Климов Александр. Сельва

   Поверхность озера рябит от всплесков. Крохотные рыбки с выпученными глазами выпрыгивают из воды, распускают радужные крылья-плавники и, сорвав с ветки лист или ягоду, падают обратно. Капрал подхватывает одну из них на лету и тут же получает чувствительный электрический удар.
   Сумрак сгущается. Кроны мангров сплетаются так плотно, что даже безжалостное тропическое солнце не может пробить их зеленый заслон.
   - Стоп! - слышу вдруг я собственный голос. Со мной это часто бывает. Мысли витают черт-те где, а инстинкт самосохранения локатором прощупывает закоулки джунглей.
   Возле черной замшелой коряги из воды выглядывает огромный желтый глаз. Он, как перископ подводной лодки, неподвижен, Брас и Пихра, раскрыв рты, уставились на глаз-гигант. Они, конечно, понятия не имеют, кому он принадлежит. Но я-то знаю, что под корягой притаился квиррл - феррианская жаба, для которой заглотить остатки нашей экспедиции все равно что чихнуть. Приходилось встречаться...
   Вскидываю автомат и от бедра даю короткую очередь. Рев потрясает мангры, вода взлетает фонтаном. Впечатление такое, будто в озеро выпустили разъяренного кашалота.
   Брас окаменел. Еще бы! Представление - первый сорт! Специально для деловых людей.
   Квиррл всплывает вверх брюхом. Шесть лягушачих лап и прожорливая пасть размером с кузов самосвала. Вид жутковатый, но тревожит не это. Квиррлы появились давно, это не новое детище сельвы. Реакция запаздывает.
   Выбираемся к берегу. Деревья расступаются.
   "Подгоревший блин"!
   До горизонта простирается угрюмая бурая равнина. Земля сухая и растрескавшаяся. Травы нет и в помине, лишь кое-где торчат обуглившиеся стволы деревьев. Меж кочек стелются ленты тугого серо-желтого дыма. Солнце печет вовсю, над равниной повисло белесое марево.
   Да, это - "подгоревший блин". Так охотники называют торфяник, в недрах которого бушует пожар. Тонкая корочка земли едва прикрывает ямы, провалы, пузыри.
   - Прекрасно! - ни с того ни с сего заявляет Брас.
   - Что прекрасного вы нашли в "подгоревшем блине"? - с раздражением спрашивает Пихра. Он устал и поэтому зол.
   - Мы не сбились с маршрута! - Брас сияет, рассматривая карту. Капрал пытается заглянуть в нее, но Лен проворно складывает лист и сует его в нагрудный карман. Пихра сплевывает и отходит в сторону.
   - Что мы не сбились - это, конечно, хорошо, - замечаю я. - Но "подгоревший блин" - штука опасная. На торфяники даже зверье не забредает.
   Брас растерян.
   - Может... обойти?
   С сомнением качаю головой:
   - Обычно подземные пожары тянутся полосами на сотни километров. Это месяцы пути.
   - Надо пробиваться, - бурчит Пихра, разгоняя ладонью облачко пыли, собравшееся над его головой.
   Что мне сказать этим людям? Что переход через "блин" - почти верная смерть? Что кружной путь тоже гибель? Что Дерево помутило наш разум, а обратной дороги нет?
   Разве что-нибудь изменится, если я скажу все это?
   - Пойдем в связке, - говорю я и достаю из мешка бухту капронового шнура. - Я - первый. Брас - замыкающий. Капрал - посередине. Советую выкинуть лишнее из рюкзаков.
   На землю летят банки консервированного мяса, пачки галет, кружки, котелки. Словно из цилиндра фокусника появляется колонна странствующих муравьев и, развернув боевые порядки, набрасывается на неожиданную добычу. Челюсти крошат металл, будто это бумага или картон.
   Возникает небольшая перепалка. Брас категорически отказывается выбросить пакеты с аппаратурой для анализа нектара бессмертия.
   - Пеняй на себя! - кричит Пихра. - Сорвешься - вытаскивать не буду!
   Закуриваем на дорожку. Руки трясутся. Брас глотает таблетки; тоже, видно, нервишки шалят.
