Дойл Артур Конан. Сэр Найджел

   - Тут, в замке. Внизу.
   По бледному лицу Найджела скользнула улыбка.
   - Я знаю, как распоряжусь им, - прошептал он.
   - Лежи смирно, благородный сэр, - с тревогой перебил его Эйлуард. Утрем тебя смотрел сам лекарь короля и сказал, что ты сразу умрешь, если сорвешь с головы повязку.
   - Хорошо, добрый лучник, я не стану ворочаться. Но расскажи, что было дальше.
   - Да рассказывать-то почти нечего, благородный сэр. Будь у Хорька оруженосец, не провозись он так долго, облачаясь в доспехи сам, они бы нас одолели. Да только он вылез на палубу, когда они уже все полегли. Его мы забрали с собой на "Мари-Роз", потому что он твой пленник. А за остальных выручить ничего было нельзя, и мы побросали их в море.
   - И мертвых и живых?
   - Всех до единого.
   - Это злое дело. Эйлуорд пожал плечами.
   - Я было заступился за одного мальчонку, - сказал он, - но Кок Бэддинг ничего слушать не желал, а за него были и Черный Саймон, и все остальные. "Такой в проливе закон, - говорят. - Нынче они, а завтра мы". Оторвали его от мачты и бросили за борт, как он ни кричал. Клянусь рукоятью, не по нутру мне море и его обычаи! Пусть оно доставит меня назад в Англию, а больше я с ним дела иметь не хочу.
   - Ну нет! На море совершаются великие подвиги, и на кораблях можно найти много достойных людей, - возразил Найджел. - И везде, куда ведут по нему пути, отыщутся такие, с кем переведаться - чистая радость. Стоит переплыть пролив, как сделали мы, и попадаешь к французам, без которых нам обойтись невозможно. Иначе как же обретем мы славу? Поплывешь на юг, и есть надежда добраться до земель неверных, где для оружия всегда находится дело и великая честь ждет тех, кто смел. Нет, ты подумай, лучник, какая это прекрасная жизнь, когда едешь и знаешь, что встретишь немало достойных людей, тоже отправившихся на поиски чести. А коли падешь, так за веру, и небесные врата распахнутся перед тобой. Но и на севере море также хорошо послужит тому, кто ищет чести, ибо там еще остались края, где обитают язычники, отвергающие Святое Писание. Там нас тоже ждут благородные деяния, и, клянусь святым Павлом, Эйлуорд, если французы не нарушат перемирия, а добрый сэр Джон отпустит нас, я с радостью отправлюсь туда. Море - добрый друг искателя чести, ибо несет его туда, где он может исполнить взятый на себя обет.
   Эйлуорд покачал головой: его воспоминания о морском переходе были еще слишком свежи. Но он ничего не ответил, потому что дверь распахнулась, вошел Чандос и с повеселевшим лицом взял руку Найджела в свои, а потом что-то шепнул Эйлуорду, и лучник исчез из комнаты.
   - Pardieu! Вид очень утешительный, - сказал рыцарь. - Теперь ты скоро встанешь на ноги.
   - Молю простить меня, мой благородный господин, - сказал Найджел, - что в бою я не был рядом с тобой.
   - И правда, мое сердце скорбело из-за тебя, Найджел, ибо такая ночь редко выпадает в жизни. Все произошло, как мы задумали. Потайная калитка была открыта, и они пробрались во двор. Но там их поджидали мы, и все сдались или были убиты. Однако большая часть французского отряда ждала на равнине Ньеле. Мы, вскочив на коней, выехали к ним. И застали их врасплох. Но они не пали духом и говорили друг другу: "Бежать - значит потерять все. Лучше вступить в бой, и, может быть, день еще останется за нами". В нашем авангарде их услышали и крикнули: "Святой Георгий свидетель, правда ваша пусть будет проклят тот, кто обратится в бегство!" И они достойно держались более часа. Среди них было много таких, с кем всегда приятно скрестить копье и меч. Сам сеньор Жоффруа, и сеньор Пепин де Верр, и сеньор Жан де Ланда. Старик Байоль Желтый Зуб и его брат Эктор по прозванию Леопард. И уж конечно, сеньор Эстас де Рибомон постарался оказать нам достойную встречу и долго обменивался ударами с самим королем. Затем, когда кто был убит, а кто сдался, всех пленных привели на пир, который уже ждал их. За столом им прислуживали английские рыцари, весело с ними ели, пили и беседовали. И всем этим, Найджел, мы обязаны тебе.
