Они охотно ответили:
— Как куда? Конечно, на космическую свалку. «Звездную пустыню» знаете? Ее еще называют кладбищем космических кораблей. Туда выбрасывают посудины, зараженные радиоактивностью, с которыми уже ничего нельзя поделать.
— Да, я что-то слышал.
— Корабль оттащили туда на ракете-тягаче и выкинули. Мне рассказывал водитель ракеты.
… Почему выбросили корабль? Почему? Почему? Вероятно, у меня было отчаянное лицо. Ребята недоуменно замолчали. Заметив это, я постарался улыбнуться.
— Вот транжиры! Лучше бы уж уступили какому-нибудь частному лицу. Хотя бы мне.
Ребята тоже заулыбались. На этом наш разговор закончился. Но меня охватило подозрение. Как ни крути, а тут дело нечисто. Случилось что-то ужасное. Такое, что хочется скрыть от посторонних глаз.
Наконец я занял свое место на рейсовом корабле, отправлявшемся на Венеру. Это был новейший корабль весом двадцать тысяч тонн, с фотонным двигателем. Да, неплохие машины курсировали на больших магистралях. Чтобы стать членом экипажа такого корабля, надо быть специалистом класса А и служить в штате инженерно-технического персонала при Союзном космическом министерстве.
Места для пассажиров оборудованы — будь здоров. Я с удовольствием пощупал роскошное, как королевский трон, гравитационное кресло. Перед отлетом я купил в киоске флягу, из которой можно пить при любом изменении атмосферного давления, и особое космическое белье — мою давнишнюю мечту. Белье, разумеется, надел на себя, так что мой багаж составляла одна только фляга. Стюардесса с любопытством оглядела такого легкомысленного пассажира.
Рейсовый корабль под действием нестерпимо ярких лучей солнца бесшумно рассекал черную пустыню. Скорость — девяносто тысяч километров в секунду. В гравитационном кресле было очень удобно. Я проспал почти всю дорогу. Давненько мне не приходилось так крепко спать в космосе.
Корабль скользил, отбрасывая гигантскую треугольную тень на слоистые облака, образовавшиеся от чрезмерного нагрева воздуха. Мы уже проскочили орбиту спутника и шли на снижение. Внешняя оболочка корабля раскалилась до двух тысяч градусов, но внутри температура не колебалась ни секунды — 21 °C. Что ни говори, хорошая посудина.
Восьмидесятикилометровый слой облаков кончился, мы продолжали снижаться. Теперь над головой разливалось матовое, молочно-белое сияние. Внизу смутно желтела грязноватая железистая равнина.
Это была Венера.
Я ступил на осколки метаморфических пород. Мое тело, закованное в броню антитермического костюма, двигалось легко. Впереди, в опаловом свете, словно между небом и землей, маячила призрачная, как мираж, база «Зеленый камень». Слабо поблескивал высокий купол из антитермического стекла.
Миновав защитные люки, я очутился внутри базы. После стодвадцатиградусной жары мне стало холодно. Тело покрылось гусиной кожей. Под гигантским куполом громоздились низкие, наполовину уходившие под грунт здания. Со стеклянного потолка непрерывно падал мелкий, как изморозь, сухой лед. Микроскопические кристаллы, коснувшись рук, плеч, шеи, мгновенно таяли, как дым.
Сан Лин-хяо был в медицинском корпусе. Я спустился туда на нескольких лифтах. Постучал в окошечко со светящейся надписью «Администрация» и сказал, что мне нужно повидаться с Сан Лин-хяо. Минут через пять в дверях появился высокий человек.
— Я Сан Лин-хяо.
— А я…
— Рю!
— Быстро узнали.
Лин-хяо выдавил улыбку. Ярко блеснули очень белые зубы на фоне коричневого, загорелого лица.
— Сообщили друзья с Земли. Кажется, вы что-то проверяете? — Лин-хяо смотрел сквозь меня.
— Да нет, просто я хотел узнать подробности смерти Машу…
— Прочитайте отчет третьей экспедиции.
— Из отчета ничего не узнаешь. Просто, знаете ли, не верится, что вдруг взорвался термоизлучатель электронного молота, осколок угодил в кислородный баллон, баллон лопнул, кислород вытек и… в результате Машу умер. Не верится, и все…
— Может быть, вы хотите сказать, что были другие причины его смерти?
— Нет, почему же, наверно, причина его смерти указана правильно. Но это не простая случайность, вот в чем дело. Как же получилось, что никто не проверил электронный молот? Это непростительная халатность.
— Ну, электронный молот меня не касается, в этой области я не специалист. Но Машу умер именно так, — угрюмо, словно убеждая самого себя, ответил Лин-хяо. Он зашагал вдоль стены. Я медленно последовал за ним.
— А чем болен начальник экспедиции?
Лин-хяо резко обернулся.
— Это не имеет отношения к смерти Машу.
— И все-таки, чем он болен?
— Не знаю. Кажется, его чем-то ранило.
— Хватит врать! Ведь его прямо с космодрома отправили в лечебный центр. А экспедицию распустили только через десять дней.
Лицо Лин-хяо исказила страшная ярость. Глаза запылали, как два черных огня.
— Ты! Какого черта ты к нам привязался? Идешь на поводу у родственников погибшего, а еще космический специалист! Неужели не понимаешь! Адский труд, лишения и муки всей экспедиции-этого тебе мало! Выискиваешь, к чему бы прицепиться? И ради чего? Ради того, что кому-то взбрело в голову невесть что! Ну, говори прямо, чего тебе надо от нас?
— Ничего особенного. Просто собираюсь подать на вас в суд.
— В суд?! — Лин-хяо широко раскрыл глаза и как-то весь обмяк.
— Да. Вы совершили убийство и, чтобы скрыть его, составили этот отчет, подтасовали факты.
Очевидно, что-то в моих словах задело Лин-хяо. Он надвинулся на меня.
— Рю, ты просто спятил! Я не допущу этого, слышишь! Да какое ты имеешь право…
Я рассмеялся. Рассмеялся тем отвратительным смехом, который всегда старался подавлять. Мне говорили, что, когда я так смеюсь, мое лицо делается похожим на морду ящера.
— Я это сделаю, Лин-хяо! Я могу это сделать, один я. А по какому праву, не собираюсь тебе объяснять.
Лин-хяо отвел глаза. Его яростный взгляд потухал, агонизировал.
