Джеки Коллинз
Неистовая Лаки
ПРОЛОГ
Лос-Анджелес, 1987 год
Донна Лэндсмен медленно переводила взгляд своих серо-голубых глаз с одного лица на другое. Она словно пыталась просверлить взглядом трех мужчин, сидевших за овальным полированным столом красного дерева. Двое из них были, пожалуй, самыми влиятельными адвокатами Лос-Анджелеса, третьего, мужчину с мягкими, обходительными манерами, звали Джордж, и он был ее мужем.
– Итак, – нетерпеливо спросила Донна, – долго мне еще ждать? Сколько вам нужно времени, чтобы приобрести контрольный пакет акций киностудии «Пантер»? Вы копаетесь как сонные мухи!
Ей ответил один из адвокатов – мужчина с цветущим лицом, сросшимися кустистыми бровями и носом-картошкой:
– Ты права. Донна, дело действительно затянулось. Хотя, если ты помнишь, я с самого начала был противником этого замысла…
Тяжелый презрительный взгляд Донны заставил его умолкнуть.
– Ты меня плохо расслышал, Финли? – резко проговорила она. – Если – да, то лучше сгинь с глаз моих! Твой пессимизм мне не интересен. Если я чего-то хочу, никто не может сказать мне «нет». А я хочу! Хочу студию «Пантер». Ясно?!
Финли кивнул, в душе проклиная себя за то, что вообще открыл рот. Прислушиваться к чьим-либо советам было не в правилах Донны Лэндсмен. Если Донна вбила себе в голову, что должна прибрать к рукам очередную компанию, ее уже ничем не остановить. Эта женщина была настоящим пиратом бизнеса. Но сейчас Финли не мог понять маниакального упорства, с каким Донна желала захватить контроль над «Пантер». Обремененная многочисленными долгами, эта худосочная киностудия по всем статьям находилась в дыре, и ее приобретение уж никак нельзя было бы назвать выгодной сделкой.
– Да, Донна, – наконец осмелился он ответить, – все мы знаем, к чему ты стремишься, и, поверь, стараемся изо всех сил.
– Хотелось бы верить, – холодно откликнулась Донна, мысленно отметив: надо сказать Джорджу, что в ближайшее время им придется заменить как минимум двух адвокатов. Первым за дверью окажется Финли.
Она встала, давая знак, что совещание окончено. Нечего тратить впустую драгоценное время.
Поднялся с места и Джордж. Это был неприметный человек лет пятидесяти, с незапоминающимся лицом, в очках с толстыми линзами и чересчур коротко подстриженными волосами, прямыми как солома. Ни для кого не было секретом, что в империи Донны он являлся мозгом всех ее финансовых операций. Она горела, словно раскаленная лава, он же олицетворял собой холодный трезвый расчет. Это было идеальное сочетание.
– Увидимся позже, – величественным взмахом руки отпустила мужа Донна.
– Да, дорогая, – ответил тот, ничуть не смутившись ее резкостью.
Из зала совещаний Донна выплыла в свои рабочие апартаменты – впечатляющую анфиладу комнат с восхитительным видом на Сенчури-Сити. Задумавшись, она на секунду задержалась в дверях.
Эти юристы… На что они годны! Только и умеют, что присылать несуразные счета за свои услуги. К счастью, она располагала еще одной командой, способной делать именно то, что ей требовалось. Ее юристы даже представления не имели, как хитро обвела их вокруг пальца Донна. Даже Джордж ничего не знал…
Она улыбнулась своим мыслям.
У каждого есть свои слабости.
Ищи да обрящешь.
Она искала. И – обрела.
Донна вошла в ванную и остановилась у инкрустированного старинного зеркала над раковиной, пристально вглядываясь в собственное отражение. Женщина с тонкими скульптурными чертами лица, гордость хирурга-косметолога! Стройная, носившая костюм от Шанель и бриллианты от Уинстона так, словно в них и родилась.
Она была привлекательна – так, как бывают привлекательны женщины, на которых написано: «Я – очень богата!» Она была привлекательна потому, что твердо решила быть такой.
Донна Лэндсмен.
Донателла Боннатти.
О, да! Она прошла долгий путь с того времени, как началась ее чумазая жизнь в маленькой пыльной деревушке, затерянной в юго-восточном уголке Сицилии. Долгий-долгий путь…
Придет день, и она поставит на колени Лаки Сантанджело. Эта сука наконец поймет, с кем имеет дело!
Донна Лэндсмен медленно переводила взгляд своих серо-голубых глаз с одного лица на другое. Она словно пыталась просверлить взглядом трех мужчин, сидевших за овальным полированным столом красного дерева. Двое из них были, пожалуй, самыми влиятельными адвокатами Лос-Анджелеса, третьего, мужчину с мягкими, обходительными манерами, звали Джордж, и он был ее мужем.
– Итак, – нетерпеливо спросила Донна, – долго мне еще ждать? Сколько вам нужно времени, чтобы приобрести контрольный пакет акций киностудии «Пантер»? Вы копаетесь как сонные мухи!
Ей ответил один из адвокатов – мужчина с цветущим лицом, сросшимися кустистыми бровями и носом-картошкой:
– Ты права. Донна, дело действительно затянулось. Хотя, если ты помнишь, я с самого начала был противником этого замысла…
Тяжелый презрительный взгляд Донны заставил его умолкнуть.
– Ты меня плохо расслышал, Финли? – резко проговорила она. – Если – да, то лучше сгинь с глаз моих! Твой пессимизм мне не интересен. Если я чего-то хочу, никто не может сказать мне «нет». А я хочу! Хочу студию «Пантер». Ясно?!
Финли кивнул, в душе проклиная себя за то, что вообще открыл рот. Прислушиваться к чьим-либо советам было не в правилах Донны Лэндсмен. Если Донна вбила себе в голову, что должна прибрать к рукам очередную компанию, ее уже ничем не остановить. Эта женщина была настоящим пиратом бизнеса. Но сейчас Финли не мог понять маниакального упорства, с каким Донна желала захватить контроль над «Пантер». Обремененная многочисленными долгами, эта худосочная киностудия по всем статьям находилась в дыре, и ее приобретение уж никак нельзя было бы назвать выгодной сделкой.
– Да, Донна, – наконец осмелился он ответить, – все мы знаем, к чему ты стремишься, и, поверь, стараемся изо всех сил.
– Хотелось бы верить, – холодно откликнулась Донна, мысленно отметив: надо сказать Джорджу, что в ближайшее время им придется заменить как минимум двух адвокатов. Первым за дверью окажется Финли.
