Страница:
И потоп случился.
Я имею в виду день, когда была проведена операция «Поп — I».
Говорят, там смыло все.
Показывая мне фотографии голых заиленных склонов, которые еще недавно были покрыты вечными джунглями, лейтенант Кроу удовлетворенно объяснил: это только начало. У нас есть вещества, способные вызвать кислотный потоп, объяснил он. Не просто потоп, а — кислотный! В течение часа такой потоп выведет из строя всю технику — локаторы, радиоустановки, орудия, самолеты, танки. Мы откроем в небе такую дыру, что сам Ной ужаснется разверзшимся хлябям, удовлетворенно объяснил лейтенант Кроу. Мы находимся в преддверии геофизических войн, Анри, похвастался он. Скоро мы научимся нагревать и охлаждать целые континенты, повышать уровень искусственной, нами же наведенной радиации, наконец, потрясать враждебные нам страны искусственными землетрясениями.
Он был оптимист, этот лейтенант Кроу.
И, как многих других, похожих на него оптимистов, его убили вьетнамцы в тихом местечке Лай в одну беззвездную ночь, никак не желавшую разразиться долгожданным кислотным дождем.
А я…
Я выжил…
«Что с нами? — снова подумал Ящик. — Разве мне кто-то говорил, что я никому не нужен? Разве я был первым, призванным убивать? Почему что-то сломалось именно во мне, а не в ком-то другом? В конце концов, разве я видел более страшные вещи, чем голландец, или Буассар, или Усташ? Почему я начал спасать себя? Почему я начал спасать только себя? И какой смысл в том, что я уже много лет прячусь от самого себя?»
Ящик перевел дыхание.
С того места, где он сидел, ему хорошо было видно мерцание оборотня, лежащего под джипом.
От оборотня несло силой и напряжением.
Он освещал весь мир — с его запахами, с его сияниями, с ночной мглой.
Ради чего я себя спасаю? Почему мое сознание так явно начинает пробуксовывать, когда я начинаю думать не о себе, а о нас?..
Опять до меня донесся счастливый забытый запах, и я опять не успел его вспомнить.
Ящик сказал негромко:
— Завтра я ухожу.
— Как уходишь? Куда?
— В Уганду.
Я взглянул на Ящика и пожалел его.
Наверное, он собирался бросить Иностранный легион и превратиться в обыкновенного человека. Наверное, он думал, что превратиться из киллера в преподавателя географии так же легко, как из преподавателя географии превратиться в киллера. Как будто киллер действительно может стать тихим преподавателем или сторожем при лицее. Знаменитый стрелок, снискавший известность в самых кровавых точках, он хотел затеряться в какой-то вшивой Уганде. Да там все жите-пи попадают с деревьев, узнав о решении Ящика.
— Да нет, Усташ, — устало покачал головой Ящик. — Я не останусь в Уганде. Зачем мне Уганда. Я пойду дальше.
«А что там дальше Уганды?» — хотел спросить я, но не успел.
Шаркающей походкой, беспрестанно дергая длинной головой, к костру приблизился Буассар.
Зрачки его глаз были сильно расширены.
Он спросил:
— Меня кто-то звал?
— Нет, — ответил Ящик. — Но раз ты встал, посиди с нами.
— Ты француз! — изумленно сказал Буассар. — Держу пари, ты из Нанта!
— Это так, — негромко ответил Ящик.
И они замолчали.
Один торжествующе, другой устало.
А рядом капрал, упав лицом в траву, пьяно вслушивался в непостижимую для нас вселенную звуков.
Когда Буассар присел около меня, меня обдало запахом табака.
Не глядя я извлек сигареты из кармана его рубашки.
Дым мне не мешал.
Я был полон счастьем узнавания.
Я понимал всех и вся.
Я понимал бег термита в подземных переходах его бесконечного дворца, понимал дикую птицу, затаившуюся на развилке дерева. Я понимал цикаду, бессмысленно трепещущую где-то рядом. Я впервые так сильно понимал весь этот мир — всей своей шкурой, по которой раз за разом пробегали волны ледяного холода. И это бесконечное счастье узнавания кружило мне голову, это бесконечное счастье чувствования вытаскивало меня из грязного болота, в котором, казалось, я погряз навсегда.
А одновременно я вдруг понял, чем пахнет надбавка за риск.
Надбавка за риск пахнет теплым бензином, понял я, перегретой резиной шасси и кровью.
Ничем больше.
— Это все оборотень, — негромко произнес Ящик. — Уверен, что это все он.
— Почему ты в этом уверен?
— А ты взгляни на него. Он похож на космос. Он похож на океан. Он умеет усиливать все те зачатки, что в нас сохранились. Не знаю, как он это делает, но у него получается.
— Да ну, — сказал Буассар. — При чем тут оборотень. У этой твари даже нет пасти.
— Насчет пасти ты прав. Но она ему, наверное, не нужна. Может, он питается всего лишь звездным светом? Может, он звездный миссионер, волею случая заброшенный в наши пространства? А? Не надо ничему удивляться, Буассар. Гремучая змея по теплу, источаемому мышью, узнает о ее присутствии за десяток метров. Японские рыбки сомики улавливают так называемые теллурические токи, которые постоянно циркулируют в земной коре, значительно меняя свои характеристики перед землетрясениями. Скаты и угри, Буассар, умеют генерировать мощные электрические заряды. Наверное, и оборотень что-то такое умеет. Не знаю… Пусть оборотнем займутся те, кому мы его передадим…
— О ком это ты? — подозрительно спросил Буассар.
— О тех, кому мы передадим оборотня, — повторил Ящик.
— В Уганде?
— Если там найдется специалист, то в Уганде.
— Что значит — передадим? — Буассар нервно сжал кулаки. — Ты, кажется, сказал — передадим? Я правильно тебя расслышал?
— Совершенно правильно, Буассар.
— А может, в Родезии за оборотня дадут больше?
— Он похож на чудо, Буассар. На самое настоящее чудо. А разве за чудо берут деньги?
— Именно за чудо и следует брать деньги! — со скрытой угрозой заявил француз, и голова его задергалась еще сильнее. — Чем я буду платить врачам. Ящик? Мне ведь теперь понадобятся хорошие врачи, я вовсе не намерен проводить остаток жизни в обществе слепых! Пусть сперва эта тварь вернет мне зрение, тогда я, может, подумаю!
— Ты мешаешь мне, Буассар, — прохрипел из травы капрал. — Заткнись или убирайся!
Буассар вскочил.
Вид у него был сумасшедший.