Зазвучала тихая, простая мелодия. Она коснулась моего слуха и рассказала о далеком-далеком чужом мире. Она обрывалась и ускользала, и я не мог понять, откуда она пришла. А потом понял: она звучала во мне…
…Я снова приехал в лечебный центр на берегу Японского моря. В прошлый раз между облаками иногда проглядывало бледное солнце. Сейчас его не было. Свинцовые волны секли мелкие колючие снежинки. Каблуки глубоко вдавливались в мокрый, тяжелый песок. Я вошел во внутренний двор. Все та же обширная, пустынная территория. Ни человека, ни тени. В коридоре тоже ни души. Широкие окна, стены из легких сплавов с серебристыми дверями. Я читал таблички: «Первый радиационный кабинет»… «Второй радиационный кабинет»… Они мне не были нужны. Я шел от двери к двери. Бесчисленное количество дверей. Навстречу мне беззвучно, как белый призрак, двигалась медсестра. Она прошла мимо, не подняв глаз, словно я был невидимкой. Странно. Почему она не задержала постороннего? Хотя я не чувствовал себя посторонним. Я знал, что мне нужно. За окнами валил снег. Невидимое отсюда море бушевало. Шум волн, белый холод снега леденили душу. «Кабинет картотеки больных»… Взглянув на тускло поблескивавшую табличку, я толкнул дверь. Она распахнулась, издав тихий, щелкающий звук. До самого потолка высились стеллажи с папками. В центре комнаты за письменным столом сидел мужчина в форме медика.
— Покажите карточку Хино, начальника третьей экспедиции на Плутон.
Мужчина вздрогнул и уставился на меня. Потом перевел взгляд на дверь.
— Карточку Хино, быстро!
— Вы… вы кто? Я не имею права… Карточки выдаются только медицинскому персоналу, обслуживающему центр.
Он навалился на стол, широко расставив руки, словно пытаясь защитить свою драгоценную картотеку.
— Знаю. Но дело срочное. Я отвечаю.
— Но… Я не могу!
У меня не было времени на бесполезные препирательства. Если кто-нибудь сюда войдет, меня просто вытолкают взашей. Что ж, надо действовать по способу Квая. Из заднего кармана брюк я выхватил космический сигнальный пистолет. Пуль там не было, когда нажимаешь на курок, из дула вылетает белый язык пламени натрия. Но этот олух испугался — пистолет выглядел грозно. Я легонько приподнял дулом его подбородок.
— Ну, давай карточку Хино! Да поживей!
Если этот медик не трус, мое дело плохо. Критический случай. Прошло несколько секунд, показавшихся мне тысячелетиями. Кажется, я боялся чуть ли не больше его.
— Сейчас. Пусти! — выдавил он наконец. Его лоб покрылся мелкими капельками пота.
— Умница! Ясное дело, из-за какой-то там карточки не стоит терять жизнь, — развязным тоном сказал я. Это прозвучало внушительно. Я вел себя, как заправский бандит. Но вся спина у меня взмокла от пота.
Мужчина взял с полки папку и вытащил несколько карточек.
— Давай! Сиди и не двигайся! Выхватив карточки, я принялся жадно читать.
I. Больной в К 371.
II. Больной выполнял обязанности начальника третьей экспедиции на Плутон. На пути к Земле начал жаловаться на резкие головные боли, головокружение и тошноту. Медик экспедиции поставил диагноз: острое воспаление печени и нарушение обмена почек. По прибытии на Землю больной был срочно госпитализирован.
III. Лечение проходит нормально. Состояние больного улучшается.
IV. Интерес представляет радикальное изменение группы обмена печени и почек больного (результат анализа на инфраосциллоскопе) по сравнению с группой обмена, зарегистрированной до отправления в экспедицию (см. карточку ЦД). Очевидно, причина болезни кроется в этих изменениях. Однако многое еще остается неясным.
V. На кожном покрове спины и живота больного обнаружены следы разрушения структуры тканей. Длина пораженного участка 30 см.
Группа обмена… Под этим подразумеваются индивидуальные особенности обмена веществ во внутренних органах. Одни и те же органы у всех функционируют по-разному. Например, у некоторых наблюдается быстрое усвоение кальция, или моментальная реакция на витамин В, или еще что-нибудь… Такие индивидуальные особенности организма приводят в конце концов к весьма существенным различиям в поглощении и отдаче энергии внутренними органами. И вот у Хино функциональная деятельность печени и почек полностью изменилась, когда он вернулся из космоса.
Предположение, что начальник экспедиции страдал психическим расстройством, было опровергнуто. Однако мои подозрения только усугубились.
— Прочитали, так давайте назад, — мужчина протянул к карточкам дрожащую руку.
Я молча свернул их в трубку и сунул в карман.
— Я беру их с собой.
— Но…
— Советую тебе не возражать. Учти, что море холодное, не очень-то приятно там очутиться.
Я вышел в коридор. За окнами все так же струился снег. Я уже не слышал шума волн — меня захлестнул белый поток тишины.
Кое-что начало проясняться. Еще немного — и я пойму все.
В тот же вечер я прибыл в Токио и пошел прямо в Геофизический институт, к Тангэ. Институт помещался в огромном стодвадцатиэтажном здании Центра точных наук. Я долго ждал в приемной на шестидесятом этаже. Наконец ко мне вышел Тангэ. Наши взгляды скрестились, как обнаженные шпаги. Над густыми бровями этого человека лежала тень чудовищной муки.
— Кто я такой, вы, конечно, уже знаете. И знаете, что меня интересует. Прошу вас объяснить, что произошло на вашем корабле.
Тангэ откинул со лба непокорные пряди волос. Его глаза бегали. Это был хрупкий, очевидно, не очень сильный физически человек. Впрочем, все ученые казались мне такими. Трудно найти с ними общий язык.
— Очевидно, вы слышали историю о космонавтах, съевших своего товарища. Если не знаете, могу рассказать.
Я впился в него, словно клещ. Теперь уже не отцеплюсь. Тангэ слабо улыбнулся. Все его существо излучало такую откровенность и покорность, что просто больно было смотреть.
— Да нет, эта история здесь ни при чем, — тихо произнес Тангэ. Он походил на ребенка, который наконец-то может излить взрослому свои горести. — Понимаешь, Хино, командир, внезапно заболел…
— Ну?
— Печень и почки совсем вышли из строя. Сказался возраст. Да и духовно он сильно сдал.
Через приемную прошла группа молодых сотрудников с рулонами кальки. Они весело переговаривались. Тангэ проводил их глазами.
— Если говорить откровенно, наша экспедиция тоже провалилась: ведь нам не удалось совершить посадку на Плутон.
— И что же?
— Ну, вот. Надо было возвращаться на Землю. Конечно, у нас были прекрасные штурманы и пилот, но без командира мы бы не добрались…
— Разумеется.
— И нам надо было спасти его жизнь любой ценой… Мы тянули жребий. Хино, конечно, ничего не знал.
