— Не волнуйся. — Вердекс де Вердекс подал ей руку и потянул за собой. Я — сумасшедший, но не причиняю людям вреда.
   — Это я могла бы причинить тебе вред. — Дина смахнула со лба прядку волос. — Например, притащив тебе на шею безопасников. Ведь вы здесь нелегально.
   — Благодарю за заботу. — На болезненно худом лице Вердекса появилось что-то вроде улыбки. — Меня нелегко напугать. Я закален против страха.
   — У тебя блокада мозга?
   — Нет, дело не в психотропах или электронике. Просто я уже переболел этим недугом. Я уже боялся так, что, пожалуй, сильнее невозможно.
   Примерно в тот же момент Дина услышала музыку.
   — Что это?
   — Музицируем. Музыка приносит искупление. Избавление.
   Дина вздрогнула. Тон голоса Вердекса изменился. Мужчина выговаривал слова жестко, с напором, из которого ушла мягкость, а осталась только боль. Он напрягся, сжатые губы приоткрыли беззубые десны.
   — Ты не играешь, верно?
   — Нет. — Дыхание Вердекса выровнялось, на лицо вернулся покой. — Я слушаю. Как и они. Я восхищаюсь красотой.
   — Какие они?
   — Ох, пошли дальше. — Вердекс потянул Дину за собой. Они направились к источнику звуков, скрытому где-то между полупрозрачными наростами: фигурами из расплавленного камня — людьми, машинами, домами.
   — Кто слушает, Вердекс? — Дина двинулась за ним. Она задала вопрос, хотя знала ответ. — Скажи, Вердекс.
   — Ах, какая нетерпеливая девушка. Все-то ей надо знать сразу, все секреты хочет разгадать, узнать все ответы. Вдруг, сразу, теперь же. А ну, быстро, говори! — Вердекс снова начал дрожать. — Говори, что знаешь, говори, думай. Где, как, что. Говори, думай, мы увидим твои мысли, говори, быстро, говори, говори…
   Дина остановилась. Культист что-то долдонил, повторяя бессмысленные слова и фразы. Стоит ли за ним идти? И вообще, надо ли было сюда приезжать? К тому же не оставив дома никакого извещения. Какой глупый поступок!
   — Ах, господи, Вердекс, как хорошо, что вы передали нам всю информацию… — Вердекс осекся на полуслове. Остановился, повернулся к Дине. — Прости, пожалуйста. Очень прошу. Я уже взял себя в руки.
   — Ты уверен?
   — Да, да. Это все музыка. Мы давно не играли, давно не было столько инструментов, это меня настраивает, понимаешь. И нечасто появляется здесь кто-то, кто хочет слушать. Я просто разволновался. Ты должна понять, Среброокая, что я… — он замялся, как бы подыскивая нужные слова, — я просто ненормальный. Но прошу тебя, не бойся. Тебе действительно нечего бояться. Я не сделаю тебе ничего плохого. Не обижу тебя.
   — Чего ради я должна тебе верить…
   — Не, должна, не должна, конечно, не должна. Но я-то знаю. Я был инструментом. Натянутым, как скрипичная струна. Как барабанная кожа. Как диафрагма певца. На мне играли. Если б я остался нормальным, я этого не пережил бы, не справился бы с ними.
   — С кем?
   — С ними. Сначала с ними, с инструменталистами. Потом с их примитивными последователями. Я захлопнул свой разум как орех. Порой его отворяю. Взгляни, у меня есть последователи. Здесь никогда никому не причиняли зла. Никогда. Смотри, это наш дом.
   Они приближались к источнику музыки. Дина ожидала увидеть какой-нибудь проигрыватель и, быть может, с десяток подобных Вердексу субъектов. Поэтому когда ее глазам наконец предстал лагерь культистов, она онемела. Перед ней раскинулась необычная картина. Между навалами камней, холмами блестящего стекла и руинами домов она увидела небольшое возвышение, как бы сцену. На сцене стояло несколько модно одетых музыкантов, играющих на различных инструментах. Ниже танцевало множество людей.
   — Иди, Дина, послушай музыку, — сказал Вердекс, — увлекая ее в самый центр скопища.
   Потом они танцевали. Окруженные толпой людей, среди которых многие выглядели так же, как Вердекс, словно придерживались такой же убийственной для организма диеты. Они были истощены, угловаты, почти лысы, их губы едва прикрывали зубы, а кожа на лицах, казалось, вот-вот лопнет. Вероятно, они были слабы, потому что в их танце не было динамизма, увлеченности. Скорее — болезненная медлительность, наркотическое отупение.
