сообщите мне, если все-таки это случится вновь, – сказал доктор Уэйд. – А до тех пор примите мои наилучшие пожелания.
   – Я провожу вас, – вежливо наклонила голову Эмма. Доктор покачал головой.
   – Пожалуйста, останьтесь с супругом, ваша светлость. Я, кажется, хорошо знаю дорогу в этом доме. – И он, подмигнув ей, удалился.
   Скрестив руки на груди, Эмма посмотрела на мужа.
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Отлично. Вовсе не было нужды вызывать врача.
   – Небольшой медицинский осмотр еще никому не вредил.
   Николай фыркнул:
   – Подожди, пока тебя не начнут тыкать то в живот, то под ребра.
   Он поднялся, заправляя в брюки рубашку.
   Эмма переступила с ноги на ногу, испытывая неловкость от того, что присутствует при его одевании.
   – Я пришла, чтобы предупредить тебя, – сухо проговорила она. – Вероятно, я вскоре уеду отсюда и заберу с собой Джейка.
   Он вскинул глаза, взгляд его внезапно стал пронзительным. Хотя он не произнес ни слова, но выражение лица и вся его фигура выражали резкое неприятие ее намерения.
   – Я еще не приняла окончательного решения, – твердо, но сдержанно продолжала Эмма. – Однако в первую же секунду, как только почувствую, что ты вредишь Джейку, я увезу его отсюда.
   – Только попробуй, – негромко произнес Николай. – Увидишь, что произойдет. – Он говорил небрежным тоном, но так, что у нее мурашки побежали по коже. – Вы останетесь здесь. Джейк – мой сын. А ты – моя жена.
   – Ну конечно… Всемогущий князь Николай так сказал! – с издевкой почти пропела она. – Может, кто-то тебя и боится, но не я. Я – не беспомощное, бессловесное существо, которое можно запугать и заставить выполнять твои приказы. Ты не можешь принудить меня оставаться здесь с тобой.
   – Я могу принудить тебя захотеть этого.
   Столько было в нем надменной, властной силы, упрямой и цельной, что у Эммы захватило дух. Она ничего не ответила, хотя он явно этого ждал, не стала спрашивать, зачем ему это, не попыталась вступить в пререкания. Она предпочла отступить, пробормотав:
   – Я сообщила тебе свои намерения.
   После такой заключительной фразы ей следовало быстро удалиться, но Николай приблизился и навис над ней, пугая своей мощью. Для женщины, привыкшей играть с тиграми и другими дикими зверями, ощущение физического страха было крайне непривычным.
   – Прежде чем ты уйдешь, – продолжал Николай, – позволь сообщить тебе о моих намерениях. Я собираюсь вскоре вернуться в твою постель. Собираюсь стать тебе таким мужем, каким обязывался быть перед Богом.
   – И не надейся!
   – Я не позволю тебе покинуть меня. Ты слишком мне нужна.
   Он никогда раньше не был таким – прямым, ошеломляюще искренним, откровенно выражающим свои чувства. И этим он пугал ее гораздо больше, чем прежней равнодушной небрежностью.
   – Тебе не нужен никто, – с трудом произнесла она.
   – Это не правда. Посмотри внимательнее, Эмма. Посмотри на меня и скажи, что ты видишь.
   У нее не было сил повиноваться. Она слишком боялась того, что может прочесть в его глазах. Нагнув голову, она бочком протиснулась мимо него к двери и бросилась опрометью прочь. Слава Богу, он не стал ее задерживать, хотя она ощущала на себе его жаркий взгляд, пока не завернула за угол, скрывшись из виду.

* * *

   Несколько минут Николай оставался один. Ему хотелось выпить чего-нибудь крепкого и бодрящего, но он сдержался. Больше он не будет затуманивать голову алкоголем, не будет заглушать спиртным свои эмоции и наслаждаться приятной пьяной дремотой. Ему нужно сохранять ясность мысли. Он ненавидел мрачное одиночество, на которое сам себя обрек. А еще ему было невыносимо видеть враждебность на лице Эммы. О, если бы она могла вернуть ему прежнее понимание и доверие! Он должен найти способ заставить ее вновь полюбить его.