   При этих словах своего господина оруженосец порозовел от радости.
   - Нет, благороднейший сэр, сделал я так мало! Но благодарю Господа и Богоматерь, что оказался полезен, раз уж тебе угодно было взять меня с собой. Случись так...
   Не договорив, Найджел вновь побледнел и откинулся на подушку, в изумлении глядя на распахнувшуюся дверь. Кто этот величественный человек с высоким лбом, длинным красивым лицом и темными умными глазами? Кто, как не сам Эдуард, могущественнейший король Англии?
   - Ха! Мой петушок с тилфордского моста, я о тебе не забыл, - сказал он. - И рад слышать, что ты опять обрел рассудок. Но, уповаю, ты из-за меня вновь его не лишишься, - добавил он, с улыбкой глядя на ошеломленного юношу, который, запинаясь, изъявлял живейшую благодарность за оказанную ему великую честь.
   - Ни слова! - перебил король. - Но поистине мое сердце радуется, что сын моего старого товарища по оружию, сэра Юстеса Лоринга, показал такую отвагу. Если бы это судно привезло весть о наших приготовлениях, все наши труды пропали бы даром, и ни один француз в ту ночь не приблизился бы к Кале. Но особенно благодарю тебя за то, что ты доставил в мои руки человека, которого я поклялся покарать, ибо он всякими подлыми способами доставлял нам больше хлопот, чем кто-либо еще. Дважды я давал клятву, что Пьер Рыжий Хорек, попади он в мои руки, будет повешен, пусть его род и благороден. И вот это время пришло. Но я отложил его казнь, дабы на ней мог присутствовать ты, его победитель. Нет, не благодари меня. Это твое законное право, ведь им я обязан тебе.
   Однако из уст Найджела рвались вовсе не изъявления признательности. Ему трудно было найти нужные слова, но промолчать он не мог.
   - Государь, - пробормотал он, - не мне перечить твоей королевской воле...
   Черный гнев Плантагенетов омрачил высокий лоб короля и его суровые, глубоко посаженные глаза.
   - Клянусь славой Божьей! Еще никто ей не перечил безнаказанно! Так что же означает твоя речь, юноша, столь непривычная для наших ушей? Поберегись, ты ведь не шутки шутишь!
   - Государь, - ответил Найджел, - во всем, что дано решать мне, я покорный подданный твоего величества, но есть такое, чего сделать нельзя.
   - Как так! - вскричал король. - Даже если на то моя воля?
   - Даже если на то твоя воля, государь, - ответил Найджел, садясь на постели. Лицо его было белым, глаза горели.
   - Клянусь Пречистой! - загремел разгневанный король. - Вот до чего дошло. Тебя слишком долго держали дома, юноша. Конь, которого томят в стойле, всегда брыкается. Необученный сокол гонится за низкой дичью. Это твое дело, сэр Чандос! Обучать его должен ты, так и обучи, приказываю тебе! И чего же нельзя сделать Эдуарду, королю Англии, сквайр Лоринг?
   Найджел ответил королю таким же гневным взглядом.
   - Казнить Рыжего Хорька.
   - Pardieu! И почему же?
   - Потому что он не твой, чтобы ты мог его казнить, государь. Потому что он мой. Потому что я обещал ему пощаду, и не тебе, хотя ты и король, принуждать человека благородной крови нарушить данное слово и покрыть себя бесчестием.
   Чандос мягко положил руку на плечо своего оруженосца.
