Дойл Артур Конан. Сэр Найджел

   Тем временем, леди Мери на белой кобыле - той самой, на которой под вечер скакала ее сестра, Найджел на боевом коне и священник на муле ехали по немощеной дороге, которая вела в Лондон. По обеим сторонам тянулись вереска и болота, откуда доносились заунывные крики ночных птиц. По небу в разрывах бегущих туч плыл месяц.
   Девушка молчала, поглощенная мыслями о том, что им предстояло, об опасностях и позоре. Найджел вполголоса переговаривался со священником и узнал от него еще многое о дурной славе человека, к которому они ехали. Его дом в Шалфорде был приютом порока. Та, что входила туда, покидала его, навеки покрытая стыдом. По странной прихоти судьбы, не такой уж редкой, хотя и необъяснимой, человек этот, как ни черна была его душа и ни искалечено тело, обладал непонятным очарованием, какой-то властью, подчинявшей женщин его воле. Вновь и вновь он губил их, вновь и вновь ловкий язык и хитрый ум избавляли его от расплаты за черные дела. Семья его принадлежала к числу самых знатных в графстве, его родичи были в большой милости у короля, и соседи опасались вступать с ним в открытую вражду. Вот таков был злобный и ненасытный злодей, который, как гнусный крылатый хищник, схватил и унес в свое мерзкое гнездо золотую красавицу Косфорда. Найджел слушал молча, но он поднес к плотно сжатым губам крестообразную рукоятку своего охотничьего кинжала и трижды ее поцеловал.
   Вереска остались позади, они проехали деревушку Милфорд и городок Годалминг, а оттуда свернули на юг, и дорога вывела их через болота Пиз на шалфордские луга. Впереди на темном склоне холма мерцали красноватые пятна освещенные окна дома, куда они направлялись. Окутанная тьмой дубовая аллея вывела их озаренную месяцем лужайку перед дверью.
   Из мрака дверной арки им навстречу выскочили двое дюжих бородатых слуг с дубинами и злобно спросили, кто они такие и чего им здесь надо. Леди Мери уже спрыгнула с лошади и пошла к двери, но они грубо преградили ей путь, а один воскликнул, хрипло расхохотавшись:
   - Куда? Куда? Нашему хозяину нынче больше не требуется! Назад, назад, красотка, кто бы ты ни была. Дверь заперта, и наш господин гостей не принимает.
   - Эй, ты, - негромко, но твердо сказал Найджел, - посторонись! Мы приехали говорить не с тобой, а с твоим хозяином.
   - Может быть, дети мои, - вмешался священник, - будет лучше, если я один войду к нему и посмотрю, не смягчит ли глас Церкви это кремневое сердце? Боюсь, не случится ли кровопролитие, если войдете вы.
   - Нет, отче, прошу тебя немного подождать здесь. И ты, Мери, останься с добрым отцом Афанасием, ведь мы не знаем, что найдем там внутри.
   Он вновь повернулся к двери, и вновь стражи встали перед ним.
   - Прочь! - сказал Найджел. - Прочь, если вам дорога жизнь! Клянусь святым Павлом, я не хочу марать свой меч кровью таких, как вы, но я дал клятву, и в эту ночь никто меня не остановит.
   Стражи в страхе попятились, таким грозным был этот мягкий голос.
   - Погоди-ка, - сказал один, вглядываясь в темноту. - Да, никак, это сквайр Лоринг из Тилфорда?
   - Да, это мое имя.
   - Так что же ты не назвался? Я бы поперек дороги тебе не встал. Опусти дубину, Уот, это же не чужой кто, а сквайр Лоринг.
   - Его счастье, - буркнул второй, опуская свое оружие и мысленно вознося благодарственную молитву. - А то взял бы я на душу кровавый грех. Да только хозяин, когда поставил нас у дверей, про соседей ничего не говорил. Так я сбегаю спрошу его.
