Страница:
К нему кинулся Романов-младший с воплем: «Папа, я есть хочу! Когда мы наконец будем обедать?» С раздражением отпихнув сына, Павел Николаевич скрылся в своей комнате, а Евгения Александровна прижала взлохмаченного парня к себе и сказала:
— Коля, бабушка умерла!
— Какая еще бабушка? — удивился младший.
— Все! — объявил старший, появляясь из комнаты. — Я ухожу… — И на робкое предложение жены поесть вдруг заорал:
— Не трогайте меня и не ждите!
Ешьте чертов обед сами! И перестань в конце концов точить слезы, Евгения!..
На встречу с покупателем он все-таки слегка опоздал. Привычка взяла верх — такси брать Романов пожадничал, автобус же промчался мимо, набитый под завязку. Пришлось трястись на троллейбусе и еще квартал пробежать рысью. Однако серый «ниссан» стоял аккуратно прижавшись к бордюру, на условленном месте напротив железнодорожных касс, и Павел Николаевич, загнанно сопя, плюхнулся рядом с водителем.
— Простите, — выдохнул он. — Мелкие обстоятельства.
— Итак? — словно продолжая прерванный разговор, произнес покупатель. — Вы, значит, передумали?
— Упаси Боже! — с ходу забеспокоился Павлуша. — У меня в мыслях такого не было. Я готов…
— Раз вы готовы, ничто не мешает оформить сделку прямо сейчас. Завтра с утра я должен уехать из города.
— Согласен, — вскричал Романов, — это и в моих интересах! Но видите ли, у меня… Одним словом, произошли некоторые изменения.
Покупатель покосился на собеседника, но задавать прямой вопрос не стал.
— Дело в том, что моя обожаемая теща сегодня утром внезапно… э-э… скончалась. Таковы обстоятельства. — Он замялся. Мужчина взглянул на Романова с возрастающим интересом и тут же вновь уставился на дисплей бортового компьютера. — Но доверенность на распоряжение ее недвижимостью, выданная на мое имя, никем не аннулирована.
— И?
— Я полагаю, существует возможность оформить договор вчерашним числом?
— проговорил Павел Николаевич. — Дабы избежать сомнений в качестве сделки и вообще…
— Нет проблем, — помолчав, ответил покупатель. — Мы сейчас же едем к нотариусу и в пять минут все закончим.
Машина мягко тронулась, развернулась, и не успел Романов поуютнее устроиться в необыкновенно удобном кресле, как уже стоял перед некой подтянутой барышней лет тридцати в черном деловом костюме, с безукоризненным макияжем на бесстрастно-красивом лице. Все это происходило в освещенном ярким белым светом кабинете с полированной ореховой мебелью, в кондиционированном воздухе которого витал запах тропических цветов и больших денег.
— Верочка! — негромко произнес покупатель. — Именно по этому вопросу я звонил…
Барышня холеными пальцами в тонких перстнях открыла верхний ящик стола, за которым восседала, и кивнула посетителям на кресла.
Пять минут вылились в полчаса, и Павел Николаевич взмок под своим парадным пиджаком, несмотря на то что пальто предусмотрительно оставил в прихожей. Помимо понятного волнения, он никак не мог справиться со своей головой, которая то и дело поворачивалась в сторону лаково-темного окна. Под ним, у пощелкивающего итальянского радиатора, растянулся огромный пятнистый дог и, не мигая, пожирал его желтыми глазами. Покупатель и барышня-нотариус не обращали ни малейшего внимания на это чудовище.
«Ну и тварь, — подумал Романов, прикидывая вес зверюги. — Это чем же ее можно прокормить?»
Дог, напряженно вытянув стройные, в узлах мускулов, лоснящиеся лапы, по-прежнему изучал его, постукивая прутом хвоста по ковру.
«Боже мой, — вдруг мелькнуло в голове Павла Николаевича, — я же начисто забыл о Степане! Даже у жены не спросил… Куда его-то теперь?» Надежда, что проклятый пес последовал за хозяйкой под колеса «Икаруса» не имела под собой никаких оснований.
— Павел Николаевич, подойдите к нам, — донесся до него вежливый голос нотариуса. — Цезарь, лежать! — проговорила барышня, заметив, что Романов медлит и косится на дога.
— По условиям договора вы должны получить всю сумму в момент подписания, — услышал Романов. — В российских рублях или в конвертируемой валюте?
— Я…
Покупатель щелкнул замком кейса, и Романов уже более уверенно проговорил:
— Да… Естественно, в конвертируемой… Предпочтительно в долларах США…
Покупатель оказался настолько любезен, что доставил Павла Николаевича к самому дому…
Я видел его, неуклюже выбирающегося из бесшумно припарковавшегося на площадке «ниссана». Со стороны водительского места следом за ним вышел, не закрывая дверцу, рослый мужчина в зеленом кашемировом пальто с сигаретой в зубах.
Романов потоптался на месте, кивнул мужчине и, помахивая своим потертым портфелем, резво побежал по ступеням в освещенный подъезд.
Я, позевывая, стоял рядом с дверью прямо под лучом прожектора, освещавшего стоянку, но он хлопнул дверью, не заметив меня. Лицо у него было таким вдохновенным, что я не поверил своим глазам. Бесконечно давно я не видел по-настоящему счастливого человека.
Водитель «ниссана» докурил, внимательно рассматривая нашу шестнадцатиэтажку, швырнул окурок в кусты, погрузился в свою тележку и укатил.
Я возвратился в теплое чрево подъезда, однако дверь оставил приоткрытой, чтобы лучше слышать паркующиеся на ночь машины. Я был на службе, дом жил своей привычной жизнью, Сабина лежала в травматологии с вывихом и ушибом голеностопа, и я обещал ей — через ту же сестричку — навестить ее завтра.
Как только я отвинтил крышку термоса и развернул пакет с бутербродами, в подъезд степенно вошел скотч-терьер по имени Степан и сел перед моей загородкой.
Сказать, что он был грязен, — ничего не сказать. Больше всего пес был похож на многократно уменьшенного мамонта, пролежавшего пару тысяч лет в мартовской мерзлоте и внезапно оттаявшего. Морда Степана осунулась, глаза были печальны, а борода всклокочена и облеплена глиной.
— Что, служивый, погулял? — спросил я, выходя к нему. — Ужинать будешь?
Так мы с ним и несли вахту до утра.
Часть третья
Глава 1
— Коля, бабушка умерла!
— Какая еще бабушка? — удивился младший.
