Страница:
Даниель понятия не имел, реальны ли его построения. Он не знал, осознают ли сетевики факт своего проникновения в организм высшего порядка и каково их реальное влияние на поведение сверхсущества. Однако ему казалось, что он идет верным путем, что придуманная им метафора верно отражает дальние эффекты существования Сети.
Если б удалось устанавливать «дыры» в произвольном месте, сверхбыстро перебрасывать через них информацию и значительно понизить требующиеся для этого энергетические затраты, тогда Сеть обрела бы новый импульс для дальнейшего развития. Гиперпереходами обзавелись бы все заселенные системы. Информнасосы неустанно пересылали бы потоки данных, без труда переправляемых через гиперпроходы к другим ответвлениям Сети.
Тогда можно б было присовокупить к работе в Сети миллионы новых ячеек-людей.
Эта истина пришла Даниелю в голову неожиданно. В трагедии Гладиуса виновны не люди, не какой-то единственный командный центр — штаб или управление. Монстр, сверхсущество, телом которого является информация, сочло — то ли в результате логических построений, то ли животного инстинкта, — что только овладение коргардскими знаниями позволит ему развиваться. И чтобы использовать этот шанс, оно пустило в дело свои клетки, свои органы. Солярные ученые принялись создавать сеть информнасосов, солдаты захватили Гладиус, а безопасники занялись вылавливанием людей, которые могли этому процессу помешать.
Даниелю не удавалось проводить рациональные анализы регулярно. Краткие периоды просветлений он использовал для контроля космолета, просмотра голосервисов и почты. К сожалению, там не было сообщения, которое он ожидал.
Часы работы проходили быстро. Потом возникала боль, а спустя немного он ощущал удар психотропов, цель которых была смягчить его страдания. Он погружался в мир миражей, где воспоминания и видения перемешивались, образуя — что было удивительно — точные и логичные картины.
На этот раз приступ наступил неожиданно. Даниель почувствовал рывок в сгоревшей ноге. Потом боль исчезла, пришло ощущение покоя, безопасности, блаженства. И сна.
Он снова был под красным коргардским небом внутри базы Чужих. Снова видел людей, загнанных в клетки, и своих друзей, умирающих в бою. Опять все повторилось. Нет. Впрочем, нет. Даниель чувствовал, как изображение становится резче, фрагмент гигантского зала приближается к нему так, словно он смотрит в бинокль, в котором с каждой секундой повышается увеличение. Он мог с близкого расстояния рассматривать плененных коргардами людей. Да, они жили в тесных клетках, да — они были полуголыми и, кажется, очень утомленными. И все же выглядели счастливыми. Они ничем не походили на полуотупевшие автоматы, с которыми Даниель столкнулся во время своей экспедиции. Не заметил он и сцен грубого принуждения, зафиксированных Тивольдом Риттером.
Эти люди казались довольными. Улыбались, беседовали, матери нянчили детей, группа мужчин играла в мяч. Несколько пар целовались. Над людьми проплывали коргардские автоматы с подносами, уставленными пищей, между жилыми контейнерами цвели яркие растения. Даниель почувствовал их аромат мягкий и в то же время дразнящий.
«Сон, иллюзия, бред! Ложь! — пытался он убедить себя, одновременно все больше погружаясь в глубь странного лагеря. — Я же ничего такого не видел. Ведь перед моими глазами были только трупы, покалеченные дети и взрослые, принуждаемые делать то, что противоречит их физиологии и привычкам. Я видел страдания и отчаяние. То, что появляется сейчас, — не может быть правдой!»
Неустойчивое сознание Даниеля, словно маятник раскачивающееся на грани сна и яви, не желало до конца верить в картины, создаваемые психотропами. Все это обман!
Разве что… Где уверенность, что тогда он видел все? Ведь он был там, где нарушались законы человеческой физики. Что еще было там возможно? А что, если он и его спутники увидели лишь часть экспериментальной лаборатории коргардов, по чистой случайности попали туда, где причиняют боль? Может, там существовали и иные миры — радости и счастья?
Он вспомнил картину, свидетелем которой был в самом начале переброски на коргардскую базу. Ощущение смены тела, иное восприятие мира, новые органы чувств — это тогда показалось ему всего лишь побочным эффектом сложного процесса перехода. Но ведь могло быть иначе. Он мог видеть многое, но не запомнить всего увиденного. Мог оказаться в камере пыток, а не в садах блаженства. Наконец, ему могло лишь казаться, что он видит нечто осмысленное. Тогда он был уверен, что попал на коргардскую базу и стал свидетелем ужасающего преступления. Сегодня, отсидев в виртуальной тюрьме, встретившись с парксанским человеком-чипом, увидев то, что увидел и испытал там, он начинал все меньше доверять своим органам чувств.
Он получил сигнал, призывающий искать контакты с иными расами, намекающий на возможность взаимопонимания и объединения в единый сверхорганизм. Может, такова истинная цель их экспериментов? Они подвергли одних людей изощреннейшим пыткам, а другим обеспечили невыразимое блаженство. Изучая реакции тех и других, они познакомились со всем спектром человеческих ощущений и поведений — от одной крайности до другой. Это могло понадобиться при дальнейших контактах. Коргарды вовсе не обязательно могли быть врагами. Они попросту использовали определенные методы и, как ученые, совершали то, что в человеческом понимании было чудовищным. Впрочем, возможно, нельзя все это мерить одинаковыми категориями. А если взглянуть на конфликт шире? Если присоединение людей к панкосмической семье принесет в будущем колоссальные выгоды, то захочет ли кто-нибудь вспомнить о страданиях безымянных жертв?
Разве сегодня кто-нибудь помнит о людях, на которых проводили эксперименты первые хирурги? Узнаем ли мы имена рабов-строителей пирамид? Нет. Зато помним имя Хеопса. Кого-нибудь волнует судьба миллионов зеков, сделавших возможным полет в космос первого человека? Отнюдь. Зато имя «Гагарин» носят многочисленные планеты и космолеты в освоенном человеческом космосе.
Картины, воспринимаемые им, постоянно изменялись, все меньше поддавались контролю со стороны его сознания, становились хаотичными и нереальными.
