– На ней же шесть пальцев!
–Да, в этом секрет ее силы. Когда-то она принадлежала одному из наследственных царей-жрецов майя. В этой царственной семье столько было близкородственных браков, что у всех у них было по шесть пальцев на руках и ногах. Семья называлась Хан Балан – Владыки Ягуаров. Шесть пальцев считались знаком божественности.
Палмер проглотил горящий ком в горле и выглянул из окна. Пожилой мужчина в коричневых брюках и желтой ветровке вел миниатюрного шнауцера к травянистой площадке с надписью «выгул собак». Палмер подавил желание выскочить и броситься к ближайшей машине. К сожалению, он знал, что от коллег-автомобилистов он скорее получит еще одну дырку в груди, чем приглашение проехаться обратно в нормальную жизнь, а потому остался сидеть.
– Какого черта? Ты так и собираешься оставить ее там, где каждый может на нее глазеть? Может, еще под ветровое стекло сунешь?
Мысль о прикосновении к Руке Славы была отвратительной неимоверно, но Соня была права. Если хоть кто-нибудь увидит, что лежит у Палмера на переднем сиденье, вся дорожная полиция к северу от Лос-Анджелеса повиснет у них на хвосте. Невероятно скривившись, он поднял отрезанную кисть.
Он был там, где намного теплее, где скрежещущие крики попугаев-мако и вой обезьянок отдавались под пышной зеленью за дверью. Голый коричневый ребенок сидел в дверях, играя с детенышем паучьей обезьяны на поводке. Лоб у ребенка был странно скошен назад. Сначала Палмер подумал, что ребенок – кретин, но дитя улыбнулось и обернулось к нему. Глаза у него были темные, и в них светился природный ум. Смутившись, Палмер осмотрел комнату, где он оказался, хмурясь при виде подробных рисунков, изображавших жертвоприношения майя богам, украшавших белые стены. Над головой висели сетки ручного плетения, а в них лежали музейного качества глиняные изделия доколумбовой эпохи.
Голый ребенок смеялся, глядя на штуки своей обезьяны и засунув в рот шестипалую руку. Палмер опустил взгляд на свое собственное голое тело и увидел, что сидит нога на ногу на каменной скамье, вырезанной в форме ягуара. Дыхание у него стало тяжелее, но совсем не из-за удушающей влажности. Палмер встал и пошел к двери.
Ноги не держали его, и пришлось взяться за стену. На руке Палмера было шесть пальцев. Он поднес вторую руку к лицу и ощутил колючку хвостокола, проткнувшую нижнюю губу, ритуальные шрамы на щеках. Взгляд его упал на гениталии этого чужого тела. Он знал, что должен бы ужаснуться при виде другой колючки хвостокола, пронзившей пенис наискось, но почему-то к этим увечьям он отнесся со странным спокойствием.
Ребенок поглядел на Палмера и улыбнулся. Детеныш обезьяны уселся на плече мальчика, что-то вереща и выискивая паразитов в волосах хозяина. Вдруг Вильям Палмер, вечный холостяк и недруг маленьких детей, понял, что значит быть мужем и отцом.
Где-то в джунглях завопил ягуар.
–Палмер! Палмер, очнись! Отвечай, черт бы тебя взял! – Соня сидела на переднем сиденье и трясла Палмера за плечи. Вид у нее был всерьез напуганный. Интересно, подумал Палмер, должен он быть польщен или обеспокоен? – Палмер, так тебя и этак, скажи что-нибудь! Не заставляй меня лезть туда и тебя вытаскивать!
– Соня?
– Ты вернулся. Это хорошо. Пораженный лунатизмом партнер вряд ли был бы мне полезен в наших обстоятельствах. Что произошло?
– Не знаю. Только что я был с тобой в машине – и сразу же оказался в джунглях Центральной Америки. А что за мерзкий вкус у меня во рту?
– Кровь. – Соня вытащила из кармана штанов платок и протянула еще не до конца оклемавшемуся детективу. – У тебя было что-то вроде припадка, из носа потекла кровь. И еще ты прокусил себе то ли щеку, то ли язык. Так что там было у тебя в Центральной Америке?
Палмер недоверчиво покачал головой, промокая платком угол рта.
– Жутко было. Совсем не как во сне. Скорее будто я там был. Или вспоминал,как там был. Я сидел в каменном доме и слышал снаружи птиц и обезьян, как в кино про Тарзана. И там был мальчик...
Палмер наморщил лоб, пытаясь вспомнить видение, но оно уже таяло.
– Ты веришь в перевоплощение, Палмер?
– Никогда об этом особо не думал, честно говоря. Как никогда не уделял внимания вопросам существования вампиров и вервольфов. – Улыбка его растаяла, и Соня увидела в его глазах страх. – Значит, это на самом деле?
– В некоторых пределах. Такая вещь, как переселение душ, действительно существует. Не знаю, как это происходит, – да и никто точно не знает, кроме серафимов, а они не рассказывают. Но есть довольно много людей, рожденных раньше. Притворщики их называют Старые Души. Почти все они не знают, кем были раньше, и так оно и должно быть. Но у них время от времени бывают видения предыдущих воплощений. Случайные события могут пробудить похороненную память. Или, как было с тобой сейчас, случайный контакт с физическими останками твоей предыдущей личности.
Палмер сгорбился, уронив голову на рулевое колесо.
– Ах ты, блин!
– Ты разговаривал, когда был – был далеко. Ты это помнишь?
– Нет. А что я говорил?
– Ты сказал слово «Тохил». Оно для тебя что-нибудь значит?
Он закрыл глаза. Уши заполнили крики попугаев-мако из джунглей.
– Да. Значит. Так звали моего сына.
~~
– Так это, значит, и есть «Западня Призраков». Тот, кто ее построил, – ну полныйпсих!
Палмер сидел на вершине холма и оглядывал печально знаменитый дом, щурясь в бинокль. Хотя нельзя сказать, что бинокль был особенно здесь нужен: творение горячечного мозга Крейтона Сьюарда заполняло почти всю узкую долину.
Соня показала на центр грандиозного нагромождения башен, башенок и висящих в воздухе контрфорсов.
– Исходный дом в середине еще можно разглядеть. Похож на паука, затаившегося в паутине. Видишь?
Палмер покачал головой и опустил бинокль.
– Закупорен, как бочка. И все ставни закрыты. С одного бока я углядел что-то вроде старой конюшни – там стоит спортивный автомобиль Моргана. Наш мальчик дома, сомневаться не приходится.
– А я и не сомневалась. Я его чую.
–У меня голова болит смотреть на этот дом. – Палмер потер переносицу. – Представить себе не могу, что кто-то в этом убоище живет!
