– Алина, – строго перебил он, – никакие силы неба и земли не смогут остановить меня от того, чтобы прямо сейчас заняться с тобой любовью.
Как у него все просто! Алина дрожала, чувствуя, как капельки пота снова выступили на ее лице.
Маккена прижался губами к ее дрожащей щеке.
– Не бойся, – сказал он. – Не надо бояться, когда я рядом.
Она не могла ничего поделать с собой. Привычка к одиночеству и изоляции от внешнего мира прочно укоренилась в ней за двенадцать лет. И понимание, что Маккена не позволит ей ни отступить, ни отказаться, заставило ее сердце бешено колотиться в груди, пока он решительно нес ее в соседнюю комнату. Дойдя до постели, он поставил ее на пол и потянулся, чтобы отдернуть парчовое стеганое покрывало.
Потом взялся за застежку платья и расстегнул лиф. Когда платье упало на пол, Маккена начал осторожно снимать с нее нижнее белье. Покрывшись от холода мурашками, она стояла перед ним совершенно нагая. Ей хотелось прикрыть свое тело, хотя бы часть его...
Маккена коснулся ее полной груди, спустился ниже по ребрам. Он растирал холодную кожу, затем осторожно обнял, шепча что-то нежное и неразборчивое на ухо. Алина взялась за лацканы его сюртука, прижавшись лицом к груди... С необычайной нежностью Маккена вынимал шпильки из ее волос, бросая их на пол. И тогда длинные локоны упали тяжелой волной на ее спину.
Приподняв лицо за подбородок, Маккена приник к ней в долгом, обжигающем поцелуе, который заставил колени дрожать. Он крепко прижал ее к себе, так что кончики грудей стали касаться лацканов его сюртука, а губы беспомощно раскрылись под натиском, и тогда его язык проник в теплую глубину рта, обещая удовольствие и незабываемые ласки.
Его рука спустилась по спине к ягодицам. Он сильнее притянул ее к себе, чтобы дать почувствовать его возбуждение. Он прижимался к ней страстно, совершая небольшие толчки, которые говорили о желании его плоти соединиться с ее... Она чуть слышно стонала в ответ... Не давая ей времени на раздумье, Маккена подхватил ее за ягодицы и развел ноги коленом. Он не отпускал ее от себя, пока пальцы не проникли в святая святых, лаская, возбуждая, воспламеняя нежную влажность...
Изнемогая от движений его руки, Алина выгнулась ему навстречу, чувствуя, как пальцы проникли в нее. Еще, еще! – кричало ее тело, впуская его еще глубже... Она хотела его целиком и полностью, хотела, чтобы он был внутри ее, заполнив собой ее плоть. Еще глубже, еще... чтобы ничто не разделяло их.
Маккена придвинулся всем телом, чтобы мощный выступ оказался меж ее бедер, и, не раздеваясь, принялся деликатно тереться о нее в такт медленному продвижению пальцев вглубь. Он прижимал ее к себе, заставляя почувствовать возбуждение, ласкал внутри и снаружи неспешно, но решительно. Прошелся щекой по волосам, целуя их у корней. Алина чувствовала, как напряглось и задрожало ее тело, удовольствие росло, приближаясь к высшей точке. Тогда он снова приник к ее губам, проникая языком все глубже... и она уже готова была растаять в неге наслаждения... О да...
Но тут Маккена прервал поцелуй и прекратил ласки, как раз в тот момент, когда ее ответная реакция начала расти, подходя к вершине.
– Еще рано, – шептал он, дрожа всем телом.
– Но я хочу тебя, – простонала она, едва выговаривая слова.
Его влажные пальцы путешествовали по изгибу ее шеи.
– Я знаю. И позволю тебе оставить эту постель только тогда, когда увидишь, как сильно я люблю тебя. А для этого я покажу все возможные способы... чтобы ты знала, что целиком и полностью принадлежишь только мне. – Маккена поднял ее и уложил на белоснежные простыни. Все еще одетый, он навис над ее нагим телом. Его темноволосая голова склонилась, и Алина почувствовала, как его губы прикасаются к колену.
О нет... этого она хотела меньше всего. Похолодев, Алина постаралась увернуться от него. Но Маккена не позволил, обеими руками удерживая ноги. Она осталась лежать в этой позе, пока его губы продолжали путешествовать по коленям.
– Ты не должен делать этого, – извиваясь, шептала она. – Правда, Маккена, ты не должен ничего доказывать...
