Страница:
Тут она вдруг остановилась, не по недостатку слов, а за неимением слушательницы.
Леди Джэнет даже не делала вид, будто слушает ее.
Леди Джэнет, с подчеркнутой неучтивостью, совершенно чуждой ее привычкам, спокойно убирала разные бумаги, разбросанные по столу. Некоторые она связывала шнурками, некоторые клала под пресс-папье, некоторые в ящички японского шкапика — занимаясь с удовольствием своим занятием и не обращая никакого внимания на присутствие в комнате другого лица. Она подняла глаза от бумаг, которые держала в обеих руках, когда Грэс остановилась, и спросила спокойно:
— Вы кончили?
— Разве, ваше сиятельство, послав за мной, имели намерение умышленно оказать мне грубость? — сердито возразила Грэс.
— Я имела намерение, послав за вами, сказать вам кое-что, как только вы дадите мне на это возможность.
Непроницаемое спокойствие этого ответа чрезвычайно изумило Грэс. У нее не было наготове возражения. Вне себя от изумления, она ждала молча, устремив глаза на хозяйку дома.
Леди Джэнет положила бумаги и спокойно уселась на своем кресле, приготовляясь со своей стороны начать разговор.
— То немногое, что я желаю сказать вам, — начала она, — может заключаться в одном вопросе. Справедливо ли я предполагаю, что у вас нет занятий в настоящее время и что небольшое денежное пособие (деликатно предложенное) будет для вас очень кстати?
— Вы намерены оскорбить меня, леди Джэнет?
— Конечно, нет, я намерена задать вам вопрос.
— Ваш вопрос есть оскорбление.
— Мой вопрос есть ласка, если вы только поймете его настоящее значение. Я жалею, что вы не поняли его. Я даже не возлагаю на вас ответственности за нарушение приличий общежития, которое вы сделали с тех пор, как находитесь в этой комнате. Я искренно желаю оказать вам услугу, а вы отвергаете мою предупредительность. Мне очень жаль. Оставим этот разговор.
Сказав эти слова чрезвычайно спокойно, леди Джэнет продолжала убирать свои бумаги и опять стала безразлична к присутствию второго лица в комнате.
Грэс раскрыла рот, чтобы отвечать с необузданным раздражением рассерженной женщины, но передумала и удержалась. Она видела ясно, что с леди Джэнет Рой запальчивость бесполезна. Ее возраст и общественное положение были достаточны сами по себе для того, чтобы не допускать никакой запальчивости. Грэс, очевидно, знала это и решилась обращаться с неприятельницей с равнодушной вежливостью. Это был единственный способ, который она могла усвоить себе при сложившихся обстоятельствах.
— Если я сказала что-нибудь опрометчиво, я прошу извинения у вашего сиятельства, — начала она. — Могу я спросить: единственно ли для того, чтобы узнать о моих денежных делах, и для того, чтобы помочь мне, послали вы за мною?
— Единственно для того, — ответила леди Джэнет.
— Вы ничего мне не скажете о Мерси Мерик?
— Решительно ничего. Мне надоело слышать о Мерси Мерик. Желаете вы меня спросить еще о чем-нибудь?
— Я спрошу вас об одном.
— Да?
— Я хочу спросить ваше сиятельство, намерены ли вы признать меня в присутствии ваших домашних как дочь покойного полковника Розбери.
— Я уже признала вас как девицу в затруднительных обстоятельствах, имеющую особые права на мое внимание и снисхождение. Если вы желаете, чтоб я повторила эти слова в присутствии слуг (как это ни нелепо), я готова исполнить вашу просьбу.
Раздражение Грэс начало одолевать ее благоразумные намерения.
— Леди Джэнет, — сказала она, — это не годится. Я должна просить вас выразиться яснее. Вы говорите о моих особенных правах на ваше снисхождение. Какие права подразумеваете вы?
— Будет тягостно для нас обеих, если мы войдем в подробности, — отвечала леди Джэнет. — Пожалуйста, не будем входить в подробности.
— Я настаиваю на этом.
— Пожалуйста, не настаивайте.
Грэс оставалась глуха к этому увещанию.
— Я прямо спрашиваю вас, — продолжала она, — признаете ли вы, что были обмануты искательницей приключений, которая выдала себя за меня? Намерены ли вы возвратить мне мое настоящее положение в этом доме?
Леди Джэнет опять начала убирать свои бумаги.
— Ваше сиятельство не желаете выслушать меня?
Леди Джэнет подняла глаза от бумаг с прежним бесстрастием.
— Если вы настойчиво возвращаетесь к вашей обманчивой мечте, — сказала она, — вы принудите меня настойчиво возвращаться к моим бумагам.
— Какая это обманчивая мечта, позвольте спросить?
— Ваша обманчивая мечта выражается в вопросе, который вы сейчас задали мне. Ваша обманчивая мечта дает вам право на мое снисхождение. Никакие ваши слова и поступки не поколеблют моего снисхождения. Когда я нашла вас в столовой, я поступила очень неприлично, я вышла из себя. Я сделала хуже: я была так сумасбродна и неблагоразумна, что послала за полицейским. Я должна загладить перед вами (принимая во внимание ваш недуг) то, что поступила с вами таким жестоким образом. Я предложила вам свой будуар, чтобы отчасти загладить это. Я послала за вами в надежде, что вы позволите мне помочь вам, тоже для того, чтобы отчасти загладить это. Вы можете грубо поступать со мною, вы можете говорить в оскорбительных выражениях о моей приемной дочери, я всему покорюсь, чтобы отчасти загладить свой поступок. Пока вы не будете говорить об одном тягостном предмете, я буду слушать вас с величайшим удовольствием. Когда вы вернетесь к этому предмету, я вернусь к моим бумагам.
Грэс посмотрела на леди Джэнет со злой улыбкой.
— Я начинаю понимать ваше сиятельство, — сказала она, — вам стыдно сознаться, что вы были грубо обмануты. Разумеется, вам остается только не признавать ничего случившегося. Пожалуйста, рассчитывайте на мое снисхождение. Я вовсе не обижаюсь — мне только смешно. Не каждый день знатная дама выставляет себя в подобном положении перед такой неизвестной женщиной, как я. Ваше человеколюбивое внимание ко мне начинается, кажется, с того времени, когда ваша приемная дочь подала вам пример, отослав полицейского?
Спокойствие леди Джэнет выдержало даже и это нападение. Она серьезно приняла вопрос Грэс, как искренно сделанный ей.