Соня вглядывалась в «Западню Призраков». В этом лабиринте Морган может оказаться где угодно. Она подняла глаза к небу, стараясь не смотреть прямо на солнце. Три часа мотались они по узким асфальтовым дорогам, извивающимся змеями среди холмов долины Сонома, пока наконец не нашли этот далекий угол, отделявший «Западню Призраков» от остального мира. Еще несколько часов пройдет, пока наступит темнота и Морган зашевелится, выходя из дневной комы.
Но в таком месте, как «Западня Призраков», куда редко проникает луч солнца, Морган вполне может быть в памяти и активен. Очень не хотелось Соне говорить об этом при Палмере, но ей необходимо было восстановить силы. Это ее несколько пугало. Она привыкла, что днем вполне нормально функционирует, но сейчас она чувствовала себя так, будто вышла из недельного запоя. Очень сильным было искушение залезть в багажник и наскоро вздремнуть.
– Портянку в пасть себе засунь, – буркнула она Другой, которая уже в сто пятьдесят второй раз заныла, что от солнечного света ей плохо.
– А? – оторвался Палмер от бинокля.
– Я не тебе.
– Гм... извини.
– Я пойду туда.
– Когда?
– Сейчас.
Палмер задумчиво пожевал губу.
– Ты считаешь, что это не опасно?
Она невесело и коротко рассмеялась.
– Это всегда будет опасно! Но я думаю, что днем мои шансы лучше. Надеюсь, что он никого не ждет. А если талисман Лиджинга сработает как ожидается... – Соня повертела Руку Славы перед тем, как сунуть ее к себе в карман, – он не узнает, что защита прорвана, пока не будет уже слишком поздно. А ты как? Готов?
Палмер вытащил из-за пояса пистолет тридцать восьмого калибра и показал.
– Как, годится?
– Лапонька, если из этой штуки кому-нибудь запломбировать мозги, хоть человеку, хоть Притворщику, – это верная смерть!
Он кивнул и улыбнулся в ответ на ее улыбку. Соня показала большой палец – о'кей! – и стала спускаться по неровному склону. Палмер глядел ей вслед, пока она не скрылась за деревьями, а потом навел бинокль на «Западню Призраков».
Он стал осматривать окна и башенки, нет ли где движения, быстро переводя бинокль: опыт убедил его, что, если слишком долго вглядываться в любую архитектурную деталь, голова начинает болеть и глаза слезятся.
Внимание Палмера привлекло лицо, мелькнувшее в окне пятого этажа, – бледное и лунообразное. Сердце застучало в ритме четыре четверти, пока Палмер, ругаясь вслух, попытался навести бинокль на резкость. Но лицо уже исчезло, окно было закрыто ставнями. А открывалось ли оно вообще? Может быть, ему только померещилось после слишком пристального рассматривания этого творения вывихнутых мозгов? А если нет, то чье же это было лицо? Точно не Моргана.
Палмер решил побежать за Соней и рассказать ей, что он видел.
Но не успел он подняться, как из рощицы у восточной стены заглохшего сада возникла тень и скользнула сквозь путаницу розовых кустов. Палмер залюбовался сверхъестественной грацией женщины, ловко обходящей пруды с золотыми рыбками и разбитые статуи на пути к бывшему угольному погребу.
Он улыбнулся, увидев, как Соня небрежно сорвала здоровенный амбарный замок с двери погреба, и шепнул себе под нос:
– Вот так девушка у нас!
И Соня исчезла в глубине «Западни Призраков». Какие бы опасности ни поджидали ее там, она встретит их одна. И быть может, если Палмеру повезет, она уже оттуда не выйдет.
12
13
–Да, в этом секрет ее силы. Когда-то она принадлежала одному из наследственных царей-жрецов майя. В этой царственной семье столько было близкородственных браков, что у всех у них было по шесть пальцев на руках и ногах. Семья называлась Хан Балан – Владыки Ягуаров. Шесть пальцев считались знаком божественности.
Палмер проглотил горящий ком в горле и выглянул из окна. Пожилой мужчина в коричневых брюках и желтой ветровке вел миниатюрного шнауцера к травянистой площадке с надписью «выгул собак». Палмер подавил желание выскочить и броситься к ближайшей машине. К сожалению, он знал, что от коллег-автомобилистов он скорее получит еще одну дырку в груди, чем приглашение проехаться обратно в нормальную жизнь, а потому остался сидеть.
– Какого черта? Ты так и собираешься оставить ее там, где каждый может на нее глазеть? Может, еще под ветровое стекло сунешь?
Мысль о прикосновении к Руке Славы была отвратительной неимоверно, но Соня была права. Если хоть кто-нибудь увидит, что лежит у Палмера на переднем сиденье, вся дорожная полиция к северу от Лос-Анджелеса повиснет у них на хвосте. Невероятно скривившись, он поднял отрезанную кисть.
Он был там, где намного теплее, где скрежещущие крики попугаев-мако и вой обезьянок отдавались под пышной зеленью за дверью. Голый коричневый ребенок сидел в дверях, играя с детенышем паучьей обезьяны на поводке. Лоб у ребенка был странно скошен назад. Сначала Палмер подумал, что ребенок – кретин, но дитя улыбнулось и обернулось к нему. Глаза у него были темные, и в них светился природный ум. Смутившись, Палмер осмотрел комнату, где он оказался, хмурясь при виде подробных рисунков, изображавших жертвоприношения майя богам, украшавших белые стены. Над головой висели сетки ручного плетения, а в них лежали музейного качества глиняные изделия доколумбовой эпохи.
Голый ребенок смеялся, глядя на штуки своей обезьяны и засунув в рот шестипалую руку. Палмер опустил взгляд на свое собственное голое тело и увидел, что сидит нога на ногу на каменной скамье, вырезанной в форме ягуара. Дыхание у него стало тяжелее, но совсем не из-за удушающей влажности. Палмер встал и пошел к двери.
Ноги не держали его, и пришлось взяться за стену. На руке Палмера было шесть пальцев. Он поднес вторую руку к лицу и ощутил колючку хвостокола, проткнувшую нижнюю губу, ритуальные шрамы на щеках. Взгляд его упал на гениталии этого чужого тела. Он знал, что должен бы ужаснуться при виде другой колючки хвостокола, пронзившей пенис наискось, но почему-то к этим увечьям он отнесся со странным спокойствием.
Ребенок поглядел на Палмера и улыбнулся. Детеныш обезьяны уселся на плече мальчика, что-то вереща и выискивая паразитов в волосах хозяина. Вдруг Вильям Палмер, вечный холостяк и недруг маленьких детей, понял, что значит быть мужем и отцом.
Где-то в джунглях завопил ягуар.
–Палмер! Палмер, очнись! Отвечай, черт бы тебя взял! – Соня сидела на переднем сиденье и трясла Палмера за плечи. Вид у нее был всерьез напуганный. Интересно, подумал Палмер, должен он быть польщен или обеспокоен? – Палмер, так тебя и этак, скажи что-нибудь! Не заставляй меня лезть туда и тебя вытаскивать!