Я молча отошел от него. Загадочный рисунок, над которым я долго ломал голову, сразу стал четким и простым. Много дней он жил во мне и мучил, как боль. А теперь, прояснившись, вдруг отделился от меня и начал удаляться. Он менялся на глазах, его очертания вновь стали расплывчатыми.
Передо мной сиял залитый светом огромный город. В вышине мерцало море звезд. Рисунок поднимался туда, к беспредельному небу, и наконец слился с серебристым свечением звездного пространства.
Там кончается слава. Туда, в пустоту, выбрасывают отслужившие свою службу космические корабли. Беспредельность недостижимая мечта. Беспредельность — кладбище мечты. Сейчас там носятся обломки металла, бывшие некогда совершенными машинами, воплотившими ум и волю человека. Носятся и отражают свет мириадов звезд. Сколько вдохновения и порыва! Сколько несчастий и крушений! Космические корабли… Некогда они гордо рвались ввысь, побеждали вечный мрак и холод. В них бушевали человеческие страсти. Потом все постепенно старело — и корабли, и страсти… Неизменными оставались только звезды. Вот они — близкие, как пылающие цепи иллюминации, далекие, как светящиеся точки. Откуда-то с других планет и Земля кажется такой же светящейся точкой. И кто-то мечтает о ней. Кто-то отдает свою жизнь, чтобы приблизиться к ее влажной зеленой поверхности…
В море звезд плавают прозрачные рыбки, некогда называвшиеся космическими кораблями. Здесь есть и огромные, как акулы, корабли в пятьдесят тысяч тонн, и маленькие, легонькие, как плотва. Вот они, пионеры, некогда проложившие путь к Сатурну, Юпитеру, Марсу. У некоторых корпус изодран, помят, покрыт ранами. Другие заражены радиоактивностью. Не все ли равно? Теперь они погружены в поток разрушительного времени…
Когда-то они возвращались на Землю из межпланетных странствий. И люди, ранее заботившиеся о них, как о любимом детище, с горечью убедились, что они обречены, и выбросили их на космическую свалку, в этот уголок неба, далеко отстоящий от основных трасс. Этот кусочек пространства стал их кладбищем.
Я скользил на малогабаритной ракете между могилами. Перед моими глазами начали вырисовываться контуры корабля, который я искал. Не верилось, что его списали, — настолько совершенными были его формы. Засветились зеленоватые буквы на корпусе: «Союзное космическое министерство. Экспедиционный корабль». Я так и не мог понять, почему его списали после одного-единственного полета.
Вот из мрака выплыл огромный фотонный отражатель и заслонил весь горизонт. Я описал на ракете круг вдоль бортов корабля. Так и есть, можно не проверять: никаких следов ремонта. Он и не получал вмятины. Значит, Машу не выходил из корабля, электронный молот не взрывался. Но они придумали правильно: самое естественное — свалить все на электронный молот.
Я подвел ракету вплотную к люку и вошел внутрь корабля. Здесь чувствовалось запустение. С трудом отрывая магнитные ботинки от пола, я поднялся на мостик. Контрольные лампочки бесчисленных приборов были мутны, как глаза мертвых рыб. От этого мостика, еще недавно согретого мечтой девяти человек, сейчас веяло холодом небытия. Я спустился вниз по трапу и толкнул дверь медицинского отсека.
Потом прошел в операционную. Посреди комнаты сверкал неправдоподобной, никелевой белизной операционный стол. Я положил на него карточки начальника экспедиции Хино. Огляделся, вынул из шкафчика скальпель и нацарапал на этом ледяном металлическом ложе: «Смотри карточку ЦД!»
«Мы тянули жребий…»
В моих ушах звучал голос Тангэ. Что они почувствовали, узнав, что командир безнадежно болен? Они знали, что без него не попадут на Землю. Был только один выход — вернуть командира к жизни. И они это сделали.
Они тянули жребий. И вот Хино сейчас поправляется. Умер другой. Только один из девяти. Восемь вернулись на Землю.
Что ж, они были правы. Другие поступили бы на их месте так же…
Родственники погибшего могут испытывать недоверие и неприязнь к тем, кто остался в живых. Это вполне естественно. Но им нельзя рассказать о подробностях смерти. Этого они никогда не поймут.
Я вышел из медицинского отсека. И только сейчас заметил надпись на двери:
«Этот корабль посвящается тебе. Пусть он будет памятником, который никто никогда не увидит. 1992 год».
Подписи не было. Но я чувствовал теплоту людей, понимающих, что такое героизм.
Меня приветствовали звезды, которые теперь, кажется, сияли еще ярче.
Звезды были очень далеки.
Синити Хоси
— Как куда? Конечно, на космическую свалку. «Звездную пустыню» знаете? Ее еще называют кладбищем космических кораблей. Туда выбрасывают посудины, зараженные радиоактивностью, с которыми уже ничего нельзя поделать.
— Да, я что-то слышал.
— Корабль оттащили туда на ракете-тягаче и выкинули. Мне рассказывал водитель ракеты.
… Почему выбросили корабль? Почему? Почему? Вероятно, у меня было отчаянное лицо. Ребята недоуменно замолчали. Заметив это, я постарался улыбнуться.
— Вот транжиры! Лучше бы уж уступили какому-нибудь частному лицу. Хотя бы мне.
Ребята тоже заулыбались. На этом наш разговор закончился. Но меня охватило подозрение. Как ни крути, а тут дело нечисто. Случилось что-то ужасное. Такое, что хочется скрыть от посторонних глаз.
Наконец я занял свое место на рейсовом корабле, отправлявшемся на Венеру. Это был новейший корабль весом двадцать тысяч тонн, с фотонным двигателем. Да, неплохие машины курсировали на больших магистралях. Чтобы стать членом экипажа такого корабля, надо быть специалистом класса А и служить в штате инженерно-технического персонала при Союзном космическом министерстве.
Места для пассажиров оборудованы — будь здоров. Я с удовольствием пощупал роскошное, как королевский трон, гравитационное кресло. Перед отлетом я купил в киоске флягу, из которой можно пить при любом изменении атмосферного давления, и особое космическое белье — мою давнишнюю мечту. Белье, разумеется, надел на себя, так что мой багаж составляла одна только фляга. Стюардесса с любопытством оглядела такого легкомысленного пассажира.
Рейсовый корабль под действием нестерпимо ярких лучей солнца бесшумно рассекал черную пустыню. Скорость — девяносто тысяч километров в секунду. В гравитационном кресле было очень удобно. Я проспал почти всю дорогу. Давненько мне не приходилось так крепко спать в космосе.
Корабль скользил, отбрасывая гигантскую треугольную тень на слоистые облака, образовавшиеся от чрезмерного нагрева воздуха. Мы уже проскочили орбиту спутника и шли на снижение. Внешняя оболочка корабля раскалилась до двух тысяч градусов, но внутри температура не колебалась ни секунды — 21 °C. Что ни говори, хорошая посудина.
