Панглосс снял маску и бросил в сторону, дав знак помощнику вытащить саблю у него из груди. Впервые Палмеру представился случай увидеть глаза своего бывшего нанимателя. Они были гранатового цвета и разделены пополам вертикальными зрачками рептилии.
– Как я рад, что с ним наконец покончено! Какой это был зануда! Без конца распространялся о шрамах, которые получил в Гейдельберге. Тоже мне! Я помню времена, когда Гейдельберг был всего лишь придорожным поселком! – Он вздрогнул, когда лезвие вышло из груди. Коротко плеснула кровь цвета и консистенции тормозной жидкости. – Ух, так-то лучше, а то уже чесаться начало.
– Что-нибудь еще я могу сделать для вас, доктор?
– Нет, Ренфилд, пока все. Нашими гостями займусь я сам.
– Очень хорошо, сэр. Я тогда велю Кейфу избавиться от герра Грюнвальда.
Палмер проводил взглядом остроносого молодого человека, потом резко повернулся к Панглоссу.
– Вы его назвали Ренфилдом?
– А что? – ответил вампир, расстегивая пряжки на куртке.
– Ренфилд погиб! Я сам это видел.
Панглосс вздохнул, зрачки его дрогнули.
– Мой дорогой мистер Палмер, в этом мире полно ренфилдов! Как полно кнопок или скрепок. Вы же не даете каждой скрепке отдельное имя? Оперативник, которого устранила наша очаровательная миз Блу, был один из моих ренфилдов. Как вы – один из ее ренфилдов.
Палмер почувствовал, как кровь бросилась к лицу.
– Послушайте, вы! Мне не нравится, на что вы намекаете!
Соня подняла руку, призывая к молчанию:
– Перестаньте его дразнить, Панглосс. Вы проиграли. И должны были знать, что такое обязательно случится, когда послали сорвавшегося с цепи ренфилда его вывихивать.
– Я предпочитаю термин «перепрограммировать». Он звучит гораздо современнее, вы со мной согласны?
Соня фыркнула и сложила руки на груди:
– Я не в слова игратьприехала, Herr Doktor.
Панглосс неодобрительно щелкнул языком.
– Годы не приучили вас к этикету, моя дорогая. Вы так же грубо прямолинейны, как и были. Полагаю, что это и значит быть американцем.
Панглосс сбросил измазанную куртку и обнажил безволосую грудь, бледную, как молоко, покрытую сотнями едва заметных шрамов.
Последняя рана, пробившая сердце, уже заполнялась розовой рубцовой тканью. Палмер подумал, что обнаженный торс вампира похож на дорожную карту для слепых. Непроизвольно он потрогал собственную грудь там, где был почти фатальный шрам. Мелькнула мысль, сколько шрамов на теле у Сони, и эту мысль Палмер торопливо отогнал.
Широкими шагами Панглосс подошел к стене и снял с крючка у двери зеленый халат.
– Вы все еще держитесь многих человеческих ценностей. Например, смешной мысли, что время чего-то стоит. Вы слишком нетерпеливы, дорогая моя! Когда же вы поймете, что время – это то, чего у вас всегда в избытке? Да, но я опять забыл, как вы молоды. Вы действительно вундеркинд, дорогая. Но во многих отношениях вы просто отсталый ребенок. Пойдемте перейдем в более комфортабельные помещения.
Выходя из зала, Палмер оглянулся и увидел, что в другую дверь входит огр, Кейф. На его глазах Кейф подобрал отрезанную голову незадачливого герра Грюнвальда, стряхнул с нее фехтовальную маску и ухмыльнулся, показав мерзкие зубы. Потом поднес голову к пасти. Палмер отвернулся, но слух закрыть не мог. Будто кто-то вгрызается в большое хрусткое яблоко.
~~
По краям камина стояли мраморные нимфы, а полку украшала пантера, вырезанная из куска обсидиана. За узорной решеткой пылал огонь, но Палмер его не чувствовал. Может, пресловутая сырость Сан-Францисской бухты до него добралась, хотя вряд ли в этом дело.
Панглосс стоял у венецианского окна спиной к гостям. Густой туман закрывал то немногое, что можно было бы рассмотреть в два часа ночи. Серые клубы напомнили Палмеру табачных демонов, и потому он снова перевел взгляд на камин.
– Вы сказали, что знаете, где Морган.
Панглосс обернулся через плечо:
– Знаю.
– И?..
– Я бы хотел поговорить с вами наедине. Не выйти ли нам в патио? – Панглосс показал на раскрывающуюся дверь, ведущую в сад на крыше.
Соня поглядела на Палмера, потом кивнула в знак согласия и вышла за старшим вампиром на застеленную туманом террасу. Морской воздух щекотал ноздри, напоминая запахом кровь. Голос Другой кружился в голове, упрекая Соню за то, что она давно уже поддерживает себя только плазмой из бутылок. Она пыталась не слышать этого голоса; не время и не место сейчас отвлекаться на бурчание Другой. Панглосс очень опасен. Десять с лишним лет назад Соня убедилась в этом на собственной шкуре.
Панглосс стоял, сцепив руки за спиной, глядя на уходящую в туман стену.
– Вы изменились, дорогая. Повзрослели. Я помню, как впервые вас увидел. Вы уже не так злы, как были когда-то.
– Me used to be angry young man, me hidin' me head in the sand.
– Простите?
– Скажем так: я с момента нашей прошлой встречи научилась жить в системе. Научилась... собираться. Ладно, хватит пустой болтовни, Панглосс. Давайте о Моргане.
Панглосс повернулся к ней лицом, и на миг Соня увидела распеленатую мумию с красными углями в глубине пустых орбит. Запустив руку в объемистый карман халата, вампир достал мундштук слоновой кости, держа его двумя высохшими пальцами. Когда Соня впервые увидела истинное обличье Панглосса, она чуть не завопила. Но теперь, через пятнадцать лет, в этой иссушенной мумии она ничего особенного не находила.
– Ах да, о Моргане. Всегда все возвращается к Моргану, не правда ли? – В голосе Панглосса звучала грусть. – Он – моя величайшая ошибка. Как и вы – его. Правда, в моем случае я создавал его, точно зная, что я делаю. По крайней мере думая, что знаю. – Панглосс нахмурился, и снова его лицо стало лицом красивого мужчины лет под сорок. – Таким существам, как вы или я, бывает одиноко. Я уверен, что вы это уже обнаружили. Союзы с людьми обречены быть короткими по самой своей природе. И кстати, я поздравляю вас, что вы сделали Палмера своим ренфилдом. Он куда большего стоит, чем тот кусок мусора, что вы подобрали в Лондоне. Скажите, он до сих пор воображает себя господином собственной воли?