– Соня?
– Ты вернулся. Это хорошо. Пораженный лунатизмом партнер вряд ли был бы мне полезен в наших обстоятельствах. Что произошло?
– Не знаю. Только что я был с тобой в машине – и сразу же оказался в джунглях Центральной Америки. А что за мерзкий вкус у меня во рту?
– Кровь. – Соня вытащила из кармана штанов платок и протянула еще не до конца оклемавшемуся детективу. – У тебя было что-то вроде припадка, из носа потекла кровь. И еще ты прокусил себе то ли щеку, то ли язык. Так что там было у тебя в Центральной Америке?
Палмер недоверчиво покачал головой, промокая платком угол рта.
– Жутко было. Совсем не как во сне. Скорее будто я там был. Или вспоминал,как там был. Я сидел в каменном доме и слышал снаружи птиц и обезьян, как в кино про Тарзана. И там был мальчик...
Палмер наморщил лоб, пытаясь вспомнить видение, но оно уже таяло.
– Ты веришь в перевоплощение, Палмер?
– Никогда об этом особо не думал, честно говоря. Как никогда не уделял внимания вопросам существования вампиров и вервольфов. – Улыбка его растаяла, и Соня увидела в его глазах страх. – Значит, это на самом деле?
– В некоторых пределах. Такая вещь, как переселение душ, действительно существует. Не знаю, как это происходит, – да и никто точно не знает, кроме серафимов, а они не рассказывают. Но есть довольно много людей, рожденных раньше. Притворщики их называют Старые Души. Почти все они не знают, кем были раньше, и так оно и должно быть. Но у них время от времени бывают видения предыдущих воплощений. Случайные события могут пробудить похороненную память. Или, как было с тобой сейчас, случайный контакт с физическими останками твоей предыдущей личности.
Палмер сгорбился, уронив голову на рулевое колесо.
– Ах ты, блин!
– Ты разговаривал, когда был – был далеко. Ты это помнишь?
– Нет. А что я говорил?
– Ты сказал слово «Тохил». Оно для тебя что-нибудь значит?
Он закрыл глаза. Уши заполнили крики попугаев-мако из джунглей.
– Да. Значит. Так звали моего сына.
~~
– Так это, значит, и есть «Западня Призраков». Тот, кто ее построил, – ну полныйпсих!
Палмер сидел на вершине холма и оглядывал печально знаменитый дом, щурясь в бинокль. Хотя нельзя сказать, что бинокль был особенно здесь нужен: творение горячечного мозга Крейтона Сьюарда заполняло почти всю узкую долину.
Соня показала на центр грандиозного нагромождения башен, башенок и висящих в воздухе контрфорсов.
– Исходный дом в середине еще можно разглядеть. Похож на паука, затаившегося в паутине. Видишь?
Палмер покачал головой и опустил бинокль.
– Закупорен, как бочка. И все ставни закрыты. С одного бока я углядел что-то вроде старой конюшни – там стоит спортивный автомобиль Моргана. Наш мальчик дома, сомневаться не приходится.
– А я и не сомневалась. Я его чую.
–У меня голова болит смотреть на этот дом. – Палмер потер переносицу. – Представить себе не могу, что кто-то в этом убоище живет!
Соня вглядывалась в «Западню Призраков». В этом лабиринте Морган может оказаться где угодно. Она подняла глаза к небу, стараясь не смотреть прямо на солнце. Три часа мотались они по узким асфальтовым дорогам, извивающимся змеями среди холмов долины Сонома, пока наконец не нашли этот далекий угол, отделявший «Западню Призраков» от остального мира. Еще несколько часов пройдет, пока наступит темнота и Морган зашевелится, выходя из дневной комы.
Но в таком месте, как «Западня Призраков», куда редко проникает луч солнца, Морган вполне может быть в памяти и активен. Очень не хотелось Соне говорить об этом при Палмере, но ей необходимо было восстановить силы. Это ее несколько пугало. Она привыкла, что днем вполне нормально функционирует, но сейчас она чувствовала себя так, будто вышла из недельного запоя. Очень сильным было искушение залезть в багажник и наскоро вздремнуть.
– Портянку в пасть себе засунь, – буркнула она Другой, которая уже в сто пятьдесят второй раз заныла, что от солнечного света ей плохо.
– А? – оторвался Палмер от бинокля.
– Я не тебе.
– Гм... извини.
– Я пойду туда.
– Когда?
– Сейчас.
Палмер задумчиво пожевал губу.
– Ты считаешь, что это не опасно?
Она невесело и коротко рассмеялась.
– Это всегда будет опасно! Но я думаю, что днем мои шансы лучше. Надеюсь, что он никого не ждет. А если талисман Лиджинга сработает как ожидается... – Соня повертела Руку Славы перед тем, как сунуть ее к себе в карман, – он не узнает, что защита прорвана, пока не будет уже слишком поздно. А ты как? Готов?
Палмер вытащил из-за пояса пистолет тридцать восьмого калибра и показал.
– Как, годится?
– Лапонька, если из этой штуки кому-нибудь запломбировать мозги, хоть человеку, хоть Притворщику, – это верная смерть!
Он кивнул и улыбнулся в ответ на ее улыбку. Соня показала большой палец – о'кей! – и стала спускаться по неровному склону. Палмер глядел ей вслед, пока она не скрылась за деревьями, а потом навел бинокль на «Западню Призраков».
Он стал осматривать окна и башенки, нет ли где движения, быстро переводя бинокль: опыт убедил его, что, если слишком долго вглядываться в любую архитектурную деталь, голова начинает болеть и глаза слезятся.
Внимание Палмера привлекло лицо, мелькнувшее в окне пятого этажа, – бледное и лунообразное. Сердце застучало в ритме четыре четверти, пока Палмер, ругаясь вслух, попытался навести бинокль на резкость. Но лицо уже исчезло, окно было закрыто ставнями. А открывалось ли оно вообще? Может быть, ему только померещилось после слишком пристального рассматривания этого творения вывихнутых мозгов? А если нет, то чье же это было лицо? Точно не Моргана.
Палмер решил побежать за Соней и рассказать ей, что он видел.
Но не успел он подняться, как из рощицы у восточной стены заглохшего сада возникла тень и скользнула сквозь путаницу розовых кустов. Палмер залюбовался сверхъестественной грацией женщины, ловко обходящей пруды с золотыми рыбками и разбитые статуи на пути к бывшему угольному погребу.
Он улыбнулся, увидев, как Соня небрежно сорвала здоровенный амбарный замок с двери погреба, и шепнул себе под нос:
– Вот так девушка у нас!
