Дойл Артур Конан. Сэр Найджел

   Каждая перемена блюд возвещалась пением серебряных труб, вносили их попарно слуги в ливреях, а впереди и позади шествовали багроволицые дворецкие с белыми жезлами, которые служили не только знаком их достоинства, но и оружием для защиты яств от дерзких покушений на них на пути из кухни в залу. Кабаньи головы с позолоченными клыками и пылающим в пастях огнем сменились удивительными тортами, испеченными в форме боевых кораблей, замков и еще многого другого. Сахарные матросы и солдаты, тщетно оборонявшие их от штурма, расплачивались за свою нерасторопность собственными телами. В заключение появился серебряный корабль на колесах, нагруженный сластями и фруктами, который объезжал гостей. Слуги стояли наготове с кувшинами вина гасконского и ренского, Канарского и ларошельского. Однако век этот, хотя и ценил роскошь, пьянства не поощрял: нормандские трезвые привычки, к счастью, возобладали над пиршественными нравами саксов, считавших; что гость, выходящий из-за стола на собственных ногах, подвергает сомнению радушие его хозяина. Но рыцарская честь и закалка плохо сочетаются с дрожащей рукой и мутными глазами.
   Пока за высоким столом слуги подавали вина, фрукты и заедки, оруженосцы приступили к трапезе в дальнем конце залы, а вокруг короля собрались его полководцы и советники, оживленно что-то обсуждая. Граф Стаффорд, граф Уоррик, граф Арундель, лорд Бошан и лорд Невил встали за его креслом, а лорд Перси и лорд Мобрей слева и справа от него. Сверкающие золотые цепи, усаженные драгоценностями обручи, удерживающие волосы, огненного цвета дублеты и пурпурные туники придавали их группе удивительную живописность.
   Внезапно король что-то сказал через плечо сэру Уильяму де Пакингтону, герольду, и тот приблизился к креслу монарха. Он был высок, благообразен, с длинной седеющей бородой, которая ниспадала до пояса из золотых колец, перехватывающего его пестрый табар. На голову он надел шляпу-берет - знак своей должности. Когда он высоко поднял белый жезл, в зале воцарилась глубокая тишина.
   - Лорды Англии, - произнес он, - рыцари-баннереты, рыцари, оруженосцы и все прочие люди благородной крови, здесь присутствующие, узнайте, что ваш грозный и могущественный государь Эдуард, король Англии и Франции, повелел мне приветствовать вас и приказывает вам приблизиться к нему, ибо он желает говорить с вами.
   Во мгновение ока столы опустели, и все столпились перед королевским креслом. Те, кто сидел по его бокам, наклонились, и его высокая фигура в черном бархате словно вознеслась над тесным кругом его гостей.
   На его смуглых щеках вспыхнули красные пятна, надменные темные глаза с гордостью оглядели оживленные лица его товарищей по оружию при Слейсе и Кадсенде, при Креси и под стенами Кале. Воинственный огонь в его властном взгляде воспламенил их сердца, и высокие своды залы огласились яростным кличем воинов, благодаривших за прошлые победы и предвкушавших грядущие. Зубы короля блеснули в быстрой улыбке, а его крупная белая рука поигрывала усыпанной драгоценностями рукояткой кинжала на поясе.
   - Клянусь славой Господней! - произнес он звучным ясным голосом. - Я знаю, вы будете ликовать вместе со мной, ибо мною получена весть, которая обрадует любого из вас. Вам ведомо, что наши корабли несли большой ущерб от испанцев, в течение многих лет беспощадно и подло убивавших всех моих людей, кто попадал в их жестокие руки. Недавно они послали свои корабли во Фландрию, и сейчас в Слейсе стоят тридцать больших караков и галер с отрядами лучников и жандармов, готовые к бою. Нынче от верного человека я получил известие, что, нагрузившись товарами, эти корабли покинут гавань в следующее воскресенье и направятся в наш пролив. Мы долго сносили разбой испанцев, они же чинили нам всякие досады и беспокойства, и наша долготерпеливость только придавала им дерзости. А посему я принял решение, что завтра мы отбудем в Уинчелси, где у нас стоят двадцать кораблей, и нападем на них, когда они проплывут мимо. Бог и святой Георгий да будут защитой правому делу!
