Страница:
Я почувствовала твердую уверенность, судя по тону его ответа, что, освободившись от мистера Финча, он решил идти прямо в дом своей родственницы.
— Вы забыли, — сказала я, — что Луцилла может приехать, пока вас здесь не будет. Ваше присутствие в этой или в соседней комнате может оказаться необходимым, когда я расскажу ей, что сделал ваш брат. Предположите, что она не поверит мне, что я тогда сделаю, не имея возможности обратиться к вам за подтверждением моих слов? Ради ваших собственных интересов и ради интересов Луциллы я прошу вас остаться со мной.
Сославшись только на эту причину, я ждала, что он скажет. Поколебавшись с минуту, он отвечал с притворным равнодушием:
— Как вам угодно! — и пошел опять на противоположную сторону комнаты.
— Придется отложить на время, — сказал он, говоря с собою.
— Отложить что? — спросила я.
Он взглянул на меня через плечо.
— Потерпите немного, — отвечал он. — Скоро все узнаете.
Я не сказала ничего. Я поняла по тону его ответа, что разговаривать с ним бесполезно.
Через некоторое время, как велик был промежуток, я не берусь определить, в коридоре послышался шелест женских платьев.
Минуту спустя раздался стук в нашу дверь.
Я сделала знак Оскару отворить боковую дверь, близ которой он стоял, и уйти на первое время. Потом ответила на стук так твердо, как только могла:
— Войдите.
Вошла незнакомая мне женщина, одетая как почтенная служанка. Она вела за руку Луциллу. Первый же взгляд на моего друга подтвердил мою страшную догадку. Какой увидела я Луциллу в первый день нашего знакомства в приходском доме, такой увидела я ее и теперь. Опять ко мне обратились мертвые глаза, как и тогда отражающие падающий на них свет. Слепая! О, Боже, прозрев только несколько недель назад, ослепла опять!
Это ужасное открытие заставило меня забыть все остальное. Я бросилась к ней и заключила ее в свои объятия. Я взглянула на ее бледное, истомленное лицо и зарыдала на ее груди.
Она осторожно подняла мою голову рукой и ждала с ангельским терпением, пока не пройдет первый взрыв моего горя.
— Не плачьте о моей слепоте, — сказала она тихим, нежным голосом, так хорошо мне знакомым. — Дни, когда я видела, были самыми несчастными днями моей жизни. Если вы по лицу моему видите, что я грустила, я не о глазах моих грустила.
Она замолчала и горько вздохнула.
— Вам я скажу, — продолжала она шепотом. — Сказать это вам будет облегчением и утешением. Меня страшит мой брак.
Эти слова вернули мне присутствие духа.
— Я приехала, чтобы помочь вам, — начала я, — а вместо того веду себя, как безумная.
Она слабо улыбнулась.
— Как это похоже на вас, — напомнила она и нежно потрепала меня по щеке, как в былое время.
Повторение этой ласки тронуло меня до глубины души. Я едва не задушила себя, стараясь удержать глупые, малодушные, бесполезные слезы, готовившиеся выступить опять.
— Пойдемте, — сказала она. — Будет плакать. Сядем и поговорим, как будто мы в Димчорче.
Я подвела ее к дивану, мы сели рядом. Она обняла рукой мою талию и положила голову на мое плечо. Опять слабая улыбка озарила, как потухающий свет, ее милое лицо, бледное и истомленное, но все еще прекрасное, все еще лицо рафаэлевой Мадонны.
— Странная мы пара, — размышляла она с минуткою вспышкой своего прежнего неотразимого юмора. — Вы мой злейший враг, и вы залились слезами, лишь только увидели меня. Вы поступили со мной возмутительно, а я обнимаю вас, прижимаюсь головой к вашему плечу и ни за что в мире не отпустила бы вас от себя!
Ее лицо омрачилось опять, голос внезапно изменился.
— Скажите, — продолжала она, — как случилось, что обстоятельства свидетельствовали так ужасно против вас? Оскар убедил меня в Рамсгете, что я должна забыть вас, никогда не видеть вас. Я согласилась с ним, надо сознаться, моя милая, я согласилась с ним и разделяла некоторое время его ненависть к вам. Но когда моя слепота вернулась, это прошло само собой. Мало-помалу, по мере того как свет угасал, мое сердце обращалось к вам. Когда мне прочли ваше письмо, когда я узнала, что вы близко от меня, мне до безумия захотелось увидеть вас. И вот я здесь — убежденная, прежде чем вы разъяснили это мне, что вы стали жертвой какой-то страшной ошибки.
Я попробовала в благодарность за эти великодушные слова начать оправдываться немедленно. Напрасно. Я не могла думать ни о чем, я не могла говорить ни о чем, кроме ее слепоты.
— Подождите несколько минут, — сказала я, — и вы все узнаете. Я не могу еще говорить о себе, я могу говорить только о вас. О, Луцилла, почему вы удалились от Гроссе? Поедемте со мной к нему сегодня. Пусть он попробует помочь вам. Сейчас же, дорогая моя, пока еще не поздно.
— Уже поздно, — сказала она. — Я была у другого глазного доктора, у незнакомого. Он сказал то же, что сказал мистер Себрайт. Он не думает, что мне можно возвратить зрение, он говорит, что операцию не следовало бы делать.
— Почему вы обратились к другому доктору? — спросила я. — Почему вы скрывались от Гроссе?
— Спросите Оскара, — сказала она. — Я скрывалась от Гроссе по его желанию.
Услышав это, я сама поняла причину, руководившую Нюджентом, о которой потом прочла в ее дневнике. Если б он позволил Луцилле увидеться с Гроссе, наш добрый доктор заметил бы, что ее положение тяготит Луциллу, и счел бы, может быть, нужным раскрыть обман. Я продолжала уговаривать Луциллу поехать со мной к нашему старому другу.
— Вспомните наш разговор по этому поводу, — сказала она, решительно покачав головой. — Я говорю о нашем разговоре перед операцией. Я сказала вам тогда, что привыкла к своей слепоте, что хочу возвратить себе зрение только для того, чтоб увидеть Оскара. И что же я почувствовала, когда увидела его? Разочарование было так ужасно, что я почти желала ослепнуть опять. Не содрогайтесь, не вскрикивайте, как будто я говорю что-нибудь ужасное. Я говорю правду. Вы, зрячие, придаете слишком много значения вашим глазам. Помните, я сказала это вам тогда.
Я помнила отлично. Она сказала тогда, что никогда искренне не завидовала людям, обладающим зрением. Она даже насмехалась над нашими глазами, презрительно сравнивая их со своим осязанием, называя их обманщиками, беспрерывно вводящими нас в заблуждение. Все это я вспомнила, но нимало не примирилась со случившейся катастрофой. Если б она согласилась меня выслушать, я продолжала бы уговаривать ее ехать к Гроссе. Но она решительно отказалась слушать.