– Не ваше собачье дело!
Панглосс сокрушенно воздел руки:
– Дорогая, вы совершенно правы! Это было с моей стороны грубо. Так на чем я остановился? Ах да. Когда я был моложе – моложе, чем сейчас, – я тосковал по спутнику. В те времена я воображал себя очень древним – мне было семьсот или восемьсот лет, значит, это был одиннадцатый век или двенадцатый. Мне было тогда столько лет, сколько сейчас Моргану, если это что-нибудь значит.
Я скучал и хотел иметь спутника, равного себе. Поскольку мне приходилось вербовать почти сплошь среди рабов и крестьян, то исходный материал был далеко не лучшего качества. Почти все мои отпрыски не годились ни для какой умственной работы, кроме отыскания себе еды. И тут я встретил Моргана.
В это время я работал для церкви оскопителем. Хормейстеры присылали мне своих лучших сопрано, чтобы я превратил их в кастратов. Все знали, что у меня очень низкая смертность – по меркам тех времен, по крайней мере. Это было отличное прикрытие, позволяющее мне наслаждаться византийской ревностью и враждой, которые возникают там, где подавляется сексуальность человека. Я отлично прожил двадцать лет за счет Ватикана. Появление Моргана все изменило.
Ему тогда было только двенадцать лет, но я понял: это тот, кого я искал. Он был пятым сыном дворянина, и его заставили пойти по церковной линии. Сначала готовили в священники, но поразительный голос привлек внимание хормейстера. Я же, вместо того чтобы кастрировать мальчика, взял его с собой, когда расстался с тем именем, под которым жил.
С момента моего воскрешения это было чувство, наиболее близкое к истинной страсти.
Морган принял меня таким, каким я был. Он отличался изумительным интеллектом и оказался очень восприимчивым учеником. По Европе мы ездили под видом дяди и племянника. Он рвался к преобразованию, но я не торопился, пока не убедился, что он достаточно закален и выдержит изменение. Когда ему исполнилось тридцать, я переделал его по образу своему.
Моя вера в его врожденное превосходство оправдалась. Всего за десять лет после воскрешения Морган миновал стадию грубого вурдалака. Я им гордился! Два столетия он был моим неразлучным спутником. Будучи его Мастером-творцом, я никогда не злоупотреблял своим положением. Ему я давал куда больше свободы, чем случайным отпрыскам до или после того. И в конце концов я дорого заплатил за это.
Морган обернулся против меня. Я недооценил силу его воли. И его вероломства. Он был близок к тому, чтобы убить меня, как и вы. – Панглосс распахнул халат и показал длинный неровный шрам в середине груди. Несмотря на то, что ране должно было быть не менее десяти лет, она выглядела свежей. – От вашего серебряного клинка я чуть не погиб. И даже сейчас еще больно.
– Вы что, ожидаете от меня раскаяния?
– Я знаю достаточно, чтобы не ожидать жалости от вас или от кого-либо из нашей породы.
– Так зачем вы мне это все рассказываете?
Улыбка Панглосса стала горькой.
– Если любишь кого-то так, как я любил Моргана, и это чувство становится жертвой предательства... Видите ли, дорогая, я ненавижу его не меньше вас. И по куда более серьезным причинам. В моих интересах, чтобы план Моргана был сорван.
– План?
Вампир засмеялся, восхищенно покачивая головой.
– У этого дурака амбиции не знают предела – это еще мягко сказано. Он мечтает революционизировать общество Притворщиков, хотя я не знаю, как он собирается это сделать. Что-то насчет создания армии вампиров, иммунных к серебру.
– Что-нибудь еще вам известно?
– Он слишком хорошо заметает следы. Пять лет ушло у меня на то, чтобы проследить его до этого города.
– Досюда? Он здесь? В Сан-Франциско? – В груди у Сони стеснился ком. Так долго она вела охоту, по всему миру гоняясь за вампиром, который превратил ее во что-то нечеловеческое. И теперь, через двадцать лет, услышать, что он в том же городе...
– Он действует под глубоким прикрытием. И уже больше десяти лет. Я не знаю ни имени, ни лица, которое он сейчас носит, но я нашел имя того, кто это знает. Это Рассел Говард, человек, агент по недвижимости. Он знает, кто такой Морган и что он собой представляет. Я бы предложил вам начать расследование с него.
– А почему я? Зачем вы это мне рассказываете? Если то, что планирует Морган, нарушит природу вещей в Реальном Мире, почему другие Нобли из вампиров не заинтересуются?
Панглосс скривился, будто глотнул прокисшей крови.
– Правящий класс, то есть Нобли, входящие в так называемое Слияние, убеждены, что все его планы – бред и что он сошел с ума. Иногда это бывает – старческое слабоумие у вампиров. Но они не знают Моргана так, как знаю его я. Они слишком увлечены собственными вендеттами и демонстрацией зверств. Я понимаю отвращение Моргана к их узколобости, но то, что он предлагает... это слишком опасно. И для людей, и для Реального Мира! И требуется свободный агент вроде вас. Никто не назовет вас ортодоксом, но и умения вашего никто отрицать не может. А что будет лучшим оружием против Моргана, чем его собственное создание?
– Лесть ничего вам не даст, Herr Doktor. Я все равно не понимаю, почему вы не вмешались, раз планы Моргана так опасны для вашего здоровья. Разве что вы его боитесь?
Улыбка вампира задрожала.
– Я знаю, что вы боитесь Моргана, как боитесь меня. Вы испугались меня в тот самый момент, когда впервые увидели. Почему, Herr Панглосс? – Соня сняла зеркальные очки. – Что вы увидели такое, когда посмотрели на меня?
В красных, как вино, глазах вампира отразилось отвращение, но он не отвел взгляда.
– Я не знаю. И пугает меня именно это.
7
8
– Как я рад, что с ним наконец покончено! Какой это был зануда! Без конца распространялся о шрамах, которые получил в Гейдельберге. Тоже мне! Я помню времена, когда Гейдельберг был всего лишь придорожным поселком! – Он вздрогнул, когда лезвие вышло из груди. Коротко плеснула кровь цвета и консистенции тормозной жидкости. – Ух, так-то лучше, а то уже чесаться начало.
– Что-нибудь еще я могу сделать для вас, доктор?
– Нет, Ренфилд, пока все. Нашими гостями займусь я сам.
– Очень хорошо, сэр. Я тогда велю Кейфу избавиться от герра Грюнвальда.
Палмер проводил взглядом остроносого молодого человека, потом резко повернулся к Панглоссу.
– Вы его назвали Ренфилдом?
– А что? – ответил вампир, расстегивая пряжки на куртке.