Она встала, давая знак, что совещание окончено. Нечего тратить впустую драгоценное время.
Поднялся с места и Джордж. Это был неприметный человек лет пятидесяти, с незапоминающимся лицом, в очках с толстыми линзами и чересчур коротко подстриженными волосами, прямыми как солома. Ни для кого не было секретом, что в империи Донны он являлся мозгом всех ее финансовых операций. Она горела, словно раскаленная лава, он же олицетворял собой холодный трезвый расчет. Это было идеальное сочетание.
– Увидимся позже, – величественным взмахом руки отпустила мужа Донна.
– Да, дорогая, – ответил тот, ничуть не смутившись ее резкостью.
Из зала совещаний Донна выплыла в свои рабочие апартаменты – впечатляющую анфиладу комнат с восхитительным видом на Сенчури-Сити. Задумавшись, она на секунду задержалась в дверях.
Эти юристы… На что они годны! Только и умеют, что присылать несуразные счета за свои услуги. К счастью, она располагала еще одной командой, способной делать именно то, что ей требовалось. Ее юристы даже представления не имели, как хитро обвела их вокруг пальца Донна. Даже Джордж ничего не знал…
Она улыбнулась своим мыслям.
У каждого есть свои слабости.
Ищи да обрящешь.
Она искала. И – обрела.
Донна вошла в ванную и остановилась у инкрустированного старинного зеркала над раковиной, пристально вглядываясь в собственное отражение. Женщина с тонкими скульптурными чертами лица, гордость хирурга-косметолога! Стройная, носившая костюм от Шанель и бриллианты от Уинстона так, словно в них и родилась.
Она была привлекательна – так, как бывают привлекательны женщины, на которых написано: «Я – очень богата!» Она была привлекательна потому, что твердо решила быть такой.
Донна Лэндсмен.
Донателла Боннатти.
О, да! Она прошла долгий путь с того времени, как началась ее чумазая жизнь в маленькой пыльной деревушке, затерянной в юго-восточном уголке Сицилии. Долгий-долгий путь…
Придет день, и она поставит на колени Лаки Сантанджело. Эта сука наконец поймет, с кем имеет дело!
Книга первая
Глава 1
Лаки Сантанджело Голден на своей ярко-красной «феррари» миновала резные металлические ворота студии «Пантер», приветливо помахала охраннику и, проехав через автостоянку, припарковала машину на своем персональном месте, расположенном прямо позади великолепного офиса киностудии.
Лаки обладала какой-то первобытной красотой. Это была женщина далеко за тридцать, с водопадом вьющихся волос, оливковой кожей, крупным, чувственным ртом, черными, словно ночь, глазами и стройным тренированным телом.
Она управляла «Пантер»с восемьдесят пятого года – с тех самых пор, как киностудия стала ее собственностью. Прошло уже два наполненных кипучей деятельностью года, а Лаки все еще наслаждалась этой работой, поскольку больше всего любила риск: ей нравилось бросать вызов точно так же, как и принимать его. А разве может быть вызов опаснее, нежели управление голливудской студией!
Это занятие увлекло ее даже больше, чем сооружение в Лас-Вегасе отеля с казино, – а этим ей приходилось заниматься уже дважды, – больше, чем управление судоходной империей после смерти своего второго мужа Димитрия Станислопулоса. Тогда, помнится, она вообще отстранилась от дел, полностью взвалив их на плечи своих поверенных.
Лаки нравилось делать фильмы. Ей казалось, что таким образом она может прикоснуться не только ко всей Америке, но и к целому миру: оживить на экране какие-то образы, которые затем войдут в жизнь людей в самых разных уголках планеты тысячами различных путей.
Это было непросто. Женщина, заправлявшая в одной из ведущих студий, встречала колоссальное противодействие. Особенно – женщина с внешностью Лаки. Особенно – женщина, у которой было так много всего, включая троих детей и мужа-кинозвезду. Всем было прекрасно известно: Голливуд – это большой клуб для мужчин, и женщины в качестве полноправных членов здесь не приветствуются.
Легендарный киномагнат Эйб Пантер продал ей свою студию «Пантер» только после того, как она сумела доказать, на что годится. Для начала он внедрил Лаки в качестве негласного агента, пристроив ее секретаршей к Микки Столли – бестолковому мужу своей внучки Абигейль, заправлявшему в то время «Пантер». Для себя Эйб решил так: если она сумеет разузнать абсолютно все, чем занимается Микки, он продаст ей киностудию.
Лаки разузнала такие вещи, что с лихвой хватило для выполнения условий сделки. Выяснилось, что Микки спускал колоссальные суммы куда попало. Шеф производственной части нюхал кокаин и поставлял кинозвездам и «особо важным персонам» девочек по две тысячи баксов. Руководитель службы распространения вместе с официальной продукцией «Пантер» переправлял за границу порнографические ленты, ведя двойную бухгалтерию.
Киноленты, выпускавшиеся студией «Пантер», представляли собой смесь разнузданного секса и бессмысленного кровавого насилия, продюсеры отказывались их финансировать, а к женщинам тут относились, как к людям второго сорта, вне зависимости от того, являлись ли они кинозвездами или были никому не известными статистками. Тут правил бал отвратительный мужской шовинизм.
Лаки предложила Эйбу целую кучу денег и, помимо этого, – прекрасный план относительно того, как спасти студию, неумолимо катившуюся вниз.
Эйбу Пантер понравились ее проекты, и он продал ей студию.
Лаки с энтузиазмом принялась за новое дело.
Эйб предупреждал ее: для того чтобы возродить студию, ей предстоит пройти через ожесточенную борьбу. Как же он был прав!
Первым делом Лаки отказалась продолжать выпуск того низкопробного дерьма, которое только и выходило из недр «Пантер», Затем вышвырнула за дверь большинство руководителей, работавших с Микки, подобрав и поставив на их место новую – первоклассную – команду. Следующим ее шагом явилась разработка новых проектов – это было долгое и кропотливое дело, требовавшее немалого времени и огромного терпения.
Студия годами работала в убыток и успела залезть в астрономические долги, однако Лаки и ее коммерческому советнику Мортону Шарки пришлось сделать еще один крупный заем для того, чтобы удержать «Пантер» на плаву. Однако после года разочарований, когда студия потеряла еще почти семьдесят миллионов долларов, Лаки решила, что пришла пора поиграть с пакетом акций и перераспределить кое-какие из собственных капиталовложений. Мортон выдвинул идею продать определенный процент акций некоторым корпорациям и нескольким частным лицам. Эта мысль показалась ей блестящей.