Когда Даниель открыл глаза, истинный мир предстал перед ним перемешанным с наркотическими видениями. Пространства изгибались, цвета становились насыщеннее, а сообщения, принимаемые космолетом, казались невероятно забавными. Даниель принялся над ними истерически хохотать. Когда же на миг прикрыл глаза, то увидел такое, что сразу заставило его умолкнуть.
К нему шли трое: Иисус Христос, протянувший вперед пробитые гвоздями ладони, точно такой, как на образе в тантийском храме сорманитов, Манихей, именуемый Мани, как бы перенесенный с гравюры, которую Даниель когда-то видел в старинной книге, где он был изображен с лицом, с которого палачи содрали кожу, и Тивольд Риттер с выбитыми зубами и кровоточащим отверстием в шее ниже затылка. Мужчины неожиданно расступились, а за их спинами Даниель увидел женщину, купающуюся в море разноцветных огней. Мадонна. Мать пророков, возлюбленная Бога.
— Приветствую тебя, — тихо сказала она, подошла к нему и наклонилась. Это я. Я пришла. Здравствуй, Даниель.
Если б удалось устанавливать «дыры» в произвольном месте, сверхбыстро перебрасывать через них информацию и значительно понизить требующиеся для этого энергетические затраты, тогда Сеть обрела бы новый импульс для дальнейшего развития. Гиперпереходами обзавелись бы все заселенные системы. Информнасосы неустанно пересылали бы потоки данных, без труда переправляемых через гиперпроходы к другим ответвлениям Сети.
Тогда можно б было присовокупить к работе в Сети миллионы новых ячеек-людей.
Эта истина пришла Даниелю в голову неожиданно. В трагедии Гладиуса виновны не люди, не какой-то единственный командный центр — штаб или управление. Монстр, сверхсущество, телом которого является информация, сочло — то ли в результате логических построений, то ли животного инстинкта, — что только овладение коргардскими знаниями позволит ему развиваться. И чтобы использовать этот шанс, оно пустило в дело свои клетки, свои органы. Солярные ученые принялись создавать сеть информнасосов, солдаты захватили Гладиус, а безопасники занялись вылавливанием людей, которые могли этому процессу помешать.
Даниелю не удавалось проводить рациональные анализы регулярно. Краткие периоды просветлений он использовал для контроля космолета, просмотра голосервисов и почты. К сожалению, там не было сообщения, которое он ожидал.
Часы работы проходили быстро. Потом возникала боль, а спустя немного он ощущал удар психотропов, цель которых была смягчить его страдания. Он погружался в мир миражей, где воспоминания и видения перемешивались, образуя — что было удивительно — точные и логичные картины.
На этот раз приступ наступил неожиданно. Даниель почувствовал рывок в сгоревшей ноге. Потом боль исчезла, пришло ощущение покоя, безопасности, блаженства. И сна.
Он снова был под красным коргардским небом внутри базы Чужих. Снова видел людей, загнанных в клетки, и своих друзей, умирающих в бою. Опять все повторилось. Нет. Впрочем, нет. Даниель чувствовал, как изображение становится резче, фрагмент гигантского зала приближается к нему так, словно он смотрит в бинокль, в котором с каждой секундой повышается увеличение. Он мог с близкого расстояния рассматривать плененных коргардами людей. Да, они жили в тесных клетках, да — они были полуголыми и, кажется, очень утомленными. И все же выглядели счастливыми. Они ничем не походили на полуотупевшие автоматы, с которыми Даниель столкнулся во время своей экспедиции. Не заметил он и сцен грубого принуждения, зафиксированных Тивольдом Риттером.
Эти люди казались довольными. Улыбались, беседовали, матери нянчили детей, группа мужчин играла в мяч. Несколько пар целовались. Над людьми проплывали коргардские автоматы с подносами, уставленными пищей, между жилыми контейнерами цвели яркие растения. Даниель почувствовал их аромат мягкий и в то же время дразнящий.
«Сон, иллюзия, бред! Ложь! — пытался он убедить себя, одновременно все больше погружаясь в глубь странного лагеря. — Я же ничего такого не видел. Ведь перед моими глазами были только трупы, покалеченные дети и взрослые, принуждаемые делать то, что противоречит их физиологии и привычкам. Я видел страдания и отчаяние. То, что появляется сейчас, — не может быть правдой!»
Неустойчивое сознание Даниеля, словно маятник раскачивающееся на грани сна и яви, не желало до конца верить в картины, создаваемые психотропами. Все это обман!
Разве что… Где уверенность, что тогда он видел все? Ведь он был там, где нарушались законы человеческой физики. Что еще было там возможно? А что, если он и его спутники увидели лишь часть экспериментальной лаборатории коргардов, по чистой случайности попали туда, где причиняют боль? Может, там существовали и иные миры — радости и счастья?
Он вспомнил картину, свидетелем которой был в самом начале переброски на коргардскую базу. Ощущение смены тела, иное восприятие мира, новые органы чувств — это тогда показалось ему всего лишь побочным эффектом сложного процесса перехода. Но ведь могло быть иначе. Он мог видеть многое, но не запомнить всего увиденного. Мог оказаться в камере пыток, а не в садах блаженства. Наконец, ему могло лишь казаться, что он видит нечто осмысленное. Тогда он был уверен, что попал на коргардскую базу и стал свидетелем ужасающего преступления. Сегодня, отсидев в виртуальной тюрьме, встретившись с парксанским человеком-чипом, увидев то, что увидел и испытал там, он начинал все меньше доверять своим органам чувств.
Он получил сигнал, призывающий искать контакты с иными расами, намекающий на возможность взаимопонимания и объединения в единый сверхорганизм. Может, такова истинная цель их экспериментов? Они подвергли одних людей изощреннейшим пыткам, а другим обеспечили невыразимое блаженство. Изучая реакции тех и других, они познакомились со всем спектром человеческих ощущений и поведений — от одной крайности до другой. Это могло понадобиться при дальнейших контактах. Коргарды вовсе не обязательно могли быть врагами. Они попросту использовали определенные методы и, как ученые, совершали то, что в человеческом понимании было чудовищным. Впрочем, возможно, нельзя все это мерить одинаковыми категориями. А если взглянуть на конфликт шире? Если присоединение людей к панкосмической семье принесет в будущем колоссальные выгоды, то захочет ли кто-нибудь вспомнить о страданиях безымянных жертв?