— Нам нельзя быть долго вместе, — сказала она. — Поговорим о чем-нибудь более интересном, прежде чем я вынуждена буду расстаться с вами.
— Вынуждена? — повторила я. — Разве вы не поступаете как вам угодно?
Ее лицо омрачилось.
— Не могу сказать определенно, что я пленница, — сказала она. — Но за мной следят. Когда Оскара нет со мной, его родственница, хитрая, подозрительная, лживая женщина, всегда занимает его место. Я слышала, как она сказала на днях своему мужу, что я отказалась бы от брака, если бы за мной не следили строго. Не знаю, что я стала бы делать, если бы не одна из служанок, добрейшая женщина, сочувствующая мне и помогающая мне.
Она замолчала и вопросительно подняла голову.
— Где служанка? — спросила она.
Я совсем забыла о женщине, которая привела ее в гостиницу. Она, вероятно, из деликатности удалилась, лишь только привела Луциллу. Ее не было в комнате.
— Служанка, вероятно, ждет внизу, — сказала я. — Продолжайте.
— Если бы не это доброе создание, — продолжала Луцилла, — я не была бы теперь здесь. Она принесла мне ваше письмо, она прочла его и написала ответ. Мы уговорились с ней уйти из дому при первой возможности. Одно обстоятельство было в нашу пользу — нас стерегла только родственница. Оскара не было дома.
Она внезапно остановилась на последнем слове. Слабый шорох в другом конце комнаты, не замеченный мною, уловил ее тонкий слух.
— Что это за шум, — спросила она. — Нет ли кого-нибудь в комнате?
Я подняла голову. Пока она говорила о ложном Оскаре, настоящий Оскар стоял, слушая ее, в противоположном конце комнаты.
Заметив, что я смотрю на него, он попросил меня знаком не выдавать его присутствия. Он, очевидно, слышал то, что мы говорили друг другу, прежде чем я увидела его. Он притронулся к своим глазам и с соболезнованием сжал руки, намекая на слепоту Луциллы. Каково бы ни было его настроение, это печальное открытие огорчило его: влияние Луциллы на него было теперь добрым влиянием. Я сделала ему знак остаться и сказала Луцилле, что ей нечего опасаться. Она продолжала.
— Оскар уехал сегодня рано утром в Лондон, — сказала она. — Можете отгадать зачем? Он уехал за брачным разрешением, он уже огласил нашу свадьбу в церкви. Моя последняя надежда на вас. Вопреки всему, что я говорила ему, он назначил двадцать первое число — через два дня! Я сделала все, что могла, чтоб отложить свадьбу, я выдумывала всевозможные препятствия. О, если бы вы знали!
Усиливавшееся волнение захватило ей дух.
— Нельзя терять драгоценных минут, — продолжала она. — Мне надо быть дома прежде, чем вернется Оскар. О, дорогой друг мой, вы так находчивы, вы всегда знаете, что сделать. Найдите мне какой-нибудь способ отложить свадьбу. Выдумайте что-нибудь непредвиденное и заставьте их подождать.
Я взглянула на другую сторону комнаты. Слушая затаив дыхание, Оскар беззвучно дошел до середины комнаты. Я сделала ему знак не подходить ближе.
— Неужели вы хотите сказать, Луцилла, что вы уже не любите его? — спросила я.
— Не знаю, — отвечала она. — Я могу сказать вам, что во мне произошла страшная перемена. Пока я обладала зрением, я могла отчасти объяснить это, я полагала, что новое чувство сделало меня новым существом. Но теперь я опять утратила зрение, теперь я опять такая же, какой была всю жизнь, а ужасная бесчувственность все не покидает меня. Я так мало питаю чувств к нему, что иногда мне трудно уверить себя, что это действительно Оскар. Вы знаете, как я прежде обожала его. Вы знаете, как я прежде радовалась, что выхожу за него замуж. Представьте себе, как я страдаю теперь, чувствуя совсем другое.
Я взглянула опять на Оскара. Он подошел еще ближе. Я могла ясно видеть его лицо. Доброе влияние Луциллы начало сказываться. Я увидела слезы на его глазах, я увидела, что любовь и сочувствие заменили ненависть и жажду мести. Передо мной стоял Оскар, каким я знала его в былое время.
— Я не хочу уехать от него, — продолжала Луцилла. — Я не хочу покинуть его. Я прошу только подождать. Время должно помочь мне стать опять самой собою. Я была слепа всю жизнь. Неужели несколько недель, в продолжение которых я видела, лишили меня навсегда чувств, созревавших во мне целые годы? Этого быть не может! Я могу ходить по дому, я могу узнавать вещи осязанием, я могу делать все, что делала прежде. Чувство к нему должно возвратиться, как все остальное. Только дайте мне время! Дайте мне время!
При этих словах она внезапно вскочила, испугавшись.
— В комнате кто-то есть? — спросила она. — Кто-то плачет? Кто это?
Оскар стоял возле нас. Крупные слезы текли по его щекам, единственный слабый стон, вырвавшийся у него достиг моего слуха, как и слуха Луциллы. Будь что будет, результат зависел от милости Божией. Время настало.
— Кто это? — с нетерпением повторила Луцилла.
— Попробуйте, милая моя, не угадаете ли вы сами, кто это? — сказала я.
С этими словами я вложила ее руку в руку Оскара и остановилась возле них, глядя на ее лицо.
Лишь только Луцилла почувствовала снова знакомое прикосновение, кровь схлынула с ее лица. Ее слепые глаза страшно расширились. Она стояла пораженная. Потом с долгим слабым вскриком, с вскриком захватывающего дух восторга, она страстно обвила его шею руками. Жизнь возвратилась на ее лицо, ее милая улыбка заиграла на раскрытых губах, дыхание стало частым и трепетным. Тихим голосом упоения, целуя его в щеку, она прошептала чарующие слова:
— О, Оскар! Я узнаю вас опять!
Глава L
Эпилог
— Вы забыли, — сказала я, — что Луцилла может приехать, пока вас здесь не будет. Ваше присутствие в этой или в соседней комнате может оказаться необходимым, когда я расскажу ей, что сделал ваш брат. Предположите, что она не поверит мне, что я тогда сделаю, не имея возможности обратиться к вам за подтверждением моих слов? Ради ваших собственных интересов и ради интересов Луциллы я прошу вас остаться со мной.
Сославшись только на эту причину, я ждала, что он скажет. Поколебавшись с минуту, он отвечал с притворным равнодушием:
— Как вам угодно! — и пошел опять на противоположную сторону комнаты.
— Придется отложить на время, — сказал он, говоря с собою.