   - Все! - бросаю окурок и втаптываю его каблуком в землю. - Тронулись.
   Зеленый ковер обрывается, будто его обрезали бритвой. Наступаю на спекшуюся землю, и она рассыпается в прах. Осторожно, простукивая дорогу длинным шестом, веду связку к ближайшей кочке. Кочки - это островки безопасности. Это единственное место, где можно передохнуть и успокоиться.
   Как щемит сердце! Кажется, его медленно зажимают в тиски. Оно трепещет - часто и мелко, как ночная бабочка, залетевшая в абажур.
   Солнце палит нещадно. Пот застилает глаза. Нервы натянуты, как струна. Еще чуть-чуть - и лопнут.
   Вступаем в полосу дыма. Серо-желтые ленты змеями оплетают тело, забираются в легкие. Пихра заходится в кашле. Он сплевывает сгустки крови, но приступ не прекращается.
   И так - от кочки до кочки. Короткая передышка - и бесконечное ожидание, что вот-вот земля разверзнется под ногами. Щуп сотни раз уходит в пустоту. Приходится петлять. На полпути наст проваливается, и мы чудом успеваем выпрыгнуть из пылающей ямы.
   До опушки леса остается всего несколько метров. Задул ветер. Пыль скручивается в тонкие дрожащие смерчи. Небо темнеет. Верхушки деревьев пригибаются к земле, роняя листья и тяжелые, налитые соком плоды.
   Наверное, я на секунду ослабляю внимание. Так бывает, когда до конца опасного участка остается совсем немного. Напряжение спадает, и инстинкт самосохранения перестает срабатывать.
   Так или иначе, я допускаю ошибку: не проверив путь, веду связку на какой-то подозрительно ровный участок.
   Тонкая торфяная корка подламывается сразу, без предупреждающего треска. Я просто обнаруживаю, что подо мной пустота. Лечу в нее и чувствую, как волосы встают дыбом.
   Спасает меня шест. Он ложится на края ямы, и я повисаю на нем, как гимнаст на трапеции. Пальцы впиваются в дерево. На секунду оборачиваюсь и вижу, как под капралом расходится земля. Еще мгновение, и он тоже полетит в провал. Брас, свалившись мне на голову, довершит дело...
   Мозг молниеносно находит верное решение: повисаю на одной руке, а другой выхватываю тесак и перерубаю шнур.
   Мне еще рано умирать! А за тех, кому не повезло... Я все равно не смогу им помочь.
   Вовремя! Едва лезвие пересекает прочную нить, остатки наста проваливаются, и Брас с Пихрой падают в яму. Треск, грохот, жуткий крик где-то там, внизу...
   Меня прошибает холодный пот. Конец!
   Сбрасываю вещмешок и некоторое время вишу, собираясь с силами. Потом подтягиваюсь и медленно выползаю из западни. Тело тяжелое, как пушечное ядро. Пытаюсь подняться, но ноги не слушаются. На четвереньках добираюсь до провала, догадываясь, что увижу внизу.
   Заглядываю в яму и не могу сдержать возгласа изумления: метрах в трех от края, вцепившись в уступ стены, висит капрал, а ниже раскачивается на шнуре Лен Брас. Уступ осыпается, и скоро они свалятся в пылающий торф.
   - Эй! - кричу, свесив голову с обрыва. Пихра поворачивается и смотрит на меня. Брас, похоже, без сознания: он болтается, как заяц в силке. Ничего удивительного. Удушливый желтый дым, клубясь, поднимается вверх. Где-то в глубине мерцают пурпурные пятна углей.
   Снимаю с себя остатки шнура, делаю петлю и набрасываю ее на плечи капралу.
   - Давай! - кричит тот.
   Тяну изо всех сил, но все впустую.
   - Пихра! - ору в клубы дыма. - Руби связку! Двоих мне не вытащить.
   Снизу доносится кашель и хриплый голос:
   - Тащи обоих! Браса я не оставлю!
   - Ты что, рехнулся?! - Я не верю своим ушам. - Погибнете вместе!
   Молчание.