— Я вовсе не удивляюсь, — сказала она, — что вмешательство моей приемной дочери перетолковано не так. Ей следовало предупредить меня, прежде чем она вмешалась. Но у нее есть недостаток — она слишком поддается первому впечатлению. Я никогда в жизни не встречала женщины с таким горячим сердцем, как она. Вечно внимательна к другим, вечно забывает о себе! Одно появление полицейского поставило вас в положение, возбудившее ее сострадание, и ее впечатлительность увлекла ее по обыкновению.
Это виновата одна я! Одна я!
Грэс опять переменила тон. У нее хватило настолько проницательности, чтобы заметить, что леди Джэнет способна сражаться с нею ее собственным оружием.
— Довольно об этом, — сказала она. — Пора говорить серьезно. Ваша приемная дочь (как вы ее называете) — Мерси Мерик, и вы это знаете.
Леди Джэнет вернулась к своим бумагам.
— Я Грэс Розбери, имя которой она украла, и вы это знаете.
Леди Джэнет продолжала разбирать свои бумаги. Грэс встала.
— Я принимаю ваше молчание, леди Джэнет, — сказала она, — как признание вашего умышленного намерения скрыть истину. Вы, очевидно, решили считать искательницу приключений настоящей Грэс Розбери и не совеститесь идти наперекор последствиям этого поступка, заявляя мне в лицо, будто я помешана. Я не позволю таким образом бесстыдно украсть у меня мои права. Вы опять услышите обо мне, миледи, когда канадская почта прибудет в Англию.
Она пошла к двери. На этот раз леди Джэнет отвечала так скоро и так ясно, как только можно было пожелать.
— Я не приму ваших писем, — сказала она.
Грэс сделала назад несколько шагов с угрожающим видом.
— Мои письма будут подкреплены свидетелями, — продолжала она.
— Я не приму ваших свидетелей.
— Не примете, так вам же будет хуже. Я обращусь к закону.
Леди Джэнет улыбнулась.
— Не стану уверять, что я очень сведуща в этом отношении, — сказала она, — но я буду очень удивлена, если узнаю, что вы имеете надо мной какие-нибудь права, подкрепляемые законом. Положим, однако, что вы можете обратиться к закону. Вы знаете так же хорошо, как и я, что единственный двигатель в этом случае — деньги. Я богата, никакие издержки не будут значить для меня ничего. Могу я вас спросить, в таком ли положении находитесь вы?
Этот вопрос заставил Грэс замолчать. Денежных средств У нее решительно не было никаких. Ее единственные друзья находились в Канаде. После того; что она сказала Джулиану Грэю в будуаре, ей бесполезно было обращаться к его сочувствию. Словом, в денежном отношении она была решительно неспособна удовлетворить свои мстительные стремления. И хозяйка Мэбльторна прекрасно знала это.
Леди Джэнет указала на пустой стул.
— Не сесть ли вам опять? — предложила она. — Разговор наш вернул нас к тому вопросу, который я задала вам когда вы вошли в эту комнату. Вместо того, чтоб угрожать мне законом, не лучше ли вам позволить мне помочь вам? Я имею привычку помогать дамам в затруднительных обстоятельствах, и никто не знает этого, кроме моего управляющего, который ведет счета, и меня. Еще раз позвольте мне спросить, не кстати ли будет для вас небольшая (деликатно предложенная) денежная помощь?
Грэс медленно вернулась к стулу, с которого встала. Она стояла возле него, ухватившись одной рукой за верхнюю перекладину и с насмешливой проницательностью устремив взгляд на лицо леди Джэнет.
— Наконец ваше сиятельство высказываетесь, — сказала она. — Вы предлагаете мне деньги за молчание!
— Вы заставите меня вернуться к своим бумагам, — возразила леди Джэнет. — Как вы упрямы!
Грэс крепче ухватилась за перекладину стула. Без свидетелей, без средств, даже без прибежища, по милости ее собственных грубых жестокостей в словах и поступках к сочувствию других, она почувствовала свое одиночество и беспомощность с безумным отчаянием в эту решительную минуту. Женщина с более тонкой натурой немедленно вышла бы из комнаты. Низкая, жестокая и ограниченная душа Грэс заставила ее поступить совершенно другим образом. Подлое мщение, которому леди Джэнет добровольно подвергла себя, находилось у Грэс под рукой.
«Пока, — подумала она, — есть только один способ посчитаться с вашим сиятельством. Я буду стоить вам как можно дороже».
— Пожалуйста, — имейте ко мне некоторое снисхождение, — сказала она, — я не упряма, я только немножко неловка в состязании со смелостью знатной дамы. Я исправлюсь, напрактиковавшись. К моему прискорбию, мне очень хорошо известно, что я говорю на простом английском языке. Позвольте мне отказаться от него и заменить его вашим. Какую сумму ваше сиятельство (деликатно) приготовились предложить мне?
Леди Джэнет выдвинула ящик и вынула книжечку с чеками.
Наконец настала минута успокоения! Единственный вопрос, оставшийся теперь, состоял в определении суммы. Леди Джэнет подумала. Величина суммы (по ее мнению) зависела от совести. Ее любовь к Мерси и отвращение к Грэс, ужас при мысли, что ее любимица будет унижена, ее привязанность осквернена публичной оглаской, заставили ее, этого оспаривать было нельзя, жестоко угрожать оскорбленной женщине. Как ни ненавистна была Грэс Розбери, ее отец поручил ее в свои последние минуты заботам леди Джэнет с полного ее согласия. Если б не Мерси, Грэс была бы принята в Мэбльторне как компаньонка леди Джэнет и получала бы жалованье сто фунтов в год. С другой стороны, надолго ли (с таким характером) осталась бы Грэс служить своей покровительнице? Ей, вероятно, было бы отказано через несколько недель, с годовым жалованьем в вознаграждение и с рекомендацией на какое-нибудь приличное место. Какое будет теперь справедливое вознаграждение? Леди Джэнет решила, что жалованье за пять лет и помощь вперед, если окажется необходимо, будут достаточным воспоминанием о правах покойного полковника Розбери и щедрым денежным вознаграждением за то суровое обращение, которое Грэс вынесла от нее. В то же время и для большего успокоения своей совести леди Джэнет решила узнать, какую сумму сама Грэс сочтет достаточной, просто заставить саму Грэс предложить условия.
