Клюева Варвара. Уникум (Язык мой - враг мой)

   Минут через десять дверь распахнулась, и на пороге медпункта возник свинцово-бледный Славка. Мы вскочили и бросились к нему. Он сделал нам навстречу несколько шагов и застыл.
   - Нина умерла... - глухо пробормотал он.
   И тут мои нервы не выдержали. Словно в далеком детстве, я бросилась на землю ничком и разрыдалась.
   Глава 11
   Кто-то поднял меня с асфальта, кто-то гладил по голове, кто-то бормотал бессмысленные успокоительные слова. Я ничего не соображала и воспринимала все как в тумане. Не помню, каким образом я очутилась в медпункте. Очнулась я уже в кабинете от резкой, почти враждебной реплики:
   - Нет, вы не станете делать ей укол, доктор! И в изоляторе мы ее не оставим. Извините, но у вас тут в последнее время чересчур высокая смертность.
   Несоответствие между знакомым, слегка петушиным голосом и совершенно чужими жесткими интонациями поразило меня настолько, что я окончательно пришла в себя. Сфокусировав взгляд, я обнаружила, что лежу на клеенчатой кушетке, а рядом по-бойцовому нахохлился Прошка, заслоняющий меня от молодого человека в белом халате. Лицо молодого человека выражало полную растерянность, постепенно вытесняемую обидой.
   - На что вы намекаете? Я не позволю оскорблять себя подобным образом! По какой бы причине ни умерла ваша знакомая, я не имею к ее смерти ни малейшего отношения. Вероятно, у нее было слабое сердце, вот и не выдержало. В состав лекарства, которое я ей ввел, входил препарат для поддержания сердечной деятельности, но, наверное, этого оказалось недостаточно. Моей вины тут нет. Уверяю вас, я тщательнейшим образом прослушал пациентку, но никакой патологии не обнаружил. Бывает, и серьезное обследование не позволяет сразу дать заключение о болезни. У меня не было оснований принимать какие-либо экстренные меры. Так что ваши экивоки здесь абсолютно не уместны.
   - Успокойся, Коля, - услышала я низкий голос Татьяны, стоявшей у меня в изголовье. - Никто не хотел тебя обидеть.
   Взгляд молодого человека мгновенно смягчился.
   - Да, конечно, я понимаю, вам сегодня здорово досталось. Извините меня. Но уверяю вас, это средство абсолютно безвредно.
   - Нет! - категорично повторил Прошка. - Никаких уколов! Лучше накапайте ей валерьянки.
   Мне надоело присутствовать при этом обмене любезностями в качестве неодушевленного предмета, и я решила подать голос:
   - Спасибо, ничего не нужно. Мне уже лучше.
   Прошка стремительно обернулся, и по его лицу я поняла, какое огромное облегчение он испытал.
   - Варька, ты до стоянки дойти сможешь?
   - Я категорически не рекомендую. Вы хоть понимаете, чем это грозит?
   - За кого ты меня принимаешь? - сказала я Прошке, проигнорировав замечание встревоженного эскулапа. - За старую развалину?
   - Вы не понимаете, - не сдавался Николай. - Не далее как сегодня утром вы испытали тяжелое потрясение, целый день находились в состоянии сильнейшего стресса, а только что перенесли еще один удар. Сейчас вам нужен полный покой, иначе я ни за что не ручаюсь. - Он снова перевел взгляд на Прошку: - Вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Если случится непоправимое, вина будет целиком лежать на вас.
   - Не волнуйтесь, доктор. - Я решила разрядить атмосферу. - Этот субъект вот уже много лет пытается свести меня в могилу, но безрезультатно. От меня так просто не избавишься.
   - Сейчас ты у меня договоришься! - немедленно среагировал Прошка.
   - Ребята, сейчас не время дурачиться, - призвала нас к порядку Татьяна. Варвара, тебе и впрямь не мешало бы отлежаться.
   - Нет! - воскликнули мы с Прошкой в унисон.