   Однако Найджел уже прошел между ними и распахнул входную дверь. Но как ни был он быстр, леди Мери нагнала его, и в залу они вступили вместе. Она была очень велика и тонула в черных тенях, если не считать яркого круга света на середине, где два масляных светильника озаряли небольшой стол. Он был уставлен блюдами, но слуг в зале не было, и за ним сидели лишь двое. У ближнего конца спиной к ним - Эдит, чьи распущенные волосы ниспадали на ало-черное платье. Свет ложился на вздернутые плечи и высокомерное лицо хозяина дома напротив нее, - черные густые волосы обрамляли высокий выпуклый лоб мыслителя, серые, глубоко посаженные глаза холодно блестели под кустистыми бровями. Нос у него был изогнутым и острым, точно клюв ястреба, но бритое лицо безнадежно портили вялые обвислые губы и мягкие складки под тяжелым подбородком. Сжимая в одной руке нож, а в другой полуобглоданную кость, он поднял голову и свирепо сверкнул глазами на вошедших, как хищный зверь, потревоженный в берлоге.
   Найджел остановился на полдороге между дверью и столом. Его взгляд скрестился со взглядом Поля де ла Фосса. Но Мери, чье сердце переполняли любовь и жалость, бросилась к младшей сестре и обняла ее. Эдит вскочила и, отвернув лицо, попыталась высвободиться.
   - Эдит, Эдит! Именем Пречистой заклинаю тебя, вернись с нами домой, оставь этого злодея! - восклицала Мери. - Милая сестра, ты не разобьешь сердце нашего отца, не покроешь его седины позором, не сведешь его в могилу! Вернись домой, Эдит, вернись, и все будет хорошо.
   Но Эдит оттолкнула сестру, ее нежные щеки вспыхнули от гнева.
   - По какому праву, Мери, ты преследуешь меня, будто я беглый виллан, а ты моя госпожа? Ты же старше меня всего на два года! Возвращайся сама, а мне предоставь поступать так, как я нахожу лучшим.
   Однако Мери не разжимала объятий, пытаясь смягчить упрямое и гневное сердце.
   - Наша мать умерла, Эдит. И я благодарю Бога, что она не может увидеть тебя под этой крышей! Но я заменяю ее, как было всю нашу жизнь, потому что я старшая. Ее именем заклинаю тебя, не доверяй этому человеку, вернись домой, пока еще не поздно.
   Эдит вырвалась из ее рук и с пылающими щеками устремила на сестру вызывающий злобный взгляд.
   - А, теперь ты говоришь о нем дурно! - сказала она. - Но было время, когда Поль де ла Фосс приезжал в Косфорд, и кто говорил с ним так нежно и ласково? Кто, как не благоразумная благочестивая сестрица Мери? Но он полюбил другую, а потому теперь он злодей и оставаться под его крышей позор! Как поглядеть на мою праведную сестру и ее спутника, так скакать ночью рядом с мужчиной это великий грех для всех, кроме нее самой! Загляни прежде в собственный глаз, Мери, а уж потом указывай на соломинку в чужом.
   Мери в нерешительности и безумной тревоге смирила гордость и гнев, но не знала, как тронуть эту упрямую и капризную душу.
   - Сейчас не время для злых слов, милая сестра, - сказала она наконец, схватив Эдит за рукав. - Все, что ты говоришь, быть может, правда. Да, было время, когда этот человек казался другом нас обеих, и я, подобно тебе, знаю власть, которую он способен приобрести над женским сердцем. Но теперь мне известно, каков он на самом деле, а тебе нет. Мне известно, сколько зла он причинил, сколько бесчестия, сколько на его совести нарушенных клятв, неисполненных обещаний и обманов. Мне известно все это, так неужели же я могу спокойно взирать, как моя сестра попалась в старую ловушку? Она уже захлопнулась, деточка? Я и правда опоздала? Во имя Бога, Эдит, скажи, что нет!
   Эдит вырвала рукав из пальцев сестры, сделала два быстрых шага к столу, где Поль де ла Фосс все еще сидел молча, не отводя глаз от Найджела. Эдит положила ладонь на его плечо.
   - Вот человек, которого я люблю. Единственный, кого я полюбила. Он мой муж.
   Мери радостно вскрикнула.
