Я пошел в зал напитков, находившийся в соседнем здании. Брошюрку взял с собой. Пробил у входа продовольственный талон и вошел. Зал был битком набит. За каждым столиком веселые компании — мужчины и женщины, работающие в министерстве. В дальнем углу я увидел свободное место. Правда, там сидела парочка. И он и она в форменных куртках с эмблемой — причудливые, стилизованные первые буквы названия Союзного космического министерства. Девушка прижалась щекой к щеке мужчины. Но мне не было до этого дела. Пожалуй, я даже нарочно, сел за их столик. По залу, объезжая все препятствия, медленно двигалась автоколяска-раздатчик. Я нажал на кнопку и взял пакет с напитком Ж-13. По телу, уставшему от нудной и скучной работы, сразу разлилось приятное возбуждение. Я начал читать брошюру.
Третья экспедиция на Плутон! Исторический документ о славном третьем походе! Две предыдущие экспедиции были неудачными. Первая вернулась, не пролетев и половины пути, и совершила вынужденную посадку на Марсе. Подвели двигатели ионной ракеты нового образца. Вторая попытка была предпринята через шесть лет. Звездолет пропал без вести. В последний раз его сигналы принял радар космонавигационной станции на Юпитере. Комиссия по расследованию причин катастрофы установила, что авария произошла из-за неполадок в работе контрольных приборов термоядерного реактора. В дальнейшем это предположение подтвердилось: корабль космофизической лаборатории, проводивший исследования на трассе Марс—Юпитер, обнаружил дрейфующие куски титановой стали, по-видимому осколки бортов звездолета.
А вот третий поход оказался почти успешным. Почему «почти», можно понять, если полистать брошюру.
I. Тип корабля — транспортный, переоборудованный для длительных космических исследований. Вес 22 000 тонн.
II. Двигатель — фотонная ракета на мягких рубиновых мазерах типа ВВ-21.
Другими словами, это был звездолет новейшей конструкции. Принцип движения — световые волны, отталкивающиеся от пустоты. Пучок фотонов концентрировался, проходя через мазеры. Отражатель представлял собой особое зеркало, отбрасывающее поток концентрированных лучей в направлении, обратном движению корабля. Интересная конструкция.
Пойдем дальше.
III. Цель — мягкая посадка на Плутон и всестороннее изучение его физических условий.
IV. Порядок исследований.
Здесь были подробные графики работ. Я их пропустил, сейчас они меня не интересовали.
V. Состав экспедиции.
1. Начальник экспедиции и командир корабля Хино Хино (вице-директор Института космической физики, исследователь первого класса, специализация — небесные тела).
2. Первый штурман Содзи Данаэ (штурман класса А, инженер-специалист Союзного космического министерства).
3. Второй штурман Машу Саса (штурман класса А, инженер-специалист Союзного космического министерства).
4. Пилот Комо Луис (космонавигатор класса Л, инженер-специалист Союзного космического министерства).
5. Геофизик Тангэ Тангэ (научный сотрудник Союзного института геофизики, специализация — исследование атмосферы).
6. Ответственный за фотосъемку, изучение космических излучений и радиоволн Гарри Таксен (научный сотрудник Союзного Мадагаскарского заповедника).
7. Врач Сан Лин-хяо (сотрудник Второй городской больницы Восточных Каналов).
8. Ответственный за контрольные приборы двигателя Хаку Су-ки (работник Союзного пекинского завода космических кораблей).
9. Радист Сугимура (радист класса А, инженер-специалист Союзного космического министерства).
Да, здесь были собраны все лучшие специалисты по изучению космоса. Я знал, что это значит — «инженер класса А Союзного космического министерства». О таком звании можно только мечтать.
Средний возраст экспедиции был двадцать девять лет — сравнительно немного. Исключение составлял Хино Хино: ему исполнилось сорок пять. Не случайно для экспедиции подобрали высококвалифицированных специалистов примерно одного возраста. Собрать на одном корабле зеленую молодежь и стариков было бы ошибкой. Обязательно возникли бы конфликты между горячностью юности и уравновешенностью старости. А кроме того, у самых молодых не было еще знаний и опыта, необходимых для такой трудной экспедиции.
На Машу, второго штурмана, ложилась огромная ответственность. Он вместе с первым штурманом Данаэ и пилотом Комо отвечал за успешное осуществление экспедиции. В их руках была жизнь всего экипажа. Они должны были вести гигантский, тяжелый корабль точно по курсу, не отклоняясь ни на одну долю градуса.
Все члены экспедиции, за исключением Сугимуры и Сан Лин-хяо, были женаты.
Я перевернул страницу.
VI. Траектория полета.
Это я знал и пропустил.
VII. Ход работы.
Тут меня заинтересовал один момент.
В электронно-счетных приборах для расчета траектории полета и курса корабля были обнаружены неожиданные неполадки, из-за которых оказалась невозможной мягкая посадка корабля. Экспедиция изменила первоначальный план: корабль вышел на орбиту над экватором Плутона на высоте 127,25 км и совершил семнадцать оборотов. Отсюда были проведены все возможные наблюдения и исследования физических условий планеты.
VIII. Результаты.
Это я тоже пропустил, сейчас меня интересовали не результаты.
IX. Человеческие потери — один человек, второй штурман Машу Саса.
На семнадцатом обороте вокруг орбиты корабль попал в поток космической пыли, в результате чего на отражателе фотонного двигателя образовалась маленькая вмятина. Максимальная скорость снизилась до 86,47 % первоначальной. Машу вышел из корабля для исправления повреждения. Когда он производил за бортом нужные работы, кислородный баллон его скафандра повредил электронный молот. Второй штурман умер от удушья. Помощь пришла слишком поздно. Другие члены экипажа закончили работу, начатую Машу. Скорость удалось повысить до 92,88 %. Корабль покинул орбиту спутника Плутона и сумел лечь на обратный курс.
Сухой, немногословный отчет. Но я читал между строк. Маленькая брошюра говорила языком боли и пламени. Буквы жгли меня. Ох, и досталось ребятам! Они прошли по самой черточке, по грани между жизнью и смертью. Полтора года борьбы со смертью чего-нибудь да стоят! Никакая самая растрагическая трагедия, изложенная хватающими за душу словами в многотомном сочинении, не могла сравниться со скупыми строками документа. Понятно это не многим: только людям, целиком отдавшим себя космосу. Только тем, кто ежеминутно рискует жизнью в вечном космическом мраке, забывая близких и любимых.