   - Ничего со мной не случится, - добавила я.
   - Ну что ж... - Николай растерянно развел руками. - Боюсь, медицина в данном случае бессильна. Возьмите с собой нитроглицерин по крайней мере. А лучше одумайтесь, пока не поздно.
   Но я уже слезла с кушетки и направилась к двери. Прошка последовал за мной.
   - Нитроглицерин! - напомнила Татьяна, нагнала нас и подала мне упаковку с маленькими желеобразными шариками. - Если что, сунешь под язык две штуки. В гору не спешите. Сейчас вредна любая нагрузка на сердце.
   - Ладно, спасибо вам. - Я взялась за ручку двери. - Извините, если что не так...
   - Бред какой-то! - пробормотал на прощание Николай и помотал головой.
   В коридоре, угрюмо подпирая стенку, ждали Леша с Марком и Владислав. Увидев меня, все трое немного приободрились.
   - Ну, оклемалась немного? Идти сможешь? - спросил Леша. - Мы уж испугались, что тебя здесь оставят.
   - И оставили бы, - заверил его Прошка. - Я как раз вовремя успел. Еще чуть-чуть, и Варьке вкололи бы ту же гадость, что и Нине.
   Я поежилась. Славку с Марком передернуло. Напоминание о Нинке лишило нас всякого желания разговаривать. Мы четверо наскоро попрощались со Славкой и ушли.
   Заснуть в ту ночь мне не удалось. Едва я закрывала глаза и начинала погружаться в дрему, сердце вдруг болезненно сжималось от какой-нибудь обрывочной мысли или воспоминания. Три года - три счастливых, безоблачных студенческих года - Нина была мне подругой. Ее смерть вдруг разом перечеркнула и наш болезненный разрыв, и последующее десятилетнее отчуждение. Наверное, только теперь я осознала, как много потеряла десять лет назад...
   Я относилась к Нинке чуточку покровительственно, впрочем, как и она ко мне. Я подтрунивала над ее влюбчивостью, время от времени выливала на потерявшую голову подругу ушаты холодной воды, чтобы хоть немного ее отрезвить, а потом прилагала немалые усилия, стараясь рассеять ее уныние, вызванное очередным разочарованием. В свою очередь Нинка, словно снисходительная и любящая старшая сестра, пыталась привить мне вкус к разным пустячкам, занимающим не последнее место в жизни каждой уважающей себя женщины. Она учила меня укладывать волосы, ухаживать за кожей, пользоваться косметикой. Надо признать, ученицей я была на редкость нерадивой и бестолковой, но Нинка никогда не теряла ни надежды, ни терпения. Она придумывала для меня фасоны и шила платья, которые я от лени не удосуживалась носить, дарила мне по каждому поводу и без повода косметику, изящные безделушки, украшения, подсовывала журналы мод и всевозможные рецепты чудодейственных притираний.
   До ее замужества наши отношения не омрачила ни единая тень. Слишком разные по характеру и темпераменту, мы не соперничали, не завидовали друг другу, ничего не пытались друг другу доказать. Вместе нам всегда было интересно и легко. Казалось бы, ничто не могло изменить сложившегося положения вещей...
   Поначалу Нинкин роман с Мироном я восприняла как очередное скоротечное увлечение. Из-за личной неприязни к Мирону я даже не пыталась влиять на подругу - боялась обвинения в пристрастности. Да и зачем, если, по моим прикидкам, вся любовь должна была кончиться через месяц? Когда Нинка объявила мне о своем решении выйти замуж за моего заклятого врага, я решила, что это дурацкий розыгрыш. В тот день мы впервые крупно поссорились. Потом, конечно, помирились, попросили друг у друга прощения, но неприятный осадок остался. За первой ссорой последовала другая, потом еще и еще, и в конце концов я вынуждена была себе признаться, что нашей дружбе пришел конец.
   И вот я лежала без сна в палатке, прокручивала в памяти далекие и недавние события и все больше проникалась горьким сознанием того, что теперь ничего нельзя ни вернуть, ни изменить. Нинка потеряна навсегда...
