Климова Светлана. Подражание королю

   — С какой это стати? Что я там забыл?
   — Значит, в Штаты, — кивнул Мамонт. — И теща согласна?
   — В том-то и дело. Ни черта она не хочет. А без нее…
   — И квартира оформлена на ее имя — так, что ли?
   — Послушай! — простонал Павел Николаевич. — У меня уже документы на руках, десятого апреля истекает срок въездной визы, а подлая баба ни в какую…
   Денег ноль, один выход — продать квартиру, чтобы было с чем ехать, а теще купить по-быстрому одиночку. Но как я ее продам, если нет у меня на это никакого права? Тут уже и покупатель нарисовался, все мы вроде с ним обговорили… Ты ж у нас корифей, дай какую-нибудь наколку — куда кинуться?
   Монолог этот окончательно подорвал силы Павлуши. Он тяжело засопел и потянулся к сигаретам, хотя курил только в исключительных случаях.
   — Остынь. — Мамонт пожевал губами, еще раз, не вставая, съездил к бару и отмерил свои пятьдесят. — В этом городе ничего не спрячешь. И покупателя твоего я знаю не хуже, чем тебя. И про квартиру тоже. Будь спокоен: мужик он крепкий, и обижать тебя ему никакого расчета нет. Получишь как договорились.
   Теперь — доверенность. Я могу быть уверен, что ты, Романов, не темнишь?
   Павел Николаевич изумленно выкатил глаза.
   — То есть что ты имеешь в виду?
   — Твои намерения в отношении тещи.
   — Какие еще намерения? — возмутился Павлуша. — Это у нее намерения — сжить меня со свету! Жаль, ты с ней не встречался, а так — долго объяснять.
   — Ну и прекрасно. Успокойся и слушай сюда. Главная твоя проблема в том, что нотариат теперь дело хлебное и престижное и из-за такой ерунды, как у тебя, никто рисковать задницей не будет. Тем более что и заплатить прилично ты не в состоянии.
   — Мамонт, — начал было Павлуша, — какое мне дело, что там сейчас делается в нотариате, будь он неладен. Ты мне скажи…
   — Будешь дергаться, я тебя и совсем пошлю отсюда, — сухо оборвал его приятель. — Ты меня слушаешь? Павел Николаевич смиренно кивнул.
   — Так вот, первое, чем ты займешься, выйдя отсюда, — подыщешь старушку.
   И если тебе повезет, еще до шести вечера получишь свою доверенность. Дальше будешь действовать сам. Но предупреждаю — то, что ты намерен провернуть, подпадает сразу под две статьи. Я тебя этому не учил, до всего ты додумался сам, и ответственность на тебе. Ясно?
   Павлуша, которому все еще ничего не было ясно, развел руками, как бы с горечью соглашаясь с неизбежным, и поерзал в кресле.
   — Тогда — по пунктам, — произнес Мамонт, тыча сигаретой мимо пепельницы, изображавшей в бронзе курчавое женское лоно.
   Двадцатью минутами позже, когда он закончил, Павел Николаевич некоторое время посидел, остывая и перебирая в памяти «пункты». Приступать надо было прямо сейчас.
   — Спасибо, Мамонт, — сказал он, вставая и криво застегивая пальто. — Ты, конечно, голова.
   — Вали, — отвечал хозяин кабинета. — И помни — нигде не суетись и не смыкайся. Ты же солидный дядька с виду, чего мельтешить. Главное — внутреннее спокойствие. Нотариуса я тебе подам часам к трем. Перезвонишь.
   Павел Николаевич кивнул и двинулся к выходу, но у дверей его окликнули.
   — Эй, — произнес Мамонт, снова наливая себе, — постой. Эта вся твоя катавасия с тещей… Короче, по-моему, такие проблемы надо решать радикально.