Я читал и перечитывал — и верил каждому слову, каждой цифре. Все это было мне известно по собственному опыту. Амнэ глубоко заблуждалась.
Я очень долго просидел неподвижно. Передо мной лежала брошюра. Зачем только я взял этот отпуск и вернулся на Землю? Амнэ с ее нелепой просьбой… И я, круглый идиот, согласился. Кто посмеет обвинить членов экспедиции в смерти Машу?
Мои соседи по столу поднялись. Обнявшись, они двинулись к выходу. Я смотрел на изящные линии бедер удалявшейся девушки, и внезапно меня кольнула острая боль. Слова брошюры обрели иной смысл.
Около выхода стоял большой киоск. Под стеклом прилавка переливался ультрамарином полупрозрачный шарф. Я купил его, отдав десять талонов, предназначенных для свободного потребления. Кажется, эти воздушные, мягкие шарфы были сейчас в моде у космонавтов Земли. Я обмотал шею, погляделся в зеркало. Продавец поправил на мне шарф. Он засунул его под воротник моей куртки, а сзади выпустил уголок. Очевидно, так полагалось носить эту штуку. Настроение у меня немного исправилось. Все-таки приятно чувствовать себя этаким стильным парнем. Зато в кармане осталось всего несколько талонов. Я вышел на улицу. Снова стало неуютно. Словно сердце продуло сквозняком.
Надо добиться свидания с начальником экспедиции Хино. Я позвонил в космическое министерство и спросил, где он сейчас находится. Мне ответили: болен, лежит в лечебном центре, на берегу Японского моря.
Я отправился туда. Добраться было нетрудно: к моим услугам — динороторная дорога местного сообщения. Стояла холодная погода, в разрывах снежных туч изредка проглядывало солнце. До самого горизонта тянулась темная, свинцовая гладь Японского моря. Среди песчаных холмов высились здания из стекла и стали — лечебный центр. На его обширной территории почти не было видно людей.
Прямо с холода я попал в теплынь и тишину. На лбу выступил пот. Я подошел к окошечку администратора. Дежурная поговорила с кем-то по телефону и очень учтиво отказала мне. По-видимому, Хино был в тяжелом состоянии.
— Что с ним?
Девушка подняла голову. Черные бесстрастные глаза встретились с моими. Твердый взгляд способного и умного человека.
— Мы не даем сведений о состоянии здоровья больных, — отрезала она.
— Почему?
— У нас такие правила. О ходе болезни и состоянии больного мы сообщаем только тем, кому считаем нужным сообщить.
Странный ответ. Впрочем, может быть, так и надо. Хотя…
— Странные у вас правила.
— Знаете ли, у нас на излечении находятся люди, занимающие видные посты.
Мне стало неловко, но я задал еще один вопрос:
— Скажите хотя бы, когда заболел начальник экспедиции Хино?
Глаза девушки стали совсем холодными, и я поспешно добавил:
— Я специально ради него прилетел с Марса. Скажите! Ну, пожалуйста!
Очевидно, подействовала моя форма космического техника. Девушка чуть-чуть смягчилась. Она помедлила немного, потом достала журнал, полистала его.
— Он у нас с двадцать седьмого сентября.
— Что?! С того самого дня, как вернулась экспедиция?
Ответ на самый простой, не преследовавший никакой тайной цели вопрос вдруг вызвал у меня смутные подозрения.
— Значит… он заболел еще на корабле.
— Простите, больше я ничего не знаю.
Девушка явно насторожилась. Теперь уж от нее ничего не добьешься.
В брошюре ни одним словом не упоминалось, что Хино заболел. Какой же недуг обрушился на начальника экспедиции, что его пришлось госпитализировать немедленно по возвращении на Землю? Или он заболел, как только корабль совершил посадку? Во всяком случае, об этом должны были написать в брошюре.
Я отошел от окошка администратора. Как человек, знакомый с космосом, я чувствовал, что здесь что-то не так.
Член экипажа космического корабля прямехонько с космодрома попадает в больницу, — значит, состояние его здоровья внушает серьезные опасения. Видимо, это нервное расстройство. Такие случаи бывали. Постоянное напряжение, ежеминутное ожидание смерти нередко наносили страшный удар по нервной системе, и человек навсегда выходил из строя. Даже в наши дни совершенная техника, в какой-то степени гарантирующая физическую безопасность, не может защитить душу от потрясения. Вот и случается, что тело продолжает жить, а разум умирает.
Может быть, и с Хино произошло то же самое. Ведь он беспокоился не только о себе — обо всем экипаже, о ценных данных, которые нужно было доставить на Землю. Вот и не выдержал. Печальное завершение экспедиции: с космодрома — в больницу у свинцового моря.
Об этом не написали в брошюре. Уважение и любовь к своему начальнику не позволили его подчиненным упоминать о таких вещах. У кого поднялась бы рука написать: «Начальник экспедиции в пути потерял рассудок»? Хотя в то же время подобное упоминание послужило бы важным и одновременно безжалостным предупреждением для всех последователей. Но члены экспедиции не сделали этого, отдав последнюю честь своему великому и несчастному старшему товарищу.
В моих ушах засвистел холодный, обжигающий ветер. Он дул с бескрайних просторов свинцового моря.
Я решил повидаться с первым штурманом Данаэ. Мне повезло: он находился в космопорте на севере Гренландии. Я воспользовался транспортно-грузовой ракетой, курсирующей над Северной Америкой, и прибыл в Нью-Онтарио, а там пересел на динамоплан.
Прибыв в гренландский космопорт, я тут же пошел в канцелярию. Солнце, отражавшееся от гладкой поверхности ледяного поля, резало глаза. Белое поле без единого темного пятнышка, без единой тени. Ослепительный свет. Впечатление угнетающее.
Начальник порта, пожилой седой мужчина, при моем приближении поднял голову. На его столе я увидел кучу каких-то пожелтевших бумаг. Словно они лежали здесь с незапамятных времен.
— Вы по какому вопросу?
— Я хочу повидать Данаэ.
Глаза мужчины смотрели в пространство.