Он даже пах не так, как все мы, и по этому его запаху я вдруг понял — он опасен. Немец Шлесс ведь тоже стрелял в нас, а у Шлесса было меньше причин на это. К счастью, как и Шлесс, Буассар не мог вести огонь прицельно, и когда автоматная очередь срезала листья над нашими головами, мир будто взорвался.
Все менялось и упрощалось самым диким и неестественным образом.
Я еще видел светящиеся цветы, слышал писк перепуганных птиц, но все это уже было всего лишь суетой разложения.
Все распадалось, разваливалось, возвращая нас в прежний мир, по шею, да нет, с головой погружая в обыденное дерьмо лагерной жизни. А одновременно возвращалась боль, разламывающая виски.
Взбешенный, я попытался вырвать автомат из рук Буассара.
Но он сам его отпустил.
— Усташ! — завопил он. — Я вижу!
И столько неподдельной радости прозвучало в его словах, что я невольно опустил руки.
— Оставь его, Усташ, — безнадежным мертвым голосом сказал Ящик. — У него все не так… Он напугал оборотня…
Я обернулся.
Оборотень лежал там же, под джипом.
Он все еще светился, но это был тусклый свет, — игра цветных миров под его оболочкой угасла. Он на глазах выцветал, как грязная тряпка. Он тускнел, как зола костра. А по траве катался капрал, зажимая пальцами уши. Не знаю, что он чувствовал. Проклятия капрала полностью перекрывал счастливый вопль француза:
— Я вижу, Усташ! Я вижу!
Глава пятая
Глава шестая
Я имею в виду день, когда была проведена операция «Поп — I».
Говорят, там смыло все.
Показывая мне фотографии голых заиленных склонов, которые еще недавно были покрыты вечными джунглями, лейтенант Кроу удовлетворенно объяснил: это только начало. У нас есть вещества, способные вызвать кислотный потоп, объяснил он. Не просто потоп, а — кислотный! В течение часа такой потоп выведет из строя всю технику — локаторы, радиоустановки, орудия, самолеты, танки. Мы откроем в небе такую дыру, что сам Ной ужаснется разверзшимся хлябям, удовлетворенно объяснил лейтенант Кроу. Мы находимся в преддверии геофизических войн, Анри, похвастался он. Скоро мы научимся нагревать и охлаждать целые континенты, повышать уровень искусственной, нами же наведенной радиации, наконец, потрясать враждебные нам страны искусственными землетрясениями.
Он был оптимист, этот лейтенант Кроу.
И, как многих других, похожих на него оптимистов, его убили вьетнамцы в тихом местечке Лай в одну беззвездную ночь, никак не желавшую разразиться долгожданным кислотным дождем.
А я…
Я выжил…
«Что с нами? — снова подумал Ящик. — Разве мне кто-то говорил, что я никому не нужен? Разве я был первым, призванным убивать? Почему что-то сломалось именно во мне, а не в ком-то другом? В конце концов, разве я видел более страшные вещи, чем голландец, или Буассар, или Усташ? Почему я начал спасать себя? Почему я начал спасать только себя? И какой смысл в том, что я уже много лет прячусь от самого себя?»
Ящик перевел дыхание.
С того места, где он сидел, ему хорошо было видно мерцание оборотня, лежащего под джипом.
От оборотня несло силой и напряжением.
Он освещал весь мир — с его запахами, с его сияниями, с ночной мглой.
Ради чего я себя спасаю? Почему мое сознание так явно начинает пробуксовывать, когда я начинаю думать не о себе, а о нас?..
Опять до меня донесся счастливый забытый запах, и я опять не успел его вспомнить.
Ящик сказал негромко:
— Завтра я ухожу.
— Как уходишь? Куда?
— В Уганду.
Я взглянул на Ящика и пожалел его.
Наверное, он собирался бросить Иностранный легион и превратиться в обыкновенного человека. Наверное, он думал, что превратиться из киллера в преподавателя географии так же легко, как из преподавателя географии превратиться в киллера. Как будто киллер действительно может стать тихим преподавателем или сторожем при лицее. Знаменитый стрелок, снискавший известность в самых кровавых точках, он хотел затеряться в какой-то вшивой Уганде. Да там все жите-пи попадают с деревьев, узнав о решении Ящика.
— Да нет, Усташ, — устало покачал головой Ящик. — Я не останусь в Уганде. Зачем мне Уганда. Я пойду дальше.
«А что там дальше Уганды?» — хотел спросить я, но не успел.
Шаркающей походкой, беспрестанно дергая длинной головой, к костру приблизился Буассар.
Зрачки его глаз были сильно расширены.
Он спросил:
— Меня кто-то звал?
— Нет, — ответил Ящик. — Но раз ты встал, посиди с нами.
— Ты француз! — изумленно сказал Буассар. — Держу пари, ты из Нанта!
— Это так, — негромко ответил Ящик.
И они замолчали.
Один торжествующе, другой устало.
А рядом капрал, упав лицом в траву, пьяно вслушивался в непостижимую для нас вселенную звуков.
Когда Буассар присел около меня, меня обдало запахом табака.
Не глядя я извлек сигареты из кармана его рубашки.
Дым мне не мешал.
Я был полон счастьем узнавания.
Я понимал всех и вся.
Я понимал бег термита в подземных переходах его бесконечного дворца, понимал дикую птицу, затаившуюся на развилке дерева. Я понимал цикаду, бессмысленно трепещущую где-то рядом. Я впервые так сильно понимал весь этот мир — всей своей шкурой, по которой раз за разом пробегали волны ледяного холода. И это бесконечное счастье узнавания кружило мне голову, это бесконечное счастье чувствования вытаскивало меня из грязного болота, в котором, казалось, я погряз навсегда.
А одновременно я вдруг понял, чем пахнет надбавка за риск.
Надбавка за риск пахнет теплым бензином, понял я, перегретой резиной шасси и кровью.
Ничем больше.
— Это все оборотень, — негромко произнес Ящик. — Уверен, что это все он.
— Почему ты в этом уверен?
— А ты взгляни на него. Он похож на космос. Он похож на океан. Он умеет усиливать все те зачатки, что в нас сохранились. Не знаю, как он это делает, но у него получается.
— Да ну, — сказал Буассар. — При чем тут оборотень. У этой твари даже нет пасти.
— Насчет пасти ты прав. Но она ему, наверное, не нужна. Может, он питается всего лишь звездным светом? Может, он звездный миссионер, волею случая заброшенный в наши пространства? А? Не надо ничему удивляться, Буассар. Гремучая змея по теплу, источаемому мышью, узнает о ее присутствии за десяток метров. Японские рыбки сомики улавливают так называемые теллурические токи, которые постоянно циркулируют в земной коре, значительно меняя свои характеристики перед землетрясениями. Скаты и угри, Буассар, умеют генерировать мощные электрические заряды. Наверное, и оборотень что-то такое умеет. Не знаю… Пусть оборотнем займутся те, кому мы его передадим…
— О ком это ты? — подозрительно спросил Буассар.