   Во всяком случае, в таком положении, как у тебя. А все эти доверенности, бумажки… Ну что ты ей скажешь, когда продашь квартиру? Так, мол, и так, любезнейшая, но уж извините и тому подобное? Она же у тебя крутая, и первое, что сделает, — опротестует сделку, а тебя сдаст. А дальше все будет зависеть от нее — уедешь ты или сядешь. Ну что, как по-твоему, побежит в прокуратуру твоя Сабина Георгиевна?
   — Не побежит, — отвечал Павлуша, до отвращения отчетливо сознавая, что далеко не убежден в этом. — Дочь она любит, хоть и третирует ее, как последнюю.
   И внука.
   — Ну смотри, тебе виднее. — Мамонт на удивление быстро осоловел, ему явно не повредила бы пара чашек кофе покрепче. — А я бы на твоем месте… Ну ты же знаешь, я сторонник жесткой линии.
   — Что ты имеешь в виду? — округлил глаза Павлуша.
   — А ты? — захохотал Мамонт и поднялся — впервые за всю встречу. — Ну, ну, не закатывай глазки, как девица из благородного семейства. Подумай.
   Припечет дам телефончик. Можно и в кредит, к тому же недорого. Дело-то пустяковое.
   — Брось, — пробормотал Павел Николаевич и повернулся к двери. — Что за шутки такие? У меня и без них нервы на взводе…
   — Нервы надо беречь, — назидательно протрубил ему в спину Мамонт. — И закалять…
   — Падла беззубая… — пробормотал Павлуша в коридоре, покосившись на охранника. — Тебя бы на мое место.
   Впрочем, успокоился он быстро и поспешил домой, по пути пристально вглядываясь в лица встречных пожилых женщин, среди которых почему-то не оказалось ни одного подходящего. Но с этим можно было повременить.
   Дома Романов был около одиннадцати и еще успел застать Сабину Георгиевну, которая куда-то собиралась с книгой под мышкой, и едва успел раздеться, как она упорхнула, не взяв собой пса, что как-то сразу не понравилось Павлуше.
   Выбора, однако, не было. Как только дверь за тещей захлопнулась, он решительно направился в ее комнату, вооружившись стамеской и молотком и предусмотрительно заблокировав наружный замок изнутри.
   Степана не было видно — где-то дрых, по обыкновению перевернувшись на спину и задрав все четыре лапы. Павел Николаевич беспрепятственно достиг письменного стола тещи и знакомым движением всадил лезвие в щель между крышкой и первым из ящиков, который неукоснительно запирался хозяйкой. Слегка покачав, он нажал на рукоять, и язычок замка отскочил, звонко щелкнув. В ту же секунду под столом раздался тяжелый вздох, заставивший Павла Николаевича вздрогнуть.
   «Чтоб тебя!..» — пробормотал он, выдвигая ящик и всматриваясь в его недра, чтобы запомнить порядок, в каком лежали бумаги и документы.
   Скотч-терьер, постукивая когтями по паркету, выбрался из-под стола и встал посреди комнаты, подрагивая острым концом хвоста и потягиваясь. Что ему сейчас может взбрести в голову, об этом знал только Господь.
   — Ну? — нахально спросил Павел Николаевич. — Что, сволочь кудлатая, проспал? Плохо службу несешь. Поздно теперь хвостом крутить…
   Степан вдруг с визгом зевнул, обнажив клыки и глубокую розовую глотку, а затем чуть подался вперед, причем хвост его встал вертикально и напряженно замер. Глаза пса из-под нависающих бровей смотрели жестко и требовательно.
   Павел Николаевич тут же вспомнил, как Степан во дворе, по команде хозяйки, взвивался в воздух и повисал на ветке клена метрах в полутора от земли, вцепившись в нее мощными челюстями. Немного повисев, он, суча лапами, принимался работать клыками. Затем размочаленная ветка обламывалась и пес вместе ней шлепался на землю.
   Он торопливо задвинул ящик и повернулся спиной к столу, инстинктивно прикрывая пах левой рукой с зажатым в ней молотком.
   Пес издал глухой звук, будто внутри него попробовали басы аккордеона.