И Соня исчезла в глубине «Западни Призраков». Какие бы опасности ни поджидали ее там, она встретит их одна. И быть может, если Палмеру повезет, она уже оттуда не выйдет.
12
Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, Соня остановилась, пытаясь сориентироваться. Когда она вошла в дом, нахлынул приступ тошноты. Пустой погреб покосился под ногами, будто почва была сделана из каучука. Что-то задергалось в кармане пиджака.
Соня достала Руку Славы, которую дал ей Лиджинг. Шестипалая кисть была сжата в кулак. Надеясь, что это добрый знак, Соня вернула амулет в карман. Потом осторожно шагнула к лестнице, ведущей из подвала, шагнула еще раз. Тошнота прошла, хотя от ощущения дезориентации избавиться не удавалось.
На первом этаже было темно, и пыль лежала на голых деревянных половицах. Соня шла сквозь анфиладу комнат причудливой формы, которые никогда не украшала мебель. Некоторые даже не были оштукатурены и окрашены, и деревянные планки придавали самым маленьким комнатам какой-то монастырский оттенок.
Безумный гений создателя «Западни Призраков» подавлял. Даже измененные чувства Сони отзывались неслышимому голосу здания. Глаза не могли оторваться от линий, начинавшихся и пересекавшихся за пределами нормального зрения. Вряд ли неподготовленный человек мог бы выдержать здесь больше часа, не потеряв сознание или рассудок. Зловеще изогнутые дверные проемы и беспорядочно расположенные комнаты напоминали резкие экспрессионистские декорации «Кабинета доктора Калигари».
Второй этаж был очень похож на первый, и третий тоже. Дом оказался именно так велик и похож на лабиринт, как опасалась Соня. Ощущалось присутствие Моргана, спрятанное среди обширного переплетения зигзагообразных стен и перекошенных лестниц; но прятался ли лорд вампиров на чердаке, в подвале или за ближайшей дверью, угадать было невозможно. Оставалось только надеяться, что, если Морган знает о ее проникновении, он тоже не способен точно определить, где она.
Судя по слою пыли на половицах и перилах, сюда вряд ли заходили люди или Притворщики с того дня, как нашли тело Крейтона Сьюарда, – то есть уже шестьдесят лет.
Выходя из гостиной с вылинявшим зеленым узором обоев и перевернутым камином итальянского мрамора, Соня уголком глаза заметила что-то бледное. Обернувшись лицом к видению, она уставилась на девочку не старше пяти-шести лет.
Соня знала, что ребенок мертв: девочка была прозрачной. Призрак ребенка был одет в старомодное платье и в пухлых ручках держал куклу. У обеих, у девочки и куклы, были золотые локоны до плеч. На фарфоровом лице куклы виднелась волосяная трещина от лба до переносицы.
– Здравствуй, девочка!
Фантом ребенка улыбнулся и поднял по-младенчески пухлую ручку в ответном приветствии.
– Девочка, ты не знаешь, как мне попасть в середину дома?
Призрак отрицательно покачал головой. Хорошо было бы, если привидение умело бы говорить, но Соня знала, что мертвые через несколько лет после смерти обычно теряют способность разговаривать с живыми. Азбука глухонемых – дело утомительное, зато хотя бы надежное.
– А есть здесь кто-нибудь, кто знает?
Девочка снова улыбнулась, на этот раз закивав головой. Повернувшись, она жестом позвала Соню за собою. Соня пошла за ней, стараясь не смотреть на вываливающиеся из черепа ребенка мозги.
Призрачный ребенок мелькал из комнаты в комнату, как бледный и резвый мотылек, а Соня двигалась следом. Наконец фантом вошел в длинное и узкое помещение, где на ореховых темных панелях стен висели бронзовые маски сатиров. Приглядевшись поближе, Соня рассмотрела старомодные газовые рожки, торчащие из нелепо оскаленных ртов. Вдруг потянуло ледяным сквозняком, будто кто-то распахнул дверь большого морозильника, и тринадцать газовых рожков плюнули пламенем, заполнив комнату запахом крови, духов и бутана.
Призрачная девочка побежала туда, где показалась ее мать, одетая в утреннее платье с высоким воротником, с золотыми волосами – того же цвета, что у дочери, – начесанными на висках и забранными в узел на макушке. Хотя левая сторона лица превратилась в кашу, в которой висел глаз на стебле нерва, не приходилось сомневаться, что когда-то эта женщина была ослепительно красива.
Призрак ребенка подбежал к матери и потянул ее за юбки, указывая на Соню. Губы девочки шевелились, но Соня слышала только низкое бульканье, как от пущенной на половинной скорости ленты.
– Миссис Сьюард...
Покойница подняла голову, удивленная, что ее узнали. Неповрежденная сторона лица нахмурилась.
– Миссис Сьюард, мне нужна ваша помощь. Я ищу дорогу к центру...
Соня шагнула вперед, протягивая руку.
Миссис Сьюард поглядела вниз, на дочь, потом на Соню. Когда она открыла рот, огонь из рожков усилился. Взрослый призрак, более перепуганный, чем устрашающий, жестом велел ребенку удалиться. Девочка повиновалась, свернувшись в шар колдовского огня, и ускакала мячиком.
Раздался далекий свист, будто воздух рассекали топором, потом гулкий удар. Что бы ни было источником этого звука, но оно двигалось сюда, в комнату, где стояли Соня и покойная миссис Сьюард.
Призрак поманил Соню за собой и двинулся к ореховой панели стены. Длинные юбки колоколом не тревожили толстый слой пыли на полу. Миссис Сьюард показала на лепнину у стыка штукатурки с панелью и прошла сквозь стену. Соне понадобилось несколько секунд для поиска скрытого механизма потайной двери. Гулкие удары уже ощутимо приблизились, когда она закрыла за собой панель.
Миссис Сьюард ждала ее в тайном проходе, светясь, как блуждающий огонек. Соня прошла за проводником-духом по узкому переходу к тесной винтовой лестнице, пронизывавшей все уровни «Западни Призраков». Миссис Сьюард показала, что надо идти вниз.
– Сколько этажей? Один? Два?
Покойница подняла два прозрачных пальца и изобразила открывание двери. Соня кивнула, показывая, что поняла, и стала спускаться. Сделав пару шагов, она остановилась и оглянулась на призрачную женщину.
– Вы здесь в заточении? Вы и дети?
Призрак закивал, чуть не уронив висящий глаз.
– Как вас можно освободить?
Призрак спешно нарисовал в воздухе буквы. Эктоплазма провисела несколько секунд, потом заколыхалась, теряя форму, как надпись, прочерченная самолетом в воздухе:
«Раз Руш Западню».
Неграмотность призраков вошла в поговорку.
Соня не успела больше ничего спросить, как призрак исчез. Пожав плечами, Соня пошла дальше вниз, в чрево здания.