— Отложить что? — спросила я.
Он взглянул на меня через плечо.
— Потерпите немного, — отвечал он. — Скоро все узнаете.
Я не сказала ничего. Я поняла по тону его ответа, что разговаривать с ним бесполезно.
Через некоторое время, как велик был промежуток, я не берусь определить, в коридоре послышался шелест женских платьев.
Минуту спустя раздался стук в нашу дверь.
Я сделала знак Оскару отворить боковую дверь, близ которой он стоял, и уйти на первое время. Потом ответила на стук так твердо, как только могла:
— Войдите.
Вошла незнакомая мне женщина, одетая как почтенная служанка. Она вела за руку Луциллу. Первый же взгляд на моего друга подтвердил мою страшную догадку. Какой увидела я Луциллу в первый день нашего знакомства в приходском доме, такой увидела я ее и теперь. Опять ко мне обратились мертвые глаза, как и тогда отражающие падающий на них свет. Слепая! О, Боже, прозрев только несколько недель назад, ослепла опять!
Это ужасное открытие заставило меня забыть все остальное. Я бросилась к ней и заключила ее в свои объятия. Я взглянула на ее бледное, истомленное лицо и зарыдала на ее груди.
Она осторожно подняла мою голову рукой и ждала с ангельским терпением, пока не пройдет первый взрыв моего горя.
— Не плачьте о моей слепоте, — сказала она тихим, нежным голосом, так хорошо мне знакомым. — Дни, когда я видела, были самыми несчастными днями моей жизни. Если вы по лицу моему видите, что я грустила, я не о глазах моих грустила.
Она замолчала и горько вздохнула.
— Вам я скажу, — продолжала она шепотом. — Сказать это вам будет облегчением и утешением. Меня страшит мой брак.
Эти слова вернули мне присутствие духа.
— Я приехала, чтобы помочь вам, — начала я, — а вместо того веду себя, как безумная.
Она слабо улыбнулась.
— Как это похоже на вас, — напомнила она и нежно потрепала меня по щеке, как в былое время.
Повторение этой ласки тронуло меня до глубины души. Я едва не задушила себя, стараясь удержать глупые, малодушные, бесполезные слезы, готовившиеся выступить опять.
— Пойдемте, — сказала она. — Будет плакать. Сядем и поговорим, как будто мы в Димчорче.
Я подвела ее к дивану, мы сели рядом. Она обняла рукой мою талию и положила голову на мое плечо. Опять слабая улыбка озарила, как потухающий свет, ее милое лицо, бледное и истомленное, но все еще прекрасное, все еще лицо рафаэлевой Мадонны.
— Странная мы пара, — размышляла она с минуткою вспышкой своего прежнего неотразимого юмора. — Вы мой злейший враг, и вы залились слезами, лишь только увидели меня. Вы поступили со мной возмутительно, а я обнимаю вас, прижимаюсь головой к вашему плечу и ни за что в мире не отпустила бы вас от себя!
Ее лицо омрачилось опять, голос внезапно изменился.
— Скажите, — продолжала она, — как случилось, что обстоятельства свидетельствовали так ужасно против вас? Оскар убедил меня в Рамсгете, что я должна забыть вас, никогда не видеть вас. Я согласилась с ним, надо сознаться, моя милая, я согласилась с ним и разделяла некоторое время его ненависть к вам. Но когда моя слепота вернулась, это прошло само собой. Мало-помалу, по мере того как свет угасал, мое сердце обращалось к вам. Когда мне прочли ваше письмо, когда я узнала, что вы близко от меня, мне до безумия захотелось увидеть вас. И вот я здесь — убежденная, прежде чем вы разъяснили это мне, что вы стали жертвой какой-то страшной ошибки.
Я попробовала в благодарность за эти великодушные слова начать оправдываться немедленно. Напрасно. Я не могла думать ни о чем, я не могла говорить ни о чем, кроме ее слепоты.
— Подождите несколько минут, — сказала я, — и вы все узнаете. Я не могу еще говорить о себе, я могу говорить только о вас. О, Луцилла, почему вы удалились от Гроссе? Поедемте со мной к нему сегодня. Пусть он попробует помочь вам. Сейчас же, дорогая моя, пока еще не поздно.
— Уже поздно, — сказала она. — Я была у другого глазного доктора, у незнакомого. Он сказал то же, что сказал мистер Себрайт. Он не думает, что мне можно возвратить зрение, он говорит, что операцию не следовало бы делать.
— Почему вы обратились к другому доктору? — спросила я. — Почему вы скрывались от Гроссе?
— Спросите Оскара, — сказала она. — Я скрывалась от Гроссе по его желанию.
Услышав это, я сама поняла причину, руководившую Нюджентом, о которой потом прочла в ее дневнике. Если б он позволил Луцилле увидеться с Гроссе, наш добрый доктор заметил бы, что ее положение тяготит Луциллу, и счел бы, может быть, нужным раскрыть обман. Я продолжала уговаривать Луциллу поехать со мной к нашему старому другу.
— Вспомните наш разговор по этому поводу, — сказала она, решительно покачав головой. — Я говорю о нашем разговоре перед операцией. Я сказала вам тогда, что привыкла к своей слепоте, что хочу возвратить себе зрение только для того, чтоб увидеть Оскара. И что же я почувствовала, когда увидела его? Разочарование было так ужасно, что я почти желала ослепнуть опять. Не содрогайтесь, не вскрикивайте, как будто я говорю что-нибудь ужасное. Я говорю правду. Вы, зрячие, придаете слишком много значения вашим глазам. Помните, я сказала это вам тогда.
Я помнила отлично. Она сказала тогда, что никогда искренне не завидовала людям, обладающим зрением. Она даже насмехалась над нашими глазами, презрительно сравнивая их со своим осязанием, называя их обманщиками, беспрерывно вводящими нас в заблуждение. Все это я вспомнила, но нимало не примирилась со случившейся катастрофой. Если б она согласилась меня выслушать, я продолжала бы уговаривать ее ехать к Гроссе. Но она решительно отказалась слушать.
— Нам нельзя быть долго вместе, — сказала она. — Поговорим о чем-нибудь более интересном, прежде чем я вынуждена буду расстаться с вами.
— Вынуждена? — повторила я. — Разве вы не поступаете как вам угодно?
Ее лицо омрачилось.
— Не могу сказать определенно, что я пленница, — сказала она. — Но за мной следят. Когда Оскара нет со мной, его родственница, хитрая, подозрительная, лживая женщина, всегда занимает его место. Я слышала, как она сказала на днях своему мужу, что я отказалась бы от брака, если бы за мной не следили строго. Не знаю, что я стала бы делать, если бы не одна из служанок, добрейшая женщина, сочувствующая мне и помогающая мне.