— Все! — объявил старший, появляясь из комнаты. — Я ухожу… — И на робкое предложение жены поесть вдруг заорал:
— Не трогайте меня и не ждите!
Ешьте чертов обед сами! И перестань в конце концов точить слезы, Евгения!..
На встречу с покупателем он все-таки слегка опоздал. Привычка взяла верх — такси брать Романов пожадничал, автобус же промчался мимо, набитый под завязку. Пришлось трястись на троллейбусе и еще квартал пробежать рысью. Однако серый «ниссан» стоял аккуратно прижавшись к бордюру, на условленном месте напротив железнодорожных касс, и Павел Николаевич, загнанно сопя, плюхнулся рядом с водителем.
— Простите, — выдохнул он. — Мелкие обстоятельства.
— Итак? — словно продолжая прерванный разговор, произнес покупатель. — Вы, значит, передумали?
— Упаси Боже! — с ходу забеспокоился Павлуша. — У меня в мыслях такого не было. Я готов…
— Раз вы готовы, ничто не мешает оформить сделку прямо сейчас. Завтра с утра я должен уехать из города.
— Согласен, — вскричал Романов, — это и в моих интересах! Но видите ли, у меня… Одним словом, произошли некоторые изменения.
Покупатель покосился на собеседника, но задавать прямой вопрос не стал.
— Дело в том, что моя обожаемая теща сегодня утром внезапно… э-э… скончалась. Таковы обстоятельства. — Он замялся. Мужчина взглянул на Романова с возрастающим интересом и тут же вновь уставился на дисплей бортового компьютера. — Но доверенность на распоряжение ее недвижимостью, выданная на мое имя, никем не аннулирована.
— И?
— Я полагаю, существует возможность оформить договор вчерашним числом?
— проговорил Павел Николаевич. — Дабы избежать сомнений в качестве сделки и вообще…
— Нет проблем, — помолчав, ответил покупатель. — Мы сейчас же едем к нотариусу и в пять минут все закончим.
Машина мягко тронулась, развернулась, и не успел Романов поуютнее устроиться в необыкновенно удобном кресле, как уже стоял перед некой подтянутой барышней лет тридцати в черном деловом костюме, с безукоризненным макияжем на бесстрастно-красивом лице. Все это происходило в освещенном ярким белым светом кабинете с полированной ореховой мебелью, в кондиционированном воздухе которого витал запах тропических цветов и больших денег.
— Верочка! — негромко произнес покупатель. — Именно по этому вопросу я звонил…
Барышня холеными пальцами в тонких перстнях открыла верхний ящик стола, за которым восседала, и кивнула посетителям на кресла.
Пять минут вылились в полчаса, и Павел Николаевич взмок под своим парадным пиджаком, несмотря на то что пальто предусмотрительно оставил в прихожей. Помимо понятного волнения, он никак не мог справиться со своей головой, которая то и дело поворачивалась в сторону лаково-темного окна. Под ним, у пощелкивающего итальянского радиатора, растянулся огромный пятнистый дог и, не мигая, пожирал его желтыми глазами. Покупатель и барышня-нотариус не обращали ни малейшего внимания на это чудовище.
«Ну и тварь, — подумал Романов, прикидывая вес зверюги. — Это чем же ее можно прокормить?»
Дог, напряженно вытянув стройные, в узлах мускулов, лоснящиеся лапы, по-прежнему изучал его, постукивая прутом хвоста по ковру.
«Боже мой, — вдруг мелькнуло в голове Павла Николаевича, — я же начисто забыл о Степане! Даже у жены не спросил… Куда его-то теперь?» Надежда, что проклятый пес последовал за хозяйкой под колеса «Икаруса» не имела под собой никаких оснований.
— Павел Николаевич, подойдите к нам, — донесся до него вежливый голос нотариуса. — Цезарь, лежать! — проговорила барышня, заметив, что Романов медлит и косится на дога.
— По условиям договора вы должны получить всю сумму в момент подписания, — услышал Романов. — В российских рублях или в конвертируемой валюте?
— Я…
Покупатель щелкнул замком кейса, и Романов уже более уверенно проговорил:
— Да… Естественно, в конвертируемой… Предпочтительно в долларах США…
Покупатель оказался настолько любезен, что доставил Павла Николаевича к самому дому…
Я видел его, неуклюже выбирающегося из бесшумно припарковавшегося на площадке «ниссана». Со стороны водительского места следом за ним вышел, не закрывая дверцу, рослый мужчина в зеленом кашемировом пальто с сигаретой в зубах.
Романов потоптался на месте, кивнул мужчине и, помахивая своим потертым портфелем, резво побежал по ступеням в освещенный подъезд.
Я, позевывая, стоял рядом с дверью прямо под лучом прожектора, освещавшего стоянку, но он хлопнул дверью, не заметив меня. Лицо у него было таким вдохновенным, что я не поверил своим глазам. Бесконечно давно я не видел по-настоящему счастливого человека.
Водитель «ниссана» докурил, внимательно рассматривая нашу шестнадцатиэтажку, швырнул окурок в кусты, погрузился в свою тележку и укатил.
Я возвратился в теплое чрево подъезда, однако дверь оставил приоткрытой, чтобы лучше слышать паркующиеся на ночь машины. Я был на службе, дом жил своей привычной жизнью, Сабина лежала в травматологии с вывихом и ушибом голеностопа, и я обещал ей — через ту же сестричку — навестить ее завтра.
Как только я отвинтил крышку термоса и развернул пакет с бутербродами, в подъезд степенно вошел скотч-терьер по имени Степан и сел перед моей загородкой.
Сказать, что он был грязен, — ничего не сказать. Больше всего пес был похож на многократно уменьшенного мамонта, пролежавшего пару тысяч лет в мартовской мерзлоте и внезапно оттаявшего. Морда Степана осунулась, глаза были печальны, а борода всклокочена и облеплена глиной.
— Что, служивый, погулял? — спросил я, выходя к нему. — Ужинать будешь?
Так мы с ним и несли вахту до утра.
Часть третья
КЛИНИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ
Глава 1
Ночь прошла спокойно. Степан продрых все это время под батареей, изредка постанывая, вздрагивая и тоненько всхлипывая во сне. Как мне кажется, с оттенком сексуального разочарования. Я где-то читал, что скотч-терьеры сами по себе не в состоянии развязаться, им нужна квалифицированная помощь, так что бедняга отвел душу как бы только наполовину. Иногда я трогал его нос — бархатный и холодный, — пес шумно вздыхал и тут же открывал глаза; взгляд у него был незрячий, но вполне доброжелательный. «Давай спи дальше, парень, — говорил я ему, — утро вечера мудренее».
