Вот таким-то противно-унизительным и пошло-сентиментальным языком изъясняется она на четырех, мелко исписанных страницах! Этого достаточно, чтобы заставить презирать женщин. Слава Богу! Под рукой есть контраст, напоминающий мне о должном уважении к немногим лучшим образцам ее пола. Я чувствую, что моя мать и сестры вдвойне драгоценны для меня теперь. Могу я прибавить к числу утешений, что ценю с не меньшей признательностью преимущество переписываться с вами?
Пока прощайте. Я так жестоко потрясен в самых дорогих моих убеждениях, я так упал духом и так опечален, что не могу писать больше. Желаю вам всего лучшего, любезная мисс Розбери, до свидания!
Искренно преданный вам Орас Голмкрофт. "
ВЫПИСКИ ИЗ ДНЕВНИКА ДЖУЛИАНА ГРЭЯ
Мы завтра вернемся в Лондон. Она с сожалением оставляет спокойное уединение этого отдаленного приморского городка — она боится перемены. Я же нисколько об этом не забочусь. Для меня решительно все равно, куда ехать, если моя жена будет со мной.
С большим трудом уговорил я ее рассказать мне, что случилось. Есть ли границы вреду, который может наделать язык сумасбродной женщины? Эта женщина — хозяйка моей квартиры. Не имея еще никаких определенных планов на будущее, мы вернулись (к несчастью, как оказалось) в ту квартиру, которую я занимал в Лондоне, будучи холостяком. Она еще моя на шесть недель, а Мерси не хочет останавливаться в гостинице, чтоб не подвергать меня лишним издержкам. За завтраком сегодня утром я опрометчиво выразил удовольствие (при жене моей), что в мое отсутствие получено писем и карточек меньше обыкновенного. После завтрака я должен был уйти. Бедняжка, очень чувствительная ко всякой перемене в маленьком мире, окружающем меня, которую можно объяснить моей женитьбой, Мерси расспрашивала хозяйку в мое отсутствие об уменьшившемся числе моих гостей и корреспондентов. Эта женщина воспользовалась случаем поболтать обо мне и о моих делах, а быстрая проницательность моей жены сделала безошибочно соответствующее заключение. Моя женитьба заставила некоторых мудрых глав семейств прекратить отношения со мной. Обстоятельства, к несчастью, говорят сами за себя. Люди, в прежние годы обычно бывавшие у меня и приглашавшие меня, или те, которые во время моего отсутствия обыкновенно писали мне в это время года, воздержались теперь с замечательным единодушием от посещений, приглашений и писем.
Стараться поправить дело, оспаривая заключение, сделанное Мерси, значило бы понапрасну терять время — не говоря уже о том, что это показало бы недостаток доверия к моей жене. Я только мог убедить ее, что в моей душе не остается и тени досады или обманутого ожидания. В этом отношении я до некоторой степени успел успокоить мою бедную, возлюбленную Мерси, но рана нанесена и не зажила. Этого результата скрыть нельзя. Я должен смело взглянуть на это.
Как ни ничтожно это обстоятельство, по моему мнению, оно уже заставило меня принять одно решение. Устраивая мою будущую жизнь, я теперь решился действовать по своим собственным убеждениям — предпочтительно доброжелательным советам друзей, еще оставшихся у меня.
Самый большой успех в моей жизни приобрел я на кафедре. Меня называют популярным проповедником, но я в глубине моего сердца никогда не радовался своей популярности, никогда не чувствовал особенного уважения к средствам, которыми эта известность была приобретена. Во-первых, ораторское искусство как интеллектуальное дарование я ставлю не очень высоко. Ни в каком другом искусстве большого успеха не достигают так легко. Ни в каком другом искусстве чисто поверхностное так легко не принимается за глубину. Потом, как жалки результаты, достигаемые им! Возьмем для примера меня самого. Как часто (например) громил я от всего сердца и от всей души вредную расточительность женских нарядов — их противные фальшивые волосы, отвратительную пудру и румяна! Как часто (возьмем другой пример) выставлял я корыстолюбивый и материальный дух века, нечестность и подлог в торговле, и в высших сферах, и в низких! Какую пользу я принес? Я приводил в восторг тех самых людей, порицание которых было моей целью!
