Климов Александр. Сельва

Климов Александр
Сельва

   Александр КЛИМОВ
   СЕЛЬВА
   Фантастическая повесть
   ОГЛАВЛЕНИЕ:
   Арвин Най
   Капрал Пихра
   Буфи Илм
   Лен Брас
   Келин Квинн
   Вако
   Лен Брас
   Буфи Илм
   Келин Квинн
   Лен Брас
   Келин Квинн
   Вако
   Буфи Илм
   Арвин Най
   Келин Квинн
   Буфи Илм
   Вако
   Келин Квинн
   Капрал Пихра
   Арвин Най
   Лен Брас
   Арвин Най
   Капрал Пихра
   Буфи Илм
   Капрал Пихра
   Арвин Най
   Капрал Пихра
   Арвин Най
   Буфи Илм
   Капрал Пихра
   Арвин Най
   Капрал Пихра
   Арвин Най
   ________________________________________________________________
   Арвин Най
   Скорпион ухватил клешней голенище сапога, лениво взмахнул колючкой и нараспев произнес:
   - Вечерним сумеркам приятен чайной розы аромат. Здравствуйте! Почешите мне за ушами.
   По дубленой коже сапога побежала янтарная маслянистая капелька яда.
   Скорпион крупный, размером с кошку или комнатную собачонку. Под бурым просвечивающим панцирем угадывается бьющаяся спираль мозга. А может, это и не мозг вовсе, а что-нибудь другое. Например, желудок. Просто охотники и лесорубы так решили: спираль - мозг, и баста! А ученых на Ферре нет. Какой дурак сюда по доброй воле сунется?
   - Восход встречает нас косою смерти острой, - ноет скорпион и снова тычет в голенище загнутым острым жалом. - Почешите мне за ушами!
   Никаких ушей у него, конечно, нет. Как говорит и зачем - тоже не понятно. Но хорош! За такого красавца перекупщики отвалят монет десять, а то и двенадцать. На Эсте они в большой моде. Дамочки от них без ума: "Ах! Посмотри, дорогая! Это говорящий скорпион с Ферры! Муж купил его за бешеные деньги, но я не жалею. Он очень милый. Мы зовем его Пуппи!.."
   Десять монет, конечно, жалко, но ничего не поделаешь. Не тащить же его с собой.
   Достаю тесак и рассекаю скорпиона пополам. Хвост падает в траву и начинает дергаться, стреляя фонтанчиками яда. Клешня еще долго волочится за сапогом, пока идущий сзади капрал не наступает на нее.
   Поляна заканчивается, и мы вновь углубляемся в джунгли. Сельва, как всегда, встречает безмолвием, влажным удушливым мраком и огромными стаями летающих клещей. Пиявки тысячами вылезают из трясин и черных пузырящихся луж.
   Откуда-то из болот разносится жуткий протяжный вой. Я останавливаюсь, и капрал, налетев на меня, бьет в спину дулом огнемета. Но мне не больно. Мне страшно. Так страшно, что начинает кружиться голова. Ужас - мой вечный спутник. А может - друг? Наверное, только благодаря ему я еще и жив. Странно... Он не дает мне погибнуть и в то же время душит меня, как живая лиана - медленно, но неотвратимо.
   В поселке меня называют счастливчиком, железным парнем, и никто не догадывается, что я пропитан страхом, как губка водой.
   Никому не признался бы в этом, но себя обманывать глупо. И так кругом слишком много лжи.
   Опять этот вой! Что там, в дымящейся трясине? Что-то новое? Родившееся вчера или секунду назад?
   Надо идти, но ноги мои деревенеют. Руки мертвой хваткой сжимают теплую и влажную сталь автомата. Я ощущаю опасность кожей, каждым волоском, и чувство это настолько велико, что хочется бросить все: экспедицию, деньги и даже бессмертие - и бежать, бежать! Забиться в дупло, зарыться в землю... Но и это не поможет.
   Кто-то хлопает меня по плечу. Это капрал.
   - Что остановился, герой? - шипит он мне в лицо. Его глаза - желтые, с красными прожилками оказываются прямо против моих. - Испугался, проводник? Струсил?