Разве сегодня кто-нибудь помнит о людях, на которых проводили эксперименты первые хирурги? Узнаем ли мы имена рабов-строителей пирамид? Нет. Зато помним имя Хеопса. Кого-нибудь волнует судьба миллионов зеков, сделавших возможным полет в космос первого человека? Отнюдь. Зато имя «Гагарин» носят многочисленные планеты и космолеты в освоенном человеческом космосе.
Картины, воспринимаемые им, постоянно изменялись, все меньше поддавались контролю со стороны его сознания, становились хаотичными и нереальными.
* * *
Неожиданное сообщение, принятое космолетом, заставило медицинский кокон принять весьма рискованное решение. Потребовалось мгновенно вывести Даниеля из психотропного небытия, разбудить, а тем самым урезать период выздоровления.Когда Даниель открыл глаза, истинный мир предстал перед ним перемешанным с наркотическими видениями. Пространства изгибались, цвета становились насыщеннее, а сообщения, принимаемые космолетом, казались невероятно забавными. Даниель принялся над ними истерически хохотать. Когда же на миг прикрыл глаза, то увидел такое, что сразу заставило его умолкнуть.
К нему шли трое: Иисус Христос, протянувший вперед пробитые гвоздями ладони, точно такой, как на образе в тантийском храме сорманитов, Манихей, именуемый Мани, как бы перенесенный с гравюры, которую Даниель когда-то видел в старинной книге, где он был изображен с лицом, с которого палачи содрали кожу, и Тивольд Риттер с выбитыми зубами и кровоточащим отверстием в шее ниже затылка. Мужчины неожиданно расступились, а за их спинами Даниель увидел женщину, купающуюся в море разноцветных огней. Мадонна. Мать пророков, возлюбленная Бога.
— Приветствую тебя, — тихо сказала она, подошла к нему и наклонилась. Это я. Я пришла. Здравствуй, Даниель.
5
— Сообщение с первым приоритетом, — неожиданно заговорил компьютер, а желтоватый свет, излучаемый письменным столом, сменился красным. Рамзес положил на стол документ, который держал в руке. Сообщения с высшим приоритетом доступности последнее время случались не часто. Но и не так уж редко. Нападения коргардов, переговоры с представителями Доминии, мятежники, экологические и хозяйственные кризисы, вызванные долгой войной, — каждая из этих причин требовала от электоров необходимости встречаться часто. Рамзес ввел пароль, подождал, пока система просканирует помещение. Он понимал, что его комната, как и кабинеты других электоров и чиновников высшего ранга, просматривается постоянно. Однако перед приемом сообщения с высшим приоритетом обязательно проводился дополнительный контроль.
— Здравствуй, Рамзес! — Над столом возникло голографическое изображение Альберта Делля, премьер-министра и председателя Совета Электоров. Это был невысокий мужчина с лицом тридцатилетнего, хотя в действительности ему было в два раза больше. Длинные волосы с вплетенными в них разноцветными бусинками ниспадали на плечи. В густой седой бороде гнездился гладианский ленивец.
Когда-то Альберт был одним из самых радикальных руководителей, боровшихся с несгибаемыми. Теперь, как изображали его СМИ, стал политиком умеренного центра, никогда не забывающим о юношеских идеалах, но жаждущим контактировать со всем обществом. Новый имидж оказался эффективным и привел Альберта к власти. Рамзес не входил в группу ближайших сотрудников Делля, но в соответствующий момент поддержал его политику. Он тоже не хотел иметь ничего общего с радикалами и сумасшедшими. Это, а также близкое знакомство с солярным резидентом Танкредом Салерно обеспечило Рамзесу высокое положение в структуре аппарата власти. Делль редко пользовался линиями прямой связи. Коли на это решился, значит, случилось что-то по-настоящему серьезное, гораздо более важное, чем очередная стычка с коргардами, арест бунтовщиков или желание выжать из бюджета дополнительные суммы на ускорение строительства трансмиссионной станции Сети. Рамзес опустился в кресло и внимательно выслушал известие.
— Я обращаюсь к тебе по секретной линии, поскольку дело достаточно деликатное и требует немедленного вмешательства. Сегодня я получил новейшие донесения Департамента Общественной Безопасности. Они однозначны. Среди нас есть предатели. Они намереваются с помощью заговоров свергнуть конституционный порядок власти и вернуть правление несгибаемые. Я счел необходимым уведомить об этом тех, кому безусловно доверяю. Нам необходимо как можно скорее встретиться. Я перешлю тебе копию донесения. Ознакомься с ним сразу, так как вскоре нам надо будет решать, что делать дальше. Я получил уверения солярного резидента в полной поддержке со стороны Доминии.
Передаю пакет, содержащий координаты места и времени встречи. Воспроизведи его немедленно. До скорой встречи. Во славу Гладиуса!
Изображение Альберта Делля исчезло, красный отсвет погас. Рамзес не пошевелился. Так, значит, вон оно как. Сообщение. Встреча в удаленном месте. Улыбка. Вызов. И смерть — виртуальная либо истинная.
Он наклонился и вынул из ящичка стола небольшой футляр. Открыл, достал черный блестящий перстень с очень большим продолговатым камнем. Надел на палец.
Воспоминания. Несчастный случай с родителями. Дина. Антитанаторские беспорядки. Коргарды. Первые шаги в большой политике. Танкред Салерно. Та ужасная ночь. Он помнил все.
Как нашел Дину в лагере культистов, спрятал и позаботился о том, чтобы ее вырванным глазом занялся самый лучший на Гладиусе врач. Как они вместе расшифровали письмо Даниеля, потом раскодировали координаты места, в которое он направлялся. Рамзес нанял космический паром высокого класса, загрузил его требующимся Даниелю оборудованием и выслал в космос.