— О тех, кому мы передадим оборотня, — повторил Ящик.
— В Уганде?
— Если там найдется специалист, то в Уганде.
— Что значит — передадим? — Буассар нервно сжал кулаки. — Ты, кажется, сказал — передадим? Я правильно тебя расслышал?
— Совершенно правильно, Буассар.
— А может, в Родезии за оборотня дадут больше?
— Он похож на чудо, Буассар. На самое настоящее чудо. А разве за чудо берут деньги?
— Именно за чудо и следует брать деньги! — со скрытой угрозой заявил француз, и голова его задергалась еще сильнее. — Чем я буду платить врачам. Ящик? Мне ведь теперь понадобятся хорошие врачи, я вовсе не намерен проводить остаток жизни в обществе слепых! Пусть сперва эта тварь вернет мне зрение, тогда я, может, подумаю!
— Ты мешаешь мне, Буассар, — прохрипел из травы капрал. — Заткнись или убирайся!
Буассар вскочил.
Вид у него был сумасшедший.
Он даже пах не так, как все мы, и по этому его запаху я вдруг понял — он опасен. Немец Шлесс ведь тоже стрелял в нас, а у Шлесса было меньше причин на это. К счастью, как и Шлесс, Буассар не мог вести огонь прицельно, и когда автоматная очередь срезала листья над нашими головами, мир будто взорвался.
Все менялось и упрощалось самым диким и неестественным образом.
Я еще видел светящиеся цветы, слышал писк перепуганных птиц, но все это уже было всего лишь суетой разложения.
Все распадалось, разваливалось, возвращая нас в прежний мир, по шею, да нет, с головой погружая в обыденное дерьмо лагерной жизни. А одновременно возвращалась боль, разламывающая виски.
Взбешенный, я попытался вырвать автомат из рук Буассара.
Но он сам его отпустил.
— Усташ! — завопил он. — Я вижу!
И столько неподдельной радости прозвучало в его словах, что я невольно опустил руки.
— Оставь его, Усташ, — безнадежным мертвым голосом сказал Ящик. — У него все не так… Он напугал оборотня…
Я обернулся.
Оборотень лежал там же, под джипом.
Он все еще светился, но это был тусклый свет, — игра цветных миров под его оболочкой угасла. Он на глазах выцветал, как грязная тряпка. Он тускнел, как зола костра. А по траве катался капрал, зажимая пальцами уши. Не знаю, что он чувствовал. Проклятия капрала полностью перекрывал счастливый вопль француза:
— Я вижу, Усташ! Я вижу!
Глава пятая
Бегство
Только Ящик сохранил спокойствие.
Даже голландец, шумно появившийся на поляне, его не удивил.
Рядом с ван Деертом испуганно семенил бабинга.
— Кто стрелял?
— Я вижу, ван Деерт! Вижу!
— Что ты видишь? — не понял голландец.
— Тебя!
Голландец презрительно сплюнул.
— Почему ты здесь? — медленно приподнялся капрал.
— Новости, капрал.
Они отошли к джипу.
Оборотень в траве окончательно погас. По крайней мере, я не видел никакого свечения. Звездный миссионер? Или тупая тварь? Почему-то мне было это уже все равно. В конце концов, подумал я, разве скат, поражая жертву электрическим разрядом, совершает разумное действие? Или цветов, источая нежные ароматы, хочет нам понравиться? Будь оборотень звездным существом, сознательно влияющим на человеческую психику, он бы нашел возможность провести свой странный эксперимент более корректно.
— Голландец струсил, — заявил счастливый француз. — Ему не хватило смелости пробраться к лагерю майора Мюллера. А бабингу он, видимо, перехватил где-то в пути. Теперь у него есть причина для оправданий. Бот увидишь, голландец сейчас начнет оправдываться. А потом, сам знаешь… Потом, когда все успокоится, он пристрелит бабингу и хорошенько, с золой, выварит его череп.
Француз похлопал меня по плечу:
— И он, наверное, прав!
— Торопишься на рынок? — усмехнулся я.
— Еще бы! — заржал француз. Он очень быстро обрел утерянную уверенность. — Ты что, поверил Ящику? Решил вместе с Ящиком осчастливить человечество загадочной находкой в джунглях? Сдать оборотня в музей? Он же сумасшедший, этот Ящик, у него в голове неладно, ты что, не видишь? Мы доберемся до Солсбери и там найдем покупателя. Я чувствую, оборотень стоит денег. Мы постараемся не прогадать!
— Заткнись, Буассар, никаких торгов не будет.
Мы обернулись.
Капрал и ван Деерт стояли рядом, рука голландца лежала на автомате.
— О чем это ты?
— Об этой твари, — голландец кивнул в сторону оборотня.
— За эту тварь мы можем получить круглую сумму.
— Держи карман шире, — ухмыльнулся ван Деерт. Похоже, он многое успел рассказать капралу, потому что тот согласно кивнул. — В Конго нет психушек, Буассар, а нам не с руки таскать за собой свихнувшихся. Или тебе снова хочется стать слепым?
Подонки, подумал голландец, твердо ставя ногу на пень. Они не могут без окриков. На них можно только орать. Ради лишней монеты они готовы отправиться хоть в психушку, даже потерять руки и ноги. С ними опасно находиться даже в патрулировании. А этот лягушатник постоянно лезет мне под ноги. Они тут все посходили с ума. Эта тварь нагнала на них такого страху, что они, кажется, уверовали в какое-то чудо.
Давайте, давайте, сказал он про себя. Я знаю, как вас остановить.
— Это все оборотень, — сказал голландец вслух. — На меня его присутствие тоже подействовало, я был как бы не в себе, но, отойдя от лагеря на милю, сразу пришел в чувство. А еще я встретил бабингу. Он тоже шарил по кустам, как ты, Буассар. Пришлось поддать ему башмаком, чтобы он очнулся. Он говорит, капрал, что эта тварь известна местным жителям. Раньше он врал, когда говорил, что никогда ни о чем таком не слышал. Черные знают про эту тварь. Когда она появляется рядом с деревней, жители деревни уходят. Нельзя находиться рядом с оборотнем. А ты, Усташ, — обернулся ко мне голландец, — сам притащил оборотня в лагерь.
— Хочешь отыграться на мне?
— Прикончи оборотня!
Я опустил глаза.
Я уже знал, что голландец задумал, поэтому ему не следовало видеть моих глаз.
