Страница:
Как будто я и сам не знал. После этого Сабина придвинулась вплотную ко мне и перешла на шепот:
— Есть еще кое-что, Егор, что меня сильно смущает. И пожалуйста, не считайте меня законченной психопаткой. Дело в том, что за эти два дня у меня сложилось впечатление, что за мной следят. Минуточку! — Она протестующе выставила ладонь, заметив, что я намерен возразить. — Не говорите ничего, прошу вас, Егор!
— Но, Сабина! — все-таки успел вставить я. — Каким это образом? Вы же никуда не выходили! И кому это могло понадобиться?
— Откуда я знаю? — Она пожала плечами. — Тому, кто заплатил моему зятю полную стоимость квартиры. А может, кому-то еще.
— Вы сказали, что он пытался договориться с вами. Что вы ответили?
— А что я могла ответить? Посоветовала поискать Павла Николаевича где-нибудь на Брайтоне или в Чикаго и обсудить этот вопрос с ним. И еще раз заверила, что не собираюсь покидать свой дом.
— Хорошо, — сказал я. — Хотя здесь еще будут сложности. Что касается слежки…
— Голубчик, — печально сказала Сабина. — К счастью, вы не сидели и не проживали в режимном поселении. У вас попросту отсутствует соответствующий орган чувств. Такие вещи я чую кожей. И не только когда выхожу со Степаном и ловлю себя на ощущении, что нахожусь перед объективом телекамеры, но и дома. В собственных, представьте, четырех стенах!
— Ну, это уж из области чистой фантастики! — воскликнул я. — Сабина, на вас дурно действует чтение романов Стивена Кинга. Все эти вампиры…
— Вампиры! — возмутилась Сабина. — При чем здесь вампиры, молодой человек? Я говорю о совершенно конкретных вещах. Если вы сомневаетесь…
Вряд ли дальнейшая дискуссия на эту тему могла оказаться плодотворной.
— Хорошо, — сказал я. — Пусть. Но вы, Сабина, должны выбросить все это из головы. По крайней мере дома вы в полной безопасности. Вам необходимо отдохнуть, потому что предстоят хлопоты, которые отнимут массу сил. И вообще…
— Да, — покорно кивнула Сабина, теряя кураж. — Но попробовали бы вы с этим уснуть! Я не жалуюсь, просто констатирую.
— Поднимайтесь домой, отключите телефон, заприте дверь. Не забудьте цепочку. С замками у вас теперь порядок. И попробуйте не думать о своих ощущениях. Представьте, что у вас начинается новая жизнь. С чистого листа.
— Интересно, — ехидно проговорила Сабина, — это которая же по счету? — И отправилась отлавливать Степана.
Я вышел вслед за ней на ступени взглянуть, как она призывает к порядку упирающегося пса. Сабина все еще заметно прихрамывала.
Когда она возвратилась, я сказал:
— И помните, что я здесь. Если понадобится…
— Не надо меня пугать, Ежи. — Она вдруг остановилась, и я поймал в ее глазах очень странное выражение. Такого я еще не видел. Даже тогда, когда она опознала голову Зотовой. — Да, совсем запамятовала. Был еще один звонок. Но по-моему, снова ошиблись номером.
Степан по-приятельски ткнул меня мокрой мордой в колено и зашлепал к лифту, оставляя следы на линолеуме, Сабина последовала за ним.
— Доброй ночи, — сказал я, — Все будет хорошо.
— Доброй ночи. Ежи, — откликнулась она, уже скрывшись за углом закоулка, где находились оба лифта. — И не беспокойтесь за меня. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Двери съехались, лифт увез обоих.
Если в воскресенье днем Бурцев еще смутно представлял обстановку вокруг двадцать четвертой, то уже к вечеру понедельника на руках у него были все недостающие факты. Этого было достаточно для того, чтобы его аналитический ум выдал предварительный план.
Ночь в воскресенье он провел в двадцать седьмой, среди мебели и «ремонта», обещанных в объявлении и оказавшихся весьма непритязательными. В двадцать третьей было бы гораздо комфортнее, но остаться там он не решился.
Искушать судьбу не следовало.
В воскресенье, во второй половине дня, сделав несколько звонков, он уладил самые неотложные дела и высвободил понедельник полностью. «Пежо» находился на стоянке в квартале отсюда, на задах «Националя», так как мог срочно понадобиться.
Перед тем как вернуться в дом (он старался предельно сократить количество этих входов-выходов), Бурцев съездил к себе, не поленившись потратить полтора часа, а на обратном пути завернул на вокзал и оставил в камере хранения потертый портфель, где находилась кое-какая одежда, газовый пистолет «кобра», переделанный под дробовой патрон, и двадцать три тысячи долларов в пятидесятидолларовых купюрах. Так он поступал всегда накануне свидания с очередным номером. После этого он нанес короткий визит в Дьяково, где как бы невзначай побеседовал со следователем Трикозом, в понедельник отправлявшимся в служебную командировку.
Ночь он провел спокойно и, только засыпая, позволил себе немного поразмышлять о господине в зеленом кашемире, роль которого в истории с двадцать четвертой так и не прояснилась. За эти дни, по его наблюдениям, господин больше не появлялся, но это не гарантировало, что он не возникнет в самый неподходящий момент. Приходилось считаться с тем, что у него имелись ключи.
Резкий господин сильно не понравился Бурцеву, однако выяснить, как он связан с Сабиной Новак, возможности пока не было.
Беседа с Трикозом дала ему совершенно неожиданную и в первое мгновение ошеломившую его информацию. По делу об убийстве четырех женщин появился задержанный, с ним работают, и скорее всего не позднее вторника будет предъявлено обвинение.
Задавать прямые вопросы Бурцев не рискнул, и без этого он узнал больше, чем ожидал. Показания Новак легли под сукно, и это значило, что у него появилось дополнительное время. Немного. Пока не станет окончательно ясно, что их подозреваемый — пустышка. Первый же следственный эксперимент это покажет, а поскольку дело на контроле, слепить его так, как лепились дела в Витебске и Ростове, не удастся. Вот тогда и всплывет обитательница двадцать четвертой квартиры.
