Клугер Даниэль. Убийственный призрак счастья

   – Очень предусмотрительно, – ехидно заметил Маркин. – У твоего Фельдмана способностей к ясновидению до этого не замечалось?
   – Он такой же мой, как и твой, – сказал Натаниэль. – Насчет ясновидения сказать не могу, но то, что у Арье интуиция прямо скажем звериная – в этом готов поклясться… Так на чем мы остановились? Да, на подозрении, закравшемся в невинную душу страдальца Пеле. Арье клянется, что не имел никакого отношения ни к аресту своего друга, ни к ликвидации конторы. Сам он тогда же поинтересовался у Даниэля: а куда это запропастился Дов, третий дружок? Чем привел Пеле в настоящее исступление. Почему-то тот доверял неизвестному нам Дову больше, чем другу детства Арье Фельдману, и вопрос – как полагает Арье, вполне законный – окончательно укрепил его почему-то в подозрениях. Словом, в полном разрыве бывших соучастников Фельдман винит себя: надо же было задавать такие вопросы на единственном свидании в Абу-Кабире! Нервный от пребывания за решеткой Пеле немедленно заподозрил друга своего безоблачного детства в предательстве.
   – Да уж, – Маркин хмыкнул. – По-моему, Цедек совсем не нервный, наоборот. Нервный бы пришиб этого Фельдмана на месте… Ах да, Пеле же у нас слабосильный. Ну, табуреткой бы по голове дал.
   – Вот-вот. Ладно, дело прошлое, может, народ тогда был поделикатнее. Еще раз повторяю: Фельдман клянется, что не имеет отношения к аресту Пеле и, тем более, к наркотикам, обнаруженным в кармане Цедека. В то же время из его слов выходит, что Пеле начал баловаться дурью только после освобождения. Значит, кто-то подбросил ему этот порошочек. Арье намекает, что это дело рук полицейских. Его право, но я бы скорее заподозрил кого-то из друзей. И, поскольку Арье отрицает свое участие, а я ему верю, остается один: некий Дов, участвовавший в операции по изъятию денег у излишне щепетильных владельцев «Мигдалей-кесеф». Но о нем Фельдман не знает ничего.
   Маркин задумчиво пыхтел трубкой.
   – А что фирма? – спросил он. – Двести тысяч? Нашлись?
   – Представь себе, нет, – ответил Натаниэль. – Выйдя из тюрьмы, Дани Цедек мало походил на графа Монте-Кристо. Скорее на простака, ободранного, как липку… Вообще-то, – задумчиво произнес Розовски, – мелькнула в рассказе Фельдмана любопытная деталь. Насчет какой-то романтической истории Цедека. То ли его невеста не дождалась из тюрьмы, то ли не захотела иметь ничего общего с уголовником. В общем, по утверждению Арье, этот разрыв с женщиной и был истинной причиной, из-за которой Пеле быстро покатился по наклонной плоскости.
   Маркин сказал:
   – Предположим, стряслось что-то между Пеле и Довом или Пеле и тем же Фельдманом. Предположим, была у него любовная трагедия и все такое. Я готов предположить даже, что это как-то повлияло на его дальнейшую судьбу. Ну и что? Дальше-то что? При чем тут история двадцатилетней давности…
   – Восемнадцатилетней, – поправил Натаниэль.
   – Восемнадцатилетней. При чем тут та давняя история – и два убийства, раввина и самого Пеле?
   – Я просто пытаюсь определить, что же мы знаем о Даниэле Цедеке, нашем объекте, – пояснил Розовски. – После первой отсидки жизнь Пеле превращается в нудную и малоинтересную цепочку мелких правонарушений, однообразной, временами почти нищей жизни. Иногда эта цепочка прерывается арестами, небольшими сроками. И за восемнадцать лет существуют только два по-настоящему нетривиальных события, – Натаниэль соизволил наконец взглянуть на внимательно слушавшего помощника. – Вернее, два узла событий. Первый – история аферы с «Мигдалей-кесеф» и обстоятельства первого его ареста. И второй – убийство рабби Элиэзера, обвинение в этом убийстве Пеле и его собственная страшная смерть… Клубок страстей, верно? И тогда, восемнадцать лет назад – тоже клубок страстей. А это значит, что у меня есть, по крайней мере, психологические основания для попытки рассмотреть эти два явления внимательнее на предмет выявления между ними какой-то связи… Так, ну а у тебя что-нибудь прояснилось? – спросил он.