Сделать надо было очень многое, а времени оставалось всего ничего. Однако об этом он Дине не сказал. Ну а теперь, спустя восемь дней, наступил этот момент.
Он выслал по нескольким десяткам адресов почту, отдал нужные распоряжения компьютеру, а потом стер его память. Поправил форменный мундир, положил руки на крышку стола, выпрямился, прикрыл глаза.
— Приходите.
— Здравствуй, Рамзес! — Над столом возникло голографическое изображение Альберта Делля, премьер-министра и председателя Совета Электоров. Это был невысокий мужчина с лицом тридцатилетнего, хотя в действительности ему было в два раза больше. Длинные волосы с вплетенными в них разноцветными бусинками ниспадали на плечи. В густой седой бороде гнездился гладианский ленивец.
Когда-то Альберт был одним из самых радикальных руководителей, боровшихся с несгибаемыми. Теперь, как изображали его СМИ, стал политиком умеренного центра, никогда не забывающим о юношеских идеалах, но жаждущим контактировать со всем обществом. Новый имидж оказался эффективным и привел Альберта к власти. Рамзес не входил в группу ближайших сотрудников Делля, но в соответствующий момент поддержал его политику. Он тоже не хотел иметь ничего общего с радикалами и сумасшедшими. Это, а также близкое знакомство с солярным резидентом Танкредом Салерно обеспечило Рамзесу высокое положение в структуре аппарата власти. Делль редко пользовался линиями прямой связи. Коли на это решился, значит, случилось что-то по-настоящему серьезное, гораздо более важное, чем очередная стычка с коргардами, арест бунтовщиков или желание выжать из бюджета дополнительные суммы на ускорение строительства трансмиссионной станции Сети. Рамзес опустился в кресло и внимательно выслушал известие.
— Я обращаюсь к тебе по секретной линии, поскольку дело достаточно деликатное и требует немедленного вмешательства. Сегодня я получил новейшие донесения Департамента Общественной Безопасности. Они однозначны. Среди нас есть предатели. Они намереваются с помощью заговоров свергнуть конституционный порядок власти и вернуть правление несгибаемые. Я счел необходимым уведомить об этом тех, кому безусловно доверяю. Нам необходимо как можно скорее встретиться. Я перешлю тебе копию донесения. Ознакомься с ним сразу, так как вскоре нам надо будет решать, что делать дальше. Я получил уверения солярного резидента в полной поддержке со стороны Доминии.
Передаю пакет, содержащий координаты места и времени встречи. Воспроизведи его немедленно. До скорой встречи. Во славу Гладиуса!
Изображение Альберта Делля исчезло, красный отсвет погас. Рамзес не пошевелился. Так, значит, вон оно как. Сообщение. Встреча в удаленном месте. Улыбка. Вызов. И смерть — виртуальная либо истинная.
Он наклонился и вынул из ящичка стола небольшой футляр. Открыл, достал черный блестящий перстень с очень большим продолговатым камнем. Надел на палец.
Воспоминания. Несчастный случай с родителями. Дина. Антитанаторские беспорядки. Коргарды. Первые шаги в большой политике. Танкред Салерно. Та ужасная ночь. Он помнил все.
Как нашел Дину в лагере культистов, спрятал и позаботился о том, чтобы ее вырванным глазом занялся самый лучший на Гладиусе врач. Как они вместе расшифровали письмо Даниеля, потом раскодировали координаты места, в которое он направлялся. Рамзес нанял космический паром высокого класса, загрузил его требующимся Даниелю оборудованием и выслал в космос.
Сделать надо было очень многое, а времени оставалось всего ничего. Однако об этом он Дине не сказал. Ну а теперь, спустя восемь дней, наступил этот момент.
Он выслал по нескольким десяткам адресов почту, отдал нужные распоряжения компьютеру, а потом стер его память. Поправил форменный мундир, положил руки на крышку стола, выпрямился, прикрыл глаза.
— Приходите.
6
Скрипнула защелка медицинской капсулы, и она раскрылась, как расколотый надвое орех. Даниель заморгал и медленно, с трудом сел на постели. Свет резал глаза, но их тут же заслонила тень. Дина наклонилась и влажной тряпочкой нежно протерла Даниелю лицо.
— Как ты себя чувствуешь?
— Так, что лучше бы вообще ничего не чувствовать.
— Это легко сделать, — спокойно бросила она. — Хвачу тебя по голове чем-нибудь твердым и выкину в пустоту.
Он попробовал подняться, но это оказалось непросто. Пробалансировав несколько секунд на полусогнутых ногах, он снова повалился на кровать. Липкая слизь, раньше заполнявшая нижнюю часть оболочки медицинского кокона, громко чавкнула и расплескалась по сторонам.
— Не знаю, правильно ли я поступила, перетащив тебя на борт моей ракеты, Даниель Бондари. Теперь много времени уйдет на уборку.
— Обещаю отдраить пол. Как только смогу самостоятельно ползать.
— Значит, ближайшие два месяца мне придется мыть полы самой.
Дина помогла ему встать. Протерла полотенцем и подала бокал с горячим напитком.
— Что это?
— Пей. Ты что, никогда не можешь сделать то, о чем тебя просят, не задав полусотни вопросов? Зачем, почему, как, где и когда! Меня это начинает раздражать!
— Почему?
Она отпустила Даниеля и отступила на два шага. Потом спокойно смотрела, как ноги у него подгибаются, как он пытается сохранить равновесие и размахивает руками, а на его лице появляется просительное выражение.
— И не подумаю, — покрутила она головой.
Он снова взмахнул руками и, тяжело дыша, плюхнулся на пол.
— Это не по-людски, так измываться над калекой!