   Дина не совсем понимала свой страх — ведь она неоднократно общалась с переформированными людьми, выглядевшими куда более гротескно, нежели здешние. Когда она поделилась своим наблюдением с Вердексом, тот только покачал головой.
   — Это потому, что ты подсознательно чувствуешь, что моих собратьев действительно изменил голод, а не хирургический инструмент. Что их состояние — следствие глубокой веры, а не мимолетного каприза. Что они общаются с богами, а не уверовали в миражи. Они — настоящие.
   — Но зачем вы так поступаете, зачем мучаете себя?
   — Мы — инструменты богов.
   — Коргардов…
   — Богов, могущественных и истинных. Не понимаешь? Это музыка богов! Как люди натягивают струны скрипок, чтобы извлечь из них чудный звук, так и боги натягивают нас, людей. Как инструменты.
   — И слушают ваши вопли? — охнула Дина.
   — Ах, девушка из прекрасного мира. А как объяснить это иначе? Все, что случилось с людьми и другими расами? Бездну страдания и паники, возбуждения и страха? Палачей, резню, погромы? Чем сильнее мы напряжены, чем сильнее нас согнут, тем лучше синхронизуют, тем более сладкозвучный конверт мы сможем подарить богам.
   — Коргардам, — повторила Дина.
   — Теперь владыки сочли, что пора кончать с импровизацией. — Вердекс де Вердекс не позволил сбить себя. — Они принялись обучать инструменты, натягивать струны, испытывать, чтобы выбрать лучшие. Они пришли к нам. Мы не видим этой симфонии, а может, видим, да не понимаем…
   — Так же, как человек не видит всех цветов, различаемых пчелой? И не слышит звуков, существующих для собаки?
   — Ты умна, но твой разум замкнулся в клетке глупостей. Почему цвет? Почему звук? Почему запах? Другие раздражители, другие чувства, другое восприятие реальности… Это боги, девушка с серебряными глазами. Ты-то должна лучше понимать, что одно и то же каждый воспринимает по-разному.
   Дина ответила не сразу. Ей показалось, что она вот-вот, возможно, начнет понимать, отыщет нужное слово, отворяющее пространство новых ассоциаций и знаний. Да, оно всплыло.
   — Аура. Ты считаешь, что для них изменения состояния ауры живых существ могут быть аналогами нашего искусства? Что преобразование ауры человека, вызванное изменением состояния его организма, может давать им эстетические ощущения? Ты действительно так считаешь?
   — Аура! Аура! — Вердекс пытался подражать ее голосу. — Может, аура, что мы знаем о ней? Ведь мы исследуем ее едва несколько десятилетий. А может, что-то совершенно иное, что-то, чего мы не видим, не ощущаем… Мы — их барабаны, их скрипки, их трубы. А может, полотно или каменная глыба, которую следует отесать.
   — Они не могут быть совершенно другими. Они не такие.
   — Откуда ты знаешь? — Вердекс внимательно взглянул на нее.
   — Они создают машины. Строят города. Нападают на людей. Используют повторяющуюся, понятную нам, военную тактику. Они способны на большее, это факт, обладают большими знаниями. Но это знания здешние, из мира нашего уровня.
   — Что чувствует собака, когда идет с хозяином на прогулку? Что ей положено следовать за главарем своей стаи. Что вот-вот начнется совместная охота на палочку. Ты думаешь, собака воспринимает человека как существо из мира иного уровня? Нет, она не видит тех аспектов человеческого существа, которые не умещаются в полосе ее восприятия.
   — Коргарды поддаются нашему пониманию. Мы сумели их победить, использовать их оборудование, войти в их базы.
   Она замолчала, потому что вдруг вспомнила, кто пользовался этими же аргументами во время их бурных споров. Даниель. Тогда она ему не верила.
   — Как думаешь, Среброокая, как повел бы себя дикарь, получив в руки виртуальный шлем? Может, испугался, а может, сумел бы его раздолбать. А окажись он достаточно смекалист, то обнаружил бы, что стоит этот шлем надеть, как ему перестанет дуть в уши. Чертовски полезная штука, особенно зимой, разве не так? Мы — вроде той собаки и того дикаря.