Около восьми Степан был выпущен на улицу и, пока я сдавал смену, минут двадцать сонно побродил под кустами у подъезда и между машинами на стоянке, орошая колеса. Только когда он вернулся, я принял решение вымыть пса, прежде чем безнадежно опоздать в прокуратуру.
К счастью, дали горячую воду. Пока я драил его под душем чудодейственным мылом «Сейфгард», а затем сушил феном, пока отскребал ванну, чтобы самому в нее влезть, в мойке размораживался кусок мяса, а на плите клокотал чайник.
Затем мы на скорую руку позавтракали, причем Степан, проглотив мясо, тут же сел рядом со мной и выпросил половину яичницы с беконом. От кофе он отказался и, удовлетворенно икнув, вперевалку отправился на мой диванчик, пал на него и тут же захрапел. Я пулей выскочил из дома.
Было уже половина одиннадцатого, когда я, старались казаться полупрозрачным, прошмыгнул в комнату, где собирались практиканты и откуда можно было позвонить в больницу. Телефон, к моему изумлению, оказался свободен, а комната пуста.
Я набрал номер отделения, где лежала Сабина, и попросил пригласить ее лечащего врача. Через пару минут я услышал недовольный докторский баритон.
— Нормально, — ответил он, когда я задал свой вопрос о самочувствии Сабины Георгиевны. — Я отменил обезболивающее, но оставил снотворное, так как больная всю ночь находилась в… э-э… довольно буйном состоянии.
Я едва не выронил трубку.
— У нее острое психомоторное возбуждение, — продолжал доктор, — порывалась встать и куда-то звонить, отказалась пользоваться судном. Очень беспокойная больная. Связки не повреждены, но на несколько дней ей необходим полный покой. А почему не пришли ее родственники? — В голосе врача прозвучало удивление.
— Понятия не имею, — соврал я.
— А кто такой Степан?
— Ее скотч-терьер, пес.
— А вы, собственно, кто? — подозрительно спросил врач.
— Сосед.
Непродолжительное молчание повисло между нами.
— Еду-то ей принесут? А то на нашем пайке… Я не успел ответить, потому что меня оторвал от телефона возмущенный голос следователя Трикоза, моего давнего знакомца:
— Башкирцев, что это вы тут делаете?
Я положил трубку, обернулся и невинно произнес:
— Собираю информацию, Сергей Романович. Добрый день! Рад вас видеть в добром здравии.
На длинной физиономии следователя появилось брезгливо-удивленное выражение. Выпученные, как у богомола, глаза, казалось, были готовы незамедлительно испепелить мою персону.
— Вас все ищут! Бегом в операторскую!
— Да что стряслось-то? Горит?
— Узнаете! — коротко рыкнул он и, развернувшись как циркуль, шагнул в коридор на своих негнущихся в коленях ногах.
Я поспешил за Трикозом, только сейчас отметив, что в воздухе следственного управления царит необычайное возбуждение. Следуя за Сергеем Романовичем, я пару раз зафиксировал присутствие начальства самого высокого ранга.
— Что происходит? — вполголоса спросил я, догоняя Трикоза.
— Четвертый эпизод, — ответил он, не поворачивая головы. — Сегодня ночью милицейский патруль наткнулся на труп молодой женщины в самом центре. В части парка, примыкающей к университету. Почерк тот же, вплоть до номера на щеке. Голова отделена и установлена на возвышении…
— Где именно?
— На аллее, позади университетских кортов. Она возвращалась с тренировки и, чтобы сократить дорогу, пошла задами. Именно там он ее и подстерег…
Я вбежал в кабинет, где стояли компьютеры, а Трикоз, подпрыгивая, помчался дальше. Мне сразу же сунули в руки пачку бумаг, хотя, как я понял из разговоров, следственная бригада все еще продолжала работу в районе кортов.
Начал я с чернового протокола осмотра места происшествия, из которого следовало, что в два часа ночи вблизи университетского спорткомплекса была обнаружена отделенная от тела голова женщины, зафиксированная на картонном ящике из-под бананов. Ящик располагался в точности посередине узкой аллеи, ведущей в парк. Далее осмотром было установлено, что «местом происшествия является плохо освещенная площадка в десяти метрах от тыльной стороны двухэтажного здания университетских кортов».
Я знал это место. Если выйти за неохраняемые ворота комплекса и свернуть направо, пересечь небольшой пустырь, где громоздились штук пять контейнеров с мусором, то, пройдя еще сотню шагов по узкой аллейке, петляющей среди редкого кустарника и каштанов, можно выйти прямиком на центральную аллею парка, на которой обычно выгуливают собак, а летом допоздна околачиваются очумелые парочки. Помнится, там прилепилась еще и пиццерия — вот вам и мусорные баки на пустырей, а рядом с ней кирпичное здание платного туалета. Девушка, очевидно, как и многие завсегдатаи кортов, решила сократить дорогу.
Про ящик и голову я узнал из разговоров сотрудников прокуратуры, когда, оторвавшись от суконного описания места преступления, вышел покурить в коридор.
Возвратившись, я снова сел за клавиатуру и задумался. Она была умерщвлена точно таким же способом, как и три предыдущие жертвы. То есть все той же цепной пилой «Турист». Где же этот гад поджидал ее? Закончить тренировку девушка могла максимум в десять; ну допустим, заболталась с кем-то, но почему она не пошла другой дорогой, через освещенный и безопасный внутренний двор университета? Не сам ли убийца и вызвался ее проводить? Гадай теперь сколько угодно. Результаты медицинской экспертизы еще не поступали, так что до сих пор не ясно, когда, собственно, она погибла, но в коридоре я слышал, что личность убитой уже установлена: тело обнаружилось в кустах неподалеку, а рядом с ним — спортивная сумка с зачехленными ракетками и документами во внутреннем кармане, застегнутом на молнию.
Я вздохнул и забарабанил по клавишам.
Меня прервали на фразе: «С места происшествия изъяты: сумка спортивная „Данлоп“ темно-синего цвета…» Уже отводя взгляд, я успел прочесть в конце рукописного абзаца: «… заколка для волос».
Позади стояла моя однокурсница Люся Цимбалюк, вместе со мной проходившая практику.
— Хай! — без энтузиазма буркнул я. — Чего надобно?
— Егор, — сказала она, — можно тебя попросить об одолжении?
— Давай! — Я придвинул стул и усадил ее затылком к монитору.