   Страх уже отпустил. Разворачиваюсь и бью Пихру под ложечку. Бью спокойно, равнодушно, но достаточно сильно.
   Капрал, как куль с трухой, валится в хлюпающую грязь. Лицо его синеет, рот судорожно открывается и закрывается.
   Между нами, словно из-под земли, вырастает ботаник. В огромном кулачище зажат тесак.
   - Тихо, вы, петухи! - кричит он. Шея багровеет, раздувается, налезает на воротник. - Нашли, где счеты сводить!
   Лаборантка Келин Квинн опускается на землю. Она устала, и ей на все наплевать. Биолог словно проснулся. Он ничего не понимает и лишь трет носовым платком стекляшки очков. Лохматый узкоглазый Вако улыбается и ковыряет в ухе. Он всегда улыбается, когда назревает драка.
   - Арвин! - сипит ботаник, как прохудившаяся покрышка. - Брось свои штучки, а то пожалеешь! Пока я начальник экспедиции...
   Я ухмыляюсь и отворачиваюсь.
   Куда они без меня? Без Арвина Ная они - покойники! Сельва шутить не любит. Молиться на мой страх должны!
   Капрал поднимается. В груди у него что-то булькает и клокочет. Глаза побелели от злости.
   Нет, лично против него я ничего не имею. Мне нет дела до Пихры, как и до всего экспедиционного корпуса. А что взбучку получил - сам виноват: нечего угадывать то, в чем человек может признаться лишь самому себе. Да и то не всегда.
   - Ну ничего, это тебе зачтется, - хрипит Пихра.
   Врет! Пока мы в сельве, он меня и пальцем не тронет!
   Сзади раздается уханье и повизгивание. Трудно поверить, но это смех! Вако веселится, тыча пальцем в заляпанное грязью лицо капрала. Он слабоумный, и у него свои понятия о юморе.
   Келин начинает плакать. Голова ее дергается, плечи трясутся.
   Сумасшедший дом.
   И вдруг из болот снова доносится тот жуткий вой. Стена кустарника колышется, взметая облака желтой цветочной пыльцы.
   Капрал Пихра
   Стена кустарника колышется, взметая облака желтой цветочной пыльцы.
   Стараюсь не дышать, но она, как живая, заползает в легкие, режет глаза. У носильщика горлом идет кровь.
   Мне тоже не легче. Кажется, что в грудной клетке поселился еж, и он ворочается, ворочается, пытаясь найти путь на свободу.
   Но ничего! Скоро все будет по-другому! Дерево вылечит мои больные легкие. Оно одно может помочь мне. И тогда - прощай, Ферра, мир гниющего леса и желтой ядовитой пыльцы. Я увижу моих малышей! И Марцию... Ведь они ждут меня. Пусть кто-нибудь посмеет сказать, что нет!
   А из болота опять доносится рев. Кустарник уже не шевелится, но нам все равно чудится, что в нем прячется что-то большое и темное.
   Най опять окаменел. Жаль, что с ним нельзя расправиться прямо сейчас. Без его нюха нам не выпутаться. Но он еще свое получит; дай только до Дерева добраться!
   Вако - слабоумный, в сапогах и рваной куртке на голое тело, тоже слышит рев и сразу перестает смеяться, как будто в рот ему забили пробку. В поселке кланялся мне в пояс, а тут надо же, осмелел! Смеется! Не иначе, поддержку ботаника чует.
   Ну что ж. И это припомним.
   А Най все стоит в параличе. Хорош проводник: с места не сдвинешь. Правда, везучий он, ничего не скажешь. Столько лет в сельве - и до сих пор жив! Но негодяй, конечно, как и все кругом.
   - Ну что, идем? - спрашиваю, ни к кому в отдельности не обращаясь. Или так и будем до ночи стоять?
   Проводник молчит, к чему-то прислушивается, а все смотрят ему в рот, словно оттуда того и гляди выскочит золотая монета.
   Бунтарь! На Эсте участвовал в беспорядках, был отправлен на Ферру, чтобы воду не мутил, а туда же - пророка из себя корчит!