На втором уровне в конце лестницы оказалась узкая дубовая дверь. Было ясно, что дверь отворяется внутрь, но что за ней – Соня понятия не имела.
Сделав глубокий вдох и только понадеявшись, что не напорется сразу на шайку голодных огров, она взялась за ручку и рывком распахнула дверь.
За дверью был не тигр, а леди.
Женщина сидела в мягком, со вкусом сделанном кресле, положив ноги в шлепанцах на оттоманку и читая дамский роман в мягкой обложке. Очень уютная была комната, викторианского такого стиля. Где-то неподалеку старинные часы отбивали время за полдень. В камине радостно потрескивал огонь. Женщина еще не заметила незваную гостью в дверях.
Соня наморщила лоб и вошла, неслышно затворив за собою потайную дверь. Она как раз думала, не является ли миниатюрная чернокожая женщина тоже призраком, хотя и менее прозрачным, как сидящая оторвалась от книги и улыбнулась Соне. Глаза у нее были цвета кларета. Правая рука Сони сомкнулась на рукоятке пружинного ножа.
– Здравствуйте, – произнесла женщина, откладывая книгу. – Извините, я не слышала, как вы вошли. Вы из слуг нашего Отца?
Соня настроила внутреннее зрение, чтобы разглядеть истинный облик женщины и оценить ее силу. К ее удивлению, чернокожая не превратилась ни в высохшую каргу, ни в разложившийся труп. Осталась такая же, как была: юная афроамериканка чуть старше двадцати лет. Соня задержала руку, не нажав рубиновый глаз дракона.
Чего ты медлишь? Обыкновенная вампирша. Кровосос грязный. Что с тобой, женщина?
– Вам нехорошо?
Соня покачала головой, прижав трепещущую руку к губам. Это было невозможно. Этого не могло быть! Но она ясно видела ауру, потрескивающую вокруг головы в тугих косичках. Такую ауру она раньше видала только в зеркале.
Он мечтает революционизировать общество Притворщиков... Что-то насчет создания армии вампиров, иммунных к серебру.
Женщина с трудом встала, шумно выдохнув, и Соня впервые заметила, какой у негритянки огромный живот.
Дело было даже хуже, чем мог себе представить Панглосс. Намного хуже.
Соня достала Руку Славы, которую дал ей Лиджинг. Шестипалая кисть была сжата в кулак. Надеясь, что это добрый знак, Соня вернула амулет в карман. Потом осторожно шагнула к лестнице, ведущей из подвала, шагнула еще раз. Тошнота прошла, хотя от ощущения дезориентации избавиться не удавалось.
На первом этаже было темно, и пыль лежала на голых деревянных половицах. Соня шла сквозь анфиладу комнат причудливой формы, которые никогда не украшала мебель. Некоторые даже не были оштукатурены и окрашены, и деревянные планки придавали самым маленьким комнатам какой-то монастырский оттенок.
Безумный гений создателя «Западни Призраков» подавлял. Даже измененные чувства Сони отзывались неслышимому голосу здания. Глаза не могли оторваться от линий, начинавшихся и пересекавшихся за пределами нормального зрения. Вряд ли неподготовленный человек мог бы выдержать здесь больше часа, не потеряв сознание или рассудок. Зловеще изогнутые дверные проемы и беспорядочно расположенные комнаты напоминали резкие экспрессионистские декорации «Кабинета доктора Калигари».
Второй этаж был очень похож на первый, и третий тоже. Дом оказался именно так велик и похож на лабиринт, как опасалась Соня. Ощущалось присутствие Моргана, спрятанное среди обширного переплетения зигзагообразных стен и перекошенных лестниц; но прятался ли лорд вампиров на чердаке, в подвале или за ближайшей дверью, угадать было невозможно. Оставалось только надеяться, что, если Морган знает о ее проникновении, он тоже не способен точно определить, где она.
Судя по слою пыли на половицах и перилах, сюда вряд ли заходили люди или Притворщики с того дня, как нашли тело Крейтона Сьюарда, – то есть уже шестьдесят лет.
Выходя из гостиной с вылинявшим зеленым узором обоев и перевернутым камином итальянского мрамора, Соня уголком глаза заметила что-то бледное. Обернувшись лицом к видению, она уставилась на девочку не старше пяти-шести лет.
Соня знала, что ребенок мертв: девочка была прозрачной. Призрак ребенка был одет в старомодное платье и в пухлых ручках держал куклу. У обеих, у девочки и куклы, были золотые локоны до плеч. На фарфоровом лице куклы виднелась волосяная трещина от лба до переносицы.
– Здравствуй, девочка!
Фантом ребенка улыбнулся и поднял по-младенчески пухлую ручку в ответном приветствии.
– Девочка, ты не знаешь, как мне попасть в середину дома?
Призрак отрицательно покачал головой. Хорошо было бы, если привидение умело бы говорить, но Соня знала, что мертвые через несколько лет после смерти обычно теряют способность разговаривать с живыми. Азбука глухонемых – дело утомительное, зато хотя бы надежное.
– А есть здесь кто-нибудь, кто знает?
Девочка снова улыбнулась, на этот раз закивав головой. Повернувшись, она жестом позвала Соню за собою. Соня пошла за ней, стараясь не смотреть на вываливающиеся из черепа ребенка мозги.
Призрачный ребенок мелькал из комнаты в комнату, как бледный и резвый мотылек, а Соня двигалась следом. Наконец фантом вошел в длинное и узкое помещение, где на ореховых темных панелях стен висели бронзовые маски сатиров. Приглядевшись поближе, Соня рассмотрела старомодные газовые рожки, торчащие из нелепо оскаленных ртов. Вдруг потянуло ледяным сквозняком, будто кто-то распахнул дверь большого морозильника, и тринадцать газовых рожков плюнули пламенем, заполнив комнату запахом крови, духов и бутана.
Призрачная девочка побежала туда, где показалась ее мать, одетая в утреннее платье с высоким воротником, с золотыми волосами – того же цвета, что у дочери, – начесанными на висках и забранными в узел на макушке. Хотя левая сторона лица превратилась в кашу, в которой висел глаз на стебле нерва, не приходилось сомневаться, что когда-то эта женщина была ослепительно красива.
Призрак ребенка подбежал к матери и потянул ее за юбки, указывая на Соню. Губы девочки шевелились, но Соня слышала только низкое бульканье, как от пущенной на половинной скорости ленты.
– Миссис Сьюард...
Покойница подняла голову, удивленная, что ее узнали. Неповрежденная сторона лица нахмурилась.
– Миссис Сьюард, мне нужна ваша помощь. Я ищу дорогу к центру...
Соня шагнула вперед, протягивая руку.