– Ренфилд погиб! Я сам это видел.
Панглосс вздохнул, зрачки его дрогнули.
– Мой дорогой мистер Палмер, в этом мире полно ренфилдов! Как полно кнопок или скрепок. Вы же не даете каждой скрепке отдельное имя? Оперативник, которого устранила наша очаровательная миз Блу, был один из моих ренфилдов. Как вы – один из ее ренфилдов.
Палмер почувствовал, как кровь бросилась к лицу.
– Послушайте, вы! Мне не нравится, на что вы намекаете!
Соня подняла руку, призывая к молчанию:
– Перестаньте его дразнить, Панглосс. Вы проиграли. И должны были знать, что такое обязательно случится, когда послали сорвавшегося с цепи ренфилда его вывихивать.
– Я предпочитаю термин «перепрограммировать». Он звучит гораздо современнее, вы со мной согласны?
Соня фыркнула и сложила руки на груди:
– Я не в слова игратьприехала, Herr Doktor.
Панглосс неодобрительно щелкнул языком.
– Годы не приучили вас к этикету, моя дорогая. Вы так же грубо прямолинейны, как и были. Полагаю, что это и значит быть американцем.
Панглосс сбросил измазанную куртку и обнажил безволосую грудь, бледную, как молоко, покрытую сотнями едва заметных шрамов.
Последняя рана, пробившая сердце, уже заполнялась розовой рубцовой тканью. Палмер подумал, что обнаженный торс вампира похож на дорожную карту для слепых. Непроизвольно он потрогал собственную грудь там, где был почти фатальный шрам. Мелькнула мысль, сколько шрамов на теле у Сони, и эту мысль Палмер торопливо отогнал.
Широкими шагами Панглосс подошел к стене и снял с крючка у двери зеленый халат.
– Вы все еще держитесь многих человеческих ценностей. Например, смешной мысли, что время чего-то стоит. Вы слишком нетерпеливы, дорогая моя! Когда же вы поймете, что время – это то, чего у вас всегда в избытке? Да, но я опять забыл, как вы молоды. Вы действительно вундеркинд, дорогая. Но во многих отношениях вы просто отсталый ребенок. Пойдемте перейдем в более комфортабельные помещения.
Выходя из зала, Палмер оглянулся и увидел, что в другую дверь входит огр, Кейф. На его глазах Кейф подобрал отрезанную голову незадачливого герра Грюнвальда, стряхнул с нее фехтовальную маску и ухмыльнулся, показав мерзкие зубы. Потом поднес голову к пасти. Палмер отвернулся, но слух закрыть не мог. Будто кто-то вгрызается в большое хрусткое яблоко.
~~
По краям камина стояли мраморные нимфы, а полку украшала пантера, вырезанная из куска обсидиана. За узорной решеткой пылал огонь, но Палмер его не чувствовал. Может, пресловутая сырость Сан-Францисской бухты до него добралась, хотя вряд ли в этом дело.
Панглосс стоял у венецианского окна спиной к гостям. Густой туман закрывал то немногое, что можно было бы рассмотреть в два часа ночи. Серые клубы напомнили Палмеру табачных демонов, и потому он снова перевел взгляд на камин.
– Вы сказали, что знаете, где Морган.
Панглосс обернулся через плечо:
– Знаю.
– И?..
– Я бы хотел поговорить с вами наедине. Не выйти ли нам в патио? – Панглосс показал на раскрывающуюся дверь, ведущую в сад на крыше.
Соня поглядела на Палмера, потом кивнула в знак согласия и вышла за старшим вампиром на застеленную туманом террасу. Морской воздух щекотал ноздри, напоминая запахом кровь. Голос Другой кружился в голове, упрекая Соню за то, что она давно уже поддерживает себя только плазмой из бутылок. Она пыталась не слышать этого голоса; не время и не место сейчас отвлекаться на бурчание Другой. Панглосс очень опасен. Десять с лишним лет назад Соня убедилась в этом на собственной шкуре.
Панглосс стоял, сцепив руки за спиной, глядя на уходящую в туман стену.
– Вы изменились, дорогая. Повзрослели. Я помню, как впервые вас увидел. Вы уже не так злы, как были когда-то.
– Me used to be angry young man, me hidin' me head in the sand.
– Простите?
– Скажем так: я с момента нашей прошлой встречи научилась жить в системе. Научилась... собираться. Ладно, хватит пустой болтовни, Панглосс. Давайте о Моргане.
Панглосс повернулся к ней лицом, и на миг Соня увидела распеленатую мумию с красными углями в глубине пустых орбит. Запустив руку в объемистый карман халата, вампир достал мундштук слоновой кости, держа его двумя высохшими пальцами. Когда Соня впервые увидела истинное обличье Панглосса, она чуть не завопила. Но теперь, через пятнадцать лет, в этой иссушенной мумии она ничего особенного не находила.
– Ах да, о Моргане. Всегда все возвращается к Моргану, не правда ли? – В голосе Панглосса звучала грусть. – Он – моя величайшая ошибка. Как и вы – его. Правда, в моем случае я создавал его, точно зная, что я делаю. По крайней мере думая, что знаю. – Панглосс нахмурился, и снова его лицо стало лицом красивого мужчины лет под сорок. – Таким существам, как вы или я, бывает одиноко. Я уверен, что вы это уже обнаружили. Союзы с людьми обречены быть короткими по самой своей природе. И кстати, я поздравляю вас, что вы сделали Палмера своим ренфилдом. Он куда большего стоит, чем тот кусок мусора, что вы подобрали в Лондоне. Скажите, он до сих пор воображает себя господином собственной воли?
– Не ваше собачье дело!
Панглосс сокрушенно воздел руки:
– Дорогая, вы совершенно правы! Это было с моей стороны грубо. Так на чем я остановился? Ах да. Когда я был моложе – моложе, чем сейчас, – я тосковал по спутнику. В те времена я воображал себя очень древним – мне было семьсот или восемьсот лет, значит, это был одиннадцатый век или двенадцатый. Мне было тогда столько лет, сколько сейчас Моргану, если это что-нибудь значит.
Я скучал и хотел иметь спутника, равного себе. Поскольку мне приходилось вербовать почти сплошь среди рабов и крестьян, то исходный материал был далеко не лучшего качества. Почти все мои отпрыски не годились ни для какой умственной работы, кроме отыскания себе еды. И тут я встретил Моргана.
В это время я работал для церкви оскопителем. Хормейстеры присылали мне своих лучших сопрано, чтобы я превратил их в кастратов. Все знали, что у меня очень низкая смертность – по меркам тех времен, по крайней мере. Это было отличное прикрытие, позволяющее мне наслаждаться византийской ревностью и враждой, которые возникают там, где подавляется сексуальность человека. Я отлично прожил двадцать лет за счет Ватикана. Появление Моргана все изменило.