   Ну, с этим пора кончать. Пока Най размышляет, джунгли прихлопнут нас и мокрого места не оставят.
   Отталкиваю носильщика и выхожу вперед. Арвин что-то кричит, но я не слушаю. Тоже не мальчик, знаю, что делать!
   Поднимаю дуло огнемета, открываю кран и щелкаю разрядником.
   Тонкая, ослепительно белая нитка вылетает из раструба и разрастается в бушующий огненный цветок. Наступаю на кусты, передвигая дуло слева направо. Шланги хлопают по бедрам, ресницы скручиваются от нестерпимой жары. Оранжевый смерч гуляет по болоту, бенгальскими огнями разлетаются во все стороны горящие насекомые. Трясина закипает. В ней что-то ворочается, стонет, но в конце концов затихает.
   Вот и все. Только голова немного кружится, будто я охмелел от собственного могущества. И баллоны стали легче, но их содержимого еще хватит, чтобы устроить не один такой фейерверк.
   На месте кустов и болота - ровная площадка засохшей растрескавшейся грязи. Над сельвой тянется длинный язык гари. Запах такой, словно подожгли огромную кучу мусора. И чего было думать? Уничтожить - и дело с концом!
   Все уставились на результаты моей работы, будто перед ними не какая-то выжженная яма, а по крайней мере россыпь изумрудов пополам с шевелящимися гадюками.
   - Кретин! - бросает мне Арвин Най. Я кидаюсь на него, но кто-то мягко останавливает меня за руку. Это Буфи Илм.
   - Напрасно вы это сделали, Пихра, - говорит он, стаскивая с носа очки и подслеповато глядя мне в лицо. - С сельвой нельзя так. Она не терпит грубости. Сейчас наступит реакция, и мы даже представить себе не можем, в чем она проявится. Я же объяснял вам: уничтожьте травинку, крохотный листик, и что-то неуловимо изменится вокруг вас! Вы же сожгли целую стену кустарника...
   Умник! Порой мне невыносимо хочется схватить его за жиденькие волосы и стукнуть лбом о землю, чтобы наконец объяснить ему, где он находится. Богатому мальчику захотелось приключений, и он не успел оглянуться, как оказался на Ферре, по уши в грязи, со всяким сбродом в одной упряжке. Да ведь не поймет...
   Я ненавижу их - сытых, гладеньких. Биолога Илма, сочиняющего бредовые теории и не замечающего, сколько злости накопилось вокруг него, и Келин куклу с пустыми глазами, и ботаника Браса, хотя он такой же ботаник, как я белошвейка. Они могут вернуться домой, на Эсту. Дерево для них - только путь к большим деньгам, славе, положению в обществе. Для меня же оно единственная возможность вернуться к моим малышам. Вако, Най и носильщик люди грубые, жестокие, но они так же, как и я, прикованы к Ферре спорами, превратившими их легкие в кровоточащий панцирь, не способный дышать чистым воздухом. Они - свои, как бы плохи они ни были.
   А эти... Сделают свои деньги и улетят на Эсту, где нет ни болот, ни сельвы, ни желтой пыльцы.
   Но и я непрост! Я тоже улечу! Чего бы мне это ни стоило. Ползком, но доберусь до Дерева! Ведь на Эсте меня ждут дети и Марция. И пусть кто-нибудь попробует сказать, что нет!
   - Болото не обойти, - говорит Най, щелкая затвором автомата.
   Буфи Илм
   - Болото не обойти, - говорит Най, щелкая затвором автомата.
   Арвину можно верить. Не знаю уж, чем это объясняется, но у него поразительно развито чувство опасности. И если он утверждает, что другой дороги нет, значит, так оно и есть.
   Трогаемся вперед, пуская в авангарде носильщика. Бедняга побелел от страха. Он что-то лопочет на жаргоне феррианских лесорубов, но от волнения проглатывает окончания, и разобрать, что он говорит, совершенно невозможно.