Люся была рослой эффектной барышней, чуть постарше меня. Ее мечтой была должность районного судьи. Что уж ее привлекало в этом — Бог знает. Я же знал, что она обитает в пригороде, в большом хлебосольном доме бывшего директора совхоза, и иногда на запыленной темно-красной «Ниве» ее привозит в институт старший брат — румяный бугай с рыжими и жесткими на вид, как стальная проволока, волосами.
Запинаясь, она проговорила:
— Что-то мне с утра не по себе после сегодняшних криминальных событий.
— Хорошо тебя понимаю, дорогая. Мне также довольно кисло. Помимо всего, я провел ночь на дежурстве.
Она участливо взяла мою руку холодной ладошкой и потянула к себе.
— Егор. — Девушка понизила голос. — Я боюсь ехать домой одна. Уже будет темно, когда я сойду с электрички, а там еще топать через лес…
— Позвони родителям, — начал я, но Люся меня прервала:
— Думаешь, я бы так не сделала? Но отец с братом уехали на пару дней в Москву, а мать встречать меня не пойдет ни за что.
— При всем желании не смогу тебя проводить, радость моя, — виновато пробормотал я. — У меня соседка в больнице, мне обязательно нужно ее проведать, и протоколов опять же гора.
— Егор! — Ее зеленоватые, с огромными зрачками глаза остановились на моей переносице, так что я невольно задумался, что это она там обнаружила. — Давай я все за тебя здесь сделаю, а ты позволь мне переночевать у тебя. А?
— Люська, — воскликнул я, — какие тут могут быть вопросы? Ночуй! И без всякой отработки. — Я кивнул на тупо мерцающий монитор.
— Нет, — сказала она. — Уж лучше я поработаю. До вечера.
— Ты можешь с этими бумажками застрять надолго.
— Ну и что? — проговорила моя однокурсница. — Это же город!
Я фыркнул. Люся подняла на меня потемневшие глаза.
— Тебе разве не кажется, что следующую жертву он будет искать за городом?
Я подивился ее логике, но быстро вычислил, что все складывается мне на руку — я смогу, не отпрашиваясь, прямо сейчас сбегать к Сабине.
— Так, — деловито произнес я вставая, — вот тебе ключи от квартиры, у меня есть запасные. Вот адрес. — Я черкнул на листке все что полагалось, плюс этаж, каким троллейбусом добираться до проспекта, остановку и добавил:
— Приходи когда захочешь, там на вахте будет Анна Петровна, скажешь, что ко мне.
Прикупи чего-нибудь поесть, в доме пусто.
— Спасибо, — с чувством сказала Люська. — Я еще выпить куплю, ладно?
Спасибо тебе, Егор.
Я удивленно взглянул на нее, но промолчал. Любой женщине станет жутко от известия, что в городе орудует маньяк, но Люська Цимбалюк была такая крепкая и надежная и никак не походила на слабонервную барышню.
Я усадил ее за компьютер, показал, где остановился, и добавил:
— Здесь еще «Постановление о создании специальной следственной группы», «Отдельное поручение», «Протокол выемки», «Постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы», парочка «Направлений» и еще какая-то муть.
Остальное возьмешь в десятой комнате. Спросят меня — скажешь: забрал следователь Трикоз. Встретимся вечером.
Девушка кивнула и благодарно на меня посмотрела. Я схватил куртку и сумку и помчался по коридору к выходу, стараясь ни с кем не столкнуться и как можно незаметнее выбраться наружу.
Однако на первом этаже меня перехватил легкий на помине Трикоз. Пожевав синими губами, он сообщил мне, что ему поручено доставить родителей девушки для опознания тела.
— Им, конечно, ничего не сказали в подробностях. Она и в самом деле возвращалась с тренировки — мы допросили ее тренера. Знаешь, все эти платные секции… Девочка училась на первом курсе, в этом году закончила школу. Звали Аня… — Сергей Романович явно нервничал. — Родители, не дождавшись, позвонили в милицию… Между прочим, шеф решил пока не сообщать детали, а тело предъявить вместе с головой, как если бы она была убита бритвой…
— Вы думаете, им от этого легче? — пробормотал я.
— Как это? — удивился Трикоз. — А ты, кстати, куда намылился, Башкирцев? — подозрительно осведомился он.
— Везу документацию, — ляпнул я первое, что пришло в голову.
— Куда?
— В горадминистрацию, — врал я дальше.
— А-а, — сразу успокоился Трикоз. — Ну, я побег. В контору сегодня не вернусь. Там придется еще доставить свидетелей…
Я посмотрел ему вслед. Он был вполне доволен собой. Мертвая безголовая Анечка была уже только объектом следственных действий — не более. Жизнь продолжалась, и каждый как мог выполнял свою функцию.
В больницу я приехал нагруженный провиантом для Сабины Георгиевны и пятью бледно-розовыми гвоздиками. Коридор второго этажа, где при входе было обозначено: «Второе травматологическое отделение», оказался пустым, так как я прибыл в послеобеденный час. Двери палат были закрыты, и я спросил у молоденькой медсестры, восседавшей за дежурным столом и резво строчившей что-то в тетрадке, как отыскать больную Новак. Сестричка ответила, но строго велела снять верхнюю одежду и обувь и оставить внизу в раздевалке.
Пришлось снова спуститься. В гардеробной дедок на протезе выдал мне куцый белый халат и безразмерные тапочки без задников. Я рассовал по карманам халата деньги и документы и прямиком двинулся в палату номер семь.
Сабина сидела, подложив пару подушек под спину, на крайней у окна кровати и читала. Нога ее, спеленатая в колене тугой повязкой, покоилась на еще одной подушке, свернутой валиком. Помимо Сабины Георгиевны, в палате находилось пятеро больных, всего же я насчитал восемь коек. Пациентки возлежали как Бог послал: полусидя, с поднятыми зафиксированными конечностями, а одна дама и вовсе на голой доске, безмолвно уставившись в потолок восковым профилем. По панели стены повыше тумбочки шустро мотался упитанный рыжий прусачок.
Сабина оторвалась от книги и буркнула: «Наконец-то!» — когда я, скромно опустив глаза, присел на пустую кровать рядом. Отложив книгу, она взяла из моих рук цветы и велела добыть банку с водой. Голос с доски тут же внятно растолковал, как это сделать, и уже через несколько минут я вновь опустился на скрипучий матрас.