— Какая очаровательная проповедь!
— Красноречивее прежнего!
— Бывало, я боялся проповеди в других церквях, а теперь, знаете ли, с нетерпением ее жду!
Вот какое впечатление произвожу я по воскресеньям. В понедельник женщины отправляются к модисткам тратить денег больше прежнего, купцы в Сити выручают денег больше прежнего, а мой лавочник, громко расхваливавший меня в своем воскресном платье, засучает будничные рукава и подмешивает сахар для своего любимого проповедника так же самодовольно, как всегда!
В прежние годы я часто чувствовал указанные здесь препятствия к продолжению моей профессии. Они горька тяготили мою душу, когда я отказался от пасторской должности, и теперь имеют на меня сильное влияние.
Мне надоел легко приобретаемый успех на кафедре. Мне надоело общество. Я чувствую некоторое уважение к себе, некоторое мужество и надежду в моих трудах на благо бедняков в Полях Зеленого Якоря. Но я не могу и не должен возвращаться к ним. Теперь я не имею права рисковать своим здоровьем и своей жизнью. Я должен вернуться к моим проповедям или оставить Англию. Между простых людей, вдали от городов, на прекрасном и плодородном западе обширного американского материка, я могу жить счастливо с моей женой и делать добро моим ближним.
Материальные потребности наши будут обеспечены скромным доходом, который почти бесполезен мне здесь. В жизни, которую таким образом я рисую себе, я вижу любовь, спокойствие, обязанности и занятия, достойные христианина. Какая перспектива откроется мне, если я послушаю совета моих друзей и останусь здесь? Занятие, которое мне надоело, потому что я давно перестал уважать его, презрение света, которое я ощущаю через свою жену, раздражающее и унижающее ее, куда бы она ни повернулась. Если б я должен был думать только о самом себе, я мог бы перенести все, что самого худшего может придумать это презрение. Но я должен думать о Мерси — о Мерси, которую я люблю больше собственной жизни. Женщины, бедняжки, живут мнением других. Я уже имел один пример того, что моя жена может выстрадать от моих «друзей» — да простит меня Небо за то, что я злоупотребляю этим словом! Могу ли я добровольно подвергнуть ее новым неприятностям? И только для того, чтоб вернуться к карьере, которую я больше не ценю? Нет! Мы оба будем счастливы, мы оба будем свободны! Господь милосердный, природа добра, любовь истинна и в Новом Свете, как в Старом. Мы поедем в Новый Свет.
Тетка моя смотрит на это дело со своей точки зрения и не придает ему важности.
— Ты никогда не понимал и не поймешь общества, Джулиан, — сказала ее сиятельство. — Эти бедные глупые люди просто не знают, что им делать. Они ждут, чтоб им сказала знатная особа, должны они или нет признать твой брак. Просто сказать, они ждут, чтобы я подала им пример. Будь уверен, что это случится. Я подам им пример.
Я думал, что тетушка шутит. Сегодняшнее происшествие показало мне, что она говорила серьезно. Леди Джэнет разослала приглашения на большой бал в Мэбльторне и разгласила повсюду, что это празднество дается «в честь супружества мистера и мистрис Джулиан Грэй».
Я сначала отказался присутствовать на этом бале. К моему изумлению, однако, Мерси приняла сторону тетушки.
Она напомнила мне все, чем мы оба обязаны леди Джэнет, и уговорила меня изменить мое решение. Мы будем на балу — по настойчивой просьбе моей жены.
Я объясняю это таким образом, что мою бедную возлюбленную Мерси еще преследует тайная мысль, что наша женитьба повредила мне в общем уважении. Она выстрадает все, рискнет всем, повредит всему, для того, чтобы освободиться от этой одной преследующей ее мысли. Леди Джэнет предсказывает торжество, а моя жена, с отчаяния, не из убеждения, верит предсказанию. Я же приготовил себя к последствиям. Это кончится тем, что мы уедем в Новый Свет и попытаемся вступить в новое, молодое общество, складывающееся между лесами и равнинами. Я спокойно приготовлюсь к нашему отъезду и признаюсь в том, что я сделал, в надлежащее время — то есть после бала.