   — Ну, хорошо, но разумный представитель не столь древней цивилизации, а, скажем, отстоящий всего лет на триста, догадался бы о назначении шлема, а, как знать, возможно, даже разобрал бы его и сам изготовил другой, подобный.
   — Какой удобный пример. Ты взяла двух представителей человеческой технической цивилизации и полагаешь, что они могли бы договориться. Возможно. Но расстояние между нами и коргардами гораздо больше, чем между тобой и неандертальцем.
   — С другими расами нам удается вступать в контакт и договариваться. Во всяком случае в достаточной степени, чтобы установить принципы сосуществования.
   — Потому что, независимо от количества ног-рук, клеток и органов чувств, все они — такой же, как и мы, результат биологической планетной эволюции на достаточно близком уровне технического развития. Коргарды дальше, нет, не дальше… они сбоку!
   — Если они настолько другие, то почему применяют наши методы борьбы? Боевые корабли, физические поля, постройка баз… Их перевес над нами очень велик, они быстрее, сильнее, владеют направленным гиперполем… И однако не используют ничего такого, чему мы в большей или меньшей степени не могли бы подражать. Мы даже обнаружили их способность воспринимать ауру.
   — Мы не знаем, чем они располагают и что собой представляют. Может, это какие-то потерпевшие крушение существа. Знаешь, как белые люди колонизировали берега Америки на старой Земле? В первые двести лет они были всего лишь одной из многих, правда, существенных, сил на континенте. Еще одним племенем. Они обладали совершенным по тем временам оружием и превосходили индейцев тактикой и дисциплиной, но применяли и туземные методы. Использовали местные материалы, так как поставок из их мира им не хватало. Даже допускали индейцев к своим работам, потому что сами были не очень многочисленны. Лишь спустя некоторое время оказалось, что они достаточно сильны, чтобы подчинить себе остальные племена, захватить весь континент и переделать его по образу своего старого мира. Может, на Гладиусе происходит то же самое?
   — И эти люди, — Дина указала на танцующих, — верят в такие бредни? Считают, что ты — пророк и знаешь замыслы коргардов? Что ты посвящен в их музыку?
   — Да, — сказал Вердекс де Вердекс. Он остановился, перестал танцевать. Он стоял напротив Дины, вытирая вспотевший лоб. — О да! Я постиг их музыку. Я чувствую… чувствую, что вскоре смогу пригласить тебя на изумительное зрелище. Мои владыки получат новые инструменты. Новую музыку. Тогда я снова приглашу тебя.
   — Думаешь, приеду?
   — Уверен. — Снова та же кошмарная полуулыбка. — Ибо ты, Среброокая, чувствуешь, что я — истинный.
   Она не ответила. До нее перестали доходить звуки концерта, она уже не обращала внимания на задевающих ее танцоров. И неожиданно поняла, почему взгляд Вердекса де Вердекса показался ей знакомым. Точно так же смотрел Даниель, когда отбывал свое страшное наказание.
   «Нет надежды вынести все это, — говорили его глаза. — Никто мне не поможет. Только я сам могу спасти себя. Замкнуться в скорлупу. Сделаться невосприимчивым. Переждать. Только я сам».
   — Ты страдаешь, правда? — спросила она спокойно, прикасаясь пальцами к лицу Вердекса. Кожа была шершавая, словно посыпанная мелким песком.
   — Сейчас? — Он не отступил. Позволил себе принять ее тепло, хоть она чувствовала, как он борется с собой и хочет убежать. Она не собиралась его сломить и отступила на два шага. — Теперь нет. Я страдал. И буду страдать. Однако — не боюсь. Но для многих это будет впервые. Пойдем, девочка, тебе пора возвращаться. Ты видела танец. Я сегодня больше не хочу разговаривать.
   На прощание, когда Дина садилась в глиттер, он произнес только одну фразу, но такую, что по спине Дины пробежали мурашки:
   — Я приглашу тебя сюда. Когда начнется истинная музыка. Боги дадут концерт…


6


   Война в космосе. Тотальная. Чрезвычайно дорогостоящая. У человечества было позади несколько подобных конфликтов, где все решал технологический перевес.