   — Степаша, — ласково проговорил Павел Николаевич, — давай по-хорошему.
   Ты отдыхаешь, а я делаю свое дело. И все довольны. А?
   Не сводя глаз с недруга, пес подобрался и сел. Павлуша отродясь не видел противопехотных мин, но сейчас у него появилась уверенность, что именно так они и выглядят. Не хватало только, чтобы возвратилась теща. Самое время.
   Он страшно заторопился. В ящике необходимо найти тещин паспорт. Где он находится? В прошлый раз он его не заметил, потому что искали другое. Сделав шаг влево, Павел Николаевич выдвинул ящик на ширину ладони и, не оборачиваясь, запустил туда руку. Что там? Ага, пенсионное удостоверение. Свидетельство о рождении. Письма. Кожаная обложка… Паспорт!
   Скотч-терьер, наблюдая за его упражнениями, негромко хрюкнул, придвинулся к самым ногам Павла Николаевича и ткнул его мордой под колено. Это почему-то придало Павлуше смелости. Оставалась мелочь — из пачки двадцаток, лежавших слева в дальнем углу ящика, извлечь снизу штук пять-шесть. Осторожно, ничего не передвинув и не оставляя следов. Потому что даже нотариусу заплатить на сегодняшний день нечем. Потом все будет компенсировано.
   Его пальцы словно обрели самостоятельное зрение. Не сводя глаз со Степана, Павел Николаевич жестом гинеколога ввел два пальца под самый низ пачечки — и почувствовал, что там находится еще и небольшой твердый прямоугольник пластика. Любопытствуя, он потянул прямоугольник к себе — и через секунду в его ладони тускло замерцала голубая кредитная карточка с неизвестной ему маркировкой.
   Павел Николаевич перевел дыхание. Вот это неожиданность… Теща-то!
   Сколько же там может быть на счету? Проверить можно только в серьезном банке, вроде «Евроальянса», где, как он знал, имеется банкомат и ведутся все формы расчетов по кредитным карточкам. Но чтобы проверить, необходимо прихватить вместе с остальным и кредитку. Чем это чревато?
   Да ничем, вдруг решил он, слегка отпихивая обнаглевшего уже вконец скотч-терьера, исследующего обшлага его брюк. К вечеру он вернет на место все взятое, и только деньги — днем позже. Один паспорт или паспорт и карточка — не будет иметь значения, если Гильотина вдруг обнаружит пропажу. Но этого не произойдет, он был уверен, как был уверен и в том, что в их почти безнадежной ситуации обозначился просвет. Теща чем-то возбуждена, а значит, невнимательна, ей сейчас не до содержимого стола.
   Паспорт, сунув карточку за отворот коричневой кожаной обложки, он опустил в брючный карман, за ним последовали сто двадцать долларов, также извлеченных из ящика. С помощью все той же стамески он восстановил первоначальное положение стола, осмотрелся и приготовился отступить.
   Но едва он сделал шаг к выходу, бормоча под нос:
   «Тихо, тихо, спокойно, Степаша…» — как пес оставил в покое его брюки, пересек комнату и распластался поперек двери, заблокировав выход. Теперь открыть ее можно было, только отодвинув Степана в сторону, что было далеко не безопасно.
   — Стивен! — сухо произнес Павел Николаевич, борясь с желанием прямо сейчас шарахнуть молотком по этой тупой бородатой башке, ухмыляющейся в пол. — Приличные собаки так себя не ведут. Мне нужно выйти. Иди на место! Где у тебя место?
   Пес слегка приподнял голову, но не пошевелился, всем видом демонстрируя, что не намерен покидать свой пост ни при каких обстоятельствах.
   Павлуша со стоном опустился на тещино спартанское ложе и сжал виски. Что-то надо было предпринимать, и немедленно, но в голову ничего не приходило.