   – Емелия! – с тоской прошептал он, отчаянно желая узнать, что сталось с ней. Что довелось ей испытать после его смерти? Страдала ли она? Нашла ли в чем-то утешение? Был ли в ее жизни другой мужчина? Мысль об этом наполнила его душу жгучей ревностью. Ему необходимо все это узнать! Иначе вопросы без ответов сведут его с ума.
   Он отправился в библиотеку и начал рыться в старинных книгах и рукописях, разыскивая хоть какие-то обрывки сведений. Но в них ничего не было о судьбе Емелии Васильевны и крайне мало – об их сыне Алексее.
   В одной из семейных хроник упоминалось, что в Москве внезапно объявился молодой человек Алексей Ангеловский, который провел детство в какой-то далекой, затерянной деревне. Судя по всему, он прожил благополучную жизнь, приумножая богатства и земельные владения семьи. В этом ему помогла продолжительная связь с императрицей Елизаветой. Князь Алексей Ангеловский прославился как человек образованный и обаятельный, покровитель искусств, сам игравший на скрипке. Со временем он женился и произвел на свет двоих детей, которые дожили до совершеннолетия. Но как же обстояло дело с его матерью? Что стало с Емелией?
   С проклятием Николай оттолкнул от себя книги. Он наймет историка, пошлет его в Россию! с кучей переводчиков, если нужно, чтобы тот провел разыскания. Опершись локтями на письменный стол, он запустил пальцы в густые волосы и застонал. Наверное, он сошел с ума, если отчаянно стремится узнать историю женщины, жившей полтораста лет назад. Неужели все это случилось на самом деле? Может ли царапина на иконе Ильи-пророка быть простым совпадением? Возможно, это фантазии воспаленного мозга, стремящегося отвлечь его от крушения нынешней жизни?
   Внезапно Николай вскочил и стремительно направился в детскую. Ему необходимо было увидеть Джейкоба, наладить отношения с сыном. Бог даст, мальчик простит, что он его бросил. Чем выше Николай поднимался по ступенькам, тем медленнее становились его шаги. Он должен был признаться себе со всей откровенностью, что испытывал страх перед собственным сыном. Он не имел ни малейшего представления, что значит быть отцом. Его отец был мерзким, злобным чудовищем. Воспоминания о детстве были мучительны и ужасны. Страшила возможность увидеть даже намек на нечто подобное в глазах сына. Он не хотел причинять боли Джейкобу и все же причинил.
   – Я отрекся от него, пренебрегал им, – пробормотал Николай себе под нос. – Видит Бог, хуже родителя найти трудно.
   О чем станет он разговаривать с малышом? Сумеет ли объяснить Джейкобу, что отныне тот может положиться на него как на отца? Теперь ему казалось невероятным, что он на самом деле собирался отослать мальчика прочь. Тогда он не позволял себе полюбить ребенка, но теперь ему хотелось заботиться о Джейкобе, дать ему все, что мальчик только пожелает. В мире столько удовольствий, которые он с радостью предоставит сыну. Он повезет его в обширное поместье на юге, где они будут собирать ракушки на берегу и строить замки из песка. Или покажет ему свой замок в Ирландии, где они смогут скакать по пустошам, устраивать пикники, удить рыбу и плавать в речках. Или возьмет Джейкоба на одну из своих яхт и научит его ходить под парусом. Или поведет на охоту в одном из своих дальних поместий…
   «Я мог давно сделать для него все это, – горестно подумал Николай. – Мог дать ему счастливое детство, а вместо этого отвернулся от него».
   Он медленно поднялся по лестнице и подошел к детской. Нерешительно помедлив у полуотворенной двери, он, прежде чем войти, постучался.
   Джейкоб сидел прямо на голом полу, окруженный какими-то обломками и дребеденью: небольшой кухонный горшочек, разные камешки, ветка дерева, деревяшка, обточенная в виде медведя… Николай угадал в фигурке изделие кучера, который любил в свободное время резать по дереву. Мысль о том, что кто-то из слуг позаботился об игрушке для малыша, в то время как он сам ничего ему не дал, заставила сердце Николая сжаться. Он окинул детскую внимательным взглядом. Комнатой давно не пользовались, и она была обставлена скудно: кроме маленькой кроватки, старого сундука и облупившейся лошадки-качалки, в ней ничего не было.
   Джейкоб с любопытством посмотрел на князя точно такими же, как у него, глазами.
   «Как он напоминает мне Мишу», – подумал Николай, и его пронзила мучительная боль. Однако каким-то образом ему удалось улыбнуться.