Миссис Сьюард поглядела вниз, на дочь, потом на Соню. Когда она открыла рот, огонь из рожков усилился. Взрослый призрак, более перепуганный, чем устрашающий, жестом велел ребенку удалиться. Девочка повиновалась, свернувшись в шар колдовского огня, и ускакала мячиком.
Раздался далекий свист, будто воздух рассекали топором, потом гулкий удар. Что бы ни было источником этого звука, но оно двигалось сюда, в комнату, где стояли Соня и покойная миссис Сьюард.
Призрак поманил Соню за собой и двинулся к ореховой панели стены. Длинные юбки колоколом не тревожили толстый слой пыли на полу. Миссис Сьюард показала на лепнину у стыка штукатурки с панелью и прошла сквозь стену. Соне понадобилось несколько секунд для поиска скрытого механизма потайной двери. Гулкие удары уже ощутимо приблизились, когда она закрыла за собой панель.
Миссис Сьюард ждала ее в тайном проходе, светясь, как блуждающий огонек. Соня прошла за проводником-духом по узкому переходу к тесной винтовой лестнице, пронизывавшей все уровни «Западни Призраков». Миссис Сьюард показала, что надо идти вниз.
– Сколько этажей? Один? Два?
Покойница подняла два прозрачных пальца и изобразила открывание двери. Соня кивнула, показывая, что поняла, и стала спускаться. Сделав пару шагов, она остановилась и оглянулась на призрачную женщину.
– Вы здесь в заточении? Вы и дети?
Призрак закивал, чуть не уронив висящий глаз.
– Как вас можно освободить?
Призрак спешно нарисовал в воздухе буквы. Эктоплазма провисела несколько секунд, потом заколыхалась, теряя форму, как надпись, прочерченная самолетом в воздухе:
«Раз Руш Западню».
Неграмотность призраков вошла в поговорку.
Соня не успела больше ничего спросить, как призрак исчез. Пожав плечами, Соня пошла дальше вниз, в чрево здания.
На втором уровне в конце лестницы оказалась узкая дубовая дверь. Было ясно, что дверь отворяется внутрь, но что за ней – Соня понятия не имела.
Сделав глубокий вдох и только понадеявшись, что не напорется сразу на шайку голодных огров, она взялась за ручку и рывком распахнула дверь.
За дверью был не тигр, а леди.
Женщина сидела в мягком, со вкусом сделанном кресле, положив ноги в шлепанцах на оттоманку и читая дамский роман в мягкой обложке. Очень уютная была комната, викторианского такого стиля. Где-то неподалеку старинные часы отбивали время за полдень. В камине радостно потрескивал огонь. Женщина еще не заметила незваную гостью в дверях.
Соня наморщила лоб и вошла, неслышно затворив за собою потайную дверь. Она как раз думала, не является ли миниатюрная чернокожая женщина тоже призраком, хотя и менее прозрачным, как сидящая оторвалась от книги и улыбнулась Соне. Глаза у нее были цвета кларета. Правая рука Сони сомкнулась на рукоятке пружинного ножа.
– Здравствуйте, – произнесла женщина, откладывая книгу. – Извините, я не слышала, как вы вошли. Вы из слуг нашего Отца?
Соня настроила внутреннее зрение, чтобы разглядеть истинный облик женщины и оценить ее силу. К ее удивлению, чернокожая не превратилась ни в высохшую каргу, ни в разложившийся труп. Осталась такая же, как была: юная афроамериканка чуть старше двадцати лет. Соня задержала руку, не нажав рубиновый глаз дракона.
Чего ты медлишь? Обыкновенная вампирша. Кровосос грязный. Что с тобой, женщина?
– Вам нехорошо?
Соня покачала головой, прижав трепещущую руку к губам. Это было невозможно. Этого не могло быть! Но она ясно видела ауру, потрескивающую вокруг головы в тугих косичках. Такую ауру она раньше видала только в зеркале.
Он мечтает революционизировать общество Притворщиков... Что-то насчет создания армии вампиров, иммунных к серебру.
Женщина с трудом встала, шумно выдохнув, и Соня впервые заметила, какой у негритянки огромный живот.
Дело было даже хуже, чем мог себе представить Панглосс. Намного хуже.
13
– Вам нехорошо? Мне позвать доктора Хауэлла? – Беременная потянулась за сотовым телефоном, лежащим на столе рядом с флаконами лекарств.
Она не успела дотронуться до трубки, как Соня запустила руку в темные обильные косички и отдернула голову женщины назад, открыв шею цвета кофе с молоком. Острие ножа прижалось к бьющемуся пульсу беременной.
– Кто ты? – прошипела Соня, как бьющий из щели пар.
– Аниз. – Женщина говорила медленно и отчетливо, будто обращаясь к взволнованному ребенку. Она пыталась не показать испуга, но Соня видела, как вцепились ее руки в распухший живот. – Что вы делаете? Мне больно...
– Где Морган?
– Наш Отец?
Соня намотала на руку еще одно кольцо косиц, вздернув Аниз на цыпочки.
– Мне он не отец, сука ты! Отвечай, черт тебя побери, или я влезу сама и возьмуто, что я хочу знать! Кто еще есть в этом гадючнике призраков?
Глаза Аниз забегали, глядя на что-то за плечом Сони.
Мысль, что их могло быть двое, пришла Соне в голову в тот самый момент, когда ей на череп обрушилась кочерга.
Уж конечно, двое их тут, жалкая ты ссыкуха! – свосторгом вскрикнула Другая, когда полыхнули боль и гнев, питая друг друга. – Их и должно было быть двое! А младенец– третий. Вместе размножаются – вместе жрут.
Другая хотела вырваться на свободу. Хотела изо всех сил. Хотела отвернуть голову этой брюхатой суке. Выдавить глаза мудаку с кочергой. Вырвать это нерожденное отродье из брюха матери, схватить зубами за башку и трясти, как терьер трясет крысу.
– Нет. Не выпущу. Пока нет. Побереги это все для Моргана.
Пока Соня боролась с Другой, еще один удар обрушился ей на плечи, сбив на пол. Ребра с хрустом треснули, рот заполнился кровью.
– Прекрати, Фелл! Я сказала прекрати!
Аниз попыталась перехватить кочергу. Мужчина был высок и тощ, с резными чертами бледного лица. Волосы цвета расколотой сосны свисали до плеч длинными шелковистыми прядями. Красноватые глаза расширились, как у пантеры, чующей добычу. Соня слишком хорошо знала этот хищный, жестокий взгляд.
– Я тебе говорил, что все они нас ненавидят! Завидуют нам, потому что Отец наш любит нас больше, чем их!
– Да нет, Фелл! Она не ренфилд. Ты посмотри на нее, посмотри!
Фелл неохотно повернулся к Соне, и кочерга в его руке задрожала.
Соня криво улыбнулась, сплюнув полный рот крови.
– Эта маленькая леди права. Сам видишь – я не ренфилд.