– Замолчи, – нежно проговорил он, продолжая целовать ноги, касаясь губами шрамов, до которых она сама боялась дотронуться. Для него не существовало запретов, руки трогали и ласкали израненную кожу. – Все хорошо, – шептал он, покрывая живот быстрыми поцелуями. – Я люблю тебя. Люблю все в тебе. – Большой палец скользнул по ямке пупка, по нежной коже на внутренней стороне бедер. – Откройся и доверься мне... – шептал он, и она почувствовала, что краснеет. – Откройся... – уже требовал он, его поцелуи становились все рискованнее.
Застонав, она раздвинула ноги, чувствуя, как вожделение накрывает ее тяжелой волной. Губы Маккены проникли между бедер, язык коснулся чувственного упругого лепестка, затем спустился ниже, лаская вход в ее тело. Алина почувствовала, как ее плоть отяжелела от желания, она расслабилась, наслаждаясь деликатными, мучительно-сладостными прикосновениями. Маккена на секунду отодвинулся, вдыхая ее запах, затем коснулся чувственного лепестка кончиком языка. Она сжала кулаки и откинула назад голову, умоляя его о чем-то. И в тот момент, когда она почувствовала, что больше не выдержит этой мучительной пытки, его пальцы проникли внутрь. Она не могла думать, не могла двинуться... Ее тело растворилось в удовольствии. Его губы приникли к ее губам, тогда как пальцы дразнили и ласкали до тех пор, пока крик не вырвался из ее груди, а тело не задрожало в экстазе.
Пока она лежала, тяжело дыша, Маккена встал и снял сюртук, его взгляд остановился на ее распростертом нагом теле. Затем сбросил рубашку, обнажив великолепный мускулистый торс и грудь, покрытую черными волосами. Его мощное тело впечатляло скорее силой, чем элегантностью. Но было нечто грациозное в линиях ног и живота и в широком размахе плеч. Этот мужчина дарил женщине чувство защищенности и в то же время будил желание.
Он опустился на постель, обнял ее за шею и устроился сверху. Ощутив тяжесть его нагого тела, прикосновение сильных, покрытых волосами ног, ошеломляюще широкую грудь и то место, где шелковая кожа натянулась от возбуждения, Алина какое-то время не могла дышать. Маккена раскрыл ее бедра, осторожно прикасаясь к коленям, чтобы не задеть шрамы.
Нежно дотронувшись рукой до его лица, она ласкала чисто выбритую щеку. Это было так трогательно, так сладко, что слезы потекли по ее щекам.
– Маккена... я не смела и мечтать об этом.
Его густые ресницы дрогнули, и он прижался лбом к ее лбу.
– А я мечтал, – сказал он глухо. – Тысячи ночей я представлял, как занимаюсь с тобой любовью. Вряд ли есть человек на земле, который бы так же не любил просыпаться по утрам, как я.
– Он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, в шею, в розовые бутоны сосков. Он ласкал ее соски языком, а когда она задрожала, чуть-чуть подвинулся, чтобы войти в нее. Они оба облегченно вздохнули в момент соития, твердая плоть вошла в мягкую, влажную и нежную, даря невыносимо сладкое удовольствие.
Алина гладила его спину, а он обнимал ее за ягодицы, прижимая все ближе и ближе, чтобы она в полной мере могла испытать силу его толчков.
– Никогда не сомневайся в моей любви, – сказал он.
С каждым новым проникновением она дрожала и послушно шептала припухшими от поцелуев губами:
– Никогда, никогда...
Лицо Маккены наконец прояснилось.
– Ничто в моей жизни не может сравниться с тем, что я ощущаю сейчас. Ты все, что мне нужно... все, чего я хочу... И так будет всегда! – Он хрипло застонал, чувствуя приближение долгожданного избавления. – Господи... скажи мне, что ты чувствуешь... скажи мне...
– Я скажу, – прошептала Алина. – Я люблю тебя! – Несказанное удовольствие разлилось по ее телу, наполняя жизнью, заставляя ее плоть сжиматься вокруг его жезла с пульсирующим жаром.
Когда все закончилось, Маккена уголком простыни вытер капли пота и слез с ее лица. Прижавшись к его плечу, она закрыла глаза. Пресыщенная и уставшая, она чувствовала невероятное облегчение.
– Я так устала, Маккена...
– Усни, любовь моя, – прошептал он, гладя ее длинные волосы, убирая влажные локоны с шеи. – Я буду рядом.
– Ты тоже поспи, – отозвалась она, положив руку ему на грудь.
– Нет, – Маккена улыбнулся и приник губами к ее виску, его голос был хриплым, – все-таки действительность лучше того, что я видел во сне.