   Чудеса!.. Пихра спасает жизнь какого-то Браса. Никогда бы не поверил. Кто угодно, но только не капрал! Хотя... Не от сладкой же жизни он угодил в сельву? Может быть, в каком-то уголке его огрубевшей души сохранилось сострадание, привязанность, жалость? Они дремали до поры до времени и вот проснулись. Сельва как-то незаметно меняет нас. Можно было ожидать, что появится злость, а рождается добро...
   Не знаю, как долго я тащил эту проклятую веревку. Бросить капрала и Браса я уже не мог. Не имел права, если хотел остаться человеком.
   Наконец над краем ямы появляется синее лицо Пихры. Губы почернели. Они судорожно хватают воздух. За Пихрой показывается Брас. Как он не задохнулся от дыма, болтаясь над огнедышащей пропастью?
   Мы валимся на землю, и тут вздувшееся фиолетовое небо разражается тропическим ливнем. Изломанные столбы молний уходят в джунгли. Под тяжестью воды прогибается и рушится тонкая корка "блина". Огонь вступает в борьбу с влагой. Небо застилает тугой черный дым.
   Грохот и ослепительные вспышки.
   Лен Брас
   Грохот и ослепительные вспышки.
   Словно из морской пучины, выныриваю из забытья. Легкие забиты булавками, виски сдавлены раскаленными клещами. Тяжелые холодные капли бьют по лицу. Стараюсь поймать их губами, но не могу.
   Была яма, огонь, дым. Куда все это исчезло? Да и было ли это? Побывать в аду и вернуться?
   Кто это рядом? Най. Пихра. А это? Сельва... Все еще сельва.
   Меня поднимают, куда-то несут. Вещмешок оттягивает плечи. Да снимите же его! Ноги. Почему они не слушаются?
   Листья бьют наотмашь, шипы впиваются в лицо. Кровь течет, а боли нет.
   Как сыро, холодно. Меня трясет. Наверное, внутри у меня моторчик. Най, скажи, что у меня в груди?
   А кто такой я?
   Я - это человек без лица и имени. Я отдал их сам, добровольно. Ради чего? Ради того, чтобы чувствовать себя человеком, чтобы не унижаться перед теми, кого презираю.
   Путь наверх. Труден этот путь, труднее всех дорог сельвы. "Учись, сынок, - говорил отец. - Сожми зубы и учись. Труд безземельного крестьянина - это рабство". И я учился. Грузил ночью вагоны, учился днем.
   Нет, иллюзий не было. Я быстро понял, что путь наверх - то же рабство: чтобы подняться на ступеньку, надо скинуть свое достоинство в пролет.
   Судьба не дала мне покровителей, талантов, денег. Она в избытке наделила меня лишь одним - упрямством и желанием подняться над своей средой.
   Так я и взбирался. Как калека по пожарной лестнице.
   Там, где другие летели, я полз. И мудрость посетила меня. "Служи - и обгонишь тех, кто обогнал тебя, - сказала она. - Будь псом и получишь кость".
   И я служил. Где другие крали, я был честен. Когда друзья предавали друзей, я хранил верность.
   Самую грязную работу поручают тем, кому доверяют. Чем больше верности, тем больше доверия. Чем больше доверия, тем грязнее работа.
   "Ты пойдешь в сельву".
   "Да, шеф!"
   "Ты найдешь Дерево Жизни".
   "Да, шеф!".
   "Ты уничтожишь всех, кто встанет на твоем пути. Ты возьмешь себе другое имя".
   "Да, да!"
   "Тебе сделают пластическую операцию",
   "Да".
   Боже!
   Какая боль в груди...
   Арвин Най
   Какая боль в груди...
   Я задремал, и какой-то жучок, прорезав ткань комбинезона, впился мне в тело. Отдираю насекомое и забрасываю его далеко в кусты.
   Рассвет сер и размыт. Так бывает только после многочасового тропического ливня. Тишина такая, будто в уши тебе затолкали по рулону ваты. Только капли - тук, тук, тук - прыгают с листа на листок. Верхушки деревьев тонут в тумане, прижимающем мир к земле.
   В такое утро хочется быть счастливым, таким же мягким и спокойным, как этот идущий ниоткуда свет.
