Климов Александр. Сельва

   Я согласно киваю, хотя знаю, что Арвин лжет.
   Давно, когда на Ферре начали строить первые поселения и лагеря, напалмом выжгли почти две тысячи гектаров леса, а на следующий день в воздух поднялись облака желтой пыльцы. Люди вдыхали ее, и вроде бы ничего не происходило. Но когда несколько колонистов попытались вернуться домой, оказалось, что в их легких произошли необратимые изменения. Они уже не могли дышать воздухом, в котором не содержалось пыльцы. Два десятка посиневших от удушья трупов на космодроме Эсты доказали это с ужасающей наглядностью.
   Тогда попытались закрывать поселения колпаками, как это делалось на спутнике Эсты - Велле, имеющей непригодную для дыхания атмосферу.
   Ничего не вышло. Желтая пыльца таинственным образом появлялась под герметичным колпаком.
   Ферра оказалась в изоляции. Тот, кто прожил в сельве больше года, уже никогда не мог вернуться на Эсту.
   Но поток переселенцев, доведенных нуждой до отчаяния, не только не поредел, но даже возрос. Сельва всем давала кусок хлеба, и перед этим все ее ужасы оказались пустяками. Люди боялись нищеты больше, чем смерти.
   Эту историю знают все. Но все же Арвин говорит не то, что думает.
   - Вы привыкли к сельве? - спрашиваю я.
   - Разве можно привыкнуть к ожиданию гибели? - вопросом на вопрос отвечает Най. Он как-то на глазах стареет. На лбу появляется сетка морщин. - Вы знаете, что значит каждую минуту ждать, когда на твоей шее захлестнется петля? Минуты растягиваются в часы, часы - в годы. Все проходит, а страх смерти остается. Больше того, он растет с каждым мгновением. Рано или поздно любое везение кончается, и чем больше тебе везет, тем меньше остается жить. Разве к такому привыкнешь? Можно устать от ожидания, но привыкнуть - никогда.
   Арвин замолкает. Пытаюсь представить себя на его месте и чувствую, как по спине ползут мурашки. Пытка, затянувшаяся на десятилетие.
   Откуда-то сверху, из непроглядного мрака листьев и ветвей, спускается глянцевая петля лианы-удавки. Она начинает извиваться, нащупывая добычу. Тонкие усики-корешки сплетаются в сетку, мерцающую мертвым неоновым огнем.
   Най глядит на удавку равнодушно, как на шкаф или стул в своей каморке, затем ленивым движением вытягивает тесак и разрубает растение пополам. Петля падает в угли и начинает тлеть, распространяя зловоние.
   - Впрочем, вам этого не понять, - продолжает свою мысль проводник. Вы всего месяц на Ферре, ваши легкие еще чисты, как у младенца. Они еще могут работать без пыльцы. Вернетесь домой и думать забудете про сельву и людей, которые вынуждены в ней жить.
   Над ухом пищит москит. Говорят, недавно появился новый вид, впрыскивающий яд в тело человека.
   - Нет, Арвин. Думать о сельве я не перестану. Вы, конечно, правы. Я здесь чужак. Состоятельные родители, хорошее место в университете... У меня никогда не было каких-то особенных неприятностей, я никогда ни в чем не нуждался. Но сельва всегда занимала мои мысли. Как я упрашивал, чтобы меня взяли в экспедицию! Не знаю, поймете ли вы меня правильно, но у каждого есть свое, заветное, ради чего он и живет. Для одних это деньги, власть, положение в обществе. Для меня же это сельва.
   - Это потому, что у вас есть все остальное, - усмехаясь, говорит Най.
   - Возможно, - соглашаюсь я. - Вы можете ее ненавидеть, я же ее боготворю, потому что хочу понять! Иногда она представляется мне огромной дворнягой. Мы просто не научились ладить с ней, постоянно делаем ей больно, а она кусается. Но, как и все собаки, она совсем не стремится причинить вред человеку.
   Арвин смотрит на меня, а в глазах у него жалость. Опять проступает сетка морщин у висков.