   Когда война идет на одной планете, обе стороны вынуждены придерживаться определенных правил. Например — если ими, конечно, не управляют спятившие фанатики, — они не станут использовать абсолютное оружие, поскольку, как правило, не в состоянии контролировать результаты его действия. Заваливать противника градом атомных бомб тоже опасно, поскольку это вызовет ответный удар, и даже если этого не случится, то зараженный воздух и вода быстро примутся убивать лжепобедителей. Биологическое оружие тоже не гарантирует безопасности. Вирусы, запрограммированные на убийство, в любой момент могут мутировать так, что прикончат своих создателей. Аналогично обстоит дело и со стихией сейсмических средств уничтожения — волны искусственно вызванного землетрясения невозможно контролировать настолько тщательно, чтобы быть уверенным, что они не накроют собственной территории. Короче говоря, в локальном конфликте в пределах одной планеты в принципе невозможно использовать абсолютное оружие, не рискуя собственным существованием. Даже если воюешь с технологически более слабым противником, контрударов которого нечего опасаться. В космосе — другое дело. Здесь можно сделать все. Гиперпереходы обеспечивают прохождение военных флотов. Потом достаточно окружить подвергнувшуюся нападению планету вирусами, смертельными для Чужих, но безопасными для людей. Либо если планета в общем-то не нужна — вызвать вокруг нее бурю антиматерии. Если же намерение не уничтожить противника, а лишь обезвредить, — надо ликвидировать его космические базы, спутники, ракеты и раскинуть над планетой сеть боевых автоматов. Такое уже случалось. В войнах человечества против других рас, в войнах между Чужими, о которых люди только слышали, во время внутренних конфликтов отдельных цивилизаций. Люди подчинили себе семь рас, которые в момент конфликтов еще не освоили гипертехнологии. Однако о победоносной войне с другой крупной цивилизацией человечество не могло даже и мечтать. Впрочем, не думало и о возможности полного поражения.
   Проблемой была энергия. Недостаточно построить флот: огромные базы, миллионы автоматических боевых кораблей, вспомогательные единицы, серверы силовых полей, локационные станции, искусственные биоценозы, ответвления Сети. Все это «хозяйство» нужно провести через гиперпереходы, а каждая подобная операция поглощает гигантское количество энергии, которую необходимо «выкачивать» из звезд. Кто-то за это должен платить. И это еще не все. У гиперперехода жестко закреплен только вход. Точность прыжка зависит от технологии, качества приборов и расхода энергии. На первом этапе колонизации космоса случались прыжки, выносящие флот чуть ли не на световой год от намеченной цели. Чем большие массы транспортируются, тем больше требуется затрат, чтобы прыжок был точным. Вначале речь шла о расходах. Теперь — о времени. При одноразовой переброске многих объектов следует считаться с тем, что в конечном пункте расстояния между ними будут измеряться световыми неделями. А это означает, что новая концентрация флота продлится месяцы, а возможно, и год. Но даже и это еще не все. Чтобы напасть на планету врага, необходимо до нее добраться. Переходы редко располагаются вблизи звездных систем. А значит, опять время — месяцы, годы. И это тоже не конец. Вокруг перевалочных переходов, висящих в межгалактическом вакууме, нет источников энергии и сырья для флота, значит, необходимо заблаговременно запастись соответствующими объемами. Война затягивается на годы, на десятки лет. За это время изменяются технологии, вскоре высланная армада превращается в кучу устаревшего лома. А ведь до столкновения с противником пока еще дело не дошло. Он может поджидать у любого перехода, держать там свои базы, защитные системы, флот. Он может строить все это без спешки, постепенно усиливая, развивая, пользуясь доступными материалами и энергией. Чем ближе от колонизуемого мира будет расположен переход, тем больше вокруг него окажется космических крепостей. Наконец, когда даже и такой барьер будет преодолен, а флот подойдет к звездной системе врага, то в его распоряжении будут месяцы на организацию очередных линий обороны. Допустим, что мир Чужих удастся захватить, его обитателей истребить, пополнить энергетические ресурсы, оставить на планете зародыши фабрик, клонов и трансмиттеров энергии. Теперь победителей ждет многомесячное возвращение к гиперпроходу, затем серия прыжков, необходимых, чтобы попасть к следующей колонии противника. И так далее, и так далее… Абсолютная победа в космической войне с цивилизацией, овладевшей физикой гиперпространства, невозможна. Разве что какая-либо раса обладает знаниями, обеспечивающими полный контроль явлений в гравитационных провалах. Если она не будет вынуждена перемещаться вдоль цепочки гиперузлов, а сумеет сразу перенести свои силы в любую точку космоса — вот тогда-то она сможет победить технологически менее развитую цивилизацию.