Но, опустив глаза, я увидел оборотня.
Разворованное чудо, вот ты кто, подумал я. Вовсе не звездный миссионер, не тупая тварь, даже не растение. Ты, может, чудо, но разворованное. Тебя еще не успели понять, а ты уже разворовано.
И спросил вслух:
— Прикончить оборотня? Разве ты уже не пытался сделать это, ван Деерт? Еще там, в лесу, ты стрелял в него из малокалиберки?
— А ты можешь взять автомат, — напряженно ухмыльнулся голландец. — А если и автомат его не проймет, воспользуйся гранатой. Это твое дело. Хоть голыми руками его души, оборотень должен исчезнуть. Бабинга утверждает, что, как правило, эта тварь выбирает кого-то одного. Ты ее подобрал, ты с нею и разделайся.
Буассар изумленно открыл рот, но я знал, что он ничего не спросит.
Я ждал.
Я был готов.
И когда голландец бросился на меня, заученно ударил его кулаком в живот, а потом, когда он задохнулся, коленом в лицо.
— Все равно тебе придется разделаться с оборотнем, Усташ.
В голосе капрала не было никакой угрозы.
Я обернулся к голландцу, пытавшемуся встать с травы, и в этот момент Буассар завопил:
— Берегись, Усташ!
Я замер.
Оборотень дрогнул, заколыхался, как полупрозрачный бурдюк, и медленно двинулся в мою сторону.
Он не катился и не полз, у него не было конечностей, он просто медленно плыл над пригибающейся травой, будто использовал для движения воздушную подушку. От него веяло холодом, как от открытого морозильника. Под прозрачной оболочкой таинственно пульсировали нежные светлячки. Может, правда, это был отдельный мир со своими звездами и планетами?
Я хотел шагнуть в сторону, и не смог.
Сейчас он обрызгает меня кислотой, подумал я, глядя сверху на странное существо, медленно переливающееся у самых моих ног. Если оборотень прожег металлическое днище джипа, то что для него человеческая плоть.
Я ждал.
Я не мог сделать ни одного движения.
Так же молча, положив руки на оружие, смотрели на оборотня внезапно осунувшиеся капрал, Буассар и голландец. Только Ящик безучастно сидел у костра.
Медленно, очень медленно оборотень опустился в траву прямо у моих ног, тяжелый, бесформенный, как полупрозрачный бурдюк, наполненный светящимся желе.
— Мы погорячились, Усташ, — негромко сказал капрал. И голос его прозвучал хрипло: — Но ты должен и нас понять. Мы постоянно находимся в условиях, приближенных к боевым.
— Если хочешь, Усташ, возьми одну из рубашек Шлесса, — так же хрипло предложил Буассар.
— Я бы предпочел взять компас, — пробормотал я, пытаясь понять, что, собственно, происходит.
— Возьми мой, — поднял голову Ящик. — Если ты уходишь, то возьми мой. Он лежит в палатке на вещмешке. Ты его сразу увидишь.
— Встретимся в Солсбери, Усташ, — с некоторым усилием выдавил голландец. Наверное, ему нелегко было это произнести, но он произнес это. И в его словах не было угрозы. — Мы не зажмем твою долю.
Я ничего не ответил.
Но этого, кажется, никто и не ждал.
— Держись слоновьей тропы, — хрипло посоветовал капрал, когда я наконец настороженно выбрался из палатки с мешком и с автоматом в руке.
Компас Ящика я нацепил на руку.
Пересекая поляну, я вдруг поймал себя на том, что пересекаю ее в самом широком месте, но так, чтобы между легионерами и мною находился оборотень. Я никого не боялся, но готов был в любую минуту упасть на землю и открыть огонь. И почему-то я нисколько не удивился, заметив, что оборотень следует за мной.
Я пробормотал:
— Похоже, ты впрямь на воздушной подушке?
Оборотень слабо замерцал в ответ, зависнув в высокой траве.
— Ты что, правда, выбрал меня? — сказал я вслух, вспомнив, что говорил голландец. И выдохнул: — Ладно. У меня нет выбора.
Даже голландец, шумно появившийся на поляне, его не удивил.
Рядом с ван Деертом испуганно семенил бабинга.
— Кто стрелял?
— Я вижу, ван Деерт! Вижу!
— Что ты видишь? — не понял голландец.
— Тебя!
Голландец презрительно сплюнул.
— Почему ты здесь? — медленно приподнялся капрал.
— Новости, капрал.
Они отошли к джипу.
Оборотень в траве окончательно погас. По крайней мере, я не видел никакого свечения. Звездный миссионер? Или тупая тварь? Почему-то мне было это уже все равно. В конце концов, подумал я, разве скат, поражая жертву электрическим разрядом, совершает разумное действие? Или цветов, источая нежные ароматы, хочет нам понравиться? Будь оборотень звездным существом, сознательно влияющим на человеческую психику, он бы нашел возможность провести свой странный эксперимент более корректно.
— Голландец струсил, — заявил счастливый француз. — Ему не хватило смелости пробраться к лагерю майора Мюллера. А бабингу он, видимо, перехватил где-то в пути. Теперь у него есть причина для оправданий. Бот увидишь, голландец сейчас начнет оправдываться. А потом, сам знаешь… Потом, когда все успокоится, он пристрелит бабингу и хорошенько, с золой, выварит его череп.
Француз похлопал меня по плечу:
— И он, наверное, прав!
— Торопишься на рынок? — усмехнулся я.
— Еще бы! — заржал француз. Он очень быстро обрел утерянную уверенность. — Ты что, поверил Ящику? Решил вместе с Ящиком осчастливить человечество загадочной находкой в джунглях? Сдать оборотня в музей? Он же сумасшедший, этот Ящик, у него в голове неладно, ты что, не видишь? Мы доберемся до Солсбери и там найдем покупателя. Я чувствую, оборотень стоит денег. Мы постараемся не прогадать!
— Заткнись, Буассар, никаких торгов не будет.
Мы обернулись.
Капрал и ван Деерт стояли рядом, рука голландца лежала на автомате.
— О чем это ты?
— Об этой твари, — голландец кивнул в сторону оборотня.
— За эту тварь мы можем получить круглую сумму.
— Держи карман шире, — ухмыльнулся ван Деерт. Похоже, он многое успел рассказать капралу, потому что тот согласно кивнул. — В Конго нет психушек, Буассар, а нам не с руки таскать за собой свихнувшихся. Или тебе снова хочется стать слепым?