— Мне невозможно сделать вам предложение, — сказала она, — по той причине, что ваша потребность в деньгах зависит по большей части от ваших будущих планов. А мне совершенно неизвестны ваши будущие планы.
— Может быть, ваше сиятельство будете так добры, что посоветуете мне, — с иронией сказала Грэс.
— Я не могу дать вам совет, — ответила леди Джэнет, — я могу только предположить, что едва ли вы останетесь в Англии, где у вас нет друзей. Обратитесь вы к закону или нет, вам непременно нужно иметь личные общения с вашими друзьями в Канаде. Права я?
Грэс была настолько догадлива, что поняла значение этих слов. Растолковать этот ответ можно было следующим образом:
«Если вы возьмете денежное вознаграждение, вы обязаны не оставаться в Англии и не досаждать мне».
— Ваше сиятельство совершенно правы, — сказала Грэс, — я, конечно, не останусь в Англии. Я посоветуюсь с моими друзьями и…
«Обращусь к закону, если смогу, на твои же собственные деньги», — прибавила она мысленно.
— Вы вернетесь в Канаду, — продолжала леди Джэнет, — и, вероятно, сначала у вас там будет мало средств к жизни. Принимая это в соображение, в какую сумму вы определите денежную помощь, которая будет вам нужна?
— Могу я рассчитывать, что ваше сиятельство будете так добры и поправите мой расчет, если он окажется неверен? — невинно спросила Грэс.
Тут опять слова, истолкованные надлежащим образом, имели свое особенное значение: «Я продаю себя на аукционе, и моя оценка будет приноровлена к самой высокой цене, какую ваше сиятельство дадите».
Прекрасно поняв это условие, леди Джэнет поклонилась и ждала с серьезным видом.
Грэс со своей стороны важно начала:
— Я боюсь, что мне понадобится более ста фунтов.
Леди Джэнет надбавила в первый раз.
— Я тоже так думаю.
— Может быть, более двухсот?
Леди Джэнет надбавила во второй раз.
— Вероятно.
— Более трехсот? Четырехсот? Пятисот?
Леди Джэнет надбавила самую высокую свою цену.
— Пятисот фунтов будет достаточно, — сказала она.
Невольно выступивший румянец на лице Грэс обнаружил ее непреодолимое волнение. С самого раннего детства она привыкла старательно рассчитывать каждый шиллинг. Она знала, что у отца ее (обремененного долгами) никогда не бывало более пяти золотых соверенов. Она жила и росла в удушливой атмосфере благородной бедности. Было что-то ужасное в жадном выражении ее глаз, когда они наблюдали за леди Джэнет, все еще не веря, намерена ли она подарить ей пятьсот фунтов стерлингов одним росчерком своего пера.
Леди Джэнет выписала чек в несколько секунд и передвинула его через стол.
Жадные глаза Грэс пожирали золотую строчку: «Заплатить мне или предъявителю пятьсот фунтов» и проверили подпись: «Джэнет Рой». Когда она удостоверилась, что может взять деньги, когда захочет, врожденная низость ее натуры тотчас проявила себя. Она покачала головой и оставила чек на столе с притворным видом, будто ей все равно, взять его или нет.
— Ваше сиятельство не предполагаете, что я так и схвачу ваш чек?
Леди Джэнет откинулась на спинку своего кресла и закрыла глаза. Ей было противно смотреть на Грэс Розбери. Ее воображение тотчас наполнилось образом Мерси. Она жаждала насытить свое зрение опять этой величественной красотой, наполнить свой слух мелодией этого кроткого голоса.
— Мне нужно время, чтобы подумать из собственного уважения к самой себе, — продолжала Грэс.
Леди Джэнет устало кивнула головой в знак согласия на предоставление требуемого времени.
— Будуар вашего сиятельства, я полагаю, все еще в моем распоряжении?
Леди Джэнет молча отдала свой будуар.
— А слуги вашего сиятельства к моим услугам, если будут мне нужны?
Леди Джэнет закрыла глаза.
— Вся прислуга к вашим услугам! — в бешенстве воскликнула она. — Оставьте меня!
Грэс вовсе не обиделась. Она даже обрадовалась — она почувствовала некоторое торжество при мысли, что довела леди Джэнет до нервной вспышки. Она настояла на другом условии.
— В случае, если я решусь принять чек, — сказала она, — я не могу из уважения к самой себе допустить, чтобы он был отдан мне не иначе, как в конверте. Ваше сиятельство, будьте так добры (если это окажется нужным) прислать мне его в конверте. Прощайте!
Она пошла к двери, осматриваясь во все стороны с видом явного неодобрения драгоценных сокровищ искусства, украшавших стены. Глаза ее немедленно опустились на ковер (рисунок знаменитого французского живописца), как будто ее ноги снисходительно ступали по нему. Смелость, с какой она вошла в комнату, была довольно заметна. Она не значила ничего в сравнении с той дерзостью, с какой она вышла. Как только дверь затворилась за ней, леди Джэнет встала. Не обращая внимания на зимний холод, она раскрыла настежь окно.
— Фуй! — воскликнула она, трепеща от отвращения. — Даже воздух этой комнаты заражен ею!
Она вернулась к своему креслу. Расположение ее духа изменилось, когда она села, — ее сердце опять устремилось к Мерси.
— О, мой ангел! — прошептала она. — Как я унизила себя — все для тебя!
Горечь воспоминаний была нестерпима. Врожденная сила натуры этой женщины вызывала у нее вспышку гнева и отчаяния.
— Что она ни сделала бы, а эта тварь заслуживает этого! Ни одна живая душа в этом доме не скажет, что она обманула меня. Она не обманула меня — она любит меня! Какое мне дело, свое настоящее имя или нет сказала она мне? Она отдала мне свое настоящее сердце. Какое право имел Джулиан играть ее чувствами и заглядывать в ее тайны? Мое бедное, искушаемое, измученное дитя! Я не хочу слышать ее признания. Ни слова не скажет она ни одной живой душе. Я хозяйка — я сейчас это запрещу!
Она схватила лист почтовой бумаги, заколебалась и бросила его на стол.
"Почему мне не послать за моей любимицей? — думала она. — Зачем писать? "
Она опять заколебалась, но все же оставила эту мысль.
"Нет! Я не могу положиться на себя! Я еще не смею видеться с нею! "
Она опять взяла листок и написала свою вторую записку к Мерси. На этот раз письмо начиналось с обычной нежностью.