Слово «всплывет» ему понравилось. Засыпая, он так и эдак обкатывал его на языке, стараясь прочувствовать вкус. В этом слове пряталась диковинная изюминка, маленький изящный подарок Темному. Он наткнулся на нее в двадцать третьей, осматривая квартиру впервые. Слово же оказалось солоноватым, с едким привкусом окислившейся меди и теплым запахом, от которого сбивалось дыхание и начинало туго и сильно стучать сердце…
Утром Бурцев поднялся еще затемно, принял душ, плотно позавтракал — это было очень важно, поесть с утра, иначе он терял способность здраво рассуждать, — и, накинув плащ, занял позицию на балконе, прихватив с собой кухонный табурет. Ему предстояло провести здесь немало времени, но он был готов к этому.
В поле его зрения находились стоянка, пустой асфальтированный пятачок перед подъездом, навес над ступенями, а дальше — детская площадка, кустарник, трансформаторная будка и, наконец, замыкающие двор пятиэтажки, из окон которых, как он полагал, вряд ли можно обнаружить его без вспомогательной оптики.
Настроение у него было приподнятое, легкое, как всегда в те дни, когда ему сопутствовала удача. Он даже принялся напевать себе под нос, но вскоре умолк, потому что собственный голос мешал ему сосредоточиться. Бурцева не интересовали выходящие из дома, но всякого, кто сворачивал к подъезду, он мгновенно перехватывал жестким ощупывающим взглядом, оценивал и отбрасывал.
Пока все это было не то.
В половине первого, когда он уже начал мерзнуть, а спина заныла от неудобной позы у ограждения балкона, на стоянку зарулила грязно-белая «Нива» с прогоревшим глушителем и оттуда не спеша высадились двое; пожилая женщина, а с ней тот самый долговязый парень с серьгой и стянутыми резинкой на затылке волосами, который прогуливал скотч-терьера. Он же работал в обслуге дома — Бурцев заметил его на вахте в подъезде.
Парень помог женщине выйти, подхватил ее сумку, и оба, переговариваясь, направились к подъезду, причем женщина слегка прихрамывала и опиралась на руку спутника.
В ту же секунду Бурцев покинул свой пост, прошел в комнату, сбросил плащ и натянул короткую защитного цвета безрукавку, из тех, которые сплошь и рядом таскают телеоператоры, — со множеством карманов на липучках и молниях. В карманах уже лежали необходимые инструменты, позволявшие справиться практически с любым замком, фонендоскоп и электрошоке? фирмы «Людвиг».
Это была не обычная серийная модель. Он сам перемотал обмотки шокера и добавил блок конденсаторов, так что в разряде машинка давала до тридцати тысяч вольт. Достаточно, чтобы вырубить на полчаса призового быка. Впервые он испытал устройство с Еленой и остался доволен результатами.
Отдельно, в нагрудном кармане, уютно свернувшись колючими воронеными звеньями, дожидался своего часа «Турист».
Перчатки, обувь… Спустя минуту, бесшумно откинув крышку люка, петли которой были накануне тщательно смазаны, он спустился на балкон двадцать третьей и без помех проник в квартиру. Быстро и мягко ступая, прошел в прихожую и распахнул первую дверь, за которой находилась другая — бронированная, снабженная сейфовым замком и ведущая в тамбур.
Бурцев положил ладонь на косяк и уловил слабую вибрацию — лифт шел наверх. Отлично сработано! Теперь не забыть еще одно. Протянув руку, он нажал позолоченную кнопку, расположенную правее маховика сейфового механизма замка, и тот откликнулся едва слышным маслянистым щелчком. Теперь наружная дверь блокирована изнутри и, даже имея ключи, попасть сюда, в двадцать третью, извне невозможно. Разве что с помощью взрывчатки.
В ответ на щелчок из двадцать четвертой донесся басовитый собачий лай — охранный, на одной ноте, внезапно сменившийся другим — с отчаянным подвизгом и всхлипами. Слышно было даже, как скотч-терьер тычется в дверь, в промежутках шумно сопя и охая. Вчера пса в двадцать четвертой не было — следовательно, парень с серьгой уже побывал там сегодня с самого утра.
Лифт остановился, невнятно забубнили голоса.
Бурцев прислонился к косяку и, пока снаружи отпирали дверь тамбура, а пес заходился в истерике, опустился на корточки, глубоко вздохнул и прикрыл глаза, приготовившись ждать и слушать.
Но самое главное он узнал почти сразу. Как только открылся замок двадцать четвертой и пес, расшвыривая коврики и восторженно хрюкая, вылетел в тамбур, парень с серьгой произнес: «Осторожней, Сабина! Степан собьет вас с ног».
Пожилая женщина засмеялась. Смех был низкий, в нем звучало облегчение.
Затем они вошли в квартиру, и дверь за ними захлопнулась.
Бурцев сейчас же переместился в кухню, где стена была смежной с двадцать четвертой. Теперь с помощью фонендоскопа он мог по крайней мере контролировать перемещение этих двоих по квартире. Голоса доносились достаточно громко, но неразборчиво — бетон съедал согласные, и слова сливались в сплошной гул.
Курсируя между прихожей, коридором и сверкающей никелем кухней, он бережно, как опытный диагност, нащупывал точку оптимальной слышимости, пока не обнаружил ее в ванной, где отдушина вентиляции, как ему было известно, выходила в общий с соседней квартирой канал.
Теперь до него доносились целые фразы — пока Новак и парень не перебрались в большую гостиную, прикрыв за собой дверь.
Он расслабился, присев поверх голубого чехла из искусственного меха, покрывавшего крышку унитаза необычной формы, сработанного из графитово-серого фаянса. Хозяин двадцать третьей был странноватый мужичок. Даже беглый осмотр его жилища наводил на эту мысль. Какого дьявола ему понадобилось всадить в крохотную однокомнатную такую прорву деньжищ? Ладно кухня, но зачем здесь, в этой тесной ванной, вмонтирована джакузи с треугольной чашей из розового мрамора и компьютером, управляющим подогревом и режимом воздушного массажа? Без ответа. Фантазия бывших советских людей похлеще белой горячки.
Он буквально не мог оторвать глаз от этой телесно-розовой чаши, вмещавшей литров триста. Кому как не ему было знать, во что обошлись монтаж и доставка на шестой этой штуковины…
Так прошло около полутора часов. Бурцев, казалось, дремал, не изменяя позы, но все чувства его были обострены до предела, как у слепца, оказавшегося в абсолютно незнакомой обстановке.
Внезапно голоса приблизились, переместились в прихожую, и дверь двадцать четвертой распахнулась, Похоже, парень уходит. Бурцев в два прыжка достиг своей входной двери и замер, вслушиваясь. Да, уходит, но, кажется, ненадолго. В тамбуре вертится пес, а из того, что они говорят, ясно, что он вскоре намерен вернуться… Что-то насчет замков, цепочки и задвижки изнутри… Лифт.