   Вновь, едва король смолк, залу огласили громовые клики, еще более воинственные, чем прежде. Точно свора яростных гончих псов отозвалась лаем на голос любимого охотника.
   Со всех сторон Эдуарда окружали ликующие лица, сверкающие радостью глаза и размахивающие руки его верных подданных. Он снова засмеялся.
   - Кому приходилось сражаться с испанцами? - спросил он. - Кто может сказать нам, каковы они в битве?
   В воздух взвились десятки рук, но король обратился к графу Суффолку, стоявшему рядом с ним.
   - Ты ведь дрался с ними, Томас? - сказал он.
   - Да, государь. Я участвовал в большой морской битве с ними у острова Гернси, когда испанец дон Луис выступил против лорда Пемброка.
   - И как они тебе показались, Томас?
   - Редкостные бойцы, государь. Подобных трудно отыскать. На каждом корабле у них была сотня генуэзских лучников, лучших в мире, а их копейщики тоже молодцы как на подбор. С верхушек мачт они метали железные снаряды, сгубившие многих наших. Коли мы сумеем преградить им путь через пролив, у всех нас будет случай покрыть себя славой.
   - Твои слова приятно слушать, Томас, - сказал король, - и, чаю, испанцы окажутся достойны того, что мы для них приготовим. Под твою команду я отдаю один корабль. Ты также, любезный сын, получишь корабль, дабы приумножить свою славу.
   - Благодарю тебя, батюшка! - ответил принц, и его красивое юное лицо порозовело от радости.
   - Главным кораблем командовать буду я, но и все вы получите по кораблю - и ты, Мэнни, и ты, Суффолк, и ты, Арундель, и ты, Одли, и сэр Томас Холленд, и Брокас, и Беркли, и Реджинальд. Остальные получат свои корабли в Уинчелси, куда мы отплываем завтра... Джон, почему ты дергаешь меня за рукав?
   Чандос перегнулся к королю с тревогой на лице:
   - После стольких лет моей верной службы неужто твое пресветлое величество про меня забыло? И для меня нет корабля?
   Король улыбнулся, но покачал головой:
   - Нет, Джон. Разве я не дал тебе две сотни лучников и сотню жандармов и не послал тебя в Бретань? Уповаю, твои корабли будут уже в бухте Сент-Мало прежде, чем испанцы подойдут к Уинчелси. Чего же тебе еще, старый боевой пес? Не хочешь же ты участвовать в двух битвах сразу?
   - Когда знамя со львом вновь завьется на ветру, я хочу быть рядом с тобой, государь! Ведь так было всегда. Почему же ты прогоняешь меня теперь? Я прошу малого, мой любимый господин, - галеру, парусник или даже рыбачью лодку, лишь бы мне быть там!
   - Будь по-твоему, Джон. У меня не хватает духа отказать тебе, и я найду для тебя место на моем корабле, чтобы ты и правда был рядом со мной.
   Чандос нагнулся и поцеловал руку короля.
   - А мой оруженосец? - спросил он.
   Брови короля сердито сошлись.
   - Нет, пусть отправляется в Бретань! - ответил он резко. - Удивляюсь, Джон, что ты напоминаешь мне об этом юнце, чья дерзость еще не изгладилась из моей памяти. Однако кто-то же должен заменить тебя в Бретани, ибо время не ждет, а нашим людям там все труднее держаться.
   Он обвел глазами присутствующих, и его взгляд остановился на суровом лице сэра Ноллеса.