— Данаэ. Так, так…
— Да, мне нужно с ним повидаться.
— А его уже нет.
— Как нет? Уехал?
— Да, и очень далеко.
— Далеко? На Сатурн? На Юпитер?
— Нет, гораздо дальше.
Я взбесился и перешел на высокие ноты:
— Да что вы мне голову морочите?! Куда уехал Данаэ?
— Какой у вас, однако, громкий голос… Данаэ…
— Ну, что Данаэ?
— Он умер.
— Умер?!
— Да.
Начальник погрузился в море желтых бумаг. Ему не было до меня дела. Но я не сдавался.
— Когда он умер?
Человек за столом чуть поднял голову.
— Да дней десять назад. Во время испытания ракетного двигателя взорвалось сопло, и… Не повезло ему…
Больше он ни разу не взглянул на меня.
Я вышел на покрытое ледяной коркой поле. Что ж, бывает и так. Жизнь, которую ты сумел сохранить в звездном полете, вдруг обрывается на Земле. Во время самого обычного опыта. Верно, судьба. Уж лучше умереть так, чтобы товарищи привезли твои вещи на Землю. Конечно, если считать, что в вопросе смерти тоже бывает везение или невезение.
Я поднял воротник электротермической шубы, взятой напрокат в космопорте Нью-Онтарио, и зашагал к динамоплану.
Через три дня мне удалось попасть на грузовой транспорт, отправлявшийся на базу «Луна». Обычно в таких случаях мне помогало то, что я был служащим организации по развитию Марса и космическим техником. Так сказать, профессиональная солидарность. На корабле меня встретили шуточками, как человека, наконец-то решившего вернуться к своим пенатам и неожиданно в спешке перепутавшего направление.
База «Луна» находилась на южных склонах горной гряды Сьерра, на самом краешке тоскливой равнины, ограниченной с юга и востока гигантскими трещинами. На севере — острая, серебрящаяся до боли в глазах пила Сьерры. Обычный лунный пейзаж, лишенный атмосферы: слепящие пятна света — и рядом вечная чернота. В пустоте нестерпимо красное, как расплавленная медь, солнце, огромное на фоне немигающих звезд.
Надев скафандр с большим прозрачным шлемом, я встал на эскалатор и спустился вниз, в лунные недра. База была там. Пройдя несколько воздушных люков, я очутился в отсеке с надписью «Космослужба». База «Луна» была не городом, а обыкновенной базой по использованию природных ресурсов планеты. Впрочем, это явствовало из названия. Условия жизни на Луне куда хуже, чем на Марсе или Венере. Вот здесь и не строили городов.
Эта база была выдолблена в метаморфических горных породах южного склона Сьерры. Она уходила этажей на пять вглубь.
Я огляделся. Тесновато. Все помещения битком набиты какими-то ящиками и контейнерами. По потолку тянулись металлические трубы и бесчисленные провода, к бетонным стенам лепились коробки с регуляторами атмосферного давления. По стальным рельсам двигались подъемные краны. Словом, негде было ступить. Все подчинено одной цели — освоению богатств природы.
Мне сказали, что Комо находится на третьем этаже, в астрографическом кабинете. Этажи здесь считали от поверхности вглубь. Я спустился туда на лифте прямого сообщения. В огромном, словно корабельный док, зале, под яркими лампами дневного света работали десятки навигационных счетных машин. Я подошел к одному из пультов управления.
— Где найти пилота Комо?
Человек со значком службы навигации на рабочей блузе кивнул в сторону соседней площадки. Там несколько сотрудников возились с авторегистрирующим прибором. Темно-желтая форма пилота Союзного министерства ярким пятном выделялась среди серо-голубых комбинезонов персонала базы. Вот он — Комо. Крупный мужчина с могучими, крутыми плечами.
— Вы пилот Комо?
Мужчина удивленно взглянул на меня. Потом оставил свою работу и подошел.
— Да, я Комо. В чем дело?
— Я друг Машу, входившего в состав третьей экспедиции на Плутон. Меня зовут…
— Неважно, как вас там зовут. В чем дело?
Тускловатые, словно затянутые дымкой глаза внимательно смотрели на меня.
— Я хочу знать подробности смерти Машу.
— Подробности смерти Машу?
— Вот именно.
— Что, собственно, вас интересует?
— Я читал ваш отчет. Там написано, что корабль попал в поток космической пыли, на отражателе образовалась вмятина. Машу вышел наружу, чтобы исправить повреждение, во время работы кислородный баллон его скафандра был поврежден электронным молотом, и Машу моментально умер от удушья.
— Правильно, так оно и было, — кивнул Комо, щелкая зажимом логарифмической линейки.
— Но как могло случиться, что электронный молот ударил по кислородному баллону? Ведь баллон укреплен за спиной.
Комо глубоко засунул руки в карманы брюк, втянул голову в плечи и замигал.
— Как могло случиться… — он запнулся. — Точно не знаю, я ведь не видел. Кажется, пока Машу работал электронным молотом, взорвался его термоизлучатель. Ну, вот, осколок и шарахнул по кислородному баллону…
— Да. Но ведь электронный молот очень важный инструмент. Как же никто из экипажа не проверил его термоизлучатель?
— Наверно, Машу забыл открыть клапан.
— Разве его не страховали другие? Ведь, если кто-нибудь ведет работу в космосе, вне корабля, полагается следить за ним по телевизору и срочно сигнализировать о малейшей опасности.
— Электронный молот был в исправности…
— Значит, надо было провести рентгеноанализ сплава, из которого сделан кислородный баллон.
Комо глянул на меня исподлобья.
— Ты что, собираешься подать на нас в суд?
— При чем здесь суд? Просто жена Машу попросила меня узнать подробности гибели мужа.
На лице Комо появилось сложное выражение. Кажется, он что-то решал для себя.
— Кстати, ты еще не сказал, как тебя зовут.
— Неважно, как там меня зовут.
— Послушай, тут ничего нельзя было поделать. Не думай, я не собираюсь уходить от ответственности, нет! Но ему ничем нельзя было помочь. Неужели ты не понимаешь? Против неизбежности не попрешь… — устало произнес Комо.
— К сожалению, я не признаю неизбежности.
— Это твое дело. Но ты же знаешь, что члены семей погибших часто подозревают тех, кто выжил. И, если ты действительно друг Машу, лучше оставь в покое его кости.