Мортон позаботился обо всем: о том, чтобы найти подходящих инвесторов, которые дали бы денег, но позволили Лаки, как и прежде, управлять киностудией по собственному усмотрению, подобрать совет директоров таким образом, чтобы он не вмешивался в политику «Пантер», и сделать так, чтобы Лаки по-прежнему принадлежали сорок процентов пакета акций.
На сегодняшний день все выглядело неплохо: на подходе находились два новых фильма, и она возлагала на них большие надежды. – Первый назывался «Искатель»– весьма зрелищная лента, в которой снялась очень своеобразная актриса – и, без сомнения, суперзвезда – Венера Мария, являвшаяся к тому же одной из лучших подруг Лаки. Второй фильм назывался «Речной шторм»– остросюжетный триллер с Чарли Долларом в главной роли. Особенно Лаки радовалась тому, что обе ленты вполне соответствовали ее собственным критериям. Лаки надеялась, что их выход на экраны и станет наконец тем долгожданным поворотом, о котором она так долго мечтала. «Дайте зрителю интересный фильм, и он на него пойдет!»– таков был лозунг Лаки Сантанджело.
Она торопливо вошла в свой офис. Первым, кого она увидела, был Киоко – ее преданный помощник, японец по происхождению. Он потряс в воздухе длинным списком телефонных номеров и мрачно покачал головой.
– В чем дело, Ки? – спросила Лаки, снимая жакет от Армани и усаживаясь в удобное кожаное кресло за свой необъятный письменный стол фирмы «Арт Деко».
Киоко стал перечислять дела, требовавшие в тот день внимания Лаки;
– Тебе следует перезвонить по пятнадцати телефонам; затем – совещание по вопросам, связанным с производством «Гангстеров»; в полдень – встреча с Алексом Вудсом и Фредди Леоном; после этого ты даешь интервью репортеру из «Ньюс тайм»; в шесть вечера – встречаешься с Мортоном Шарки, и наконец…
– Надеюсь поужинать дома, – прервала она этот словесный поток. Лаки постоянно жалела только об одном: что в сутках всего двадцать четыре часа.
Однако Киоко с сожалением покачал головой.
– В восемь вечера вылетает твой самолет в Европу. Лимузин заберет тебя из дома не позже семи.
Лаки криво улыбнулась.
– Да, кстати, у тебя будет двадцатиминутный перерыв на ужин. Или на сон. М-м-да… Такое расписание способно прикончить даже слона, – заметил секретарь.
– Все мы в перспективе мертвецы, Ки, – передернула плечами Лаки. – Так что какой смысл понапрасну терять время?
Киоко не был удивлен ее ответом. Он работал личным секретарем Лаки с тех самых пор, как она стала хозяйкой студии, и знал, что эта женщина – неисправимый трудоголик с неистощимым запасом энергии. Кроме того, она была умнейшей женщиной из тех, кого ему приходилось встречать. Умная и удивительно красивая – ошеломляющее сочетание! С ней ему нравилось работать гораздо больше, нежели со своим прежним боссом – сварливым магнатом, у которого был маленький член и большие проблемы с кокаином.
– Попробуй-ка дозвониться до Ленни по его сотовому телефону, – велела Лаки. – Он звонил мне утром в машину, но связь была такой безобразной, что я не разобрала ни слова.
Ленни Голден, ее единственная любовь! Они были женаты уже четыре года, но, как ни странно, с каждым днем черпали в своем браке все больше радости.
Ленни был ее третьим мужем. Сейчас он находился на Корсике, где снимался новый приключенческий фильм. Три недели разлуки чуть не убили ее, и теперь Лаки с нетерпением ожидала выходных. Она проведет с ним целых три дня – три пленительных дня, в течение которых не надо будет делать ничего – лишь, обнявшись, бесцельно слоняться по песку и лениво, без спешки заниматься любовью.
Киоко соединился с конторой киностудии на Корсике.
– Ленни сейчас на съемочной площадке, где-то на пляже, – сообщил он Лаки, прикрыв трубку ладонью. – Оставить для него какое-нибудь сообщение?
– Да, пусть перезвонит сразу, как только вернется. И не забудь позвать миссис Голден к телефону, чем бы она ни была занята. – Произнеся слова «миссис Голден», она улыбнулась. Это так восхитительно – быть женой Ленни!
К сожалению, картина, в которой он снимался, принадлежала не «Пантер». Как следует пораскинув мозгами, они оба пришли к выводу, что работа на студии собственной жены была бы не лучшей рекламой для Ленни. Он уже и сам по себе являлся звездой первой величины, а если бы его стала снимать «Пантер», это лишь породило бы сплетни по поводу протекции.
– Соедини меня с Эйбом Пантером. Время от времени Лаки звонила Эйбу, чтобы посоветоваться с ним по тому, или иному вопросу. В свои девяносто лет он являлся подлинной легендой Голливуда. Старик досконально знал здешнюю жизнь и царившие тут нравы, он сам во многом сделал эту «фабрику грез», а его хитрости и быстроте мысли мог бы позавидовать и мужчина вдвое моложе. Каждый раз во время их встреч Пантер щедро делился с ней своей мудростью и оптимизмом, и сейчас, когда на студию со всех сторон давили банки, Лаки как никогда нуждалась в моральной поддержке. Ей хотелось услышать от старика, что теперь, после выхода двух новых громких фильмов, отношение к студии непременно изменится.
Время от времени она навещала его в большом старом особняке. Они садились на просторной террасе, и Эйб рассказывал Лаки невероятные истории из давно минувших времен. О, это были золотые дни Голливуда. Эйб знал всех – от Чарли Чаплина до Мерилин Монро, и с огромным удовольствием рассказывал свои удивительные повести.
Лаки навестила бы его и сегодня, но, к сожалению, на это не оставалось времени. Ей вряд ли удастся увидеться и со своими детьми – двухлетней Марией и совсем еще крошечным, шестимесячным Джино. От второго – уже покойного – мужа, греческого судовладельца-миллиардера Димитрия Станислопулоса, у нее был еще один ребенок, девятилетний сын Бобби, но тот сейчас проводил лето у родственников в Греции.
– Мистер Пантер не отвечает, – сообщил Киоко.
– Ладно, перезвонишь ему попозже.
Лаки бросила взгляд на фотографии своих детей, выставленные в серебряных рамках на столе. Бобби – такой умница и уже начавший взрослеть, малыш Джино, названный в честь дедушки, и Мария со своими огромными зелеными глазами и самой чудесной в мире улыбкой… Лаки назвала так дочь в честь своей матери.