   - Это так? - сказала она. - Ну, тогда честь сохранена, а остальное в руце Божьей. Если вы обвенчаны, то ни я, ни никто другой не имеет права встать между вами. Скажи мне, что это правда, и я тотчас вернусь домой обрадовать нашего отца.
   Эдит надула губы, как напроказившая шалунья.
   - Мы муж и жена перед Богом. А скоро мы станем ими и перед людьми. Только подождем до понедельника, когда брат Поля, священник, приедет из Сент-Олбанса обвенчать нас. За ним уже послан гонец, и он поспешит приехать, ведь правда, сердце мое?
   - Он приедет, - сказал хозяин Шалфорда, все еще не отводя глаз от безмолвного Найджела.
   - Это ложь, он не приедет, - донесся голос от двери, голос старого священника, который последовал за Найджелом и Мери, но остался на пороге. Он не приедет, - повторил старик, входя в залу. - Дочь моя, прислушайся к словам того, кто по годам мог бы быть твоим земным отцом. Эта ложь приносила плоды и раньше. И до тебя с ее помощью он губил доверчивых девиц. У него нет брата в Сент-Олбансе. Я хорошо знаю всех его братьев, и никто из них не священник. Еще до понедельника, когда будет уже поздно, ты узнаешь правду, как узнали ее до тебя другие. Не верь ему, но вернись с нами!
   Поль де ла Фосс быстро поднял глаза на Эдит и погладил ее руку.
   - Ответь им ты, Эдит!
   Ее глаза сверкали презрением, пока она по очереди переводила взгляд с сестры на молодого сквайра и на священника.
   - Я могу ответить им всем только одно, - сказала она. - Уезжайте и больше не докучайте нам. Разве я не свободна? Разве я не сказала, что он единственный, кого я любила и люблю? И любила я его уже давно. Но он не догадывался и в отчаянии обратился к другой. Но теперь он знает все, и никогда больше между нами не встанет и тени сомнения. Поэтому я остаюсь в Шалфорде, а в Косфорд вернусь, только опираясь на руку моего супруга. Неужто я так слабодушна, что поверю вашим наговорам? Так ли трудно завистливой ревнивице и бродячему попу вместе придумать ложь? Нет, нет, Мери, уезжай и забери с собой своего кавалера и своего попа, потому что я останусь здесь, блюдя верность моему возлюбленному, зная, что могу довериться его чести.
   - Хорошо сказано, моя золотая пташка! - одобрительно произнес маленький хозяин Шалфорда. - Дозволь мне добавить и мое слово. В своих злых речах, любезнейшая леди Мери, ты не нашла во мне ни единой добродетели и все же признай, что терпением я обладаю в избытке, ибо не натравил собак на твоих спутников, хотя они и нарушили мой покой. Но даже для самых добродетельных наступает предел, когда верх берет человеческая слабость, а посему прошу тебя, удались со своим попом и своим доблестным защитником, не то как бы не пришлось вам удалиться в большей спешке и со стыдом. Садись, прекрасная любовь моя, и снова приступим к ужину.
   Он указал ей на стул и налил вина в ее кубок, а не только в свой.
   Найджел не произнес ни слова с той минуты, как вошел в залу, но его глаза ни на йоту не утратили твердой решимости, а мрачный взгляд оставался прикованным к презрительно-насмешливому лицу горбатого хозяина Шалфорда. Теперь он быстро повернулся к Мери и священнику.
   - Довольно, - сказал он тихо. - Вы сделали все, что могли, и теперь мой черед сделать все, что в моих силах. Прошу тебя, Мери, и тебя, отче/ подождите меня снаружи.
   - Нет, Найджел, если тебе угрожает опасность...
   - Мне будет легче, Мери, если ты выйдешь. Прошу тебя. Так мне будет проще разговаривать с этим человеком.
   Она взглянула на него с сомнением, но подчинилась. Найджел дернул священника за рукав.
   - Отче, при тебе ли твой требник?
   - Как же иначе, Найджел? Я всегда храню его у себя на груди.
   - Так достань его, отче.