Время подходило к полудню, когда Гидеон вернулся в отель «Ратледж». Он чувствовал усталость, лицо было хмурым и бледным от едва сдерживаемого раздражения. Желание выпить было настолько мучительным, что он не мог думать ни о чем другом. Вместо этого он влил в себя немыслимое количество кофе, чтобы обрести хоть какое-то внутреннее равновесие, и много курил, пока его не замутило от запаха сигар. Это было новое для него ощущение – соединение усталости и перевозбуждения. Однако он понимал, что так и должно быть в его случае.
Как только Гидеон переступил порог отеля, навстречу ему вышел его камердинер, горя желанием сообщить хозяину потрясающую новость.
– Сэр... кажется, мистер Маккена не отбыл в Нью-Йорк, как вы предполагали. Он здесь. И не один, а с дамой.
Гидеон бросил на камердинера озадаченный взгляд. Обдумывая информацию, он нахмурился и потер подбородок.
– Осмелюсь высказать предположение, что это леди Алина, – осторожно сказал Шоу.
Камердинер кивнул.
– Будь я проклят! – Гидеон покачал головой, его озабоченность сменилась мягкой улыбкой. – Они все еще здесь?
– Да, мистер Шоу.
Обрадовавшись неожиданному повороту событий, Гидеон улыбнулся еще шире.
– Значит, он наконец получил то, что хотел, – пробормотал он. – Что ж, все, что я могу сказать: теперь Маккене придется вернуться в Нью-Йорк вместе с его пассией. Кто-то должен строить этот проклятый завод!
– Да, сэр.
Соображая, как долго Маккена намерен пробыть в его апартаментах, Гидеон направился прямиком туда и остановился около двери спальни, отметив про себя, что оттуда не слышно ни звука. Видимо, спят, подумал Шоу и уже хотел уйти, как за дверью послышалось какое-то шевеление.
– Это вы, Шоу?
Гидеон осторожно приоткрыл дверь и просунул голову внутрь. Маккена приподнялся на постели, опираясь на локоть, его загорелая грудь и плечи контрастировали с белоснежными простынями. Леди Алину почти не было видно, лишь роскошные темные локоны, рассыпавшиеся на подушке, выдавали ее присутствие. Она лежала, уткнувшись в плечо Маккены, и тихо посапывала во сне. Маккена прикрыл простыней ее голое плечо.
– Опоздали на корабль? – спросил Гидеон.
– Пришлось, – ответил Маккена. – Как выяснилось, я забыл здесь кое-что весьма важное.
Гидеон смотрел на своего друга и не узнавал его: сейчас Маккена выглядел юным и счастливым. Беззаботная улыбка играла на губах, волосы по-мальчишески свисали на лоб. Когда леди Алина пошевелилась – видимо, ее разбудили их голоса, – Маккена наклонился и что-то нежно шепнул, успокаивая ее.
Гидеону и раньше приходилось видеть Маккену в подобных, и даже в более пикантных ситуациях. Но почему-то сейчас необыкновенная нежность на его лице казалась страшно интимной, и Гидеон почувствовал, что краснеет. Проклятие, с ним не случалось этого с двенадцати лет!
– Что ж, – произнес Гидеон, – если вам пришлась по душе моя спальня, то мне придется подыскать другое место для ночлега. Конечно, я не стал бы раздумывать и выпроводил бы вас отсюда... но ради леди Алины я готов сделать исключение.
– Поезжайте в Марсден-Террас, – предложил Маккена с озорной искоркой в глазах. Его взгляд вернулся к сонному лицу Алины, словно он не мог не смотреть на нее больше чем несколько секунд. – Уэстклифф там один, он будет рад вашей компании.
– О, великолепно, – ответил Гидеон. – Мы могли бы продолжить дискуссию о том, почему мне следует держаться подальше от его младшей сестры. Но увы, сейчас это не актуально, так как Ливия скорее всего забудет обо мне за шесть месяцев.
– Сомневаюсь, – сказал Маккена и усмехнулся. – Не теряйте надежды, старина. Нет ничего невозможного, теперь я это точно знаю!
Эпилог
Как у него все просто! Алина дрожала, чувствуя, как капельки пота снова выступили на ее лице.
Маккена прижался губами к ее дрожащей щеке.
– Не бойся, – сказал он. – Не надо бояться, когда я рядом.
Она не могла ничего поделать с собой. Привычка к одиночеству и изоляции от внешнего мира прочно укоренилась в ней за двенадцать лет. И понимание, что Маккена не позволит ей ни отступить, ни отказаться, заставило ее сердце бешено колотиться в груди, пока он решительно нес ее в соседнюю комнату. Дойдя до постели, он поставил ее на пол и потянулся, чтобы отдернуть парчовое стеганое покрывало.