Пожилая дама успела привести себя в порядок. Тумбочка, куда был отправлен роман и водружена банка с цветами, также сверкала чистотой. Сабина причесалась, накинула на себя легкое покрывало и теперь сидела прямо, надменно глядя на меня, словно полководец, раненный на поле боя по недосмотру гвардии. В то время как битва продолжается — уже без его участия…
— Есть хотите? — прямо спросил я.
— Нет, — отмахнулась она. — Оставьте это. Скажите лучше — Степан возвратился?
— Да.
Сабина облегченно вздохнула.
— Я так и думала! — воскликнула она. — Стив — умный мальчик. Быстрее расскажите мне о нем.
Я отчитался по минутам.
— Теперь он проспит до вечера, — сказала, выcлушав меня, Сабина. — Пожалуйста, Егор, побудьте с ним еще чуть-чуть. Я скоро выйду отсюда. По-моему, он к вам привязан куда больше, чем к моим домашним. Кстати, как там они?
Я ответил, что мне ничего не известно, и повторил вопрос о еде.
Сабина велела мне заткнуться и не истязать ее, потому что час назад ей удалось затолкать в себя полный больничный обед.
— И как? — поинтересовался я.
— Жива, — кратко ответила Сабина и добавила:
— Это только Степка перебирает едой, а я… Что там у вас?
Я перечислил. Она сказала — это суньте в холодильник, а это поставьте в тумбочку, но от кофе она бы не отказалась.
Информированная дама с доски за моей спиной тут же порекомендовала, как вскипятить воду, и поделилась с нами сахаром. Когда все было готово, я наполнил чашки и придвинулся поближе к Сабине. «Какой же у вас, Сабиночка, милый внучек!» — резюмировала доска.
Сабина неопределенно хмыкнула.
— Ну и что же у вас случилось, Ежи? — негромко произнесла она. — Я же вижу по вашим глазам.
— Сабина Георгиевна, — прошептал я, — опишите мне еще раз приятеля покойной Елены Ивановны. Он действительно показался вам привлекательным?
— Ну, что-то в этом роде в нем было, — неохотно произнесла она. — Красивым его не назовешь, однако ни в коем случае и уродом. Крепкий, серьезный, внушающий доверие. Хотя могу открыть вам секрет: женщины в массе своей чрезвычайно глупы. Что у них возникает в голове при виде мужчины — тайна за семью замками. Почему эротическое любопытство, свойственное особям обоего пола, перерастает в сильнейшее влечение и в каждом отдельном случае подчиняется собственному сюжету, известно лишь наверху.
— Зачем же он голову-то ей отрезал? — возмутился я.
— Не хочу я этого знать, — отмахнулась она. — Елена, на мой взгляд, была обычной озлобившейся квочкой, она не сумела преодолеть в себе комплексы и неудовлетворенные желания…
— Сабина, — перебил я, — скажите, как звали этого человека?
Она как бы не услышала.
— Знаете, Егор, — задумчиво проговорила она, помешивая остывший кофе, — сегодня ночью мне не спалось и я думала о таком коротком пребывании человека на земле. Он проживает свою жизнь в слепоте, потому что никто его не учит видеть и понимать. Зрячее понимание — вот основа настоящего бесстрашия. Моя дочь вышла замуж за ничтожного человека, потому что приняла желаемое за действительное; мне жаль ее, но, видно, такова участь Женечки… Где она, грань между любовью и ненавистью? Ночью мне показалось, что мой унизительный страх перед этим жутким человеком, о .котором вы все время расспрашиваете, прошел, но почему бы ему не вернуться снова?
— Давайте дадим показания, — брякнул я. — Ведь мы с вами вполне уверены, что это был именно он.
— И вы, Егор?
— Да.
— Почему вы пришли к такому выводу? Я оглянулся. Палата наполнилась негромкими разговорами, каким-то движением, сквозняками и хлопаньем двери — к больным начали стягиваться посетители.
— Вам ходить можно?
— Немного. Подите возьмите у сестрички костыль, и мы с вами устроимся в холле, в креслах, там в это время никого нет и телевизор, слава Богу, выключен.
Я принес Сабине облупленный костыль, употреблявшийся, похоже, еще в первую мировую, и помог подняться. Она с наслаждением повертела головой, выйдя со мной из палаты, и мы поковыляли по коридору.
Холл и в самом деле пустовал.
— Ну, — сказала Сабина усаживаясь, — выкладывайте…
Я поведал ей все, что знал: о первой, все еще не опознанной голове, о том, как нашли Елену Ивановну, о меценатке Капитолине, вздумавшей прогуляться по родимым полям, о цепной пиле, о нумерации и, наконец, о девочке Ане, обезглавленной сегодня ночью.
— Ну и дела… — пробормотала она, — поистине срань господня. Это все так и есть, как вы рассказываете?
— С чего бы мне врать, Сабина?! — возмущенно воскликнул я. — В городе бродит сумасшедший, и не известно, за кем он сейчас охотится.
Даже в сумерках, заполнивших помещение, я увидел, как она побледнела.
Сабина придвинулась ко мне и положила совершенно ледяные пальцы на мою руку.
Пальцы подрагивали. Чтобы вывести ее из шокового состояния, я неуклюже заметил:
— Сабина Георгиевна, у вас, между прочим, очень красивые сережки.
— Брат подарил по случаю рождения Жени… Это настоящие бриллианты, — машинально ответила она. — Егор!
— Что?
— Пожалуйста, зайдите к моим сегодня же, отведите к ним Степана и велите моей дочери не выходить вечерами на улицу без него.
— Вы полагаете, Степан в состоянии защитить Евгению Александровну?
— Конечно, Егор. Он никогда не подпустит к ней чужого. Зайдите к ним сразу же и попросите завтра меня навестить. Придумайте что-нибудь о том, как я сюда угодила…
— Хорошо. — Я чувствовал, что Сабина близка к обмороку, и решил временно отложить продолжение беседы о Дровосеке. — Вы сможете позвонить мне сегодня около девяти? Лично?
— Попробую. Костыль не отдавайте.
Совершенно не удовлетворенный собой, я проводил Сабину Георгиевну обратно в палату. Там ярко горел свет, пахло разогретым домашним борщом и лекарствами, больные устраивались как могли в своих железных колыбелях. Сабина, подпрыгивая, пробралась наконец в свой угол и тяжело опустилась на кровать.
Костыль она засунула между батареей отопления и матрасом. Лицо ее слегка порозовело, но глаза блуждали, выражая глубокую задумчивость.
— Я покормлю вас.
— А? — сказала она.