Один из их кораблей отправляется в Америку из Лондона через две недели и зайдет в Плимут. По счастливому стечению обстоятельств бал леди Джэнет будет через две недели. Я знаю, что мне делать.
С помощью моего доброго друга я занял каюту, дав небольшой задаток. Если бал кончится (как я убежден) новыми неприятностями для Мерси, мне он неприятностей не может сделать, мне стоит только дать знать по телеграфу, и мы сядем на пароход в Плимуте.
Я знаю, какое действие произведет это на нее, когда я сообщу Мерси это известие, но у меня приготовлено лекарство. Страницы моего дневника, написанные в прошлые годы, покажут довольно ясно, что не она выгоняет меня из Англии. Она увидит, что желание мое заняться другим делом и в другой местности выражалось постоянно задолго до нашего первого свидания.
В тот же день я поехал к леди Джэнет поблагодарить ее и увидел новый пример сложного и своеобразного характера моей старой тетки.
Она разрывала какое-то письмо, когда я вошел в комнату. Увидев меня, она остановилась и подала мне письмо. Это был почерк Мерси. Леди Джэнет указала на одно место на последней странице.
— Передайте вашей жене мою любовь, — сказала она, — и скажите ей, что я упрямее ее. Я решительно отказываюсь читать ее письмо и слушать ее, когда она возвращается к этому предмету. Теперь дайте мне назад письмо.
Я отдал ей, и она разорвала его при мне. Мерси запрещается так же строго, как и прежде, говорить о том, что она не Грэс Розбери. Ничего не могло быть естественнее и деликатнее кроткого намека моей жены на этот счет. Нужды нет! Первой строки было достаточно. Леди Джэнет зажмурила глаза и уничтожила письмо — леди Джэнет будет жить и умрет в решительном неведении настоящей истории Мерси Мерик. Какие непонятные мы загадки! Удивительно ли, что мы постоянно не понимаем друг друга?
Кончено. Общество победило леди Джэнет. У меня нет ни терпения, ни времени описывать все подробно. Мы едем в Плимут с послеполуденным экстренным поездом.
Мы довольно поздно приехали на бал. Великолепные комнаты быстро наполнялись. Когда я проходил по ним с моей женой, она обратила мое внимание на одно обстоятельство, которого я не заметил.
— Джулиан, — сказала она, — посмотри на дам и скажи мне, не видишь ли ты чего-нибудь странного.
Когда я оглянулся, оркестр начал играть вальс. Я заметил, что мимо нас немногие дамы проходили в танцевальный зал. Я заметил также, что в числе этих немногих еще меньше было молодых. Наконец я понял. С некоторыми исключениями, нет правила без исключения, на балу леди Джэнет молодых девушек не было. Я тотчас отвел Мерси назад в приемную. Лицо леди Джэнет показывало, что она очень хорошо заметила случившееся. Гости все еще приезжали. Мы встречали мужей с женами, сыновей с матерями, внуков с бабушками, но за отсутствующих незамужних дочерей они извинялись с бесстыдной вежливостью, просто изумительной. Да! Вот каким образом матроны высшего общества преодолели затруднение встречи с мистрис Джулиан Грэй в доме леди Джэнет!
Следует относиться со строгой справедливостью ко всем. Присутствующие дамы показывали должное уважение к своей хозяйке, они исполняли свою обязанность — несколько преувеличенно, это, может быть, будет более точным выражением.
Я не имел должного понятия о грубости и невежливости, которые проникли в общество за последнее время, пока не увидел приема, сделанного моей жене. Дни жеманства и предубеждения теперь прошли. Чрезвычайная любезность и необыкновенная либеральность — два любимых конька современного поколения. Видеть, как женщины демонстрировали забывчивость несчастий моей жены, а мужчины свое любезное старание поощрить ее мужа, слышать одни и те же фразы, повторяемые в каждой комнате: "Как я рада познакомиться с вами, мистрис Грэй! Как я благодарна милой леди Джэнет за то, что она представила нам этот случай! " "Джулиан, старый дружище, что за прелестное создание! Я завидую, вам, честное слово, завидую! " Видеть этот прием, подкрепляемый навязчивыми пожатиями руки, а иногда даже поцелуями моей жене, а потом оглядываться и замечать, что почти никто не привез на бал своих незамужних дочерей, значило видеть, сказать по совести, цивилизованную человеческую натуру в самом гнусном ее виде. Может быть, Новый Свет хранит для нас свои разочарования, но он не сможет показать нам никогда зрелища, такого гнусного, как то, какому мы стали свидетелями вчера на балу моей тети.