Ему тогда было только двенадцать лет, но я понял: это тот, кого я искал. Он был пятым сыном дворянина, и его заставили пойти по церковной линии. Сначала готовили в священники, но поразительный голос привлек внимание хормейстера. Я же, вместо того чтобы кастрировать мальчика, взял его с собой, когда расстался с тем именем, под которым жил.
С момента моего воскрешения это было чувство, наиболее близкое к истинной страсти.
Морган принял меня таким, каким я был. Он отличался изумительным интеллектом и оказался очень восприимчивым учеником. По Европе мы ездили под видом дяди и племянника. Он рвался к преобразованию, но я не торопился, пока не убедился, что он достаточно закален и выдержит изменение. Когда ему исполнилось тридцать, я переделал его по образу своему.
Моя вера в его врожденное превосходство оправдалась. Всего за десять лет после воскрешения Морган миновал стадию грубого вурдалака. Я им гордился! Два столетия он был моим неразлучным спутником. Будучи его Мастером-творцом, я никогда не злоупотреблял своим положением. Ему я давал куда больше свободы, чем случайным отпрыскам до или после того. И в конце концов я дорого заплатил за это.
Морган обернулся против меня. Я недооценил силу его воли. И его вероломства. Он был близок к тому, чтобы убить меня, как и вы. – Панглосс распахнул халат и показал длинный неровный шрам в середине груди. Несмотря на то, что ране должно было быть не менее десяти лет, она выглядела свежей. – От вашего серебряного клинка я чуть не погиб. И даже сейчас еще больно.
– Вы что, ожидаете от меня раскаяния?
– Я знаю достаточно, чтобы не ожидать жалости от вас или от кого-либо из нашей породы.
– Так зачем вы мне это все рассказываете?
Улыбка Панглосса стала горькой.
– Если любишь кого-то так, как я любил Моргана, и это чувство становится жертвой предательства... Видите ли, дорогая, я ненавижу его не меньше вас. И по куда более серьезным причинам. В моих интересах, чтобы план Моргана был сорван.
– План?
Вампир засмеялся, восхищенно покачивая головой.
– У этого дурака амбиции не знают предела – это еще мягко сказано. Он мечтает революционизировать общество Притворщиков, хотя я не знаю, как он собирается это сделать. Что-то насчет создания армии вампиров, иммунных к серебру.
– Что-нибудь еще вам известно?
– Он слишком хорошо заметает следы. Пять лет ушло у меня на то, чтобы проследить его до этого города.
– Досюда? Он здесь? В Сан-Франциско? – В груди у Сони стеснился ком. Так долго она вела охоту, по всему миру гоняясь за вампиром, который превратил ее во что-то нечеловеческое. И теперь, через двадцать лет, услышать, что он в том же городе...
– Он действует под глубоким прикрытием. И уже больше десяти лет. Я не знаю ни имени, ни лица, которое он сейчас носит, но я нашел имя того, кто это знает. Это Рассел Говард, человек, агент по недвижимости. Он знает, кто такой Морган и что он собой представляет. Я бы предложил вам начать расследование с него.
– А почему я? Зачем вы это мне рассказываете? Если то, что планирует Морган, нарушит природу вещей в Реальном Мире, почему другие Нобли из вампиров не заинтересуются?
Панглосс скривился, будто глотнул прокисшей крови.
– Правящий класс, то есть Нобли, входящие в так называемое Слияние, убеждены, что все его планы – бред и что он сошел с ума. Иногда это бывает – старческое слабоумие у вампиров. Но они не знают Моргана так, как знаю его я. Они слишком увлечены собственными вендеттами и демонстрацией зверств. Я понимаю отвращение Моргана к их узколобости, но то, что он предлагает... это слишком опасно. И для людей, и для Реального Мира! И требуется свободный агент вроде вас. Никто не назовет вас ортодоксом, но и умения вашего никто отрицать не может. А что будет лучшим оружием против Моргана, чем его собственное создание?
– Лесть ничего вам не даст, Herr Doktor. Я все равно не понимаю, почему вы не вмешались, раз планы Моргана так опасны для вашего здоровья. Разве что вы его боитесь?
Улыбка вампира задрожала.
– Я знаю, что вы боитесь Моргана, как боитесь меня. Вы испугались меня в тот самый момент, когда впервые увидели. Почему, Herr Панглосс? – Соня сняла зеркальные очки. – Что вы увидели такое, когда посмотрели на меня?
В красных, как вино, глазах вампира отразилось отвращение, но он не отвел взгляда.
– Я не знаю. И пугает меня именно это.
7
Шофер Панглосса подвез их к отелю в паре кварталов от знаменитых драконовых ворот Чайнатауна. В отеле в основном останавливались студенты и бизнесмены из юго-восточной Азии, поскольку здесь было недорого и чисто. Когда Соня и Палмер выходили из машины, к ним заковылял бродяга, жестикулируя и что-то неразборчиво бормоча.
Старик, одетый в несколько слоев лохмотьев, с ногами, обернутыми в газеты, как оборачивают дохлую рыбу, ничем не отличался от других бродяг. От него разило мочой и дешевым вином, и Палмеру он напомнил что-то среднее между дядей Вилли и уличным нищим. Но Соню явно поразил этот старик, и она быстро проскочила мимо него в вестибюль. Обеспокоенный этим непривычным проявлением страха, Палмер обернулся на оборванца, который ушел к той же подворотне, откуда вылез. В рассеянном свете уличных фонарей казалось, что глаза старика блестят золотом.
Когда Палмер подошел к конторке портье в вестибюле, Соня уже взяла себя в руки. Ночной клерк – пожилой китайский джентльмен, двигавшийся с грацией тай-чи, не очень удивился их необычному внешнему виду. Сан-Франциско есть Сан-Франциско.
Соня попросила две смежные комнаты с общей дверью и получила их. Палмер предпочел бы на разных этажах, но промолчал.
Засунув чемодан в узкий шкаф за дверью, он услышал легкий стук в общую дверь. Он подошел и приоткрыл:
– В чем дело?
– Надо поговорить.
Палмер глянул на часы. Было около четырех утра, и вот тебе пожалуйста – поговорить ей надо. Когда-то Палмер считал себя совой, но теперь понял, что до наивности переоценивал свою ночную выносливость.
– Об этом самом Моргане?
– Да, и о том, что рассказал мне Панглосс.
Палмер хмыкнул.
– О'кей, но сначала я должен помыться. А то сам себя чувствую кучей грязного белья.
– Что ж, разумно.