Потом взялся за застежку платья и расстегнул лиф. Когда платье упало на пол, Маккена начал осторожно снимать с нее нижнее белье. Покрывшись от холода мурашками, она стояла перед ним совершенно нагая. Ей хотелось прикрыть свое тело, хотя бы часть его...
Маккена коснулся ее полной груди, спустился ниже по ребрам. Он растирал холодную кожу, затем осторожно обнял, шепча что-то нежное и неразборчивое на ухо. Алина взялась за лацканы его сюртука, прижавшись лицом к груди... С необычайной нежностью Маккена вынимал шпильки из ее волос, бросая их на пол. И тогда длинные локоны упали тяжелой волной на ее спину.
Приподняв лицо за подбородок, Маккена приник к ней в долгом, обжигающем поцелуе, который заставил колени дрожать. Он крепко прижал ее к себе, так что кончики грудей стали касаться лацканов его сюртука, а губы беспомощно раскрылись под натиском, и тогда его язык проник в теплую глубину рта, обещая удовольствие и незабываемые ласки.
Его рука спустилась по спине к ягодицам. Он сильнее притянул ее к себе, чтобы дать почувствовать его возбуждение. Он прижимался к ней страстно, совершая небольшие толчки, которые говорили о желании его плоти соединиться с ее... Она чуть слышно стонала в ответ... Не давая ей времени на раздумье, Маккена подхватил ее за ягодицы и развел ноги коленом. Он не отпускал ее от себя, пока пальцы не проникли в святая святых, лаская, возбуждая, воспламеняя нежную влажность...
Изнемогая от движений его руки, Алина выгнулась ему навстречу, чувствуя, как пальцы проникли в нее. Еще, еще! – кричало ее тело, впуская его еще глубже... Она хотела его целиком и полностью, хотела, чтобы он был внутри ее, заполнив собой ее плоть. Еще глубже, еще... чтобы ничто не разделяло их.
Маккена придвинулся всем телом, чтобы мощный выступ оказался меж ее бедер, и, не раздеваясь, принялся деликатно тереться о нее в такт медленному продвижению пальцев вглубь. Он прижимал ее к себе, заставляя почувствовать возбуждение, ласкал внутри и снаружи неспешно, но решительно. Прошелся щекой по волосам, целуя их у корней. Алина чувствовала, как напряглось и задрожало ее тело, удовольствие росло, приближаясь к высшей точке. Тогда он снова приник к ее губам, проникая языком все глубже... и она уже готова была растаять в неге наслаждения... О да...
Но тут Маккена прервал поцелуй и прекратил ласки, как раз в тот момент, когда ее ответная реакция начала расти, подходя к вершине.
– Еще рано, – шептал он, дрожа всем телом.
– Но я хочу тебя, – простонала она, едва выговаривая слова.
Его влажные пальцы путешествовали по изгибу ее шеи.
– Я знаю. И позволю тебе оставить эту постель только тогда, когда увидишь, как сильно я люблю тебя. А для этого я покажу все возможные способы... чтобы ты знала, что целиком и полностью принадлежишь только мне. – Маккена поднял ее и уложил на белоснежные простыни. Все еще одетый, он навис над ее нагим телом. Его темноволосая голова склонилась, и Алина почувствовала, как его губы прикасаются к колену.
О нет... этого она хотела меньше всего. Похолодев, Алина постаралась увернуться от него. Но Маккена не позволил, обеими руками удерживая ноги. Она осталась лежать в этой позе, пока его губы продолжали путешествовать по коленям.
– Ты не должен делать этого, – извиваясь, шептала она. – Правда, Маккена, ты не должен ничего доказывать...
– Замолчи, – нежно проговорил он, продолжая целовать ноги, касаясь губами шрамов, до которых она сама боялась дотронуться. Для него не существовало запретов, руки трогали и ласкали израненную кожу. – Все хорошо, – шептал он, покрывая живот быстрыми поцелуями. – Я люблю тебя. Люблю все в тебе. – Большой палец скользнул по ямке пупка, по нежной коже на внутренней стороне бедер. – Откройся и доверься мне... – шептал он, и она почувствовала, что краснеет. – Откройся... – уже требовал он, его поцелуи становились все рискованнее.
Застонав, она раздвинула ноги, чувствуя, как вожделение накрывает ее тяжелой волной. Губы Маккены проникли между бедер, язык коснулся чувственного упругого лепестка, затем спустился ниже, лаская вход в ее тело. Алина почувствовала, как ее плоть отяжелела от желания, она расслабилась, наслаждаясь деликатными, мучительно-сладостными прикосновениями. Маккена на секунду отодвинулся, вдыхая ее запах, затем коснулся чувственного лепестка кончиком языка. Она сжала кулаки и откинула назад голову, умоляя его о чем-то. И в тот момент, когда она почувствовала, что больше не выдержит этой мучительной пытки, его пальцы проникли внутрь. Она не могла думать, не могла двинуться... Ее тело растворилось в удовольствии. Его губы приникли к ее губам, тогда как пальцы дразнили и ласкали до тех пор, пока крик не вырвался из ее груди, а тело не задрожало в экстазе.