Леди Джэнет показала, что она понимает поступки своих гостей, предоставив их самим себе. Ее гости все-таки остались и аппетитно поужинали. Они знали по опыту, что в Мэбльторне не бывает плохих кушаний и дешевых вин. Они осушили бутылки до дна и съели все до последнего трюфеля.
Мы с Мерси пришли проститься с моей теткой перед самым нашим отъездом. Я счел необходимым прямо сказать о своем намерении оставить Англию. Последовавшая за тем сцена была так тягостна, что я не могу решиться описывать ее на этих страницах. Моя жена примирилась с нашим отъездом, а леди Джэнет проводила нас до Плимута — вот результат. Никакие слова не могут выразить моего чувства облегчения теперь, когда все это решено. Единственное горе, которое я увожу с собой из Англии, это разлука с милой, сердечной леди Джэнет. В ее годы это разлука на всю жизнь.
Таким образом, кончаются мои отношения с родиной. Пока Мерси будет со мной, я встречаю неведомое будущее с уверенностью, что уношу с собой мое счастье, куда бы ни отправился. Мы найдем пятьсот искателей приключений таких же, как мы, когда сядем на корабль переселенцев, для которых на родной земле нет ни работы, ни дома. Господа чиновники статистического департамента, прибавьте еще двоих к числу покинувших Англию в тысяча восемьсот семьдесят первом году от Рождества Христова — Джулиана Грэя и Мерси Мерик.
Пока прощайте. Я так жестоко потрясен в самых дорогих моих убеждениях, я так упал духом и так опечален, что не могу писать больше. Желаю вам всего лучшего, любезная мисс Розбери, до свидания!
Искренно преданный вам Орас Голмкрофт. "
ВЫПИСКИ ИЗ ДНЕВНИКА ДЖУЛИАНА ГРЭЯ
Первая выписка
Сегодня месяц, как мы обвенчаны. Я могу сказать только одно: я с радостью опять перенес бы все, что выстрадал, с тем, чтобы прожить опять такой месяц. До сих пор я не знал, что значит счастье. Мало того, я убедил Мерси, что это сделала одна она. Я рассеял все ее неприятные предчувствия. Она принуждена покориться очевидному и сознаться в том, что она может составить счастье моей жизни.Мы завтра вернемся в Лондон. Она с сожалением оставляет спокойное уединение этого отдаленного приморского городка — она боится перемены. Я же нисколько об этом не забочусь. Для меня решительно все равно, куда ехать, если моя жена будет со мной.
Вторая выписка
Нависла первая туча. Я неожиданно вошел в комнату и застал Мерси в слезах.С большим трудом уговорил я ее рассказать мне, что случилось. Есть ли границы вреду, который может наделать язык сумасбродной женщины? Эта женщина — хозяйка моей квартиры. Не имея еще никаких определенных планов на будущее, мы вернулись (к несчастью, как оказалось) в ту квартиру, которую я занимал в Лондоне, будучи холостяком. Она еще моя на шесть недель, а Мерси не хочет останавливаться в гостинице, чтоб не подвергать меня лишним издержкам. За завтраком сегодня утром я опрометчиво выразил удовольствие (при жене моей), что в мое отсутствие получено писем и карточек меньше обыкновенного. После завтрака я должен был уйти. Бедняжка, очень чувствительная ко всякой перемене в маленьком мире, окружающем меня, которую можно объяснить моей женитьбой, Мерси расспрашивала хозяйку в мое отсутствие об уменьшившемся числе моих гостей и корреспондентов. Эта женщина воспользовалась случаем поболтать обо мне и о моих делах, а быстрая проницательность моей жены сделала безошибочно соответствующее заключение. Моя женитьба заставила некоторых мудрых глав семейств прекратить отношения со мной. Обстоятельства, к несчастью, говорят сами за себя. Люди, в прежние годы обычно бывавшие у меня и приглашавшие меня, или те, которые во время моего отсутствия обыкновенно писали мне в это время года, воздержались теперь с замечательным единодушием от посещений, приглашений и писем.