– А у меня всегда голова была острая. Потому-то мамочка и заставляла меня носить шляпу.
Соня засмеялась, и Палмеру понравился звук ее голоса. Это его обеспокоило.
Через двадцать минут, высушив ежик волос полотенцем и нацепив чистые джинсы и просторный свитер, Палмер постучал в общую дверь.
– Соня?
Ответа не было.
Он постучал сильнее, и дверь открылась на петлях.
– Соня?
Палмер перешагнул порог, щурясь в темноту. Насколько можно было судить, комната Сони была копией его комнаты, только зеркальной. Не успев привыкнуть к темноте, Палмер ушиб бедро о комод напротив двуспальной кровати. Выругавшись себе под нос, он поднял глаза, ожидая увидеть собственную гримасу в зеркале. Но увидел только одеяло. Поднял руку и потрогал ткань, натянутую на стоящее зеркало.
Вампиры не отражаются в зеркале.
Это правило он помнил из фильмов, виденных в детстве. Отец называл эти фильмы дерьмом, а Палмер глотал их с безумным восторгом и чувством удивления настолько искренним, что оно граничило с божественным откровением.
На миг он увидел свою прежнюю комнату году этак в 1965-м, во всем ее предподростковом блеске. Услышал химическую вонь клея для моделей, а сами модели голливудских монстров сохли на столе. Увидел стопку «Знаменитых монстров Фильмландии» и затрепанных журналов комиксов «Доктор Стрендж», запихнутых в шкаф подальше. Воспоминание было таким реальным, что пришлось на что-нибудь опереться. Рука легла на комод и коснулась чего-то холодного и гладкого. Пальцы сомкнулись на этом предмете раньше, чем Палмер сам это осознал.
Она оставила очки.
Жутковато было стоять и держать ее очки в руках. Они настолько сливались с нею самой, что он, казалось, наткнулся на отрезанное ухо – как в тех фильмах.
– Не поворачивайся.
Ее голос раздался прямо за плечом. Он даже не заметил, как она подошла. Пот выступил на лбу, на верхней губе. Интересно, на что похожи ее глаза. Вспомнились рептильные зрачки Панглосса с красными краями, как они сжимались. Палмер подавил дрожь.
Голая рука Сони протянулась и вынула очки из его пальцев. Послышался шорох материи – Соня надевала халат.
– Ладно, теперь можно повернуться.
Палмер обернулся как раз когда Соня зажгла лампу рядом с кроватью. Вампирша сидела, опираясь на спинку кровати, подобрав под себя ноги, как кошка. На ней было то же кимоно, что Палмер видел в Новом Орлеане. Волосы, еще мокрые от душа, прилипли прядями к мелочно-белому лбу. Она была красива, и это его тоже пугало.
– Извини, что я так вошел. Я стучал...
– Ладно, ерунда. – Она махнула ему рукой в сторону единственного в комнате кресла.
– Э-гм... ты вроде сказала, что хочешь поговорить? – Не зная, что делать, он закурил сигарету.
Пока она рассказывала, Палмер то пускал дым, то хмурился. Морган в городе, и связь с ним через агента по недвижимости.
– И ты думаешь, что мы можем доверять Панглоссу?
– Доверять? Нет. Но я верю, что он сказал правду.
– Ага. А что это за тарабарщина насчет Притворщиков и Реального Мира?
– Я думала, у тебя уже есть кое-какое понятие об этом.
– Ну да, конечно, но для меня это все равно дело новое. Я не знаю правил, не знаю даже, есть ли они.
Соня вздохнула и посмотрела в дальний угол, будто за чем-то наблюдая. И когда заговорила, тоже не отвела взгляд оттени.
– Люди думают, будто знают, что такое реальность, что значит «жизнь». Думают, будто знают, потому что умеют думать. «Я мыслю, следовательно – знаю». У них позиция такая: «Я нахожусь на вершине пищевой цепи, а потому я решаю, что реально, а что нет».
Если они не хотят, чтобы что-то было, то оно просто не существует. Разве что в снах или в кошмарах. Вот и получается, что они разглядывают тени на стене пещеры и думают –как реаленмир. На то, что бросает эту тень, они не смотрят никогда. А если смотрят, то не видят.Почти все люди отделены от Реального Мира и в то же время являются его элементом. А Притворщики – это, так сказать, окончательные хищники. Вообще-то это собирательное название. Оно означает, что Притворщик может сойти за человека. Как вампиры, огры, суккубы, инкубы, варгры...
– Кто?
– Вервольфы, – объяснила она. – И еще есть серафимы,вроде того старика у тротуара.
Палмер вспомнил бездомного старика с золотыми сверкающими глазами.
– А эти Серые Фимы или как их там – они опасны?
– Трудно сказать, что они собой представляют. Один такой спас мне жизнь – понимай как хочешь.
В разговоре наступила пауза, и Палмер вдруг с неловкостью осознал, что сидит в номере отеля с красивой и полуголой женщиной.
– Знаешь, уже поздно, а я как-то не привык бодрствовать всю ночь и потом весь день отсыпаться.
Он попытался встать, но Соня обеими руками взяла его за руку.
– Тебе не обязательно уходить.
Палмер хотел уйти. Он хотел захлопнуть дверь между своей комнатой и комнатой Сони и забаррикадироваться мебелью. Но при этом ему хотелось и остаться. Он посмотрел на нее, увидел свое смущенное и встревоженное лицо в ее глазах.
Господи, да неужто я действительно невротик? Неудивительно, что Лоли меня уделала, как фраера.
–Прости, если я тебя испугала. Я этого не хотела. Но бывает так трудно держать себя под контролем... – Тут она улыбнулась, и никогда Палмер не видал улыбки такой тонкой и грустной. – Я просто очень одинока. И иногда мне надо вспомнить, напомнить себе, как это...
Она отвернулась и выпустила его руку. Фразу заканчивать не надо было, потому что Палмер услышал ее у себя в голове, даже не зная, телепатия это или просто понимание.
«И иногда мне надо вспомнить, напомнить себе, как это – быть человеком».
– Понимаешь, Соня, я не то чтобы...
– Иди. – Она упорно не глядела на него. – Иди к себе.
Палмер повиновался, не зная, этого ли он хочет. Через десять минут он уже крепко спал. Как ушла Соня, он не слышал.
~~
Соня вышла из отеля в линялых джинсах и кожаном жакете и направилась в сторону Чайнатауна, меряя крутую улицу сильными целеустремленными шагами. До рассвета еще где-то час; достаточно времени для охоты.
Она миновала драконовы ворота, отмечавшие вход в китайский квартал. Мохнатолобые создания с вьющимися усами напомнили ей дракона, украшавшего рукоять ее ножа.