   Спас его звонок в дверь. Степан, будто подброшенный пружиной, с громовым лаем ринулся встречать, дав Павлу Николаевичу возможность по-быстрому ретироваться и прикрыть за собой дверь. Неторопливо направившись открывать и по-особому ощущая тяжесть в брючном кармане, он успел успокоиться и собраться для встречи с Сабиной Георгиевной, но за дверью оказался Романов-младший, тут же получивший выволочку за идиотскую манеру после звонка еще и нетерпеливо колотить в филенку.
   Распорядившись выгулять пса — бабушка вернется неизвестно когда — и садиться за учебник английского, Павел Николаевич оделся и выбежал из дома. В лифте он извлек из кармана паспорт и с облегчением убедился, что прихватил то, что надо, — общегражданский, а не выездной, который тоже у нее имелся.
   Действуя по указаниям Мамонта, теперь он должен был отыскать женщину, хотя бы отдаленно походившую на фотографию Сабины Георгиевны в паспорте, уговорить ее сотрудничать и обучить подписываться такими же, как и у тещи, каракулями. Почерк у Сабины Георгиевны был отвратительный, вместо подписи она обычно просто ставила фамилию — Новак, без всяких росчерков, инициалов и завитушек, что сильно упрощало задачу.
   Хуже было со сходством. Где сейчас раздобыть коротко стриженную старушку с прямыми плечами, высокой, почти не тронутой морщинами шеей, твердо сжатым ртом и тонким, с легкой горбинкой носом? Цвет глаз не имел значения, зато это характерное выражение стоической иронии!.. Откуда ему было взяться у всех этих закутанных в платки развалин, толпящихся с кошелками на остановках, блуждающих вдоль прилавков супермаркетов, ничего не покупая, бегущих в поликлиники и из детских садов с упирающимися внуками и правнуками сквозь мартовскую мглу? Их лица выражали только тупую озабоченность, страх и старческую немощь. Поневоле, сравнивая, Павел Николаевич убедился, что его теща — особа весьма незаурядная. Но это-то и портило все дело.
   До начала второго он проболтался по центру, продрог и проголодался.
   Несколько раз он был близок к тому, чтобы подойти к намеченной жертве и сделать предложение, но в последнюю секунду отступал — нет, не то, несходство слишком бросается в глаза, его могут уличить, а переиграть никто не разрешит. Мамонт взбеленится и даст отбой «своему» нотариусу.
   Параллельно в голове ворочались мысли о кредитной карточке. Вечером ее придется вернуть, и до этого надо успеть выяснить, какая сумма находится на счету Сабины Георгиевны. Почему-то это обстоятельство казалось крайне важным.
   Обычно существует код идентификации, известный владельцу, в данном случае теще, но он-то и понятия не имел, что этот код собой представляет. Набор цифр, слов, что-то еще? Где она хранит его — в памяти, полагаясь только на себя? Быть этого не может. Пожилые люди обычно не склонны рисковать, и это означает, что где-нибудь этот код зафиксирован. Где? Да где угодно. На стельках домашних туфель, на обоях в комнате, на листке, погребенном в одной из пестрых книжек Стивена Кинга, заполнивших комнату Сабины Георгиевны… Карточка не имела на себе имени владелицы, а значит, могла переходить из рук в руки. Вместе с ключевым набором цифр.
   В конце концов он забрел в крохотную пиццерию погреться, спросил кофе и долго выгребал мелочь, чтобы расплатиться, потому что суеверно не хотел менять позаимствованные двадцатки.
   Согрев озябшие пальцы о чашку, Романов вынул паспорт Сабины Георгиевны из кожаной суперобложки и сантиметр за сантиметром стал его исследовать.
   Дата рождения, место — городок Браслав, ныне в Белоруссии, дата выдачи, каким отделением милиции… фотография, всего одна, где Сабина Георгиевна лет шестидесяти трех, он ее уже изучил досконально… Семейное положение… Дочь — Евгения, само собой… Штамп о прописке, еще один — совсем свежий…
   Одним глотком он допил остывший чересчур сладкий кофе и торопливо перелистал оставшиеся чистыми страницы. На той, где была проставлена группа крови — АВ (IV), — у самого корешка, прочерченные тонким, как паутинка, дамским карандашиком, по вертикали выстроились восемь цифр. Первые четыре соответствовали году рождения Сабины Георгиевны, значение остальных оставалось неясным. Дамский карандаш в золоченой оправе он не раз видел у тещи. Никчемная старинная штучка.