Стараться поправить дело, оспаривая заключение, сделанное Мерси, значило бы понапрасну терять время — не говоря уже о том, что это показало бы недостаток доверия к моей жене. Я только мог убедить ее, что в моей душе не остается и тени досады или обманутого ожидания. В этом отношении я до некоторой степени успел успокоить мою бедную, возлюбленную Мерси, но рана нанесена и не зажила. Этого результата скрыть нельзя. Я должен смело взглянуть на это.
Как ни ничтожно это обстоятельство, по моему мнению, оно уже заставило меня принять одно решение. Устраивая мою будущую жизнь, я теперь решился действовать по своим собственным убеждениям — предпочтительно доброжелательным советам друзей, еще оставшихся у меня.
Самый большой успех в моей жизни приобрел я на кафедре. Меня называют популярным проповедником, но я в глубине моего сердца никогда не радовался своей популярности, никогда не чувствовал особенного уважения к средствам, которыми эта известность была приобретена. Во-первых, ораторское искусство как интеллектуальное дарование я ставлю не очень высоко. Ни в каком другом искусстве большого успеха не достигают так легко. Ни в каком другом искусстве чисто поверхностное так легко не принимается за глубину. Потом, как жалки результаты, достигаемые им! Возьмем для примера меня самого. Как часто (например) громил я от всего сердца и от всей души вредную расточительность женских нарядов — их противные фальшивые волосы, отвратительную пудру и румяна! Как часто (возьмем другой пример) выставлял я корыстолюбивый и материальный дух века, нечестность и подлог в торговле, и в высших сферах, и в низких! Какую пользу я принес? Я приводил в восторг тех самых людей, порицание которых было моей целью!
— Какая очаровательная проповедь!
— Красноречивее прежнего!
— Бывало, я боялся проповеди в других церквях, а теперь, знаете ли, с нетерпением ее жду!
Вот какое впечатление произвожу я по воскресеньям. В понедельник женщины отправляются к модисткам тратить денег больше прежнего, купцы в Сити выручают денег больше прежнего, а мой лавочник, громко расхваливавший меня в своем воскресном платье, засучает будничные рукава и подмешивает сахар для своего любимого проповедника так же самодовольно, как всегда!
В прежние годы я часто чувствовал указанные здесь препятствия к продолжению моей профессии. Они горька тяготили мою душу, когда я отказался от пасторской должности, и теперь имеют на меня сильное влияние.
Мне надоел легко приобретаемый успех на кафедре. Мне надоело общество. Я чувствую некоторое уважение к себе, некоторое мужество и надежду в моих трудах на благо бедняков в Полях Зеленого Якоря. Но я не могу и не должен возвращаться к ним. Теперь я не имею права рисковать своим здоровьем и своей жизнью. Я должен вернуться к моим проповедям или оставить Англию. Между простых людей, вдали от городов, на прекрасном и плодородном западе обширного американского материка, я могу жить счастливо с моей женой и делать добро моим ближним.
Материальные потребности наши будут обеспечены скромным доходом, который почти бесполезен мне здесь. В жизни, которую таким образом я рисую себе, я вижу любовь, спокойствие, обязанности и занятия, достойные христианина. Какая перспектива откроется мне, если я послушаю совета моих друзей и останусь здесь? Занятие, которое мне надоело, потому что я давно перестал уважать его, презрение света, которое я ощущаю через свою жену, раздражающее и унижающее ее, куда бы она ни повернулась. Если б я должен был думать только о самом себе, я мог бы перенести все, что самого худшего может придумать это презрение. Но я должен думать о Мерси — о Мерси, которую я люблю больше собственной жизни. Женщины, бедняжки, живут мнением других. Я уже имел один пример того, что моя жена может выстрадать от моих «друзей» — да простит меня Небо за то, что я злоупотребляю этим словом! Могу ли я добровольно подвергнуть ее новым неприятностям? И только для того, чтоб вернуться к карьере, которую я больше не ценю? Нет! Мы оба будем счастливы, мы оба будем свободны! Господь милосердный, природа добра, любовь истинна и в Новом Свете, как в Старом. Мы поедем в Новый Свет.