   - Знаете, - нерешительно говорит он. - Мне кажется, что сельва вас не отпустит. Она не объект исследования. Сельва - гигантская мясорубка судеб.
   Я вздрагиваю. Неужели Арвин сумел так быстро раскусить меня?
   Най смахивает с бороды летучую пиявку и, как-то беспомощно улыбаясь, говорит:
   - Вы напоминаете мне ребенка, Буфи. Чистенького и ухоженного, но однажды вышедшего погулять и заблудившегося в вонючих трущобах. Во всяком случае, можете на меня рассчитывать. Я всегда любил детей.
   Келин Квинн
   - Я всегда любил детей, - слышу сквозь сон голос Арвина.
   О чем это он? Сельва - и дети... Хотя Ная порой совершенно невозможно понять.
   Дети... Горе это или счастье? Бывает, мне становится жалко, что у меня нет детей. Может быть, тогда жизнь приобрела бы какой-нибудь смысл? Тогда бы растворились в прошлом жирное чудовище Страд, пропавшие секретные документы, сельва, ее обитатели - жалкие и великие одновременно...
   Вздыхает во сне Вако. Он приоткрывает глаза, и между набрякшими веками проскальзывают желтоватые молнии белков. Несчастный, всеми презираемый Вако.
   Храпит во сне капрал, надвинув каску на длинный прямой нос. Сейчас он похож на спящего после смены работягу. Руки с набухшими венами мелко подрагивают. Да и сама сельва ничем не напоминает страшилище с острыми клыками, паучьими лапами и шевелящимися лианами вместо волос.
   Ночь полна очарования.
   Вако опять вздыхает и скрипит зубами. Наверное, снится, что на голову ему опять падает тяжелая стальная балка. Вако смеется при виде чужих страданий, потому что в жизни у него было слишком много своих.
   А вот Арвин ему завидует. Да, да! Железный Арвин завидует дураку Вако. Никто этого не замечает, кроме меня. Он завидует тому, что разум Вако не способен в должной мере воспринимать опасность! Вако не боится смерти, вернее, почти не думает о ней. Най же наполнен страхом, как сосуд водой.
   Почему же никто, кроме меня, не замечает этого? Может быть, потому, что я единственная женщина в этой обреченной экспедиции?
   Смертники... Костер в сельве. К нему жмутся грязные оборванные люди. Все они очень разные, и мечты у них разные, как потолки в наших домах. У одного мечта большая, у другого - крошечная, но не менее желанная. И каждый надеется, что исполнится именно его, и никто не догадывается, что совсем скоро осуществится намерение маленького жирного человека по имени Страд.
   Пора.
   Встаю, пересекаю круг оранжевого света и вхожу в заросли кустарника. Кажется, никто не проснулся.
   В ветвях резко кричит невидимая птица.
   Лен Брас
   В ветвях резко кричит невидимая птица.
   Открываю глаза и трясу головой, чтобы отогнать ночное видение.
   Все-таки я заснул. Сказалась усталость, огромное нервное напряжение.
   Странный мне приснился сон.
   Окраина большого города. Пустырь, заваленный ржавыми санками и полиэтиленовыми пакетами. Ночь, но на горизонте еще сохраняется малиновая ниточка заката. На темном фоне неба угадываются бетонные обелиски небоскребов. Не светится ни одно окно. Все жители вываливают на улицу. Они стоят по колени в мусоре, раскрыв рты и задрав головы.
   По небу огненными росчерками проносятся падающие звезды. Холодные, колючие, рождающие озноб.
   Вот одна просвистела над головами и упала в груду консервных банок.
   Люди бросаются наперегонки, и через мгновение кто-то поднимает в вытянутой руке огромный сверкающий бриллиант.
   Звездный дождь усиливается. То тут, то там на землю падают прекрасные голубые кристаллы. Вскоре каждый становится обладателем по крайней мере пяти-десяти камней.
   И только у меня ничего нет.
   Алмазный ливень закончился. Все смеются, указывая на меня, а я большой, усатый, но в коротких детских штанишках и с бантиком в волосах стою и размазываю слезы по щекам.