Она замолчала и вопросительно подняла голову.
— Где служанка? — спросила она.
Я совсем забыла о женщине, которая привела ее в гостиницу. Она, вероятно, из деликатности удалилась, лишь только привела Луциллу. Ее не было в комнате.
— Служанка, вероятно, ждет внизу, — сказала я. — Продолжайте.
— Если бы не это доброе создание, — продолжала Луцилла, — я не была бы теперь здесь. Она принесла мне ваше письмо, она прочла его и написала ответ. Мы уговорились с ней уйти из дому при первой возможности. Одно обстоятельство было в нашу пользу — нас стерегла только родственница. Оскара не было дома.
Она внезапно остановилась на последнем слове. Слабый шорох в другом конце комнаты, не замеченный мною, уловил ее тонкий слух.
— Что это за шум, — спросила она. — Нет ли кого-нибудь в комнате?
Я подняла голову. Пока она говорила о ложном Оскаре, настоящий Оскар стоял, слушая ее, в противоположном конце комнаты.
Заметив, что я смотрю на него, он попросил меня знаком не выдавать его присутствия. Он, очевидно, слышал то, что мы говорили друг другу, прежде чем я увидела его. Он притронулся к своим глазам и с соболезнованием сжал руки, намекая на слепоту Луциллы. Каково бы ни было его настроение, это печальное открытие огорчило его: влияние Луциллы на него было теперь добрым влиянием. Я сделала ему знак остаться и сказала Луцилле, что ей нечего опасаться. Она продолжала.
— Оскар уехал сегодня рано утром в Лондон, — сказала она. — Можете отгадать зачем? Он уехал за брачным разрешением, он уже огласил нашу свадьбу в церкви. Моя последняя надежда на вас. Вопреки всему, что я говорила ему, он назначил двадцать первое число — через два дня! Я сделала все, что могла, чтоб отложить свадьбу, я выдумывала всевозможные препятствия. О, если бы вы знали!
Усиливавшееся волнение захватило ей дух.
— Нельзя терять драгоценных минут, — продолжала она. — Мне надо быть дома прежде, чем вернется Оскар. О, дорогой друг мой, вы так находчивы, вы всегда знаете, что сделать. Найдите мне какой-нибудь способ отложить свадьбу. Выдумайте что-нибудь непредвиденное и заставьте их подождать.
Я взглянула на другую сторону комнаты. Слушая затаив дыхание, Оскар беззвучно дошел до середины комнаты. Я сделала ему знак не подходить ближе.
— Неужели вы хотите сказать, Луцилла, что вы уже не любите его? — спросила я.
— Не знаю, — отвечала она. — Я могу сказать вам, что во мне произошла страшная перемена. Пока я обладала зрением, я могла отчасти объяснить это, я полагала, что новое чувство сделало меня новым существом. Но теперь я опять утратила зрение, теперь я опять такая же, какой была всю жизнь, а ужасная бесчувственность все не покидает меня. Я так мало питаю чувств к нему, что иногда мне трудно уверить себя, что это действительно Оскар. Вы знаете, как я прежде обожала его. Вы знаете, как я прежде радовалась, что выхожу за него замуж. Представьте себе, как я страдаю теперь, чувствуя совсем другое.
Я взглянула опять на Оскара. Он подошел еще ближе. Я могла ясно видеть его лицо. Доброе влияние Луциллы начало сказываться. Я увидела слезы на его глазах, я увидела, что любовь и сочувствие заменили ненависть и жажду мести. Передо мной стоял Оскар, каким я знала его в былое время.
— Я не хочу уехать от него, — продолжала Луцилла. — Я не хочу покинуть его. Я прошу только подождать. Время должно помочь мне стать опять самой собою. Я была слепа всю жизнь. Неужели несколько недель, в продолжение которых я видела, лишили меня навсегда чувств, созревавших во мне целые годы? Этого быть не может! Я могу ходить по дому, я могу узнавать вещи осязанием, я могу делать все, что делала прежде. Чувство к нему должно возвратиться, как все остальное. Только дайте мне время! Дайте мне время!
При этих словах она внезапно вскочила, испугавшись.
— В комнате кто-то есть? — спросила она. — Кто-то плачет? Кто это?
Оскар стоял возле нас. Крупные слезы текли по его щекам, единственный слабый стон, вырвавшийся у него достиг моего слуха, как и слуха Луциллы. Будь что будет, результат зависел от милости Божией. Время настало.
— Кто это? — с нетерпением повторила Луцилла.
— Попробуйте, милая моя, не угадаете ли вы сами, кто это? — сказала я.
С этими словами я вложила ее руку в руку Оскара и остановилась возле них, глядя на ее лицо.
Лишь только Луцилла почувствовала снова знакомое прикосновение, кровь схлынула с ее лица. Ее слепые глаза страшно расширились. Она стояла пораженная. Потом с долгим слабым вскриком, с вскриком захватывающего дух восторга, она страстно обвила его шею руками. Жизнь возвратилась на ее лицо, ее милая улыбка заиграла на раскрытых губах, дыхание стало частым и трепетным. Тихим голосом упоения, целуя его в щеку, она прошептала чарующие слова:
— О, Оскар! Я узнаю вас опять!
Глава L
КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ
Прошло несколько минут.
Первое ощущение, вызванное тонким осязанием знакомого прикосновения Оскара, исчезло. Ум ее пришел в равновесие. Она отступила от Оскара и обратилась ко мне с вопросом, который, как знала я, должен был неизбежно последовать за соединением их рук.
— Что это значит?
Обличение вероломного поступка Нюджента, обнаружение роковой тайны Оскара, наконец, защита моего собственного поведения относительно ее — все это должно было заключаться в ответе на ее вопрос. Я открыла ей всю истину так осторожно, так деликатно, так снисходительно, как только могла. Как подействовал на нее этот удар, она не сказала мне ни тогда, ни после. Держа руку Оскара, спрятав лицо на груди Оскара, она выслушала мой рассказ с начала до конца, не прервав меня ни одним словом. По временам она вздрагивала, по временам тяжело вздыхала. Это было все. Только когда я кончила, только после продолжительного молчания, в продолжение которого Оскар и я глядели на нее с безмолвной тревогой, Луцилла медленно подняла голову и заговорила.
— Слава Богу, — сказала она с жаром, — слава Богу, что я слепа!
Таковы были ее первые слова. Они привели меня в ужас. Я вскрикнула и попросила взять эти слова назад.
Луцилла спокойно опустила голову на грудь Оскара.