"Милое дитя!
Я имела время подумать и успокоиться немножко после того, как писала к вам, прося отложить объяснение, которое вы обещали мне. Я уже поняла (и ценю) причины, заставившие вас вмешаться, и теперь прошу вас совершенно оставить объяснение. Я уверена, что будет тягостно для вас (по причинам, которых я не желаю разузнавать) представить ту особу, о которой вы говорили, и, как вам уже известно, мне самой надоело слышать о ней. Кроме того, теперь нет никакой надобности для вас объяснять что бы то ни было. Незнакомка, посещения которой так тяготили и тревожили нас, не будет больше вас беспокоить. Она уезжает из Англии добровольно после разговора со мной, который совершенно успокоил и удовлетворил ее. Ни слова более, душа моя, ни мне, ни моему племяннику, ни кому бы то ни было на свете о том, что случилось сегодня в столовой. Когда мы встретимся, пусть будет решено между нами, что прошлое отныне и навсегда будет предано забвению. Это не только горячая просьба — это, если необходимо, положительное приказание вашей матери и друга.
Джэнет Рой.
Р.S. Я найду случай (прежде чем вы выйдете из вашей комнаты) поговорить отдельно с моим племянником и Орасом Голмкрофтом. Вам нечего приходить в замешательство, когда вы встретитесь с ними. Я не буду просить вас отвечать письменно на мою записку. Скажите да горничной, которая принесет ее вам, и я буду знать, что мы понимаем друг друга".
Запечатав конверт, в который были вложены эти строки, леди Джэнет адресовала их по обыкновению: «Мисс Грэс Розбери». Она только что встала, чтобы позвонить в колокольчик, когда горничная пришла с поручением из будуара. Голос и лицо этой женщины ясно показывали, что Грэс выказала пред ней, так же как и пред госпожой ее, свою дерзкую самоуверенность.
— Миледи, эта дама внизу желает…
Леди Джэнет, презрительно нахмурившись, перебила:
— Я знаю, чего эта дама желает. Она прислала за письмом?
— Да, миледи.
— Еще что?
— Она послала одного из слуг за кебом. Если б ваше сиятельство слышали, как она говорила с ним!
Леди Джэнет сделала знак, что она не хочет слышать. Она тотчас вложила чек в конверт без адреса.
— Отнесите это к ней, — сказала она, — а потом вернитесь ко мне.
Оставив без внимания Грэс Розбери, леди Джэнет сидела с письмом к Мерси в руках, думая о своем положении и об усилиях, которых она еще потребует от нее. Когда она следовала за течением этих мыслей, ей вдруг пришло в голову, что случай может свести Ораса и Мерси каждую минуту и что в настоящем расположении духа Орас, наверно, будет требовать того самого объяснения, которое так важно было для нее не допустить. Опасение этого несчастья полностью овладело ею, когда горничная вернулась.
— Где мистер Орас Голмкрофт? — спросила она, как только эта женщина вошла в комнату.
— Я видела, как он отворил дверь библиотеки, миледи, сейчас, когда я шла наверх.
— Он был один?
— Один, миледи.
— Ступайте к нему и скажите, что я желаю видеть его сейчас же.
Горничная ушла во второй раз. Леди Джэнет тревожно встала и заперла отворенное окно. Ее нетерпеливое желание остановить Ораса до того овладело ею, что она вышла из комнаты и встретила женщину в коридоре, когда та возвращалась. Выслушав извинение Ораса, она тотчас послала ее к нему снова.
— Скажите, что он принудит меня прийти к нему, если не захочет прийти ко мне. Постойте! — прибавила она, вспомнив неотданное письмо. — Пришлите сюда горничную мисс Розбери, она мне нужна.
Оставшись опять одна, леди Джэнет раза два прошлась по коридору, потом вдруг ей надоело смотреть на него, и она вернулась в свою комнату. Обе горничные пришли вместе. Одна, доложив о послушании Ораса, была отпущена. Другая отослана в комнату Мерси с письмом леди Джэнет. Минуты через две посланная опять явилась с известием, что она нашла комнату пустой.
— Знаете вы, где мисс Розбери?
— Нет, миледи.
Леди Джэнет подумала с минуту. Если Орас явится без замедления, то, разумеется, ей удалось отвлечь его от Мерси. Если его появление подозрительно задержится, она решилась сама пойти отыскивать Мерси в приемных комнатах на нижнем этаже дома.
— Что вы сделали с письмом? — спросила она.
— Я его оставила на столе мисс Розбери, миледи.
— Очень хорошо. Не уходите далеко, может быть, я позвоню если вы мне понадобитесь.
Через минуту неизвестность для леди Джэнет прекратилась. Она услышала знакомый стук в дверь мужской руки. Орас торопливо вошел в комнату.
— Что вам нужно от меня, леди Джэнет? — спросил он не очень любезно.
— Садитесь, Орас, и вы узнаете.
Орас не принял приглашения.
— Извините меня, — сказал он, — если я скажу вам, что я тороплюсь.
— Почему вы торопитесь?
— Я имею причины желать увидеть Грэс как можно скорее.
— А я имею причины, — возразила леди Джэнет, — желать говорить с вами о Грэс прежде, чем вы увидитесь с нею, серьезные причины. Садитесь.
Орас вздрогнул.
— Серьезные причины! — повторил он. — Вы удивляете меня.
— Я удивлю вас еще больше, когда кончу говорить.
Глаза их встретились, лишь только леди Джэнет произнесла эти слова. Орас заметил у нее признаки волнения, которых прежде никогда не примечал. Лицо его приняло выражение угрюмого недоверия — и он молча сел.
Глава XXIV
Леди Джэнет даже не делала вид, будто слушает ее.
Леди Джэнет, с подчеркнутой неучтивостью, совершенно чуждой ее привычкам, спокойно убирала разные бумаги, разбросанные по столу. Некоторые она связывала шнурками, некоторые клала под пресс-папье, некоторые в ящички японского шкапика — занимаясь с удовольствием своим занятием и не обращая никакого внимания на присутствие в комнате другого лица. Она подняла глаза от бумаг, которые держала в обеих руках, когда Грэс остановилась, и спросила спокойно:
— Вы кончили?
— Разве, ваше сиятельство, послав за мной, имели намерение умышленно оказать мне грубость? — сердито возразила Грэс.
— Я имела намерение, послав за вами, сказать вам кое-что, как только вы дадите мне на это возможность.