Третья выписка
Не знаю, хорошо или дурно я сделал. Я сказал вчера леди Джэнет о холодном приеме, встреченном мной по возвращении в Лондон, и о тягостном чувстве, которое он вызвал у моей жены.Тетка моя смотрит на это дело со своей точки зрения и не придает ему важности.
— Ты никогда не понимал и не поймешь общества, Джулиан, — сказала ее сиятельство. — Эти бедные глупые люди просто не знают, что им делать. Они ждут, чтоб им сказала знатная особа, должны они или нет признать твой брак. Просто сказать, они ждут, чтобы я подала им пример. Будь уверен, что это случится. Я подам им пример.
Я думал, что тетушка шутит. Сегодняшнее происшествие показало мне, что она говорила серьезно. Леди Джэнет разослала приглашения на большой бал в Мэбльторне и разгласила повсюду, что это празднество дается «в честь супружества мистера и мистрис Джулиан Грэй».
Я сначала отказался присутствовать на этом бале. К моему изумлению, однако, Мерси приняла сторону тетушки.
Она напомнила мне все, чем мы оба обязаны леди Джэнет, и уговорила меня изменить мое решение. Мы будем на балу — по настойчивой просьбе моей жены.
Я объясняю это таким образом, что мою бедную возлюбленную Мерси еще преследует тайная мысль, что наша женитьба повредила мне в общем уважении. Она выстрадает все, рискнет всем, повредит всему, для того, чтобы освободиться от этой одной преследующей ее мысли. Леди Джэнет предсказывает торжество, а моя жена, с отчаяния, не из убеждения, верит предсказанию. Я же приготовил себя к последствиям. Это кончится тем, что мы уедем в Новый Свет и попытаемся вступить в новое, молодое общество, складывающееся между лесами и равнинами. Я спокойно приготовлюсь к нашему отъезду и признаюсь в том, что я сделал, в надлежащее время — то есть после бала.
Четвертая выписка
Я встретил человека, нужного для нашей поездки, — старого школьного товарища, теперь партнера фирмы судовладельцев, занимающейся в основном перевозкой переселенцев.Один из их кораблей отправляется в Америку из Лондона через две недели и зайдет в Плимут. По счастливому стечению обстоятельств бал леди Джэнет будет через две недели. Я знаю, что мне делать.
С помощью моего доброго друга я занял каюту, дав небольшой задаток. Если бал кончится (как я убежден) новыми неприятностями для Мерси, мне он неприятностей не может сделать, мне стоит только дать знать по телеграфу, и мы сядем на пароход в Плимуте.
Я знаю, какое действие произведет это на нее, когда я сообщу Мерси это известие, но у меня приготовлено лекарство. Страницы моего дневника, написанные в прошлые годы, покажут довольно ясно, что не она выгоняет меня из Англии. Она увидит, что желание мое заняться другим делом и в другой местности выражалось постоянно задолго до нашего первого свидания.
Пятая выписка
Бальное платье Мерси, подарок доброй леди Джэнет, готово. Мне позволили посмотреть на первую демонстрацию этого произведения искусства. Я ничего не понимаю в шелке и кружевах, но одно знаю я — моя жена будет первой красавицей на балу.В тот же день я поехал к леди Джэнет поблагодарить ее и увидел новый пример сложного и своеобразного характера моей старой тетки.
Она разрывала какое-то письмо, когда я вошел в комнату. Увидев меня, она остановилась и подала мне письмо. Это был почерк Мерси. Леди Джэнет указала на одно место на последней странице.
— Передайте вашей жене мою любовь, — сказала она, — и скажите ей, что я упрямее ее. Я решительно отказываюсь читать ее письмо и слушать ее, когда она возвращается к этому предмету. Теперь дайте мне назад письмо.
Я отдал ей, и она разорвала его при мне. Мерси запрещается так же строго, как и прежде, говорить о том, что она не Грэс Розбери. Ничего не могло быть естественнее и деликатнее кроткого намека моей жены на этот счет. Нужды нет! Первой строки было достаточно. Леди Джэнет зажмурила глаза и уничтожила письмо — леди Джэнет будет жить и умрет в решительном неведении настоящей истории Мерси Мерик. Какие непонятные мы загадки! Удивительно ли, что мы постоянно не понимаем друг друга?