   Чудовищный порядок - пускать вперед носильщиков, проверяя на них опасные тропы. Пускай он наименее ценный член экспедиции, разве от этого ему меньше хочется жить? Сколько раз я пытался убедить Лена Браса, что такого понятия, как ценность, применительно к жизни человека просто не может существовать. Но Брас лишь кисло улыбался и разводил руками: "Так принято..." Страшные слова. Страшнее всех ужасов сельвы вместе взятых.
   А может, под маской рационализма прячется элементарная трусость? Но тогда я - первый среди трусов, потому что мне тоже жалко своей жизни и я ничего не делаю, чтобы изменить этот варварский порядок.
   Да и так ли кровожадна сельва? Еще на Эсте, пытаясь изучать Ферру по документам, образцам и фотографиям, я догадался, что сельва - не просто бескрайние болотистые джунгли. Все наводило на мысль, что это какая-то сложная сбалансированная система, в которой каждая травинка, листок, мошка - на своем и только своем месте. Стоит им исчезнуть, и их тут же заменит что-то другое. Это может быть нечто совсем безобидное - новое дерево, необычный цветок, но в результате такой замены может появиться и говорящий скорпион, и живая цветочная пыльца, и лиана-удавка. Функциональная связь между травинкой и чудовищем не прослеживается, но это вовсе не значит, что ее нет. Сельва латает раны, нанесенные человеком, и ей, конечно, виднее, как это сделать.
   Человек же в джунглях - инородное тело, но настолько крохотное, что Ферра скорее всего и не подозревает о его существовании. Лиана-удавка не предназначена для ловли людей. У нее свои, не известные нам функции, правда, от этого она не становится менее опасной. Аборигены - частица сельвы, микроскопический ее винтик, а разве машина станет разрушать деталь самой себя?
   Носильщик нехотя ступает на спекшуюся землю. Капрал подталкивает его дулом огнемета. Пихра жесток, но, по-моему, он глубоко несчастный человек, от горя своего опустившийся, теряющий доброту, как воздушный шар подъемную силу. Но, может быть, я ошибаюсь, и он был таким всегда? Носильщик для него - насекомое, и даже хуже. Жук, повинуясь инстинкту, может и укусить, носильщик же под дулом огнемета и слова сказать не посмеет.
   Нет. Не верю!
   Носильщик шаг за шагом продвигается по черному хрустящему пеплу. Келин от ужаса и предчувствия беды закрывает лицо руками. Пряди светлых волос выбиваются между пальцами, как мягкие живые водопады. Куда ее занесло? Не могу поверить, что она добровольно работает в этом аду. Она не похожа на искательницу приключений.
   И вообще странно все это. Мы живем какой-то двойной жизнью. Похоже, что из них я один не представляю, что творится вокруг.
   Най стоит у края болота, положив искусанные клещами руки на автомат. Он смотрит куда-то вверх. Лицо его угрюмо и непроницаемо. Рыжая борода свалялась. В ней застряли кружочки высохшей ряски.
   Сильный человек, но его тоже что-то гложет, впрочем, как и всех на Ферре. Но разве узнаешь, что? Здесь надо жизнь прожить, чтобы понять этих странных людей. Для них мы чужаки.
   Най плотнее затягивает ремешки каски. Мне бы хотелось иметь такого друга. Только, похоже, в дружбе здесь не нуждаются.
   Поднимаю голову и тоже смотрю на джунгли.
   С деревьями определенно что-то происходит.
   Лен Брас
   С деревьями определенно что-то происходит.
   Сначала высокие и стройные, как свечи, они начинают изгибаться, кроны их разрастаются, образуя над болотом купол из ветвей. Стволы розовеют, покрываются чешуей с красными насечками. Листва редеет, сквозь нее виднеются громадные плоды с крупными шипами. Сверху, словно серпантин с рождественской елки, спускаются спирали воздушных корешков. Коснувшись земли, они проворно зарываются в грунт.
   Такого видеть мне еще не приходилось. Наверное, Пихра основательно растревожил сельву. Но время идет, а опасности не видно.
   Носильщик перешагивает через спутанные корни, стараясь по возможности не касаться гибких молодых побегов. Кажется, он и сам уже поверил, что опасность миновала. В начале пути у нас было шестеро носильщиков, теперь остался только один...