   Поднимаюсь с мешка и передергиваю плечами. Прохладно. Пихра спит, разметавшись, уткнув лицо в складки плаща. Ни дать ни взять работяга-лесоруб, застигнутый в лесу непогодой.
   С удивлением замечаю, что не испытываю к капралу неприязни. Наоборот, видится мне в нем что-то знакомое, доброе...
   Брас тоже спит. Кулаки прижаты к груди, тело выгнулось. Натерпелся вчера, бедняга. Столько пережить, и все ради чего?
   Нет, пожалуй, он не спит... Тело не поднимается в такт дыханию.
   Мертв! Рука его холодна, как камень.
   Сердечный приступ.
   Неужели те, кто послал его, не знали, что у него больное сердце? Знали! Конечно, знали. Хотя кого сейчас интересует Брас? Он все глотал, глотал свои таблетки, стараясь оттянуть неизбежное, выполняя приказ тех, кто за глаза называл его псом.
   На плечо мне ложится тяжелая рука капрала. Со сна он не может понять, что произошло, и таращит мутные глаза на скрюченное холодное тело Лена Браса.
   - Он умер, - говорю тихо.
   Капрал вздрагивает.
   - Что за странные люди мы с гобой, Арвин, - говорит он каким-то хриплым, чужим голосом. - Вынесли, наверное, больше, чем кто-либо, а сердечный приступ нас не взял... Может, джунгли ставят над нами опыт? Может, они хотят вернуть нам те душевные качества, которые мы с тобой почти потеряли?
   Наверное, Пихра прав. Заколдованный круг. Сельва не хочет убивать нас. Она играет, развлекается, давая нам возможность самим отыскать свою судьбу в ее трясинах.
   Нагибаюсь и вытаскиваю из кармана Браса сложенный вчетверо лист карты.
   - Ему она больше не понадобится, - говорю я и чувствую, как в голосе появляется оттенок неуверенности и вины. - А Дерево, быть может, вернет двум отверженным радость жизни.
   Капрал понимающе хлопает меня по плечу.
   Заворачиваем тело Браса в плащ.
   Похороны устраиваем по обычаю феррианских лесорубов. Капрал ловит первую попавшуюся лиану-удавку и прижимает ее к земле. Пропускаем в петли плаща тонкие, но прочные воздушные корешки. Лиана натягивается и медленно ползет вверх, поднимая брезентовый сверток к вершинам деревьев. В нужный момент подрубаю стебель. Растение дергается и замирает.
   Все!
   Теперь до человека без имени и лица не доберутся обитатели джунглей. Он будет долго раскачиваться над поляной, где остановилось его сердце.
   Гляжу на страшный маятник.
   К горлу подкатывает тугой комок.
   Капрал Пихра
   К горлу подкатывает тугой комок.
   Надо держать себя в руках. Горько. Не знаю уж как, но я успел сродниться с этими людьми. Раньше внимания не обратил бы, а теперь...
   Пора идти. Проклятая огненная яма проглотила все наши вещи и оружие. Пропал мой верный огнемет. Пришлось бросить, иначе сам бы остался в горящем торфе.
   На двоих - один автомат Браса. Два тесака, вещмешок...
   Развязываю тесемки. Сверху идут пласты грязного белья. А вот галеты! Это хорошо! Три банки мясных консервов. Прекрасно! Пробирки, колбочки, какой-то хитрый аппарат... Это Брасу надо было для исследования Дерева Жизни. Нам с Арвином пробирки не понадобятся. По глотку бессмертия - и начнется новая жизнь!
   Ну вот, кажется, и все. На минуту снимаем шлемы, а затем, не оглядываясь, идем в сельву.
   Входим в лес и тут же попадаем в облако мошкары. Она настолько мелка, что умудряется пролезть сквозь ячейки москитной сетки. Дорога тяжелая: ноги поминутно вязнут в грязи. Спина Ная - в темных пятнах пота. Он дышит со свистом, прорубая коридор в переплетенных колючих зарослях. Из листвы выползают крошечные салатовые змейки и, стрельнув взглядом, бесшумно исчезают. Скорпионы бормочут о чайных розах.