Гранд-авеню была пустынной, но Соня знала, что к пяти утра торговцы начнут появляться в лавках, готовясь к деловому дню. Узкие тротуары заполнятся деревянными ящиками с экзотическими восточными овощами, утки в золотистой кожице повиснут в витринах. Еще не сразу после рассвета заработают лавочки дешевой электроники и восточных сувениров, но к тому времени Соня уже давно закончит охоту.
Ты должна была его заставить. В конце концов, он твой должник. Ты ему жизнь спасла.
Соня скривилась и попыталась не слышать этих слов Другой. Слишком хорошо она знала, что будет, если она даст слабину и послушается Другую.
Остановившись, Соня понюхала холодный утренний воздух. Слышался далекий гул фуникулера и еще дальше – звон церковных колоколов.
У каждого подъезда, мимо которого она шла, сидел кто-нибудь скорченный, завернувшись в выброшенные тряпки и старые газеты. У одного сидела семья из четырех человек. Родители устроились на нижних ступенях, а дети спали на расстеленных картонных коробках. Женщина посмотрела вслед Соне испуганными усталыми глазами.
Соня снова остановилась и втянула ноздрями воздух. Запах оглушал. Близко, очень близко. Соня нырнула в узкий переулок. Тротуар был уставлен алюминиевыми мусорными баками, полными под завязку. Очевидно, в ресторане «Быстрое Счастье» не считали нужным отделять банки от бутылок. Вонь стояла такая, что почти скрывала след, по которому Соня шла. Но только почти.
Варгр поднялся из нагромождения мусорных баков, предупреждающе рыча на незваного гостя, который посмел нарушить его трапезу. Оборотень достигал в высоту шести футов, хотя из-за скругленной спины и кривых ног был на самом деле еще выше. Острая волчья морда скалилась в зловещем рычании, обнажая острые зубы, измазанные свежей кровью, с налипшими кусками мяса и хрящей. Соня мельком увидела возле мощных когтей останки растерзанной побирушки – на этот раз настоящей. Сероватая шерсть зверя вздыбилась вдоль спины. Тонкий остроконечный пенис варгра вылез из мохнатой сумки – ритуальный жест вызова.
Соня зашипела, обнажив клыки. Вервольф явно смутился.
– Ну, Рин-Тин-Тин? Чего боишься, Пушок? Слишком ты маленькая собачка, чтобы полезть на противника своего размера?
Соня знала, что ведет себя по-дурацки. С варгром ей до того приходилось иметь дело раз или два. Они были не менее опасны, чем развитые вампиры, хотя псионической мощью не обладали. Зато физическая мощь у них была неимоверна, а выносливость близка к бессмертию. Соня сама себя спросила, что она этим хочет доказать и кому.
Вервольф шагнул вперед, разбрасывая пятидесятигаллонные баки, как баночки из-под колы. Воняло от зверя мокрой псиной. Ухватив нож, Соня нажала рубин в глазу дракона. Увидев серебряное лезвие, варгр остановился.
Соня бросилась на замешкавшегося вервольфа, сбив его наземь. Варгр удивленно взвизгнул. Противники покатились по грязным кирпичам, сбивая мусорные баки. Брызнули в стороны испуганные крысы, прервав пир, а вервольф с вампиршей продолжали драться.
Соня, уже кровоточащая от порезов звериных когтей, вскрикнула, когда варгр всадил клыки ей в плечо, трепля, как пес игрушку. Наудачу тыкая ножом, она вдруг получила в награду крик боли и запах желчи. Вырвавшись, она отшатнулась от раненого варгра. Укус на плече ослабил ее больше, чем она сперва подумала.
Падая в обморок, Соня увидела варгра, улепетывающего по переулку. Он был на грани превращения в человека, а бежал согнувшись – руками придерживая выпадающие внутренности.
~~
Когда Соня снова открыла глаза, над ней наклонился незнакомый мужчина. Отключаясь, она прислонилась к стене и теперь лежала под ней. Очки остались на месте, и человек не видел, что она очнулась.
Сунув руку в карман ее пиджака, он вытащил бумажник. Кажется, обрадовался, увидев, сколько там денег. Засмеялся тихонько про себя. Он явно думал, что Соня мертва. Потом снова наклонился в поисках еще каких-нибудь трофеев.
Она потеряла много крови. И нужна была кровь, чтобы вылечиться. Очень удивленный вид был у этого человека, когда покойница схватила его за ворот рубашки и подтащила к себе. А потом оставался только страх.
Старик, одетый в несколько слоев лохмотьев, с ногами, обернутыми в газеты, как оборачивают дохлую рыбу, ничем не отличался от других бродяг. От него разило мочой и дешевым вином, и Палмеру он напомнил что-то среднее между дядей Вилли и уличным нищим. Но Соню явно поразил этот старик, и она быстро проскочила мимо него в вестибюль. Обеспокоенный этим непривычным проявлением страха, Палмер обернулся на оборванца, который ушел к той же подворотне, откуда вылез. В рассеянном свете уличных фонарей казалось, что глаза старика блестят золотом.
Когда Палмер подошел к конторке портье в вестибюле, Соня уже взяла себя в руки. Ночной клерк – пожилой китайский джентльмен, двигавшийся с грацией тай-чи, не очень удивился их необычному внешнему виду. Сан-Франциско есть Сан-Франциско.
Соня попросила две смежные комнаты с общей дверью и получила их. Палмер предпочел бы на разных этажах, но промолчал.
Засунув чемодан в узкий шкаф за дверью, он услышал легкий стук в общую дверь. Он подошел и приоткрыл:
– В чем дело?
– Надо поговорить.
Палмер глянул на часы. Было около четырех утра, и вот тебе пожалуйста – поговорить ей надо. Когда-то Палмер считал себя совой, но теперь понял, что до наивности переоценивал свою ночную выносливость.
– Об этом самом Моргане?
– Да, и о том, что рассказал мне Панглосс.
Палмер хмыкнул.
– О'кей, но сначала я должен помыться. А то сам себя чувствую кучей грязного белья.
– Что ж, разумно.
– А у меня всегда голова была острая. Потому-то мамочка и заставляла меня носить шляпу.
Соня засмеялась, и Палмеру понравился звук ее голоса. Это его обеспокоило.
Через двадцать минут, высушив ежик волос полотенцем и нацепив чистые джинсы и просторный свитер, Палмер постучал в общую дверь.
– Соня?
Ответа не было.
Он постучал сильнее, и дверь открылась на петлях.
– Соня?