   Кто-то, сжалившись, кидает мне крошечный бриллиантик. Я подхватываю его на лету и крепко сжимаю в потном кулаке.
   И вдруг на небо выплывает большое багровое солнце. Только что его не было, и вот оно в зените. Свет его заливает пустырь, и... кристаллы на глазах испаряются.
   Люди кричат, рыдают. Еще бы - они лишились своего неожиданного богатства.
   Я разжимаю руки и улыбаюсь: мой бриллиантик цел и весело подмигивает гранями.
   А ведь это самое главное - быть маленьким, зато целым!
   Чудной сон. Хотя... Все верно, все правильно.
   В концерне кто-то придумал про меня глупую шутку, что, мол, если мне вручить чемодан казенных денег, приготовить самолет, документы, визу в государство, не выдающее преступников, то я поблагодарю за заботу и отнесу чемодан финансовому директору.
   Каждый паршивый клерк считал своим долгом рассказать эту глупость своей подружке.
   Хотя почему глупость? Сколько было таких, которые сломали себе шею в погоне за падающими звездами. Где их гигантские алмазы? Растаяли. А мой маленький бриллиантик жив!
   Как же болит грудь! Будто раскаленная игла вонзается между ребер. Стихнет - и забываешь о ней, проснется - и страшно пошевелиться.
   Кто-то дергает меня за штанину. Это Вако.
   Преданное серенькое существо. За свои триста золотых с ножом на танк бросится. Как я к нему отношусь? Да никак. Служит, и достаточно. Главное в работнике - честность и добросовестность.
   Лицо Вако вымазано сажей, волосы всклокочены, в них копошится целое стадо клещей. Он что-то шепчет, тыча пальнем в сторону зарослей колючки.
   Неужели застукал?!
   Стараясь не шуметь, вылезаю из-под плащ-палатки. Оглядываюсь. Все спят, нет только Келин.
   Невероятно! На нее и не подумаешь - такая тяхоня, одинокая, беспомощная... Бедный наш мир! Куда мы катимся?
   Прохожу между храпящим Пихрой и биологом. Даже Арвин и тот задремал, уронив голову на автомат.
   За ночь возле костра выросла какая-то странная шевелящаяся трава. Пучки оканчиваются метелками, вращающимися из стороны в сторону, будто локаторы. Раздумывать, опасна она или нет, некогда. Проскакиваю освещенный участок и ныряю в кусты. Шипы раздирают лицо, но я не обращаю внимания. Сзади бесшумно скользит Вако. Темень кромешная, только пиявки мерцают в траве размытым призрачным светом.
   Наконец небольшая прогалина. У ствола поваленного дерева - женская фигурка. Мне не видно, что делает Келин, но догадаться совсем нетрудно. Скорее всего, в руках у нее маленькая коробочка с кнопкой и тонкой антенной-усиком - передатчик-маячок.
   Те, кто задумал нашу экспедицию, еще там, на Эсте, дома, предполагали, что в ее состав может быть внедрен агент конкурирующей фирмы Страда.
   Сначала я грешил на капрала, потом - на Арвина, носильщиков. Носильщики погибли, но чувство опасности не исчезло. Оказалось - Келин... Очень тонкий ход: женщина при всех равных условиях всегда внушает меньше подозрений.
   Еще несколько дней, и всем нам была бы крышка!
   Над головой привидением проносится белая летучая мышь.
   Я невольно вздрагиваю.
   Келин Квинн
   Я невольно вздрагиваю.
   Это всегда пугает, когда в темноте что-то движется быстро и бесшумно.
   Нажимаю кнопочку. Та, та, та-та-та. Маячок кажется мертвым, но я знаю, что антенна его посылает в ночную черноту короткие сигналы.
   Та, та, та-та-та.
   Каждое нажатие кнопочки сокращает срок жизни Ная и капрала, Вако и Илма. Но самое удивительное, что меня это волнует меньше, чем можно было бы ожидать! Наверное, и жалость может устать, как устают руки от непосильной работы. А может, я постепенно превращаюсь в жестокое, не знающее пощады чудовище!