— Для чего возьму я их назад? — спросила она. — Неужели вы думаете, что мне было бы приятно видеть Оскара таким безобразным, какой он теперь? Нет! Я желаю видеть его и вижу его таким, каким представило мне Оскара мое воображение в первые дни нашей любви. Слепота моя для меня счастье. Она возвратит мне мое прежнее восхитительное ощущение, когда я прикасаюсь к нему, она сохранила мне его любимый образ, единственный образ, который я хочу видеть неизменившимся и неизменным. Вы продолжаете думать, что мое счастье зависит от зрения. Я вспоминаю с ужасом о том, что выстрадала, когда обладала зрением, я всеми силами старалась забыть это время. О, как вы меня мало знаете! О, каким горем было бы для меня увидеть его, как вы его видите! Постарайтесь понять меня, и вы не будете говорить о моей утрате, вы будете говорить о моем приобретении.
— О вашем приобретении? — повторяла я. — Что же вы приобрели?
— Счастье. — отвечала она. — Моя жизнь заключается в моей любви. Моя любовь заключается в моей слепоте.
Вот вся история ее жизни в нескольких словах.
Если бы вы видели ее сияющее лицо, когда Луцилла подняла его, опять увлекшись разговором, если бы вы вспомнили (как вспомнила я) об утрате, которой она должна была неизбежно заплатить за восстановление зрения, как ответили бы вы ей? Очень возможно, что вы поступили бы так, как поступила я, то есть скромно сознались бы, что она лучше вас знает, какие условия ей необходимы для счастья, и не ответили бы ей ничего.
Я оставила Оскара и Луциллу говорить друг с другом и начала ходить по комнате, раздумывая, как нам действовать дальше.
Решить это было нелегко. Из слов Луциллы я поняла, что Нюджент твердо довел свою жестокую мистификацию до конца. Он солгал, объявив свой брак в церкви на имя Оскара, он поехал в Лондон взять брачное разрешение также на имя своего брата. Это было все, что я знала.
Пока я все еще раздумывала, Луцилла разрубила гордиев узел.
— Что же мы ждем здесь? — спросила она. — Уедем, чтоб никогда не возвращаться в это ненавистное место.
В ту самую минуту, как она встала, послышался тихий стук в дверь.
Я ответила. Вошла женщина, которая привела Луциллу в гостиницу. Она как будто боялась отойти далеко от двери. Стоя у самого порога, женщина взглянула с беспокойством на Луциллу и сказала:
— Могу я поговорить с вами, мисс?
— Вы можете говорить, что угодно при этой даме и при этом джентльмене, — отвечала Луцилла. — Что такое?
— Боюсь, что за нами следят, мисс.
— Следят? Кто?
— Горничная барыни. Несколько минут назад она заглянула в гостиницу и поспешно побежала домой. Но это еще не самое худшее.
— Что же еще случилось?
— Мы ошиблись, — сказала служанка. — Есть лондонский поезд, которого мы не заметили в расписании. Я слышала, что он пришел четверть часа тому назад. Пожалуйста, пойдемте домой, мисс. Я боюсь, что нас отыщут.
— Вы можете идти домой хоть сейчас, Джен, — ответила Луцилла.
— Одна?
— Да. Благодарю вас, что вы привели меня сюда. Я здесь останусь.
Лишь только Луцилла уселась между мной и Оскаром, дверь тихо отворилась. Длинная, худая, дрожащая рука просунулась в комнату, взяла за руку служанку и вытащила ее в коридор. В комнату вошел мужчина в шляпе. Это был Нюджент Дюбур.
Он остановился на том месте, где стояла служанка, взглянул на Луциллу, взглянул на брата, взглянул на меня.
Ни слова не вымолвил он. Вот стоит он перед другом, которого оклеветал, перед братом, которого обманул. Вот стоит он, устремив глаза на Луциллу, зная, что все кончено, что женщина, для которой он обесчестил себя, отнята у него навсегда. Вот стоит он в аду, который он сам себе приготовил, и молча переносит свои страдания.
При появлении брата Оскар встал и обнял Луциллу одной рукой. Теперь он сделал шаг к Нюдженту, все еще прижимая к себе свою невесту.
Я следовала за ним, не спуская глаз с его лица. Я теперь уже не опасалась за него. Доброе влияние Луциллы изгнало злого демона, поселившегося в нем. Внимательно, но без страха ожидала я того, что он сделает.
— Нюджент! — произнес Оскар тихо.
Нюджент опустил глаза и не ответил.
Луцилла, услышав это имя, мгновенно поняла, что случилось. Она содрогнулась от ужаса. Оскар передал ее мне и подошел к брату один. Лицо его обнаруживало борьбу любви и сочувствия с горем и стыдом. Я вспомнила свое свидание с ним, когда он рассказал мне о судебном деле и уверял меня, что Нюджент добрый гений его жизни.
Он подошел к брату. Естественно и ласково, как в былое время, он положил руку на плечо брата.
— Нюджент, — сказал он. — Тот же ли ты милый, дорогой брат, который спас меня от смертной казни и разделял потом мою тяжелую жизнь? Тот же ли ты славный, умный, благородный человек, которого я так любил, которым я так гордился?
Он замолчал и снял с брата шляпу. Заботливо и нежно откинул он со лба спутанные волосы брата. Голова Нюджента опустилась ниже. Лицо его исказилось, руки сжались, видимо, от воспоминаний, пробужденных в нем этим любящим голосом, этой ласковой рукой. Оскар дал ему время собраться с духом и обратился ко мне:
— Вы знаете Нюджента, — сказал он. — Помните, я говорил вам во время нашей первой встречи с вами, что Нюджент ангел? Вы сами видели, когда он приехал в Димчорч, как великодушно он помогал мне, как преданно хранил он мои тайны, каким истинным другом был он для меня. Взгляните на него, и вы почувствуете, как чувствую я, что мы не правильно поняли его, что мы были чудовищно несправедливы к нему.
Он обратился опять к Нюдженту.
— Я не смею сказать тебе, — продолжал он, — что я слышал о тебе, чему я поверил о тебе, какие небратские чувства я питал к тебе. Теперь, слава Богу, эти чувства прошли. Я вспоминаю о них, милый мой, когда смотрю на тебя, как о страшном сне. Могу ли я видеть тебя, Нюджент, и верить, что ты меня обманул? Чтобы ты мог быть негодяем, способным отнять у меня единственную женщину в мире, которая любит меня? Ты такой прекрасный и такой знаменитый, что можешь жениться на любой женщине! Этого быть не может! Ты как-нибудь неумышленно попал в неловкое положение. Оправдай себя. Нет! Позволь мне оправдать тебя. Ты не должен унижаться ни перед кем. Скажи мне, как ты действовал относительно Луциллы и меня, и предоставь мне оправдать тебя. Говори, Нюджент! Подними голову и научи меня, что должен я сказать.
Нюджент поднял голову и взглянул на Оскара.