   – Прояснилось, – ответил Маркин. – Кое-что. Пока ты шляешься по кабакам, я занимаюсь черновой работой.
   – И это справедливо, – заметил Натаниэль. – Все-таки, начальник – я, а не ты. Так что валяй, докладывай, чем твоя черновая работа завершилась.
   – Ну, во-первых, вот копия протокола дорожной полиции от четырнадцатого мая прошлого года, – начал Маркин. – На углу улиц Литани и Симтат-а-Лемон совершен наезд на господина Йоэля Хаскина. От полученных в результате этого травм господин Хаскин скончался по дороге в больницу. Сразу после наезда он ненадолго пришел в себя и сообщил, как тут сказано, марку и цвет машины, совершившей наезд. По его словам, он был сбит машиной марки шкода-фелиция. После происшествия автомобиль с места наезда скрылся. Был объявлен розыск, но машину найти не удалось. Согласно медицинской экспертизе, характер травм…
   Розовски жестом прервал Маркина.
   – Детали я потом посмотрю. Так что же, это был именно наезд? Случайное происшествие?
   – Смотря что считать случайностью, – ответил Маркин. – Вообще-то господин Йоэль Хаскин был в это время весьма нетрезв, можно сказать, пьян в стельку, так что не исключено, что не машина на него наехала, а он залез под машину, аккурат под колеса…
   – Тем не менее, водитель скрылся, – сказал Розовски. – Может быть, просто испугался, бывает. А может быть, по какой-то другой причине, о которой мы можем только догадываться… Шкода-фелиция, – повторил он. – И почему-то не нашли. Интересно. Что еще?
   – Это копия полицейского протокола и копия отчета, направленного в страховую компанию для выплаты страховки вдове. По этому делу – все, – Маркин перебросил скрепленные листы на стол, достал из кармана куртки блокнот. – Теперь насчет времяпровождения Пеле в тот вечер. Я все-таки разыскал свидетеля, утверждающего, что Даниэль Цедек вечером двадцать третьего февраля сего года, между девятью и одиннадцатью часами вечера находился на достаточно большом расстоянии от синагоги «Ор Хумаш», – гордо объявил Маркин. – Свидетель, – он заглянул в записи, – некто Бени Аврами, хозяин кафе «Парадиз» на улице Бен-Циона. Это примерно в трех кварталах от синагоги и на таком же расстоянии от дома Цедека.
   Натаниэль знал эту стекляшку-аквариум с помпезным названием, весьма характерным почему-то именно для окраинных районов, где над крохотной лавкой с сомнительным ассортиментом могла красоваться огромная вывеска «Парижские деликатесы», а ресторан «Нью-Йорк» размерами соперничал с собачьей будкой.
   – По-моему, внезапная смерть Пеле освежающе подействовала на память некоторых обитателей Кфар-Барух, – добавил Маркин. – Не только Аврами, но и еще парочка завсегдатаев «Парадиза» вспомнила, что – да, Даниэль Цедек, которого они хорошо и давно знают, действительно был в кафе именно в тот вечер, именно в то время, – тут Маркин вновь не смог удержать самодовольной улыбки. – И самое интересное в этой истории знаешь, что?
   – По твоей расплывшейся физиономии догадываюсь, – буркнул Розовски. – Он был в кафе с дамой. Правда, даму они опознать затруднились. Так?
   – Так, – согласился Саша, чье торжество не могла уменьшить чрезмерная догадливость шефа. – И это подтверждает мою правоту. Тут замешана женщина, и ее следует разыскать.
   – Или не следует, – возразил Натаниэль. – Поскольку от доказательства алиби ни для него, ни для нас уже ничего не меняется. К сожалению.
   – Не согласен! – заявил Маркин. – Конечно, Пеле уже не поможешь. Но эта женщина может знать что-то важное. Разве не так?
   – Все возможно, – ответил Натаниэль. – Все возможно. Но ты, по-моему, сам не замечаешь в своих рассуждениях логического противоречия. Ты же исходишь из того, что Пеле темнил по причине рыцарского характера. И в то же время не исключаешь, что женщина может располагать какой-то информацией, нас интересующей. Хотя совпадения бывают, что там говорить. Вполне допускаю, что дама Даниэля Цедека действительно что-то такое знала относительно убийства раввина, и потому Пеле не хотел называть ее имени в полиции.