Пока она лежала, тяжело дыша, Маккена встал и снял сюртук, его взгляд остановился на ее распростертом нагом теле. Затем сбросил рубашку, обнажив великолепный мускулистый торс и грудь, покрытую черными волосами. Его мощное тело впечатляло скорее силой, чем элегантностью. Но было нечто грациозное в линиях ног и живота и в широком размахе плеч. Этот мужчина дарил женщине чувство защищенности и в то же время будил желание.
Он опустился на постель, обнял ее за шею и устроился сверху. Ощутив тяжесть его нагого тела, прикосновение сильных, покрытых волосами ног, ошеломляюще широкую грудь и то место, где шелковая кожа натянулась от возбуждения, Алина какое-то время не могла дышать. Маккена раскрыл ее бедра, осторожно прикасаясь к коленям, чтобы не задеть шрамы.
Нежно дотронувшись рукой до его лица, она ласкала чисто выбритую щеку. Это было так трогательно, так сладко, что слезы потекли по ее щекам.
– Маккена... я не смела и мечтать об этом.
Его густые ресницы дрогнули, и он прижался лбом к ее лбу.
– А я мечтал, – сказал он глухо. – Тысячи ночей я представлял, как занимаюсь с тобой любовью. Вряд ли есть человек на земле, который бы так же не любил просыпаться по утрам, как я.
– Он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, в шею, в розовые бутоны сосков. Он ласкал ее соски языком, а когда она задрожала, чуть-чуть подвинулся, чтобы войти в нее. Они оба облегченно вздохнули в момент соития, твердая плоть вошла в мягкую, влажную и нежную, даря невыносимо сладкое удовольствие.
Алина гладила его спину, а он обнимал ее за ягодицы, прижимая все ближе и ближе, чтобы она в полной мере могла испытать силу его толчков.
– Никогда не сомневайся в моей любви, – сказал он.
С каждым новым проникновением она дрожала и послушно шептала припухшими от поцелуев губами:
– Никогда, никогда...
Лицо Маккены наконец прояснилось.
– Ничто в моей жизни не может сравниться с тем, что я ощущаю сейчас. Ты все, что мне нужно... все, чего я хочу... И так будет всегда! – Он хрипло застонал, чувствуя приближение долгожданного избавления. – Господи... скажи мне, что ты чувствуешь... скажи мне...
– Я скажу, – прошептала Алина. – Я люблю тебя! – Несказанное удовольствие разлилось по ее телу, наполняя жизнью, заставляя ее плоть сжиматься вокруг его жезла с пульсирующим жаром.
Когда все закончилось, Маккена уголком простыни вытер капли пота и слез с ее лица. Прижавшись к его плечу, она закрыла глаза. Пресыщенная и уставшая, она чувствовала невероятное облегчение.
– Я так устала, Маккена...
– Усни, любовь моя, – прошептал он, гладя ее длинные волосы, убирая влажные локоны с шеи. – Я буду рядом.
– Ты тоже поспи, – отозвалась она, положив руку ему на грудь.
– Нет, – Маккена улыбнулся и приник губами к ее виску, его голос был хриплым, – все-таки действительность лучше того, что я видел во сне.
Время подходило к полудню, когда Гидеон вернулся в отель «Ратледж». Он чувствовал усталость, лицо было хмурым и бледным от едва сдерживаемого раздражения. Желание выпить было настолько мучительным, что он не мог думать ни о чем другом. Вместо этого он влил в себя немыслимое количество кофе, чтобы обрести хоть какое-то внутреннее равновесие, и много курил, пока его не замутило от запаха сигар. Это было новое для него ощущение – соединение усталости и перевозбуждения. Однако он понимал, что так и должно быть в его случае.
Как только Гидеон переступил порог отеля, навстречу ему вышел его камердинер, горя желанием сообщить хозяину потрясающую новость.
– Сэр... кажется, мистер Маккена не отбыл в Нью-Йорк, как вы предполагали. Он здесь. И не один, а с дамой.
Гидеон бросил на камердинера озадаченный взгляд. Обдумывая информацию, он нахмурился и потер подбородок.
– Осмелюсь высказать предположение, что это леди Алина, – осторожно сказал Шоу.
Камердинер кивнул.