Восьмидесятикилометровый слой облаков кончился, мы продолжали снижаться. Теперь над головой разливалось матовое, молочно-белое сияние. Внизу смутно желтела грязноватая железистая равнина.
Это была Венера.
Я ступил на осколки метаморфических пород. Мое тело, закованное в броню антитермического костюма, двигалось легко. Впереди, в опаловом свете, словно между небом и землей, маячила призрачная, как мираж, база «Зеленый камень». Слабо поблескивал высокий купол из антитермического стекла.
Миновав защитные люки, я очутился внутри базы. После стодвадцатиградусной жары мне стало холодно. Тело покрылось гусиной кожей. Под гигантским куполом громоздились низкие, наполовину уходившие под грунт здания. Со стеклянного потолка непрерывно падал мелкий, как изморозь, сухой лед. Микроскопические кристаллы, коснувшись рук, плеч, шеи, мгновенно таяли, как дым.
Сан Лин-хяо был в медицинском корпусе. Я спустился туда на нескольких лифтах. Постучал в окошечко со светящейся надписью «Администрация» и сказал, что мне нужно повидаться с Сан Лин-хяо. Минут через пять в дверях появился высокий человек.
— Я Сан Лин-хяо.
— А я…
— Рю!
— Быстро узнали.
Лин-хяо выдавил улыбку. Ярко блеснули очень белые зубы на фоне коричневого, загорелого лица.
— Сообщили друзья с Земли. Кажется, вы что-то проверяете? — Лин-хяо смотрел сквозь меня.
— Да нет, просто я хотел узнать подробности смерти Машу…
— Прочитайте отчет третьей экспедиции.
— Из отчета ничего не узнаешь. Просто, знаете ли, не верится, что вдруг взорвался термоизлучатель электронного молота, осколок угодил в кислородный баллон, баллон лопнул, кислород вытек и… в результате Машу умер. Не верится, и все…
— Может быть, вы хотите сказать, что были другие причины его смерти?
— Нет, почему же, наверно, причина его смерти указана правильно. Но это не простая случайность, вот в чем дело. Как же получилось, что никто не проверил электронный молот? Это непростительная халатность.
— Ну, электронный молот меня не касается, в этой области я не специалист. Но Машу умер именно так, — угрюмо, словно убеждая самого себя, ответил Лин-хяо. Он зашагал вдоль стены. Я медленно последовал за ним.
— А чем болен начальник экспедиции?
Лин-хяо резко обернулся.
— Это не имеет отношения к смерти Машу.
— И все-таки, чем он болен?
— Не знаю. Кажется, его чем-то ранило.
— Хватит врать! Ведь его прямо с космодрома отправили в лечебный центр. А экспедицию распустили только через десять дней.
Лицо Лин-хяо исказила страшная ярость. Глаза запылали, как два черных огня.
— Ты! Какого черта ты к нам привязался? Идешь на поводу у родственников погибшего, а еще космический специалист! Неужели не понимаешь! Адский труд, лишения и муки всей экспедиции-этого тебе мало! Выискиваешь, к чему бы прицепиться? И ради чего? Ради того, что кому-то взбрело в голову невесть что! Ну, говори прямо, чего тебе надо от нас?
— Ничего особенного. Просто собираюсь подать на вас в суд.
— В суд?! — Лин-хяо широко раскрыл глаза и как-то весь обмяк.
— Да. Вы совершили убийство и, чтобы скрыть его, составили этот отчет, подтасовали факты.
Очевидно, что-то в моих словах задело Лин-хяо. Он надвинулся на меня.
— Рю, ты просто спятил! Я не допущу этого, слышишь! Да какое ты имеешь право…
Я рассмеялся. Рассмеялся тем отвратительным смехом, который всегда старался подавлять. Мне говорили, что, когда я так смеюсь, мое лицо делается похожим на морду ящера.
— Я это сделаю, Лин-хяо! Я могу это сделать, один я. А по какому праву, не собираюсь тебе объяснять.
Лин-хяо отвел глаза. Его яростный взгляд потухал, агонизировал.
Зазвучала тихая, простая мелодия. Она коснулась моего слуха и рассказала о далеком-далеком чужом мире. Она обрывалась и ускользала, и я не мог понять, откуда она пришла. А потом понял: она звучала во мне…
…Я снова приехал в лечебный центр на берегу Японского моря. В прошлый раз между облаками иногда проглядывало бледное солнце. Сейчас его не было. Свинцовые волны секли мелкие колючие снежинки. Каблуки глубоко вдавливались в мокрый, тяжелый песок. Я вошел во внутренний двор. Все та же обширная, пустынная территория. Ни человека, ни тени. В коридоре тоже ни души. Широкие окна, стены из легких сплавов с серебристыми дверями. Я читал таблички: «Первый радиационный кабинет»… «Второй радиационный кабинет»… Они мне не были нужны. Я шел от двери к двери. Бесчисленное количество дверей. Навстречу мне беззвучно, как белый призрак, двигалась медсестра. Она прошла мимо, не подняв глаз, словно я был невидимкой. Странно. Почему она не задержала постороннего? Хотя я не чувствовал себя посторонним. Я знал, что мне нужно. За окнами валил снег. Невидимое отсюда море бушевало. Шум волн, белый холод снега леденили душу. «Кабинет картотеки больных»… Взглянув на тускло поблескивавшую табличку, я толкнул дверь. Она распахнулась, издав тихий, щелкающий звук. До самого потолка высились стеллажи с папками. В центре комнаты за письменным столом сидел мужчина в форме медика.
— Покажите карточку Хино, начальника третьей экспедиции на Плутон.
Мужчина вздрогнул и уставился на меня. Потом перевел взгляд на дверь.
— Карточку Хино, быстро!
— Вы… вы кто? Я не имею права… Карточки выдаются только медицинскому персоналу, обслуживающему центр.
Он навалился на стол, широко расставив руки, словно пытаясь защитить свою драгоценную картотеку.
— Знаю. Но дело срочное. Я отвечаю.
— Но… Я не могу!
У меня не было времени на бесполезные препирательства. Если кто-нибудь сюда войдет, меня просто вытолкают взашей. Что ж, надо действовать по способу Квая. Из заднего кармана брюк я выхватил космический сигнальный пистолет. Пуль там не было, когда нажимаешь на курок, из дула вылетает белый язык пламени натрия. Но этот олух испугался — пистолет выглядел грозно. Я легонько приподнял дулом его подбородок.
— Ну, давай карточку Хино! Да поживей!