   - Сэр Роберт, - сказал он, - ты хоть молод годами, но воин старый и, как я слышал, столь же мудр в совете, сколь храбр на поле битвы. Тебя я посылаю в Бретань вместо сэра Джона Чандоса, который прибудет туда, когда мы кончим наши труды на водах. В порту тебя ждут три корабля и отряд в триста человек. Сэр Джон расскажет тебе наши замыслы. А теперь, мои друзья и верные товарищи, возвращайтесь к себе и побыстрее готовьтесь в дорогу, ибо, свидетель Бог, я отплыву с вами в Уинчелси завтра!
   Кивнув Чандосу, Мэнни и еще некоторым из своих доверенных помощников, он увел их во внутренний покой обсудить с ними планы на будущее. Разошлись и остальные: рыцари - в достойном молчании, оруженосцы - смеясь и шумно переговариваясь, но все они равно радовались тому, что им предстояло.
   Глава XVII
   ИСПАНЦЫ В МОРЕ
   Рассвет еще не занялся, а Найджел в покоях Чандоса уже собирал своего благородного господина в дорогу и слушал его последние советы и ободрения. В то же утро, когда солнце поднялось на четверть небосклона, большой неф короля поднял огромный парус, украшенный львами и лилиями, и повернул свой обитый медью нос к берегам Англии, увозя туда большинство присутствовавших на вчерашнем пиру. За "Филиппой" следовали пять когов поменьше, битком набитые оруженосцами, лучниками и жандармами.
   Найджел и его новые товарищи на стенах замка махали шапками вслед широким тупоносым кораблям, на которых били барабаны, гремели трубы, над палубами колыхалась сотня рыцарских знамен, а над ними - и самое большое знамя с красным английским крестом. Они следили, как "Филиппа" и ее спутники тяжело выходят из порта, и провожали их глазами, пока не остались видны только паруса, а тогда с тяжелым сердцем, все еще жалея, что не плывут с королем, принялись готовиться к своему более дальнему плаванию.
   Потребовалось четыре дня неустанного труда, прежде чем приготовления эти завершились, - небольшому отряду, отправляющемуся во враждебный край, нужно было взять с собой очень многое. Им были оставлены три корабля - ког "Томас" из Ромни, "Божья Благодать" из Хита и "Василиск" из Саутгемптона. На каждом, помимо тридцати матросов экипажа, разместилось сто человек. В трюме стояли сорок лошадей, в том числе и Бурелет, истомившийся от долгого безделья и стосковавшийся по холмам Суррея, где он мог бы поразмять свои могучие ноги. Затем начали грузить провиант и запасы воды, луки, связки стрел, подковы, гвозди, молоты, ножи, топоры, веревки, сено, чаны с зеленым кормом и еще много всякой всячины. И все время от кораблей не отходил суровый молодой рыцарь сэр Роберт. Он наблюдал, проверял, следил и распоряжался, почти не тратя слов, потому что был молчалив, но взглядом, жестами, а если возникала нужда, то и тяжелым хлыстом для собак.
   Моряки "Василиска" из Саутгемптона издавна враждовали с моряками Пяти Портов, которых, по мнению остальных английских мореходов, король слишком уж взыскивал своей милостью. И если корабль с западного побережья встречал в гавани корабль с южного, редко удавалось избежать кровопролития. На пристани то и дело вспыхивали потасовки: матросы с "Томаса" и "Божьей Благодати", вопя, накидывались на команду "Василиска" с именем святого Леонарда на устах и жаждой убийства в сердце. Тогда под стук дубинок и лязг ножей в гущу дерущихся, как тигр, врывался их молодой начальник, хлестал всех подряд, словно укротитель своих волков, пока они с воем вновь не брались за работу. Утром на четвертый день все было готово, концы отданы, собственные лодки отбуксировали три корабля из гавани, и они исчезли в тумане, заволокшем пролив.
   Хотя численность отряда была невелика, Эдвард отправил в Бретань на помощь осажденным английским гарнизонам внушительные силы. Почти все были опытные ветераны, а их начальники отличались и в совете и на войне. Ноллес поднял свое знамя с черным вороном на "Василиске". Кроме собственного его оруженосца Джона Хоторна, при нем был и Найджел. С ним плыли сорок лучников с йоркширских холмов и еще сорок из Линкольншира. Все известные своей меткостью, а во главе их стоял старик Уот из Карлайла, седой ветеран пограничных войн с Шотландией.