   На другое утро лица Прошки, Марка и Леши яснее всяких слов сказали, что им тоже едва ли сладко спалось. Несмотря на тяжелый, суматошный год и хроническую усталость, до отпуска они, пожалуй, выглядели куда свежее. Проявив редкостное единодушие, мы решили в пансионат в этот день не ходить. По счастью, Леша успел вчера наполнить прихваченную с собой канистру до того, как нас оглушили известием о Нинке, так что вопрос о воде не стоял. Конечно, каждый из нас понимал, что в таких обстоятельствах бросать Славок на произвол судьбы, мягко говоря, не очень красиво, но, в конце концов, решили мы, вряд ли им станет легче, если на них свалятся еще четыре трупа.
   Мы вяло приготовили завтрак, к которому никто, за исключением Прошки, практически не притронулся, немного посидели в молчании за столом и разбрелись по плато кто куда. Смотреть друг на друга, а тем более разговаривать, не хотелось.
   Однако к обеду неведомая сила снова согнала всех под столовое дерево.
   - Скоро Генрих приедет, - апатично заметил Прошка. - Надо бы чего-нибудь приготовить.
   Никто даже не пошевелился.
   - Сначала он заглянет в "Бирюзу", - высказался после продолжительной паузы Леша. - Вряд ли после этого ему захочется есть.
   - По совести говоря, надо бы его встретить, - вздохнул Марк.
   - А может, он сегодня не приедет? - высказала я робкую надежду. - Вдруг они не сумели купить билеты на поезд или Генрих сел в ялтинский троллейбус и забыл вылезти в Алуште? Или Машенька уговорила его поехать с ними?
   - Это вряд ли, - возразил Леша. - Насчет троллейбуса и Ялты не знаю, а вот в Москву он не поедет точно. Не захочет нас бросить.
   - Значит, выхода нет, - мрачно подытожил Прошка. - Нужно его встретить. Если уж у Варьки вчера нервы сдали, Генрих точно впадет в прострацию.
   - Мои нервы не показатель, - заметила я и тяжело вздохнула. - Нинка все-таки когда-то была моей подругой. Генрих знал ее не так хорошо. Посему есть надежда, что он устоит на ногах. Но утверждать наверняка не берусь. Так что согласна, встретить его нужно.
   - Тебе идти нельзя, - хмуро бросил Марк. - Противопоказано по состоянию здоровья.
   Откровенно говоря, идти мне и самой не хотелось до смерти. Я чувствовала себя совершенно разбитой, головокружение, вызванное бессонницей, не проходило. Кроме того, я просто-напросто боялась объявить мягкому и ранимому Генриху еще одну страшную новость. Но перекладывать обязанности горевестника на плечи друзей - все-таки свинство. Кому сейчас легко? Посему я набрала в легкие побольше воздуху и приготовилась изобразить убедительное возмущение. Да так и застыла с открытым ртом...
   По нашей поляне, чеканя шаг, топал вчерашний субтильный Сашок.
   Наверное, даже призрак отца Гамлета не мог вызвать у бывших подданных столь сильного дурного предчувствия, какое охватило меня при появлении этого ходячего недоразумения в милицейской форме. Суровость, которую Сашок так старательно изображал накануне, уступила место явной неприязни и подозрительности.
   - Граждане, мне приказано сопроводить вас в пансионат для дачи показаний, - объявил он, даже не подумав поздороваться.
   Мы встревоженно переглянулись. Прошка открыл было рот, чтобы задать вопрос, но, видно, по выражению милиционерского лица догадался, что это будет бесполезной тратой слов.
   Вероятно, Сашок получил указание внимательно слушать наши разговоры, потому что всю дорогу он в буквальном смысле дышал нам в затылок. В результате его усердия нам не удалось перемолвиться ни словом, а я никогда в жизни не испытывала более острой потребности обсудить происходящее.