   А ведь недавно все было иначе.
   С чего же это началось? С документов? Нет, раньше. С того, что мне повезло и я нашла работу.
   Как мне завидовали приятельницы! Еще бы: секретарша владельца известной в стране фармацевтической фирмы!
   Господин Страд показался мне эксцентричным, но добродушным толстяком. Он всегда улыбался и шутил.
   Итак - неплохо оплачиваемая работа, добряк хозяин... Кто бы мог подумать, что все так страшно кончится?
   Я была на седьмом небе от счастья. Это нетрудно понять, если три года просидеть без работы на хлебе и воде. Бесконечные серые очереди за продуктовыми талонами, крохотные сырые клетушки, случайная черная работа...
   Мои обязанности в фирме были несложными. Я даже удивлялась, за что же мне платят такие деньги. Правда, казалось странным одно: условием моего найма было проживание в стенах фирмы... Зачем? Почему? Господин Страд объяснил, что это вынужденная мера для предупреждения утечки промышленных секретов. С другой стороны, меня это вполне устраивало: миленькая бесплатная комнатка со всеми удобствами... В городе же меня никто не ждал. Родители умерли много лет назад, родственников не было, а человек, два года считавшийся моим мужем, устав от безденежья и хозяйственных хлопот, исчез из моей жизни так же стремительно, как и ворвался в нее. Любила ли я его? Наверное, нет. Я, конечно, плакала, но скорее потому, что так положено, чем от горя или отчаяния.
   Словом, некоторое время все шло очень хорошо. Служба, уютная комнатка, книги, телевизор. Мне не было скучно. Наоборот. Устав от жизненных невзгод, я отдыхала за крепкими и надежными стенами фирмы. Конечно, я не собиралась оставаться там навечно. Накопить денег и начать новую жизнь - вот что было моей щелью.
   Но настал день, разрушивший мой маленький теплый мирок, бросивший меня в сельву, заставивший пойти против совести.
   Я и не подозревала, что это конец.
   Конец!
   Вако
   Конец!
   Келин закончила передачу, но почему-то остается сидеть на поваленном дереве.
   Вообще-то она ничего, красивая! Только я перед женщинами робею. Они будто из другого теста. При них я и двух слов связать не могу: заикаюсь, краснею, мычу. И они меня не любят. Нос воротят. Говорят, что дурак неотесанный. А чем я хуже того же Пихры?
   А Келин красивая! Я бы ей, пожалуй, дал золотой, а может, и целых два из тех трехсот, что мне Брас обещал...
   Нет, не дам! Зачем ей деньги? Ведь ей и так конец. Убийц на нас хотела навести! Плакало бы тогда мое золото. Хоть и красивая, а такая же, как девицы в кабаке Тонца: зазеваешься - облапошат в момент!
   - Вперед, - говорит Брас и толкает меня в спину.
   Бросаюсь в кусты. Ветки трещат, но Келин как будто и не слышит ничего.
   Подбегаю к ней и начинаю выкручивать ей руки. Какие они тонкие, словно и не человеческие вовсе...
   Подходит Брас и включает фонарик.
   - Как же так, Келин? - спрашивает он, выворачивая ее карманы. По-моему, в ваши обязанности не входит ведение радиопередач. Или вам доплачивают, как радисту?
   И что за дурацкая манера задавать вопросы, когда и так все ясно? Чего тянуть?
   - Так что же вы молчите, милочка? Вам ведь есть что рассказать.
   Келин не отвечает. В электрическом свете лицо ее словно присыпано мелом. Голова запрокинута, рот открыт. Глаза - дикие, как у кошки, которой подпалили шерсть...
   С чего это я взял, что она красивая?
   - Молчите? - говорит Брас и щелкает лезвием складного ножа. - По векселям надо платить. Даже если вы женщина.
   Зрачки Келин превращаются в черные монеты. Она дергается и вдруг начинает кричать - тонко и жутко, как птица, укушенная говорящим скорпионом.
   - Тихо! - шипит Брас и пытается заткнуть ей рот.