   Еще до недавнего времени ученые утверждали, что это невозможно, противоречит законам вселенной. Но скорее всего они ошиблись, как уже неоднократно ошибались в прошлом. Коргарды научились создавать локальные гиперпровалы, и это стало для человечества проблемой жизни и смерти. И не только для человечества.
   — Мы хотим тебя. Будь нашим другом. Будем работать вместе, — сказало человекоподобное существо.
* * *
   Менее чем через час после того, как Даниель пришел в себя, его привели на встречу с настоящим парксом. Охранниками были люди, но Даниель полагал, что это очередные носители либо органические автоматы. Говорили они мало, в ответ на вопросы бурчали что-то невразумительное, совершая при этом такие же ошибки, как и Аин'та. Язык — это детище мысли, а мысль — язык. Их эволюция приводится в движение обратными связями. Разговаривать на языке существ с иной биологией все равно что пытаться натянуть их одежды теоретически в этом можно ходить, только беда в том, что тут жмет, там колет, здесь не застегивается… Даниель пытался припомнить все, что когда-то слышал о парксах. Этим существам незнакомо понятие «пол». Они не ведали сексуального влечения, потому что процесс размножения протекал у них практически беспрерывно. Создавая семейства клонов, они иначе подходили к проблеме личной тождественности и роли индивидуума. Эти и десятки иных биологических, психологических, общественных различий приводили к тому, что взаимопонимание людей и парксов было чрезвычайно затруднено. Мысль не соответствовала языку.
* * *
   Коридоры станции были узкими и низкими. Даниелю приходилось сильно наклоняться, чтобы не задевать головой идущие под потолком трубы и кабели. Он догадывался, что здесь не очень-то заботятся об удобстве. Ведь, как ни говори, этот сектор подводной базы предназначался для носителей парксов, человекоподобных биологических автоматов и — если тут таковые оказывались — настоящих людей. Сюда прибывали терраформисты, чтобы на месте наблюдать за проводимыми парксами работами, вероятно, случались визиты представителей властей и купцов. А также, что несомненно, шпионов.
   Шли довольно быстро. Всякий раз, когда Даниель пробовал притормозить, идущий сзади страж слегка подталкивал его. Один раз Даниель дернулся, чтобы сбросить тяжелую руку. В тот же момент пальцы стража усилили нажим, почти врезались в тело. Короткий, но сильный электрический импульс ударил в спину Даниеля, парализуя руку.
   — Будь послушный! — услышал он голос сзади. Пальцы стража все сильнее вдавливались ему в кожу. — Не будет болеть. Будешь послушным?
   — Да, — проворчал Даниель, и в тот же момент нажим ослаб.
   Двинулись дальше. Ботинки Даниеля мерно стучали по металлическому полу. Конвоиры двигались значительно тише. Их окружал полумрак, так что Даниель все же несколько раз макушкой задевал за какие-то выступающие из потолка элементы. Оставили позади множество закрытых дверей. Чтобы разминуться в таком узком коридоре, требовалась немалая ловкость, так что если им встречались идущие с другой стороны, приходилось прижиматься к стене. В конце концов они добрались до узких дверей, освещенных по здешним условиям невероятно сильно. Один из стражей плюнул на них. Серая поверхность ожила, замигали невидимые до того сигнализаторы, загорелся ряд цифр. Страж плюнул еще раз, вероятно, в целях идентификации. Двери понемногу начали раздвигаться.
   Стражи расступились, показывая Даниелю, что ему следует войти. Он заколебался, но в конце концов переступил порог. Двери за его спиной тут же задвинулись. Даниель оказался в небольшом — может, два на два метра помещении с черными, блестящими стенами. Было пусто, если не считать большого удобного кресла с немного странно оформленным подголовьем. Даниель понял, что должен сесть.
   Кресло оказалось мягким. Даниель почувствовал, как подголовник шевелится. Две теплые подушки подперли голову, третья слегка надавила на шею ниже затылка. Поверхность подушек была шершавой, немного царапала кожу. Даниелю даже показалось, что он чувствует легкие покалывания. Одна из черных стен загорелась серебром, а кресло немного приподнялось, подсунув под ступни удобную подножку.
   — Недурно. А что, если остаться тут навсегда? — сказал он, пытаясь шуткой приглушить охватившее его чувство опасности.