   "Зачем им понадобились новые показания? - гадала я. - Хотят что-то уточнить? Чепуха! В этом случае просьбу зайти к майору достаточно было передать через Славок, а не высылать за нами конвой. И этот тщедушный страж порядка не смотрел бы на нас волком. Стало быть, они обнаружили какое-то несоответствие в наших вчерашних показаниях. Но мы ведь говорили правду, одну только правду и ничего, кроме правды! Правда, не всю правду. Что же начальникам удалось выяснить? Может, Славки рассказали о моей ссоре с Мироном? Во-первых, это крайне маловероятно, во-вторых, тогда бы вызвали меня одну. И вообще, чтобы вытащить нас вот так стремительно, да еще сразу четверых, причина должна быть достаточно веской. И Сашок ни на шаг от нас не отходит. А бежать здесь некуда. Стало быть, со смертью Мирона что-то нечисто? Бред! Что там могло быть нечисто? Обнаружили что-то подозрительное во время вскрытия? Господи, что? Наркотик? Снотворное? Яд? Ты перегрелась, Варвара! Детективами обчиталась. Кому могло понадобиться убивать Мирона, да еще таким нелепым способом?
   В чем же дело? Может, Нинка вчера в медпункте опять обзывала нас убийцами и после ее смерти Николай, как добропорядочный гражданин, поспешил доложить властям о ее последних словах?
   Боже мой! Нинка!!! Николай вчера сказал, что у нее было слабое сердце. Но это вранье! Нинка занималась подводным плаванием и постоянно проверялась. У нее было отменное здоровье. Что же это значит?"
   Возможный ответ настолько меня поразил, что я застыла на месте соляным столбом. Сашок тут же врезался мне в спину, споткнулся, и мы устроили кучу малу. Прошка насмерть перепугался, решив, что мрачные прогнозы, которыми вчера стращал его и меня Николай, сбылись и я тоже преставилась. Исключительно по его, Прошкиной, вине. С рыком "Варька!" он отшвырнул в сторону навалившегося на меня Сашк'а и плюхнулся рядом. Я, стиснув зубы, молчала, поскольку здорово ушибла колено.
   - Варька! - еще отчаяннее завопил Прошка.
   - Чего орешь, кретин? - злобно прошипела я и встала на карачки.
   Между тем оглушенный падением Сашок, вероятно, решил, что на него совершено нападение и преступники намереваются смыться. С похвальной доблестью он рыбкой нырнул вперед, и я снова распласталась на камнях.
   Тут остолбеневшие было Леша и Марк опомнились и ринулись мне на помощь. Субтильного Сашк'а во второй раз бросили на камни. Мне помогли наконец подняться на ноги. Пока я отряхивалась и разглядывала разбитое колено, Сашок немного пришел в себя и сообразил, что для замышляющих побег злоумышленников мы ведем себя несколько необычно. Вместо того чтобы припустить от него во всю прыть, мы стояли на месте и щедро осыпали друг друга ласковыми эпитетами: ворона, растяпа, даун несчастный, олух царя небесного и т. д. и т. п. Наше нетипичное поведение, видимо, убедило представителя власти, что совершенное на него нападение было непредумышленным, и он не стал заковывать нас в наручники.
   В конце концов все немного поуспокоились и отправились дальше. Последнее потрясение нарушило ход моих мыслей, и я не сразу вспомнила о своей страшной догадке. Но через несколько десятков метров вся цепочка рассуждений всплыла в памяти.
   "Так что же все это означает?" - мысленно повторила я последний вопрос.
   А означать это могло только одно: Нинку не сердце подвело. Ее кто-то убил.
   Глава 12
   В пансионате хмурый Сашок указал на административный корпус. Мы вошли в здание, поднялись на второй этаж, миновали длинный коридор и попали в небольшой аппендикс с тремя дверями. Одна дверь, судя по буковкам WC, вела в туалет, на двух других никаких табличек не было. Сашок впустил нас в самую дальнюю. В комнате стояли дерматиновый диван, стол, канцелярский шкаф и пара стульев. Если не считать этих неодушевленных предметов, комната была пуста. Сашок жестом предложил нам сесть и подошел к другой двери, которая, по-видимому, вела в смежную комнату. Постучав, он толкнул дверь и сунул голову в образовавшуюся щель.