На несколько секунд она вернулась мыслями в прошлое. Перед ее внутренним взором предстал образ красавицы-матери. Забудет ли она когда-нибудь тот день, когда нашла ее тело плавающим в бассейне! Ее убил заклятый враг отца – Энцио Боннатти. Лаки тогда было пять лет, и ей показалось, что мир вокруг рухнул в одно мгновение Двадцать лет спустя она отомстила, прикончив подонка, что заказал убийство ее матери. Это было местью всей семьи Сантанджело, поскольку именно Боннатти являлся вдохновителем убийств и ее брата Дарио, и юноши по имени Марк – ее первой большой любви.
Лаки застрелила Энцио Боннатти из его собственного револьвера, объяснив это впоследствии необходимостью самообороны. «Он пытался изнасиловать меня», – с каменным лицом заявила она полиции. И ей поверили, поскольку ее отцом являлся Джино Сантанджело, а у него были деньги, и он знал, как их использовать. Да, она отомстила за всех и никогда потом об этом не жалела.
– Ну что, начнем звонить по телефону? – спросил Киоко, прерывая поток ее воспоминаний.
Лаки бросила взгляд на часы на запястье. Шел уже одиннадцатый час. Несмотря на то, что она встала в шесть часов, утро пролетело незаметно. Лаки взяла со стола список телефонов, по которым ей предстояло позвонить. Как и всегда, Киоко расположил их по степени важности – по крайней мере, в соответствии со своими представлениями, и она с ним, как всегда, не согласилась.
– Ты же знаешь, что я с большим удовольствием разговариваю с актерами, нежели со всеми этими зазнавшимися делягами, – напомнила Лаки секретарю. – Так что соедини-ка меня с Чарли Долларом.
– Он, кстати, настаивает на встрече с тобой.
– А в чем дело?
– Ему не нравится, как его изобразили на рекламных афишах «Речного шторма», выпущенных для Европы.
– Почему?
– Говорит, что выглядит на них слишком толстым.
Лаки вздохнула. Ох уж, эти звезды со своими вечными капризами!
– Эти афиши… – поколебавшись, начала она. – Их еще не поздно изменить?
– Я уже говорил с рекламным отделом. Изменить можно, но это влетит в кругленькую сумму.
– Но, наверное, не дороже, чем стоит суперзвезда? – с легкой иронией заметила Лаки.
– Как скажешь…
– Ты же знаешь мой подход: сделай их счастливыми, и они вылезут из кожи вон, чтобы получился хороший фильм.
Киоко согласно кивнул. Еще лучше он знал, что спорить с Лаки – занятие совершенно бесполезное.
Ленни Голден ненавидел все это дерьмо, но самое худшее в доле кинозвезды заключалось в том, что он из него просто не вылезал. Как странно люди относятся к чьей-либо славе! Они либо наваливаются на знаменитость восторженной толпой, либо стараются как можно больнее кольнуть. Женщины особенно невыносимы. С первого момента, когда они встречались с Ленни, на уме у них было только одно – как бы затащить его в постель. И дело заключалось даже не в его персоне – такова была участь всех кинозвезд. Костнер, Редфорд, Уиллис – женщинам было плевать на фамилию, главное, чтобы человек был знаменит.
Ленни научился игнорировать все эти дешевые приманки. Его «эго» не нуждалось в такого рода допинге. Ведь у него была Лаки – самая удивительная женщина в мире! В свои тридцать девять лет Ленни обладал неотразимым мужским обаянием, притягательностью и собственным, неповторимым стилем. Высокий, загорелый, подтянутый, с длинными светлыми волосами и внимательными глазами цвета морской воды, Ленни тщательно следил за собой и ежедневно упражнялся, поддерживая свое тело в превосходной форме.
Он был известной кинозвездой и не переставал этому удивляться. Всего шесть лет назад Ленни был еще заштатным комедиантом. Он бился за то, чтобы получить хотя бы самую проходную роль, готов был на какую угодно работу, лишь бы сшибить хотя бы несколько баксов. Теперь у него было все, о чем он только мог когда-нибудь мечтать.
Ленни Голден. Сын старого сварливого Джека Голдена – наемного писаки из Лас-Вегаса – и Тростинки Алисы. Его мать еще называли Пьянящей Алисой, поскольку в свое время она была одной из самых известных стриптизерок Вегаса, выступавшей по схеме «вот-их-видишь, вот-их-нет».
Сам он сбежал в Нью-Йорк, когда ему стукнуло семнадцать, и с тех пор шел по жизни, ни разу не обратившись к родителям за помощью. Отец его давно умер, но Алиса по-прежнему устраивала переполох всюду, где только ни появлялась. В шестьдесят семь лет, резвая и с обесцвеченными, как у юной старлетки, волосами, она никак не хотела смириться с мыслью о старости, поэтому единственной причиной, по которой она признавала в Ленни собственного сына, являлась его слава. «Я вышла замуж совсем еще ребенком, – бессовестно лгала она собеседникам, хлопая накладными ресницами и кривя сильно накрашенные губы в горестную улыбку. – Я родила Ленни в двенадцать лет!»
Он купил ей маленький домик в Шерман-Оукс, и Алиса тут же развила кипучую деятельность на новом месте. Она решила, что коли уж] ей не суждено стать звездой, то она должна стать чем-то вроде духовника всех окрестностей. Мысль оказалась удачной. К вящему изумлению Ленни, мать начала регулярно появляться в программах местного кабельного телевидения и болтать, что Бог на душу положит. После этого он нередко стал за глаза называть ее «моя мамочка-трепло».
Иногда последние годы его жизни казались Ленни одним большим счастливым сном – его женитьба на Лаки, головокружительная карьера… Абсолютно все!
Откинувшись на спинку кресла, он сузил глаза и обвел пляж внимательным взглядом. Опять она! Блондинка в купальнике усердно демонстрировала ему свои пышные прелести. Она уже несколько раз продефилировала мимо его кресла с явным намерением быть замеченной.
Конечно же Ленни ее заметил, ведь не покойником же он был в самом деле, а всего лишь – женатым мужчиной, и когда-то блондиночки с телом, ради которого можно умереть, были и его слабостью. Еще раньше, утром, она попросила разрешения сфотографироваться вместе с ним, но Ленни вежливо отказался: фотографии знаменитостей, особенно в обнимку со смазливыми поклонницами, обладали малоприятной тенденцией – рано или поздно появляться в бульварных газетенках.
Сообразив, чем вызван отказ, девица удалилась и через несколько минут вернулась с накачанным культуристом, не знавшим ни слова по-английски.