– Будь я проклят! – Гидеон покачал головой, его озабоченность сменилась мягкой улыбкой. – Они все еще здесь?
– Да, мистер Шоу.
Обрадовавшись неожиданному повороту событий, Гидеон улыбнулся еще шире.
– Значит, он наконец получил то, что хотел, – пробормотал он. – Что ж, все, что я могу сказать: теперь Маккене придется вернуться в Нью-Йорк вместе с его пассией. Кто-то должен строить этот проклятый завод!
– Да, сэр.
Соображая, как долго Маккена намерен пробыть в его апартаментах, Гидеон направился прямиком туда и остановился около двери спальни, отметив про себя, что оттуда не слышно ни звука. Видимо, спят, подумал Шоу и уже хотел уйти, как за дверью послышалось какое-то шевеление.
– Это вы, Шоу?
Гидеон осторожно приоткрыл дверь и просунул голову внутрь. Маккена приподнялся на постели, опираясь на локоть, его загорелая грудь и плечи контрастировали с белоснежными простынями. Леди Алину почти не было видно, лишь роскошные темные локоны, рассыпавшиеся на подушке, выдавали ее присутствие. Она лежала, уткнувшись в плечо Маккены, и тихо посапывала во сне. Маккена прикрыл простыней ее голое плечо.
– Опоздали на корабль? – спросил Гидеон.
– Пришлось, – ответил Маккена. – Как выяснилось, я забыл здесь кое-что весьма важное.
Гидеон смотрел на своего друга и не узнавал его: сейчас Маккена выглядел юным и счастливым. Беззаботная улыбка играла на губах, волосы по-мальчишески свисали на лоб. Когда леди Алина пошевелилась – видимо, ее разбудили их голоса, – Маккена наклонился и что-то нежно шепнул, успокаивая ее.
Гидеону и раньше приходилось видеть Маккену в подобных, и даже в более пикантных ситуациях. Но почему-то сейчас необыкновенная нежность на его лице казалась страшно интимной, и Гидеон почувствовал, что краснеет. Проклятие, с ним не случалось этого с двенадцати лет!
– Что ж, – произнес Гидеон, – если вам пришлась по душе моя спальня, то мне придется подыскать другое место для ночлега. Конечно, я не стал бы раздумывать и выпроводил бы вас отсюда... но ради леди Алины я готов сделать исключение.
– Поезжайте в Марсден-Террас, – предложил Маккена с озорной искоркой в глазах. Его взгляд вернулся к сонному лицу Алины, словно он не мог не смотреть на нее больше чем несколько секунд. – Уэстклифф там один, он будет рад вашей компании.
– О, великолепно, – ответил Гидеон. – Мы могли бы продолжить дискуссию о том, почему мне следует держаться подальше от его младшей сестры. Но увы, сейчас это не актуально, так как Ливия скорее всего забудет обо мне за шесть месяцев.
– Сомневаюсь, – сказал Маккена и усмехнулся. – Не теряйте надежды, старина. Нет ничего невозможного, теперь я это точно знаю!
Эпилог
Холодный февральский ветер стучался в окна гостиной, отвлекая Ливию от чтения письма. Свернувшись калачиком в углу кушетки и накрыв ноги кашемировым пледом, она наслаждалась теплом уютной гостиной, контрастирующим с тем, что творилось на улице. Подле нее стояла шкатулка красного дерева с письмами. Половину занимала аккуратная стопка бумаг, с другой стороны лежала растрепанная пачка, перевязанная голубой шелковой лентой.
Письма от Алины приходили из Нью-Йорка с поразительной регулярностью, свидетельствуя о ее склонности к эпистолярному жанру. Другую стопку писем составляли письма от совершенно иного адресата, они были написаны одним и тем же неровным мужским почерком. В них рассказывалась история о том, как один человек пытается стать лучше, и что его любовь за эти полгода стала еще глубже и сильнее. Ливии казалось, что она увидит совершенно другого человека, чем тот, с которым познакомилась в Стоуни-Кросс-Парке. И хотя она все еще находилась под обаянием того Гидеона, он между тем превращался в человека, которому можно доверять и на которого можно положиться. Потянувшись к голубой ленте, она погладила ее шелковую поверхность, прежде чем вернуться к письму Алины.