   – В любом случае, ее стоит найти, – резюмировал Маркин. – Что и требовалось доказать.
   – Вот и займись этим, – тут же распорядился Розовски. – Инициатива наказуема. Предлагаешь – исполняй. Описание внешности у тебя есть? Примерный возраст?
   – Возраст – до сорока, – тут же сообщил Маркин. – Внешность… Ну, ничего особенного свидетели не показывают. Разве что и хозяин кафе, который их обслуживал, и парень по имени Джордж, сидевший за соседним столиком, отмечают, что женщина чувствовала себя явно не в своей тарелке. Все время оглядывалась по сторонам, волновалась. Несколько раз порывалась уйти, но Цедек ее удерживал. При этом они не ссорились… – Маркин спрятал блокнот. – Тут Аврами высказал любопытное предположение. Он говорит, дама, возможно, пришла на свидание с Дани Цедеком, не зная, с кем именно ей предстоит встретиться.
   – Вот как? – в глазах Натаниэля вспыхнул живейший интерес. – Очень интересно. И в полном соответствии с твоей версией о романтической связи. Выходит, они впервые встретились как раз в тот самый вечер.
   Маркин растерялся.
   – Ч-черт… – это соображение не приходило ему в голову. – А ведь верно. Аврами говорит, когда она пришла в кафе, Дани уже сидел за столиком. Увидел ее, подошел, а дама эта едва не пустилась со всех ног. Будто даже испугалась. Но, правда, он ее удержал, что-то сказал, и она осталась…

* * *

   Утро началось с торжественного явления красавицы Офры на пороге кабинета начальника. Натаниэль как раз пытался привести в последовательную цепочку мысли, возникшие после ночного просмотра видеокассеты.
   – Ну? Я могу войти? Или мне так и стоять на пороге? – вызывающе спросила Офра.
   – Входи, разумеется, входи, – заторопился Натаниэль. – Проходи, садись. Насколько я могу понять, ты – со щитом?
   – С чем? – возмутилась Офра. – С каким еще щитом? Я с информацией! За которой ты меня посылал. Так что? Начинать? – она уселась в кресло. – Или как?
   – Со щитом – это такая поговорка, – пояснил Розовски. – Древнегреческая. Со щитом или на щите. То есть – либо победа, либо героическая смерть. Так что? Победа?
   – Ну, я не знаю, – ответила Офра. – Сам решай. Значит, так, – она расстегнула сумочку и извлекла оттуда ворох бумаг официального вида. – Пришлось сделать на компьютере, – ворчливо пояснила она, видя удивленное лицо Натаниэля. – Я же, как-никак, представилась официальным лицом. Представителем счетно-статистического управления.
   – Офра, – Натаниэль искренне восхитился, – если бы тамошние чиновники увидели твои анкеты, они бы удавились от зависти. У них никогда не было ничего подобного, можешь не сомневаться.

   – Когда они получили там квартиру? – спросил Натаниэль.
   – Совсем недавно. Полтора года назад.
   – А где жили раньше?
   – В Тель-Авиве, в районе «а-Тиква». По-моему, ничуть не лучше Кфар-Барух. А может быть, даже хуже. Но вот в «а-Тиква» они приехали из-за границы.
   Розовски удивленно поднял брови.
   – Из-за границы? – переспросил он. – Они что, репатрианты?
   – Нет, просто прожили что-то около пятнадцати лет в Италии. Уехали сразу после свадьбы. Она, ее муж и старший брат. Госпожа Хаскин сказала, что муж там неплохо работал, кажется, в авторемонтной мастерской. Хозяином там тоже был израильтянин, но потом он мастерскую продал и подался в Штаты. С новым хозяином, итальянцем, муж Юдит не нашел общего языка. Они решили вернуться в Израиль. Здесь у них тоже не сложилось. По ее словам, муж начал пить, чем дальше, тем больше. Вел себя ужасно. Продавал вещи из дома, избивал ее и детей, особенно старшего сына, Игаля. И в конце концов попал под машину. Восемь месяцев назад. Кстати, – сказала Офра, – если судить по детям, то, по-моему, девочка явно отстает в умственном развитии. Ну вот. Что еще? Да! – вспомнила она. – Юдит жаловалась на раввинатский суд.