Она вскочила, и он не успел и шевельнуться, как Соня ногой выбила у него кочергу и перехватила ее в воздухе. Аниз вскрикнула, когда Соня ткнула рукоятью кочерги в живот Фелла, сбив его на пол, а потом крепко прижала ногой, наступив на горло. Перевернув кочергу, она уставила острие Феллу между глаз.
– Только шевельнитесь кто-нибудь, и я вгоню эту штуку прямо ему в мозг.
– Аниз! Беги за помощью! – прошипел Фелл, стараясь не шевелиться.
– Я тебя не оставлю!
– Делай, как я сказал, Аниз!
Аниз отрицательно покачала головой, и слезы потекли у нее по щекам.
– Ты умеешь плакать!
Соня убрала кочергу ото лба Фелла, но ногу оставила под кадыком. В ее голосе слышалась пораженная зависть.
– Конечно, умею! – Аниз вытерла слезы ладонью. – Каждый умеет.
– Нет, не каждый. Ты когда-нибудь видела, как плачет Морган?
Аниз уставилась на Соню, будто та заговорила на языках, как апостолы пятидесятницы.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Не важно. Важен только Морган. Я хочу знать, куда спрятался этот ублюдок.
– Наш Отец?
– Перестань его так называть!
Фелл и Аниз уставились на нее так, будто она велела им перестать называть небо голубым или траву зеленой.
Выругавшись, Соня шагнула прочь от Фелла, жестом приказав ему встать рядом с его подругой.
Фелл посмотрел на Аниз, потом на свою обидчицу, будто ожидая неприятного фокуса.
– Встань, я сказала! – рявкнула Соня, ткнув его ногой в крестец.
На этот раз он послушался и поспешил к Аниз. Обняв жену, будто защищая ее, он бросил на Соню взгляд, полный чистейшей ненависти.
– Ну чем не милое воссоединение семьи? – сухо засмеялась Соня и скрутила кочергу в крендель. – Вряд ли Большой Папочка вам сказал, что у вас есть старшая сестра. Впрочем, неудивительно. Вряд ли он вообще знает, что я есть на свете.
– Можно моей жене сесть?
Слова Фелла сочились едкой кислотой.
Соня пожала плечами. Фелл помог жене сесть в кресло. Соня заметила, что аура у них почти одинаковая, хотя у женщины она более устойчивая. Мелькнула праздная мысль, не связано ли это с растущей у нее внутри жизнью.
Присмотревшись ближе, Соня увидела, что энергетические экраны, окружающие этих двоих, такие же, как и у нее самой, хотя определенно слабее. Уже давно она научилась приблизительно распознавать возраст Притворщиков по аурам. Аниз и Фелл, по меркам Притворщиков, были еще совсем молоды.
Это объясняло многое. Если ее собственное развитие может служить примером, то они еще оба были «немые» – не способные к телепатии.
– Надо отдать должное этому мерзавцу – он планирует по-крупному.
– Я так понял, что ты говоришь о нашем Отце?
Соня скривилась:
– Слушай, белобрысенький, может, ты перестанешь твердить о «нашем отце», пока не разозлил меня настолько, что я брошу все хорошие манеры и вырву тебе язык на фиг?
– Хорошие манеры? Это так ты называешь нападение на мою жену и на меня?
– Мне просто не хватает светского лоска.
Аниз взяла руку мужа двумя своими, не отрывая глаз от Сони. Несмотря на красноватый оттенок, эти глаза все еще могли сойти за человеческие.
– Кажется, ты много знаешь о нашем Отце – Моргане, как ты его называешь. Я никогда не видела создания, подобного тебе, – кроме Фелла и меня самой. Даже наш Отец в тех редких случаях, когда Он дарил нам Свое присутствие, не был на нас похож. Ты говоришь, что ты – наша сестра. Как это может быть?
– Ты говоришь о Моргане как о божестве каком-то.
– Он наш Создатель. Он наш Отец. – Аниз улыбнулась мужу, а он сжал ее руку. Соню поразила резкая и острая боль зависти. – Из Сущности Его мы зачаты и по Образу Его вылеплены. Мы начали быть между первым и вторым и никогда не знали иной жизни, иной любви.
Соня молчала, задумчиво глядя на Аниз. В 1970 году она сама вышла из девятимесячной комы и обнаружила, что долговременная память пуста. Она отчаянно искала личность, любую личность, чтобы заполнить эту пустоту. Это было как раз перед тем, как она попала в руки жестокого уличного сутенера Джо Лента. Он более чем охотно стал лепить ее по своему образу и предписывать пределы ее мира.
Несколько месяцев от первого пробуждения и до зверского избиения, которое пробудило Другую и привело к кровавому убийству ее бывшего благодетеля, Соня видела Лента почти в том же свете, в каком Аниз и Фелл видели Моргана. А что? Лент придал ее жизни форму и смысл. Он был нужен ей, как нужна вода пустому кувшину. Но эта пора невинности кончилась с убийством Лента и восстановлением памяти. С тех пор ее жизнь стала адом на земле.
Соня встала на колени напротив Аниз и заглянула ей в глаза. Фелл напрягся, но Аниз не вздрогнула, не отшатнулась от Сони, когда рука старшей женщины взяла ее за подбородок.
– Прости, – шепнула Соня, – но настала пора кончать с детством.
Глаза Сони дернулись, когда она вошла в сознание Аниз. Беременная подпрыгнула, как от удара током, глаза закатились в орбитах. Челюсти ее захлопнулись, клыки показались из-под верхней губы.
Она не успела дотронуться до трубки, как Соня запустила руку в темные обильные косички и отдернула голову женщины назад, открыв шею цвета кофе с молоком. Острие ножа прижалось к бьющемуся пульсу беременной.
– Кто ты? – прошипела Соня, как бьющий из щели пар.
– Аниз. – Женщина говорила медленно и отчетливо, будто обращаясь к взволнованному ребенку. Она пыталась не показать испуга, но Соня видела, как вцепились ее руки в распухший живот. – Что вы делаете? Мне больно...
– Где Морган?
– Наш Отец?
Соня намотала на руку еще одно кольцо косиц, вздернув Аниз на цыпочки.
– Мне он не отец, сука ты! Отвечай, черт тебя побери, или я влезу сама и возьмуто, что я хочу знать! Кто еще есть в этом гадючнике призраков?
Глаза Аниз забегали, глядя на что-то за плечом Сони.
Мысль, что их могло быть двое, пришла Соне в голову в тот самый момент, когда ей на череп обрушилась кочерга.
Уж конечно, двое их тут, жалкая ты ссыкуха! – свосторгом вскрикнула Другая, когда полыхнули боль и гнев, питая друг друга. – Их и должно было быть двое! А младенец– третий. Вместе размножаются – вместе жрут.