Непроницаемое спокойствие этого ответа чрезвычайно изумило Грэс. У нее не было наготове возражения. Вне себя от изумления, она ждала молча, устремив глаза на хозяйку дома.
Леди Джэнет положила бумаги и спокойно уселась на своем кресле, приготовляясь со своей стороны начать разговор.
— То немногое, что я желаю сказать вам, — начала она, — может заключаться в одном вопросе. Справедливо ли я предполагаю, что у вас нет занятий в настоящее время и что небольшое денежное пособие (деликатно предложенное) будет для вас очень кстати?
— Вы намерены оскорбить меня, леди Джэнет?
— Конечно, нет, я намерена задать вам вопрос.
— Ваш вопрос есть оскорбление.
— Мой вопрос есть ласка, если вы только поймете его настоящее значение. Я жалею, что вы не поняли его. Я даже не возлагаю на вас ответственности за нарушение приличий общежития, которое вы сделали с тех пор, как находитесь в этой комнате. Я искренно желаю оказать вам услугу, а вы отвергаете мою предупредительность. Мне очень жаль. Оставим этот разговор.
Сказав эти слова чрезвычайно спокойно, леди Джэнет продолжала убирать свои бумаги и опять стала безразлична к присутствию второго лица в комнате.
Грэс раскрыла рот, чтобы отвечать с необузданным раздражением рассерженной женщины, но передумала и удержалась. Она видела ясно, что с леди Джэнет Рой запальчивость бесполезна. Ее возраст и общественное положение были достаточны сами по себе для того, чтобы не допускать никакой запальчивости. Грэс, очевидно, знала это и решилась обращаться с неприятельницей с равнодушной вежливостью. Это был единственный способ, который она могла усвоить себе при сложившихся обстоятельствах.
— Если я сказала что-нибудь опрометчиво, я прошу извинения у вашего сиятельства, — начала она. — Могу я спросить: единственно ли для того, чтобы узнать о моих денежных делах, и для того, чтобы помочь мне, послали вы за мною?
— Единственно для того, — ответила леди Джэнет.
— Вы ничего мне не скажете о Мерси Мерик?
— Решительно ничего. Мне надоело слышать о Мерси Мерик. Желаете вы меня спросить еще о чем-нибудь?
— Я спрошу вас об одном.
— Да?
— Я хочу спросить ваше сиятельство, намерены ли вы признать меня в присутствии ваших домашних как дочь покойного полковника Розбери.
— Я уже признала вас как девицу в затруднительных обстоятельствах, имеющую особые права на мое внимание и снисхождение. Если вы желаете, чтоб я повторила эти слова в присутствии слуг (как это ни нелепо), я готова исполнить вашу просьбу.
Раздражение Грэс начало одолевать ее благоразумные намерения.
— Леди Джэнет, — сказала она, — это не годится. Я должна просить вас выразиться яснее. Вы говорите о моих особенных правах на ваше снисхождение. Какие права подразумеваете вы?
— Будет тягостно для нас обеих, если мы войдем в подробности, — отвечала леди Джэнет. — Пожалуйста, не будем входить в подробности.
— Я настаиваю на этом.
— Пожалуйста, не настаивайте.
Грэс оставалась глуха к этому увещанию.
— Я прямо спрашиваю вас, — продолжала она, — признаете ли вы, что были обмануты искательницей приключений, которая выдала себя за меня? Намерены ли вы возвратить мне мое настоящее положение в этом доме?
Леди Джэнет опять начала убирать свои бумаги.
— Ваше сиятельство не желаете выслушать меня?
Леди Джэнет подняла глаза от бумаг с прежним бесстрастием.
— Если вы настойчиво возвращаетесь к вашей обманчивой мечте, — сказала она, — вы принудите меня настойчиво возвращаться к моим бумагам.
— Какая это обманчивая мечта, позвольте спросить?
— Ваша обманчивая мечта выражается в вопросе, который вы сейчас задали мне. Ваша обманчивая мечта дает вам право на мое снисхождение. Никакие ваши слова и поступки не поколеблют моего снисхождения. Когда я нашла вас в столовой, я поступила очень неприлично, я вышла из себя. Я сделала хуже: я была так сумасбродна и неблагоразумна, что послала за полицейским. Я должна загладить перед вами (принимая во внимание ваш недуг) то, что поступила с вами таким жестоким образом. Я предложила вам свой будуар, чтобы отчасти загладить это. Я послала за вами в надежде, что вы позволите мне помочь вам, тоже для того, чтобы отчасти загладить это. Вы можете грубо поступать со мною, вы можете говорить в оскорбительных выражениях о моей приемной дочери, я всему покорюсь, чтобы отчасти загладить свой поступок. Пока вы не будете говорить об одном тягостном предмете, я буду слушать вас с величайшим удовольствием. Когда вы вернетесь к этому предмету, я вернусь к моим бумагам.
Грэс посмотрела на леди Джэнет со злой улыбкой.
— Я начинаю понимать ваше сиятельство, — сказала она, — вам стыдно сознаться, что вы были грубо обмануты. Разумеется, вам остается только не признавать ничего случившегося. Пожалуйста, рассчитывайте на мое снисхождение. Я вовсе не обижаюсь — мне только смешно. Не каждый день знатная дама выставляет себя в подобном положении перед такой неизвестной женщиной, как я. Ваше человеколюбивое внимание ко мне начинается, кажется, с того времени, когда ваша приемная дочь подала вам пример, отослав полицейского?
Спокойствие леди Джэнет выдержало даже и это нападение. Она серьезно приняла вопрос Грэс, как искренно сделанный ей.
— Я вовсе не удивляюсь, — сказала она, — что вмешательство моей приемной дочери перетолковано не так. Ей следовало предупредить меня, прежде чем она вмешалась. Но у нее есть недостаток — она слишком поддается первому впечатлению. Я никогда в жизни не встречала женщины с таким горячим сердцем, как она. Вечно внимательна к другим, вечно забывает о себе! Одно появление полицейского поставило вас в положение, возбудившее ее сострадание, и ее впечатлительность увлекла ее по обыкновению.
Это виновата одна я! Одна я!
Грэс опять переменила тон. У нее хватило настолько проницательности, чтобы заметить, что леди Джэнет способна сражаться с нею ее собственным оружием.
— Довольно об этом, — сказала она. — Пора говорить серьезно. Ваша приемная дочь (как вы ее называете) — Мерси Мерик, и вы это знаете.