   - Для чего, сын мой?
   - Заложи его в двух местах: на венчальной службе и на отходной по умирающему. А теперь, отче, пойди к ней, но будь готов сразу вернуться, когда я позову.
   Он затворил за ними дверь и остался наедине с парой, столь мало подходящей друг другу. Они обернулись и смотрели на него - Эдит вызывающе, а ее возлюбленный - со злой улыбкой на губах и холодной ненавистью во взгляде.
   - Как! - сказал он. - Странствующий рыцарь еще здесь? Мы все слышали, что он жаждет славы, так какой же подвиг чает он совершить, медля под этой крышей?
   Найджел подошел к столу.
   - Славы тут обрести нельзя, да и подвиг невелик, - ответил он. - Но я приехал сюда ради одного дела и должен его исполнить. Я услышал из твоих собственных уст, Эдит, что ты не расстанешься с ним.
   - Если ты не глухой, то услышал.
   - Ты свободная женщина, как ты говорила, и кто станет тебе возражать? Но мы с тобой, Эдит, детьми играли среди вереска. И я спасу тебя от хитрости этого человека и твоего собственного неразумия.
   - И как же ты это сделаешь?
   - За дверью ждет священник. Он обвенчает вас сейчас же. Я не уйду из этой залы, пока вы не будете обвенчаны.
   - Или что? - язвительно осведомился Поль де ла Фосс.
   - Или ты живым из нее не выйдешь. Нет, не кличь своих слуг или собак! Клянусь святым Павлом, это дело касается только нас троих, а если кто-то четвертый явится на твой зов, ты не успеешь узнать, чем все кончится. Так ответь, Поль, господин Шалфорда, обвенчаешься ли ты с ней сейчас или нет?
   Эдит вскочила и, раскинув руки, встала между ними.
   - Отойди, Найджел! Он невысок ростом и слабосилен! И ты не поднимешь на него меч. Ты же сам нынче так сказал. Богом заклинаю, Найджел, не смотри на него так! У тебя в глазах смерть!
   - Змея может быть маленькой и слабой, Эдит, но любой честный человек раздавит ее каблуком. Отойди! Мое слово твердо.
   - Поль! - Она перевела взгляд на бледное, злобное лицо. - Подумай, Поль! Почему бы не исполнить его просьбу? Какая разница, если мы обвенчаемся нынче, а не в понедельник? Молю тебя, милый Поль, ради меня уступи ему! Твой брат, если пожелает того, может повторить обряд. Обвенчаемся сейчас же, милый Поль, и все будет хорошо.
   Но он поднялся с кресла и оттолкнул ее молящие руки.
   - Глупая девчонка и ты, заступник за девиц в несчастье, такой храбрый против калеки, запомните оба, что в моем слабом теле обитает дух моего славного рода! Обвенчаться, потому что этого пожелал деревенский сквайр, хвастун и грубиян? Нет, клянусь душой, лучше погибнуть! Обвенчаюсь я в понедельник и ни днем раньше. Вот мой ответ тебе!
   - Другого я и не хотел бы, - сказал Найджел, - ибо счастливым брак с тобой быть не может. Так будет лучше. Отойди, Эдит! - Он осторожно оттолкнул ее и вынул меч.
   Де ла Фосс вскрикнул.
   - У меня нет меча. Ты что же, прикончишь меня, как подлый убийца? сказал он, откидываясь на спинку кресла.
   Глаза на его сразу осунувшемся лице горели лихорадочным огнем.
   Сверкнуло лезвие. Эдит попятилась, пряча лицо в ладонях.
   - Возьми этот меч, - сказал Найджел, протягивая его горбуну рукояткой вперед. - А теперь начнем, - добавил он, вынимая из ножен охотничий кинжал. - Убей меня, Поль де ла Фосс, если сумеешь, потому что, Бог свидетель, иначе я убью тебя.