Комо скривил губы, словно от боли.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ничего. Только то, что сказал. Просто говорю, брось копаться в этом деле и задавать глупые вопросы. Ведь горю уже не поможешь.
— Ладно, так и запомню.
Комо ничего не ответил и, повернувшись ко мне спиной, собрался идти на свою площадку.
— Погоди, у меня к тебе еще один вопрос.
— Ну, что еще?
— Чем болен начальник экспедиции Хино?
Комо медленно повернулся ко мне.
— Этого я не знаю.
— Он заболел на корабле?
— Нет, что ты!
— Интересно… Получается, что Хино заболел, едва ступив на Землю… И прямиком попал в лечебный центр.
Комо молча смотрел на слепящие рассеиватели света.
— Скажи-ка, а этим он не страдал? — я покрутил пальцами возле лба.
Жест оскорбительный, но мне хотелось, чтобы этот медведь наконец вышел из себя. Чтобы в нем вспыхнула злоба. Иногда из такой вспышки можно выудить что-нибудь существенное. Но Комо только вздохнул.
— Не знаю. Я не виделся с ним с того самого дня, как мы приземлились.
Он был просто великолепен.
— Ладно, пока. Мы еще увидимся, и очень скоро, — сказал я холодно.
Немногое удалось узнать. И все же в словах Комо был один существенный момент: «Ты собираешься подать на нас в суд?» Так он спросил. Подать в суд… А что выдвинуть в качестве обвинения? Значит, за что-то можно притянуть их к ответственности? Не уследили за работавшим вне корабля товарищем? Но страхование друг друга — дело добровольное. Ведь у каждого члена экипажа есть свои обязанности. Такими вопросами суд не занимается, это дело совести. Значит, он имел в виду что-то другое. У меня возникло такое ощущение, что туман вот-вот рассеется.
Я попытался привести в порядок свои мысли.
Семьи погибших испытывали смутное недоверие к оставшимся в живых членам экипажа. Я начинал понимать их чувства.
Я подумал, что обязательно надо повидаться с Сан Лин-хяо. Он медик, следовательно, больше других знает о причинах смерти Машу.
В медицинском секторе базы «Луна» мне сказали, что Сан Лин-хяо возглавляет медицинский отдел базы «Зеленый камень» на Венере. Рейсовый корабль на Венеру уйдет только через десять дней. Что ж, пока можно повидаться с Кваем, начальником здешней навигационной службы.
Я нашел его в тесном архивном отделе. Паршивое помещение. Похоже на мышиную нору. Квай, мой старший коллега по Инженерно-технологическому институту, копался в каких-то пыльных материалах. Я узнал его по спине. Заслышав мой голос, он оторвался от толстенной подшивки. Обернулся. Мне стало смешно: точь-в-точь как в былые годы, на его лице появилось выражение удивления — челюсть отвалилась, физиономия вытянулась.
— Кого я вижу! Никак это ты, Рю?!
— Он самый. Как вам здесь работается?
— Да работаю помаленьку. Каким это ветром занесло тебя в наши края?
— Да есть причины. Вот сейчас жду рейсового корабля на Венеру.
— На Венеру? — он свистнул. — Что тебе делать на Венере?
Мне захотелось рассказать ему обо всем. Интересный он человек, Квай. Со странностями.
— Мне надо с вами поговорить кое о чем.
— Знаю я твои разговоры! Небось опять женщина?
— Нет. На этот раз — нет.
— Удивляюсь! Да, кстати, как твоя жена, здорова? Хлебнул я с тобой горя, когда ты женился.
— В данный момент моя жена овдовела.
Его челюсть еще больше отвалилась. Потом все лицо сморщилось, словно он собирался заплакать.
— Ладно, выкладывай, что у тебя там.
Квай хлопнул меня по плечу и потащил в глубь мышиной норы. Глядя на его спину, я подумал, что он постарел. Он привел меня в комнату отдыха. Голые стальные стены. Те же провода и трубы. Стол из легкого металлического сплава, складные стулья. Он позвонил — велел принести напитки.
Я сел к столу.
— До вас — из неофициальных источников — не дошли слухи о третьей экспедиции на Плутон? — начал я.
— Третья экспедиция на Плутон?.. Ах, да, что-то припоминаю. Это где начальником был Хино…
— Да-да!
— А что, разве что-нибудь такое там было?
— Видите ли, один из членов экспедиции, Машу, погиб при неясных обстоятельствах. А сам Хино сейчас тяжело болен, лежит в лечебном центре. Я хотел выяснить обстоятельства смерти Машу. Поговорил тут с одним человеком, а он решил, что я хочу подать на них в суд.
— В суд? Весьма странно.
— Вот именно. Вы тоже так считаете?
— Н-да… Может, они его съели?
Мне стало нехорошо, я замахал руками.
— Ну, что ты, я пошутил! — усмехнулся Квай. Потом лицо его помрачнело. — Ладно, шутки в сторону. Экспедиция на Плутон… По-моему, тебе нужно поговорить с корабельным врачом. Может быть, удастся что-нибудь выяснить.
— Думаете, он скажет?
— Ну, потрясешь его немного, так скажет.
— Но как?
— Как-как! Возьми за глотку или что-нибудь в этом роде…
— Такие штучки не для меня!
— Эх, ты, слабак! Тогда пригрози, что подашь в суд.
— Это можно.
— Да, язык у тебя всегда был хорошо подвешен, а вот драться ты не умел и, как видно, не научился.
Молодой рабочий принес пакеты с напитками.
— Ты бы до отъезда поработал тут. Помог бы мне, — сказал Квай.
— А что делать?
— Да мало ли что. У нас не хватает рабочих рук. Молодые, способные ребята предпочитают Марс, Венеру, Юпитер.
— Что ж, мне это, пожалуй, кстати. Я израсходовал все потребительские талоны.
— Вот и отлично. На, держи книжечку.
Целая книжечка! Это здорово! В ней сорок талонов. А я на Марсе получал двадцать талонов за тот же срок. Видно, здесь высоко ценили труд.
На следующий день я начал работать в мышиной норе. Надо было систематизировать и каталогизировать материалы исследования. Работа легкая, только уж больно скучная.
Так и прошли дня три. Однажды мое внимание привлек разговор двоих служащих.