— А я, по-твоему, здоровая? — спросила она. Ее единственный глаз загорелся розовым. Половина лица была прикрыта повязкой. Она выглядела иначе, чем та Дина, которую он запомнил. Не носила экстравагантных одежд, похудела. Разговаривая, нервно потирала руки. Дина Тиволи, которую он знал пятнадцать лет назад, была веселой, симпатичной девушкой, не обремененной излишними заботами. Жила в достатке, уверенная, что ее судьба зависит только от нее самой. Порой совершала нерациональные поступки — влюбилась в танатора. Верила, что мир на ее стороне, что она выкарабкается из любой неприятности и что в конце концов все утрясется. Но легкая жизнь окончилась. Каприз, заставивший ее отдать свои чувства противнику системы, привел ее в такие закоулки, где жизнь человека ничего не значила, а стремление причинять боль было самоцелью.
Поэтому она стала более серьезной, сосредоточенной, замкнутой. Печальной.
Разговаривая с Даниелем, она часто шутила, источала оптимизм и строила всяческие планы. Однако Бондари чувствовал, что в действительности ее психика надломлена и Дина очень боится.
И все же она решилась ему помочь. Привезла лекарства, деньги, матрицы пищи. Медикаменты восстановили его ткани и обеспечили выздоровление. Деньги пригодятся позже. Пищевые агрегаты, матрицы, которые в быту называли «матками», потому что они «рожали» живое мясо, обеспечивали полную независимость от каких-либо человеческих колоний.
У Даниеля в голове был полнейший сумбур, он не знал, что делать, впервые за долгое время не видел впереди никакой надежды. Даже еще на Гладиусе, когда на космодроме раздумывал, что предпринять, он знал, что есть еще за что бороться. В его теле укрыли информацию о коргардах бесценную для тех, кто ее найдет и сумеет прочесть. Все доступные гладианам сведения, а главное — координаты базы коргардов и технико-технологические данные, необходимые для создания искусственного гиперузла. Гладианские ученые овладели этой проблемой, доказательством чему была удачная экспедиция десантников, а еще раньше — переброска Риттера на территорию форта.
Выстрел рептилиеподобного Аин'ты сжег ему ногу, а вместе с нею и закодированную в ее тканях информацию.
— А кем ты стать хочешь, Дина Тиволи?
— Пока что я — медсестра, любовница и банкир.
— И квартирмейстер.
— К счастью, я не понимаю, что означает это слово. — Она перекатилась с живота на спину, положила ему руку на грудь. — Тесно здесь.
— Уж точно не электорские дворцы. Ракета тесная, зато собственная.
— У кого ты ее украл?
— Купил. А теперь придется уничтожить, чтобы замести следы.
— И ты, надо думать, полагаешь, что я отдам тебе свою?
— Не полагаю. Уверен.
— Повторяю вопрос: что будем делать, Даниель Бондари?
— Просто останься со мной.
— Где?
— Здесь. Ты слышала об орбитерах?
— К сожалению, нет.
— Того человека звали Георгий Мартынов. Он был астронавтом. Еще на старой Земле. Первый полет человека на Юпитер. Самая крупная космическая экспедиция XXI века, международное сотрудничество, огромные расходы. К сожалению, все окончилось неудачей. В них попал астероид размером с человеческую голову. Не спрашивай о вероятности такого события. Можно сказать — им не повезло. Оторвало половину ракеты, уничтожило большую часть модулей, раздробило антенны. Погибли все члены экипажа, кроме Мартынова. Он остался один в маленьком модуле с небольшим запасом энергии, разбитыми коллекторами и едва действующей системой жизнеобеспечения. Не мог ничего передавать, действовала лишь одна из приемных антенн. Он бесповоротно потерял управляемость.
Шестьдесят два года его корабль летал вокруг Солнца где-то между орбитами Марса и Юпитера. Он жил, надеясь, что в конце концов его кто-нибудь отыщет. И записывал дневник.
В те времена шла колонизация Солнечной системы. Из Мартынова и его товарищей сделали погибших героев. Очередные экспедиции летали к Юпитеру, Сатурну и еще дальше. Там строились первые базы, потом целые поселки. Несколько месяцев ему не удавалось перехватить ни единого сигнала. Правда, иногда что-то до него доходило, потом снова глохло. Три года он не принимал ничего, позже начали попадаться сообщения с китайской базы. Он выучил китайский. Бывало, засекал ракеты, пролетавшие неподалеку от его модуля. И ничего не мог сделать. Однако не спятил, до последнего дня наговаривал свой дневник. Шестьдесят два года. Сидя в вашем виртуальном сортире, я частенько о нем думал. Он выдержал, сохранил разум и волю до конца. Значит, можно. И я тоже смог.
— Его спасли?
— Ракету Мартынова нашли спустя семь лет после его смерти. Тело сохранилось в прекрасном состоянии. Возник культ. Сейчас орбитеры образуют клан. Не столь сильный, как летники и кульпторы, но достаточно мощный.
— И что они делают?
— Приверженцы орбитерства залезают в капсулы и позволяют запустить себя на околозвездные орбиты. Им обеспечены примерно такие же условия, как были у Мартынова. Они не знают, кто и когда их отыщет. Однако… В каждой машине есть аварийный передатчик, так что в любой момент можно сорвать пломбы и вызвать помощь. Конечно, те, кто сделают это слишком скоро, исключаются из клана. Легендарные мэтры-отшельники оставались в космосе навсегда. Ну а туристы — как и все туристы — выдерживают неделю-две в ракете, да еще платят за это огромные деньги.
— Откуда ты все это знаешь? — Дина взяла стакан. Села, поджала колени. У нее были красивые, не очень большие груди, плоский живот и длинные, немного худощавые ноги.
— Кланы всегда находятся под недреманным оком служб порядка. Ты же понимаешь — это организация, существующая параллельно с государством. У них своя юрисдикция и привилегии, они сотрудничают с различными политическими и хозяйственными структурами. Часто действуют на планетах, удаленных от центра. Мы всегда старались за ними присматривать. Основные сведения о кланах, действующих в нашей системе, знал каждый танатор.
— Они нарушали законы?
— Иногда. Однако не это было самым важным. У них были собственные правила, записанные в эдиктах и конституциях. Порой содержащиеся там положения вступали в противоречие с законами нашей планеты настолько, что компромисс оказывался невозможным. Тогда приходилось принимать трудные решения.
— Какой-то компромисс всегда возможен.