   Эдит в полуобмороке, как зачарованная, следила за этим небывалым поединком. Горбун несколько мгновений стоял в нерешительности, еле удерживая меч в расслабленных пальцах. Но затем, увидев короткое лезвие кинжала, он осознал, как велико его преимущество, и злорадная усмешка придала твердость его дряблым губам. Медленными шагами он приближался к Найджелу, прижимая подбородок к груди, и его глаза, полускрытые за мохнатыми бровями, пылали, точно два костра в лесной чаще. Найджел ждал, выставив Левую руку перед собой, а кинжал в правой держал у бедра. Лицо его было сосредоточенным, спокойным и застывшим. Все ближе и ближе крадущимися шагами подходил к нему Поль де ла Фосс и вдруг с воплем ярости и ненависти прыгнул вперед, занося меч. Удар был хорошо рассчитанным и сильным, но против такого гибкого и быстрого противника разумнее было бы сделать его колющим, а не рубящим: Найджел, как молния, скользнул под опускающееся лезвие, которое задело его левую руку ниже локтя, и тут же, схватив рукоятку меча, вырвал его у противника. В следующее мгновение тот уже распростерся на полу, а Найджел приставил кинжал к его горлу.
   - Пес! - прошептал молодой сквайр. - Ты в моей власти. Отвечай в последний раз, прежде чем я тебя прикончу: женишься ты на ней или нет? Отвечай быстрее.
   Оглушенный падением, чувствуя острие у горла, Поль де ла Фосс утратил присутствие духа. Лицо его побелело, на лбу выступил пот, устремленный вверх взгляд был исполнен ужаса.
   - Забери свой нож! - прохрипел он. - Я не хочу умереть, как теленок на бойне.
   - Ты женишься на ней?
   - Да, да, женюсь! Коли на то пошло, девица она хоть куда. Я мог бы найти жену и похуже. Дай же мне встать. Я ведь сказал, что женюсь. Чего еще тебе надо?
   Найджел стоял над ним, наступив ногой на грудь горбуна. Он уже поднял меч и теперь прижал острие к его сердцу.
   - Нет, лежи, как лежишь! Раз уж совести вопреки я оставляю тебе жизнь, то венчаться ты будешь так, как того заслуживают твои грехи. Валяйся тут раздавленным червем, каков ты есть! - И он громко позвал: - Отец Афанасий! Э-эй! Отец Афанасий!
   Старик вбежал в залу вместе с леди Мери, и они узрели в круге света нежданную картину - испуганная девушка в полуобмороке опиралась о стол, горбун лежал на полу, а Найджел попирал его ногой, держа меч у его груди.
   - Открой требник, отче! - воскликнул Найджел. - Не знаю, сотворим мы доброе или злое дело, но их надо обвенчать. Ничего другого не остается.
   Но девушка у стола закричала и, с горестными рыданиями обняв сестру за шею, прильнула к ней.
   - Мери! Я благодарю Пречистую, что ты здесь. Благодарю ее, что еще не поздно! Что он сказал? Он сказал, что он - де ла Фосс и не станет венчаться под острием меча. И я всем сердцем одобрила его. Но я? Разве я не Баттесторн? Разве могу я позволить людям говорить, что я обвенчалась с человеком, которого тащили к алтарю с ножом у горла? Нет, нет! Теперь я увидела, каков он. Теперь я знаю его низость, лживость его языка! Разве я не прочла по его глазам, что он обманывает меня и, обесчестив, бросит, как, по твоим словам, бросал других? Отвези меня домой, Мери, сестра моя. Ты вырвала меня из самой пасти ада!
   Вот так хозяин Шалфорда, вне себя от ярости и злобы, остался допивать свое вино в одиночестве, а золотая косфордская красавица, краснея от стыда и гнева, с лицом, мокрым от слез, благополучно покинула это гнездо порока, и ее окутала тихая благостность звездной ночи.
   Глава XIII
   КАК ТОВАРИЩИ ЕХАЛИ ПО СТАРОЙ-СТАРОЙ ДОРОГЕ
   Приближалось новолуние, а с ним и исполнение королевского замысла. Приготовления велись в большой тайне. Гарнизон Кале, состоявший из пятисот лучников и двухсот жандармов, предупрежденный загодя, мог отразить любое нападение. Но король не просто хотел его отразить, а и взять в плен нападавших. Больше же всего он желал найти повод для одного из тех рыцарских подвигов, которые прославили его имя по всему христианскому миру, как одного из вождей и украшение европейского рыцарства.