   Сноровкой и силой Эйлуорд уже завоевал место среди лучших из них: его вместе с Длинным Недом Уиддингтоном, дюжим северянином, признали обладателем всех качеств, необходимых лучникам, - он уступал в них только прославленному Уоту Карлайлу. Жандармы все были тоже умелыми воинами, а возглавлял их Черный Саймон из Норича, тот самый, который плыл с Найджелом и Эйлуордом на "Мари-Роз". Сердце его пылало ненавистью к французам, убившим всех его близких, и, точно бегущая по следу ищейка, он по морю и суше устремлялся к месту, где ему мог представиться случай удовлетворить жажду мести. Не хуже были лучники и жандармы, плывшие на двух других кораблях - чеширцы на коге "Томасе", набравшиеся опыта на границе с Уэльсом, и камеберленцы на "Божьей Благодати", закалившиеся в пограничных стычках с шотландцами.
   На "Томасе" повесил свой щит с пятилистником на горностаевом поле сэр Джеймс Астли. Лорд Томас Перси, младший отпрыск олнуикского дома, уже прославившийся доблестью, которая не один век была засовам на сухопутных вратах Англии, повесил щит со вздыбленным лазурным львом на с "Божьей Благодати"; Вот такой внушительный отряд повернул в сторону Сент-Мало, когда лодки вывели три корабля из порта Кале в густой туман, клубившийся над проливом. С востока задувал легкий бриз, и крутобокие суденышки с высокой коммой медленно, вперевалку плыли по проливу. Иногда туман рассеивался настолько, что с каждого было видно, как остальные два то взбираются вверх, то скатываются с маслянистых валов мертвой зыби, но затем опять смыкался, окутывал верх мачты, сползал на паруса и уже колыхался над самой палубой, а потом и вода у борта скрывалась из вида, и они словно скользили на крохотном плоту посреди океана белых испарений. Моросил мелкий дождь, и лучники на шкафуте укрылись под выступами носа, и кормы. Одни коротали время за игрой в кости, другие спали, остальные же (а их было большинство) предпочитали лишний раз проверить свои стрелы и полировали луки.
   В дальнем конце на бочонке, словно на троне, восседал лысый толстяк Бартоломью, окруженный подносами и ящиками с перьями. Он был мастером, изготовлявшим и чинившим луки и стрелы. Ему полагалось следить, чтобы оружие у всех содержалось в порядке, и ему принадлежало право продавать запасные стрелы, тетивы и прочее. К нему то и дело подходили лучники, жалуясь на что-то, чего-то прося. Позади него собрался десяток ветеранов, которые, ухмыляясь, слушали его наставления и выговоры.
   - Так у тебя тетива никак не натягивается? - осведомлялся Бартоломью у молодого лучника. - Значит, либо тетива коротка, либо древко слишком длинное. А может, беда в том, что ручки у тебя младенческие и годятся только на то, чтобы штаны подтягивать, а не стрелять из боевого лука? Ленивый ты чурбан! Смотри, как это делается! - Правой рукой он ухватил древко за середину, упер конец в подъем правой ступни, а затем, пригнув левой рукой верхний конец, без труда накинул петлю тетивы на зарубку. - Теперь, будь так любезен, сбрось тетиву.
   Юноша с трудом исполнил это, но столь неуклюже, что высвобожденная тетива сильно хлестнула его по пальцам.
   По палубе, точно всплеск волны, пронесся хохот, а злополучный лучник тряс рукой и приплясывал от боли.