   Спокойно! — сказал себе Павел Николаевич. Все это может оказаться полной чепухой и не иметь никакого отношения к кредитке. Мало ли что начирикала теща в документе. И если это так, возникает вероятность влипнуть и в банке.
   Хорошенький расклад для одного дня!
   Но совладать с собой ему не удалось. Четверть часа спустя он миновал группу охранников в черном, травивших анекдоты у входа в «Евроальянс», и проследовал в операционный зал, на ходу взбивая слежавшиеся под шапкой волосы.
   Белобрысый юноша в роговых очках и пиджаке цвета медного купороса вопросительно взглянул на его распаренную физиономию из-за полированного дубового ограждения. Романов расстегнул пальто, выложил локти на барьер и спросил:
   — Могу я узнать — вы работаете с кредитными карточками?
   Юноша пожал плечами с выражением надменного превосходства.
   — Естественно. С ними практически все работают. «Мастер-Кард», «Виза», «Циррус», еще кое-какие… Банкомат в соседнем зале. Вы хотите снять наличные?
   Павлуша извлек тещино сокровище и, слегка запинаясь, проговорил:
   — А… а вот эта? С этими тоже… работаете? Юноша бросил небрежный взгляд и собрал губы трубкой.
   — Тут сложнее. Наш банкомат их не принимает. Эти карточки корпоративного типа. Вы, очевидно, сотрудничаете с какой-то оффшорной компанией? Если вы пройдете в комнату семь, вам идентифицируют ее по телефонному запросу и вы сможете снять необходимую сумму. Без проблем.
   Павел Николаевич вдруг испугался. Ловушка? Если его сейчас заметут, все пропало. Но остановиться он уже не мог.
   — Мне… Я не собираюсь ничего брать. Мне необходимо только проверить остаток на счету… Так сказать, подбить бабки.
   Оператор поморщился.
   — Это сложнее, — сообщил он, поразмыслив. — После идентификации система выдает остаток только в том случае, когда на счету произошли изменения. Вам придется все-таки взять какую-то сумму. Или, наоборот, вложить.
   — Разумеется, — быстро согласился Романов. — Разумеется, я возьму.
   Белобрысый позвал девушку, велев ей проводить Павла Николаевича в седьмую, и пока Романов шел за ней, тупо разглядывая обтянутые блестящими колготками мускулистые икры, ладони его сделались совершенно мокрыми от пота.
   Зато в начале третьего он уже снова лавировал в уличной толпе, заглядывая в лица пожилых женщин. На счету Сабины Георгиевны Новак оставалось девять тысяч девятьсот пятьдесят долларов. Пятьдесят, новенькими десятками, лежали в бумажнике Павлуши вместе с шестью двадцатками, выглядевшими похуже. А главное — в любой момент он мог снова и снова зачерпнуть из этого источника.
   Теще и в голову не придет проверять — с какой стати, ведь она уже несколько лет не прикасалась к своей электронной кубышке. И похоже, не собирается.
   Он прошел два квартала и у торгового дома «Петр Вахромеев» спустился в подземный переход, ведущий к «Дому книги». Здесь было еще более людно, вдоль отпотевших стен теснились лотки с пестрой дрянью, под ногами чавкала смесь опилок, песка и талой воды. Лампы горели через одну. У выхода, на ступенях, оттирая друг друга, несколько женщин предлагали сигареты — естественно, без акцизной марки.
   — Свеженький «Честерфилд», кому «Честерфилд» по три! — услышал Романов, уже начав подниматься. Интонация, с которой это было произнесено, заставила его круто развернуться и подойти вплотную к пожилой женщине в темном плаще на меховой подкладке, из-под которого выглядывали дешевые таиландские тренировочные брюки, заправленные в ботинки. Голова торговки была закутана пуховым платком до бровей, но из-под этого серо-коричневого бесформенного платка на него вдруг взглянули ясные, совершенно знакомые глаза.