Если этот медик не трус, мое дело плохо. Критический случай. Прошло несколько секунд, показавшихся мне тысячелетиями. Кажется, я боялся чуть ли не больше его.
— Сейчас. Пусти! — выдавил он наконец. Его лоб покрылся мелкими капельками пота.
— Умница! Ясное дело, из-за какой-то там карточки не стоит терять жизнь, — развязным тоном сказал я. Это прозвучало внушительно. Я вел себя, как заправский бандит. Но вся спина у меня взмокла от пота.
Мужчина взял с полки папку и вытащил несколько карточек.
— Давай! Сиди и не двигайся! Выхватив карточки, я принялся жадно читать.
I. Больной в К 371.
II. Больной выполнял обязанности начальника третьей экспедиции на Плутон. На пути к Земле начал жаловаться на резкие головные боли, головокружение и тошноту. Медик экспедиции поставил диагноз: острое воспаление печени и нарушение обмена почек. По прибытии на Землю больной был срочно госпитализирован.
III. Лечение проходит нормально. Состояние больного улучшается.
IV. Интерес представляет радикальное изменение группы обмена печени и почек больного (результат анализа на инфраосциллоскопе) по сравнению с группой обмена, зарегистрированной до отправления в экспедицию (см. карточку ЦД). Очевидно, причина болезни кроется в этих изменениях. Однако многое еще остается неясным.
V. На кожном покрове спины и живота больного обнаружены следы разрушения структуры тканей. Длина пораженного участка 30 см.
Группа обмена… Под этим подразумеваются индивидуальные особенности обмена веществ во внутренних органах. Одни и те же органы у всех функционируют по-разному. Например, у некоторых наблюдается быстрое усвоение кальция, или моментальная реакция на витамин В, или еще что-нибудь… Такие индивидуальные особенности организма приводят в конце концов к весьма существенным различиям в поглощении и отдаче энергии внутренними органами. И вот у Хино функциональная деятельность печени и почек полностью изменилась, когда он вернулся из космоса.
Предположение, что начальник экспедиции страдал психическим расстройством, было опровергнуто. Однако мои подозрения только усугубились.
— Прочитали, так давайте назад, — мужчина протянул к карточкам дрожащую руку.
Я молча свернул их в трубку и сунул в карман.
— Я беру их с собой.
— Но…
— Советую тебе не возражать. Учти, что море холодное, не очень-то приятно там очутиться.
Я вышел в коридор. За окнами все так же струился снег. Я уже не слышал шума волн — меня захлестнул белый поток тишины.
Кое-что начало проясняться. Еще немного — и я пойму все.
В тот же вечер я прибыл в Токио и пошел прямо в Геофизический институт, к Тангэ. Институт помещался в огромном стодвадцатиэтажном здании Центра точных наук. Я долго ждал в приемной на шестидесятом этаже. Наконец ко мне вышел Тангэ. Наши взгляды скрестились, как обнаженные шпаги. Над густыми бровями этого человека лежала тень чудовищной муки.
— Кто я такой, вы, конечно, уже знаете. И знаете, что меня интересует. Прошу вас объяснить, что произошло на вашем корабле.
Тангэ откинул со лба непокорные пряди волос. Его глаза бегали. Это был хрупкий, очевидно, не очень сильный физически человек. Впрочем, все ученые казались мне такими. Трудно найти с ними общий язык.
— Очевидно, вы слышали историю о космонавтах, съевших своего товарища. Если не знаете, могу рассказать.
Я впился в него, словно клещ. Теперь уже не отцеплюсь. Тангэ слабо улыбнулся. Все его существо излучало такую откровенность и покорность, что просто больно было смотреть.
— Да нет, эта история здесь ни при чем, — тихо произнес Тангэ. Он походил на ребенка, который наконец-то может излить взрослому свои горести. — Понимаешь, Хино, командир, внезапно заболел…
— Ну?
— Печень и почки совсем вышли из строя. Сказался возраст. Да и духовно он сильно сдал.
Через приемную прошла группа молодых сотрудников с рулонами кальки. Они весело переговаривались. Тангэ проводил их глазами.
— Если говорить откровенно, наша экспедиция тоже провалилась: ведь нам не удалось совершить посадку на Плутон.
— И что же?
— Ну, вот. Надо было возвращаться на Землю. Конечно, у нас были прекрасные штурманы и пилот, но без командира мы бы не добрались…
— Разумеется.
— И нам надо было спасти его жизнь любой ценой… Мы тянули жребий. Хино, конечно, ничего не знал.
Я молча отошел от него. Загадочный рисунок, над которым я долго ломал голову, сразу стал четким и простым. Много дней он жил во мне и мучил, как боль. А теперь, прояснившись, вдруг отделился от меня и начал удаляться. Он менялся на глазах, его очертания вновь стали расплывчатыми.
Передо мной сиял залитый светом огромный город. В вышине мерцало море звезд. Рисунок поднимался туда, к беспредельному небу, и наконец слился с серебристым свечением звездного пространства.
Там кончается слава. Туда, в пустоту, выбрасывают отслужившие свою службу космические корабли. Беспредельность недостижимая мечта. Беспредельность — кладбище мечты. Сейчас там носятся обломки металла, бывшие некогда совершенными машинами, воплотившими ум и волю человека. Носятся и отражают свет мириадов звезд. Сколько вдохновения и порыва! Сколько несчастий и крушений! Космические корабли… Некогда они гордо рвались ввысь, побеждали вечный мрак и холод. В них бушевали человеческие страсти. Потом все постепенно старело — и корабли, и страсти… Неизменными оставались только звезды. Вот они — близкие, как пылающие цепи иллюминации, далекие, как светящиеся точки. Откуда-то с других планет и Земля кажется такой же светящейся точкой. И кто-то мечтает о ней. Кто-то отдает свою жизнь, чтобы приблизиться к ее влажной зеленой поверхности…
В море звезд плавают прозрачные рыбки, некогда называвшиеся космическими кораблями. Здесь есть и огромные, как акулы, корабли в пятьдесят тысяч тонн, и маленькие, легонькие, как плотва. Вот они, пионеры, некогда проложившие путь к Сатурну, Юпитеру, Марсу. У некоторых корпус изодран, помят, покрыт ранами. Другие заражены радиоактивностью. Не все ли равно? Теперь они погружены в поток разрушительного времени…
Когда-то они возвращались на Землю из межпланетных странствий. И люди, ранее заботившиеся о них, как о любимом детище, с горечью убедились, что они обречены, и выбросили их на космическую свалку, в этот уголок неба, далеко отстоящий от основных трасс. Этот кусочек пространства стал их кладбищем.