   - Прости его, государь. Он совсем обессилел от ран. Наверное, мы пробыли тут слишком долго. Лекарь сказал, что ему нужен покой.
   Но умиротворить разъяренного короля было не так-то просто.
   - Я не привык, чтобы мне указывали! - рявкнул он. - Он твой оруженосец, сэр Джон. Так почему же ты стоишь и слушаешь эти дерзкие речи и не образумишь его? Вот так-то ты наставляешь своих домочадцев? Или ты не втолковал ему, что всякое обещание подлежит одобрению короля и лишь король источник жизни и смерти? Если он бредит, так ты-то в здравом уме. Почему ты стоишь и молчишь?
   - Государь, - угрюмо сказал Чандос, - я служил тебе более двух десятков лет и, сражаясь за тебя, ран получил не меньше, а потому не гневайся на мои слова. Но поистине я был бы неверным слугой, если бы не сказал тебе, что мой оруженосец Найджел, хотя речь его могла быть почтительнее, тем не менее в этом деле прав, а ты нет. Подумай, государь...
   - Довольно! - крикнул король, разъярившись еще больше. - Каков господин, таков и слуга! Я мог бы сам догадаться, почему этот дерзкий оруженосец посмел спорить со своим королем. Он лишь следует примеру, который ему подавали. Джон, Джон, ты слишком смел! Но знай - и ты тоже, юноша, - Бог мне свидетель, еще не зайдет солнце, как Рыжий Хорек в предупреждение всем лазутчикам и предателям повиснет на самой высокой башне Кале, дабы все корабли в проливе и все люди на десять миль вокруг видели, как он висит, и знали бы, сколь тяжка десница короля Англии. Запомните это, не то как бы и вам не довелось испытать ее тяжесть! - Сверкнув глазами, как рассвирепевший лев, он вышел из комнаты, и тяжелая дверь гулко захлопнулась за ним.
   Чандос и Найджел печально посмотрели друг на друга, и рыцарь легонько погладил перевязанную голову своего оруженосца.
   - Ты вел себя, как должно, Найджел. Мне тебя упрекнуть не в чем. И не бойся, все будет хорошо.
   - Мой благородный и досточтимый господин! - воскликнул Найджел. - У меня черно на сердце. Поступить по-иному я не мог и навлек на тебя королевский гнев.
   - Не кручинься, тучи скоро рассеются. Если он и правда казнит француза, ты ведь сделал все, что было в твоих силах, и душа твоя чиста.
   - Молю Господа, чтобы такой он принял ее в рай, - ответил Найджел. Ибо чуть я услышу, что обесчещен и мой пленник убит, я сорву с головы эту повязку и положу всему конец. Жить, нарушив свое слово, я не буду.
   - Нет, милый сын, ты напрасно принимаешь это к сердцу, - сказал Чандос с тревогой. - Если человек сделал все, что мог, бесчестья ему нет. Однако король хоть и вспыльчив, но отходчив, и если я его увижу, то сумею уговорить. Вспомни, как он поклялся повесить шесть здешних горожан, и все же помиловал их. А потому не теряй надежды, милый сын, и еще до вечера я вернусь с доброй вестью.
   Три часа, пока заходящее солнце поднимало тени по стенам его каморки все выше и выше, Найджел лихорадочно метался на постели, напрягая слух, не идет ли Эйлуорд или Чандос сообщить ему о судьбе пленника. Наконец дверь распахнулась, и он увидел человека, которого никак не ждал увидеть, хотя и обрадовался ему несказанно. Это был Рыжий Хорек, свободный и ликующий.
   Быстрым бесшумным шагом он пересек комнату, упал на колени рядом с постелью и поцеловал бессильно свисавшую руку.
   - Ты меня спас, благороднейший сэр! - вскричал он. - Виселица была сколочена, и к ней уже привязали веревку, когда добрый лорд Чандос сказал королю, что ты погибнешь от собственной руки, если меня казнят. "Будь проклят этот оруженосец, упрямый как осел! - сказал он. - Бога ради, отдайте ему его пленника, и пусть делает с ним что хочет, лишь бы больше мне не докучал!" И вот я пришел, благородный сэр, спросить у тебя, что мне надлежит сделать.