   - Так тебе и надо, дубина ты стоеросовая! - проворчал старый мастер. Лук-то хорош, да только не для таких дырявых рук. Э-эй, Сэмкин! Как погляжу, тебя мне обучать особо нечему. Лук справный, но ты верно говоришь, красную шелковую обмотку не грех будет пометить белой полоской там, где накладывается стрела. Оставь его, я потом сделаю. А тебе, Уот, что надобно? Новый наконечник для этой стрелы? Господи, чтоб один человек знал сразу четыре ремесла! Луки делать умей, стрелы изготовляй, тетиву сучи, наконечники выделывай! Работай старик Бартоломью за четверых, а плату получай за одного!
   - Хватит рассусоливать-то, - проворчал старый лучник с морщинистым, бурым, как пергамент, лицом и глазами-бусинами. - В нынешние дни чинить луки куда как выгоднее, чем сгибать их. Ты вот ни разу в лицо ни единому французу не смотрел, а платят тебе аж девять пенсов, я же в пяти битвах себя показал, а платят мне четыре пенса.
   - Сдается мне, Джон из Таксфорда, что ты на дно пивной кружки поглядывал куда чаще, чем на французов, - ответил старый мастер. - Я гну спину с зари до зари, а ты знай элем по харчевням надуваешься! А у тебя что, малый? Лук плохо сгибается? Ну-ка пригни его к мерной палке. Сгибается под шестьюдесятью фунтами - в самый раз для парня твоего роста. Коли лук тугим не будет, как же ты пошлешь стрелу на четыреста шагов? Перья тебе требуются? Выбирай, какие по вкусу, все самые лучшие. Вот павлиньи. Грот штука. Да разве такому пригожему лучнику, Том Беверли, с золотыми серьгами в ушах, сгодятся какие-нибудь, кроме павлиньих?
   - Летела бы стрела прямо, а перья пусть любые будут, - ответил высокий йоркширец, пересчитывая медные монеты на заскорузлой ладони.
   - Серые гусиные всего фартинг штука. А слева, так те по полпенса, потому как они дикого гуся, а даже малое перо дикого гуся куда дороже самого большого из крыла домашнего. На медном подносе перья, сброшенные при линьке. Сброшенное перо куда лучше выщипанного. Купика их дюжину, малый, и обрежь либо седлом, чтоб стрела насмерть поражала, либо кабаньим хребтом, чтобы она дальше летела, и никто в отряде не сможет похвастать набором стрел получше!
   Однако Длинный Нед из Уиддингтона, угрюмый йоркширец с бородой соломенного цвета, придерживался в этих вопросах иного мнения. Он выслушивал советы старого мастера с презрительной усмешкой и наконец не выдержал:
   - Продавал бы ты луки, Бартоломью, а как из них стрелять, не учил бы! В голове-то у тебя смыслу не больше, чем волос на ней. Коли б ты натягивал тетиву столько месяцев, сколько я - лет, так знал бы, что стрела с перьями, обрезанными прямо, летит дальше, чем с обрезанными кабаньим хребтом. Просто жалость берет, что зеленые лучники не нашли себе учителя получше!
   Такое пренебрежение к его познаниям задело Бартоломью за живое. Его мясистое лицо налилось кровью, глаза запылали злобой, и он принялся отчитывать своего хулителя.
   - Ах ты, семифутовая бочка вранья! - возопил он. - Клянусь всеми святыми, я покажу тебе, как раскрывать лживую пасть! Бери-ка меч, становись вон там на палубе, и мы увидим, кто из нас двоих умеет рубиться! Чтоб мне больше стрелы о ноготь не проверять, коли я не оставлю на твоей безмозглой башке памятку по себе!
   Окружающие не остались равнодушными к ссоре. Кто поддерживал старого мастера, кто стоял за северянина, но все кричали одинаково зычно. Какой-то рыжий йоркширец вытащил было меч, но тут же рухнул на палубу под тяжелым кулаком своего соседа, - и, загудев, как рассерженный пчелиный рой, лучники высыпали на палубу. Однако ни единого удара нанесено не было: между ними тотчас появился Ноллес, глаза на гранитном лице пылали огнем.