   Поздно! Кусты раздвигаются, и на поляне появляются Илм и Арвин с фонарями в руках.
   Келин уже не кричит, она мешком повисла в моих объятиях.
   Брас вне себя от злости. Еще бы! Одно дело убрать человека по-тихому и все списать на сельву, другое дело - при свидетелях.
   Илм смотрит на нас, выкатив глаза. Руки его разжимаются.
   Фонарь падает на землю.
   Буфи Илм
   Фонарь падает на землю.
   Боже мой! Что эти негодяи делают с Келин?!
   Бросаюсь вперед и бью Вако в его расплющенный нос. Он даже не покачнулся: рычит и наносит мне удар ногой. Падаю, но тут же поднимаюсь. Чьи-то цепкие руки хватают меня за локти и прижимают их к бокам.
   Оборачиваюсь и вижу широкое лицо Браса. Ночь смазывает черты, но все равно чувствуется, что он зол и напряжен. Пытаюсь вырваться, но Лен намного сильнее меня.
   А мерзавец Вако продолжает держать в объятиях бесчувственную Келин. Она в его руках, как крошечная лань в когтях тигра.
   Что с ней хотели сделать? Ночью, в джунглях...
   Арвин стоит и непонимающе крутит головой. Огонек его сигареты бросает рубиновые блики на скуластое бородатое лицо.
   - Най! - кричу, стараясь вырваться из лап ботаника. - Помогите! Они же убьют ее!
   Проводник еще несколько секунд стоит в нерешительности, затем медленно подходит к Вако и говорит тихо, но с угрозой:
   - Отпусти. Слышишь?!
   Вако рычит, но женщину не отпускает. Он смотрит на Браса, словно спрашивая, как ему поступить.
   И вдруг я чувствую, что руки мои свободны.
   - Брось ее, Вако! - приказывает Лен и устало опускается на траву.
   Вако разжимает объятия, и Келин валится на землю. Белые волосы рассыпаются по плечам.
   - Что здесь происходит, черт побери?! - кричу я, бросаясь к лежащей женщине. - Что вы хотите от этой несчастной? Объясните наконец, Брас!
   Ботаник роется в кармане, вытаскивает из его глубин стеклянный цилиндрик, вытряхивает на ладонь таблетку и, сморщившись, глотает ее.
   - Если бы не мы, эта "несчастная" женщина отправила бы всех нас на тот свет и глазом не моргнула, - говорит он, убирая таблетки обратно. Она же подсадка!
   В голове крутится разноцветный хоровод, будто мозги заменили опилками и они утратили способность соображать.
   - Ничего не понимаю... Какая подсадка? При чем здесь Келин? растерянно спрашиваю я. Просыпаются смутные подозрения. Мне становится страшно, и я глушу их.
   Брас молчит. Он о чем-то размышляет.
   - Пойдемте к костру, - наконец говорит он и тяжело встает, прижимая руку к груди.
   Вако ухмыляется и мгновенно исчезает в зарослях. Арвин курит как ни в чем не бывало. Он затягивается глубоко, с присвистом, и, как всегда, обводит джунгли подозрительным взглядом. Равнодушие его напускное. Происшествие волнует его не меньше, чем всех остальных.
   Беру Келин на руки и осторожно иду к лагерю. Она маленькая, трогательная, как спящий ребенок. Пряди белых, с золотым отливом волос цепляются за ветви и шипы. Глаза закрыты, поэтому лицо в темноте кажется сплошным размытым пятном.
   Почему Брас назвал ее подсадкой? Да и что значит - подсадка? Что же ты сделала, Келин? В чем твоя вина? Жила ты на Эсте и, наверное, не подозревала, что существует страшная планета Ферра. Что забросило тебя сюда, что заставило погрузиться в мир сельвы, страшный не своей природой, а своими людьми?
   Келин очнулась!
   Она открывает глаза и удивленно смотрит мне в лицо. Наконец память возвращается к ней, и взгляд ее мутнеет. Исчезает чувство и мысль, остается одна пустота, бездонная, как космос. Или мне это чудится? Ночь всегда меняет смысл происходящего...