   - Прошу, сядь рядом со мной и будь как дома, - сказал Найджел. - И я тебе отвечу. Многих слов для этого не понадобится. Твои доспехи я оставлю себе на память о милости судьбы, пославшей мне встречу со столь доблестным и благородным человеком. Мы одного роста, и, думаю, они мне будут впору. Выкупа я попрошу тысячу золотых.
   - Ну нет! - воскликнул Хорек. - Стыдно помыслить, что такой человек, как я, может стоить дешевле пяти тысяч!
   - Тысячи достаточно, любезный сэр, чтобы покрыть расходы на мое снаряжение. Далее, ты не будешь выведывать наши планы и чинить нам вред, пока длится перемирие.
   - Клянусь!
   - И наконец, тебе придется совершить путешествие.
   Лицо француза вытянулось.
   - Я поеду, куда ты ни прикажешь, - сказал он. - Но только бы не в Святую Землю, прошу тебя.
   - Нет, - ответил Найджел, - хотя для меня эта земля и святая. А ты поплывешь в Саутгемптон.
   - Мне этот порт известен. Несколько лет назад его сожгли не без моей помощи.
   - Советую тебе, пока ты будешь там, об этом помалкивать. Оттуда ты поедешь по Лондонской дороге, пока не доберешься до прекрасного города Гилфорда.
   - Я про него слышал. Там охотится король.
   - Вот-вот. В Гилфорде спросишь дорогу в поместье Косфорд в двух лигах оттуда и увидишь на склоне холма господский дом.
   - Я все запомнил.
   - Там ты найдешь благородного рыцаря, сэра Джона Баттесторна, и испросишь позволения поговорить с его дочерью, леди Мери.
   - Все исполню. И что же я скажу леди Мери, которая живет в Косфорде на склоне холма в двух лигах от прекрасного города Гилфорда?
   - Скажешь только, что я шлю ей привет и что святая Екатерина была ко мне милостива. Только это и ничего больше. А теперь, прошу, оставь меня: я устал и хотел бы уснуть.
   Вот почему месяц спустя в канун Матвеева дня леди Мери, выйдя из ворот Косфорда, повстречала сопровождаемого слугой незнакомого всадника в богатой одежде, который внимательно смотрел по сторонам быстрыми голубыми глазами, поблескивающими на красном веснушчатом лице. При виде ее он снял шляпу и придержал коня.
   - Это ведь Косфорд, - сказал он. - А ты не леди ли Мери, которая живет тут?
   Она наклонила гордую темноволосую голову.
   - Так вот, - продолжал он, - оруженосец Найджел Лоринг шлет тебе привет и говорит, что святая Екатерина была к нему милостива. - И, обернувшись к слуге, он воскликнул: - Эй, Рауль! Мы исполнили положенное, и твой хозяин вновь свободен. Скачем же к ближайшему порту. Ола! Ола! Ола!
   Они тотчас повернули коней и как безумные понеслись галопом по длинному склону Хайндхеда. Вскоре она различала лишь два темных пятна, плывущие над высоким вереском.
   Потом она пошла назад с улыбкой на лице. Найджел прислал ей привет. С французом, который, передав его, обрел свободу. А святая Екатерина была милостива к "Найджелу. В святой часовне он дал обет совершить три подвига прежде, чем вновь увидит ее. У себя в светлице леди Мери преклонила колени на подушку для молитв и возблагодарила Пречистую, что один подвиг совершен. Но сразу же радость ее померкла при мысли о еще двух подвигах, которые предстояло ему совершить.