Подонки, подумал голландец, твердо ставя ногу на пень. Они не могут без окриков. На них можно только орать. Ради лишней монеты они готовы отправиться хоть в психушку, даже потерять руки и ноги. С ними опасно находиться даже в патрулировании. А этот лягушатник постоянно лезет мне под ноги. Они тут все посходили с ума. Эта тварь нагнала на них такого страху, что они, кажется, уверовали в какое-то чудо.
Давайте, давайте, сказал он про себя. Я знаю, как вас остановить.
— Это все оборотень, — сказал голландец вслух. — На меня его присутствие тоже подействовало, я был как бы не в себе, но, отойдя от лагеря на милю, сразу пришел в чувство. А еще я встретил бабингу. Он тоже шарил по кустам, как ты, Буассар. Пришлось поддать ему башмаком, чтобы он очнулся. Он говорит, капрал, что эта тварь известна местным жителям. Раньше он врал, когда говорил, что никогда ни о чем таком не слышал. Черные знают про эту тварь. Когда она появляется рядом с деревней, жители деревни уходят. Нельзя находиться рядом с оборотнем. А ты, Усташ, — обернулся ко мне голландец, — сам притащил оборотня в лагерь.
— Хочешь отыграться на мне?
— Прикончи оборотня!
Я опустил глаза.
Я уже знал, что голландец задумал, поэтому ему не следовало видеть моих глаз.
Но, опустив глаза, я увидел оборотня.
Разворованное чудо, вот ты кто, подумал я. Вовсе не звездный миссионер, не тупая тварь, даже не растение. Ты, может, чудо, но разворованное. Тебя еще не успели понять, а ты уже разворовано.
И спросил вслух:
— Прикончить оборотня? Разве ты уже не пытался сделать это, ван Деерт? Еще там, в лесу, ты стрелял в него из малокалиберки?
— А ты можешь взять автомат, — напряженно ухмыльнулся голландец. — А если и автомат его не проймет, воспользуйся гранатой. Это твое дело. Хоть голыми руками его души, оборотень должен исчезнуть. Бабинга утверждает, что, как правило, эта тварь выбирает кого-то одного. Ты ее подобрал, ты с нею и разделайся.
Буассар изумленно открыл рот, но я знал, что он ничего не спросит.
Я ждал.
Я был готов.
И когда голландец бросился на меня, заученно ударил его кулаком в живот, а потом, когда он задохнулся, коленом в лицо.
— Все равно тебе придется разделаться с оборотнем, Усташ.
В голосе капрала не было никакой угрозы.
Я обернулся к голландцу, пытавшемуся встать с травы, и в этот момент Буассар завопил:
— Берегись, Усташ!
Я замер.
Оборотень дрогнул, заколыхался, как полупрозрачный бурдюк, и медленно двинулся в мою сторону.
Он не катился и не полз, у него не было конечностей, он просто медленно плыл над пригибающейся травой, будто использовал для движения воздушную подушку. От него веяло холодом, как от открытого морозильника. Под прозрачной оболочкой таинственно пульсировали нежные светлячки. Может, правда, это был отдельный мир со своими звездами и планетами?
Я хотел шагнуть в сторону, и не смог.
Сейчас он обрызгает меня кислотой, подумал я, глядя сверху на странное существо, медленно переливающееся у самых моих ног. Если оборотень прожег металлическое днище джипа, то что для него человеческая плоть.
Я ждал.
Я не мог сделать ни одного движения.
Так же молча, положив руки на оружие, смотрели на оборотня внезапно осунувшиеся капрал, Буассар и голландец. Только Ящик безучастно сидел у костра.
Медленно, очень медленно оборотень опустился в траву прямо у моих ног, тяжелый, бесформенный, как полупрозрачный бурдюк, наполненный светящимся желе.
— Мы погорячились, Усташ, — негромко сказал капрал. И голос его прозвучал хрипло: — Но ты должен и нас понять. Мы постоянно находимся в условиях, приближенных к боевым.
— Если хочешь, Усташ, возьми одну из рубашек Шлесса, — так же хрипло предложил Буассар.
— Я бы предпочел взять компас, — пробормотал я, пытаясь понять, что, собственно, происходит.
— Возьми мой, — поднял голову Ящик. — Если ты уходишь, то возьми мой. Он лежит в палатке на вещмешке. Ты его сразу увидишь.
— Встретимся в Солсбери, Усташ, — с некоторым усилием выдавил голландец. Наверное, ему нелегко было это произнести, но он произнес это. И в его словах не было угрозы. — Мы не зажмем твою долю.
Я ничего не ответил.
Но этого, кажется, никто и не ждал.
— Держись слоновьей тропы, — хрипло посоветовал капрал, когда я наконец настороженно выбрался из палатки с мешком и с автоматом в руке.
Компас Ящика я нацепил на руку.
Пересекая поляну, я вдруг поймал себя на том, что пересекаю ее в самом широком месте, но так, чтобы между легионерами и мною находился оборотень. Я никого не боялся, но готов был в любую минуту упасть на землю и открыть огонь. И почему-то я нисколько не удивился, заметив, что оборотень следует за мной.
Я пробормотал:
— Похоже, ты впрямь на воздушной подушке?
Оборотень слабо замерцал в ответ, зависнув в высокой траве.
— Ты что, правда, выбрал меня? — сказал я вслух, вспомнив, что говорил голландец. И выдохнул: — Ладно. У меня нет выбора.
Глава шестая
Конец вселенной
К утру я был далеко от лагеря.
Оборотень бесшумно следовал за мной, будто действительно решил никогда не оставлять меня. Помня поведение легионеров в последние минуты перед моим уходом, я ничему не удивлялся. «Возьми одну из рубашек Шлесса…», «Держись слоновьей тропы…», «Компас лежит в палатке на вещмешке…»
Странные подарки.
А организовал их, несомненно, оборотень.
Наверное, он мог организовать и еще что-нибудь, обязательно мог что-то такое организовать, но почему-то я его не опасался. А организуй он заново тот ночной праздник запахов, я бы только обрадовался. Там, среди тех запахов… Я никак не мог вспомнить… Я мучительно не мог вспомнить… Тот был такой тонкий запах… Я знал его… Что он напоминал?..
Карты у меня не было, но шел я уверенно.
Военных постов я совсем не боялся — основные части Иностранного легиона располагались южнее, ну а от случайных встреч с симбу в Конго не застрахован никто. Было бы нелепо опасаться таких встреч. Надо было просто быть к ним готовым.
— Давай, прочищай мне мозги, — одобрил я поведение оборотня. — Веди меня, стереги меня. Я нуждаюсь в этом.