— Ты не слышал, говорят, списали космический корабль третьей экспедиции, тот, что на Плутон летал.
— Да? А почему?
— Не знаю подробностей, но кажется, из-за инфекционного заболевания.
— Да ну?!
— Точно. Иначе разве списали бы такой корабль…
Я не выдержал и вмешался в разговор:
— Говорите, списали? А куда же дели корабль?
Третья экспедиция на Плутон! Исторический документ о славном третьем походе! Две предыдущие экспедиции были неудачными. Первая вернулась, не пролетев и половины пути, и совершила вынужденную посадку на Марсе. Подвели двигатели ионной ракеты нового образца. Вторая попытка была предпринята через шесть лет. Звездолет пропал без вести. В последний раз его сигналы принял радар космонавигационной станции на Юпитере. Комиссия по расследованию причин катастрофы установила, что авария произошла из-за неполадок в работе контрольных приборов термоядерного реактора. В дальнейшем это предположение подтвердилось: корабль космофизической лаборатории, проводивший исследования на трассе Марс—Юпитер, обнаружил дрейфующие куски титановой стали, по-видимому осколки бортов звездолета.
А вот третий поход оказался почти успешным. Почему «почти», можно понять, если полистать брошюру.
I. Тип корабля — транспортный, переоборудованный для длительных космических исследований. Вес 22 000 тонн.
II. Двигатель — фотонная ракета на мягких рубиновых мазерах типа ВВ-21.
Другими словами, это был звездолет новейшей конструкции. Принцип движения — световые волны, отталкивающиеся от пустоты. Пучок фотонов концентрировался, проходя через мазеры. Отражатель представлял собой особое зеркало, отбрасывающее поток концентрированных лучей в направлении, обратном движению корабля. Интересная конструкция.
Пойдем дальше.
III. Цель — мягкая посадка на Плутон и всестороннее изучение его физических условий.
IV. Порядок исследований.
Здесь были подробные графики работ. Я их пропустил, сейчас они меня не интересовали.
V. Состав экспедиции.
1. Начальник экспедиции и командир корабля Хино Хино (вице-директор Института космической физики, исследователь первого класса, специализация — небесные тела).
2. Первый штурман Содзи Данаэ (штурман класса А, инженер-специалист Союзного космического министерства).
3. Второй штурман Машу Саса (штурман класса А, инженер-специалист Союзного космического министерства).
4. Пилот Комо Луис (космонавигатор класса Л, инженер-специалист Союзного космического министерства).
5. Геофизик Тангэ Тангэ (научный сотрудник Союзного института геофизики, специализация — исследование атмосферы).
6. Ответственный за фотосъемку, изучение космических излучений и радиоволн Гарри Таксен (научный сотрудник Союзного Мадагаскарского заповедника).
7. Врач Сан Лин-хяо (сотрудник Второй городской больницы Восточных Каналов).
8. Ответственный за контрольные приборы двигателя Хаку Су-ки (работник Союзного пекинского завода космических кораблей).
9. Радист Сугимура (радист класса А, инженер-специалист Союзного космического министерства).
Да, здесь были собраны все лучшие специалисты по изучению космоса. Я знал, что это значит — «инженер класса А Союзного космического министерства». О таком звании можно только мечтать.
Средний возраст экспедиции был двадцать девять лет — сравнительно немного. Исключение составлял Хино Хино: ему исполнилось сорок пять. Не случайно для экспедиции подобрали высококвалифицированных специалистов примерно одного возраста. Собрать на одном корабле зеленую молодежь и стариков было бы ошибкой. Обязательно возникли бы конфликты между горячностью юности и уравновешенностью старости. А кроме того, у самых молодых не было еще знаний и опыта, необходимых для такой трудной экспедиции.
На Машу, второго штурмана, ложилась огромная ответственность. Он вместе с первым штурманом Данаэ и пилотом Комо отвечал за успешное осуществление экспедиции. В их руках была жизнь всего экипажа. Они должны были вести гигантский, тяжелый корабль точно по курсу, не отклоняясь ни на одну долю градуса.
Все члены экспедиции, за исключением Сугимуры и Сан Лин-хяо, были женаты.
Я перевернул страницу.
VI. Траектория полета.
Это я знал и пропустил.
VII. Ход работы.
Тут меня заинтересовал один момент.
В электронно-счетных приборах для расчета траектории полета и курса корабля были обнаружены неожиданные неполадки, из-за которых оказалась невозможной мягкая посадка корабля. Экспедиция изменила первоначальный план: корабль вышел на орбиту над экватором Плутона на высоте 127,25 км и совершил семнадцать оборотов. Отсюда были проведены все возможные наблюдения и исследования физических условий планеты.
VIII. Результаты.
Это я тоже пропустил, сейчас меня интересовали не результаты.
IX. Человеческие потери — один человек, второй штурман Машу Саса.
На семнадцатом обороте вокруг орбиты корабль попал в поток космической пыли, в результате чего на отражателе фотонного двигателя образовалась маленькая вмятина. Максимальная скорость снизилась до 86,47 % первоначальной. Машу вышел из корабля для исправления повреждения. Когда он производил за бортом нужные работы, кислородный баллон его скафандра повредил электронный молот. Второй штурман умер от удушья. Помощь пришла слишком поздно. Другие члены экипажа закончили работу, начатую Машу. Скорость удалось повысить до 92,88 %. Корабль покинул орбиту спутника Плутона и сумел лечь на обратный курс.
Сухой, немногословный отчет. Но я читал между строк. Маленькая брошюра говорила языком боли и пламени. Буквы жгли меня. Ох, и досталось ребятам! Они прошли по самой черточке, по грани между жизнью и смертью. Полтора года борьбы со смертью чего-нибудь да стоят! Никакая самая растрагическая трагедия, изложенная хватающими за душу словами в многотомном сочинении, не могла сравниться со скупыми строками документа. Понятно это не многим: только людям, целиком отдавшим себя космосу. Только тем, кто ежеминутно рискует жизнью в вечном космическом мраке, забывая близких и любимых.
Я читал и перечитывал — и верил каждому слову, каждой цифре. Все это было мне известно по собственному опыту. Амнэ глубоко заблуждалась.