Сейчас Сабина Новак останется одна, если не считать собаки. Довольно рослая пожилая прихрамывающая женщина. Которая лично для него представляет такую же угрозу, как и его Темный повелитель.
Бурцев хрустнул пальцами, услышав, как она запирает дверь и накидывает цепочку. Терпение. В любом случае он на два хода впереди.
Неторопливой походкой он вернулся в ванную. Из двадцать четвертой теперь доносились только смутные шорохи и шаги. Он обхватил ладонями затылок и крепко сжал — так, что в глазах потемнело, а голова заполнилась тугим, на низкой ноте, гудением. Дрожь сотрясала все его тело. Желание становилось все более нестерпимым.
Еще усилие, короткий рывок всех нервов вверх, словно подсечка удильщика, — и он увидел Сабину Георгиевну Новак…
Свидетельница находилась у себя в комнате, вход в которую располагался слева по коридору, сразу за прихожей. Одетая в теплый тренировочный костюм, она, согнувшись, шарила под тумбой письменного стола. Один из выдвижных ящиков, практически пустой, стоял рядом. Он услышал характерный треск липкой ленты, и в руках у женщины появилась небольшая пачка бумаги — кажется, деньги. Пес был рядом, настороженно оглядывался и поводил ушами, шерсть на его загривке стояла дыбом…
Потом все затуманилось, и картинка исчезла так же внезапно, как и появилась.
Он хрипло выдохнул и внезапно почувствовал звериный, рвущий внутренности голод. В громадном холодильнике, занимавшем полкухни, ничего не было, кроме нескольких банок безалкогольного пива. Он взял одну, сорвал кольцо и, недоверчиво принюхиваясь, стал пить, чтобы заглушить хоть на время спазмы.
Отлучиться он не мог, пока ситуация не прояснится.
В шесть вернулся парень с серьгой вместе с еще одним мужчиной, чей голос ему не был знаком. Они сразу прошли в гостиную, и он поймал всего несколько начальных фраз из их разговора. Почти ничего не значащих.
Ожидание начало изматывать его, он занервничал, но внезапно звук, донесшийся с лестничной площадки, заставил его вздрогнуть.
Дверь тамбура отпирали снаружи, и чувствовалось, что тот, кто это делает, не слишком хорошо знаком с замком. Кто это мог быть? Бурцев затаил дыхание, в крови загуляла солидная доза адреналина. Новый гость, споткнувшись, прошагал к двери двадцать четвертой и отпер ее так же, как и предыдущую.
На короткое время наступила тишина, и он переместился в ванную, заняв прежнюю позицию у отдушины. Фонендоскоп здесь был уже ни к чему, и его пришлось свернуть и сунуть в карман. Через пару минут голоса в двадцать четвертой стали звучать громче, потом пришедший последним возмущенно заорал, ему отвечали вполне сдержанно, но он не унимался. Речь шла о продаже жилья и какой-то фальшивой доверенности. Об уехавшем зяте. Вскоре голоса умолкли и гость вылетел из квартиры, бешено грохнув дверью. Загудел лифт. Бурцев переместился к балкону и осторожно заглянул через ограждение. Предосторожности были, похоже, излишни — к этому времени почти совсем стемнело, а свет он не рисковал включать.
Вскоре в луче прожектора, освещавшего стоянку перед подъездом, возникла рослая мужская фигура в зеленом пальто. Мужчина стремительно пробежал к серо-серебристому «ниссану», рванул дверцу, газанул и отчалил, визжа покрышками.
Только после этого Бурцев счел возможным подняться к себе. Люк так и оставался открытым. В двадцать седьмой он наскоро перекусил, чем нашлось, и сразу же вернулся обратно. Обстановку двадцать третьей он изучил уже настолько, что мог почти беззвучно передвигаться даже в полной темноте.
В половине двенадцатого двадцать четвертую покинул парень с серьгой.
Двери за ним заперли фундаментально — замок, снова цепочка и задвижка изнутри.
И это означало, что другой мужчина, явившийся вместе с парнем, остается в квартире на ночь.
Бурцев почувствовал легкое разочарование. Однако вместо того, чтобы подняться к себе, вернулся в ванную, включил там свет, плотно закрыл дверь и повернул рычажок крана.
Несколько минут он рассеянно наблюдал, как тяжелая струя теплой воды скользит по розовым стенкам джакузи, скручиваясь и уходя в сливное отверстие.
Мужчина в двадцать четвертой — мент, это стало ясно из подслушанного до прихода последнего гостя разговора. Не из уголовки, а местный, скорее всего из подрайона. И причина его появления здесь — зеленое пальто с его претензиями.
Подробности побоку, не в них дело. Главное, что мент будет пасти его пятый номер до утра и когда уйдет — не ясно. Утро вторника и часть дня отпадают, так как ему, Бурцеву, необходимо посетить пару объектов, где без него встанет работа. Поднимется ненужный шум. Завтра, уже в середине дня, он вернется, оценит обстановку, а вечером… Нет, вечером у Новак скорее всего будет околачиваться парень с серьгой. Который напомнит о том, что на ночь следует надежно запирать двери… Тогда, оптимально, — утро среды. Как только женщина вернется с прогулки с собакой. Около восьми тридцати.
. Важно и другое — за все это время Темный ни намеком не дал знать о себе. Его молчание и отсутствие могли означать только одно — полное одобрение.
Санкцию свыше в своем роде. С самого верха.
Бурцев выключил воду, погасил свет И поднялся в двадцать седьмую, прикрыв за собой балконную дверь и крышку люка. В квартире он стащил испачканные ржавчиной перчатки, переоделся и покинул дом. Около часу ночи он уже был на стоянке за «Националом», где ждал «пежо», — потому что относился к тем людям, чьи привычки уже сложились, и предпочитал спать в собственной постели…
Вернулся он только на следующий день, около двух. На вахте был все тот же дежурный — самодовольный усатый старик, который несколькими днями раньше впустил его взглянуть на список жильцов. В подъезде стоял тяжелый дух перегоревшего алкоголя, старик мутно уставился на него, как бы пытаясь узнать, но пропустил беспрепятственно.
«Служба безопасности!» — ухмыльнулся Бурцев, нажимая кнопку седьмого этажа.
Остаток дня он расслаблялся за чашкой травяного чая, листая местную прессу и иногда задремывая. А когда совсем стемнело, снова спустился в двадцать третью.