«Но откуда ты? — думал я, разводя стволом автомата ветви. — Почему тебе повезло на встречу со мной, а не с кем-то, кто действительно мог понять твое происхождение? Окажись ты в Европе или где-нибудь в Северной Америке, у тебя был бы шанс. А здесь… Здесь я и сам почти не имею шансов… Если, конечно, не сумею выгодно сбыть тебя…»
Я с сомнением покачал головой.
Как я управлюсь с оборотнем в городе?
Как вообще доберусь до ближайшего города?
Разве люди премьер-министра Моиза Чомбе позволят мне потеряться в каком-то из городов?
Со злобной мстительностью я решил: при первом случае продам оборотня! Почему бы и нет? Разве мне не нужны наличные? В сорок пять лет поздно начинать посудомойщиком в дешевом кафе. А новые ангажементы на проведение сельскохозяйственных работ мне больше не светят.
Я знал, что почти по самой границе Бельгийского Конго с Угандой тянется извилистое шоссе.
К нему я и стремился.
Из Уганды нетрудно пробраться в Родезию, а в Родезии можно снять деньги в банке или действительно продать оборотня.
Там будет видно.
Главное — добраться до места.
На какой-то поляне я обратил внимание на то, что впервые при такой передышке оборотень на траву не опустился. Обычно он подминал под себя траву, моментально ее вымораживая.
Я поднял голову и увидел черного.
Мне хватило мгновения, чтобы упасть на землю.
К счастью, я не открыл стрельбу.
Что-то в позе негра меня удивило, слишком неестественной она мне показалась. Ну да, сказал я себе, негр стоит на коленях. И не передо мной, это понятно. Он стоит на коленях перед оборотнем.
Грудь негра вздымалась.
Б правой руке он сжимал короткое копье.
С первого взгляда было понятно, с каким, собственно, желанием борется негр. Голландец был прав, постоянно утверждая: стреляй первым. Стреляющий первым всегда прав. Но я не выстрелил. Я видел, как трудно приходится негру, который пытается одновременно решить две противоречащие друг другу задачи — и угодить оборотню, и пустить в меня копье.
Убей черного, обычно говорил голландец.
Убей черного и брось его рядом с термитником.
Через пару часов термиты очистят тело до костей. А если они почему-то пренебрегут негром, ты увидишь удивительную штуку — белого негра! Не знаю, почему это происходит, но под палящим солнцем тело негра обычно выцветает до белизны.
Ван Деерту можно было верить.
— Кенда! — коротко крикнул я негру, поднимаясь с земли и держа палец на спуске автомата. — Иди!
Он медленно поднялся.
Он отступил на шаг, потом еще на шаг.
Поскольку он смотрел при этом не на меня, а на оборотня, я не мог видеть — что там в его глазах?
Потом он прыгнул в чащу.
Я незамедлительно поступил так же.
Сердце мое забилось только потом, когда я поднялся к белым скалам, как ворота открывающим вход в длинное, наглухо перекрытое в конце ущелье. Идеальная ловушка для дураков, но недурная позиция для долговременной огневой точки.
Взобравшись на плоскую, прикрытую кустами и развалом каменных глыб площадку, нависающую над входом в ущелье, я бросил мешок в траву. Пиво у меня еще было. Я не торопясь опустошил банку. Я решил здесь заночевать. И упал на траву, положив автомат под руку. Оборотень отстал, я его не видел, но почему-то я знал, что он скоро появится.
Мне показалось, что звезды в небе надо мной раскиданы реже, чем над Хорватией. Над самым горизонтом мерцал опрокинутый ковш Большой Медведицы, а напротив торчком стоял Южный Крест. «Прекрасная позиция, — автоматически отметил я. — Если залечь под Крестом…»
К черту!
Кто я?
Почему мне в голову приходят только такие мысли?
Ну да, сперва юнец, поверивший зажигательным речам Анте Павелича. Потом хорошо показавший себя усташ, бежавший вместе с Павеличем в Бад-Ишле. Позже опытный рейнджер, трижды проводивший теракты на территории Югославии. А еще позже наемный убийца, обыкновенный киллер, топчущий чужую землю.
«Мы печатаем шаг, наши мышцы крепки, мы хотим покорить дальние страны…»
Перевернувшись на спину, я негромко произнес:
— Киллер…
Звезды в небе мерцали ровно, и я подумал, что если оборотень и правда попал к нам оттуда — со звезд, то ему здорово не повезло. Черные, конечно, смотрят на него, закатывая глаза, а белые таращатся, сразу прикидывая его рыночную цену. Он никогда не добьется настоящего внимания, если он, конечно, ищет внимания. Он может как угодно светиться, он может устраивать какие угодно чудеса, все равно его везде будут воспринимать лишь как нелепого фокусника. И его фокусы будут вызывать только раздражение. Людей много, они разные. И у каждого свои желания. Попробуй, угоди им.
К черту!
Никогда в жизни я не чувствовал себя таким одиноким, как в ту ночь в Катанге.
Трава, шорохи, птицы, камни — все казалось мне чужим.
Я тонул.
Я знал, что тону.
Я тонул в вонючем смертном болоте, хрипя, катался по камням, ударяясь о собственный автомат, и смертельно боялся одиночества, страдал от него, как от пытки.
— Киллер! — орал я звездам. — Я киллер!
Вдруг мое сумасшествие ушло.
Человеческий голос вырвал меня из бездны.
Измученный, отупевший, я осторожно подполз к краю площадки и в неверном свете звезд и луны увидел внизу всех четверых — капрала, голландца, Ящика и француза. Наверное, они опомнились. Они были вооружены. Почему-то я сразу понял, что они пришли за оборотнем.
Я слышал, как голландец сказал:
— В этой дыре Усташ в ловушке.
И крикнул:
— Усташ!
Голландцу ответило только эхо.
Оценив позицию, я решил — с легионерами я справлюсь. Чтобы попасть на площадку, им непременно понадобится пересечь открытое место. Вряд ли они решатся на это.
Подтянув к себе автомат, я передвинул рычаг на боевой взвод и широко разбросал ноги, укрывшись за навалом каменных глыб.
Голландец, вот кого надо убрать из игры сразу.
Он один стоит всех.
— Усташ! — будто услышал мои мысли голландец. — Верни нам оборотня и можешь катиться, куда хочешь. Ты нам не нужен!
Я так и думал, сказал я себе. Я вам не нужен.
И осторожно глянул вниз.
Если я окликну голландца, подумал я, он не станет поднимать голову, он знает все эти штуки. Он просто упадет лицом в траву за полсекунды до выстрела, и тогда мне придется иметь дело с одним из самых свирепых рейнджеров, в чьих руках шелковая петля стоит больше, чем бельгийский карабин в руках дилетанта.