Я скользил на малогабаритной ракете между могилами. Перед моими глазами начали вырисовываться контуры корабля, который я искал. Не верилось, что его списали, — настолько совершенными были его формы. Засветились зеленоватые буквы на корпусе: «Союзное космическое министерство. Экспедиционный корабль». Я так и не мог понять, почему его списали после одного-единственного полета.
Вот из мрака выплыл огромный фотонный отражатель и заслонил весь горизонт. Я описал на ракете круг вдоль бортов корабля. Так и есть, можно не проверять: никаких следов ремонта. Он и не получал вмятины. Значит, Машу не выходил из корабля, электронный молот не взрывался. Но они придумали правильно: самое естественное — свалить все на электронный молот.
Я подвел ракету вплотную к люку и вошел внутрь корабля. Здесь чувствовалось запустение. С трудом отрывая магнитные ботинки от пола, я поднялся на мостик. Контрольные лампочки бесчисленных приборов были мутны, как глаза мертвых рыб. От этого мостика, еще недавно согретого мечтой девяти человек, сейчас веяло холодом небытия. Я спустился вниз по трапу и толкнул дверь медицинского отсека.
Потом прошел в операционную. Посреди комнаты сверкал неправдоподобной, никелевой белизной операционный стол. Я положил на него карточки начальника экспедиции Хино. Огляделся, вынул из шкафчика скальпель и нацарапал на этом ледяном металлическом ложе: «Смотри карточку ЦД!»
«Мы тянули жребий…»
В моих ушах звучал голос Тангэ. Что они почувствовали, узнав, что командир безнадежно болен? Они знали, что без него не попадут на Землю. Был только один выход — вернуть командира к жизни. И они это сделали.
Они тянули жребий. И вот Хино сейчас поправляется. Умер другой. Только один из девяти. Восемь вернулись на Землю.
Что ж, они были правы. Другие поступили бы на их месте так же…
Родственники погибшего могут испытывать недоверие и неприязнь к тем, кто остался в живых. Это вполне естественно. Но им нельзя рассказать о подробностях смерти. Этого они никогда не поймут.
Я вышел из медицинского отсека. И только сейчас заметил надпись на двери:
«Этот корабль посвящается тебе. Пусть он будет памятником, который никто никогда не увидит. 1992 год».
Подписи не было. Но я чувствовал теплоту людей, понимающих, что такое героизм.
Меня приветствовали звезды, которые теперь, кажется, сияли еще ярче.
Звезды были очень далеки.
Синити Хоси
ПРЕМИЯ
В углу комнаты стоял изящный аппарат серебристого цвета. В нем что-то потрескивало и пощелкивало. Казалось, он загадочно бормочет какие-то странные слова и тихо посмеивается своим мыслям.
— Ох, и надоел мне этот проклятый аппарат! — проворчал хозяин дома господин Раш и растянулся на диване.
Впрочем, господин Раш зря сердился на аппарат. В нем не таилось ничего опасного. Наоборот, он приносил огромную пользу семье господина Раша. Да и не только его семье, но и любой другой. О, это совершенно незаменимая установка! Она обеспечивает стабильность семейного бюджета.
Но что поделать! Господин Раш никак не мог полюбить аппарат. Да, в его сердце не было ни капельки нежности к этой умной машине. Мало того, ему казалось, что жена вошла в сговор с аппаратом и они вдвоем задались целью полностью подавить волю хозяина дома. Еще бы! Они крутят им, как хотят!.. А иногда господин Раш думал, что он просто отсталый человек, этакий обломок двадцатого века…
Действительно, жизнь современной семьи совершенно немыслима без этого аппарата. Он заменил все. Девочек еще в школе обучают управлять им, а когда они подрастают и выходят замуж, то появляются в своем новом доме в обнимку с этой очаровательной установкой. Невеста без аппарата — это просто шокинг. Фирмы, торгующие этими установками, бесплатно вручают каждой покупательнице подвенечное платье…
Господин Раш вздохнул и перевел взгляд на милый его сердцу, но ужасно вульгарный и немыслимо устаревший радиоприемник. В этот момент в комнату вошла его жена. Она только что вернулась с супербазара, где можно купить все что угодно за десять минут.
— Вот и я! — сказала она, сияя улыбкой. — Ой, сколько всего накупила! Еле донесла.
Ну, разумеется, накупила кучу всякой всячины. И не десять минут потратила, а по меньшей мере три часа. Женщины ведь всегда так: делать покупки для них просто счастье. А тут еще в квартире торчит этот самоуверенный аппарат — тоже источник удовольствия.
— Что же ты купила? — спросил господин Раш не вставая.
— Во-первых, набор косметики. Ты только взгляни, какая прелестная губная помада, все оттенки, от шоколадного до лилового… Потом мороженое мясо, кость небольшая, так что будет тебе на обед твой любимый бифштекс. Ведь у тебя, милый, такие старомодные вкусы… — жена ласково погладила его по волосам.
Господин Раш вздохнул. «Господи, кто же делает бифштекс из мороженого мяса?» — с грустью подумал он.
— Ну вот, — продолжала она, — еще купила питательную витаминизированную смесь, конфеты… Но главное — смотри, сколько я получила премиальных талонов!
Она вытащила из сумки похожую на пухлую колоду карт стопку разноцветных премиальных талонов разных фирм и танцующей походкой направилась к аппарату. Привычным жестом опустила талоны в многочисленные отверстия.
Аппарат, словно голодный, набросился на добычу. В его брюхе залязгали шестерни. Сейчас он все рассортирует, подсчитает и доложит о результатах.
Потом в серебряном ящике что-то щелкнуло и раздался скрипучий голос:
— Фирма «Мороженые продукты» — девяносто пять талонов. До сотни осталось пять талонов. Еще пять талонов, и вы получите премию.
Внутри снова что-то щелкнуло, и зазвучала рекламная песенка.
— Ах, ты, моя радость! — сказала жена и погладила аппарат. — Что бы мы без него делали? Нет, правда, без него мы терпели бы такие убытки, что уже давно пошли бы по миру. Чудесная машина!
Она опустила в отверстия новую пачку талонов. Раздался мелодичный звонок.
— Боже! — воскликнула сияющая женщина. — Мы набрали комплект талонов косметической фирмы «Тело ваше — краски наши». Что бы такое нам взять?
Она нажала на кнопку, и аппарат ответил:
— Электронная сушилка… Хрустальная ваза… Трехдневная путевка на курорт…
— Электронная сушилка у нас есть, хрусталь вышел из моды еще в прошлом веке… Знаешь что, поедем отдыхать, а? Хочешь? Ты в последнее время такой мрачный. Перемена обстановки пойдет тебе на пользу.
— Лучше уж взять гроб! — пробормотал господин Раш. Но он говорил очень тихо, и его слова не долетели до ушей жены.