Теперь у него не было цели контролировать обстановку. Он принял окончательное решение, рассудив, что, даже если вечером представится шанс, риск все равно слишком велик. Вероятность постороннего вторжения резко возрастает.
Утро — другое дело. Однако уже сейчас все должно быть готово.
Проскользнув в темную комнату, Бурцев освободил массивный письменный стол в углу от мелких безделушек, книг и тяжелой настольной лампы с бронзовыми завитушками. Поверхность должна быть гладкой и идеально чистой. На середину стола он поместил глубокую хрустальную посудину, замеченную им еще раньше на полке серванта. Затем прошел в ванную, пустил воду и закрыл отверстие в днище розовой чаши, своими изгибами и закруглениями напоминающей тело очень молодой женщины. По мере того как чаша наполнялась, звук падающей струи становился все глуше и басовитее.
Когда воды стало на треть от края, он решил, что этого достаточно.
Именно здесь через неопределенное время обнаружат обезглавленное нечто.
Маленькая прихоть, каприз гурмана. Но главное — то, чему предстоит послужить украшением хозяйского письменного стола… Их отношения с Темным требуют соблюдения ритуала, и этот ритуал по-своему прекрасен. «Номер пять» — это звучало восхитительно, как обещание любви и свободы…
В среду, незадолго до восьми, он снова занял позицию на балконе. Было по-прежнему сыро, но немного теплее, чем накануне. Ветер приносил запах тополиных почек и гниющего мусора. Весна… Ноздри Бурцева раздувались, втягивая всю эту не слишком благовонную смесь, а пальцы до боли сжимали закраину балкона.
И когда внизу замаячила фигура пожилой женщины, прогуливающей скотч-терьера, он почувствовал невероятный, почти запредельный прилив энергии.
Он полностью владел ситуацией.
Оставалось дождаться, когда свидетельница, закончив прогулку, повернет к дому и скроется под козырьком подъезда. Затем перчатки. Обувь. Инструменты.
Крышка люка.
И еще один взгляд через ограждение — опять вниз, вниз, где напротив желтеют стены убогих пятиэтажек.
Глава 5
— Есть еще кое-что, Егор, что меня сильно смущает. И пожалуйста, не считайте меня законченной психопаткой. Дело в том, что за эти два дня у меня сложилось впечатление, что за мной следят. Минуточку! — Она протестующе выставила ладонь, заметив, что я намерен возразить. — Не говорите ничего, прошу вас, Егор!
— Но, Сабина! — все-таки успел вставить я. — Каким это образом? Вы же никуда не выходили! И кому это могло понадобиться?
— Откуда я знаю? — Она пожала плечами. — Тому, кто заплатил моему зятю полную стоимость квартиры. А может, кому-то еще.
— Вы сказали, что он пытался договориться с вами. Что вы ответили?
— А что я могла ответить? Посоветовала поискать Павла Николаевича где-нибудь на Брайтоне или в Чикаго и обсудить этот вопрос с ним. И еще раз заверила, что не собираюсь покидать свой дом.
— Хорошо, — сказал я. — Хотя здесь еще будут сложности. Что касается слежки…
— Голубчик, — печально сказала Сабина. — К счастью, вы не сидели и не проживали в режимном поселении. У вас попросту отсутствует соответствующий орган чувств. Такие вещи я чую кожей. И не только когда выхожу со Степаном и ловлю себя на ощущении, что нахожусь перед объективом телекамеры, но и дома. В собственных, представьте, четырех стенах!
— Ну, это уж из области чистой фантастики! — воскликнул я. — Сабина, на вас дурно действует чтение романов Стивена Кинга. Все эти вампиры…
— Вампиры! — возмутилась Сабина. — При чем здесь вампиры, молодой человек? Я говорю о совершенно конкретных вещах. Если вы сомневаетесь…
Вряд ли дальнейшая дискуссия на эту тему могла оказаться плодотворной.
— Хорошо, — сказал я. — Пусть. Но вы, Сабина, должны выбросить все это из головы. По крайней мере дома вы в полной безопасности. Вам необходимо отдохнуть, потому что предстоят хлопоты, которые отнимут массу сил. И вообще…
— Да, — покорно кивнула Сабина, теряя кураж. — Но попробовали бы вы с этим уснуть! Я не жалуюсь, просто констатирую.
— Поднимайтесь домой, отключите телефон, заприте дверь. Не забудьте цепочку. С замками у вас теперь порядок. И попробуйте не думать о своих ощущениях. Представьте, что у вас начинается новая жизнь. С чистого листа.
— Интересно, — ехидно проговорила Сабина, — это которая же по счету? — И отправилась отлавливать Степана.
Я вышел вслед за ней на ступени взглянуть, как она призывает к порядку упирающегося пса. Сабина все еще заметно прихрамывала.
Когда она возвратилась, я сказал:
— И помните, что я здесь. Если понадобится…
— Не надо меня пугать, Ежи. — Она вдруг остановилась, и я поймал в ее глазах очень странное выражение. Такого я еще не видел. Даже тогда, когда она опознала голову Зотовой. — Да, совсем запамятовала. Был еще один звонок. Но по-моему, снова ошиблись номером.
Степан по-приятельски ткнул меня мокрой мордой в колено и зашлепал к лифту, оставляя следы на линолеуме, Сабина последовала за ним.
— Доброй ночи, — сказал я, — Все будет хорошо.
— Доброй ночи. Ежи, — откликнулась она, уже скрывшись за углом закоулка, где находились оба лифта. — И не беспокойтесь за меня. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Двери съехались, лифт увез обоих.
Если в воскресенье днем Бурцев еще смутно представлял обстановку вокруг двадцать четвертой, то уже к вечеру понедельника на руках у него были все недостающие факты. Этого было достаточно для того, чтобы его аналитический ум выдал предварительный план.
Ночь в воскресенье он провел в двадцать седьмой, среди мебели и «ремонта», обещанных в объявлении и оказавшихся весьма непритязательными. В двадцать третьей было бы гораздо комфортнее, но остаться там он не решился.
Искушать судьбу не следовало.
В воскресенье, во второй половине дня, сделав несколько звонков, он уладил самые неотложные дела и высвободил понедельник полностью. «Пежо» находился на стоянке в квартале отсюда, на задах «Националя», так как мог срочно понадобиться.