   — Что берем? — спросила торговка простуженным баском, и Павлуша даже слегка испугался. Голос был совершенно тещин, как и глаза. В остальном сходства имелось немного: женщина была старше Сабины Георгиевны, потрепаннее, под глазами у нее лежали темные морщинистые мешки. Продукт борьбы за существование… Это был его человек.
   Романов наклонился к уху женщины и негромко произнес:
   — Есть разговор. Поднимитесь, пожалуйста, со мной к выходу.
   — Ox! — упавшим голосом пробормотала торговка. — Ну какой еще разговор?
   Были ведь уже ваши с утра, сколько ж можно!..
   — Не волнуйтесь, — сказал Павел Николаевич. — Это не милиция. Обычное деловое предложение. Всего пять минут.
   Наверху они отошли под козырек «Дома книги» — торговка плелась сзади, шаркая большими, не по ноге, бутсами, — и Павлуша в трех словах изобразил ситуацию — в том виде, как ее должна была представлять эта посторонняя женщина.
   Напоследок он вынул паспорт и показал фотографию тещи.
   Торговка вдруг засмеялась:
   — А и вправду похожа! Глаз у тебя, парень… Помоложе только.
   — Вы поймите, — проникновенно зашептал Романов дожимая. — Если бы не такая ситуация, разве бы я…
   — Так говоришь, лежит теща?
   — Хуже! — встрепенулся Павлуша. — Хорошо, если полчаса в день в сознании. Очень плоха.
   — А чего ж на дом нотариуса не вызвали?
   — Я разве сказал — дома? — удивился Романов. Торговка соображала на удивление быстро. — За городом лежит. В онкоцентре. В том-то и беда. Кто туда поедет?
   — В онкоцентре, значит? — Женщина снова усмехнулась, сделавшись на мгновение совершенно неотличимой от фотографии в паспорте. — Ладно. Деньги мне сейчас позарез нужны. Ты, значит, сказал — пятьдесят?
   — Как это пятьдесят? — возмутился Павлуша. — Тридцать. Тридцать долларов. Это приличная сумма.
   — Пятьдесят — приличная. А тридцать — ни то ни се. Где ж это видано — за тридцатку против закона идти?
   — За полсотни, значит, можно? — раздражаясь, спросил Романов. — Против закона?
   — Можно, — убежденно кивнула торговка. — И вообще, о чем речь, если сам сказал — вопрос жизни и смерти? Нехорошо Пристыженный, Павел Николаевич вынул блокнот и ручку и велел женщине скопировать подпись из паспорта, и та, не снимая нитяных перчаток, нацарапала на листке «Новак». Если не слишком придираться, получилось похоже.
   — Класс! — восхитился Романов. — Подождите меня здесь, я позвоню. И сразу пойдем. Никуда не отходите. Кстати, как ваши имя и отчество?
   — Звать Катериной, а отчество тебе зачем? — подозрительно спросила торговка.
   — Ну… — Павлуша замялся. — Неудобно как-то, все же пожилой человек.
   Но все равно — на час вы все это забудьте. — Он прищурился и, изменив тон на официальный, строго спросил:
   — Так как ваша фамилия?
   — Новак, — с готовностью подхватила игру женщина. — Новак Сабина Георгиевна. Адрес говорить?
   — Говорите, — разрешил Павлуша. С адресом женщина справилась легко, так же как с полными именами зятя, дочери и внука.
   — Отлично! — Сейчас Романов готов был расцеловать эту хитрую бестию. — Бегу звонить…
   Было восемь минут четвертого, когда он наконец пробился к Мамонту.
   — Нафов, фто ли? — лениво прошепелявил тот, выдувая, судя по звуку, сигаретный дым в микрофон.
   — Нашел, — отрапортовал Павел Николаевич. — Все как сказано. Что дальше?