Говорят, в следующие два года население Нью-Йорка достигнет половины миллиона, и я верю в это, так как иностранцы, подобно мне, приезжают сюда каждый божий день. Эта смесь разных национальностей делает город чудесным островком космополитизма. Здесь каждый имеет свой собственный взгляд на вещи, и иногда я ловлю себя на том, что очень провинциальна в своих суждениях. Я наконец начала принимать существующий порядок вещей и поддалась мании ньюйоркцев к самоусовершенствованию. Я научилась делать много разных вещей, которые раньше не умела, например принимать решения и совершать покупки со скоростью, которая изумит тебя, когда мы снова встретимся. Как ты можешь догадаться, миссис Фэрклот опирается на штат надежных помощников и, кажется, вполне очарована рынками к западу от Манхэттенвилла, где можно найти все, что душе угодно. Это замечательно, что в двух милях от многоэтажных городских зданий находится настоящая деревенька с изобилием миниатюрных фермерских хозяйств. Я продолжаю знакомство с этим красивым городом и рада сообщить тебе, что успеваю здесь за день сделать больше, чем за месяц в Стоуни-Кросс.
Чтобы не ввести тебя в заблуждение, должна признаться, что Маккена и я проводим дни в праздной лени. Вчера мы ездили кататься на санях по Вашингтон-сквер, взяв лошадей с серебряными колокольчиками на сбруе, а остаток дня провели у камина. Я запрещаю Маккене делать какую-либо работу по дому, и он, разумеется, слушается меня, так как в этой стране жена управляет домом, но при этом умудряется создать видимость, что вся власть принадлежит мужу. Если я и диктатор, то великодушный, и Маккена, кажется, вполне доволен своим положением...
Улыбаясь, Ливия подняла голову и насторожилась, услышав звуки подъехавшей кареты. Так как окна гостиной располагались как раз над парадным входом, она могла видеть, кто подъезжает или подходит к дверям особняка. Вид черной кареты, запряженной четверкой лошадей, был привычен для Стоуни-Кросс-Парка. И тем не менее, глядя на лошадей, у которых пар валил из ноздрей, Ливия ощутила странный холодок волнения. Марк ничего не говорил о гостях. И потом, еще слишком рано для любых визитов.
Поднявшись с кушетки, Ливия накинула плед на плечи и подошла к окну. Лакей уже спешил к дверям, пока другой открывал дверцу кареты. Высокая фигура мужчины показалась в открытой дверце и, пренебрегая лесенкой, гость спрыгнул на землю. На нем было черное пальто и элегантная шляпа, из-под которой выбивались золотистые волосы.
Внезапно дрожь волнения охватила Ливию. Она не отрываясь следила за гостем, что-то подсчитывая в уме... Да, это было шесть месяцев назад, почти день в день. Гидеон обещал вернуться, когда превратится в мужчину, которого она заслуживает. «И тогда я вернусь с гордо поднятой головой, – писал он, – а не затем, чтобы ты жалела меня».
Господи, неужели? Он показался ей еще более красивым, чем прежде, если это вообще возможно. Жесткие складки раздражения и цинизма смягчились, темные круги под глазами исчезли, он выглядел таким живым и энергичным, что ее сердце забилось в надежде.
Хотя Ливия не шевельнулась и не произнесла ни звука, что-то привлекло внимание Гидеона к тому окну, где она стояла. Он поднял голову и застыл, по-видимому, потрясенный тем, что снова видит ее. Ливия, в свою очередь, смотрела на него, изнывая от страстного желания. Боже, думала она, как прекрасно будет снова очутиться в его объятиях! Кончики ее пальцев, прикасаясь к окну, оставляли отпечатки на запотевшем стекле.
Улыбка медленно разлилась по его лицу, а голубые глаза заблестели. Покачав головой, он приложил руку к груди, словно хотел сказать, что его сердце вот-вот разорвется от счастья.
Широко улыбаясь, Ливия указала головой на вход. «Иди скорее!» – шептали ее губы.
Гидеон кивнул, бросив многообещающий взгляд, и вошел в двери.
Как только он исчез из виду, Ливия швырнула плед на кушетку и только тут заметила, что все еще сжимает в руке письмо сестры. Она расправила его и приложила к груди. Она потом дочитает его...
– Потом, Алина, – шепнула она, – потом, милая. А сейчас я должна спешить навстречу собственному счастью... – Рассмеявшись, она убрала письмо в шкатулку красного дерева и выбежала из комнаты.
Письма от Алины приходили из Нью-Йорка с поразительной регулярностью, свидетельствуя о ее склонности к эпистолярному жанру. Другую стопку писем составляли письма от совершенно иного адресата, они были написаны одним и тем же неровным мужским почерком. В них рассказывалась история о том, как один человек пытается стать лучше, и что его любовь за эти полгода стала еще глубже и сильнее. Ливии казалось, что она увидит совершенно другого человека, чем тот, с которым познакомилась в Стоуни-Кросс-Парке. И хотя она все еще находилась под обаянием того Гидеона, он между тем превращался в человека, которому можно доверять и на которого можно положиться. Потянувшись к голубой ленте, она погладила ее шелковую поверхность, прежде чем вернуться к письму Алины.