   – Почему?
   – В свое время Юдит настояла на том, чтобы у них с мужем были раздельные банковские счета. Это вполне понятно, – заметила Офра. – Из ее рассказов следует, что бюджет семьи базировался на ее пособии по инвалидности, пособие на малолетних детей плюс периодические подарки от брата Юдит. Старший сын с шестнадцати лет подрабатывал, но Юдит его денег не брала – парень должен был когда никогда и в кафе сходить, и на дискотеку. Правда, и тут ему подкидывал на карманные расходы дядюшка. Я так поняла, тот достаточно зажиточный человек… Да, так вот: чтобы муж не пропивал и не прогуливал с дружками ее пособие, Юдит и потребовала разделить счета. После смерти мужа она обратилась в суд с просьбой и закрытии его счета и о переводе денег с него на ее счет. Банк прислал уведомление о том, что этот вопрос должен быть решен раввинатом.
   – Покойный не оставил завещания, – догадался Натаниэль.
   – Вот-вот. Юдит, по ее словам, готова была махнуть рукой – сколько там могло остаться, у этого пьянчуги. И вдруг… – Офра эффектно подняла левую бровь. – Как думаешь, какую сумму сей господин собрал за год?
   – Миллион, – буркнул Розовски.
   – Миллион не миллион, но сорок тысяч там есть! – заявила Офра. – А получал он всего-навсего прожиточный минимум – тысячу шестьсот в месяц. Что скажешь?
   – Что я скажу – об этом ты узнаешь позднее, – сказал сыщик. – Что сказала Юдит?
   – Юдит сказала, что раввинат никак не даст ей разрешение на получение денег. Они ведут розыск возможных наследников, и делают это, как и все остальное, медленно, не торопясь. И очень дотошно. Правда, даже если они придут к выводу о том, что основной наследницей является вдова, ей выплатят не более двадцати пяти тысяч. Поскольку налоговое управление сочло указанную сумму побочным доходом покойного, они взыскали пятнадцать тысяч шекелей. Плюс управление национального страхования собирается взыскать с выплаченного в прошлом году пособия. В общем, бедной женщине еще предстоит веселая жизнь, – резюмировала Офра, затем аккуратно сложила фальшивые анкеты, заполненные мелким четким почерком в стопочку и положила перед начальником. – Все, – сказала она со скромной гордостью.
   Розовски посмотрел сначала на документы, потом на секретаршу и трижды хлопнул в ладоши.
   – Ай да Офра! – сказал он. – Браво. И все это ты сделала за один день? У меня просто нет слов… Скажи, пожалуйста, она сама заговорила о смерти мужа? Или ты ее спросила?
   – Сама, разумеется, откуда я могла знать, – сердито ответила Офра – дескать, мог бы догадаться.
   – Ну да, ну да… – пробормотал Натаниэль. – Действительно. Я же рассказывал обо всем этом без тебя, Маркину. И что, как она говорила об этом?
   Офра повела плечами.
   – Что значит – как? Нормально говорила. Спокойно. Даже равнодушно.
   – Интересно, – сказал Розовски. – Выходит, не была для нее смерть сына тем потрясением, от которого… – он задумался. Офра терпеливо ждала, когда ей разрешат продолжить. Натаниэль выдвинул ящик стола, извлек сложенную вчетверо газету «Шаар» со статьей об изгнании диббука из вдовы Хаскин. Но теперь он не статью читал, а перелистав уже приобретшие известную хрупкость страницы, углубился в изучение программы передач.
   – Ну-ка проверим… – пробормотал он. – Девятнадцатое января, двадцать три тридцать. «Дом разбитых сердец». Аргентина, двадцать четвертая серия. Закончилась в четверть первого… Офра, ты этот сериал знаешь?
   – Знаю, – ответила Офра настороженно. Поведение начальника начало ее беспокоить еще с давешнего появления в офисе и предложения выйти за него замуж, чтобы варить кофе. Сейчас она обеспокоилась еще больше: прервав доклад, шеф вдруг углубился в чтение телепрограммы полуторамесячной давности.
   – По субботам он, разумеется, не демонстрируется?
   – Разумеется, не демонстрируется, – Офра нахмурилась. – И по пятницам тоже. А в чем дело?
   – Та-ак… – тут Натаниэль повел себя еще более странно. Он начал загибать пальцы, шепотом произнося дни недели и какие-то цифры.