   - Разойдитесь! Слышите? Прежде чем вы вновь увит дите Англию, обещаю вам достаточно драк, чтобы остудить вашу кровь. Лоринг, Хоторн! Зарубите любого, кто поднимет руку! Ты, мерзавец, с лисьим мехом взамен волос, ты что-то хочешь сказать? - И он придвинул лицо почти вплотную к лицу рыжего лучника, который первым схватился за меч. Тот в ужасе попятился от его свирепого взгляда. - А теперь заткните глотки, все вы, и навострите свои длинные уши! Трубач, протруби еще раз!
   Каждые четверть часа подавался трубный сигнал двум другим кораблям, скрытым туманом. Вновь раздалась звонкая чистая нота, будто какое-то морское чудище призывало своих товарищей. Но из плотной завесы, сомкнувшейся вокруг них, отклика не донеслось. Вновь и вновь звучал сигнал, вновь и вновь они, затаив дыхание, ждали ответа, но тщетно.
   - Где шкипер? - сказал Ноллес. - Твое имя, негодяй? Как смеешь ты выдавать себя за бывалого моряка?
   - Имя мое Нат Деннис, благородный сэр, - ответил седобородый моряк. Тридцать лет назад я повесил свою грамоту у морских ворот Саутгемптона и протрубил в трубу, подбирая себе матросов. Так кому уж называться бывалым моряком, как не мне?
   - Где два наши другие корабля?
   - Кто же, сэр, разберет в таком тумане?
   - Негодяй, твоя обязанность была не терять их!
   - У меня, благородный сэр, только те глаза, какие даровал мне Господь, а они сквозь мглу не видят.
   - В ясную погоду я и сам их не потерял бы, хотя я и не моряк. Ну, а в тумане следить за этим - твое дело, раз ты зовешься шкипером. А ты не уследил. И потерял два моих корабля, едва мы вышли в море!
   - Благородный сэр, прошу тебя, подумай...
   - Довольно слов! - сурово перебил Ноллес. - Слова не вернут мне две сотни моих воинов. Если я не отыщу их до прихода в Сент-Мало, клянусь святым Уилфридом Рипонским, день этот станет для тебя черным! Довольно, иди и занимайся своим делом!
   В течение пяти часов они пробирались сквозь густой туман, подгоняемые легким ветром, задувавшим с кормы. Дождь моросил по-прежнему, спутывал их бороды, слезами поблескивал на лицах. Иногда туман расступался, и они видели впереди или по бортам нескончаемую толчею волн, но тут же мутные пары вновь смыкались, закрывая все вокруг. Подавать сигналы своим исчезнувшим спутникам они давно перестали, но надеялись обнаружить их, едва развиднеется. По расчетам шкипера они находились теперь на равном расстоянии от обоих берегов.
   Найджел прислонялся к фальшборту, а мысли его уносились то в Косфорд, то на одетые вереском склоны Хайндхеда, как вдруг его слух поразил непонятный звук. Это был ясный звон металла, который не могли заглушить ни плеск волн, ни скрип гика, ни хлопки парусов. Он прислушался. И вновь услышал звон.
   - Милорд! - сказал он Ноллесу. - Ты ничего не слышал?
   Оба чуть наклонили головы, напрягая слух. Вновь раздался тот же звон, но донесся он с другой стороны - не с носа, как прежде, а сбоку. И опять, и опять. То он раздавался по носу, то с правого или левого борта, то совсем близко, то еле слышно. К этому времени у бортов сгрудились и лучники, и жандармы, и матросы. Повсюду вокруг в непроницаемой мгле раздавались непривычные звуки, а влажная стена тумана вставала у них перед самыми глазами. И снова и снова все те же таинственные звуки - музыкальный звон металла.
   Старый шкипер покачал головой и перекрестился.
   - Тридцать лет я провел на волнах, а такого ни разу не слышал, - сказал он. - Ну да, в тумане всегда бесчинствует дьявол. Недаром его называют Князем Тьмы.