   - Назад! - раздается вдруг у меня прямо над ухом крик Ная. - Быстрее!
   Носильщик оборачивается и непонимающе крутит головой.
   Внезапно, будто крышка гроба, поднимается и отваливается в сторону пласт сухой земли. Еще один, еще!.. Все болото приходит в движение. Спекшаяся корка трескается, лопается, идет волнами.
   Носильщик, бросив поклажу, несется обратно. Он еще не понимает, что происходит.
   Я тоже не понимаю, да и не я один. Глаза Пихры вот-вот вывалятся из орбит. Келин сжалась в комок, словно маленькая испуганная зверюшка. Илм стоит, будто ему прострелило поясницу, и, трудно поверить, на лице его смесь страха и восхищения. Ей-богу, он самый ненормальный среди нашего бродячего бедлама.
   А вот Арвин сел на вещмешок и спокойно курит. Уж он-то знает, что произойдет через минуту. Нюх, как у собаки - старой, битой, стреляной, на своей шкуре узнавшей, чего стоит украденное мясо. Железный парень. Лучшего проводника никто не смог бы найти.
   Из трещин в земле начинают бить фонтанчики жидкой грязи. Она растекается, снова превращая поляну в непроходимое болото.
   Носильщик уже увяз по колено. Он пытается вырваться из трясины, но она засасывает его все глубже и глубже.
   Илм срывает с плеча моток веревки, дрожащими пальцами привязывает груз и бросает конец носильщику. Но веревка коротка: не хватает каких-нибудь двух-трех метров...
   Грязь прибывает. Еще мгновение, и над поверхностью болота виднеется лишь бритая голова. Как ни странно, носильщик не кричит. Глаза его полны не ужасом, а тоской. Тоской по жизни, пусть это всего лишь жизнь нищего работяги на зараженной спорами планете. Кажется, в этом биолог прав...
   Но мне нельзя размякать. Дело - прежде всего. Остальное - бред и чепуха!
   Вот и все. Сельва проглотила человека, и гром не грянул, и мир не рухнул...
   Арвин Най выплевывает окурок и встает.
   - Пойдемте, - говорит он, вытаскивая из мешка надувной плот.
   На сельву опускаются сумерки.
   Келин Квинн
   На сельву опускаются сумерки.
   Арвин запалил костер. Привал. Наконец-то можно остановиться.
   Меня опять знобит. Я так устала, что даже гибель человека меня почти не трогает. Нет, я, конечно, переживаю, но как-то не так, не по-настоящему.
   Две недели блуждаем по сельве. Наверное, даже к этому можно привыкнуть. Если не хочешь сойти с ума, надо отупеть до такой степени, чтобы уже ничто тебя не волновало. Должно быть, именно поэтому на Ферре все чуточку ненормальные.
   Как трудно порой разобраться в самой себе. Иногда мне кажется, что нет у меня людей ближе, чем Най, Пихра, Илм. Они такие разные, жестокие и добрые, внимательные и равнодушные... В их характерах перемешалось так много всего дурного и хорошего, что невероятно трудно выделить какое-нибудь одно, главное чувство, ведущее их по жизни.
   Порой же я их всех ненавижу. Эгоисты, черствые существа.
   Начинаешь разбираться в себе - и полный туман. Зачем живешь? Что заставляет тебя делать то, что человек просто не должен делать? Дни идут за днями, недели - за неделями, а ты словно прикован к креслу кинозала: смотришь и содрогаешься от увиденного, но разум твой ясен, и думаешь ты о своих повседневных делах, а не о страданиях киногероев.
   Самое мерзкое - это то, что люди даже в сельве остаются врагами. В сельве, где единственная возможность выжить - стать союзниками, сжаться в единый кулак.
   Мало увечий, наносимых джунглями, надо еще самим искалечить судьбы друг друга.
   Хотя какое право я имею судить этих людей?..
   Итак, привал. Можно отдохнуть.
   Вако
   Итак, привал. Можно отдохнуть.