Я очень долго просидел неподвижно. Передо мной лежала брошюра. Зачем только я взял этот отпуск и вернулся на Землю? Амнэ с ее нелепой просьбой… И я, круглый идиот, согласился. Кто посмеет обвинить членов экспедиции в смерти Машу?
Мои соседи по столу поднялись. Обнявшись, они двинулись к выходу. Я смотрел на изящные линии бедер удалявшейся девушки, и внезапно меня кольнула острая боль. Слова брошюры обрели иной смысл.
Около выхода стоял большой киоск. Под стеклом прилавка переливался ультрамарином полупрозрачный шарф. Я купил его, отдав десять талонов, предназначенных для свободного потребления. Кажется, эти воздушные, мягкие шарфы были сейчас в моде у космонавтов Земли. Я обмотал шею, погляделся в зеркало. Продавец поправил на мне шарф. Он засунул его под воротник моей куртки, а сзади выпустил уголок. Очевидно, так полагалось носить эту штуку. Настроение у меня немного исправилось. Все-таки приятно чувствовать себя этаким стильным парнем. Зато в кармане осталось всего несколько талонов. Я вышел на улицу. Снова стало неуютно. Словно сердце продуло сквозняком.
Надо добиться свидания с начальником экспедиции Хино. Я позвонил в космическое министерство и спросил, где он сейчас находится. Мне ответили: болен, лежит в лечебном центре, на берегу Японского моря.
Я отправился туда. Добраться было нетрудно: к моим услугам — динороторная дорога местного сообщения. Стояла холодная погода, в разрывах снежных туч изредка проглядывало солнце. До самого горизонта тянулась темная, свинцовая гладь Японского моря. Среди песчаных холмов высились здания из стекла и стали — лечебный центр. На его обширной территории почти не было видно людей.
Прямо с холода я попал в теплынь и тишину. На лбу выступил пот. Я подошел к окошечку администратора. Дежурная поговорила с кем-то по телефону и очень учтиво отказала мне. По-видимому, Хино был в тяжелом состоянии.
— Что с ним?
Девушка подняла голову. Черные бесстрастные глаза встретились с моими. Твердый взгляд способного и умного человека.
— Мы не даем сведений о состоянии здоровья больных, — отрезала она.
— Почему?
— У нас такие правила. О ходе болезни и состоянии больного мы сообщаем только тем, кому считаем нужным сообщить.
Странный ответ. Впрочем, может быть, так и надо. Хотя…
— Странные у вас правила.
— Знаете ли, у нас на излечении находятся люди, занимающие видные посты.
Мне стало неловко, но я задал еще один вопрос:
— Скажите хотя бы, когда заболел начальник экспедиции Хино?
Глаза девушки стали совсем холодными, и я поспешно добавил:
— Я специально ради него прилетел с Марса. Скажите! Ну, пожалуйста!
Очевидно, подействовала моя форма космического техника. Девушка чуть-чуть смягчилась. Она помедлила немного, потом достала журнал, полистала его.
— Он у нас с двадцать седьмого сентября.
— Что?! С того самого дня, как вернулась экспедиция?
Ответ на самый простой, не преследовавший никакой тайной цели вопрос вдруг вызвал у меня смутные подозрения.
— Значит… он заболел еще на корабле.
— Простите, больше я ничего не знаю.
Девушка явно насторожилась. Теперь уж от нее ничего не добьешься.
В брошюре ни одним словом не упоминалось, что Хино заболел. Какой же недуг обрушился на начальника экспедиции, что его пришлось госпитализировать немедленно по возвращении на Землю? Или он заболел, как только корабль совершил посадку? Во всяком случае, об этом должны были написать в брошюре.
Я отошел от окошка администратора. Как человек, знакомый с космосом, я чувствовал, что здесь что-то не так.
Член экипажа космического корабля прямехонько с космодрома попадает в больницу, — значит, состояние его здоровья внушает серьезные опасения. Видимо, это нервное расстройство. Такие случаи бывали. Постоянное напряжение, ежеминутное ожидание смерти нередко наносили страшный удар по нервной системе, и человек навсегда выходил из строя. Даже в наши дни совершенная техника, в какой-то степени гарантирующая физическую безопасность, не может защитить душу от потрясения. Вот и случается, что тело продолжает жить, а разум умирает.
Может быть, и с Хино произошло то же самое. Ведь он беспокоился не только о себе — обо всем экипаже, о ценных данных, которые нужно было доставить на Землю. Вот и не выдержал. Печальное завершение экспедиции: с космодрома — в больницу у свинцового моря.
Об этом не написали в брошюре. Уважение и любовь к своему начальнику не позволили его подчиненным упоминать о таких вещах. У кого поднялась бы рука написать: «Начальник экспедиции в пути потерял рассудок»? Хотя в то же время подобное упоминание послужило бы важным и одновременно безжалостным предупреждением для всех последователей. Но члены экспедиции не сделали этого, отдав последнюю честь своему великому и несчастному старшему товарищу.
В моих ушах засвистел холодный, обжигающий ветер. Он дул с бескрайних просторов свинцового моря.
Я решил повидаться с первым штурманом Данаэ. Мне повезло: он находился в космопорте на севере Гренландии. Я воспользовался транспортно-грузовой ракетой, курсирующей над Северной Америкой, и прибыл в Нью-Онтарио, а там пересел на динамоплан.
Прибыв в гренландский космопорт, я тут же пошел в канцелярию. Солнце, отражавшееся от гладкой поверхности ледяного поля, резало глаза. Белое поле без единого темного пятнышка, без единой тени. Ослепительный свет. Впечатление угнетающее.
Начальник порта, пожилой седой мужчина, при моем приближении поднял голову. На его столе я увидел кучу каких-то пожелтевших бумаг. Словно они лежали здесь с незапамятных времен.
— Вы по какому вопросу?
— Я хочу повидать Данаэ.
Глаза мужчины смотрели в пространство.
— Данаэ. Так, так…
— Да, мне нужно с ним повидаться.
— А его уже нет.
— Как нет? Уехал?
— Да, и очень далеко.
— Далеко? На Сатурн? На Юпитер?
— Нет, гораздо дальше.
Я взбесился и перешел на высокие ноты:
— Да что вы мне голову морочите?! Куда уехал Данаэ?
— Какой у вас, однако, громкий голос… Данаэ…
— Ну, что Данаэ?