Другая хотела вырваться на свободу. Хотела изо всех сил. Хотела отвернуть голову этой брюхатой суке. Выдавить глаза мудаку с кочергой. Вырвать это нерожденное отродье из брюха матери, схватить зубами за башку и трясти, как терьер трясет крысу.
– Нет. Не выпущу. Пока нет. Побереги это все для Моргана.
Пока Соня боролась с Другой, еще один удар обрушился ей на плечи, сбив на пол. Ребра с хрустом треснули, рот заполнился кровью.
– Прекрати, Фелл! Я сказала прекрати!
Аниз попыталась перехватить кочергу. Мужчина был высок и тощ, с резными чертами бледного лица. Волосы цвета расколотой сосны свисали до плеч длинными шелковистыми прядями. Красноватые глаза расширились, как у пантеры, чующей добычу. Соня слишком хорошо знала этот хищный, жестокий взгляд.
– Я тебе говорил, что все они нас ненавидят! Завидуют нам, потому что Отец наш любит нас больше, чем их!
– Да нет, Фелл! Она не ренфилд. Ты посмотри на нее, посмотри!
Фелл неохотно повернулся к Соне, и кочерга в его руке задрожала.
Соня криво улыбнулась, сплюнув полный рот крови.
– Эта маленькая леди права. Сам видишь – я не ренфилд.
Она вскочила, и он не успел и шевельнуться, как Соня ногой выбила у него кочергу и перехватила ее в воздухе. Аниз вскрикнула, когда Соня ткнула рукоятью кочерги в живот Фелла, сбив его на пол, а потом крепко прижала ногой, наступив на горло. Перевернув кочергу, она уставила острие Феллу между глаз.
– Только шевельнитесь кто-нибудь, и я вгоню эту штуку прямо ему в мозг.
– Аниз! Беги за помощью! – прошипел Фелл, стараясь не шевелиться.
– Я тебя не оставлю!
– Делай, как я сказал, Аниз!
Аниз отрицательно покачала головой, и слезы потекли у нее по щекам.
– Ты умеешь плакать!
Соня убрала кочергу ото лба Фелла, но ногу оставила под кадыком. В ее голосе слышалась пораженная зависть.
– Конечно, умею! – Аниз вытерла слезы ладонью. – Каждый умеет.
– Нет, не каждый. Ты когда-нибудь видела, как плачет Морган?
Аниз уставилась на Соню, будто та заговорила на языках, как апостолы пятидесятницы.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Не важно. Важен только Морган. Я хочу знать, куда спрятался этот ублюдок.
– Наш Отец?
– Перестань его так называть!
Фелл и Аниз уставились на нее так, будто она велела им перестать называть небо голубым или траву зеленой.
Выругавшись, Соня шагнула прочь от Фелла, жестом приказав ему встать рядом с его подругой.
Фелл посмотрел на Аниз, потом на свою обидчицу, будто ожидая неприятного фокуса.
– Встань, я сказала! – рявкнула Соня, ткнув его ногой в крестец.
На этот раз он послушался и поспешил к Аниз. Обняв жену, будто защищая ее, он бросил на Соню взгляд, полный чистейшей ненависти.
– Ну чем не милое воссоединение семьи? – сухо засмеялась Соня и скрутила кочергу в крендель. – Вряд ли Большой Папочка вам сказал, что у вас есть старшая сестра. Впрочем, неудивительно. Вряд ли он вообще знает, что я есть на свете.
– Можно моей жене сесть?
Слова Фелла сочились едкой кислотой.
Соня пожала плечами. Фелл помог жене сесть в кресло. Соня заметила, что аура у них почти одинаковая, хотя у женщины она более устойчивая. Мелькнула праздная мысль, не связано ли это с растущей у нее внутри жизнью.
Присмотревшись ближе, Соня увидела, что энергетические экраны, окружающие этих двоих, такие же, как и у нее самой, хотя определенно слабее. Уже давно она научилась приблизительно распознавать возраст Притворщиков по аурам. Аниз и Фелл, по меркам Притворщиков, были еще совсем молоды.
Это объясняло многое. Если ее собственное развитие может служить примером, то они еще оба были «немые» – не способные к телепатии.
– Надо отдать должное этому мерзавцу – он планирует по-крупному.
– Я так понял, что ты говоришь о нашем Отце?
Соня скривилась:
– Слушай, белобрысенький, может, ты перестанешь твердить о «нашем отце», пока не разозлил меня настолько, что я брошу все хорошие манеры и вырву тебе язык на фиг?
– Хорошие манеры? Это так ты называешь нападение на мою жену и на меня?
– Мне просто не хватает светского лоска.
Аниз взяла руку мужа двумя своими, не отрывая глаз от Сони. Несмотря на красноватый оттенок, эти глаза все еще могли сойти за человеческие.
– Кажется, ты много знаешь о нашем Отце – Моргане, как ты его называешь. Я никогда не видела создания, подобного тебе, – кроме Фелла и меня самой. Даже наш Отец в тех редких случаях, когда Он дарил нам Свое присутствие, не был на нас похож. Ты говоришь, что ты – наша сестра. Как это может быть?
– Ты говоришь о Моргане как о божестве каком-то.
– Он наш Создатель. Он наш Отец. – Аниз улыбнулась мужу, а он сжал ее руку. Соню поразила резкая и острая боль зависти. – Из Сущности Его мы зачаты и по Образу Его вылеплены. Мы начали быть между первым и вторым и никогда не знали иной жизни, иной любви.
Соня молчала, задумчиво глядя на Аниз. В 1970 году она сама вышла из девятимесячной комы и обнаружила, что долговременная память пуста. Она отчаянно искала личность, любую личность, чтобы заполнить эту пустоту. Это было как раз перед тем, как она попала в руки жестокого уличного сутенера Джо Лента. Он более чем охотно стал лепить ее по своему образу и предписывать пределы ее мира.
Несколько месяцев от первого пробуждения и до зверского избиения, которое пробудило Другую и привело к кровавому убийству ее бывшего благодетеля, Соня видела Лента почти в том же свете, в каком Аниз и Фелл видели Моргана. А что? Лент придал ее жизни форму и смысл. Он был нужен ей, как нужна вода пустому кувшину. Но эта пора невинности кончилась с убийством Лента и восстановлением памяти. С тех пор ее жизнь стала адом на земле.
Соня встала на колени напротив Аниз и заглянула ей в глаза. Фелл напрягся, но Аниз не вздрогнула, не отшатнулась от Сони, когда рука старшей женщины взяла ее за подбородок.
– Прости, – шепнула Соня, – но настала пора кончать с детством.
Глаза Сони дернулись, когда она вошла в сознание Аниз. Беременная подпрыгнула, как от удара током, глаза закатились в орбитах. Челюсти ее захлопнулись, клыки показались из-под верхней губы.