– Мой жених, – с ослепительной улыбкой пояснила она. – Ну, пожалуйста…
После этого Ленни сломался и позволил сфотографировать их троих.
Теперь блондинка делала новый заход. Длинные ноги, упругие круглые ягодицы в купальных трусиках-ниточках, твердые груди с сосками, выпирающими сквозь тонкую ткань… Смотрелось неплохо, но двигаться дальше в том же направлении ему представлялось излишним.
Брак – это предприятие со взаимными обязательствами. Если бы Лаки ему изменила, он ни за что бы ее не простил, и, в свою очередь, Ленни был уверен, что жена придерживается таких же взглядов.
Блондинка наконец вошла в пике.
– Мистер Голден, – проворковала она голосом, несомненно, позаимствованным у Мерилин Монро, но с французским акцентом, – мне очень нравятся ваши фильмы. Какой было бы честью появиться в одном из них вместе с вами! – Глубокий вздох. Соски рвутся наружу.
– Благодарю, – пробубнил Ленни, размышляя, куда же, к черту, запропастился этот ее жених.
Обожающее хихиканье. Маленький розовый язычок на секунду высунулся, чтобы облизать пухлые розовые губы.
– Это я должна вас отблагодарить. В ее горящих глазах светилось недвусмысленное приглашение в койку.
К счастью, в этот самый миг явилось избавление в лице Дженнифер, симпатичной американки, работавшей на фильме вторым ассистентом. На ней были шорты, тесная футболка и бейсбольная кепка с эмблемой команды «Лейкерз». Соблазны просто окружали его!
– Мак готов к репетиции, Ленни, – голосом собственницы проговорила Дженнифер.
Он выдернул свое длинное тело из кресла и выпрямился, в то время как Дженнифер многозначительным пристальным взглядом навсегда похоронила блондинку.
– Оставайся с остальной массовкой, дорогая, – специфическим скрипучим голосом проговорила она. – Кто знает, когда ты можешь понадобиться.
Стертая в порошок блондинка горестно ретировалась.
– Силиконовое чучело! – недовольно пробормотала Дженнифер.
– А ты откуда знаешь? – спросил Ленни. Его всегда удивляла способность женщин безошибочно определить, какая у соперницы грудь – настоящая или искусственная.
– Да это же очевидно! – пренебрежительно бросила ассистентка. – Вы, мужчины, западаете на все что угодно.
– Кто это западает? – удивленно переспросил Ленни.
– Ну, к тебе это, может, и не относится, – смилостивилась Дженнифер, одарив его дружелюбной улыбкой. – Не часто приходится работать со знаменитостью вроде тебя, которая не рассчитывает ежедневно вместе с утренним кофе получать на завтрак накачанные силиконом сиськи.
Дженнифер, решил Ленни, принадлежит к той же породе, что и Лаки.
При мысли о жене он не смог удержаться от улыбки.
Жесткая внешне и мягкая внутри. Убийственно величественная. Сильная, упрямая, чувственная, умная, беззащитная и сумасшедшая Лаки… Поистине взрывчатая смесь!
Однажды он уже был женат. Недолгий брак связал его в Лас-Вегасе с Олимпией Станислопулос – своенравной дочерью Димитрия Станислопулоса. По иронии судьбы именно его женою была тогда Лаки.
Жизнь Олимпии оборвалась трагически. Запершись в гостиничном номере со звездой рок-н-ролла, законченным наркоманом по имени Флэш, она до смерти накачалась героином.
Станислопулос не смог пережить этот удар, и вскоре после его смерти Ленни и Лаки уже были вместе – так, как и должно было быть с самого начала.
У Олимпии осталась дочь Бриджит. Сейчас ей было девятнадцать, и она являлась одной из богатейших девушек в мире. Ленни чрезвычайно ею гордился, хотя и виделся с падчерицей гораздо реже, чем ему бы хотелось.
– Я хочу, чтобы ты познакомилась с Лаки, когда она приедет, – сказал он, обращаясь к Дженнифер. – Она тебе понравится, ты ей – тоже. Решено?
– Какой у нее может быть ко мне интерес, Ленни?! Она же командует целой студией, а я – всего лишь второй ассистент.
– Лаки на это плевать. Она любит людей за то, что они собой представляют, а не за то, чем заняты.
– Ну, если ты так думаешь…
– Кроме того, – продолжил Ленни, желая придать девушке уверенности в себе, – в том, чтобы быть вторым ассистентом, нет ничего плохого. Ты же только начинаешь свой путь наверх. Настанет день, и ты тоже станешь большим боссом! Устраивает тебя такой план?
Лаки обладала какой-то первобытной красотой. Это была женщина далеко за тридцать, с водопадом вьющихся волос, оливковой кожей, крупным, чувственным ртом, черными, словно ночь, глазами и стройным тренированным телом.
Она управляла «Пантер»с восемьдесят пятого года – с тех самых пор, как киностудия стала ее собственностью. Прошло уже два наполненных кипучей деятельностью года, а Лаки все еще наслаждалась этой работой, поскольку больше всего любила риск: ей нравилось бросать вызов точно так же, как и принимать его. А разве может быть вызов опаснее, нежели управление голливудской студией!
Это занятие увлекло ее даже больше, чем сооружение в Лас-Вегасе отеля с казино, – а этим ей приходилось заниматься уже дважды, – больше, чем управление судоходной империей после смерти своего второго мужа Димитрия Станислопулоса. Тогда, помнится, она вообще отстранилась от дел, полностью взвалив их на плечи своих поверенных.
Лаки нравилось делать фильмы. Ей казалось, что таким образом она может прикоснуться не только ко всей Америке, но и к целому миру: оживить на экране какие-то образы, которые затем войдут в жизнь людей в самых разных уголках планеты тысячами различных путей.
Это было непросто. Женщина, заправлявшая в одной из ведущих студий, встречала колоссальное противодействие. Особенно – женщина с внешностью Лаки. Особенно – женщина, у которой было так много всего, включая троих детей и мужа-кинозвезду. Всем было прекрасно известно: Голливуд – это большой клуб для мужчин, и женщины в качестве полноправных членов здесь не приветствуются.
Легендарный киномагнат Эйб Пантер продал ей свою студию «Пантер» только после того, как она сумела доказать, на что годится. Для начала он внедрил Лаки в качестве негласного агента, пристроив ее секретаршей к Микки Столли – бестолковому мужу своей внучки Абигейль, заправлявшему в то время «Пантер». Для себя Эйб решил так: если она сумеет разузнать абсолютно все, чем занимается Микки, он продаст ей киностудию.