Палмер перешагнул порог, щурясь в темноту. Насколько можно было судить, комната Сони была копией его комнаты, только зеркальной. Не успев привыкнуть к темноте, Палмер ушиб бедро о комод напротив двуспальной кровати. Выругавшись себе под нос, он поднял глаза, ожидая увидеть собственную гримасу в зеркале. Но увидел только одеяло. Поднял руку и потрогал ткань, натянутую на стоящее зеркало.
Вампиры не отражаются в зеркале.
Это правило он помнил из фильмов, виденных в детстве. Отец называл эти фильмы дерьмом, а Палмер глотал их с безумным восторгом и чувством удивления настолько искренним, что оно граничило с божественным откровением.
На миг он увидел свою прежнюю комнату году этак в 1965-м, во всем ее предподростковом блеске. Услышал химическую вонь клея для моделей, а сами модели голливудских монстров сохли на столе. Увидел стопку «Знаменитых монстров Фильмландии» и затрепанных журналов комиксов «Доктор Стрендж», запихнутых в шкаф подальше. Воспоминание было таким реальным, что пришлось на что-нибудь опереться. Рука легла на комод и коснулась чего-то холодного и гладкого. Пальцы сомкнулись на этом предмете раньше, чем Палмер сам это осознал.
Она оставила очки.
Жутковато было стоять и держать ее очки в руках. Они настолько сливались с нею самой, что он, казалось, наткнулся на отрезанное ухо – как в тех фильмах.
– Не поворачивайся.
Ее голос раздался прямо за плечом. Он даже не заметил, как она подошла. Пот выступил на лбу, на верхней губе. Интересно, на что похожи ее глаза. Вспомнились рептильные зрачки Панглосса с красными краями, как они сжимались. Палмер подавил дрожь.
Голая рука Сони протянулась и вынула очки из его пальцев. Послышался шорох материи – Соня надевала халат.
– Ладно, теперь можно повернуться.
Палмер обернулся как раз когда Соня зажгла лампу рядом с кроватью. Вампирша сидела, опираясь на спинку кровати, подобрав под себя ноги, как кошка. На ней было то же кимоно, что Палмер видел в Новом Орлеане. Волосы, еще мокрые от душа, прилипли прядями к мелочно-белому лбу. Она была красива, и это его тоже пугало.
– Извини, что я так вошел. Я стучал...
– Ладно, ерунда. – Она махнула ему рукой в сторону единственного в комнате кресла.
– Э-гм... ты вроде сказала, что хочешь поговорить? – Не зная, что делать, он закурил сигарету.
Пока она рассказывала, Палмер то пускал дым, то хмурился. Морган в городе, и связь с ним через агента по недвижимости.
– И ты думаешь, что мы можем доверять Панглоссу?
– Доверять? Нет. Но я верю, что он сказал правду.
– Ага. А что это за тарабарщина насчет Притворщиков и Реального Мира?
– Я думала, у тебя уже есть кое-какое понятие об этом.
– Ну да, конечно, но для меня это все равно дело новое. Я не знаю правил, не знаю даже, есть ли они.
Соня вздохнула и посмотрела в дальний угол, будто за чем-то наблюдая. И когда заговорила, тоже не отвела взгляд оттени.
– Люди думают, будто знают, что такое реальность, что значит «жизнь». Думают, будто знают, потому что умеют думать. «Я мыслю, следовательно – знаю». У них позиция такая: «Я нахожусь на вершине пищевой цепи, а потому я решаю, что реально, а что нет».
Если они не хотят, чтобы что-то было, то оно просто не существует. Разве что в снах или в кошмарах. Вот и получается, что они разглядывают тени на стене пещеры и думают –как реаленмир. На то, что бросает эту тень, они не смотрят никогда. А если смотрят, то не видят.Почти все люди отделены от Реального Мира и в то же время являются его элементом. А Притворщики – это, так сказать, окончательные хищники. Вообще-то это собирательное название. Оно означает, что Притворщик может сойти за человека. Как вампиры, огры, суккубы, инкубы, варгры...
– Кто?
– Вервольфы, – объяснила она. – И еще есть серафимы,вроде того старика у тротуара.
Палмер вспомнил бездомного старика с золотыми сверкающими глазами.
– А эти Серые Фимы или как их там – они опасны?
– Трудно сказать, что они собой представляют. Один такой спас мне жизнь – понимай как хочешь.
В разговоре наступила пауза, и Палмер вдруг с неловкостью осознал, что сидит в номере отеля с красивой и полуголой женщиной.
– Знаешь, уже поздно, а я как-то не привык бодрствовать всю ночь и потом весь день отсыпаться.
Он попытался встать, но Соня обеими руками взяла его за руку.
– Тебе не обязательно уходить.
Палмер хотел уйти. Он хотел захлопнуть дверь между своей комнатой и комнатой Сони и забаррикадироваться мебелью. Но при этом ему хотелось и остаться. Он посмотрел на нее, увидел свое смущенное и встревоженное лицо в ее глазах.
Господи, да неужто я действительно невротик? Неудивительно, что Лоли меня уделала, как фраера.
–Прости, если я тебя испугала. Я этого не хотела. Но бывает так трудно держать себя под контролем... – Тут она улыбнулась, и никогда Палмер не видал улыбки такой тонкой и грустной. – Я просто очень одинока. И иногда мне надо вспомнить, напомнить себе, как это...
Она отвернулась и выпустила его руку. Фразу заканчивать не надо было, потому что Палмер услышал ее у себя в голове, даже не зная, телепатия это или просто понимание.
«И иногда мне надо вспомнить, напомнить себе, как это – быть человеком».
– Понимаешь, Соня, я не то чтобы...
– Иди. – Она упорно не глядела на него. – Иди к себе.
Палмер повиновался, не зная, этого ли он хочет. Через десять минут он уже крепко спал. Как ушла Соня, он не слышал.
~~
Соня вышла из отеля в линялых джинсах и кожаном жакете и направилась в сторону Чайнатауна, меряя крутую улицу сильными целеустремленными шагами. До рассвета еще где-то час; достаточно времени для охоты.
Она миновала драконовы ворота, отмечавшие вход в китайский квартал. Мохнатолобые создания с вьющимися усами напомнили ей дракона, украшавшего рукоять ее ножа.
Гранд-авеню была пустынной, но Соня знала, что к пяти утра торговцы начнут появляться в лавках, готовясь к деловому дню. Узкие тротуары заполнятся деревянными ящиками с экзотическими восточными овощами, утки в золотистой кожице повиснут в витринах. Еще не сразу после рассвета заработают лавочки дешевой электроники и восточных сувениров, но к тому времени Соня уже давно закончит охоту.
Ты должна была его заставить. В конце концов, он твой должник. Ты ему жизнь спасла.