Как ни искажено было его лицо, я заметила в глазах Нюджента что-то такое, что напомнило мне прошлое, то прошлое, когда он приехал к нам в Димчорч и говорил о своем «бедном Оскаре» нежным, спокойным тоном, пленившим меня. Я вспомнила и мое достопамятное вечернее свидание с ним в Броундоуне в день отъезда Оскара. Я вспомнила и признаки борьбы лучших сторон его натуры с искушением, и его раскаяние, тронувшее меня до слез, и усилие, которое он сделал в моем присутствии, чтобы загладить прошлые прегрешения, и его последнюю борьбу с преступною страстью, обуявшей его. Была ли натура, способная к такому раскаянию, совершенно испорченной натурой? Был ли человек, сделавший это усилие — последнее из многих, предшествовавших ему, непростительно виновен?
— Подождите! — шепнула я Луцилле, дрожавшей и плакавшей в моих объятиях. — Он еще заслужит нашу симпатию и наше прощение.
— Говори! — повторил Оскар. — Научи меня, что должен я сказать.
Нюджент вынул из своего кармана лист исписанной бумаги.
— Скажи, — отвечал он, — что я огласил в церкви твою свадьбу и ездил в Лондон, чтобы взять это для тебя.
Он протянул бумагу брату. То было брачное разрешение, взятое на имя Оскара.
— Будь счастлив, Оскар, — прибавил он. — Ты этого заслуживаешь.
Он обнял одною рукой брата, свободно и покровительственно, как в былое время. Рука его при этом коснулась бокового кармана сюртука Оскара. Прежде чем брат успел помешать ему, его ловкие пальцы открыли карман и вынули маленький пистолет с серебряной рукояткой собственной работы Оскара.
— Это было приготовлено для меня? — спросил он со слабой улыбкой. — Милый мой мальчик, у тебя не хватило бы на это духу, не правда ли?
Он поцеловал темную щеку Оскара и положил пистолет в свой карман.
— Рукоятка твоей работы, — сказал он. — Я сохраню пистолет на память о тебе. Возвратись в Броундоун, когда женишься. Я отправляюсь опять путешествовать. Ты услышишь обо мне прежде, чем я уеду из Англии. Да благословит тебя Бог, Оскар. Прощай.
Он отодвинул от себя брата бережно, но твердой рукой. Я с Луциллой хотела приблизиться к нему и заговорить с ним. Но что-то в его лице, что-то, смотревшее на меня из его мрачных глаз спокойным, твердым, решительным взглядом, остановило меня и вызвало предчувствие, что я не увижу его больше. Он подошел к двери, отворил ее, повернулся и, бросив прощальный взгляд на Луциллу, молча поклонился нам. Дверь за ним тихо затворилась. Пробыв в комнате только несколько минут, он покинул нас, и покинул навсегда.
Мы смотрели друг на друга, мы не могли говорить. Пустота, которую он оставил за собой, была ужасна. Я первая сдвинулась с места. Молча подвела я Луциллу к дивану и сделала знак Оскару подойти к ней.
Когда он подошел, я оставила их и пошла ожидать возвращения отца Луциллы, чтобы помешать ему войти к ним. После всего случившегося им надо было остаться одним.
Первое ощущение, вызванное тонким осязанием знакомого прикосновения Оскара, исчезло. Ум ее пришел в равновесие. Она отступила от Оскара и обратилась ко мне с вопросом, который, как знала я, должен был неизбежно последовать за соединением их рук.
— Что это значит?
Обличение вероломного поступка Нюджента, обнаружение роковой тайны Оскара, наконец, защита моего собственного поведения относительно ее — все это должно было заключаться в ответе на ее вопрос. Я открыла ей всю истину так осторожно, так деликатно, так снисходительно, как только могла. Как подействовал на нее этот удар, она не сказала мне ни тогда, ни после. Держа руку Оскара, спрятав лицо на груди Оскара, она выслушала мой рассказ с начала до конца, не прервав меня ни одним словом. По временам она вздрагивала, по временам тяжело вздыхала. Это было все. Только когда я кончила, только после продолжительного молчания, в продолжение которого Оскар и я глядели на нее с безмолвной тревогой, Луцилла медленно подняла голову и заговорила.
— Слава Богу, — сказала она с жаром, — слава Богу, что я слепа!
Таковы были ее первые слова. Они привели меня в ужас. Я вскрикнула и попросила взять эти слова назад.
Луцилла спокойно опустила голову на грудь Оскара.
— Для чего возьму я их назад? — спросила она. — Неужели вы думаете, что мне было бы приятно видеть Оскара таким безобразным, какой он теперь? Нет! Я желаю видеть его и вижу его таким, каким представило мне Оскара мое воображение в первые дни нашей любви. Слепота моя для меня счастье. Она возвратит мне мое прежнее восхитительное ощущение, когда я прикасаюсь к нему, она сохранила мне его любимый образ, единственный образ, который я хочу видеть неизменившимся и неизменным. Вы продолжаете думать, что мое счастье зависит от зрения. Я вспоминаю с ужасом о том, что выстрадала, когда обладала зрением, я всеми силами старалась забыть это время. О, как вы меня мало знаете! О, каким горем было бы для меня увидеть его, как вы его видите! Постарайтесь понять меня, и вы не будете говорить о моей утрате, вы будете говорить о моем приобретении.
— О вашем приобретении? — повторяла я. — Что же вы приобрели?
— Счастье. — отвечала она. — Моя жизнь заключается в моей любви. Моя любовь заключается в моей слепоте.
Вот вся история ее жизни в нескольких словах.
Если бы вы видели ее сияющее лицо, когда Луцилла подняла его, опять увлекшись разговором, если бы вы вспомнили (как вспомнила я) об утрате, которой она должна была неизбежно заплатить за восстановление зрения, как ответили бы вы ей? Очень возможно, что вы поступили бы так, как поступила я, то есть скромно сознались бы, что она лучше вас знает, какие условия ей необходимы для счастья, и не ответили бы ей ничего.
Я оставила Оскара и Луциллу говорить друг с другом и начала ходить по комнате, раздумывая, как нам действовать дальше.
Решить это было нелегко. Из слов Луциллы я поняла, что Нюджент твердо довел свою жестокую мистификацию до конца. Он солгал, объявив свой брак в церкви на имя Оскара, он поехал в Лондон взять брачное разрешение также на имя своего брата. Это было все, что я знала.
Пока я все еще раздумывала, Луцилла разрубила гордиев узел.
— Что же мы ждем здесь? — спросила она. — Уедем, чтоб никогда не возвращаться в это ненавистное место.
В ту самую минуту, как она встала, послышался тихий стук в дверь.