— Не хочешь? Ну, что бы нам взять? — продолжала она. — Может быть, реактивное охотничье ружье?.. Или ангорскую кошку. Они очень миленькие. И потом, по желанию заказчиков их красят в лимонно-желтый цвет. В нынешнем сезоне это модно… Нет, ты подумай только, какая чудесная машина! Ведь мы приобрели массу вещей, и все даром. Аппарат не допустит, чтобы пропал хоть один талон. Ну, что ты молчишь?! Ведь все, все, что у нас есть, мы получили благодаря этому аппарату, начиная с дивана, на котором ты сейчас валяешься, и кончая крышкой для унитаза из ароматической пластмассы…
Женщина достала чистый носовой платок и принялась протирать части аппарата с такой нежностью, словно касалась личика грудного младенца. Господин Раш повернулся на другой бок и прикрыл глаза.
Через некоторое время он открыл глаза и приподнялся. В его взгляде светилась решимость.
— Я знаю, чего я хочу! — четко проговорил он. — Есть одна такая вещь.
— Да-а?! Что же это?
— Полное собрание сочинений Хемингуэя.
— Хемин… А что это такое?
— Книги. Когда-то, давным-давно, я их читал… А сейчас, сейчас… мне так хочется перечитать все снова!
— Ну, что ж… — ответила жена с некоторым сомнением. Погоди минуту, я спрошу у аппарата.
Она нажала несколько кнопок. Господин Раш понятия не имел, когда и какие кнопки надо нажимать. Для него это было слишком сложно. Пусть уж жена возится с машиной!
Аппарат щелкнул и сказал:
— Хемингуэй выдается в качестве премии кондитерской фирмой «Сладкие слюни». Для того чтобы его получить, вы должны купить еще пять коробок конфет или три банки какао этой фирмы.
— Слышал? — спросила жена. — Значит, скоро получим.
— А я хочу читать сейчас! Не-мед-лен-но! — ответил господин Раш. В его голосе звучал металл.
— Господи, ну что с тобой поделаешь! — жена снисходительно улыбнулась. — Ладно уж, схожу еще раз на супербазар. Ничего, какао всегда пригодится.
Она направилась к двери, но господин Раш вдруг повысил голос:
— Стой! Кто тебя просил?! Я хочу читать! А Хемингуэй как премия за покупку конфет — это… это… отвратительно. Я пойду и куплю книги. Поняла — куплю!
— Что за глупости ты говоришь! Покупки не мужское дело. Ну-ка, припомни, кто из твоих приятелей ходит за покупками? Это всегда поручается женам. Так положись на меня! И потом, неужели ты не понимаешь: просто неприлично покупать то, что можно получить в качестве, премии! Это же прямое нарушение общественного порядка! А кроме того, где ты видел книжные магазины? Их вообще нет. Правда, на супербазарах продаются ежемесячные и еженедельные журналы, но книги можно получить только по премиальным талонам.
Но господин Раш уже лихорадочно переодевался. Он крикнул:
— Замолчи! Меня просто тошнит от всех этих фокусов с талонами! Чудовищно! Неслыханно! Книги — премия за покупку жратвы или каких-нибудь там подтяжек и бюстгальтеров! Ведь, если книги вообще существуют, значит, где-то их делают. Так я найду это место и потребую! Быть не может, чтобы не продали за деньги! И не уговаривай меня, пожалуйста. Я решил и не отступлюсь!
Господин Раш полистал телефонную книжку, удовлетворенно хмыкнул и выскочил за дверь.
— Упрямец, сумасшедший! — крикнула ему вслед жена.
— Ну, видела?!
Сияющий господин Раш положил на пол солидную стопку книг, перевязанную бечевкой. Это было полное собрание сочинений Хемингуэя.
— Что ж, значит, твое желание исполнилось, — сухо ответила жена.
— Да! Исполнилось! Уф-ф! Даже дышится легче! Так сказать, съездил по морде этому паршивому жизненному укладу, где на каждом шагу обман и всякие идиотские штучки.
— И что же, так тебе сразу и продали?
— Какое там — сразу! На меня пялили глаза как на помешанного и говорили: неужели вы еще не усвоили из телепередач, что книги получают даром, по премиальным талонам? И при этом смотрели осуждающе: мол, ну и ну, что это за семья, где совсем не едят кондитерских изделий…
— А ты что?
— Ну, я сказал, что все это мне известно. Но книги как премия за обжорство мне противны. Я хочу их купить… И знаешь, старик, который со мной разговаривал, вдруг страшно обрадовался. Даже посветлел весь. Какое счастье, говорит, что в наше время еще встречаются такие люди! Чего там, говорит, берите книги так, даром. Я дарю вам.
— Ох, и надоел мне этот проклятый аппарат! — проворчал хозяин дома господин Раш и растянулся на диване.
Впрочем, господин Раш зря сердился на аппарат. В нем не таилось ничего опасного. Наоборот, он приносил огромную пользу семье господина Раша. Да и не только его семье, но и любой другой. О, это совершенно незаменимая установка! Она обеспечивает стабильность семейного бюджета.
Но что поделать! Господин Раш никак не мог полюбить аппарат. Да, в его сердце не было ни капельки нежности к этой умной машине. Мало того, ему казалось, что жена вошла в сговор с аппаратом и они вдвоем задались целью полностью подавить волю хозяина дома. Еще бы! Они крутят им, как хотят!.. А иногда господин Раш думал, что он просто отсталый человек, этакий обломок двадцатого века…
Действительно, жизнь современной семьи совершенно немыслима без этого аппарата. Он заменил все. Девочек еще в школе обучают управлять им, а когда они подрастают и выходят замуж, то появляются в своем новом доме в обнимку с этой очаровательной установкой. Невеста без аппарата — это просто шокинг. Фирмы, торгующие этими установками, бесплатно вручают каждой покупательнице подвенечное платье…
Господин Раш вздохнул и перевел взгляд на милый его сердцу, но ужасно вульгарный и немыслимо устаревший радиоприемник. В этот момент в комнату вошла его жена. Она только что вернулась с супербазара, где можно купить все что угодно за десять минут.
— Вот и я! — сказала она, сияя улыбкой. — Ой, сколько всего накупила! Еле донесла.
Ну, разумеется, накупила кучу всякой всячины. И не десять минут потратила, а по меньшей мере три часа. Женщины ведь всегда так: делать покупки для них просто счастье. А тут еще в квартире торчит этот самоуверенный аппарат — тоже источник удовольствия.
— Что же ты купила? — спросил господин Раш не вставая.
— Во-первых, набор косметики. Ты только взгляни, какая прелестная губная помада, все оттенки, от шоколадного до лилового… Потом мороженое мясо, кость небольшая, так что будет тебе на обед твой любимый бифштекс. Ведь у тебя, милый, такие старомодные вкусы… — жена ласково погладила его по волосам.