Лаки разузнала такие вещи, что с лихвой хватило для выполнения условий сделки. Выяснилось, что Микки спускал колоссальные суммы куда попало. Шеф производственной части нюхал кокаин и поставлял кинозвездам и «особо важным персонам» девочек по две тысячи баксов. Руководитель службы распространения вместе с официальной продукцией «Пантер» переправлял за границу порнографические ленты, ведя двойную бухгалтерию.
Киноленты, выпускавшиеся студией «Пантер», представляли собой смесь разнузданного секса и бессмысленного кровавого насилия, продюсеры отказывались их финансировать, а к женщинам тут относились, как к людям второго сорта, вне зависимости от того, являлись ли они кинозвездами или были никому не известными статистками. Тут правил бал отвратительный мужской шовинизм.
Лаки предложила Эйбу целую кучу денег и, помимо этого, – прекрасный план относительно того, как спасти студию, неумолимо катившуюся вниз.
Эйбу Пантер понравились ее проекты, и он продал ей студию.
Лаки с энтузиазмом принялась за новое дело.
Эйб предупреждал ее: для того чтобы возродить студию, ей предстоит пройти через ожесточенную борьбу. Как же он был прав!
Первым делом Лаки отказалась продолжать выпуск того низкопробного дерьма, которое только и выходило из недр «Пантер», Затем вышвырнула за дверь большинство руководителей, работавших с Микки, подобрав и поставив на их место новую – первоклассную – команду. Следующим ее шагом явилась разработка новых проектов – это было долгое и кропотливое дело, требовавшее немалого времени и огромного терпения.
Студия годами работала в убыток и успела залезть в астрономические долги, однако Лаки и ее коммерческому советнику Мортону Шарки пришлось сделать еще один крупный заем для того, чтобы удержать «Пантер» на плаву. Однако после года разочарований, когда студия потеряла еще почти семьдесят миллионов долларов, Лаки решила, что пришла пора поиграть с пакетом акций и перераспределить кое-какие из собственных капиталовложений. Мортон выдвинул идею продать определенный процент акций некоторым корпорациям и нескольким частным лицам. Эта мысль показалась ей блестящей.
Мортон позаботился обо всем: о том, чтобы найти подходящих инвесторов, которые дали бы денег, но позволили Лаки, как и прежде, управлять киностудией по собственному усмотрению, подобрать совет директоров таким образом, чтобы он не вмешивался в политику «Пантер», и сделать так, чтобы Лаки по-прежнему принадлежали сорок процентов пакета акций.
На сегодняшний день все выглядело неплохо: на подходе находились два новых фильма, и она возлагала на них большие надежды. – Первый назывался «Искатель»– весьма зрелищная лента, в которой снялась очень своеобразная актриса – и, без сомнения, суперзвезда – Венера Мария, являвшаяся к тому же одной из лучших подруг Лаки. Второй фильм назывался «Речной шторм»– остросюжетный триллер с Чарли Долларом в главной роли. Особенно Лаки радовалась тому, что обе ленты вполне соответствовали ее собственным критериям. Лаки надеялась, что их выход на экраны и станет наконец тем долгожданным поворотом, о котором она так долго мечтала. «Дайте зрителю интересный фильм, и он на него пойдет!»– таков был лозунг Лаки Сантанджело.
Она торопливо вошла в свой офис. Первым, кого она увидела, был Киоко – ее преданный помощник, японец по происхождению. Он потряс в воздухе длинным списком телефонных номеров и мрачно покачал головой.
– В чем дело, Ки? – спросила Лаки, снимая жакет от Армани и усаживаясь в удобное кожаное кресло за свой необъятный письменный стол фирмы «Арт Деко».
Киоко стал перечислять дела, требовавшие в тот день внимания Лаки;
– Тебе следует перезвонить по пятнадцати телефонам; затем – совещание по вопросам, связанным с производством «Гангстеров»; в полдень – встреча с Алексом Вудсом и Фредди Леоном; после этого ты даешь интервью репортеру из «Ньюс тайм»; в шесть вечера – встречаешься с Мортоном Шарки, и наконец…
– Надеюсь поужинать дома, – прервала она этот словесный поток. Лаки постоянно жалела только об одном: что в сутках всего двадцать четыре часа.
Однако Киоко с сожалением покачал головой.
– В восемь вечера вылетает твой самолет в Европу. Лимузин заберет тебя из дома не позже семи.
Лаки криво улыбнулась.
– Да, кстати, у тебя будет двадцатиминутный перерыв на ужин. Или на сон. М-м-да… Такое расписание способно прикончить даже слона, – заметил секретарь.
– Все мы в перспективе мертвецы, Ки, – передернула плечами Лаки. – Так что какой смысл понапрасну терять время?
Киоко не был удивлен ее ответом. Он работал личным секретарем Лаки с тех самых пор, как она стала хозяйкой студии, и знал, что эта женщина – неисправимый трудоголик с неистощимым запасом энергии. Кроме того, она была умнейшей женщиной из тех, кого ему приходилось встречать. Умная и удивительно красивая – ошеломляющее сочетание! С ней ему нравилось работать гораздо больше, нежели со своим прежним боссом – сварливым магнатом, у которого был маленький член и большие проблемы с кокаином.
– Попробуй-ка дозвониться до Ленни по его сотовому телефону, – велела Лаки. – Он звонил мне утром в машину, но связь была такой безобразной, что я не разобрала ни слова.
Ленни Голден, ее единственная любовь! Они были женаты уже четыре года, но, как ни странно, с каждым днем черпали в своем браке все больше радости.
Ленни был ее третьим мужем. Сейчас он находился на Корсике, где снимался новый приключенческий фильм. Три недели разлуки чуть не убили ее, и теперь Лаки с нетерпением ожидала выходных. Она проведет с ним целых три дня – три пленительных дня, в течение которых не надо будет делать ничего – лишь, обнявшись, бесцельно слоняться по песку и лениво, без спешки заниматься любовью.
Киоко соединился с конторой киностудии на Корсике.
– Ленни сейчас на съемочной площадке, где-то на пляже, – сообщил он Лаки, прикрыв трубку ладонью. – Оставить для него какое-нибудь сообщение?
– Да, пусть перезвонит сразу, как только вернется. И не забудь позвать миссис Голден к телефону, чем бы она ни была занята. – Произнеся слова «миссис Голден», она улыбнулась. Это так восхитительно – быть женой Ленни!
К сожалению, картина, в которой он снимался, принадлежала не «Пантер». Как следует пораскинув мозгами, они оба пришли к выводу, что работа на студии собственной жены была бы не лучшей рекламой для Ленни. Он уже и сам по себе являлся звездой первой величины, а если бы его стала снимать «Пантер», это лишь породило бы сплетни по поводу протекции.