   Но дело это требовало большой предусмотрительности и осторожности. Прибытие подкреплений или хотя бы одного знаменитого воина встревожило бы французов и навело на подозрения, что их заговор раскрыт. Поэтому избранные рыцари и их оруженосцы тайком переправлялись во Францию по двое и по трое на маленьких парусниках, доставлявших в Кале провиант. Там они ночью через водяные ворота пробирались в замок, где могли скрытно от горожан дожидаться урочного часа.
   Чандос прислал сказать Найджелу, что будет ждать его в Уинчелси в харчевне "Вересковый цветок". И за трое суток до назначенного дня они с Эйлуордом выехали из Тилфорда со всем своим военным снаряжением. Счастливый Найджел весело отправился в путь в охотничьем костюме, а его бесценные доспехи и очень небольшой багаж были навьючены на запасную лошадь, которую Эйлуорд вел на поводу. Сам он ехал на крепкой вороной кобыле, тяжелой и медлительной, но зато хорошо выдерживавшей его немалый вес. В кольчуге и каске, с висящим у пояса прямым мечом, с желтым длинным луком за спиной и колчаном, полным стрел, на алой перевязи, он выглядел так браво, что любой рыцарь с удовольствием взял бы его в свою свиту. Весь Тилфорд провожал их, пока они неторопливо поднимались по длинному вересковому склону холма Круксбери.
   На гребне Найджел придержал Бурелета и оглянулся на деревушку внизу. Вон старый темный господский дом: на крыльце виднелась одинокая согбенная старуха, глядящая вслед ему тусклым взором. Вон остроконечная крыша, бревенчатые стены, голубоватый дым, клубящийся над единственной печной трубой, а вон у ворот печально стоят старые слуги - повар Джон, менестрель Уэтеркот и дряхлый ветеран Рыжий Свайр. За рекой над деревьями поднималась квадратная колокольня Уэверли, и в эту самую минуту раздался звон тяжелого колокола, который прежде так часто казался ему угрожающими хриплыми криками врага, хотя, как и теперь, он только созывал монахов и мирян на молитву. Найджел снял бархатный берет и тоже помолился - о том, чтобы в его старом доме царил мир и покой, но чтобы за морем его ждала добрая война, дабы он мог снискать честь и славу. Затем, помахав провожающим, он повернул коня и медленно направил путь на восток. Эйлуорд тотчас простился с компанией лучников и хихикающих девушек, которые держались за его уздечку и стремена, и поспешил за своим господином, посылая через плечо воздушные поцелуи. Вот так два товарища, один благородной крови, другой - самой простой, отправились в долгий путь.
   Этот край бывает двух цветов - желтым, когда цветет дрок, и лиловато-красным, когда все склоны пылают вереском. Так было и теперь. Оглядываясь по сторонам узкой тропы, где и справа и слева папоротники и вереск гладили его по ногам, Найджел думал про себя, что нигде ему не доведется увидеть что-нибудь равное красотой его родным местам. На западе, пламенея в утреннем солнечном свете, катились волны вересковых пустошей, сливаясь вдали с темными тенями Вулмерского леса, с бледной зеленью Батсеровских меловых холмов. Ни разу в жизни Найджел еще не выезжал за их пределы, и лес, холмы, вереска были ему бесконечно дороги. Когда он повернулся к ним спиной, его сердце болезненно сжалось. Но если родной край оставался позади, на западе, впереди, на востоке и юге, простирался манящий мир подвигов, величественная сцена, на которой по очереди его предки играли свои благородные роли, оставляя после себя покрытое славой имя.