   – Привет, Джейк, – спокойно произнес он. – Я решил навестить тебя. Не помешал?
   Мальчик кивнул и продолжал играть с деревянным медвежонком.
   – Ты знаешь, что медведь у русских любимый зверь? – заметил Николай, садясь по-турецки на пол рядом с сыном. – В древности мы поклонялись медведю, как божеству. У нас есть суеверие, что присутствие медведя отгоняет злых духов.
   Джейкоб с интересом посмотрел на резную игрушку, а затем подтолкнул к Николаю горшочек.
   – А как насчет лягушек?
   Приподняв краешек кисеи, накрывавшей горшочек, Николай увидел, что в него на полдюйма налита водой и на дне крупный плоский камень для удобства блестящей оливковой лягушки. Николай улыбнулся и ловко подхватил ее так, что она быстро задергала лапками.
   – Прекрасный экземпляр, – кивнул он, окидывая ее одобрительным взглядом. – Где ты ее отловил?
   – Вчера в пруду. Эмма мне помогала.
   – Меня это не удивляет, – усмехнулся уголком рта Николай и вернул лягушку на место. Он с удовольствием полюбовался бы на то, как его жена, вздымая брызги, прыгает за лягушкой в безукоризненной формы пруд его регулярного французского парка.
   – Эмма говорит, что я должен сегодня вечером выпустить ее обратно.
   – Ты очень любишь Эмму, правда?
   Джейкоб кивнул, аккуратно прикрывая кисеей горшочек, чтобы лягушка не выпрыгнула, и тревожно поглядел на Николая.
   – Вы сегодня заболели? Я видел, как вы упали на пол.
   – Со мной теперь все в порядке, – твердо ответил Николай. – Я чувствую себя лучше, чем когда-либо. – В молчании он прошелся по комнате и недовольно покачал головой. – Тебе, Джейк, нужны игрушки… Книжки, игры, не говоря уж о мебели.
   Он подошел к сундучку и приподнял скрипучую крышку. Там лежали несколько выцветших книжек на русском, коробочка с игральными картами и старая деревянная шкатулка, вся в царапинах и зарубках. Слабая улыбка изогнула его губы, когда он вытащил тяжелую гремящую шкатулку из сундучка.
   – Я не видел ее, наверное, с твоих лет.
   Под заинтересованным взглядом Джейка Николай распутал кожаный шнурок, обмотанный вокруг шкатулки. Внутри лежали две полные армии раскрашенных оловянных солдатиков и складная лакированная доска. В разложенном виде она представляла собой поле сражения. Это был полный набор солдатиков для разыгрывания Крымской войны – с пушками, лошадьми, провиантскими фурами и крохотным мостом.
   – Вот это англичане, – объяснил Николай, беря в руки фигурку в красном мундире, – а в синем – русские. Мы играли в солдатиков с братом Мишей. На самом деле эту войну выиграли англичане, но в наших с Мишей играх всегда побеждали русские. – Он передал солдатика Джейкобу. – Теперь они твои.
   Джейкоб внимательно разглядывал фигурку за фигуркой.
   – Вы сыграете со мной? – попросил он. – Можете быть англичанином.
   Николай заулыбался и помог сыну расставить на поле битвы солдат и артиллерию. Он часто посматривал на ребенка, гордясь, что такой красивый и крепкий малыш – его сын. У него тонкие черты лица, пушистые ресницы и густые брови вразлет. Внешность его была несколько экзотической: сказывалась примесь татарской крови, от которой Ангеловские получили в наследство и свое упрямство, и железную волю.
   – Джейк, – тихо проговорил Николай, – есть нечто важное, о чем я хочу тебе сказать.
   Мальчик поднял на него глаза, слишком крепко стиснув в руке игрушечного коня, словно страшась того, что скажет ему Николай.
   – Я очень сожалею о смерти твоей матери, – медленно продолжал князь. – Мне следовало сказать тебе это раньше. Я понимаю, как трудно тебе пришлось. Но теперь ты здесь, со мной, и я хочу, чтобы мы вместе проводили время и лучше узнали друг друга. А еще… больше всего на свете я хочу, чтобы ты с этих пор жил со мной.
   – Всегда?
   – Всегда.
   – Значит, вы не станете никуда меня отсылать?
   Николай с трудом сглотнул.