– Соедини меня с Эйбом Пантером. Время от времени Лаки звонила Эйбу, чтобы посоветоваться с ним по тому, или иному вопросу. В свои девяносто лет он являлся подлинной легендой Голливуда. Старик досконально знал здешнюю жизнь и царившие тут нравы, он сам во многом сделал эту «фабрику грез», а его хитрости и быстроте мысли мог бы позавидовать и мужчина вдвое моложе. Каждый раз во время их встреч Пантер щедро делился с ней своей мудростью и оптимизмом, и сейчас, когда на студию со всех сторон давили банки, Лаки как никогда нуждалась в моральной поддержке. Ей хотелось услышать от старика, что теперь, после выхода двух новых громких фильмов, отношение к студии непременно изменится.
Время от времени она навещала его в большом старом особняке. Они садились на просторной террасе, и Эйб рассказывал Лаки невероятные истории из давно минувших времен. О, это были золотые дни Голливуда. Эйб знал всех – от Чарли Чаплина до Мерилин Монро, и с огромным удовольствием рассказывал свои удивительные повести.
Лаки навестила бы его и сегодня, но, к сожалению, на это не оставалось времени. Ей вряд ли удастся увидеться и со своими детьми – двухлетней Марией и совсем еще крошечным, шестимесячным Джино. От второго – уже покойного – мужа, греческого судовладельца-миллиардера Димитрия Станислопулоса, у нее был еще один ребенок, девятилетний сын Бобби, но тот сейчас проводил лето у родственников в Греции.
– Мистер Пантер не отвечает, – сообщил Киоко.
– Ладно, перезвонишь ему попозже.
Лаки бросила взгляд на фотографии своих детей, выставленные в серебряных рамках на столе. Бобби – такой умница и уже начавший взрослеть, малыш Джино, названный в честь дедушки, и Мария со своими огромными зелеными глазами и самой чудесной в мире улыбкой… Лаки назвала так дочь в честь своей матери.
На несколько секунд она вернулась мыслями в прошлое. Перед ее внутренним взором предстал образ красавицы-матери. Забудет ли она когда-нибудь тот день, когда нашла ее тело плавающим в бассейне! Ее убил заклятый враг отца – Энцио Боннатти. Лаки тогда было пять лет, и ей показалось, что мир вокруг рухнул в одно мгновение Двадцать лет спустя она отомстила, прикончив подонка, что заказал убийство ее матери. Это было местью всей семьи Сантанджело, поскольку именно Боннатти являлся вдохновителем убийств и ее брата Дарио, и юноши по имени Марк – ее первой большой любви.
Лаки застрелила Энцио Боннатти из его собственного револьвера, объяснив это впоследствии необходимостью самообороны. «Он пытался изнасиловать меня», – с каменным лицом заявила она полиции. И ей поверили, поскольку ее отцом являлся Джино Сантанджело, а у него были деньги, и он знал, как их использовать. Да, она отомстила за всех и никогда потом об этом не жалела.
– Ну что, начнем звонить по телефону? – спросил Киоко, прерывая поток ее воспоминаний.
Лаки бросила взгляд на часы на запястье. Шел уже одиннадцатый час. Несмотря на то, что она встала в шесть часов, утро пролетело незаметно. Лаки взяла со стола список телефонов, по которым ей предстояло позвонить. Как и всегда, Киоко расположил их по степени важности – по крайней мере, в соответствии со своими представлениями, и она с ним, как всегда, не согласилась.
– Ты же знаешь, что я с большим удовольствием разговариваю с актерами, нежели со всеми этими зазнавшимися делягами, – напомнила Лаки секретарю. – Так что соедини-ка меня с Чарли Долларом.
– Он, кстати, настаивает на встрече с тобой.
– А в чем дело?
– Ему не нравится, как его изобразили на рекламных афишах «Речного шторма», выпущенных для Европы.
– Почему?
– Говорит, что выглядит на них слишком толстым.
Лаки вздохнула. Ох уж, эти звезды со своими вечными капризами!
– Эти афиши… – поколебавшись, начала она. – Их еще не поздно изменить?
– Я уже говорил с рекламным отделом. Изменить можно, но это влетит в кругленькую сумму.
– Но, наверное, не дороже, чем стоит суперзвезда? – с легкой иронией заметила Лаки.
– Как скажешь…
– Ты же знаешь мой подход: сделай их счастливыми, и они вылезут из кожи вон, чтобы получился хороший фильм.
Киоко согласно кивнул. Еще лучше он знал, что спорить с Лаки – занятие совершенно бесполезное.
Ленни Голден ненавидел все это дерьмо, но самое худшее в доле кинозвезды заключалось в том, что он из него просто не вылезал. Как странно люди относятся к чьей-либо славе! Они либо наваливаются на знаменитость восторженной толпой, либо стараются как можно больнее кольнуть. Женщины особенно невыносимы. С первого момента, когда они встречались с Ленни, на уме у них было только одно – как бы затащить его в постель. И дело заключалось даже не в его персоне – такова была участь всех кинозвезд. Костнер, Редфорд, Уиллис – женщинам было плевать на фамилию, главное, чтобы человек был знаменит.
Ленни научился игнорировать все эти дешевые приманки. Его «эго» не нуждалось в такого рода допинге. Ведь у него была Лаки – самая удивительная женщина в мире! В свои тридцать девять лет Ленни обладал неотразимым мужским обаянием, притягательностью и собственным, неповторимым стилем. Высокий, загорелый, подтянутый, с длинными светлыми волосами и внимательными глазами цвета морской воды, Ленни тщательно следил за собой и ежедневно упражнялся, поддерживая свое тело в превосходной форме.
Он был известной кинозвездой и не переставал этому удивляться. Всего шесть лет назад Ленни был еще заштатным комедиантом. Он бился за то, чтобы получить хотя бы самую проходную роль, готов был на какую угодно работу, лишь бы сшибить хотя бы несколько баксов. Теперь у него было все, о чем он только мог когда-нибудь мечтать.
Ленни Голден. Сын старого сварливого Джека Голдена – наемного писаки из Лас-Вегаса – и Тростинки Алисы. Его мать еще называли Пьянящей Алисой, поскольку в свое время она была одной из самых известных стриптизерок Вегаса, выступавшей по схеме «вот-их-видишь, вот-их-нет».