Подняв автомат, я, не раздумывая, открыл огонь.
Ван Деерт уже оседал в траву, а я продолжал стрелять, злобно и торжествующе выкрикивая:
— Бета ие! Бета ие! Бей его!
Я стрелял, даже на таком расстоянии чувствуя, как пули рвут плоть голландца.
По мне никто даже не выстрелил, так быстро все произошло.
Осторожно выглянув из-за камней, я убедился, что голландец мертв, а остальных как ветром сдуло с площадки.
— Нисамехе… — прошептал я, имея в виду голландца. — Куа хери я куанана… До свидания, до нового сафари…
Чувствуя, как травинка щекочет мне лоб, я увидел в траве жука, катившего перед собой черный, удивительно круглый шарик.
Наверное, скарабей.
Никогда не думал, что скарабеи водятся в Конго.
Я легонько дохнул на жука, и он мгновенно поджал лапки, притворясь мертвым.
Как ван Деерт.
Правда, голландец не притворялся.
— Усташ! — крикнул Буассар из какой-то расщелины.
Я перевернулся на спину.
Никто из них не станет перебегать открытое пространство, зная, что оно простреливается.
— Не валяй дурака, Усташ! Ты знаешь, тебе крышка!
— Я знаю.
Ответ их удовлетворил.
Они замолчали, и я понял, что сейчас кто-нибудь из них под прикрытием пулемета все-таки попытается пересечь открытое место.
Наверное, это будет француз, подумал я и пожалел Буассара.
После голландца, впрочем, по-настоящему бояться следовало лишь Ящика, тем более что его пулемет еще не вступал в игру.
Нашарив под рукой камень, я бросил его в кусты, и не успел он как следует разворошить листву, как пулеметная очередь вспорола воздух, ослепив меня сухой выбитой из камней пылью.
Я не стал смотреть, как пыль оседает.
Я знал: именно сейчас Буассар попробует перебежать площадку.
Пулемет смолк.
Меня на это не купишь, мрачно усмехнулся я. И опять подумал: кто это будет? И опять решил, что это будет француз.
Я ждал.
Терпеливо ждал.
И когда в лунном свете мелькнула густая тень, я выстрелил всего один раз — одиночным, опередив, обманув Ящика, пулемет которого сразу прижал меня к камням.
— Котала на пембени те… Не гляди по сторонам… — шепнул я себе и все-таки приподнялся.
И сразу увидел француза.
Но как увидел!
Согнувшись, уронив автомат, схватившись руками за грудь, Буассар медленно, не скрываясь, даже не пытаясь скрываться, шел через залитую лунным светом площадку, не пытаясь ни укрыться, ни поднять оружие. Даже издали я отчетливо видел, каким белым стало его лицо.
Оборотень бесшумно следовал за мной, будто действительно решил никогда не оставлять меня. Помня поведение легионеров в последние минуты перед моим уходом, я ничему не удивлялся. «Возьми одну из рубашек Шлесса…», «Держись слоновьей тропы…», «Компас лежит в палатке на вещмешке…»
Странные подарки.
А организовал их, несомненно, оборотень.
Наверное, он мог организовать и еще что-нибудь, обязательно мог что-то такое организовать, но почему-то я его не опасался. А организуй он заново тот ночной праздник запахов, я бы только обрадовался. Там, среди тех запахов… Я никак не мог вспомнить… Я мучительно не мог вспомнить… Тот был такой тонкий запах… Я знал его… Что он напоминал?..
Карты у меня не было, но шел я уверенно.
Военных постов я совсем не боялся — основные части Иностранного легиона располагались южнее, ну а от случайных встреч с симбу в Конго не застрахован никто. Было бы нелепо опасаться таких встреч. Надо было просто быть к ним готовым.
— Давай, прочищай мне мозги, — одобрил я поведение оборотня. — Веди меня, стереги меня. Я нуждаюсь в этом.
«Но откуда ты? — думал я, разводя стволом автомата ветви. — Почему тебе повезло на встречу со мной, а не с кем-то, кто действительно мог понять твое происхождение? Окажись ты в Европе или где-нибудь в Северной Америке, у тебя был бы шанс. А здесь… Здесь я и сам почти не имею шансов… Если, конечно, не сумею выгодно сбыть тебя…»
Я с сомнением покачал головой.
Как я управлюсь с оборотнем в городе?
Как вообще доберусь до ближайшего города?
Разве люди премьер-министра Моиза Чомбе позволят мне потеряться в каком-то из городов?
Со злобной мстительностью я решил: при первом случае продам оборотня! Почему бы и нет? Разве мне не нужны наличные? В сорок пять лет поздно начинать посудомойщиком в дешевом кафе. А новые ангажементы на проведение сельскохозяйственных работ мне больше не светят.
Я знал, что почти по самой границе Бельгийского Конго с Угандой тянется извилистое шоссе.
К нему я и стремился.
Из Уганды нетрудно пробраться в Родезию, а в Родезии можно снять деньги в банке или действительно продать оборотня.
Там будет видно.
Главное — добраться до места.
На какой-то поляне я обратил внимание на то, что впервые при такой передышке оборотень на траву не опустился. Обычно он подминал под себя траву, моментально ее вымораживая.
Я поднял голову и увидел черного.
Мне хватило мгновения, чтобы упасть на землю.
К счастью, я не открыл стрельбу.
Что-то в позе негра меня удивило, слишком неестественной она мне показалась. Ну да, сказал я себе, негр стоит на коленях. И не передо мной, это понятно. Он стоит на коленях перед оборотнем.
Грудь негра вздымалась.
Б правой руке он сжимал короткое копье.
С первого взгляда было понятно, с каким, собственно, желанием борется негр. Голландец был прав, постоянно утверждая: стреляй первым. Стреляющий первым всегда прав. Но я не выстрелил. Я видел, как трудно приходится негру, который пытается одновременно решить две противоречащие друг другу задачи — и угодить оборотню, и пустить в меня копье.
Убей черного, обычно говорил голландец.
Убей черного и брось его рядом с термитником.
Через пару часов термиты очистят тело до костей. А если они почему-то пренебрегут негром, ты увидишь удивительную штуку — белого негра! Не знаю, почему это происходит, но под палящим солнцем тело негра обычно выцветает до белизны.
Ван Деерту можно было верить.
— Кенда! — коротко крикнул я негру, поднимаясь с земли и держа палец на спуске автомата. — Иди!
Он медленно поднялся.
Он отступил на шаг, потом еще на шаг.
Поскольку он смотрел при этом не на меня, а на оборотня, я не мог видеть — что там в его глазах?
Потом он прыгнул в чащу.
Я незамедлительно поступил так же.