— Глупая болтовня, которой тебя научили. Да, можно пойти на компромисс, но не всегда и не с каждым. Наш закон требует, — он замялся, — по крайней мере требовал до того, как дружки твоего братика не перехватили власть, что за жестокое убийство автоматически выносился смертный приговор. Ты считаешь, что государство не может убивать преступников. О компромиссе нет и речи. Либо их можно будет убить, либо нет.
— Их можно изолировать, лечить…
— Я говорю не об изоляции, а об убиении. Я считаю, что за определенные преступления может быть только одна кара. Смерть. Ты убеждена, что людей нельзя убивать, даже если они психопатические убийцы. Я — сторонник сурового наказания преступников, однако допускаю, что в особых случаях смертную казнь можно заменить тюрьмой строгого режима. Так что, думаю, и ты пойдешь на компромисс и одобришь применение суровых наказаний, например, нанесение увечья…
— Увечья? Да ты никак спятил…
— Отрубать преступникам руки. Как давным-давно делали в некоторых странах древнего мира. Чтобы отпугнуть других любителей чужого добра.
— Ты говоришь: «Да-да, нет-нет». А ведь ничего однозначного не бывает никогда.
Он замолчал. Пододвинулся к Дине, обнял ее и начал нежно поглаживать по щеке. Ему не нужна была ссора, нужна была беседа.
— Возможно. Но, Дина, у меня нет ничего, кроме моего «да-нет». Только честь и клятва, которую я принес, принимая присягу. Я — танатор, я осуждаю человеческие деяния. У меня отобрали мой мир, убили людей, которых я любил, унизили меня и моих друзей. Дина, у меня нет ничего, кроме чести. Кроме слова, которое я дал.
— Но ведь ты его нарушил. Ты присягнул защищать легальные власти Гладиуса. А когда пришли твои противники, ты принялся плести заговоры против них.
— Я присягнул защищать Хартию Прав Гладиуса, Дина, кодекс, написанный нашими предками. Неужели, видя, что легально избранная власть сразу же после выборов начинает нарушать законы, которые ее же самое вынесли наверх, я должен этой клике служить? Если да, то сожжение на кострах чародеек, умерщвление евреев в газовых камерах, расстрелы «кулаков» и уничтожение противников виртуальности тоже следует считать благом. А ведь большинство граждан и легально избранные правители государства этого хотели. А ты прилетела бы сюда, если б не считала, что покорные осуществляют власть, не придерживаясь принципов? Прилетела бы, подвергая опасности карьеру и жизнь брата? Безопасность планеты. И все только ради того, чтобы помочь мятежнику? Нет! Ты прекрасно знаешь, что покорные насилуют прежние законы и не придерживаются правил, которые сами же установили. Ты хорошо знаешь об этом!
— Это совсем другое дело! Ответственность за их грехи и за грехи твои.
— Дина, они — убийцы, предатели и психопаты. Возможно, не все, возможно, некоторые все еще мечтают о прелестных идеалах, которые им не довелось воплотить в жизнь. Начихал я на это. Осуществленная идея, не оправдывающаяся на практике, не может быть прелестной. Это скверная идея. Впрочем, ты отлично знаешь и сама. И не только ты. Покорные начинают грызню. И я тебе скажу, кто выиграет. Те, кто, отвергнув принципы, первыми попросят у Доминии протянуть им руку братской помощи. Покушение на Дираке, события в правительственном центре…
— Покушение на Дираке?
— Нас еще не всех перебили.
— Какая чепуха! Это не могли сделать мятежники. В нашей системе не осталось никаких мятежников…
— Бунтарей… — непроизвольно поправил он. Они помолчали, мысленно возвращаясь в далекие места, к давно встречавшимся людям и канувшим в Лету событиям. Потом Дина наклонилась над Даниелем, охватила его бедра и поцеловала.
— Я хочу… на орбиту! Хочу… летать! И немедленно, Даниель Бондари!
— Как ты себя чувствуешь?
— Так, что лучше бы вообще ничего не чувствовать.
— Это легко сделать, — спокойно бросила она. — Хвачу тебя по голове чем-нибудь твердым и выкину в пустоту.
Он попробовал подняться, но это оказалось непросто. Пробалансировав несколько секунд на полусогнутых ногах, он снова повалился на кровать. Липкая слизь, раньше заполнявшая нижнюю часть оболочки медицинского кокона, громко чавкнула и расплескалась по сторонам.
— Не знаю, правильно ли я поступила, перетащив тебя на борт моей ракеты, Даниель Бондари. Теперь много времени уйдет на уборку.
— Обещаю отдраить пол. Как только смогу самостоятельно ползать.
— Значит, ближайшие два месяца мне придется мыть полы самой.
Дина помогла ему встать. Протерла полотенцем и подала бокал с горячим напитком.
— Что это?
— Пей. Ты что, никогда не можешь сделать то, о чем тебя просят, не задав полусотни вопросов? Зачем, почему, как, где и когда! Меня это начинает раздражать!
— Почему?
Она отпустила Даниеля и отступила на два шага. Потом спокойно смотрела, как ноги у него подгибаются, как он пытается сохранить равновесие и размахивает руками, а на его лице появляется просительное выражение.
— И не подумаю, — покрутила она головой.
Он снова взмахнул руками и, тяжело дыша, плюхнулся на пол.
— Это не по-людски, так измываться над калекой!
— А я, по-твоему, здоровая? — спросила она. Ее единственный глаз загорелся розовым. Половина лица была прикрыта повязкой. Она выглядела иначе, чем та Дина, которую он запомнил. Не носила экстравагантных одежд, похудела. Разговаривая, нервно потирала руки. Дина Тиволи, которую он знал пятнадцать лет назад, была веселой, симпатичной девушкой, не обремененной излишними заботами. Жила в достатке, уверенная, что ее судьба зависит только от нее самой. Порой совершала нерациональные поступки — влюбилась в танатора. Верила, что мир на ее стороне, что она выкарабкается из любой неприятности и что в конце концов все утрясется. Но легкая жизнь окончилась. Каприз, заставивший ее отдать свои чувства противнику системы, привел ее в такие закоулки, где жизнь человека ничего не значила, а стремление причинять боль было самоцелью.