Перед тем как вернуться в дом (он старался предельно сократить количество этих входов-выходов), Бурцев съездил к себе, не поленившись потратить полтора часа, а на обратном пути завернул на вокзал и оставил в камере хранения потертый портфель, где находилась кое-какая одежда, газовый пистолет «кобра», переделанный под дробовой патрон, и двадцать три тысячи долларов в пятидесятидолларовых купюрах. Так он поступал всегда накануне свидания с очередным номером. После этого он нанес короткий визит в Дьяково, где как бы невзначай побеседовал со следователем Трикозом, в понедельник отправлявшимся в служебную командировку.
Ночь он провел спокойно и, только засыпая, позволил себе немного поразмышлять о господине в зеленом кашемире, роль которого в истории с двадцать четвертой так и не прояснилась. За эти дни, по его наблюдениям, господин больше не появлялся, но это не гарантировало, что он не возникнет в самый неподходящий момент. Приходилось считаться с тем, что у него имелись ключи.
Резкий господин сильно не понравился Бурцеву, однако выяснить, как он связан с Сабиной Новак, возможности пока не было.
Беседа с Трикозом дала ему совершенно неожиданную и в первое мгновение ошеломившую его информацию. По делу об убийстве четырех женщин появился задержанный, с ним работают, и скорее всего не позднее вторника будет предъявлено обвинение.
Задавать прямые вопросы Бурцев не рискнул, и без этого он узнал больше, чем ожидал. Показания Новак легли под сукно, и это значило, что у него появилось дополнительное время. Немного. Пока не станет окончательно ясно, что их подозреваемый — пустышка. Первый же следственный эксперимент это покажет, а поскольку дело на контроле, слепить его так, как лепились дела в Витебске и Ростове, не удастся. Вот тогда и всплывет обитательница двадцать четвертой квартиры.
Слово «всплывет» ему понравилось. Засыпая, он так и эдак обкатывал его на языке, стараясь прочувствовать вкус. В этом слове пряталась диковинная изюминка, маленький изящный подарок Темному. Он наткнулся на нее в двадцать третьей, осматривая квартиру впервые. Слово же оказалось солоноватым, с едким привкусом окислившейся меди и теплым запахом, от которого сбивалось дыхание и начинало туго и сильно стучать сердце…
Утром Бурцев поднялся еще затемно, принял душ, плотно позавтракал — это было очень важно, поесть с утра, иначе он терял способность здраво рассуждать, — и, накинув плащ, занял позицию на балконе, прихватив с собой кухонный табурет. Ему предстояло провести здесь немало времени, но он был готов к этому.
В поле его зрения находились стоянка, пустой асфальтированный пятачок перед подъездом, навес над ступенями, а дальше — детская площадка, кустарник, трансформаторная будка и, наконец, замыкающие двор пятиэтажки, из окон которых, как он полагал, вряд ли можно обнаружить его без вспомогательной оптики.
Настроение у него было приподнятое, легкое, как всегда в те дни, когда ему сопутствовала удача. Он даже принялся напевать себе под нос, но вскоре умолк, потому что собственный голос мешал ему сосредоточиться. Бурцева не интересовали выходящие из дома, но всякого, кто сворачивал к подъезду, он мгновенно перехватывал жестким ощупывающим взглядом, оценивал и отбрасывал.
Пока все это было не то.
В половине первого, когда он уже начал мерзнуть, а спина заныла от неудобной позы у ограждения балкона, на стоянку зарулила грязно-белая «Нива» с прогоревшим глушителем и оттуда не спеша высадились двое; пожилая женщина, а с ней тот самый долговязый парень с серьгой и стянутыми резинкой на затылке волосами, который прогуливал скотч-терьера. Он же работал в обслуге дома — Бурцев заметил его на вахте в подъезде.
Парень помог женщине выйти, подхватил ее сумку, и оба, переговариваясь, направились к подъезду, причем женщина слегка прихрамывала и опиралась на руку спутника.
В ту же секунду Бурцев покинул свой пост, прошел в комнату, сбросил плащ и натянул короткую защитного цвета безрукавку, из тех, которые сплошь и рядом таскают телеоператоры, — со множеством карманов на липучках и молниях. В карманах уже лежали необходимые инструменты, позволявшие справиться практически с любым замком, фонендоскоп и электрошоке? фирмы «Людвиг».
Это была не обычная серийная модель. Он сам перемотал обмотки шокера и добавил блок конденсаторов, так что в разряде машинка давала до тридцати тысяч вольт. Достаточно, чтобы вырубить на полчаса призового быка. Впервые он испытал устройство с Еленой и остался доволен результатами.
Отдельно, в нагрудном кармане, уютно свернувшись колючими воронеными звеньями, дожидался своего часа «Турист».
Перчатки, обувь… Спустя минуту, бесшумно откинув крышку люка, петли которой были накануне тщательно смазаны, он спустился на балкон двадцать третьей и без помех проник в квартиру. Быстро и мягко ступая, прошел в прихожую и распахнул первую дверь, за которой находилась другая — бронированная, снабженная сейфовым замком и ведущая в тамбур.
Бурцев положил ладонь на косяк и уловил слабую вибрацию — лифт шел наверх. Отлично сработано! Теперь не забыть еще одно. Протянув руку, он нажал позолоченную кнопку, расположенную правее маховика сейфового механизма замка, и тот откликнулся едва слышным маслянистым щелчком. Теперь наружная дверь блокирована изнутри и, даже имея ключи, попасть сюда, в двадцать третью, извне невозможно. Разве что с помощью взрывчатки.
В ответ на щелчок из двадцать четвертой донесся басовитый собачий лай — охранный, на одной ноте, внезапно сменившийся другим — с отчаянным подвизгом и всхлипами. Слышно было даже, как скотч-терьер тычется в дверь, в промежутках шумно сопя и охая. Вчера пса в двадцать четвертой не было — следовательно, парень с серьгой уже побывал там сегодня с самого утра.
Лифт остановился, невнятно забубнили голоса.
Бурцев прислонился к косяку и, пока снаружи отпирали дверь тамбура, а пес заходился в истерике, опустился на корточки, глубоко вздохнул и прикрыл глаза, приготовившись ждать и слушать.
Но самое главное он узнал почти сразу. Как только открылся замок двадцать четвертой и пес, расшвыривая коврики и восторженно хрюкая, вылетел в тамбур, парень с серьгой произнес: «Осторожней, Сабина! Степан собьет вас с ног».
Пожилая женщина засмеялась. Смех был низкий, в нем звучало облегчение.
Затем они вошли в квартиру, и дверь за ними захлопнулась.