Леди Джэнет вернулась к своим бумагам.
— Я Грэс Розбери, имя которой она украла, и вы это знаете.
Леди Джэнет продолжала разбирать свои бумаги. Грэс встала.
— Я принимаю ваше молчание, леди Джэнет, — сказала она, — как признание вашего умышленного намерения скрыть истину. Вы, очевидно, решили считать искательницу приключений настоящей Грэс Розбери и не совеститесь идти наперекор последствиям этого поступка, заявляя мне в лицо, будто я помешана. Я не позволю таким образом бесстыдно украсть у меня мои права. Вы опять услышите обо мне, миледи, когда канадская почта прибудет в Англию.
Она пошла к двери. На этот раз леди Джэнет отвечала так скоро и так ясно, как только можно было пожелать.
— Я не приму ваших писем, — сказала она.
Грэс сделала назад несколько шагов с угрожающим видом.
— Мои письма будут подкреплены свидетелями, — продолжала она.
— Я не приму ваших свидетелей.
— Не примете, так вам же будет хуже. Я обращусь к закону.
Леди Джэнет улыбнулась.
— Не стану уверять, что я очень сведуща в этом отношении, — сказала она, — но я буду очень удивлена, если узнаю, что вы имеете надо мной какие-нибудь права, подкрепляемые законом. Положим, однако, что вы можете обратиться к закону. Вы знаете так же хорошо, как и я, что единственный двигатель в этом случае — деньги. Я богата, никакие издержки не будут значить для меня ничего. Могу я вас спросить, в таком ли положении находитесь вы?
Этот вопрос заставил Грэс замолчать. Денежных средств У нее решительно не было никаких. Ее единственные друзья находились в Канаде. После того; что она сказала Джулиану Грэю в будуаре, ей бесполезно было обращаться к его сочувствию. Словом, в денежном отношении она была решительно неспособна удовлетворить свои мстительные стремления. И хозяйка Мэбльторна прекрасно знала это.
Леди Джэнет указала на пустой стул.
— Не сесть ли вам опять? — предложила она. — Разговор наш вернул нас к тому вопросу, который я задала вам когда вы вошли в эту комнату. Вместо того, чтоб угрожать мне законом, не лучше ли вам позволить мне помочь вам? Я имею привычку помогать дамам в затруднительных обстоятельствах, и никто не знает этого, кроме моего управляющего, который ведет счета, и меня. Еще раз позвольте мне спросить, не кстати ли будет для вас небольшая (деликатно предложенная) денежная помощь?
Грэс медленно вернулась к стулу, с которого встала. Она стояла возле него, ухватившись одной рукой за верхнюю перекладину и с насмешливой проницательностью устремив взгляд на лицо леди Джэнет.
— Наконец ваше сиятельство высказываетесь, — сказала она. — Вы предлагаете мне деньги за молчание!
— Вы заставите меня вернуться к своим бумагам, — возразила леди Джэнет. — Как вы упрямы!
Грэс крепче ухватилась за перекладину стула. Без свидетелей, без средств, даже без прибежища, по милости ее собственных грубых жестокостей в словах и поступках к сочувствию других, она почувствовала свое одиночество и беспомощность с безумным отчаянием в эту решительную минуту. Женщина с более тонкой натурой немедленно вышла бы из комнаты. Низкая, жестокая и ограниченная душа Грэс заставила ее поступить совершенно другим образом. Подлое мщение, которому леди Джэнет добровольно подвергла себя, находилось у Грэс под рукой.
«Пока, — подумала она, — есть только один способ посчитаться с вашим сиятельством. Я буду стоить вам как можно дороже».
— Пожалуйста, — имейте ко мне некоторое снисхождение, — сказала она, — я не упряма, я только немножко неловка в состязании со смелостью знатной дамы. Я исправлюсь, напрактиковавшись. К моему прискорбию, мне очень хорошо известно, что я говорю на простом английском языке. Позвольте мне отказаться от него и заменить его вашим. Какую сумму ваше сиятельство (деликатно) приготовились предложить мне?
Леди Джэнет выдвинула ящик и вынула книжечку с чеками.
Наконец настала минута успокоения! Единственный вопрос, оставшийся теперь, состоял в определении суммы. Леди Джэнет подумала. Величина суммы (по ее мнению) зависела от совести. Ее любовь к Мерси и отвращение к Грэс, ужас при мысли, что ее любимица будет унижена, ее привязанность осквернена публичной оглаской, заставили ее, этого оспаривать было нельзя, жестоко угрожать оскорбленной женщине. Как ни ненавистна была Грэс Розбери, ее отец поручил ее в свои последние минуты заботам леди Джэнет с полного ее согласия. Если б не Мерси, Грэс была бы принята в Мэбльторне как компаньонка леди Джэнет и получала бы жалованье сто фунтов в год. С другой стороны, надолго ли (с таким характером) осталась бы Грэс служить своей покровительнице? Ей, вероятно, было бы отказано через несколько недель, с годовым жалованьем в вознаграждение и с рекомендацией на какое-нибудь приличное место. Какое будет теперь справедливое вознаграждение? Леди Джэнет решила, что жалованье за пять лет и помощь вперед, если окажется необходимо, будут достаточным воспоминанием о правах покойного полковника Розбери и щедрым денежным вознаграждением за то суровое обращение, которое Грэс вынесла от нее. В то же время и для большего успокоения своей совести леди Джэнет решила узнать, какую сумму сама Грэс сочтет достаточной, просто заставить саму Грэс предложить условия.
— Мне невозможно сделать вам предложение, — сказала она, — по той причине, что ваша потребность в деньгах зависит по большей части от ваших будущих планов. А мне совершенно неизвестны ваши будущие планы.
— Может быть, ваше сиятельство будете так добры, что посоветуете мне, — с иронией сказала Грэс.
— Я не могу дать вам совет, — ответила леди Джэнет, — я могу только предположить, что едва ли вы останетесь в Англии, где у вас нет друзей. Обратитесь вы к закону или нет, вам непременно нужно иметь личные общения с вашими друзьями в Канаде. Права я?
Грэс была настолько догадлива, что поняла значение этих слов. Растолковать этот ответ можно было следующим образом:
«Если вы возьмете денежное вознаграждение, вы обязаны не оставаться в Англии и не досаждать мне».