   - Привел, товарищ майор. Прикажете запускать?
   - Только по одному, - донесся до нас голос из-за двери. - Начнем с э-э... скажем, Прохорова Андрея Николаевича.
   Прошка скрылся в соседней комнате, а бдительный Сашок прочно обосновался на стуле. Я, Марк и Леша расположились на диване. Присутствие милиционера лишало нас возможности обсудить то, что нас действительно волновало, а разговаривать на посторонние темы было бы нелепо. Поэтому мы просто молча ждали. Из-за двери доносилось невнятное "бу-бу-бу", и вскоре я начала клевать носом. Даже мысль о Нинкиной насильственной смерти не могла прогнать сонливость. За последние сутки мне в кровь поступило столько адреналина, что теперь даже известие о новой мировой войне не вызвало бы у меня ни малейшего волнения.
   Я довольно долго просидела так в полудреме. Потом голос из селектора пригласил на беседу Лешу, затем настала очередь Марка. Никто из них обратно в комнату не вернулся. Это уже начинало становиться интересным. Если они - то есть милиция - продумали такой ход заранее, значит, им было важно, чтобы мы не могли не только договориться о показаниях и обменяться информацией, но и определить что-то по лицам тех, кто выходит с допроса.
   Наверное, находись я в другом состоянии, мне стало бы зябко. В конце концов, я почти не спала вот уже больше двух суток, и быстро сообразить что-либо по ходу допроса наверняка была не способна. Мало ли чего можно наговорить, когда мозги не работают? Доказывай потом, что имела в виду совсем другое... Но как я уже говорила, за прошедшие сутки я так наволновалась, что теперь мне море было по колено.
   - Клюева Варвара Андреевна, прошу вас, - раздался голос из динамика.
   Я вошла в соседнюю комнату и с удивлением обнаружила перед собой не толстяка майора, а совершенно незнакомую мне личность. За столом напротив двери сидел человек лет тридцати пяти - сорока с типично шпионской внешностью. Он не был ни высоким, ни низеньким, ни толстым, ни худым, ни светлым, ни темным. Неопределенного цвета глаза, правильный овал лица, нос - ни длинный, ни короткий, ни курносый, ни горбатый. Короче говоря, у этого субъекта не было ни единой запоминающейся черты, ни одной особенности, которая обращала бы на себя внимание.
   - Белов Константин Олегович, следователь Крымской прокуратуры, представился он, привстав. - Присаживайтесь, Варвара Андреевна. Вы не возражаете, если я запишу нашу с вами беседу на магнитофон?
   - Нисколько, - заявила я и непринужденно плюхнулась на стул.
   Следователь включил магнитофон и вперил в меня орлиный взор. Игра в гляделки тянулась около минуты. Не знаю, рассчитывал ли он меня загипнотизировать так, что я бухнусь на колени и исповедаюсь во всех грехах или начну с перепугу закладывать друзей, но я просто ответила ему самым невинным взглядом, на какой была способна. Константин Олегович Белов тяжко вздохнул и приготовился к долгой изнурительной борьбе.
   - Если я правильно понял, вы - москвичка, Варвара Андреевна? - начал он издалека.
   - Вы поняли совершенно правильно.
   - У меня тут не указано ваше семейное положение и место работы.
   - А у меня нет ни того ни другого.
   - Простите?
   - Я нигде не работаю, и семьи у меня нет.
   - Совсем нет? - неожиданно заинтересовался он. - А родители, братья, сестры?
   - Родители есть и брат, но они живут в Америке.
   - Давно?
   "Интересно, чего он хочет добиться, задавая такие идиотские вопросы?" подумала я, но любопытство следователя удовлетворила.