Говорят, в следующие два года население Нью-Йорка достигнет половины миллиона, и я верю в это, так как иностранцы, подобно мне, приезжают сюда каждый божий день. Эта смесь разных национальностей делает город чудесным островком космополитизма. Здесь каждый имеет свой собственный взгляд на вещи, и иногда я ловлю себя на том, что очень провинциальна в своих суждениях. Я наконец начала принимать существующий порядок вещей и поддалась мании ньюйоркцев к самоусовершенствованию. Я научилась делать много разных вещей, которые раньше не умела, например принимать решения и совершать покупки со скоростью, которая изумит тебя, когда мы снова встретимся. Как ты можешь догадаться, миссис Фэрклот опирается на штат надежных помощников и, кажется, вполне очарована рынками к западу от Манхэттенвилла, где можно найти все, что душе угодно. Это замечательно, что в двух милях от многоэтажных городских зданий находится настоящая деревенька с изобилием миниатюрных фермерских хозяйств. Я продолжаю знакомство с этим красивым городом и рада сообщить тебе, что успеваю здесь за день сделать больше, чем за месяц в Стоуни-Кросс.
Чтобы не ввести тебя в заблуждение, должна признаться, что Маккена и я проводим дни в праздной лени. Вчера мы ездили кататься на санях по Вашингтон-сквер, взяв лошадей с серебряными колокольчиками на сбруе, а остаток дня провели у камина. Я запрещаю Маккене делать какую-либо работу по дому, и он, разумеется, слушается меня, так как в этой стране жена управляет домом, но при этом умудряется создать видимость, что вся власть принадлежит мужу. Если я и диктатор, то великодушный, и Маккена, кажется, вполне доволен своим положением...
Улыбаясь, Ливия подняла голову и насторожилась, услышав звуки подъехавшей кареты. Так как окна гостиной располагались как раз над парадным входом, она могла видеть, кто подъезжает или подходит к дверям особняка. Вид черной кареты, запряженной четверкой лошадей, был привычен для Стоуни-Кросс-Парка. И тем не менее, глядя на лошадей, у которых пар валил из ноздрей, Ливия ощутила странный холодок волнения. Марк ничего не говорил о гостях. И потом, еще слишком рано для любых визитов.
Поднявшись с кушетки, Ливия накинула плед на плечи и подошла к окну. Лакей уже спешил к дверям, пока другой открывал дверцу кареты. Высокая фигура мужчины показалась в открытой дверце и, пренебрегая лесенкой, гость спрыгнул на землю. На нем было черное пальто и элегантная шляпа, из-под которой выбивались золотистые волосы.
Внезапно дрожь волнения охватила Ливию. Она не отрываясь следила за гостем, что-то подсчитывая в уме... Да, это было шесть месяцев назад, почти день в день. Гидеон обещал вернуться, когда превратится в мужчину, которого она заслуживает. «И тогда я вернусь с гордо поднятой головой, – писал он, – а не затем, чтобы ты жалела меня».
Господи, неужели? Он показался ей еще более красивым, чем прежде, если это вообще возможно. Жесткие складки раздражения и цинизма смягчились, темные круги под глазами исчезли, он выглядел таким живым и энергичным, что ее сердце забилось в надежде.
Хотя Ливия не шевельнулась и не произнесла ни звука, что-то привлекло внимание Гидеона к тому окну, где она стояла. Он поднял голову и застыл, по-видимому, потрясенный тем, что снова видит ее. Ливия, в свою очередь, смотрела на него, изнывая от страстного желания. Боже, думала она, как прекрасно будет снова очутиться в его объятиях! Кончики ее пальцев, прикасаясь к окну, оставляли отпечатки на запотевшем стекле.
Улыбка медленно разлилась по его лицу, а голубые глаза заблестели. Покачав головой, он приложил руку к груди, словно хотел сказать, что его сердце вот-вот разорвется от счастья.
Широко улыбаясь, Ливия указала головой на вход. «Иди скорее!» – шептали ее губы.
Гидеон кивнул, бросив многообещающий взгляд, и вошел в двери.
Как только он исчез из виду, Ливия швырнула плед на кушетку и только тут заметила, что все еще сжимает в руке письмо сестры. Она расправила его и приложила к груди. Она потом дочитает его...
– Потом, Алина, – шепнула она, – потом, милая. А сейчас я должна спешить навстречу собственному счастью... – Рассмеявшись, она убрала письмо в шкатулку красного дерева и выбежала из комнаты.