— Ваше сиятельство совершенно правы, — сказала Грэс, — я, конечно, не останусь в Англии. Я посоветуюсь с моими друзьями и…
«Обращусь к закону, если смогу, на твои же собственные деньги», — прибавила она мысленно.
— Вы вернетесь в Канаду, — продолжала леди Джэнет, — и, вероятно, сначала у вас там будет мало средств к жизни. Принимая это в соображение, в какую сумму вы определите денежную помощь, которая будет вам нужна?
— Могу я рассчитывать, что ваше сиятельство будете так добры и поправите мой расчет, если он окажется неверен? — невинно спросила Грэс.
Тут опять слова, истолкованные надлежащим образом, имели свое особенное значение: «Я продаю себя на аукционе, и моя оценка будет приноровлена к самой высокой цене, какую ваше сиятельство дадите».
Прекрасно поняв это условие, леди Джэнет поклонилась и ждала с серьезным видом.
Грэс со своей стороны важно начала:
— Я боюсь, что мне понадобится более ста фунтов.
Леди Джэнет надбавила в первый раз.
— Я тоже так думаю.
— Может быть, более двухсот?
Леди Джэнет надбавила во второй раз.
— Вероятно.
— Более трехсот? Четырехсот? Пятисот?
Леди Джэнет надбавила самую высокую свою цену.
— Пятисот фунтов будет достаточно, — сказала она.
Невольно выступивший румянец на лице Грэс обнаружил ее непреодолимое волнение. С самого раннего детства она привыкла старательно рассчитывать каждый шиллинг. Она знала, что у отца ее (обремененного долгами) никогда не бывало более пяти золотых соверенов. Она жила и росла в удушливой атмосфере благородной бедности. Было что-то ужасное в жадном выражении ее глаз, когда они наблюдали за леди Джэнет, все еще не веря, намерена ли она подарить ей пятьсот фунтов стерлингов одним росчерком своего пера.
Леди Джэнет выписала чек в несколько секунд и передвинула его через стол.
Жадные глаза Грэс пожирали золотую строчку: «Заплатить мне или предъявителю пятьсот фунтов» и проверили подпись: «Джэнет Рой». Когда она удостоверилась, что может взять деньги, когда захочет, врожденная низость ее натуры тотчас проявила себя. Она покачала головой и оставила чек на столе с притворным видом, будто ей все равно, взять его или нет.
— Ваше сиятельство не предполагаете, что я так и схвачу ваш чек?
Леди Джэнет откинулась на спинку своего кресла и закрыла глаза. Ей было противно смотреть на Грэс Розбери. Ее воображение тотчас наполнилось образом Мерси. Она жаждала насытить свое зрение опять этой величественной красотой, наполнить свой слух мелодией этого кроткого голоса.
— Мне нужно время, чтобы подумать из собственного уважения к самой себе, — продолжала Грэс.
Леди Джэнет устало кивнула головой в знак согласия на предоставление требуемого времени.
— Будуар вашего сиятельства, я полагаю, все еще в моем распоряжении?
Леди Джэнет молча отдала свой будуар.
— А слуги вашего сиятельства к моим услугам, если будут мне нужны?
Леди Джэнет закрыла глаза.
— Вся прислуга к вашим услугам! — в бешенстве воскликнула она. — Оставьте меня!
Грэс вовсе не обиделась. Она даже обрадовалась — она почувствовала некоторое торжество при мысли, что довела леди Джэнет до нервной вспышки. Она настояла на другом условии.
— В случае, если я решусь принять чек, — сказала она, — я не могу из уважения к самой себе допустить, чтобы он был отдан мне не иначе, как в конверте. Ваше сиятельство, будьте так добры (если это окажется нужным) прислать мне его в конверте. Прощайте!
Она пошла к двери, осматриваясь во все стороны с видом явного неодобрения драгоценных сокровищ искусства, украшавших стены. Глаза ее немедленно опустились на ковер (рисунок знаменитого французского живописца), как будто ее ноги снисходительно ступали по нему. Смелость, с какой она вошла в комнату, была довольно заметна. Она не значила ничего в сравнении с той дерзостью, с какой она вышла. Как только дверь затворилась за ней, леди Джэнет встала. Не обращая внимания на зимний холод, она раскрыла настежь окно.
— Фуй! — воскликнула она, трепеща от отвращения. — Даже воздух этой комнаты заражен ею!
Она вернулась к своему креслу. Расположение ее духа изменилось, когда она села, — ее сердце опять устремилось к Мерси.
— О, мой ангел! — прошептала она. — Как я унизила себя — все для тебя!
Горечь воспоминаний была нестерпима. Врожденная сила натуры этой женщины вызывала у нее вспышку гнева и отчаяния.
— Что она ни сделала бы, а эта тварь заслуживает этого! Ни одна живая душа в этом доме не скажет, что она обманула меня. Она не обманула меня — она любит меня! Какое мне дело, свое настоящее имя или нет сказала она мне? Она отдала мне свое настоящее сердце. Какое право имел Джулиан играть ее чувствами и заглядывать в ее тайны? Мое бедное, искушаемое, измученное дитя! Я не хочу слышать ее признания. Ни слова не скажет она ни одной живой душе. Я хозяйка — я сейчас это запрещу!
Она схватила лист почтовой бумаги, заколебалась и бросила его на стол.
"Почему мне не послать за моей любимицей? — думала она. — Зачем писать? "
Она опять заколебалась, но все же оставила эту мысль.
"Нет! Я не могу положиться на себя! Я еще не смею видеться с нею! "
Она опять взяла листок и написала свою вторую записку к Мерси. На этот раз письмо начиналось с обычной нежностью.
"Милое дитя!
Я имела время подумать и успокоиться немножко после того, как писала к вам, прося отложить объяснение, которое вы обещали мне. Я уже поняла (и ценю) причины, заставившие вас вмешаться, и теперь прошу вас совершенно оставить объяснение. Я уверена, что будет тягостно для вас (по причинам, которых я не желаю разузнавать) представить ту особу, о которой вы говорили, и, как вам уже известно, мне самой надоело слышать о ней. Кроме того, теперь нет никакой надобности для вас объяснять что бы то ни было. Незнакомка, посещения которой так тяготили и тревожили нас, не будет больше вас беспокоить. Она уезжает из Англии добровольно после разговора со мной, который совершенно успокоил и удовлетворил ее. Ни слова более, душа моя, ни мне, ни моему племяннику, ни кому бы то ни было на свете о том, что случилось сегодня в столовой. Когда мы встретимся, пусть будет решено между нами, что прошлое отныне и навсегда будет предано забвению. Это не только горячая просьба — это, если необходимо, положительное приказание вашей матери и друга.