   - Родители - два года, брат с женой - четыре.
   - Простите, а на что же вы тогда живете? - совсем уж неофициально полюбопытствовал Константин Олегович.
   - На случайные заработки.
   - А кто вы по профессии?
   - Механик.
   В глазах следователя отразилось явное недоверие, но я не спешила с объяснениями. Нужно будет, сам спросит.
   - Э-э... какого рода механик? - не сразу сформулировал он вопрос.
   - Что вы имеете в виду?
   Отвечать вопросом на вопрос, конечно, невежливо, но как тут было отвечать - женского?
   Константин Олегович пришел в замешательство. На ничем не примечательном лице отразилась целая гамма чувств - от недоумения и раздражения до трогательной растерянности. Последнее выражение придало ему в моих глазах человечности, поэтому я смилостивилась:
   - Гайки я не кручу, если вы это подразумевали. Я окончила отделение механики механико-математического факультета, и в моем дипломе записано: "Присвоить квалификацию механика".
   - Ясно. - Следователь вздохнул с облегчением. - А зарабатываете репетиторством?
   - Нет, программированием и рисованием. Делаю графику для компьютерных игрушек и рисую книжные обложки. Извините, Константин Олегович, но имеет ли все это отношение к делу? Если позволите, я тоже задам вам один вопрос: каким образом убили Нину Полторацкую?
   Следователь выпрямился на стуле.
   - А откуда вам известно, что ее убили? - спросил он, и в голосе его зазвучал металл.
   - Ну, вряд ли вы решили прокатиться сюда из Симферополя, узнав о трагической, но естественной смерти незнакомой женщины. Даже если вы устроили себе маленькую командировку, чтобы искупаться в море, разумнее было бы выбрать покойника где-нибудь в Алуште, а не тащиться в такую даль.
   - Н-да. - Константин Олегович провел рукой по волосам. - Но я ведь мог приехать из-за гибели Мирона Полторацкого. Почему вы назвали Нину?
   - Вчера я слышала краем уха разговор местного майора с пареньком, который нас сегодня конвоировал. Майор уверенно определил гибель Мирона как типичный несчастный случай. Думаю, по такому поводу следователя республиканской прокуратуры вызывать не принято. Насколько мне известно, вчера, за исключением смерти Нины, не произошло ничего такого, что могло бы поколебать мнение майора. Стало быть, она умерла не своей смертью. Вот я и спрашиваю: как это произошло?
   Белов посмотрел на меня с уважением.
   - Логично мыслите, Варвара Андреевна. Вы правы. Нину Полторацкую закололи ножом.
   - Я что, похожа ни идиотку? - гневно поинтересовалась я.
   - Н-нет. - Моя неожиданная вспышка явно напугала следователя. - Почему вы так думаете?
   - Я так не думаю. Так думаете вы. Здешний врач обнаружил, что Нина мертва, почти у нас на глазах. Он не знал точно причину смерти, но высказал предположение, что у Нины было больное сердце. Конечно, я с ним незнакома и не могу судить о его профессиональной пригодности и умственных способностях, но, по-моему, не нужно иметь ни медицинского образования, ни особого ума, чтобы заметить в теле внезапно умершего человека дырку от ножа.
   Следователь вздохнул:
   - Такое тоже случается. Но вы опять-таки правы, Варвара Андреевна. Может, вы и о способе убийства догадались?
   - Скорее всего, Нину отравили какой-то гадостью, которая не вызывает характерных симптомов. Других незаметных способов убийства мне что-то в голову не приходит.
   - На этот раз - мимо. Полторацкую задушили подушкой. Во сне.
   - А когда это выяснилось? Если на вскрытии, то зачем потребовалось столь спешно его проводить?