   — Дальше поедешь вместе с ней в Казанский переулок, дом шесть. Увидишь желтую вывеску «Нотариальные услуги». Вход со двора. Нотариуса зовут Самченко Владимир Сергеевич. Я предупредил, но в офисе могут находиться посторонние, так что все должно быть тип-топ. Уяснил?
   — Уяснил. Спасибо. Твой должник.
   — Угу, — буркнул Мамонт и бросил трубку. Павел Николаевич вернулся к женщине, которая так и стояла под навесом входа в «Дом книги» со своей холщовой сумкой, набитой блоками сигарет.
   — Идемте, — сказал он, подхватывая ее под локоть. — Быстрее. Времени совсем мало.
   Женщина перебросила сумку через плечо и покорно зашлепала рядом, спросив: «Далеко?»
   — Рядом, — коротко отвечал Романов. — Через пять минут будем на месте.
   Когда они свернули в Казанский, торговка вдруг стала коситься на Павла Николаевича, заметно напрягаясь, пока он не спросил, в чем дело.
   — Место тут не особо… Глухо как-то… — невнятно пробасила она и ускорила шаг. — Что-то я жалею, что связалась с этим делом.
   — Гос-споди! — прошипел Павлуша. — О чем речь! Контора через два дома, минута, расчет — и разбежались. Что вам не нравится?
   — Ох, не знаю. Все не нравится. Что-то тут не то. Деньги-то у вас вообще есть? Я-то, дура, сразу и не спросила.
   Романов, испугавшийся, что сейчас старуха вдруг развернется и даст деру, с облегчением выдохнул и запустил руку поглубже в карман.
   — Вот они. — Он слегка повысил голос. — Хотите аванс? Пожалуйста!
   Двадцать — пока хватит. Остальное потом.
   Он сунул две бумажки женщине, но, когда та потянулась взять, резко отдернул руку и гаркнул:
   — Фамилия?
   Женщина устало отмахнулась.
   — Да помню я, помню… Новак, Сабина. И адрес, и остальное.
   Они уже сворачивали во двор шестого номера, миновав вывеску, когда Павел Николаевич спохватился;
   — Черт, чуть не забыл! Возьмите паспорт — это же ваш документ, не мой.
   Я тут вообще как бы со стороны, а вы — главное лицо, доверитель.
   Женщина взяла тисненые тещины корочки и спрятала где-то на груди под платком. Пока они поднимались по крутой лестнице, Романов слышал, как она тяжело дышит, очевидно волнуясь.
   — Все будет нормально, — прошептал он. — Если что — вся ответственность на мне… Главное — ничего не говорите, пока не спросят. Ни слова.
   В офисе нотариуса торговка повела себя в точности так, как велел Павлуша. Усевшись в кресло рядом с компьютером, за которым управлялась пухленькая симпатичная помощница шефа, она просидела тумба тумбой все то время, пока Романов объяснялся с главой фирмы.
   Самченко кивал, не поднимая головы, потом спросил паспорт доверителя, перелистал, метнул цепкий взгляд на фотографию, затем на женщину и заметил как бы невзначай:
   — Вот удивительно, как все-таки прическа меняет лицо…
   — Так это же когда снято, — нашлась женщина. — Я все-таки и помоложе была, сами видите.
   — Вижу, вижу, — закивал Самченко. — Нелечка, выведи нам на бланк стандартную генеральную. Две копии. — Он передал паспорт Сабины Георгиевны помощнице и обернулся к Павлуше:
   — И ваш документик попрошу — там реквизиты придется указать.
   Павел Николаевич суетливо нашарил свой общегражданский и протянул девушке. Нелечка кивнула и застрекотала по клавиатуре, затем включился принтер.
   Дальше его участие не требовалось. Лже-Сабине Георгиевне был задан какой-то вопрос, но он даже не расслышал какой. Ватная сонливость охватила его от сознания, что все идет путем и никаких усилий прилагать больше не надо — во всяком случае, пока.