— Он умер.
— Умер?!
— Да.
Начальник погрузился в море желтых бумаг. Ему не было до меня дела. Но я не сдавался.
— Когда он умер?
Человек за столом чуть поднял голову.
— Да дней десять назад. Во время испытания ракетного двигателя взорвалось сопло, и… Не повезло ему…
Больше он ни разу не взглянул на меня.
Я вышел на покрытое ледяной коркой поле. Что ж, бывает и так. Жизнь, которую ты сумел сохранить в звездном полете, вдруг обрывается на Земле. Во время самого обычного опыта. Верно, судьба. Уж лучше умереть так, чтобы товарищи привезли твои вещи на Землю. Конечно, если считать, что в вопросе смерти тоже бывает везение или невезение.
Я поднял воротник электротермической шубы, взятой напрокат в космопорте Нью-Онтарио, и зашагал к динамоплану.
Через три дня мне удалось попасть на грузовой транспорт, отправлявшийся на базу «Луна». Обычно в таких случаях мне помогало то, что я был служащим организации по развитию Марса и космическим техником. Так сказать, профессиональная солидарность. На корабле меня встретили шуточками, как человека, наконец-то решившего вернуться к своим пенатам и неожиданно в спешке перепутавшего направление.
База «Луна» находилась на южных склонах горной гряды Сьерра, на самом краешке тоскливой равнины, ограниченной с юга и востока гигантскими трещинами. На севере — острая, серебрящаяся до боли в глазах пила Сьерры. Обычный лунный пейзаж, лишенный атмосферы: слепящие пятна света — и рядом вечная чернота. В пустоте нестерпимо красное, как расплавленная медь, солнце, огромное на фоне немигающих звезд.
Надев скафандр с большим прозрачным шлемом, я встал на эскалатор и спустился вниз, в лунные недра. База была там. Пройдя несколько воздушных люков, я очутился в отсеке с надписью «Космослужба». База «Луна» была не городом, а обыкновенной базой по использованию природных ресурсов планеты. Впрочем, это явствовало из названия. Условия жизни на Луне куда хуже, чем на Марсе или Венере. Вот здесь и не строили городов.
Эта база была выдолблена в метаморфических горных породах южного склона Сьерры. Она уходила этажей на пять вглубь.
Я огляделся. Тесновато. Все помещения битком набиты какими-то ящиками и контейнерами. По потолку тянулись металлические трубы и бесчисленные провода, к бетонным стенам лепились коробки с регуляторами атмосферного давления. По стальным рельсам двигались подъемные краны. Словом, негде было ступить. Все подчинено одной цели — освоению богатств природы.
Мне сказали, что Комо находится на третьем этаже, в астрографическом кабинете. Этажи здесь считали от поверхности вглубь. Я спустился туда на лифте прямого сообщения. В огромном, словно корабельный док, зале, под яркими лампами дневного света работали десятки навигационных счетных машин. Я подошел к одному из пультов управления.
— Где найти пилота Комо?
Человек со значком службы навигации на рабочей блузе кивнул в сторону соседней площадки. Там несколько сотрудников возились с авторегистрирующим прибором. Темно-желтая форма пилота Союзного министерства ярким пятном выделялась среди серо-голубых комбинезонов персонала базы. Вот он — Комо. Крупный мужчина с могучими, крутыми плечами.
— Вы пилот Комо?
Мужчина удивленно взглянул на меня. Потом оставил свою работу и подошел.
— Да, я Комо. В чем дело?
— Я друг Машу, входившего в состав третьей экспедиции на Плутон. Меня зовут…
— Неважно, как вас там зовут. В чем дело?
Тускловатые, словно затянутые дымкой глаза внимательно смотрели на меня.
— Я хочу знать подробности смерти Машу.
— Подробности смерти Машу?
— Вот именно.
— Что, собственно, вас интересует?
— Я читал ваш отчет. Там написано, что корабль попал в поток космической пыли, на отражателе образовалась вмятина. Машу вышел наружу, чтобы исправить повреждение, во время работы кислородный баллон его скафандра был поврежден электронным молотом, и Машу моментально умер от удушья.
— Правильно, так оно и было, — кивнул Комо, щелкая зажимом логарифмической линейки.
— Но как могло случиться, что электронный молот ударил по кислородному баллону? Ведь баллон укреплен за спиной.
Комо глубоко засунул руки в карманы брюк, втянул голову в плечи и замигал.
— Как могло случиться… — он запнулся. — Точно не знаю, я ведь не видел. Кажется, пока Машу работал электронным молотом, взорвался его термоизлучатель. Ну, вот, осколок и шарахнул по кислородному баллону…
— Да. Но ведь электронный молот очень важный инструмент. Как же никто из экипажа не проверил его термоизлучатель?
— Наверно, Машу забыл открыть клапан.
— Разве его не страховали другие? Ведь, если кто-нибудь ведет работу в космосе, вне корабля, полагается следить за ним по телевизору и срочно сигнализировать о малейшей опасности.
— Электронный молот был в исправности…
— Значит, надо было провести рентгеноанализ сплава, из которого сделан кислородный баллон.
Комо глянул на меня исподлобья.
— Ты что, собираешься подать на нас в суд?
— При чем здесь суд? Просто жена Машу попросила меня узнать подробности гибели мужа.
На лице Комо появилось сложное выражение. Кажется, он что-то решал для себя.
— Кстати, ты еще не сказал, как тебя зовут.
— Неважно, как там меня зовут.
— Послушай, тут ничего нельзя было поделать. Не думай, я не собираюсь уходить от ответственности, нет! Но ему ничем нельзя было помочь. Неужели ты не понимаешь? Против неизбежности не попрешь… — устало произнес Комо.
— К сожалению, я не признаю неизбежности.
— Это твое дело. Но ты же знаешь, что члены семей погибших часто подозревают тех, кто выжил. И, если ты действительно друг Машу, лучше оставь в покое его кости.
Комо скривил губы, словно от боли.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ничего. Только то, что сказал. Просто говорю, брось копаться в этом деле и задавать глупые вопросы. Ведь горю уже не поможешь.
— Ладно, так и запомню.
Комо ничего не ответил и, повернувшись ко мне спиной, собрался идти на свою площадку.
— Погоди, у меня к тебе еще один вопрос.