   - Варвара Андреевна, вам не кажется, что мы с вами поменялись ролями? Вы задаете мне вопросы, уличаете во лжи - довольно грамотно, надо сказать... Ну хорошо, хорошо, - поспешно добавил Белов, заметив выражение ослиного упрямства на моей физиономии. ("Фиг я буду с тобой разговаривать, раз ты такой несговорчивый", - думала я в эту секунду). - Я отвечу и на этот ваш вопрос. Надеюсь, вы будете со мной столь же откровенны. Вскрытие произвели так поспешно по настоянию Николая Куликова, врача, о котором вы упоминали. Насколько я понял, ваш друг Прохоров намекнул Куликову, что тот виновен в смерти Нины Полторацкой. Куликов поначалу разозлился, а потом задумался: что же в действительности случилось? Он осмотрел еще раз покойную, и у него возникли определенные подозрения. Тогда Куликов отправился к врачу спасательной станции и уговорил его сделать вскрытие. Я ответил на ваш вопрос? Можно теперь и мне кое о чем спросить?
   Я милостиво кивнула.
   - Какие отношения вас связывали с покойными Ниной и Мироном Полторацкими?
   До меня вдруг дошло, почему Константин Олегович Белов приберег меня напоследок. Как пить дать он расспрашивал всех предыдущих свидетелей об отношениях в нашей компании. И наверняка мои друзья честно и откровенно отвечали на все его вопросы, кроме одного. А именно: о моих взаимоотношениях с Мироном.
   Надо сказать, что с этого момента мое страшное переутомление стало проявляться в новой форме. На меня вдруг напала неудержимая болтливость. Слова полились из меня потоком:
   - Не знаю, что вам тут наговорили обо мне и моих отношениях с четой Полторацких, но, держу пари, наврали они с три короба. Мирона я всегда терпеть не могла. До нервного тика. Если бы можно было убивать взглядом, он окончил бы свои дни гораздо раньше. Или, может быть, я бы окончила свои, не знаю. Он, видите ли, платил мне взаимностью. Нас старались ни на минуту не оставлять вдвоем, чтобы мы не выцарапали друг другу глаза. Поэтому, если вы считаете, что Мирона тоже убили, лучшей кандидатуры в убийцы вам не найти. Никто другой - я имею в виду нашу компанию - просто не мог этого сделать, я точно знаю. За Прошку, Марка, Лешу и Генриха я ручаюсь руками, ногами и головой. Ярослав и Владислав были лучшими друзьями Мирона, да и вообще они всю жизнь отличались прямо-таки кристальной чистотой и честностью. Конечно, было бы заманчиво спихнуть все на жену Ярослава Ирочку или хотя бы на Татьяну - этот вариант значительно хуже, но все-таки предпочтительнее остальных, - только, боюсь, ничего не выйдет. Насколько мне известно, Ирочка общалась с Мироном через мужа и видела его считанные разы. А Татьяна и того меньше. Она вообще переехала в Москву всего полгода назад. С Полторацкими обе дамы встречались от силы раз в месяц, за праздничным столом. Так что мотивов у них никаких. Выходит, кроме меня, некому. Но Нину подушкой я не душила, этого вы мне не пришьете...
   - Подождите, - прервал меня сбитый с толку следователь. - Я что-то не понял... Вы что, сознаетесь в убийстве Мирона Полторацкого?
   - Ну... не знаю. Ведь кто-то его убил? Или нет?.. Если его убили, то, кроме меня, некому. Правда, я этого не помню, но, должно быть, у меня случилась амнезия. Маленький провал в памяти. Наверное, я пошла куда-нибудь, наткнулась на Мирона, рассудок у меня от ненависти помутился, и я его быстренько отправила к прародителям. Тут-то затмение мое и прошло. Еще бы, такое облегчение! Избавление от кошмара всей жизни! А когда к человеку память возвращается, он не помнит, что делал, пока этой памяти у него не было. Это общеизвестный факт, честное слово. Но Нину я бы никогда и пальцем не тронула. Ни при каком затмении. Голову даю на отсечение. Хотя отношения у нас тоже были неважные... Из-за Мирона, конечно, из-за чего же еще! Говорю же вам, он мне жизнь отравил. А каким образом я его убила, не скажете?