   — Зачем ты хочешь здесь остаться? — Вопрос, произнесенный тем же голосом, что и слова самого Даниеля, настолько удивили его, что он чуть не подскочил в кресле. В тот же момент серебряная стена изменила цвет. Теперь она была темной, темно-синей, почти черной. Неожиданно Даниель подумал, что там, по другую сторону экрана, находится вода, морские глубины. Спустя немного на экране появилась далекая, неверная и размытая тень, которая быстро обретала конкретную форму. Даниель смотрел на паркса, лениво пульсирующего в такт движению воды. Тело существа было прозрачным с зеленоватым оттенком, что свидетельствовало о низком статусе рождения, но высоком общественном положении.
   — Зачем ты хочешь здесь остаться? — повторил паркс вопрос.
   Его почти квадратные плавательные пластины были широко раскинуты.
   — Что вам от меня нужно? Каким образом мы общаемся?
   — Мы хотим сотрудничать. Разговаривают наши мозги.
   — Мы сопряжены? Это невозможно без длительной подготовки. У нас различные нервные системы.
   — Есть другие методы.
   Осветилась другая стена комнаты. Даниель увидел высокий прозрачный резервуар. Его пересекало множество тонких, горящих различными цветами жилок, проникающих в темный сгусток, расположенный в центре. Не сразу Бондари уразумел, что представляет собою странный сгусток. Это был человеческий новорожденный, искривленный, деформированный, с непропорционально — даже для новорожденного — большой головой.
   — Вот наша стяжка, — прошумело у Даниеля в голове.
* * *
   Первую встречу обеих рас впоследствии назвали «Войной Зародышей». Игривое название, вызывавшее на лицах понимающие улыбки, скрывало в себе, однако, менее забавную истину: смерть нескольких тысяч детей.
   Сто пятьдесят лет назад Земля проводила массированную колонизаторскую акцию. Двумя десятилетиями раньше в очередном гиперпровале люди столкнулись с первыми средоточиями чужих высокоразвитых рас. Стало ясно, что перевес человеческой технологии над встреченными сообществами — всего лишь счастливая случайность, что в любой момент мы можем встретить себе равных либо даже более сильных. Поэтому решили, что приоритетным направлением солярной экспансии должно стать заселение максимального количества миров, изучение все более удаленных от Земли узлов гиперсети и колонизация всех пригодных для заселения планет.
   Гиперпространственные технологии перемещения тогда еще находились в зачаточном состоянии, любая переброска требовала гигантских расходов, о посылке больших колонизационных экспедиций не было речи. Сочли, что дешевле и быстрее осуществлять зародышевую колонизацию.
   Сквозь гравипровал проталкивали небольшие ракеты, загруженные оборудованием, и начали высылать стартовые модули, содержащие зародыши новых центров цивилизации, которым предстояло положить начало новым колониям. Это позволяло значительно ограничить перебрасываемую массу — с биллионов до сотен тысяч тонн. При этом уменьшалось и негативное влияние релятивистских эффектов, связанных с полетом в обычном пространстве. Поскольку колонизационными ракетами пользовались не люди, жаждущие как можно скорее добраться до нового мира, время полета могло быть значительно более долгим. Благодаря этому заселяли звездные системы, отстоящие от гравипровалов даже на несколько световых лет.
   Колонизационные капсулы несли в себе оплодотворенные человеческие клетки, семена растений и зародыши животных. Позже, когда удалось справиться со сложными проблемами генетического характера, кораблям предстояло привозить лишь записи геномов. Необходимые для построения организмов субстраты брали на планетах, являвшихся целью полета. Известно, что информация весит меньше, чем готовая клетка. Биологические капсулы сопровождали автоматические зонды, везущие миниатюрных роботов, а также программы.
   После достижения цели капсулы оставляли на орбите планеты, а потом микромашины опускались на поверхность. Активировались программы, автоматы строили более крупных роботов, используя местное сырье, те, в свою очередь, конструировали очередные поколения машин, строений, инфраструктуры. Когда все было подготовлено, а процесс этот мог продолжаться от года до десяти лет, на поверхность опускались биокапсулы. Непосредственно под небом нового мира — если тому благоприятствовали природные условия — либо в построенных базах начали выращивать растения и животных, а также побуждать к росту человеческие зародыши. Тогда же на планету высаживалась немногочисленная группа взрослых поселенцев администраторов, ученых, воспитателей. В их задачу входил присмотр за развитием ситуации в колонии до тех пор, пока не подрастет первое поколение ее обитателей.