   Что же со мной случилось?
   Нет, я, конечно, вступился бы за любую женщину, будь она даже уродливой старухой. Но Келин... Келин - это другое. Почему мне радостно нести ее на руках, прижимать к груди?
   Может быть, она мне просто нравится? Но мне нравились многие женщины. Ими я любовался, а Келин хочется защищать.
   Неужели надо было попасть в сельву, чтобы испытать такое?
   Кусты расступаются, и мы выбираемся к лагерю. Костер прогорел до углей. Голубая трава сплелась в живой шевелящийся ковер. Тонкие усики обвили сапоги храпящего капрала. Наверное, это не опасно, раз Арвин так спокоен.
   Брас и Вако уже расположились на своих вещмешках. Бако доволен. Он грызет галету и прихлебывает кипяток из кружки. Брас раздражен. Он хмурится и мнет в руках противомоскитную сетку. Лоб прорезали тяжелые морщины, подчеркнутые красноватым отсветом углей.
   Осторожно опускаю Келин на плащ-палатку. Она смотрит на меня, но, по-моему, не осознает, кто стоит перед ней.
   - Итак, - говорит Брас, хлопая себя по коленям. - Вы хотели узнать, что здесь происходит? Ну что ж. Пожалуй, больше нет смысла скрывать.
   Вако роется в карманах, достает кусок сахара и начинает с хрустом грызть.
   Арвин Най
   Вако роется в карманах, достает кусок сахара и начинает с хрустом грызть.
   Подхожу к Пихре и с трудом расталкиваю его. Пусть тоже послушает, ему полезно. Охрана как-никак: должен же знать, кого и от чего охранять.
   Капрал продирает глаза и задумчиво трет поясницу.
   Буфи Илм на взводе. Ярость душит его. Справедливая ярость, как ему, наверное, кажется.
   Бедный ребенок! Он продолжает жить по законам Эсты, хотя и на самой Эсте эти законы не соблюдаются.
   - Так что же произошло? - прорывает наконец Илма. - В чем провинилась Келин?
   - Провинилась? - хмыкает Брас.
   Хитрец! Думает, назвался ботаником - и всех обвел вокруг пальца.
   - Если это называется провинностью, то я тогда не представляю, что такое преступление.
   Келин лежит на накидке и глядит в небо. На лице ее такое равнодушие, будто все происходящее ее совершенно не касается.
   - Как вы думаете, что это такое? - ехидно спрашивает Брас. Пудреница или губная помада?
   Он разжимает руку и демонстрирует нам небольшую коробочку с длинным усиком-антенной.
   С Пихры слетают остатки сна. Не веря, он внимательно рассматривает передатчик. Удостоверившись, что никто не пытается его надуть, он поворачивается к Келин и сверлит ее взглядом.
   Я, конечно, тоже удивлен, но нельзя сказать, чтобы очень сильно. Чего-то подобного я ожидал с тех самых пор, как догадался об истинной цели экспедиции.
   - Так что же это такое, благородный рыцарь? - ерничает Брас. - Не знаете! Еще бы! Откуда прославленному биологу знать, что эта маленькая, безобидная на вид коробочка - передатчик-маячок, при помощи которого очаровательная Келин намеревалась отправить на тот свет всю нашу дружную компанию.
   У Илма такой ошарашенный вид, будто в супе ему попалась летучая пиявка. Он смотрит на Келин, но та молчит, уставившись в пустое и черное небо.
   - Как же можно навредить экспедиции при помощи передатчика? - наивно спрашивает Буфи.
   - Просто. Чрезвычайно элементарно! Представьте себе: мы идем по сельве, на своей шкуре проверяя все ее ловушки и капканы. Мы прокладываем путь - тропу, более или менее безопасную для движения. И вот на хвосте экспедиции повисла другая, конкурирующая группа. Пеленгуя маячок, она идет по проторенной тропе. У наших преследователей нет карты, но с помощью Келин и ее верного передатчика мы сами, не подозревая об этом, ведем их, куда нужно. А там, на месте, - как в плохом детективе: внезапное нападение, изрешеченные трупы, о которых никто никогда не узнает... А то, что по праву должно достаться нам, попадет в руки конкурентов.