   На возникшего в этот момент в кабинете Маркина Офра цыкнула и приложила палец к губам. Теперь на впавшего в оцепенение Натаниэля смотрели уже четыре пары встревоженных глаз.
   – Что это он? – шепотом спросил Маркин. Офра молча покрутила палец у виска.
   – Девятнадцатая серия, – громко сказал Розовски, закончив свои сложные подсчеты. – Девятнадцатая серия демонстрировалась в тот день. Офра, девочка, – он умильно взглянул на секретаря, – ты же у нас большой знаток всей этой муры… то есть, я хотел сказать, латиноамериканского киноискусства. Ты ведь смотрела «Дом разбитых сердец», правда?
   – Не смотрела, а смотрю, – Офра ничуть не успокоил тот факт, что начальника говорит членораздельно.
   – Вот! – обрадовался Натаниэль. – Вот ты нам и расскажешь, о чем говорилось в девятнадцатой серии. А мы с Сашей с удовольствием послушаем. Правда, Саша?
   Маркин мысленно тут же согласился с диагнозом, выставленным Офрой, но, решив, что сумасшедшему лучше не перечить, утвердительно кивнул головой.
   Офра считала точно так же, и поэтому добросовестно попыталась вспомнить содержание не восемнадцатой и не двадцатой, а именно девятнадцатой серии. Причем не любого латиноамериканского сериала, а «Дома разбитых сердец». И конечно у нее ничего не получилось.
   Натаниэль понял это.
   – Ладно, – успокаивающе сказал он. – Ты посиди, повспоминай. А я пока съезжу кое куда. По делам, – он обошел письменный стол и остановился перед сидящим Маркиным. Тот с тяжелым вздохом вложил в руку начальника ключи от машины.
   – Вы тут не бездельничайте, – строго заметил Розовски. – Ты, Офра, во-первых, постарайся вспомнить содержание девятнадцатой серии. Во-вторых, подготовь мне подробный отчет о своем визите к госпоже Юдит Хаскин. А ты, Алекс, просмотри наши дела последних двух месяцев, нет ли у нас неподчищеных хвостов.
   Закрывая за собой дверь, он услышал, как Офра спросила у Маркина тревожным шепотом:
   – А его можно пускать за руль в таком состоянии?
   Ответ Маркина Натаниэль не разобрал и ответил сам:

* * *

   Всякий раз, посещая Кфар-Барух (а это случалось и раньше неоднократно), Натаниэль испытывал легкое чувство неловкости. Как уже говорилось, больше половины здешних обитателей составляли новые репатрианты из СНГ, среди которых хватало бывших клиентов его агентства. Так что многие здесь знали его в лицо и приветливо здоровались.
   К слову, единственным периодом, когда сомнительная внешность Натаниэля принесла определенную пользу, был период создания частного сыскного бюро. Перебитый нос, шрам через всю щеку (конечно же, отметины, полученные в бескомпромиссных схватках с нарушителями закона) вкупе с кольтом, приобретенным, что греха таить, специально для восторженных взглядов будущих потенциальных заказчиков, вызывали у последних неодолимое желание воспользоваться услугами детектива («Подумайте, частный детектив! Как Шерлок Холмс!»), его аналитическим умом, молниеносной реакцией и тяжелыми кулаками.
   Увы, именно третье из перечисленных качеств, имело явное предпочтение в среде бывших граждан распавшегося Союза – контингенте, с которым собирался работать Розовски. Натаниэля регулярно – особенно в начале – приглашали разбираться с обидчиками. В какой-то момент у него начало складываться впечатление, что его воспринимают так, как когда-то в детстве его сверстники, сами не мастаки подраться, знакомого хулигана-переростка. Его приводили во двор – чтобы добиться уважения.
   Натаниэль покорно разбирался с крикливыми соседями, ругался с хамоватыми домовладельцами и прочими. Пока, наконец, не решил, что с него хватит. Тогда же, в короткий начальный период он сделал вывод о том, что эмиграция – называйся она репатриацией на историческую родину, воссоединением с родными или еще как-то, – по сути ввергала вполне взрослых и сформировавшихся людей в состояние инфантилизма. Они становились ребячливыми, по-детски обидчивыми, к ним возвращались подростковые комплексы и младенческие страхи.