   Как часто его томили мечты об этом дне! И вот он наступил - ясный, неомраченный ни единым облачком. Благородная дама Эрминтруда находится под покровительством короля. Старые слуги могут не опасаться будущего. Враждебность монахов Уэверли поугасла. Боевой конь, лучшие в мире доспехи и добрый молодец, его верный спутник, - чего еще он мог бы пожелать? А главное, он едет искать славы, как оруженосец храбрейшего из рыцарей Англии. Вот какие мысли теснились у него в голове, он весело свистел, пел, а Бурелет выделывал курбеты в лад настроению своего господина. Но, оглянувшись на Эйлуорда, молодой сквайр увидел, что лучник едет нахмуренный, глядя в землю, словно его терзает какое-то горе. Он придержал Бурелета, пока Эйлуорд не поравнялся с ним.
   - Что с тобой? - спросил он. - Нынче утром мне и тебе надо бы радоваться, как никому в Англии. Ведь мы едем в чаянии великих деяний. Клянусь святым Павлом! Прежде чем мы вновь увидим эти вересковые холмы, то либо достойно заслужим славу и честь, либо сложим наши головы, добиваясь их.
   Эйлуорд пожал широкими плечами, и на его загорелом лице мелькнула смущенная улыбка.
   - Да, от меня толку, правда, как от отсыревшей тетивы, - сказал он. Но такова уж природа мужчины, что он грустит, расставшись с любимой.
   - Поистине так! - воскликнул Найджел и вдруг увидел перед собой темные очи Мери Баттесторн, услышал ее негромкий, мелодичный, серьезный голос, который звучал в его ушах, как музыка, в ту ночь, когда они вернули ее легкомысленную сестру под отчий кров, голос, на который отзывалось все лучшее и благороднейшее в его душе. - Однако вспомни, Эйлуорд! Женщина ведь любит в мужчине не его грубую земную оболочку, но его душу, его честь, славу, подвиги, которыми он украсил свою жизнь. Поэтому, отправляясь на войну; ты не только обретаешь славу, но и любовь.
   - Оно, может, и так, - ответил лучник. - Но у меня сердце надрывается, когда красотки плачут, так бы и поплакал с ними за компанию. Когда Мери... да нет, Долли... а вернее, Марта, ну, рыженькая с мельницы, когда она уцепилась за мою перевязь, у меня чуть сердце не разорвалось, оттого что надо было высвободиться из ее рук.
   - Ты называешь то одно имя, то другое, - сказал Найджел. - Как же все-таки зовут твою возлюбленную?
   Эйлуорд сдвинул каску на затылок и смущенно запустил пятерню в жесткие волосы.
   - Зовут ее Мери Долли Марта Сьюзен Джейн Сесили Теодозия Агнес Джоанна Катерина.
   Выслушав это внушительное имя, Найджел расхохотался.
   - Видно, не стоило мне брать тебя с собой! Клянусь святым Павлом, ведь по моей вине овдовела чуть ли не половина прихода. Но я видел твоего старого отца. Подумай о радости, которая наполнит его сердце, когда он узнает, что ты во Франции отличился и покрыл себя славой.
   - Боюсь, слава не поможет ему уплатить долг уэверлийскому ключарю, сказал Эйлуорд. - И придется ему скитаться по дорогам, и никакая слава тут не поможет, если к Крещению он не соберет десять ноблей. А вот если я захвачу пленника, за которого получу выкуп, или буду участвовать во взятии города, вот тогда старик будет мной гордиться. "Твой меч должен пособить моей лопате, Сэмкин", - сказал он, целуя меня на прощание. Поистине для него будет счастливый день, коли я вернусь с седельной сумкой, набитой монетами. Ну, авось по милости Господней мне доведется запустить руку в чей-нибудь карман, прежде чем я вернусь в Круксбери!
   Найджел покачал головой, лишний раз убедившись, что не стоит и стараться перебросить между ними мост.
   Тем временем они успели проделать по тропе немалый путь - впереди показался невысокий холм святой Екатерины, и они увидели часовню на его вершине. Здесь тропа выходила на лондонскую дорогу, и у перекрестка их ждали два всадника, приветственно поднявшие руки: высокая стройная брюнетка на белой кобыле и толстый краснолицый старик на дюжем сером мерине, чья спина, казалось, прогибалась под тяжестью хозяина.