Бурцев сейчас же переместился в кухню, где стена была смежной с двадцать четвертой. Теперь с помощью фонендоскопа он мог по крайней мере контролировать перемещение этих двоих по квартире. Голоса доносились достаточно громко, но неразборчиво — бетон съедал согласные, и слова сливались в сплошной гул.
Курсируя между прихожей, коридором и сверкающей никелем кухней, он бережно, как опытный диагност, нащупывал точку оптимальной слышимости, пока не обнаружил ее в ванной, где отдушина вентиляции, как ему было известно, выходила в общий с соседней квартирой канал.
Теперь до него доносились целые фразы — пока Новак и парень не перебрались в большую гостиную, прикрыв за собой дверь.
Он расслабился, присев поверх голубого чехла из искусственного меха, покрывавшего крышку унитаза необычной формы, сработанного из графитово-серого фаянса. Хозяин двадцать третьей был странноватый мужичок. Даже беглый осмотр его жилища наводил на эту мысль. Какого дьявола ему понадобилось всадить в крохотную однокомнатную такую прорву деньжищ? Ладно кухня, но зачем здесь, в этой тесной ванной, вмонтирована джакузи с треугольной чашей из розового мрамора и компьютером, управляющим подогревом и режимом воздушного массажа? Без ответа. Фантазия бывших советских людей похлеще белой горячки.
Он буквально не мог оторвать глаз от этой телесно-розовой чаши, вмещавшей литров триста. Кому как не ему было знать, во что обошлись монтаж и доставка на шестой этой штуковины…
Так прошло около полутора часов. Бурцев, казалось, дремал, не изменяя позы, но все чувства его были обострены до предела, как у слепца, оказавшегося в абсолютно незнакомой обстановке.
Внезапно голоса приблизились, переместились в прихожую, и дверь двадцать четвертой распахнулась, Похоже, парень уходит. Бурцев в два прыжка достиг своей входной двери и замер, вслушиваясь. Да, уходит, но, кажется, ненадолго. В тамбуре вертится пес, а из того, что они говорят, ясно, что он вскоре намерен вернуться… Что-то насчет замков, цепочки и задвижки изнутри… Лифт.
Сейчас Сабина Новак останется одна, если не считать собаки. Довольно рослая пожилая прихрамывающая женщина. Которая лично для него представляет такую же угрозу, как и его Темный повелитель.
Бурцев хрустнул пальцами, услышав, как она запирает дверь и накидывает цепочку. Терпение. В любом случае он на два хода впереди.
Неторопливой походкой он вернулся в ванную. Из двадцать четвертой теперь доносились только смутные шорохи и шаги. Он обхватил ладонями затылок и крепко сжал — так, что в глазах потемнело, а голова заполнилась тугим, на низкой ноте, гудением. Дрожь сотрясала все его тело. Желание становилось все более нестерпимым.
Еще усилие, короткий рывок всех нервов вверх, словно подсечка удильщика, — и он увидел Сабину Георгиевну Новак…
Свидетельница находилась у себя в комнате, вход в которую располагался слева по коридору, сразу за прихожей. Одетая в теплый тренировочный костюм, она, согнувшись, шарила под тумбой письменного стола. Один из выдвижных ящиков, практически пустой, стоял рядом. Он услышал характерный треск липкой ленты, и в руках у женщины появилась небольшая пачка бумаги — кажется, деньги. Пес был рядом, настороженно оглядывался и поводил ушами, шерсть на его загривке стояла дыбом…
Потом все затуманилось, и картинка исчезла так же внезапно, как и появилась.
Он хрипло выдохнул и внезапно почувствовал звериный, рвущий внутренности голод. В громадном холодильнике, занимавшем полкухни, ничего не было, кроме нескольких банок безалкогольного пива. Он взял одну, сорвал кольцо и, недоверчиво принюхиваясь, стал пить, чтобы заглушить хоть на время спазмы.
Отлучиться он не мог, пока ситуация не прояснится.
В шесть вернулся парень с серьгой вместе с еще одним мужчиной, чей голос ему не был знаком. Они сразу прошли в гостиную, и он поймал всего несколько начальных фраз из их разговора. Почти ничего не значащих.
Ожидание начало изматывать его, он занервничал, но внезапно звук, донесшийся с лестничной площадки, заставил его вздрогнуть.
Дверь тамбура отпирали снаружи, и чувствовалось, что тот, кто это делает, не слишком хорошо знаком с замком. Кто это мог быть? Бурцев затаил дыхание, в крови загуляла солидная доза адреналина. Новый гость, споткнувшись, прошагал к двери двадцать четвертой и отпер ее так же, как и предыдущую.
На короткое время наступила тишина, и он переместился в ванную, заняв прежнюю позицию у отдушины. Фонендоскоп здесь был уже ни к чему, и его пришлось свернуть и сунуть в карман. Через пару минут голоса в двадцать четвертой стали звучать громче, потом пришедший последним возмущенно заорал, ему отвечали вполне сдержанно, но он не унимался. Речь шла о продаже жилья и какой-то фальшивой доверенности. Об уехавшем зяте. Вскоре голоса умолкли и гость вылетел из квартиры, бешено грохнув дверью. Загудел лифт. Бурцев переместился к балкону и осторожно заглянул через ограждение. Предосторожности были, похоже, излишни — к этому времени почти совсем стемнело, а свет он не рисковал включать.
Вскоре в луче прожектора, освещавшего стоянку перед подъездом, возникла рослая мужская фигура в зеленом пальто. Мужчина стремительно пробежал к серо-серебристому «ниссану», рванул дверцу, газанул и отчалил, визжа покрышками.
Только после этого Бурцев счел возможным подняться к себе. Люк так и оставался открытым. В двадцать седьмой он наскоро перекусил, чем нашлось, и сразу же вернулся обратно. Обстановку двадцать третьей он изучил уже настолько, что мог почти беззвучно передвигаться даже в полной темноте.
В половине двенадцатого двадцать четвертую покинул парень с серьгой.
Двери за ним заперли фундаментально — замок, снова цепочка и задвижка изнутри.
И это означало, что другой мужчина, явившийся вместе с парнем, остается в квартире на ночь.
Бурцев почувствовал легкое разочарование. Однако вместо того, чтобы подняться к себе, вернулся в ванную, включил там свет, плотно закрыл дверь и повернул рычажок крана.
Несколько минут он рассеянно наблюдал, как тяжелая струя теплой воды скользит по розовым стенкам джакузи, скручиваясь и уходя в сливное отверстие.
Мужчина в двадцать четвертой — мент, это стало ясно из подслушанного до прихода последнего гостя разговора. Не из уголовки, а местный, скорее всего из подрайона. И причина его появления здесь — зеленое пальто с его претензиями.