   Костер разгорается, и все усаживаются кружком. Пихра стягивает со спины баллоны с горючей смесью и ставит их подальше от огня. Глаза у него желтые, как у кошки, и светятся в темноте. Боюсь я его, Пихру. Вроде здесь, в сельве, он не посмеет меня тронуть, а все равно боюсь.
   Най подкидывает в костер хвороста. Огонь вскидывается желтыми снопами. Смотреть на него весело. Он какой-то живой, беспокойный, изменчивый. Могу часами сидеть у костра, и ничего мне не надо. Даже боль в затылке утихает. Забываю, что я - голь перекатная, что в поселке меня презирают...
   Най протягивает мне флягу и закуривает папиросу.
   Арзин хороший! Он никогда меня не обижает. В поселке иной раз монетку подкинет, поинтересуется, как жизнь. А сам - такой рыжий, яркий, как пламя костра. Только глаза поблескивают, как зеленое стекло.
   Лен Брас тоже хороший, хотя он и не из наших. Дал мне целых десять золотых! Говорил: "Пойдешь со мной в экспедицию. Будешь мне помогать. Что скажу - делай без раздумий. Присматривай за остальными. Заметишь что-нибудь необычное - сразу ко мне. Вернемся - получишь триста золотых".
   Лен добрый! Триста монет!
   С ветвей валятся клещи. Они ползают по телу и щекочут. Голову опять сдавливает тисками.
   Это началось еще там, на Эсте.
   Родителей своих я не помню. Да и были ли они у меня?
   Вечно голодный, грязный, оборванный. Выпросишь монетку или украдешь что-нибудь - на то и живешь.
   Мальчонкой пошел на завод. Поставили меня на конвейер - механической отверткой затягивать болты на корпусах автомобилей. Работа адская. Даже сейчас вспомню - руки дрожать начинают. Чуть замешкаешься - уже новый корпус ползет, догонять надо. Крики, ругань, мастер с гибкой стальной линейкой... Смена кончится - только бы до кровати добраться. Идешь шатаешься.
   Года три я так проработал. А может, и все четыре, сейчас уже не помню. Пришел я однажды на смену, отвертку свою проклятую взял, только к линии стал - слышу: "Берегись!!!"
   Что дальше было - не помню. Уже в больнице рассказали мне, что балка крепежная с потолка сорвалась и краем - мне по голове. Чудом жив остался, врачи все удивлялись, макушку мою щупали, а там - вмятина на три пальца глубиной.
   Жив-то я остался, только уж лучше бы помер. Позабыл половину, что-то в мозгах сдвинулось, и боль страшная...
   Долго я в госпитале провалялся, а когда вышел оттуда, оказалось, что никому я не нужен. На завод обратно не взяли, говорят - здоровым мужикам работы не хватает.
   Голодал я месяца три и думал, что уж совсем конец, как вдруг на рынке услышал, что людей набирают для работы на Ферре. Что такое Ферра, я не знал, но решил, что это уж никак не страшнее, чем голод.
   Бросил я свои нехитрые пожитки - и на космодром. Там как раз транспорт с вербованными отходил. Сплошь горемыки - такие же, как я.
   С тех пор головной болью и мучаюсь.
   Костер затихает. Пора спать.
   Лен Брас
   Костер затихает. Пора спать.
   Спать... Когда же я последний раз спал? По-настоящему, глубоко, со снами? Наверное, еще дома, на Эсте.
   Нет. Никак не заснуть. Мучает один вопрос: "Кто?"
   Инструктора еще там, в центре подготовки, предполагали, что в группе пойдет кто-нибудь чужой. Теперь и я чувствую, что рядом - враг. Но кто?
   На привалах я незаметно осмотрел багаж и личные вещи членов экспедиции, но ничего подозрительного не обнаружил. И все равно чужой есть! Просто он очень осторожен.
   Арвин Най? Крепкий, немного странный парень... Нет, не похож на подсадку. Хотя... Что я о нем знаю? Много лет на Ферре, поразительное чувство опасности, остатки благородства и доброты... Разве это мешает за хорошие деньги завести экспедицию в дебри, а самому раствориться в сельве? Обратно без проводника не выберешься.