Соня скривилась и попыталась не слышать этих слов Другой. Слишком хорошо она знала, что будет, если она даст слабину и послушается Другую.
Остановившись, Соня понюхала холодный утренний воздух. Слышался далекий гул фуникулера и еще дальше – звон церковных колоколов.
У каждого подъезда, мимо которого она шла, сидел кто-нибудь скорченный, завернувшись в выброшенные тряпки и старые газеты. У одного сидела семья из четырех человек. Родители устроились на нижних ступенях, а дети спали на расстеленных картонных коробках. Женщина посмотрела вслед Соне испуганными усталыми глазами.
Соня снова остановилась и втянула ноздрями воздух. Запах оглушал. Близко, очень близко. Соня нырнула в узкий переулок. Тротуар был уставлен алюминиевыми мусорными баками, полными под завязку. Очевидно, в ресторане «Быстрое Счастье» не считали нужным отделять банки от бутылок. Вонь стояла такая, что почти скрывала след, по которому Соня шла. Но только почти.
Варгр поднялся из нагромождения мусорных баков, предупреждающе рыча на незваного гостя, который посмел нарушить его трапезу. Оборотень достигал в высоту шести футов, хотя из-за скругленной спины и кривых ног был на самом деле еще выше. Острая волчья морда скалилась в зловещем рычании, обнажая острые зубы, измазанные свежей кровью, с налипшими кусками мяса и хрящей. Соня мельком увидела возле мощных когтей останки растерзанной побирушки – на этот раз настоящей. Сероватая шерсть зверя вздыбилась вдоль спины. Тонкий остроконечный пенис варгра вылез из мохнатой сумки – ритуальный жест вызова.
Соня зашипела, обнажив клыки. Вервольф явно смутился.
– Ну, Рин-Тин-Тин? Чего боишься, Пушок? Слишком ты маленькая собачка, чтобы полезть на противника своего размера?
Соня знала, что ведет себя по-дурацки. С варгром ей до того приходилось иметь дело раз или два. Они были не менее опасны, чем развитые вампиры, хотя псионической мощью не обладали. Зато физическая мощь у них была неимоверна, а выносливость близка к бессмертию. Соня сама себя спросила, что она этим хочет доказать и кому.
Вервольф шагнул вперед, разбрасывая пятидесятигаллонные баки, как баночки из-под колы. Воняло от зверя мокрой псиной. Ухватив нож, Соня нажала рубин в глазу дракона. Увидев серебряное лезвие, варгр остановился.
Соня бросилась на замешкавшегося вервольфа, сбив его наземь. Варгр удивленно взвизгнул. Противники покатились по грязным кирпичам, сбивая мусорные баки. Брызнули в стороны испуганные крысы, прервав пир, а вервольф с вампиршей продолжали драться.
Соня, уже кровоточащая от порезов звериных когтей, вскрикнула, когда варгр всадил клыки ей в плечо, трепля, как пес игрушку. Наудачу тыкая ножом, она вдруг получила в награду крик боли и запах желчи. Вырвавшись, она отшатнулась от раненого варгра. Укус на плече ослабил ее больше, чем она сперва подумала.
Падая в обморок, Соня увидела варгра, улепетывающего по переулку. Он был на грани превращения в человека, а бежал согнувшись – руками придерживая выпадающие внутренности.
~~
Когда Соня снова открыла глаза, над ней наклонился незнакомый мужчина. Отключаясь, она прислонилась к стене и теперь лежала под ней. Очки остались на месте, и человек не видел, что она очнулась.
Сунув руку в карман ее пиджака, он вытащил бумажник. Кажется, обрадовался, увидев, сколько там денег. Засмеялся тихонько про себя. Он явно думал, что Соня мертва. Потом снова наклонился в поисках еще каких-нибудь трофеев.
Она потеряла много крови. И нужна была кровь, чтобы вылечиться. Очень удивленный вид был у этого человека, когда покойница схватила его за ворот рубашки и подтащила к себе. А потом оставался только страх.
8
Рассел Говард был вполне собой доволен. В свои тридцать семь лет он уже твердо стоял на пути превращения в мультимиллионера. Семь лет назад он кое-как перебивался, занимаясь недвижимостью третьего-четвертого сорта.
Сейчас у него был «Ламборгини» с телефоном и факсом. Офис его занимал половину пятнадцатого этажа новенького, с иголочки, дома па Эмбаркадеро; клиентами были богатейшие люди Залива, если не всего штата, имя и лицо Рассела регулярно украшали страницы «Кроникл». Да, Рассел Говард был на пути к большим достижениям.
Благодаря своему теневому, очень теневому партнеру.
Об этом партнере Говард не любил особенно много думать – от таких мыслей свербило в мозгах и ладони потели. Иногда даже кошмары снились. Но если он чему-то научился в жизни, так это тому, что деньги решают все проблемы. Если его проблемы и не исчезли начисто, то хотя бы оставили его в покое.
Говард сидел в глубоком вертящемся кресле и глядел, как удлиняются тени на закате. Только что он закончил разговор с последним клиентом и думал, не позвонить ли жене и не сказать ли, что будет сегодня поздно. Говард не знал, что лифт уже поднимается на пятнадцатый этаж, везя двух посетителей. А если бы и знал, не придал бы этому значения.
Иногда он читал своей трехлетней Кристине перед сном сказки доктора Сейсса. Сейчас у нее любимой была «Как достать черепаху из панциря». Символичность этого названия до Говарда не доходила.
Сейчас у него был «Ламборгини» с телефоном и факсом. Офис его занимал половину пятнадцатого этажа новенького, с иголочки, дома па Эмбаркадеро; клиентами были богатейшие люди Залива, если не всего штата, имя и лицо Рассела регулярно украшали страницы «Кроникл». Да, Рассел Говард был на пути к большим достижениям.
Благодаря своему теневому, очень теневому партнеру.
Об этом партнере Говард не любил особенно много думать – от таких мыслей свербило в мозгах и ладони потели. Иногда даже кошмары снились. Но если он чему-то научился в жизни, так это тому, что деньги решают все проблемы. Если его проблемы и не исчезли начисто, то хотя бы оставили его в покое.
Говард сидел в глубоком вертящемся кресле и глядел, как удлиняются тени на закате. Только что он закончил разговор с последним клиентом и думал, не позвонить ли жене и не сказать ли, что будет сегодня поздно. Говард не знал, что лифт уже поднимается на пятнадцатый этаж, везя двух посетителей. А если бы и знал, не придал бы этому значения.
Иногда он читал своей трехлетней Кристине перед сном сказки доктора Сейсса. Сейчас у нее любимой была «Как достать черепаху из панциря». Символичность этого названия до Говарда не доходила.