Подробности побоку, не в них дело. Главное, что мент будет пасти его пятый номер до утра и когда уйдет — не ясно. Утро вторника и часть дня отпадают, так как ему, Бурцеву, необходимо посетить пару объектов, где без него встанет работа. Поднимется ненужный шум. Завтра, уже в середине дня, он вернется, оценит обстановку, а вечером… Нет, вечером у Новак скорее всего будет околачиваться парень с серьгой. Который напомнит о том, что на ночь следует надежно запирать двери… Тогда, оптимально, — утро среды. Как только женщина вернется с прогулки с собакой. Около восьми тридцати.
. Важно и другое — за все это время Темный ни намеком не дал знать о себе. Его молчание и отсутствие могли означать только одно — полное одобрение.
Санкцию свыше в своем роде. С самого верха.
Бурцев выключил воду, погасил свет И поднялся в двадцать седьмую, прикрыв за собой балконную дверь и крышку люка. В квартире он стащил испачканные ржавчиной перчатки, переоделся и покинул дом. Около часу ночи он уже был на стоянке за «Националом», где ждал «пежо», — потому что относился к тем людям, чьи привычки уже сложились, и предпочитал спать в собственной постели…
Вернулся он только на следующий день, около двух. На вахте был все тот же дежурный — самодовольный усатый старик, который несколькими днями раньше впустил его взглянуть на список жильцов. В подъезде стоял тяжелый дух перегоревшего алкоголя, старик мутно уставился на него, как бы пытаясь узнать, но пропустил беспрепятственно.
«Служба безопасности!» — ухмыльнулся Бурцев, нажимая кнопку седьмого этажа.
Остаток дня он расслаблялся за чашкой травяного чая, листая местную прессу и иногда задремывая. А когда совсем стемнело, снова спустился в двадцать третью.
Теперь у него не было цели контролировать обстановку. Он принял окончательное решение, рассудив, что, даже если вечером представится шанс, риск все равно слишком велик. Вероятность постороннего вторжения резко возрастает.
Утро — другое дело. Однако уже сейчас все должно быть готово.
Проскользнув в темную комнату, Бурцев освободил массивный письменный стол в углу от мелких безделушек, книг и тяжелой настольной лампы с бронзовыми завитушками. Поверхность должна быть гладкой и идеально чистой. На середину стола он поместил глубокую хрустальную посудину, замеченную им еще раньше на полке серванта. Затем прошел в ванную, пустил воду и закрыл отверстие в днище розовой чаши, своими изгибами и закруглениями напоминающей тело очень молодой женщины. По мере того как чаша наполнялась, звук падающей струи становился все глуше и басовитее.
Когда воды стало на треть от края, он решил, что этого достаточно.
Именно здесь через неопределенное время обнаружат обезглавленное нечто.
Маленькая прихоть, каприз гурмана. Но главное — то, чему предстоит послужить украшением хозяйского письменного стола… Их отношения с Темным требуют соблюдения ритуала, и этот ритуал по-своему прекрасен. «Номер пять» — это звучало восхитительно, как обещание любви и свободы…
В среду, незадолго до восьми, он снова занял позицию на балконе. Было по-прежнему сыро, но немного теплее, чем накануне. Ветер приносил запах тополиных почек и гниющего мусора. Весна… Ноздри Бурцева раздувались, втягивая всю эту не слишком благовонную смесь, а пальцы до боли сжимали закраину балкона.
И когда внизу замаячила фигура пожилой женщины, прогуливающей скотч-терьера, он почувствовал невероятный, почти запредельный прилив энергии.
Он полностью владел ситуацией.
Оставалось дождаться, когда свидетельница, закончив прогулку, повернет к дому и скроется под козырьком подъезда. Затем перчатки. Обувь. Инструменты.
Крышка люка.
И еще один взгляд через ограждение — опять вниз, вниз, где напротив желтеют стены убогих пятиэтажек.
Глава 5
Под утро я задремал, и мне приснилась бурая крыса. Здоровенная, сыто лоснящаяся тварь неторопливо лакала из лужицы, усы у нее шевелились, а голый ослизлый хвост подрагивал от возбуждения. Приглядевшись, я понял, что в лужице не вода, а буквально на глазах густеющая и меняющая цвет кровь.
Я заорал на крысу — и проснулся.
Было половина шестого, едва светало, и спал я не больше двадцати минут.
Руки противно дрожали, а во рту стоял первозданный вкус птичьего дерьма. Из какой сточной канавы мое подсознание извлекло эту погань?
Я поднялся, помассировал шею и вышел из подъезда, чтобы удостовериться, что на стоянке все в порядке. Но вместо этого пересек двор по направлению к крайней пятиэтажке, на углу которой торчала будка таксофона.
В будке под ногами хрустело бутылочное стекло, а диск аппарата вращался с натужным скрипом. Заранее злорадствуя, я набрал номер Домушника и представил, с какой физиономией он сейчас потопает к телефону, кляня все на свете. До полуночи я звонил ему дважды, но оба раза безрезультатно.
Однако и сейчас абонент отсутствовал.
Наслушавшись длинных гудков, я шваркнул трубку на рычаг и побрел обратно на пост. Похоже, ночевать вне дома входит у старшего лейтенанта в привычку.
С минуту я размышлял о границах личной жизни и служебных обязанностей у участковых инспекторов. Между тем крыса не шла у меня из головы…
Ночь прошла на редкость спокойно. До закрытия «Вероники» в половине третьего во дворе еще тусовался кое-какой народ, а потом все стихло. Ближе к четырем какой-то бедолага, едва держась на ногах, проследовал за угол и стал колотиться в запертый киоск, требуя пива. Ночевавший в нем киоскер кудряво послал позднего клиента, после чего тот сгинул где-то в стороне проспекта.
В четыре спустился Дима, владелец маленького «шевроле», забывший в машине какие-то дискеты, и на обратном пути стал, по обыкновению, ныть, что ему опять загородили выезд.
Все. В мертвой предрассветной паузе я еще раз разложил Сабинин пасьянс.
Начинать все-таки следовало не с паспорта, а с признания факта смерти на официальном уровне недействительным. Тут я порадовался, что своевременно посвятил Домушника в наши с Сабиной дела. Как-никак свидетель. Далее — квартира. Тут уже в судебном порядке. «О признании незаконной сделки купли-продажи, заключенной между гражданами…» На основании экспертного заключения о подлоге, имевшем место при составлении доверенности, выданной на имя Романова Павла Николаевича. Означенная доверенность должна находиться в архиве нотариуса, оформившего сделку, о котором нам пока ничего не известно, так как договор находится у господина в зеленом пальто. Второй экземпляр — у Павлуши.