Господин Раш вздохнул. «Господи, кто же делает бифштекс из мороженого мяса?» — с грустью подумал он.
— Ну вот, — продолжала она, — еще купила питательную витаминизированную смесь, конфеты… Но главное — смотри, сколько я получила премиальных талонов!
Она вытащила из сумки похожую на пухлую колоду карт стопку разноцветных премиальных талонов разных фирм и танцующей походкой направилась к аппарату. Привычным жестом опустила талоны в многочисленные отверстия.
Аппарат, словно голодный, набросился на добычу. В его брюхе залязгали шестерни. Сейчас он все рассортирует, подсчитает и доложит о результатах.
Потом в серебряном ящике что-то щелкнуло и раздался скрипучий голос:
— Фирма «Мороженые продукты» — девяносто пять талонов. До сотни осталось пять талонов. Еще пять талонов, и вы получите премию.
Внутри снова что-то щелкнуло, и зазвучала рекламная песенка.
— Ах, ты, моя радость! — сказала жена и погладила аппарат. — Что бы мы без него делали? Нет, правда, без него мы терпели бы такие убытки, что уже давно пошли бы по миру. Чудесная машина!
Она опустила в отверстия новую пачку талонов. Раздался мелодичный звонок.
— Боже! — воскликнула сияющая женщина. — Мы набрали комплект талонов косметической фирмы «Тело ваше — краски наши». Что бы такое нам взять?
Она нажала на кнопку, и аппарат ответил:
— Электронная сушилка… Хрустальная ваза… Трехдневная путевка на курорт…
— Электронная сушилка у нас есть, хрусталь вышел из моды еще в прошлом веке… Знаешь что, поедем отдыхать, а? Хочешь? Ты в последнее время такой мрачный. Перемена обстановки пойдет тебе на пользу.
— Лучше уж взять гроб! — пробормотал господин Раш. Но он говорил очень тихо, и его слова не долетели до ушей жены.
— Не хочешь? Ну, что бы нам взять? — продолжала она. — Может быть, реактивное охотничье ружье?.. Или ангорскую кошку. Они очень миленькие. И потом, по желанию заказчиков их красят в лимонно-желтый цвет. В нынешнем сезоне это модно… Нет, ты подумай только, какая чудесная машина! Ведь мы приобрели массу вещей, и все даром. Аппарат не допустит, чтобы пропал хоть один талон. Ну, что ты молчишь?! Ведь все, все, что у нас есть, мы получили благодаря этому аппарату, начиная с дивана, на котором ты сейчас валяешься, и кончая крышкой для унитаза из ароматической пластмассы…
Женщина достала чистый носовой платок и принялась протирать части аппарата с такой нежностью, словно касалась личика грудного младенца. Господин Раш повернулся на другой бок и прикрыл глаза.
Через некоторое время он открыл глаза и приподнялся. В его взгляде светилась решимость.
— Я знаю, чего я хочу! — четко проговорил он. — Есть одна такая вещь.
— Да-а?! Что же это?
— Полное собрание сочинений Хемингуэя.
— Хемин… А что это такое?
— Книги. Когда-то, давным-давно, я их читал… А сейчас, сейчас… мне так хочется перечитать все снова!
— Ну, что ж… — ответила жена с некоторым сомнением. Погоди минуту, я спрошу у аппарата.
Она нажала несколько кнопок. Господин Раш понятия не имел, когда и какие кнопки надо нажимать. Для него это было слишком сложно. Пусть уж жена возится с машиной!
Аппарат щелкнул и сказал:
— Хемингуэй выдается в качестве премии кондитерской фирмой «Сладкие слюни». Для того чтобы его получить, вы должны купить еще пять коробок конфет или три банки какао этой фирмы.
— Слышал? — спросила жена. — Значит, скоро получим.
— А я хочу читать сейчас! Не-мед-лен-но! — ответил господин Раш. В его голосе звучал металл.
— Господи, ну что с тобой поделаешь! — жена снисходительно улыбнулась. — Ладно уж, схожу еще раз на супербазар. Ничего, какао всегда пригодится.
Она направилась к двери, но господин Раш вдруг повысил голос:
— Стой! Кто тебя просил?! Я хочу читать! А Хемингуэй как премия за покупку конфет — это… это… отвратительно. Я пойду и куплю книги. Поняла — куплю!
— Что за глупости ты говоришь! Покупки не мужское дело. Ну-ка, припомни, кто из твоих приятелей ходит за покупками? Это всегда поручается женам. Так положись на меня! И потом, неужели ты не понимаешь: просто неприлично покупать то, что можно получить в качестве, премии! Это же прямое нарушение общественного порядка! А кроме того, где ты видел книжные магазины? Их вообще нет. Правда, на супербазарах продаются ежемесячные и еженедельные журналы, но книги можно получить только по премиальным талонам.
Но господин Раш уже лихорадочно переодевался. Он крикнул:
— Замолчи! Меня просто тошнит от всех этих фокусов с талонами! Чудовищно! Неслыханно! Книги — премия за покупку жратвы или каких-нибудь там подтяжек и бюстгальтеров! Ведь, если книги вообще существуют, значит, где-то их делают. Так я найду это место и потребую! Быть не может, чтобы не продали за деньги! И не уговаривай меня, пожалуйста. Я решил и не отступлюсь!
Господин Раш полистал телефонную книжку, удовлетворенно хмыкнул и выскочил за дверь.
— Упрямец, сумасшедший! — крикнула ему вслед жена.
— Ну, видела?!
Сияющий господин Раш положил на пол солидную стопку книг, перевязанную бечевкой. Это было полное собрание сочинений Хемингуэя.
— Что ж, значит, твое желание исполнилось, — сухо ответила жена.
— Да! Исполнилось! Уф-ф! Даже дышится легче! Так сказать, съездил по морде этому паршивому жизненному укладу, где на каждом шагу обман и всякие идиотские штучки.
— И что же, так тебе сразу и продали?
— Какое там — сразу! На меня пялили глаза как на помешанного и говорили: неужели вы еще не усвоили из телепередач, что книги получают даром, по премиальным талонам? И при этом смотрели осуждающе: мол, ну и ну, что это за семья, где совсем не едят кондитерских изделий…
— А ты что?
— Ну, я сказал, что все это мне известно. Но книги как премия за обжорство мне противны. Я хочу их купить… И знаешь, старик, который со мной разговаривал, вдруг страшно обрадовался. Даже посветлел весь. Какое счастье, говорит, что в наше время еще встречаются такие люди! Чего там, говорит, берите книги так, даром. Я дарю вам.