— Вам необходимо поужинать, — громко проговорил я. — Там есть кефир и творог. Батон. Сыр. Колбаса.
Около восьми Степан был выпущен на улицу и, пока я сдавал смену, минут двадцать сонно побродил под кустами у подъезда и между машинами на стоянке, орошая колеса. Только когда он вернулся, я принял решение вымыть пса, прежде чем безнадежно опоздать в прокуратуру.
К счастью, дали горячую воду. Пока я драил его под душем чудодейственным мылом «Сейфгард», а затем сушил феном, пока отскребал ванну, чтобы самому в нее влезть, в мойке размораживался кусок мяса, а на плите клокотал чайник.
Затем мы на скорую руку позавтракали, причем Степан, проглотив мясо, тут же сел рядом со мной и выпросил половину яичницы с беконом. От кофе он отказался и, удовлетворенно икнув, вперевалку отправился на мой диванчик, пал на него и тут же захрапел. Я пулей выскочил из дома.
Было уже половина одиннадцатого, когда я, старались казаться полупрозрачным, прошмыгнул в комнату, где собирались практиканты и откуда можно было позвонить в больницу. Телефон, к моему изумлению, оказался свободен, а комната пуста.
Я набрал номер отделения, где лежала Сабина, и попросил пригласить ее лечащего врача. Через пару минут я услышал недовольный докторский баритон.
— Нормально, — ответил он, когда я задал свой вопрос о самочувствии Сабины Георгиевны. — Я отменил обезболивающее, но оставил снотворное, так как больная всю ночь находилась в… э-э… довольно буйном состоянии.
Я едва не выронил трубку.
— У нее острое психомоторное возбуждение, — продолжал доктор, — порывалась встать и куда-то звонить, отказалась пользоваться судном. Очень беспокойная больная. Связки не повреждены, но на несколько дней ей необходим полный покой. А почему не пришли ее родственники? — В голосе врача прозвучало удивление.
— Понятия не имею, — соврал я.
— А кто такой Степан?
— Ее скотч-терьер, пес.
— А вы, собственно, кто? — подозрительно спросил врач.
— Сосед.
Непродолжительное молчание повисло между нами.
— Еду-то ей принесут? А то на нашем пайке… Я не успел ответить, потому что меня оторвал от телефона возмущенный голос следователя Трикоза, моего давнего знакомца:
— Башкирцев, что это вы тут делаете?
Я положил трубку, обернулся и невинно произнес:
— Собираю информацию, Сергей Романович. Добрый день! Рад вас видеть в добром здравии.
На длинной физиономии следователя появилось брезгливо-удивленное выражение. Выпученные, как у богомола, глаза, казалось, были готовы незамедлительно испепелить мою персону.
— Вас все ищут! Бегом в операторскую!
— Да что стряслось-то? Горит?
— Узнаете! — коротко рыкнул он и, развернувшись как циркуль, шагнул в коридор на своих негнущихся в коленях ногах.
Я поспешил за Трикозом, только сейчас отметив, что в воздухе следственного управления царит необычайное возбуждение. Следуя за Сергеем Романовичем, я пару раз зафиксировал присутствие начальства самого высокого ранга.
— Что происходит? — вполголоса спросил я, догоняя Трикоза.
— Четвертый эпизод, — ответил он, не поворачивая головы. — Сегодня ночью милицейский патруль наткнулся на труп молодой женщины в самом центре. В части парка, примыкающей к университету. Почерк тот же, вплоть до номера на щеке. Голова отделена и установлена на возвышении…
— Где именно?
— На аллее, позади университетских кортов. Она возвращалась с тренировки и, чтобы сократить дорогу, пошла задами. Именно там он ее и подстерег…
Я вбежал в кабинет, где стояли компьютеры, а Трикоз, подпрыгивая, помчался дальше. Мне сразу же сунули в руки пачку бумаг, хотя, как я понял из разговоров, следственная бригада все еще продолжала работу в районе кортов.
Начал я с чернового протокола осмотра места происшествия, из которого следовало, что в два часа ночи вблизи университетского спорткомплекса была обнаружена отделенная от тела голова женщины, зафиксированная на картонном ящике из-под бананов. Ящик располагался в точности посередине узкой аллеи, ведущей в парк. Далее осмотром было установлено, что «местом происшествия является плохо освещенная площадка в десяти метрах от тыльной стороны двухэтажного здания университетских кортов».
Я знал это место. Если выйти за неохраняемые ворота комплекса и свернуть направо, пересечь небольшой пустырь, где громоздились штук пять контейнеров с мусором, то, пройдя еще сотню шагов по узкой аллейке, петляющей среди редкого кустарника и каштанов, можно выйти прямиком на центральную аллею парка, на которой обычно выгуливают собак, а летом допоздна околачиваются очумелые парочки. Помнится, там прилепилась еще и пиццерия — вот вам и мусорные баки на пустырей, а рядом с ней кирпичное здание платного туалета. Девушка, очевидно, как и многие завсегдатаи кортов, решила сократить дорогу.
Про ящик и голову я узнал из разговоров сотрудников прокуратуры, когда, оторвавшись от суконного описания места преступления, вышел покурить в коридор.
Возвратившись, я снова сел за клавиатуру и задумался. Она была умерщвлена точно таким же способом, как и три предыдущие жертвы. То есть все той же цепной пилой «Турист». Где же этот гад поджидал ее? Закончить тренировку девушка могла максимум в десять; ну допустим, заболталась с кем-то, но почему она не пошла другой дорогой, через освещенный и безопасный внутренний двор университета? Не сам ли убийца и вызвался ее проводить? Гадай теперь сколько угодно. Результаты медицинской экспертизы еще не поступали, так что до сих пор не ясно, когда, собственно, она погибла, но в коридоре я слышал, что личность убитой уже установлена: тело обнаружилось в кустах неподалеку, а рядом с ним — спортивная сумка с зачехленными ракетками и документами во внутреннем кармане, застегнутом на молнию.
Я вздохнул и забарабанил по клавишам.
Меня прервали на фразе: «С места происшествия изъяты: сумка спортивная „Данлоп“ темно-синего цвета…» Уже отводя взгляд, я успел прочесть в конце рукописного абзаца: «… заколка для волос».
Позади стояла моя однокурсница Люся Цимбалюк, вместе со мной проходившая практику.
— Хай! — без энтузиазма буркнул я. — Чего надобно?
— Егор, — сказала она, — можно тебя попросить об одолжении?
— Давай! — Я придвинул стул и усадил ее затылком к монитору.