   Собственно говоря, многие правонарушения и преступления, даже тяжкие и жестокие, с которыми Розовски имел дело в течение последних десяти лет, носили странный оттенок детскости.
   И таким же детским было искреннее удивление просителей, когда они узнавали, что услуги частного детектива – платные. «Как же так? – читалось в их округлявшихся глазах. – Мы же к тебе за помощью, как к старшему товарищу, заступнику и герою, а ты – пятьсот шекелей, тысячу шекелей… Это нечестно!»
   Поведение самого Натаниэля тоже подпадало под определение «впадает в детство». Особенно в самом начале его новой карьеры. Он до сих пор краснел, вспоминая тот киношно-литературный образ крутого детектива, который старательно культивировал перед первыми клиентами открывшегося частного детективного бюро «Натаниэль». Словно он, сбросив полицейскую форму вдруг погрузился в мир любимых литературных героев далекой юности – Шерлока Холмса, комиссара Мегрэ и прочих героев занимательных сказок. Вслух он глубокомысленно оправдывал это необходимостью соответствовать тому романтическому образу частного детектива, каковой сложился у большинства советских людей под влиянием книжек и фильмов. Но в глубине души прекрасно отдавал себе отчет в том, что поддался жгучему и совсем не взрослому желанию поиграть…
   Следует отдать ему должное – Розовски быстро отказался от манеры цедить слова сквозь зубы, выставлять напоказ здоровенный кольт (на самом-то деле он предпочитал менее эффектный внешне, но безотказный йерихо – израильский аналог популярной беретты).
   И занялся делом – вполне реальными проблемами подложных чеков, супружеских измен, мелкого рэкета и прочих преступлений, с которыми приходилось сталкиваться некоторым новым репатриантам. Дела скромные, потому и доход приносили скромный. Так что насмешки бывших сослуживцев из полицейского управления насчет золота лопатой, которое греб бывший отличный офицер, свихнувшийся с появлением огромного количества говорящих по-русски новых граждан Израиля, не имели никакого, даже условного основания. Те редкие дела, расследование которых заказывали Натаниэлю время от времени, с трудом покрывали расходы на телефонные разговоры и электроэнергию. Сами Ашкенази, бухгалтер, занимавшийся годовым балансом агентства, скептически усмехался, разбирая платежные документы, присылаемые Натаниэлем. Однажды сказал:
   – Ты бы мог изменить название своей фирмы. Большая часть твоих расходов вполне подходит под статью добровольных пожертвований. А доходы, – он презрительно махнул рукой, – да какие это, прости Господи, доходы?! Мне даже совестно брать с тебя деньги за составление отчетов.
   Бухгалтер Сами Ашкенази был прав, а бывший полицейский офицер Натаниэль Розовски жестоко ошибся. Открывая десять лет назад частное детективное бюро, он искренне рассчитывал, во-первых, оказаться полезным хлынувшим в Израиль репатриантам из бывшего Союза, а во-вторых, надеялся поправить свой семейный бюджет, который серьезно покачнулся в результате различных катаклизмов, связанных с личной жизнью. Расчеты оправдались ровно на пятьдесят процентов, причем – на первые пятьдесят. Агентство действительно ценилось в «русской» среде, а авторитет Натаниэля был чрезвычайно высок. Но как назло, в услугах его нуждались в основном, люди малоимущие. Или, вернее сказать, имущие граждане не прибегали к его услугам.
   – Я знаю, что в стране есть деньги, – философски заметил однажды Розовски Маркину. – Причем – много денег. Известно мне также, что в стране живу я. Но почему-то эти две величины – я и деньги – никак не совпадают. Может быть, только по одной координате. Например, мы не совпадаем по времени.
   Все эти мысли и воспоминания занимали Натаниэля с той самой минуты, как, оставив на машину на бесплатной стоянке, он успел поздороваться по-русски с тремя или четырьмя смутно знакомыми людьми подряд.
   Подходя к синагоге «Ор Хумаш», он быстро переключился от абстрактных рассуждений по поводу нелегкой судьбы «русского» детектива на более конкретные.
   Например, относительно расписания тренировок в спортзале, соседствовавшем с синагогой.
   Собственно, здание не было спортзалом – судя по вывескам, второй этаж полностью занимали муниципальные службы района, в первом соседствовали частный зубоврачебный кабинет и нотариальная контора.