— Ну, что еще?
— Чем болен начальник экспедиции Хино?
Комо медленно повернулся ко мне.
— Этого я не знаю.
— Он заболел на корабле?
— Нет, что ты!
— Интересно… Получается, что Хино заболел, едва ступив на Землю… И прямиком попал в лечебный центр.
Комо молча смотрел на слепящие рассеиватели света.
— Скажи-ка, а этим он не страдал? — я покрутил пальцами возле лба.
Жест оскорбительный, но мне хотелось, чтобы этот медведь наконец вышел из себя. Чтобы в нем вспыхнула злоба. Иногда из такой вспышки можно выудить что-нибудь существенное. Но Комо только вздохнул.
— Не знаю. Я не виделся с ним с того самого дня, как мы приземлились.
Он был просто великолепен.
— Ладно, пока. Мы еще увидимся, и очень скоро, — сказал я холодно.
Немногое удалось узнать. И все же в словах Комо был один существенный момент: «Ты собираешься подать на нас в суд?» Так он спросил. Подать в суд… А что выдвинуть в качестве обвинения? Значит, за что-то можно притянуть их к ответственности? Не уследили за работавшим вне корабля товарищем? Но страхование друг друга — дело добровольное. Ведь у каждого члена экипажа есть свои обязанности. Такими вопросами суд не занимается, это дело совести. Значит, он имел в виду что-то другое. У меня возникло такое ощущение, что туман вот-вот рассеется.
Я попытался привести в порядок свои мысли.
Семьи погибших испытывали смутное недоверие к оставшимся в живых членам экипажа. Я начинал понимать их чувства.
Я подумал, что обязательно надо повидаться с Сан Лин-хяо. Он медик, следовательно, больше других знает о причинах смерти Машу.
В медицинском секторе базы «Луна» мне сказали, что Сан Лин-хяо возглавляет медицинский отдел базы «Зеленый камень» на Венере. Рейсовый корабль на Венеру уйдет только через десять дней. Что ж, пока можно повидаться с Кваем, начальником здешней навигационной службы.
Я нашел его в тесном архивном отделе. Паршивое помещение. Похоже на мышиную нору. Квай, мой старший коллега по Инженерно-технологическому институту, копался в каких-то пыльных материалах. Я узнал его по спине. Заслышав мой голос, он оторвался от толстенной подшивки. Обернулся. Мне стало смешно: точь-в-точь как в былые годы, на его лице появилось выражение удивления — челюсть отвалилась, физиономия вытянулась.
— Кого я вижу! Никак это ты, Рю?!
— Он самый. Как вам здесь работается?
— Да работаю помаленьку. Каким это ветром занесло тебя в наши края?
— Да есть причины. Вот сейчас жду рейсового корабля на Венеру.
— На Венеру? — он свистнул. — Что тебе делать на Венере?
Мне захотелось рассказать ему обо всем. Интересный он человек, Квай. Со странностями.
— Мне надо с вами поговорить кое о чем.
— Знаю я твои разговоры! Небось опять женщина?
— Нет. На этот раз — нет.
— Удивляюсь! Да, кстати, как твоя жена, здорова? Хлебнул я с тобой горя, когда ты женился.
— В данный момент моя жена овдовела.
Его челюсть еще больше отвалилась. Потом все лицо сморщилось, словно он собирался заплакать.
— Ладно, выкладывай, что у тебя там.
Квай хлопнул меня по плечу и потащил в глубь мышиной норы. Глядя на его спину, я подумал, что он постарел. Он привел меня в комнату отдыха. Голые стальные стены. Те же провода и трубы. Стол из легкого металлического сплава, складные стулья. Он позвонил — велел принести напитки.
Я сел к столу.
— До вас — из неофициальных источников — не дошли слухи о третьей экспедиции на Плутон? — начал я.
— Третья экспедиция на Плутон?.. Ах, да, что-то припоминаю. Это где начальником был Хино…
— Да-да!
— А что, разве что-нибудь такое там было?
— Видите ли, один из членов экспедиции, Машу, погиб при неясных обстоятельствах. А сам Хино сейчас тяжело болен, лежит в лечебном центре. Я хотел выяснить обстоятельства смерти Машу. Поговорил тут с одним человеком, а он решил, что я хочу подать на них в суд.
— В суд? Весьма странно.
— Вот именно. Вы тоже так считаете?
— Н-да… Может, они его съели?
Мне стало нехорошо, я замахал руками.
— Ну, что ты, я пошутил! — усмехнулся Квай. Потом лицо его помрачнело. — Ладно, шутки в сторону. Экспедиция на Плутон… По-моему, тебе нужно поговорить с корабельным врачом. Может быть, удастся что-нибудь выяснить.
— Думаете, он скажет?
— Ну, потрясешь его немного, так скажет.
— Но как?
— Как-как! Возьми за глотку или что-нибудь в этом роде…
— Такие штучки не для меня!
— Эх, ты, слабак! Тогда пригрози, что подашь в суд.
— Это можно.
— Да, язык у тебя всегда был хорошо подвешен, а вот драться ты не умел и, как видно, не научился.
Молодой рабочий принес пакеты с напитками.
— Ты бы до отъезда поработал тут. Помог бы мне, — сказал Квай.
— А что делать?
— Да мало ли что. У нас не хватает рабочих рук. Молодые, способные ребята предпочитают Марс, Венеру, Юпитер.
— Что ж, мне это, пожалуй, кстати. Я израсходовал все потребительские талоны.
— Вот и отлично. На, держи книжечку.
Целая книжечка! Это здорово! В ней сорок талонов. А я на Марсе получал двадцать талонов за тот же срок. Видно, здесь высоко ценили труд.
На следующий день я начал работать в мышиной норе. Надо было систематизировать и каталогизировать материалы исследования. Работа легкая, только уж больно скучная.
Так и прошли дня три. Однажды мое внимание привлек разговор двоих служащих.
— Ты не слышал, говорят, списали космический корабль третьей экспедиции, тот, что на Плутон летал.
— Да? А почему?
— Не знаю подробностей, но кажется, из-за инфекционного заболевания.
— Да ну?!
— Точно. Иначе разве списали бы такой корабль…
Я не выдержал и вмешался в разговор:
— Говорите, списали? А куда же дели корабль?