Последняя выписка.
Утро после бала.Кончено. Общество победило леди Джэнет. У меня нет ни терпения, ни времени описывать все подробно. Мы едем в Плимут с послеполуденным экстренным поездом.
Мы довольно поздно приехали на бал. Великолепные комнаты быстро наполнялись. Когда я проходил по ним с моей женой, она обратила мое внимание на одно обстоятельство, которого я не заметил.
— Джулиан, — сказала она, — посмотри на дам и скажи мне, не видишь ли ты чего-нибудь странного.
Когда я оглянулся, оркестр начал играть вальс. Я заметил, что мимо нас немногие дамы проходили в танцевальный зал. Я заметил также, что в числе этих немногих еще меньше было молодых. Наконец я понял. С некоторыми исключениями, нет правила без исключения, на балу леди Джэнет молодых девушек не было. Я тотчас отвел Мерси назад в приемную. Лицо леди Джэнет показывало, что она очень хорошо заметила случившееся. Гости все еще приезжали. Мы встречали мужей с женами, сыновей с матерями, внуков с бабушками, но за отсутствующих незамужних дочерей они извинялись с бесстыдной вежливостью, просто изумительной. Да! Вот каким образом матроны высшего общества преодолели затруднение встречи с мистрис Джулиан Грэй в доме леди Джэнет!
Следует относиться со строгой справедливостью ко всем. Присутствующие дамы показывали должное уважение к своей хозяйке, они исполняли свою обязанность — несколько преувеличенно, это, может быть, будет более точным выражением.
Я не имел должного понятия о грубости и невежливости, которые проникли в общество за последнее время, пока не увидел приема, сделанного моей жене. Дни жеманства и предубеждения теперь прошли. Чрезвычайная любезность и необыкновенная либеральность — два любимых конька современного поколения. Видеть, как женщины демонстрировали забывчивость несчастий моей жены, а мужчины свое любезное старание поощрить ее мужа, слышать одни и те же фразы, повторяемые в каждой комнате: "Как я рада познакомиться с вами, мистрис Грэй! Как я благодарна милой леди Джэнет за то, что она представила нам этот случай! " "Джулиан, старый дружище, что за прелестное создание! Я завидую, вам, честное слово, завидую! " Видеть этот прием, подкрепляемый навязчивыми пожатиями руки, а иногда даже поцелуями моей жене, а потом оглядываться и замечать, что почти никто не привез на бал своих незамужних дочерей, значило видеть, сказать по совести, цивилизованную человеческую натуру в самом гнусном ее виде. Может быть, Новый Свет хранит для нас свои разочарования, но он не сможет показать нам никогда зрелища, такого гнусного, как то, какому мы стали свидетелями вчера на балу моей тети.
Леди Джэнет показала, что она понимает поступки своих гостей, предоставив их самим себе. Ее гости все-таки остались и аппетитно поужинали. Они знали по опыту, что в Мэбльторне не бывает плохих кушаний и дешевых вин. Они осушили бутылки до дна и съели все до последнего трюфеля.
Мы с Мерси пришли проститься с моей теткой перед самым нашим отъездом. Я счел необходимым прямо сказать о своем намерении оставить Англию. Последовавшая за тем сцена была так тягостна, что я не могу решиться описывать ее на этих страницах. Моя жена примирилась с нашим отъездом, а леди Джэнет проводила нас до Плимута — вот результат. Никакие слова не могут выразить моего чувства облегчения теперь, когда все это решено. Единственное горе, которое я увожу с собой из Англии, это разлука с милой, сердечной леди Джэнет. В ее годы это разлука на всю жизнь.
Таким образом, кончаются мои отношения с родиной. Пока Мерси будет со мной, я встречаю неведомое будущее с уверенностью, что уношу с собой мое счастье, куда бы ни отправился. Мы найдем пятьсот искателей приключений таких же, как мы, когда сядем на корабль переселенцев, для которых на родной земле нет ни работы, ни дома. Господа чиновники статистического департамента, прибавьте еще двоих к числу покинувших Англию в тысяча восемьсот семьдесят первом году от Рождества Христова — Джулиана Грэя и Мерси Мерик.