Поэтому она стала более серьезной, сосредоточенной, замкнутой. Печальной.
Разговаривая с Даниелем, она часто шутила, источала оптимизм и строила всяческие планы. Однако Бондари чувствовал, что в действительности ее психика надломлена и Дина очень боится.
И все же она решилась ему помочь. Привезла лекарства, деньги, матрицы пищи. Медикаменты восстановили его ткани и обеспечили выздоровление. Деньги пригодятся позже. Пищевые агрегаты, матрицы, которые в быту называли «матками», потому что они «рожали» живое мясо, обеспечивали полную независимость от каких-либо человеческих колоний.
У Даниеля в голове был полнейший сумбур, он не знал, что делать, впервые за долгое время не видел впереди никакой надежды. Даже еще на Гладиусе, когда на космодроме раздумывал, что предпринять, он знал, что есть еще за что бороться. В его теле укрыли информацию о коргардах бесценную для тех, кто ее найдет и сумеет прочесть. Все доступные гладианам сведения, а главное — координаты базы коргардов и технико-технологические данные, необходимые для создания искусственного гиперузла. Гладианские ученые овладели этой проблемой, доказательством чему была удачная экспедиция десантников, а еще раньше — переброска Риттера на территорию форта.
Выстрел рептилиеподобного Аин'ты сжег ему ногу, а вместе с нею и закодированную в ее тканях информацию.
* * *
— Что будем делать? — спросила Дина. Они лежали на узкой постели, нагие и потные. — Кем я должна для тебя стать, Даниель Бондари?— А кем ты стать хочешь, Дина Тиволи?
— Пока что я — медсестра, любовница и банкир.
— И квартирмейстер.
— К счастью, я не понимаю, что означает это слово. — Она перекатилась с живота на спину, положила ему руку на грудь. — Тесно здесь.
— Уж точно не электорские дворцы. Ракета тесная, зато собственная.
— У кого ты ее украл?
— Купил. А теперь придется уничтожить, чтобы замести следы.
— И ты, надо думать, полагаешь, что я отдам тебе свою?
— Не полагаю. Уверен.
— Повторяю вопрос: что будем делать, Даниель Бондари?
— Просто останься со мной.
— Где?
— Здесь. Ты слышала об орбитерах?
— К сожалению, нет.
— Того человека звали Георгий Мартынов. Он был астронавтом. Еще на старой Земле. Первый полет человека на Юпитер. Самая крупная космическая экспедиция XXI века, международное сотрудничество, огромные расходы. К сожалению, все окончилось неудачей. В них попал астероид размером с человеческую голову. Не спрашивай о вероятности такого события. Можно сказать — им не повезло. Оторвало половину ракеты, уничтожило большую часть модулей, раздробило антенны. Погибли все члены экипажа, кроме Мартынова. Он остался один в маленьком модуле с небольшим запасом энергии, разбитыми коллекторами и едва действующей системой жизнеобеспечения. Не мог ничего передавать, действовала лишь одна из приемных антенн. Он бесповоротно потерял управляемость.
Шестьдесят два года его корабль летал вокруг Солнца где-то между орбитами Марса и Юпитера. Он жил, надеясь, что в конце концов его кто-нибудь отыщет. И записывал дневник.
В те времена шла колонизация Солнечной системы. Из Мартынова и его товарищей сделали погибших героев. Очередные экспедиции летали к Юпитеру, Сатурну и еще дальше. Там строились первые базы, потом целые поселки. Несколько месяцев ему не удавалось перехватить ни единого сигнала. Правда, иногда что-то до него доходило, потом снова глохло. Три года он не принимал ничего, позже начали попадаться сообщения с китайской базы. Он выучил китайский. Бывало, засекал ракеты, пролетавшие неподалеку от его модуля. И ничего не мог сделать. Однако не спятил, до последнего дня наговаривал свой дневник. Шестьдесят два года. Сидя в вашем виртуальном сортире, я частенько о нем думал. Он выдержал, сохранил разум и волю до конца. Значит, можно. И я тоже смог.
— Его спасли?
— Ракету Мартынова нашли спустя семь лет после его смерти. Тело сохранилось в прекрасном состоянии. Возник культ. Сейчас орбитеры образуют клан. Не столь сильный, как летники и кульпторы, но достаточно мощный.
— И что они делают?
— Приверженцы орбитерства залезают в капсулы и позволяют запустить себя на околозвездные орбиты. Им обеспечены примерно такие же условия, как были у Мартынова. Они не знают, кто и когда их отыщет. Однако… В каждой машине есть аварийный передатчик, так что в любой момент можно сорвать пломбы и вызвать помощь. Конечно, те, кто сделают это слишком скоро, исключаются из клана. Легендарные мэтры-отшельники оставались в космосе навсегда. Ну а туристы — как и все туристы — выдерживают неделю-две в ракете, да еще платят за это огромные деньги.
— Откуда ты все это знаешь? — Дина взяла стакан. Села, поджала колени. У нее были красивые, не очень большие груди, плоский живот и длинные, немного худощавые ноги.
— Кланы всегда находятся под недреманным оком служб порядка. Ты же понимаешь — это организация, существующая параллельно с государством. У них своя юрисдикция и привилегии, они сотрудничают с различными политическими и хозяйственными структурами. Часто действуют на планетах, удаленных от центра. Мы всегда старались за ними присматривать. Основные сведения о кланах, действующих в нашей системе, знал каждый танатор.
— Они нарушали законы?
— Иногда. Однако не это было самым важным. У них были собственные правила, записанные в эдиктах и конституциях. Порой содержащиеся там положения вступали в противоречие с законами нашей планеты настолько, что компромисс оказывался невозможным. Тогда приходилось принимать трудные решения.
— Какой-то компромисс всегда возможен.
— Глупая болтовня, которой тебя научили. Да, можно пойти на компромисс, но не всегда и не с каждым. Наш закон требует, — он замялся, — по крайней мере требовал до того, как дружки твоего братика не перехватили власть, что за жестокое убийство автоматически выносился смертный приговор. Ты считаешь, что государство не может убивать преступников. О компромиссе нет и речи. Либо их можно будет убить, либо нет.