   - Капрал, - раздается голос Ная. - Ты никогда не рассказывал, как попал в сельву.
   Я не отвечаю. О таких вещах не принято болтать. Хотя почему бы и нет? Мы же теперь вроде как братья. Одной веревочкой связаны. Да и вернется ли кто из нас в поселок?
   Как же это произошло? Подробностей теперь и не припомнишь. Жизнь моя текла спокойно и ровно, и так же незаметно я оказался на самом дне.
   Меня вполне удовлетворяла гарнизонная служба на одной из военных баз в предместье столицы. Была, конечно, и стрельба, и марш-броски, и муштра до тумана в глазах. Эста - местечко тоже не из спокойных, но пока за это платили, я был доволен. Намыкавшись с новобранцами, я возвращался домой, где меня встречали Марция и двое курчавых ребятишек, похожих на меня, как две капли воды.
   Я был счастлив.
   В один из дождливых осенних вечеров меня вызвал командир нашей роты лейтенант-инструктор Торро. Он был раздражительным и грубым, ко, когда хотел, мог очень ловко прикинуться добряком.
   - Пихра, - сказал он, постукивая золотой зажигалкой по поверхности крашеного деревянного стола. - Я уже давно присматриваюсь к вам и с удовлетворением могу отметить, что вы дельный, толковый парень.
   Я, кажется, покраснел от удовольствия.
   Черт побери, каким же болваном я был!
   - Так вот. Мне очень обидно за вас. Такой способный человек и так мало зарабатывает. Это просто несправедливо. На днях я увидел ваших ребятишек, и - не обижайтесь, пожалуйста, - мне показалось, что они одеты хуже своих сверстников. Правда, может быть, мне это просто показалось?..
   Я опять покраснел, на сей раз от стыда. Лейтенант был хитер. Он знал, в какое место надо бить Пихру, чтобы тот сломался.
   Удовлетворившись моим подавленным видом, Торро заметил:
   - Хочу предложить вам небольшое дело, в котором мне потребуется помощник. Он у меня был, но... теперь место вакантно.
   Я быстро сообразил, что речь идет о Тройо - молодом франтоватом капрале-приемщике оружейного склада, найденном несколькими днями раньше на одной из пустынных улиц столицы с пулей в голове.
   А дельце действительно оказалось простым и прибыльным. Я просто создавал на складе излишки неучтенного оружия, манипулируя ведомостями и накладными. Автоматы, патроны, гранаты и даже небольшие безоткатные орудия - все шло в дело. В определенные дни к складам подъезжал армейский грузовик с номером, замазанным грязью, я отгружал товар, и машина уходила. Куда поступало оружие, Торро не объяснял, но несложно было догадаться, что получателями его являются гангстеры, преступные синдикаты, многочисленные военизированные группировки, ратовавшие за "твердую руку" в управлении государством.
   Со временем я узнал, что помощников вроде меня у Торро было великое множество. И не только на нашей базе. Предприимчивый лейтенант-инструктор собирал дань и с торговцев наркотиками, промышлявших в солдатских бараках, и с сержантов-ростовщиков, державших в зависимости половину личного состава.
   Помощникам, естественно, перепадали крохи. Основные барыши шли Торро и тем, кто за ним стоял. А за ним определенно кто-то стоял, иначе предприятие развалялось бы в первую неделю своего существования.
   Нелегальный промысел давал неплохой доход, и сопляк Тройо попросил прибавки. Он ее получил в виде разрывной пули. У меня же хватило ума ограничиться своей долей.
   Стыдно ли мне было? Сначала - да. Но скоро стыд как-то потускнел, размылся. Иногда я будто просыпался и вспоминал, что делаю что-то не очень хорошее, однако мысли, что я - преступник, не возникало.
   Жизнь моя быстро свернула в новое русло. Я даже начал находить в ней удовольствие. Еще бы: я мог позволить себе многое из того, о чем раньше не осмеливался и мечтать.
   Нет, я продолжал любить Марцию и детей, но даже им не смел рассказать, откуда у нас появились новые красивые вещи, дорогие продукты... Наверное, только перед ними я действительно чувствовал стыд.