Джэнет Рой.
Р.S. Я найду случай (прежде чем вы выйдете из вашей комнаты) поговорить отдельно с моим племянником и Орасом Голмкрофтом. Вам нечего приходить в замешательство, когда вы встретитесь с ними. Я не буду просить вас отвечать письменно на мою записку. Скажите да горничной, которая принесет ее вам, и я буду знать, что мы понимаем друг друга".
Запечатав конверт, в который были вложены эти строки, леди Джэнет адресовала их по обыкновению: «Мисс Грэс Розбери». Она только что встала, чтобы позвонить в колокольчик, когда горничная пришла с поручением из будуара. Голос и лицо этой женщины ясно показывали, что Грэс выказала пред ней, так же как и пред госпожой ее, свою дерзкую самоуверенность.
— Миледи, эта дама внизу желает…
Леди Джэнет, презрительно нахмурившись, перебила:
— Я знаю, чего эта дама желает. Она прислала за письмом?
— Да, миледи.
— Еще что?
— Она послала одного из слуг за кебом. Если б ваше сиятельство слышали, как она говорила с ним!
Леди Джэнет сделала знак, что она не хочет слышать. Она тотчас вложила чек в конверт без адреса.
— Отнесите это к ней, — сказала она, — а потом вернитесь ко мне.
Оставив без внимания Грэс Розбери, леди Джэнет сидела с письмом к Мерси в руках, думая о своем положении и об усилиях, которых она еще потребует от нее. Когда она следовала за течением этих мыслей, ей вдруг пришло в голову, что случай может свести Ораса и Мерси каждую минуту и что в настоящем расположении духа Орас, наверно, будет требовать того самого объяснения, которое так важно было для нее не допустить. Опасение этого несчастья полностью овладело ею, когда горничная вернулась.
— Где мистер Орас Голмкрофт? — спросила она, как только эта женщина вошла в комнату.
— Я видела, как он отворил дверь библиотеки, миледи, сейчас, когда я шла наверх.
— Он был один?
— Один, миледи.
— Ступайте к нему и скажите, что я желаю видеть его сейчас же.
Горничная ушла во второй раз. Леди Джэнет тревожно встала и заперла отворенное окно. Ее нетерпеливое желание остановить Ораса до того овладело ею, что она вышла из комнаты и встретила женщину в коридоре, когда та возвращалась. Выслушав извинение Ораса, она тотчас послала ее к нему снова.
— Скажите, что он принудит меня прийти к нему, если не захочет прийти ко мне. Постойте! — прибавила она, вспомнив неотданное письмо. — Пришлите сюда горничную мисс Розбери, она мне нужна.
Оставшись опять одна, леди Джэнет раза два прошлась по коридору, потом вдруг ей надоело смотреть на него, и она вернулась в свою комнату. Обе горничные пришли вместе. Одна, доложив о послушании Ораса, была отпущена. Другая отослана в комнату Мерси с письмом леди Джэнет. Минуты через две посланная опять явилась с известием, что она нашла комнату пустой.
— Знаете вы, где мисс Розбери?
— Нет, миледи.
Леди Джэнет подумала с минуту. Если Орас явится без замедления, то, разумеется, ей удалось отвлечь его от Мерси. Если его появление подозрительно задержится, она решилась сама пойти отыскивать Мерси в приемных комнатах на нижнем этаже дома.
— Что вы сделали с письмом? — спросила она.
— Я его оставила на столе мисс Розбери, миледи.
— Очень хорошо. Не уходите далеко, может быть, я позвоню если вы мне понадобитесь.
Через минуту неизвестность для леди Джэнет прекратилась. Она услышала знакомый стук в дверь мужской руки. Орас торопливо вошел в комнату.
— Что вам нужно от меня, леди Джэнет? — спросил он не очень любезно.
— Садитесь, Орас, и вы узнаете.
Орас не принял приглашения.
— Извините меня, — сказал он, — если я скажу вам, что я тороплюсь.
— Почему вы торопитесь?
— Я имею причины желать увидеть Грэс как можно скорее.
— А я имею причины, — возразила леди Джэнет, — желать говорить с вами о Грэс прежде, чем вы увидитесь с нею, серьезные причины. Садитесь.
Орас вздрогнул.
— Серьезные причины! — повторил он. — Вы удивляете меня.
— Я удивлю вас еще больше, когда кончу говорить.
Глаза их встретились, лишь только леди Джэнет произнесла эти слова. Орас заметил у нее признаки волнения, которых прежде никогда не примечал. Лицо его приняло выражение угрюмого недоверия — и он молча сел.
Глава XXIV
ПИСЬМО ЛЕДИ ДЖЭНЕТ
Рассказ оставляет леди Джэнет и Ораса Голмкрофта и возвращается к Джулиану и Мерси в библиотеку.
Прошел промежуток, продолжительный промежуток, измеряемый нетерпеливым исчислением неизвестности, после того, как уехал кеб, который увез Грэс Розбери. Минуты шли одна за другой, а шаги Ораса все не раздавались на мраморном полу передней. По взаимному (хотя не выраженному согласию), Джулиан и Мерси избегали предмета, который теперь интересовал их обоих одинаково. В то время, как мысли их были устремлены в различных предположениях о цели свидания, теперь происходившего в комнате леди Джэнет, они старались говорить о предметах, к которым оба были равнодушны, старались, это им не удавалось, они старались опять. В последнем и самом продолжительном промежутке молчания случилось нечто новое. Дверь из передней тихо и неожиданно отворилась.
Прошел промежуток, продолжительный промежуток, измеряемый нетерпеливым исчислением неизвестности, после того, как уехал кеб, который увез Грэс Розбери. Минуты шли одна за другой, а шаги Ораса все не раздавались на мраморном полу передней. По взаимному (хотя не выраженному согласию), Джулиан и Мерси избегали предмета, который теперь интересовал их обоих одинаково. В то время, как мысли их были устремлены в различных предположениях о цели свидания, теперь происходившего в комнате леди Джэнет, они старались говорить о предметах, к которым оба были равнодушны, старались, это им не удавалось, они старались опять. В последнем и самом продолжительном промежутке молчания случилось нечто новое. Дверь из передней тихо и неожиданно отворилась.