— Их можно изолировать, лечить…
— Я говорю не об изоляции, а об убиении. Я считаю, что за определенные преступления может быть только одна кара. Смерть. Ты убеждена, что людей нельзя убивать, даже если они психопатические убийцы. Я — сторонник сурового наказания преступников, однако допускаю, что в особых случаях смертную казнь можно заменить тюрьмой строгого режима. Так что, думаю, и ты пойдешь на компромисс и одобришь применение суровых наказаний, например, нанесение увечья…
— Увечья? Да ты никак спятил…
— Отрубать преступникам руки. Как давным-давно делали в некоторых странах древнего мира. Чтобы отпугнуть других любителей чужого добра.
— Ты говоришь: «Да-да, нет-нет». А ведь ничего однозначного не бывает никогда.
Он замолчал. Пододвинулся к Дине, обнял ее и начал нежно поглаживать по щеке. Ему не нужна была ссора, нужна была беседа.
— Возможно. Но, Дина, у меня нет ничего, кроме моего «да-нет». Только честь и клятва, которую я принес, принимая присягу. Я — танатор, я осуждаю человеческие деяния. У меня отобрали мой мир, убили людей, которых я любил, унизили меня и моих друзей. Дина, у меня нет ничего, кроме чести. Кроме слова, которое я дал.
— Но ведь ты его нарушил. Ты присягнул защищать легальные власти Гладиуса. А когда пришли твои противники, ты принялся плести заговоры против них.
— Я присягнул защищать Хартию Прав Гладиуса, Дина, кодекс, написанный нашими предками. Неужели, видя, что легально избранная власть сразу же после выборов начинает нарушать законы, которые ее же самое вынесли наверх, я должен этой клике служить? Если да, то сожжение на кострах чародеек, умерщвление евреев в газовых камерах, расстрелы «кулаков» и уничтожение противников виртуальности тоже следует считать благом. А ведь большинство граждан и легально избранные правители государства этого хотели. А ты прилетела бы сюда, если б не считала, что покорные осуществляют власть, не придерживаясь принципов? Прилетела бы, подвергая опасности карьеру и жизнь брата? Безопасность планеты. И все только ради того, чтобы помочь мятежнику? Нет! Ты прекрасно знаешь, что покорные насилуют прежние законы и не придерживаются правил, которые сами же установили. Ты хорошо знаешь об этом!
— Это совсем другое дело! Ответственность за их грехи и за грехи твои.
— Дина, они — убийцы, предатели и психопаты. Возможно, не все, возможно, некоторые все еще мечтают о прелестных идеалах, которые им не довелось воплотить в жизнь. Начихал я на это. Осуществленная идея, не оправдывающаяся на практике, не может быть прелестной. Это скверная идея. Впрочем, ты отлично знаешь и сама. И не только ты. Покорные начинают грызню. И я тебе скажу, кто выиграет. Те, кто, отвергнув принципы, первыми попросят у Доминии протянуть им руку братской помощи. Покушение на Дираке, события в правительственном центре…
— Покушение на Дираке?
— Нас еще не всех перебили.
— Какая чепуха! Это не могли сделать мятежники. В нашей системе не осталось никаких мятежников…
— Бунтарей… — непроизвольно поправил он. Они помолчали, мысленно возвращаясь в далекие места, к давно встречавшимся людям и канувшим в Лету событиям. Потом Дина наклонилась над Даниелем, охватила его бедра и поцеловала.
— Я хочу… на орбиту! Хочу… летать! И немедленно, Даниель Бондари!
7
Первый раз они легли вместе не сразу, через три дня после встречи. В пятницу Даниель отсоединил свою ракету, предварительно стерев из ее памяти все, что, касалось его полета. Конечно, абсолютной уверенности в том, что какие-то данные все же сохранились, не, было. Поэтому через несколько дней космолет будет взорван. За это время они уже давно улетят из этой точки пространства. Они решили пойти в сферу Фасганона, там отыскать какой-нибудь крупный астероид, высадиться на нем и ждать. Ракета Дины была самодостаточной, так что за снабжение энергией, пищей и кислородом опасаться не приходилось, к тому же настолько большой, чтобы не дать им впасть в клаустрофобию, а компьютер располагал достаточно емким банком увеселений.
«Медовый месяц», — так назвал это Даниель. Дине понравилось.
В понедельник они добрались до сферы Фасганона. Вырванные из нее астероиды кружили по всей системе Мультона, в которую входила и планета Клеванг со своими спутниками. По, мере удаления от Мультона астероидное кольцо раздувалось, образуя сферическое облако Фасганона, окутывающее всю систему. Облако состояло не только из миллионов каменных и ледяных осколков размерами в доли миллиметра, но и астероидов диаметром в сотни километров. Ее изучали давно, но каталогизировали лишь часть объектов. Проводилась здесь также ограниченная горняцкая разведка, но пока что больше пользы приносила эксплуатация внутрисистемного Пояса Фамберга. Наиболее удаленные объекты, входящие в сферу Фасганона, располагались вокруг Мультона на орбитах диаметром почти в полтора световых года. Станция Дирак лежала внутри этой сферы.
«Медовый месяц», — так назвал это Даниель. Дине понравилось.
В понедельник они добрались до сферы Фасганона. Вырванные из нее астероиды кружили по всей системе Мультона, в которую входила и планета Клеванг со своими спутниками. По, мере удаления от Мультона астероидное кольцо раздувалось, образуя сферическое облако Фасганона, окутывающее всю систему. Облако состояло не только из миллионов каменных и ледяных осколков размерами в доли миллиметра, но и астероидов диаметром в сотни километров. Ее изучали давно, но каталогизировали лишь часть объектов. Проводилась здесь также ограниченная горняцкая разведка, но пока что больше пользы приносила эксплуатация внутрисистемного Пояса Фамберга. Наиболее удаленные объекты, входящие в сферу Фасганона, располагались вокруг Мультона на орбитах диаметром почти в полтора световых года. Станция Дирак лежала внутри этой сферы.