   Скоро Марция начала догадываться, что наше благосостояние добыто преступным путем. Я врал, она замыкалась... Так могло продолжаться очень долго, если бы не желание одного политического деятеля сделать себе карьеру.
   Случайность или закономерность?
   Буфи Илм
   Случайность или закономерность?
   Мы идем по сельве и до сих пор еще живы. Болота сменились невысокими лесистыми холмами. Собственно, это уже и не сельва в ее традиционном понимании. Все меньше и меньше попадается трансформирующихся животных и растений. Реже встречаются говорящие скорпионы, почти исчезли лианы-удавки.
   Случайность или закономерность?
   В последнее время меня все больше мучает этот вопрос. Кто или что помогло нам выбраться из бездонных трясин, предотвратило нападение хищников? Неужели это просто случайность? Тогда было бы очень обидно. И все же мне кажется, что сельва сложнее и... добрее, чем представляется на первый взгляд.
   Однако куда же мы идем? Вернее - куда придем? И есть ли цель и конец у нашего пути? Не можем же мы блуждать вечно!
   Келин сильно устала, но старается не показать этого. Как преобразилась она, оказавшись вне досягаемости для Страда и Браса. Спасибо Арвину! Без его помощи мы не смогли бы уйти из западни. Однако Келин все равно не верит в благополучный исход побега.
   А сам-то я верю в счастливый конец нашей истории? Наверное, да. Не смогу объяснить, почему. Что-то поддерживает меня в этом убеждении. Может, я просто оптимист по складу характера и хочу во всем видеть только счастливый конец? Как в сказках... Недаром Най назвал меня ребенком.
   Деревья расступаются, и мы оказываемся на огромной светлой поляне. Никогда не думал, что в сельве существуют такие большие открытые пространства.
   - Как красиво! - говорит Келин, дотрагиваясь до моей руки.
   Густая, в пояс трава кланяется на ветру. Россыпи мелких голубых цветков туманом укутывают стебли и колосья. Крохотные малиновые птички порхают над зелеными волнами, охотясь на мошек и комаров.
   - Действительно чудесно, - соглашаюсь я.
   И тут я обращаю внимание на приглушенное жужжание, доносящееся откуда-то с вершин деревьев. Задираю голову и вижу, как темное облако опускается на поляну.
   По спине бегут мурашки. Это не облако. Это рой диких пчел - огромных, лохматых, грозных. Янтарные, с черной полосой спинки, прозрачные радужные крылья, острые граненые жала...
   Келин кричит и пытается бежать, но пчелы пригоняют ее обратно и начинают прижимать нас к земле. Падаем в траву. Жужжание перерастает в гул.
   Неужели конец? Так глупо...
   В это время стена травы раздвигается и на поляну выходит человек.
   Старик.
   Капрал Пихра
   Старик.
   Воспоминания обладают способностью старить человека. Счастлив тот, кто лишен памяти.
   Прихожу в себя на огромной светлой поляне с раскидистым деревом посредине. Славная картинка: шелковая трава, голубое небо. Прекрасный островок в гниющих болотах.
   Но Наю что-то не нравится. Его волчий нюх не позволяет идти дальше. Достаю карту и пытаюсь сориентировать ее по солнцу. Все верно: вот она, граница трясин, вот дерево...
   Что же тревожит Арвина?
   - Послушай, - говорю я и выхожу немного вперед. - Здесь же ничего нет. Твердая земля, простреливаемое пространство.
   - Не знаю... Вроде бы все как надо, и в то же время что-то не так. То ли слишком много желтой пыльцы, то ли какое-то подозрительное дрожание в ветвях дерева... Психую я что-то в последнее время. Все жду реакции сельвы на пожар. А она запаздывает. Очень заметно запаздывает.
   Тьфу! Меня начинает злить его подозрительность. Интуиция - это хорошо, но нельзя без конца оправдывать его, свой страх!
   - Най! Так мы никогда не доберемся до Дерева Жизни. Джунгли полны капканов, и если мы будем обходить каждое место, где твой внутренний голос начнет поднимать панику, то просто подохнем от голода.