   Глава XVI
   КАК КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР ПИРОВАЛ В ЗАМКЕ КАЛЕ
   Было ясное, солнечное утро, когда Найджел наконец настолько оправился, что мог покинуть свою каморку в башне и погулять по стене замка. Свежий северный ветер нес с собой соленое дыхание моря, и, подставляя ему лицо, юноша чувствовал, что кровь быстрее бежит по его жилам, вливая силы в его члены. Он отвел руку Эйлуорда, который его поддерживал, снял шапку и прислонился к парапету, глубоко вдыхая прохладный бодрящий воздух. Далеко-далеко на горизонте полускрытая катящимися синими валами тянулась низкая белая полоска - меловые обрывы английского берега. Между ним и ими лежал широкий синий пролив, испещренный пенными гребнями, так как волнение было сильным и двум-трем суденышкам, дерзнувшим покинуть гавань, приходилось нелегко. Найджел, так долго не, видевший ничего, кроме серых каменных стен, с наслаждением обозревал эту широкую панораму, а затем перевел глаза на непонятное нечто возле себя. Это была расширяющаяся к переднему концу труба из кожи и железа, закрепленная на тяжелой деревянной колоде, снабженной колесами. Возле лежала груда железных ядер и округлых камней. Передний конец был приподнят над парапетом. У заднего конца Найджел увидел железный ящик и открыл крышку. Ящик был полон черным зернистым порошком, похожим на: толченый древесный уголь.
   - Клянусь святым Павлом! - воскликнул юноша, проводя рукой по трубе. Я слышал рассказы про них, но своими глазами вижу впервые. Это же одна из удивительных бомбард, как их называют.
   - Ты верно сказал, - ответил Эйлуорд, глядя на бомбарду с презрительным отвращением. - На здешних парапетах я на них насмотрелся и даже отвесил оплеуху дураку, который ими ведает. Вбил себе в башку, будто из этой своей кожаной трубки он может выстрелить дальше лучшего лучника в христианском мире. Ну, он и свалился у меня поперек своей дурацкой трубы.
   - Страшная машина, - сказал Найджел, нагибаясь и разглядывая ее. - Мы живем в странные времена, если уж люди придумывают такое! А стреляет она благодаря огню, которым вспыхивает эта черная пыль, верно?
   - Не знаю, благородный сэр, клянусь рукоятью! Только вроде бы этот осел бомбардир перед тем, как мы повздорили, что-то такое говорил. Внутри у нее огненная пыль и ядро. Из железного ящика берут еще пыли и сыплют ее в дырку с заднего конца - вот так. Теперь она готова. Я ни разу не видел, как из них стреляют, но, клянусь, из этой хоть сейчас выстрелить можно.
   - И она издает какой-то свой звук, верно, лучник? - спросил Найджел с жадным любопытством.
   - Так говорят, благородный сэр. Тетива ведь звенит, ну и у этой штуки есть свой звук.
   - На парапете мы одни, и никто не услышит, а нацелена она на море и вреда не наделает. Прошу тебя, выстрели из нее, мне хочется услышать ее звук.
   Найджел почти приник ухом к бомбарде, а Эйлуорд, наклонив загорелое сосредоточенное лицо к запальному отверстию, принялся усердно высекать искры огнивом. В следующий миг они с Найджелом оказались на некотором отдалении от бомбарды и, сидя под зубцом парапета, успели под рев выстрела увидеть сквозь густые клубы дыма, как черная труба отлетела назад от отдачи. Почти минуту они просидели так, окаменев от удивления, а тем временем последние отголоски замерли, и дым медленно поднялся в голубые небеса.
   - Господи, спаси и помилуй! - произнес наконец Найджел, поднимаясь на ноги и глядя по сторонам. - Господи помилуй и благодарение Пречистой, что все тут как раньше. Мне было померещилось, что замок рухнул.
   - Такого бычьего рева я в жизни не слыхивал, - буркнул Эйлуорд, потирая ушибленные места. - От Френемского пруда до Гилфордского замка было б слышно! Нет уж, больше я ни до одной пальцем не дотронусь, хоть золотом меня осыпь!
   - Как бы тебя чем-нибудь другим не осыпали, лучник, - произнес у них за спиной сердитый голос.