   По кораблю прокатилась волна паники. Эти суровые, сильные люди, не страшившиеся никаких смертных врагов, содрогнулись от ужаса перед тенями, созданными их собственным воображением. Побледнев, они вглядывались в туман неподвижными глазами, словно вот-вот из него должен был явиться адский демон. В это мгновение налетел порыв ветра, мутная завеса приподнялась, и перед ними открылся довольно широкий вид на море.
   Все представшее их взору пространство было усеяно кораблями. И справа и слева тесным строем в одном направлении с "Василиском" плыли внушительные караки с высокой кормой, крутыми, выкрашенными красной краской бортами и резными позолоченными поручнями. На каждом был поставлен один большой парус, палубы их кишели людьми, а наводящий жуть звон доносился с кормы то одного, то другого. Но не успели они толком разглядеть этот великолепный флот, медленно двигавшийся вперед под серым пологом, как туман вновь сомкнулся и видение исчезло. Некоторое время на "Василиске", царила мертвая тишина, а затем раздались возбужденные голоса.
   - Испанцы! - хором произнесли дюжины две лучников и жандармов.
   - И как это я не сообразил? - сказал шкипер. - На бискайском побережье они бряцают кимвалами на манер язычников-мавров, с которыми воюют. Но что ты прикажешь, благородный сэр? Коли туман рассеется, нам всем не миновать смерти.
   - Кораблей у них не меньше тридцати, - ответил Йодлес, хмурясь. - Если мы их увидели, то и они нас, конечно, заметили. И пойдут на абордаж.
   - Нет, благородный сэр, сдается мне, наш корабль и легче и быстрее, чем эти. Коли туман продержится еще час, мы уйдем от них.
   - К оружию! - крикнул Ноллес. - К оружию! Вот они!
   Действительно, "Василиск" был замечен с корабля испанского адмирала прежде, чем его укрыл туман. Искать его в тумане под парусом при таком слабом ветре нечего было и думать, однако, к несчастью для англичан, на близком расстоянии от тяжелого карака шла узкая и быстрая галера. С нее тоже увидели "Василиска", и испанский адмирал отправил ее в погоню. Несколько минут она рыскала в тумане, а затем выпрыгнула на него, как прыгает на добычу тощий хищник, поджидавший в засаде. Именно появление скользящей за ними длинной темной тени и вырвало из уст английского рыцаря предостерегающий крик. Мгновение спустя весла по правому борту галеры были убраны, суда сошлись вплотную, и с торжествующими воплями на палубу "Василиска" вскарабкалась орда смуглых испанцев в красных колпаках.
   Уже казалось, что английский корабль удалось захватить без единого обмена ударами: лучники и жандармы метались по нему в поисках своего оружия. Несколько десятков лучников, укрывшись под навесами носа и кормы, уже сгибали луки и набрасывали на древко тетиву, извлеченную из футляра. Но остальные перелезали через седла и бочонки, ища колчаны. Тот, кто отыскивал свой колчан, тотчас вручал несколько стрел своим менее удачливым товарищам. В темных углах жандармы хватали каски, которые оказывались им то слишком малы, то слишком велики, швыряли их на палубу и вооружались мечами и копьями, которые первыми попадались им под руку.
   Испанцы завладели средней частью корабля, сразив всех, кого застигли там, и уже хлынули к носу и корме, когда им пришлось убедиться, что за уши они ухватили не жирную овцу, а свирепого матерого волка.
   Хотя урок им был преподан с запозданием, но исчерпывающе. Атакованные с двух сторон, безнадежно уступая врагам численностью, испанцы, до последней минуты считавшие небольшой "Василиск" торговым судном, были перебиты все до единого. Это была не битва, но бойня. Тщетно уцелевшие, взывая ко всем святым, прыгали в свою галеру - на нее с кормы "Василиска" сыпался град стрел, поражавших и матросов на палубе, и прикованных к скамьям гребцов-невольников. Точно еж иглами, галера повсюду щетинилась впившимися в дерево стрелами.
   И "Василиск", продолжив путь, оставил за собой в тумане плавучий гроб, полный мертвецов и умирающих.