Я ответила. Вошла женщина, которая привела Луциллу в гостиницу. Она как будто боялась отойти далеко от двери. Стоя у самого порога, женщина взглянула с беспокойством на Луциллу и сказала:
— Могу я поговорить с вами, мисс?
— Вы можете говорить, что угодно при этой даме и при этом джентльмене, — отвечала Луцилла. — Что такое?
— Боюсь, что за нами следят, мисс.
— Следят? Кто?
— Горничная барыни. Несколько минут назад она заглянула в гостиницу и поспешно побежала домой. Но это еще не самое худшее.
— Что же еще случилось?
— Мы ошиблись, — сказала служанка. — Есть лондонский поезд, которого мы не заметили в расписании. Я слышала, что он пришел четверть часа тому назад. Пожалуйста, пойдемте домой, мисс. Я боюсь, что нас отыщут.
— Вы можете идти домой хоть сейчас, Джен, — ответила Луцилла.
— Одна?
— Да. Благодарю вас, что вы привели меня сюда. Я здесь останусь.
Лишь только Луцилла уселась между мной и Оскаром, дверь тихо отворилась. Длинная, худая, дрожащая рука просунулась в комнату, взяла за руку служанку и вытащила ее в коридор. В комнату вошел мужчина в шляпе. Это был Нюджент Дюбур.
Он остановился на том месте, где стояла служанка, взглянул на Луциллу, взглянул на брата, взглянул на меня.
Ни слова не вымолвил он. Вот стоит он перед другом, которого оклеветал, перед братом, которого обманул. Вот стоит он, устремив глаза на Луциллу, зная, что все кончено, что женщина, для которой он обесчестил себя, отнята у него навсегда. Вот стоит он в аду, который он сам себе приготовил, и молча переносит свои страдания.
При появлении брата Оскар встал и обнял Луциллу одной рукой. Теперь он сделал шаг к Нюдженту, все еще прижимая к себе свою невесту.
Я следовала за ним, не спуская глаз с его лица. Я теперь уже не опасалась за него. Доброе влияние Луциллы изгнало злого демона, поселившегося в нем. Внимательно, но без страха ожидала я того, что он сделает.
— Нюджент! — произнес Оскар тихо.
Нюджент опустил глаза и не ответил.
Луцилла, услышав это имя, мгновенно поняла, что случилось. Она содрогнулась от ужаса. Оскар передал ее мне и подошел к брату один. Лицо его обнаруживало борьбу любви и сочувствия с горем и стыдом. Я вспомнила свое свидание с ним, когда он рассказал мне о судебном деле и уверял меня, что Нюджент добрый гений его жизни.
Он подошел к брату. Естественно и ласково, как в былое время, он положил руку на плечо брата.
— Нюджент, — сказал он. — Тот же ли ты милый, дорогой брат, который спас меня от смертной казни и разделял потом мою тяжелую жизнь? Тот же ли ты славный, умный, благородный человек, которого я так любил, которым я так гордился?
Он замолчал и снял с брата шляпу. Заботливо и нежно откинул он со лба спутанные волосы брата. Голова Нюджента опустилась ниже. Лицо его исказилось, руки сжались, видимо, от воспоминаний, пробужденных в нем этим любящим голосом, этой ласковой рукой. Оскар дал ему время собраться с духом и обратился ко мне:
— Вы знаете Нюджента, — сказал он. — Помните, я говорил вам во время нашей первой встречи с вами, что Нюджент ангел? Вы сами видели, когда он приехал в Димчорч, как великодушно он помогал мне, как преданно хранил он мои тайны, каким истинным другом был он для меня. Взгляните на него, и вы почувствуете, как чувствую я, что мы не правильно поняли его, что мы были чудовищно несправедливы к нему.
Он обратился опять к Нюдженту.
— Я не смею сказать тебе, — продолжал он, — что я слышал о тебе, чему я поверил о тебе, какие небратские чувства я питал к тебе. Теперь, слава Богу, эти чувства прошли. Я вспоминаю о них, милый мой, когда смотрю на тебя, как о страшном сне. Могу ли я видеть тебя, Нюджент, и верить, что ты меня обманул? Чтобы ты мог быть негодяем, способным отнять у меня единственную женщину в мире, которая любит меня? Ты такой прекрасный и такой знаменитый, что можешь жениться на любой женщине! Этого быть не может! Ты как-нибудь неумышленно попал в неловкое положение. Оправдай себя. Нет! Позволь мне оправдать тебя. Ты не должен унижаться ни перед кем. Скажи мне, как ты действовал относительно Луциллы и меня, и предоставь мне оправдать тебя. Говори, Нюджент! Подними голову и научи меня, что должен я сказать.
Нюджент поднял голову и взглянул на Оскара.
Как ни искажено было его лицо, я заметила в глазах Нюджента что-то такое, что напомнило мне прошлое, то прошлое, когда он приехал к нам в Димчорч и говорил о своем «бедном Оскаре» нежным, спокойным тоном, пленившим меня. Я вспомнила и мое достопамятное вечернее свидание с ним в Броундоуне в день отъезда Оскара. Я вспомнила и признаки борьбы лучших сторон его натуры с искушением, и его раскаяние, тронувшее меня до слез, и усилие, которое он сделал в моем присутствии, чтобы загладить прошлые прегрешения, и его последнюю борьбу с преступною страстью, обуявшей его. Была ли натура, способная к такому раскаянию, совершенно испорченной натурой? Был ли человек, сделавший это усилие — последнее из многих, предшествовавших ему, непростительно виновен?
— Подождите! — шепнула я Луцилле, дрожавшей и плакавшей в моих объятиях. — Он еще заслужит нашу симпатию и наше прощение.
— Говори! — повторил Оскар. — Научи меня, что должен я сказать.
Нюджент вынул из своего кармана лист исписанной бумаги.
— Скажи, — отвечал он, — что я огласил в церкви твою свадьбу и ездил в Лондон, чтобы взять это для тебя.
Он протянул бумагу брату. То было брачное разрешение, взятое на имя Оскара.
— Будь счастлив, Оскар, — прибавил он. — Ты этого заслуживаешь.
Он обнял одною рукой брата, свободно и покровительственно, как в былое время. Рука его при этом коснулась бокового кармана сюртука Оскара. Прежде чем брат успел помешать ему, его ловкие пальцы открыли карман и вынули маленький пистолет с серебряной рукояткой собственной работы Оскара.
— Это было приготовлено для меня? — спросил он со слабой улыбкой. — Милый мой мальчик, у тебя не хватило бы на это духу, не правда ли?
Он поцеловал темную щеку Оскара и положил пистолет в свой карман.
— Рукоятка твоей работы, — сказал он. — Я сохраню пистолет на память о тебе. Возвратись в Броундоун, когда женишься. Я отправляюсь опять путешествовать. Ты услышишь обо мне прежде, чем я уеду из Англии. Да благословит тебя Бог, Оскар. Прощай.