Сам он сбежал в Нью-Йорк, когда ему стукнуло семнадцать, и с тех пор шел по жизни, ни разу не обратившись к родителям за помощью. Отец его давно умер, но Алиса по-прежнему устраивала переполох всюду, где только ни появлялась. В шестьдесят семь лет, резвая и с обесцвеченными, как у юной старлетки, волосами, она никак не хотела смириться с мыслью о старости, поэтому единственной причиной, по которой она признавала в Ленни собственного сына, являлась его слава. «Я вышла замуж совсем еще ребенком, – бессовестно лгала она собеседникам, хлопая накладными ресницами и кривя сильно накрашенные губы в горестную улыбку. – Я родила Ленни в двенадцать лет!»
Он купил ей маленький домик в Шерман-Оукс, и Алиса тут же развила кипучую деятельность на новом месте. Она решила, что коли уж] ей не суждено стать звездой, то она должна стать чем-то вроде духовника всех окрестностей. Мысль оказалась удачной. К вящему изумлению Ленни, мать начала регулярно появляться в программах местного кабельного телевидения и болтать, что Бог на душу положит. После этого он нередко стал за глаза называть ее «моя мамочка-трепло».
Иногда последние годы его жизни казались Ленни одним большим счастливым сном – его женитьба на Лаки, головокружительная карьера… Абсолютно все!
Откинувшись на спинку кресла, он сузил глаза и обвел пляж внимательным взглядом. Опять она! Блондинка в купальнике усердно демонстрировала ему свои пышные прелести. Она уже несколько раз продефилировала мимо его кресла с явным намерением быть замеченной.
Конечно же Ленни ее заметил, ведь не покойником же он был в самом деле, а всего лишь – женатым мужчиной, и когда-то блондиночки с телом, ради которого можно умереть, были и его слабостью. Еще раньше, утром, она попросила разрешения сфотографироваться вместе с ним, но Ленни вежливо отказался: фотографии знаменитостей, особенно в обнимку со смазливыми поклонницами, обладали малоприятной тенденцией – рано или поздно появляться в бульварных газетенках.
Сообразив, чем вызван отказ, девица удалилась и через несколько минут вернулась с накачанным культуристом, не знавшим ни слова по-английски.
– Мой жених, – с ослепительной улыбкой пояснила она. – Ну, пожалуйста…
После этого Ленни сломался и позволил сфотографировать их троих.
Теперь блондинка делала новый заход. Длинные ноги, упругие круглые ягодицы в купальных трусиках-ниточках, твердые груди с сосками, выпирающими сквозь тонкую ткань… Смотрелось неплохо, но двигаться дальше в том же направлении ему представлялось излишним.
Брак – это предприятие со взаимными обязательствами. Если бы Лаки ему изменила, он ни за что бы ее не простил, и, в свою очередь, Ленни был уверен, что жена придерживается таких же взглядов.
Блондинка наконец вошла в пике.
– Мистер Голден, – проворковала она голосом, несомненно, позаимствованным у Мерилин Монро, но с французским акцентом, – мне очень нравятся ваши фильмы. Какой было бы честью появиться в одном из них вместе с вами! – Глубокий вздох. Соски рвутся наружу.
– Благодарю, – пробубнил Ленни, размышляя, куда же, к черту, запропастился этот ее жених.
Обожающее хихиканье. Маленький розовый язычок на секунду высунулся, чтобы облизать пухлые розовые губы.
– Это я должна вас отблагодарить. В ее горящих глазах светилось недвусмысленное приглашение в койку.
К счастью, в этот самый миг явилось избавление в лице Дженнифер, симпатичной американки, работавшей на фильме вторым ассистентом. На ней были шорты, тесная футболка и бейсбольная кепка с эмблемой команды «Лейкерз». Соблазны просто окружали его!
– Мак готов к репетиции, Ленни, – голосом собственницы проговорила Дженнифер.
Он выдернул свое длинное тело из кресла и выпрямился, в то время как Дженнифер многозначительным пристальным взглядом навсегда похоронила блондинку.
– Оставайся с остальной массовкой, дорогая, – специфическим скрипучим голосом проговорила она. – Кто знает, когда ты можешь понадобиться.
Стертая в порошок блондинка горестно ретировалась.
– Силиконовое чучело! – недовольно пробормотала Дженнифер.
– А ты откуда знаешь? – спросил Ленни. Его всегда удивляла способность женщин безошибочно определить, какая у соперницы грудь – настоящая или искусственная.
– Да это же очевидно! – пренебрежительно бросила ассистентка. – Вы, мужчины, западаете на все что угодно.
– Кто это западает? – удивленно переспросил Ленни.
– Ну, к тебе это, может, и не относится, – смилостивилась Дженнифер, одарив его дружелюбной улыбкой. – Не часто приходится работать со знаменитостью вроде тебя, которая не рассчитывает ежедневно вместе с утренним кофе получать на завтрак накачанные силиконом сиськи.
Дженнифер, решил Ленни, принадлежит к той же породе, что и Лаки.
При мысли о жене он не смог удержаться от улыбки.
Жесткая внешне и мягкая внутри. Убийственно величественная. Сильная, упрямая, чувственная, умная, беззащитная и сумасшедшая Лаки… Поистине взрывчатая смесь!
Однажды он уже был женат. Недолгий брак связал его в Лас-Вегасе с Олимпией Станислопулос – своенравной дочерью Димитрия Станислопулоса. По иронии судьбы именно его женою была тогда Лаки.
Жизнь Олимпии оборвалась трагически. Запершись в гостиничном номере со звездой рок-н-ролла, законченным наркоманом по имени Флэш, она до смерти накачалась героином.
Станислопулос не смог пережить этот удар, и вскоре после его смерти Ленни и Лаки уже были вместе – так, как и должно было быть с самого начала.
У Олимпии осталась дочь Бриджит. Сейчас ей было девятнадцать, и она являлась одной из богатейших девушек в мире. Ленни чрезвычайно ею гордился, хотя и виделся с падчерицей гораздо реже, чем ему бы хотелось.
– Я хочу, чтобы ты познакомилась с Лаки, когда она приедет, – сказал он, обращаясь к Дженнифер. – Она тебе понравится, ты ей – тоже. Решено?
– Какой у нее может быть ко мне интерес, Ленни?! Она же командует целой студией, а я – всего лишь второй ассистент.
– Лаки на это плевать. Она любит людей за то, что они собой представляют, а не за то, чем заняты.
– Ну, если ты так думаешь…
– Кроме того, – продолжил Ленни, желая придать девушке уверенности в себе, – в том, чтобы быть вторым ассистентом, нет ничего плохого. Ты же только начинаешь свой путь наверх. Настанет день, и ты тоже станешь большим боссом! Устраивает тебя такой план?