   Илм трет лицо руками:
   - Ничего не понимаю. Какие конкуренты, какая цель... У нас же обычный научно-исследовательский поиск...
   Брас бросает в рот еще одну таблетку. Ему требуется время на размышление. Наконец он решается:
   - Ну что ж. Мы забрались слишком далеко, чтобы что-то скрывать друг от друга. Видите ли, Буфи, экспедиция - всего лишь ширма для одного рискованного, но весьма доходного предприятия. Вы, наверное, уже догадались, что я не ботаник. Я сотрудник известного на Эсте концерна, имеющего свои интересы на Ферре.
   Брас с хрустом разгрызает таблетку. Он ждет вопросов Илма, но биолог молчит, теребя завязку вещмешка.
   Лен Брас тяжело вздыхает и спрашивает:
   - Вы слышали что-нибудь о Дереве? О Дереве Жизни?
   Илм утвердительно кивает.
   Еще бы! Кто на Ферре не слышал об этом легендарном растении? Бродяги-охотники, всю свою короткую жизнь проводящие в сельве, рассказывают, что где-то в глубине лесов и болот у аборигенов есть храм, в котором растет странное дерево, приносящее бессмертие.
   Никто никогда его не видел. Это тайна, которую аборигены не выдадут даже под пыткой. Можно только догадываться, как Дерево дарит бессмертие. Вся Ферра верит в существование Дерева Жизни.
   - Так вот, - гремит Брас, решительно разрубая воздух ладонью. Промышленное производство нектара бессмертия сулит огромные прибыли. Кто же не заплатит деньги, чтобы жить вечно? Дерево - вот истинная цель нашего похода! Моя задача - найти его и тщательно исследовать.
   - А карта? - подает голос Пихра. Чувствуется, что этот вопрос его очень волнует.
   - Есть карта, - Брас хлопает себя по нагрудному карману.
   - Откуда?
   Лен разводит руками и улыбается. Секреты фирмы не выдаются.
   - Зачем же вам понадобился я? - спрашивает Илм. Он раздавлен. Наверное, в его понятии о порядочности не входит обман.
   - Для конспирации, друг мой! - быстро отзывается ботаник. - Для конспирации. Конкуренты не дремлют, в чем вы смогли сегодня убедиться, и имя Буфи Илма широко известно в научных кругах. Это гарантия! Кому придет в голову, что ваша экспедиция отправится разыскивать Дерево?
   Лен Брас тонко хихикает, и смех этот не вяжется с его крупной фигурой.
   - Кроме меня, сотрудников концерна в экспедиции нет. Большее число агентов - больший риск. Повышается вероятность попасть под наблюдение и навести людей Страда на карту. Я один. Я единственный, кто знал о настоящей цели путешествия, хотя, полагаю, Арвин и Пихра со временем обо всем бы догадались.
   Он, как всегда, прав, наш дорогой лжеботаник Брас. Конечно, я и капрал быстро сообразили, что к чему. Обмануть человека, почти всю жизнь прожившего среди лиан-удавок и говорящих скорпионов, трудно. Подозрительность впиталась в наше сознание, в каждую клетку мозга.
   Неприятно чувствовать себя обманкой, маскировочной сеткой, под которой скрывается совсем не то, что должно. Буфи Илм уничтожен. Скомкан и выжат, как использованное полотенце. Он настолько жалок, что даже Брас чувствует что-то вроде вины перед ним.
   Лен вздыхает и говорит:
   - Мне очень неприятно, поверьте. Я ведь заплатил тоже немалую цену: лишился имени и даже своей внешности. Этого требовало дело...
   - Если бы не желтая пыльца, можно было бы за пару часов добраться до храма на вертолете, - вздыхает Пихра. - Но эта мерзость не дает работать двигателям.
   - Если бы не пыльца и ее способность забивать двигатели, Дерево уже давно разыскали бы! - огрызается Брас.