Сердце мое забилось только потом, когда я поднялся к белым скалам, как ворота открывающим вход в длинное, наглухо перекрытое в конце ущелье. Идеальная ловушка для дураков, но недурная позиция для долговременной огневой точки.
Взобравшись на плоскую, прикрытую кустами и развалом каменных глыб площадку, нависающую над входом в ущелье, я бросил мешок в траву. Пиво у меня еще было. Я не торопясь опустошил банку. Я решил здесь заночевать. И упал на траву, положив автомат под руку. Оборотень отстал, я его не видел, но почему-то я знал, что он скоро появится.
Мне показалось, что звезды в небе надо мной раскиданы реже, чем над Хорватией. Над самым горизонтом мерцал опрокинутый ковш Большой Медведицы, а напротив торчком стоял Южный Крест. «Прекрасная позиция, — автоматически отметил я. — Если залечь под Крестом…»
К черту!
Кто я?
Почему мне в голову приходят только такие мысли?
Ну да, сперва юнец, поверивший зажигательным речам Анте Павелича. Потом хорошо показавший себя усташ, бежавший вместе с Павеличем в Бад-Ишле. Позже опытный рейнджер, трижды проводивший теракты на территории Югославии. А еще позже наемный убийца, обыкновенный киллер, топчущий чужую землю.
«Мы печатаем шаг, наши мышцы крепки, мы хотим покорить дальние страны…»
Перевернувшись на спину, я негромко произнес:
— Киллер…
Звезды в небе мерцали ровно, и я подумал, что если оборотень и правда попал к нам оттуда — со звезд, то ему здорово не повезло. Черные, конечно, смотрят на него, закатывая глаза, а белые таращатся, сразу прикидывая его рыночную цену. Он никогда не добьется настоящего внимания, если он, конечно, ищет внимания. Он может как угодно светиться, он может устраивать какие угодно чудеса, все равно его везде будут воспринимать лишь как нелепого фокусника. И его фокусы будут вызывать только раздражение. Людей много, они разные. И у каждого свои желания. Попробуй, угоди им.
К черту!
Никогда в жизни я не чувствовал себя таким одиноким, как в ту ночь в Катанге.
Трава, шорохи, птицы, камни — все казалось мне чужим.
Я тонул.
Я знал, что тону.
Я тонул в вонючем смертном болоте, хрипя, катался по камням, ударяясь о собственный автомат, и смертельно боялся одиночества, страдал от него, как от пытки.
— Киллер! — орал я звездам. — Я киллер!
Вдруг мое сумасшествие ушло.
Человеческий голос вырвал меня из бездны.
Измученный, отупевший, я осторожно подполз к краю площадки и в неверном свете звезд и луны увидел внизу всех четверых — капрала, голландца, Ящика и француза. Наверное, они опомнились. Они были вооружены. Почему-то я сразу понял, что они пришли за оборотнем.
Я слышал, как голландец сказал:
— В этой дыре Усташ в ловушке.
И крикнул:
— Усташ!
Голландцу ответило только эхо.
Оценив позицию, я решил — с легионерами я справлюсь. Чтобы попасть на площадку, им непременно понадобится пересечь открытое место. Вряд ли они решатся на это.
Подтянув к себе автомат, я передвинул рычаг на боевой взвод и широко разбросал ноги, укрывшись за навалом каменных глыб.
Голландец, вот кого надо убрать из игры сразу.
Он один стоит всех.
— Усташ! — будто услышал мои мысли голландец. — Верни нам оборотня и можешь катиться, куда хочешь. Ты нам не нужен!
Я так и думал, сказал я себе. Я вам не нужен.
И осторожно глянул вниз.
Если я окликну голландца, подумал я, он не станет поднимать голову, он знает все эти штуки. Он просто упадет лицом в траву за полсекунды до выстрела, и тогда мне придется иметь дело с одним из самых свирепых рейнджеров, в чьих руках шелковая петля стоит больше, чем бельгийский карабин в руках дилетанта.
Подняв автомат, я, не раздумывая, открыл огонь.
Ван Деерт уже оседал в траву, а я продолжал стрелять, злобно и торжествующе выкрикивая:
— Бета ие! Бета ие! Бей его!
Я стрелял, даже на таком расстоянии чувствуя, как пули рвут плоть голландца.
По мне никто даже не выстрелил, так быстро все произошло.
Осторожно выглянув из-за камней, я убедился, что голландец мертв, а остальных как ветром сдуло с площадки.
— Нисамехе… — прошептал я, имея в виду голландца. — Куа хери я куанана… До свидания, до нового сафари…
Чувствуя, как травинка щекочет мне лоб, я увидел в траве жука, катившего перед собой черный, удивительно круглый шарик.
Наверное, скарабей.
Никогда не думал, что скарабеи водятся в Конго.
Я легонько дохнул на жука, и он мгновенно поджал лапки, притворясь мертвым.
Как ван Деерт.
Правда, голландец не притворялся.
— Усташ! — крикнул Буассар из какой-то расщелины.
Я перевернулся на спину.
Никто из них не станет перебегать открытое пространство, зная, что оно простреливается.
— Не валяй дурака, Усташ! Ты знаешь, тебе крышка!
— Я знаю.
Ответ их удовлетворил.
Они замолчали, и я понял, что сейчас кто-нибудь из них под прикрытием пулемета все-таки попытается пересечь открытое место.
Наверное, это будет француз, подумал я и пожалел Буассара.
После голландца, впрочем, по-настоящему бояться следовало лишь Ящика, тем более что его пулемет еще не вступал в игру.
Нашарив под рукой камень, я бросил его в кусты, и не успел он как следует разворошить листву, как пулеметная очередь вспорола воздух, ослепив меня сухой выбитой из камней пылью.
Я не стал смотреть, как пыль оседает.
Я знал: именно сейчас Буассар попробует перебежать площадку.
Пулемет смолк.
Меня на это не купишь, мрачно усмехнулся я. И опять подумал: кто это будет? И опять решил, что это будет француз.
Я ждал.
Терпеливо ждал.
И когда в лунном свете мелькнула густая тень, я выстрелил всего один раз — одиночным, опередив, обманув Ящика, пулемет которого сразу прижал меня к камням.
— Котала на пембени те… Не гляди по сторонам… — шепнул я себе и все-таки приподнялся.
И сразу увидел француза.
Но как увидел!
Согнувшись, уронив автомат, схватившись руками за грудь, Буассар медленно, не скрываясь, даже не пытаясь скрываться, шел через залитую лунным светом площадку, не пытаясь ни укрыться, ни поднять оружие. Даже издали я отчетливо видел, каким белым стало его лицо.