Люся была рослой эффектной барышней, чуть постарше меня. Ее мечтой была должность районного судьи. Что уж ее привлекало в этом — Бог знает. Я же знал, что она обитает в пригороде, в большом хлебосольном доме бывшего директора совхоза, и иногда на запыленной темно-красной «Ниве» ее привозит в институт старший брат — румяный бугай с рыжими и жесткими на вид, как стальная проволока, волосами.
Запинаясь, она проговорила:
— Что-то мне с утра не по себе после сегодняшних криминальных событий.
— Хорошо тебя понимаю, дорогая. Мне также довольно кисло. Помимо всего, я провел ночь на дежурстве.
Она участливо взяла мою руку холодной ладошкой и потянула к себе.
— Егор. — Девушка понизила голос. — Я боюсь ехать домой одна. Уже будет темно, когда я сойду с электрички, а там еще топать через лес…
— Позвони родителям, — начал я, но Люся меня прервала:
— Думаешь, я бы так не сделала? Но отец с братом уехали на пару дней в Москву, а мать встречать меня не пойдет ни за что.
— При всем желании не смогу тебя проводить, радость моя, — виновато пробормотал я. — У меня соседка в больнице, мне обязательно нужно ее проведать, и протоколов опять же гора.
— Егор! — Ее зеленоватые, с огромными зрачками глаза остановились на моей переносице, так что я невольно задумался, что это она там обнаружила. — Давай я все за тебя здесь сделаю, а ты позволь мне переночевать у тебя. А?
— Люська, — воскликнул я, — какие тут могут быть вопросы? Ночуй! И без всякой отработки. — Я кивнул на тупо мерцающий монитор.
— Нет, — сказала она. — Уж лучше я поработаю. До вечера.
— Ты можешь с этими бумажками застрять надолго.
— Ну и что? — проговорила моя однокурсница. — Это же город!
Я фыркнул. Люся подняла на меня потемневшие глаза.
— Тебе разве не кажется, что следующую жертву он будет искать за городом?
Я подивился ее логике, но быстро вычислил, что все складывается мне на руку — я смогу, не отпрашиваясь, прямо сейчас сбегать к Сабине.
— Так, — деловито произнес я вставая, — вот тебе ключи от квартиры, у меня есть запасные. Вот адрес. — Я черкнул на листке все что полагалось, плюс этаж, каким троллейбусом добираться до проспекта, остановку и добавил:
— Приходи когда захочешь, там на вахте будет Анна Петровна, скажешь, что ко мне.
Прикупи чего-нибудь поесть, в доме пусто.
— Спасибо, — с чувством сказала Люська. — Я еще выпить куплю, ладно?
Спасибо тебе, Егор.
Я удивленно взглянул на нее, но промолчал. Любой женщине станет жутко от известия, что в городе орудует маньяк, но Люська Цимбалюк была такая крепкая и надежная и никак не походила на слабонервную барышню.
Я усадил ее за компьютер, показал, где остановился, и добавил:
— Здесь еще «Постановление о создании специальной следственной группы», «Отдельное поручение», «Протокол выемки», «Постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы», парочка «Направлений» и еще какая-то муть.
Остальное возьмешь в десятой комнате. Спросят меня — скажешь: забрал следователь Трикоз. Встретимся вечером.
Девушка кивнула и благодарно на меня посмотрела. Я схватил куртку и сумку и помчался по коридору к выходу, стараясь ни с кем не столкнуться и как можно незаметнее выбраться наружу.
Однако на первом этаже меня перехватил легкий на помине Трикоз. Пожевав синими губами, он сообщил мне, что ему поручено доставить родителей девушки для опознания тела.
— Им, конечно, ничего не сказали в подробностях. Она и в самом деле возвращалась с тренировки — мы допросили ее тренера. Знаешь, все эти платные секции… Девочка училась на первом курсе, в этом году закончила школу. Звали Аня… — Сергей Романович явно нервничал. — Родители, не дождавшись, позвонили в милицию… Между прочим, шеф решил пока не сообщать детали, а тело предъявить вместе с головой, как если бы она была убита бритвой…
— Вы думаете, им от этого легче? — пробормотал я.
— Как это? — удивился Трикоз. — А ты, кстати, куда намылился, Башкирцев? — подозрительно осведомился он.
— Везу документацию, — ляпнул я первое, что пришло в голову.
— Куда?
— В горадминистрацию, — врал я дальше.
— А-а, — сразу успокоился Трикоз. — Ну, я побег. В контору сегодня не вернусь. Там придется еще доставить свидетелей…
Я посмотрел ему вслед. Он был вполне доволен собой. Мертвая безголовая Анечка была уже только объектом следственных действий — не более. Жизнь продолжалась, и каждый как мог выполнял свою функцию.
В больницу я приехал нагруженный провиантом для Сабины Георгиевны и пятью бледно-розовыми гвоздиками. Коридор второго этажа, где при входе было обозначено: «Второе травматологическое отделение», оказался пустым, так как я прибыл в послеобеденный час. Двери палат были закрыты, и я спросил у молоденькой медсестры, восседавшей за дежурным столом и резво строчившей что-то в тетрадке, как отыскать больную Новак. Сестричка ответила, но строго велела снять верхнюю одежду и обувь и оставить внизу в раздевалке.
Пришлось снова спуститься. В гардеробной дедок на протезе выдал мне куцый белый халат и безразмерные тапочки без задников. Я рассовал по карманам халата деньги и документы и прямиком двинулся в палату номер семь.
Сабина сидела, подложив пару подушек под спину, на крайней у окна кровати и читала. Нога ее, спеленатая в колене тугой повязкой, покоилась на еще одной подушке, свернутой валиком. Помимо Сабины Георгиевны, в палате находилось пятеро больных, всего же я насчитал восемь коек. Пациентки возлежали как Бог послал: полусидя, с поднятыми зафиксированными конечностями, а одна дама и вовсе на голой доске, безмолвно уставившись в потолок восковым профилем. По панели стены повыше тумбочки шустро мотался упитанный рыжий прусачок.
Сабина оторвалась от книги и буркнула: «Наконец-то!» — когда я, скромно опустив глаза, присел на пустую кровать рядом. Отложив книгу, она взяла из моих рук цветы и велела добыть банку с водой. Голос с доски тут же внятно растолковал, как это сделать, и уже через несколько минут я вновь опустился на скрипучий матрас.