Он отодвинул от себя брата бережно, но твердой рукой. Я с Луциллой хотела приблизиться к нему и заговорить с ним. Но что-то в его лице, что-то, смотревшее на меня из его мрачных глаз спокойным, твердым, решительным взглядом, остановило меня и вызвало предчувствие, что я не увижу его больше. Он подошел к двери, отворил ее, повернулся и, бросив прощальный взгляд на Луциллу, молча поклонился нам. Дверь за ним тихо затворилась. Пробыв в комнате только несколько минут, он покинул нас, и покинул навсегда.
Мы смотрели друг на друга, мы не могли говорить. Пустота, которую он оставил за собой, была ужасна. Я первая сдвинулась с места. Молча подвела я Луциллу к дивану и сделала знак Оскару подойти к ней.
Когда он подошел, я оставила их и пошла ожидать возвращения отца Луциллы, чтобы помешать ему войти к ним. После всего случившегося им надо было остаться одним.
Эпилог
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА МАДАМ ПРАТОЛУНГО
Прошло двенадцать лет со времени происшествий, описанных на этих страницах. Я сижу у своего письменного стола и гляжу устало на исписанные листы, спрашивая себя, не надо ли прибавить еще что-нибудь.
Надо прибавить кое-что, но немного.
Сначала об Оскаре и Луцилле. Через два дня после того, как они встретились снова в Сиденгаме, они были обвенчаны в тамошней церкви. Скучная была свадьба. Один мистер Финч был в духе. Мы расстались в Лондоне. Молодые поехали в Броундоун, мистер Финч остался дня на два в городе, чтобы навестить некоторых друзей. Я отправилась за границу, выполняя обещание проводить моего отца из Марселя в Париж.
Сколько мне помнится, я пробыла за границей две недели. В течение этого времени получала добрые письма из Броундоуна. В одном из них говорилось, что Оскар получил известие от брата.
Письмо Нюджента, написанное в Ливерпуле за два часа до его отъезда в Америку, было недлинным. Он узнал о новой экспедиции в арктические страны, предпринимаемой в Соединенных Штатах и имеющей целью открыть свободное от льдов полярное море предположительно между Шпицбергеном и Новой Землей. Ему тотчас же пришло в голову, что эта экспедиция даст возможность ландшафтному живописцу изучить совершенно новую область величественнейших красот природы. Он решил присоединиться к экспедиции и достал нужные для этого деньги, продав все свои ценные вещи и книги. Если этих денег будет мало, он намеревался обратиться к Оскару. Во всяком случае, он обещал уведомить о себе прежде, чем экспедиция отправится в путь, и посылал своему брату и своей снохе дружеское прощание. Когда я впоследствии прочла сама это письмо, я не нашла в нем ни малейшего намека на прошлое и никакого известия о здоровье и состоянии духа автора.
Я возвратилась в нашу уединенную Соутдоунскую деревушку и поселилась в комнате, которую Луцилла сама приготовила для меня.
Молодую пару я застала спокойной и счастливой. Отсутствие Нюджента по временам, как я подозреваю, наводило грусть на них, как и на меня. Этому же обстоятельству я приписываю то, что Луцилла показалась мне менее уравновешенной, чем была в свои девические дни. Впрочем, мое присутствие помогло ей стать опять самой собой, а посещение Гроссе, последовавшее вскоре за моим возвращением, поддержало мое благотворное влияние.
Лишь только подагра позволила ему встать на ноги, он явился в Броундоун со своими инструментами, намереваясь сделать новую операцию на глаза Луциллы.
— Если бы моя операция не удалась, — сказал он, — я оставил бы вас в покое. Но моя операция удалась вполне. Вы сами испортили все дело, не умея обращаться со своими милыми новыми глазами, которые я вам возвратил.
Этими словами он старался убедить ее позволить ему сделать новую операцию. Луцилла отказалась наотрез, и спор, завязавшийся по этому поводу, доставил ей большое развлечение.
Надо прибавить кое-что, но немного.
Сначала об Оскаре и Луцилле. Через два дня после того, как они встретились снова в Сиденгаме, они были обвенчаны в тамошней церкви. Скучная была свадьба. Один мистер Финч был в духе. Мы расстались в Лондоне. Молодые поехали в Броундоун, мистер Финч остался дня на два в городе, чтобы навестить некоторых друзей. Я отправилась за границу, выполняя обещание проводить моего отца из Марселя в Париж.
Сколько мне помнится, я пробыла за границей две недели. В течение этого времени получала добрые письма из Броундоуна. В одном из них говорилось, что Оскар получил известие от брата.
Письмо Нюджента, написанное в Ливерпуле за два часа до его отъезда в Америку, было недлинным. Он узнал о новой экспедиции в арктические страны, предпринимаемой в Соединенных Штатах и имеющей целью открыть свободное от льдов полярное море предположительно между Шпицбергеном и Новой Землей. Ему тотчас же пришло в голову, что эта экспедиция даст возможность ландшафтному живописцу изучить совершенно новую область величественнейших красот природы. Он решил присоединиться к экспедиции и достал нужные для этого деньги, продав все свои ценные вещи и книги. Если этих денег будет мало, он намеревался обратиться к Оскару. Во всяком случае, он обещал уведомить о себе прежде, чем экспедиция отправится в путь, и посылал своему брату и своей снохе дружеское прощание. Когда я впоследствии прочла сама это письмо, я не нашла в нем ни малейшего намека на прошлое и никакого известия о здоровье и состоянии духа автора.
Я возвратилась в нашу уединенную Соутдоунскую деревушку и поселилась в комнате, которую Луцилла сама приготовила для меня.
Молодую пару я застала спокойной и счастливой. Отсутствие Нюджента по временам, как я подозреваю, наводило грусть на них, как и на меня. Этому же обстоятельству я приписываю то, что Луцилла показалась мне менее уравновешенной, чем была в свои девические дни. Впрочем, мое присутствие помогло ей стать опять самой собой, а посещение Гроссе, последовавшее вскоре за моим возвращением, поддержало мое благотворное влияние.
Лишь только подагра позволила ему встать на ноги, он явился в Броундоун со своими инструментами, намереваясь сделать новую операцию на глаза Луциллы.
— Если бы моя операция не удалась, — сказал он, — я оставил бы вас в покое. Но моя операция удалась вполне. Вы сами испортили все дело, не умея обращаться со своими милыми новыми глазами, которые я вам возвратил.
Этими словами он старался убедить ее позволить ему сделать новую операцию. Луцилла отказалась наотрез, и спор, завязавшийся по этому поводу, доставил ей большое развлечение.