   Арвин молчит и о чем-то размышляет. Разум подсказывает ему одно, чутье - другое. Я понимаю, что это трудный выбор, и, чтобы не мешать, отхожу в сторону.
   - Пошли, - наконец говорит Най.
   Трава рассыпается под нашими сапогами.
   Удивительное место! Даже солнце здесь какое-то другое. Лучи его по-весеннему чисты и ласковы. Пыльца купается в них, собираясь в невесомые желтые кружева.
   Одинокое дерево ничем не отличается от своих лесных собратьев. Может быть, оно только сильнее, раскидистее. Это ролль - феррианский тополь. Древесина его идет на изготовление дорогой бархатно-серой мебели. Ствол этого гиганта мог бы озолотить какого-нибудь лесоруба. Конечно, если бы тот сумел дотащить его до поселка.
   Все спокойно. Крошечные яркие птички беззаботно порхают. Уж если и они не чувствуют опасности, то чего же тогда боится Арвин?
   - Что это? - говорит он, вдруг останавливаясь.
   Мы всего в нескольких метрах от ролля. Обыкновенное дерево, только земля под ним утыкана длинными красными иглами.
   Задираем головы и различаем в тугом переплетении ветвей огромные метелки игл.
   - Иглы на ролле?.. - спрашиваю я, недоумевая.
   Най не отвечает. Он, как зачарованный, глядит на красные глянцевые плоды. На первый взгляд, они висят неподвижно, но, приглядевшись, можно заметить, что иглы вибрируют, а плодоножки двигаются в каком-то необычном ритме.
   Наконец дерево вздрагивает, и тысячи игл со свистом летят во все стороны.
   - Ложись! - кричит Най и падает в траву.
   Бросаюсь на землю и, как на учениях, разворачиваюсь к роллю ногами.
   Наверное, это меня и спасает.
   Поляну затягивает облаком зеленого тумана. Над ухом визжат тополиные стрелы. Оборачиваюсь и вижу, что игл вокруг намного прибавилось. Одна из них торчит в боку Ная. Арвин сжал зубы, пытаясь подавить крик боли. Ползу к нему, натыкаясь коленями на колючки.
   - Быстрее! Тащи!.. - мычит Най и, как лошадь, укушенная слепнем, мотает головой.
   Ствол ролля опять гудит и вибрирует.
   Хватаю Арвина за воротник комбинезона и, упираясь в землю каблуками, волоку его к границе джунглей.
   Только бы успеть! Кровь колотится в висках.
   Зачем мне все это? Один бы я давно убежал из опасной зоны, но я все тащу и тащу тяжелое, как камень, тело Ная. Раньше я бы и не подумал рисковать жизнью за кого-либо. Что же произошло?
   Ролль раскидывает свои семена, когда мы всего в нескольких метрах от леса. Иголки уже не могут долететь до нас. Вот она - реакция сельвы. Арвия, как всегда, прав. Ферра не забывает причиненной ей боли. Сельва просто поменяла безобидные тополиные "вертолетики" на иглы, но сколько горя она принесла этой заменой. Представляю, как выглядят сейчас лесоразработки...
   Арвин начинает кричать - тонко, по-звериному.
   Выхватываю тесак и двумя движениями распарываю комбинезон. Игла хрупкая, как стекло, - ломается в руках. Наконец выдергиваю ее, и из раны бежит струя черной крови.
   Бинт! Нужен бинт!..
   Зубами отрываю от рубашки узкую длинную ленту. Накладываю повязку и даю Арвину глоток воды из фляги.
   - Сигарету! - хрипит он.
   - Давно кончились, - отвечаю я и чувствую, что сейчас поменял бы жизнь на щепотку табака.
   Две букашки с обломанными крыльями.
   Арвин Най
   Две букашки с обломанными крыльями.
   Что есть наше существование? Бесконечная вереница предательств? А может, все не так мрачно? Вытащил же меня Пихра из-под ролля, хотя никакой выгоды для себя от этого получить не может. Сельва, вернее, трудности, которые мы сами создаем себе в ее дебрях, перевоспитывают нас, пытаются переделать наше сознание. Враги незаметно становятся друзьями - разве за одно это не стоит блуждать по влажным, жарким, бесконечным лесам?