С минуту я обкатывал идею отправить факсом родственникам Сабины в Нью-Джерси запрос о местонахождении Павла Николаевича, скрепив его собственноручной подписью покойной, но вынужден был отказаться от этой мысли.
Еще не время. Да и захочет ли сама Сабина сдать Павлушу — это вопрос. В конце концов, он муж ее единственной дочери.
Таким образом, избежать контактов с новым владельцем квартиры на первых порах не удастся. Между прочим, а где прикажете его искать? Только Домушник может сказать, кто он, собственно, такой, и то не сразу.
На этом вполне риторическом вопросе меня сморило, а проснулся я от собственного хриплого вопля.
Не считая звонка Домушнику, остальное время я провел в общении с природой, потому что кофе у меня закончился еще вчера перед полуночью. Общение заключалось в четырех сигаретах, выкуренных подряд на ступенях подъезда под аккомпанемент воробьиного гама, в присутствии двух облезлых кошек, предположительно принадлежащих соседке Поля Тамаре, и здоровенного мусоровоза, с ревом ползавшего между домами.
Без четверти восемь спустилась моя сменщица Анна Петровна с неизменным термосом и озабоченно поинтересовалась, почему я так скверно выгляжу. Уж не подхватил ли я простуду или, чего доброго, грипп?
На этот счет я ее успокоил, и она прямиком перешла к описанию недугов БГ, что, в принципе, могло длиться часами. Некоторое время я рассеянно кивал, а затем, сославшись на недосып, по-быстрому сдал ей стоянку, ключи от подвала и журнал и подался к лифту. Все, что мне было нужно, — лечь, вытянуться и пару часов перекемарить. Но об этом приходилось только мечтать.
Не успел я свернуть за угол коридора и протянуть руку к кнопке, как двери грузового распахнулись и передо мной предстали Сабина со Степаном, свеженькие, как огурчики с одной грядки, и полные деловитой энергии.
Я заорал на крысу — и проснулся.
Было половина шестого, едва светало, и спал я не больше двадцати минут.
Руки противно дрожали, а во рту стоял первозданный вкус птичьего дерьма. Из какой сточной канавы мое подсознание извлекло эту погань?
Я поднялся, помассировал шею и вышел из подъезда, чтобы удостовериться, что на стоянке все в порядке. Но вместо этого пересек двор по направлению к крайней пятиэтажке, на углу которой торчала будка таксофона.
В будке под ногами хрустело бутылочное стекло, а диск аппарата вращался с натужным скрипом. Заранее злорадствуя, я набрал номер Домушника и представил, с какой физиономией он сейчас потопает к телефону, кляня все на свете. До полуночи я звонил ему дважды, но оба раза безрезультатно.
Однако и сейчас абонент отсутствовал.
Наслушавшись длинных гудков, я шваркнул трубку на рычаг и побрел обратно на пост. Похоже, ночевать вне дома входит у старшего лейтенанта в привычку.
С минуту я размышлял о границах личной жизни и служебных обязанностей у участковых инспекторов. Между тем крыса не шла у меня из головы…
Ночь прошла на редкость спокойно. До закрытия «Вероники» в половине третьего во дворе еще тусовался кое-какой народ, а потом все стихло. Ближе к четырем какой-то бедолага, едва держась на ногах, проследовал за угол и стал колотиться в запертый киоск, требуя пива. Ночевавший в нем киоскер кудряво послал позднего клиента, после чего тот сгинул где-то в стороне проспекта.
В четыре спустился Дима, владелец маленького «шевроле», забывший в машине какие-то дискеты, и на обратном пути стал, по обыкновению, ныть, что ему опять загородили выезд.
Все. В мертвой предрассветной паузе я еще раз разложил Сабинин пасьянс.
Начинать все-таки следовало не с паспорта, а с признания факта смерти на официальном уровне недействительным. Тут я порадовался, что своевременно посвятил Домушника в наши с Сабиной дела. Как-никак свидетель. Далее — квартира. Тут уже в судебном порядке. «О признании незаконной сделки купли-продажи, заключенной между гражданами…» На основании экспертного заключения о подлоге, имевшем место при составлении доверенности, выданной на имя Романова Павла Николаевича. Означенная доверенность должна находиться в архиве нотариуса, оформившего сделку, о котором нам пока ничего не известно, так как договор находится у господина в зеленом пальто. Второй экземпляр — у Павлуши.
С минуту я обкатывал идею отправить факсом родственникам Сабины в Нью-Джерси запрос о местонахождении Павла Николаевича, скрепив его собственноручной подписью покойной, но вынужден был отказаться от этой мысли.
Еще не время. Да и захочет ли сама Сабина сдать Павлушу — это вопрос. В конце концов, он муж ее единственной дочери.
Таким образом, избежать контактов с новым владельцем квартиры на первых порах не удастся. Между прочим, а где прикажете его искать? Только Домушник может сказать, кто он, собственно, такой, и то не сразу.
На этом вполне риторическом вопросе меня сморило, а проснулся я от собственного хриплого вопля.
Не считая звонка Домушнику, остальное время я провел в общении с природой, потому что кофе у меня закончился еще вчера перед полуночью. Общение заключалось в четырех сигаретах, выкуренных подряд на ступенях подъезда под аккомпанемент воробьиного гама, в присутствии двух облезлых кошек, предположительно принадлежащих соседке Поля Тамаре, и здоровенного мусоровоза, с ревом ползавшего между домами.
Без четверти восемь спустилась моя сменщица Анна Петровна с неизменным термосом и озабоченно поинтересовалась, почему я так скверно выгляжу. Уж не подхватил ли я простуду или, чего доброго, грипп?
На этот счет я ее успокоил, и она прямиком перешла к описанию недугов БГ, что, в принципе, могло длиться часами. Некоторое время я рассеянно кивал, а затем, сославшись на недосып, по-быстрому сдал ей стоянку, ключи от подвала и журнал и подался к лифту. Все, что мне было нужно, — лечь, вытянуться и пару часов перекемарить. Но об этом приходилось только мечтать.
Не успел я свернуть за угол коридора и протянуть руку к кнопке, как двери грузового распахнулись и передо мной предстали Сабина со Степаном, свеженькие, как огурчики с одной грядки, и полные деловитой энергии.