   Капрал Пихра? Туповат, зол и подозрителен. От такого можно всего ожидать. Но хитрости в нем - ни на грош. А главное оружие агента - именно хитрость. Правда, проскакивает в глазах капрала что-то такое, чему невозможно дать определение. Может, он вовсе не так прост, как хочет казаться, и в этом-то и заключается его хитрость?
   Буфи Илм? Известный биолог, обеспеченный человек, наука для которого не средство существования, а работа для души. Задумчивый взгляд, очки в тонкой золотой оправе... На такого подозрение падает в последнюю очередь. Но, может, в этом-то и заключается коварный ход конкурентов?
   Келин Квинн? Единственная женщина в группе. Красивая, не слишком умная, очень уставшая то ли от похода, то ли от жизни. Проверка не выявила ничего подозрительного, но... Только ли романтика позвала ее в джунгли?
   Вако? С этим проще. За свои триста монет он согласится работать на кого угодно. Правда... За пятьсот он с удовольствием продаст того, кто дал ему триста.
   Кто же еще? Носильщиков не осталось, так что...
   Но кто-то же рылся в моих вещах! Кто-то искал карту сельвы или другие документы, способные навести на Дерево!
   Кто же еще? Остался один я. Может, это действительно я?
   Надо заснуть, иначе так можно сойти с ума.
   Буфи Илм
   Надо заснуть, иначе так можно сойти с ума.
   Капрал привалился к стволу дерева и храпит так, что ветки трясутся.
   Счастливчик!
   Келин смотрит на малиновые угли, обняв колени руками. Она ничего не слышит, пребывая в каком-то своем, далеком от сельвы мире.
   Небо - черное, без единой звездочки. Невидимые цветы распространяют приторный аромат. В листве мелькают зеленые огоньки. Клещи щелкают челюстями, пытаясь прокусить плотную ткань комбинезона.
   От костра распространяется волна теплого воздуха. Трава и одежда подсыхают, и недовольные пиявки, шурша, уползают в болото. Где-то кричит беспокойная ночная птица.
   Брас и Вако о чем-то шепчутся, склонившись над раскрытым вещмешком. Вако, как всегда, гогочет, а Лен дергает его за рукав, чтобы не мешал спящим.
   Странный он какой-то, этот Лен Брас. И, конечно, вовсе не ботаник. Путается в названиях цветов, зато прекрасно разбирается в химии и обладает организаторскими способностями, более подходящими деловому человеку, чем ученому. Достойный противник!
   Что-то важное проходит мимо меня.
   Все стараются делать вид, что у нас обычная исследовательская экспедиция, но в то же время каждый знает, что это не так. Для простой научной экспедиции у нас удивительно строгий маршрут. Брас постоянно сверяется со своей путевой запиской, не расставаясь с ней ни днем ни ночью. У него есть цель, и мы движемся к ней на пределе человеческих возможностей, почти без привалов, не говоря уж об остановках для сбора образцов.
   Каждый считает, что сосед ни о чем не догадывается. Например, я. Ученый тюфяк, мямля, разбирающийся только в лягушках и пиявках. А ведь я разбираюсь не только в биологии.
   Наконец все засыпают. Даже Келин покидает свой далекий мир и роняет голову на колени.
   Один Арвин бодрствует. Он сидит и курит, уставившись напряженным взглядом куда-то за круг света, в живую темноту сельвы. Я вообще никогда не видел его спящим.
   Подхожу к нему и усаживаюсь рядом.
   - Арвин, - говорю тихо. - У вас есть мать?
   Най вздрагивает, словно его ударили хлыстом. Он пристально смотрит мне в глаза, а потом отвечает:
   - Нет. Я сирота. Хотя... где-то на Эсте должна жить моя сестра.
   - А почему бы вам не вернуться домой, не разыскать сестру?
   - Най усмехается и хлопает себя по груди:
   - Легкие, - коротко бросает он. - Я ведь здесь уже десять лет. Да и жить на Эсте на что-то надо. В сельве на кусок хлеба всегда заработаешь.