Пожилая дама успела привести себя в порядок. Тумбочка, куда был отправлен роман и водружена банка с цветами, также сверкала чистотой. Сабина причесалась, накинула на себя легкое покрывало и теперь сидела прямо, надменно глядя на меня, словно полководец, раненный на поле боя по недосмотру гвардии. В то время как битва продолжается — уже без его участия…
— Есть хотите? — прямо спросил я.
— Нет, — отмахнулась она. — Оставьте это. Скажите лучше — Степан возвратился?
— Да.
Сабина облегченно вздохнула.
— Я так и думала! — воскликнула она. — Стив — умный мальчик. Быстрее расскажите мне о нем.
Я отчитался по минутам.
— Теперь он проспит до вечера, — сказала, выcлушав меня, Сабина. — Пожалуйста, Егор, побудьте с ним еще чуть-чуть. Я скоро выйду отсюда. По-моему, он к вам привязан куда больше, чем к моим домашним. Кстати, как там они?
Я ответил, что мне ничего не известно, и повторил вопрос о еде.
Сабина велела мне заткнуться и не истязать ее, потому что час назад ей удалось затолкать в себя полный больничный обед.
— И как? — поинтересовался я.
— Жива, — кратко ответила Сабина и добавила:
— Это только Степка перебирает едой, а я… Что там у вас?
Я перечислил. Она сказала — это суньте в холодильник, а это поставьте в тумбочку, но от кофе она бы не отказалась.
Информированная дама с доски за моей спиной тут же порекомендовала, как вскипятить воду, и поделилась с нами сахаром. Когда все было готово, я наполнил чашки и придвинулся поближе к Сабине. «Какой же у вас, Сабиночка, милый внучек!» — резюмировала доска.
Сабина неопределенно хмыкнула.
— Ну и что же у вас случилось, Ежи? — негромко произнесла она. — Я же вижу по вашим глазам.
— Сабина Георгиевна, — прошептал я, — опишите мне еще раз приятеля покойной Елены Ивановны. Он действительно показался вам привлекательным?
— Ну, что-то в этом роде в нем было, — неохотно произнесла она. — Красивым его не назовешь, однако ни в коем случае и уродом. Крепкий, серьезный, внушающий доверие. Хотя могу открыть вам секрет: женщины в массе своей чрезвычайно глупы. Что у них возникает в голове при виде мужчины — тайна за семью замками. Почему эротическое любопытство, свойственное особям обоего пола, перерастает в сильнейшее влечение и в каждом отдельном случае подчиняется собственному сюжету, известно лишь наверху.
— Зачем же он голову-то ей отрезал? — возмутился я.
— Не хочу я этого знать, — отмахнулась она. — Елена, на мой взгляд, была обычной озлобившейся квочкой, она не сумела преодолеть в себе комплексы и неудовлетворенные желания…
— Сабина, — перебил я, — скажите, как звали этого человека?
Она как бы не услышала.
— Знаете, Егор, — задумчиво проговорила она, помешивая остывший кофе, — сегодня ночью мне не спалось и я думала о таком коротком пребывании человека на земле. Он проживает свою жизнь в слепоте, потому что никто его не учит видеть и понимать. Зрячее понимание — вот основа настоящего бесстрашия. Моя дочь вышла замуж за ничтожного человека, потому что приняла желаемое за действительное; мне жаль ее, но, видно, такова участь Женечки… Где она, грань между любовью и ненавистью? Ночью мне показалось, что мой унизительный страх перед этим жутким человеком, о .котором вы все время расспрашиваете, прошел, но почему бы ему не вернуться снова?
— Давайте дадим показания, — брякнул я. — Ведь мы с вами вполне уверены, что это был именно он.
— И вы, Егор?
— Да.
— Почему вы пришли к такому выводу? Я оглянулся. Палата наполнилась негромкими разговорами, каким-то движением, сквозняками и хлопаньем двери — к больным начали стягиваться посетители.
— Вам ходить можно?
— Немного. Подите возьмите у сестрички костыль, и мы с вами устроимся в холле, в креслах, там в это время никого нет и телевизор, слава Богу, выключен.
Я принес Сабине облупленный костыль, употреблявшийся, похоже, еще в первую мировую, и помог подняться. Она с наслаждением повертела головой, выйдя со мной из палаты, и мы поковыляли по коридору.
Холл и в самом деле пустовал.
— Ну, — сказала Сабина усаживаясь, — выкладывайте…
Я поведал ей все, что знал: о первой, все еще не опознанной голове, о том, как нашли Елену Ивановну, о меценатке Капитолине, вздумавшей прогуляться по родимым полям, о цепной пиле, о нумерации и, наконец, о девочке Ане, обезглавленной сегодня ночью.
— Ну и дела… — пробормотала она, — поистине срань господня. Это все так и есть, как вы рассказываете?
— С чего бы мне врать, Сабина?! — возмущенно воскликнул я. — В городе бродит сумасшедший, и не известно, за кем он сейчас охотится.
Даже в сумерках, заполнивших помещение, я увидел, как она побледнела.
Сабина придвинулась ко мне и положила совершенно ледяные пальцы на мою руку.
Пальцы подрагивали. Чтобы вывести ее из шокового состояния, я неуклюже заметил:
— Сабина Георгиевна, у вас, между прочим, очень красивые сережки.
— Брат подарил по случаю рождения Жени… Это настоящие бриллианты, — машинально ответила она. — Егор!
— Что?
— Пожалуйста, зайдите к моим сегодня же, отведите к ним Степана и велите моей дочери не выходить вечерами на улицу без него.
— Вы полагаете, Степан в состоянии защитить Евгению Александровну?
— Конечно, Егор. Он никогда не подпустит к ней чужого. Зайдите к ним сразу же и попросите завтра меня навестить. Придумайте что-нибудь о том, как я сюда угодила…
— Хорошо. — Я чувствовал, что Сабина близка к обмороку, и решил временно отложить продолжение беседы о Дровосеке. — Вы сможете позвонить мне сегодня около девяти? Лично?
— Попробую. Костыль не отдавайте.
Совершенно не удовлетворенный собой, я проводил Сабину Георгиевну обратно в палату. Там ярко горел свет, пахло разогретым домашним борщом и лекарствами, больные устраивались как могли в своих железных колыбелях. Сабина, подпрыгивая, пробралась наконец в свой угол и тяжело опустилась на кровать.
Костыль она засунула между батареей отопления и матрасом. Лицо ее слегка порозовело, но глаза блуждали, выражая глубокую задумчивость.
— Я покормлю вас.
— А? — сказала она.
— Вам необходимо поужинать, — громко проговорил я. — Там есть кефир и творог. Батон. Сыр. Колбаса.