   Из открытой двери угловой башни вышел Чандос и остановился, меряя их суровым взглядом. Но когда Найджел повинился во всем, по его лицу скользнула улыбка.
   - Беги скорее к коменданту, лучник, скажи ему, как было дело. Не то и в замке, и в городе все схватятся за оружие. Не знаю, как истолкует король такой сигнал тревоги! А ты, Найджел, почему, во имя всех святых, ты повел себя хуже малого ребенка?
   - Я не знал ее мощи, милорд.
   - Клянусь душой, Найджел, никто из нас, по-моему, не знает ее мощи! Предвижу день, когда столь дорогие нам великолепие и слава войны будут погублены машиной, пробивающей железные латы, словно кожаную куртку. Однажды я, сидя на моем боевом коне в полной броне, смотрел с высоты седла на чумазого, закопченного бомбардира и думал, что, быть может, я последний и за мной только прошлое, а он - первый и за ним будущее, что настанет время, когда он и его машины сметут с полей войны и тебя, и меня, и всех нас.
   - Но еще не сейчас, милорд?
   - Нет, Найджел, еще не сейчас. Ты еще успеешь заслужить свои шпоры, как заслужил их твой отец. Силы к тебе вернулись?
   - Я готов для любого дела, мой добрый и досточтимый господин.
   - Хорошо, потому что оно нас ждет - доброе дело, спешное, сулящее опасности и честь. Твои глаза блестят, а щеки покраснели. Глядя на тебя, Найджел, я вновь переживаю свою юность. Так вот: с Францией у нас перемирие, но не с Бретанью, где дом Блуа и дом Монфоров все еще оспаривают друг у друга это герцогство. Половина Бретани стоит за одного, а половина - за другого. Французы поддерживают Блуа, а мы Монфора, и вот на такой войне многие славные полководцы, например сэр Уолтер Мэнни, впервые показали себя. Последнее время мы терпим поражения: окровавленные руки Роганов, Щербатого Бомануара, Мясника Оливера и других не щадят наших сторонников. А теперь пришла горчайшая весть, и король преисполнен гнева: его друг и товарищ по оружию Жиль де Сепнт-Поль был убит в замке Ла-Броиньер. Он посылает в Бретань войско с нами во главе. Как тебе это нравится, Найджел?
   - Мой досточтимый господин, чего еще мог бы я пожелать?
   - Тогда готовь свои доспехи. Мы выступаем не позже чем через неделю. Путь по суше нам преграждают французы, и отправимся мы морем. Нынче вечером король устраивает пир перед своим возвращением в Англию. И твое место позади моего стула. Приди загодя в мою спальню, чтобы помочь мне одеться, и в залу мы спустимся вместе.
   На королевский пир благородный Чандос облачился в одежды из атласа, венецианской парчи и бархата с меховой оторочкой. Найджел, готовясь служить своему господину за столом, надел свой лучший шелковый жакет с вышитыми на груди пятью алыми розами. В большой зале замка Кале были расставлены столы на возвышении для самых знатных, второй для рыцарей поскромнее и третий для оруженосцев, когда они перестанут быть нужны своим господам.
   У себя в скромном тилфордском доме Найджелу и не грезились такая пышность и роскошь. Угрюмые серые стены от потолка до пола были завешаны бесценными аррасскими гобеленами; и вокруг залы словно бежал олень, преследуемый гончими, а следом скакали охотники. Над главным столом ниспадали знамена, а на стене под ними висели щиты с гербами знатных вельмож, пировавших за ним. Светильники и факелы отбрасывали багряные отблески на эмблемы лучших полководцев Англии. Над высоким креслом с пышной обивной в центре сверкали львы и лилии, и те же августейшие геральдические фигуры, но с трехзубчатой полосой над ними, знаком старшего сына, осеняли кресло принца, а справа и слева длинными рядами располагались благородные гербы, почитаемые в дни мира и наводящие ужас на полях сражений. Там блистали золото и чернь Мэнни, зубчатый крест Суффолка, красное стропило Стаффорда, червень и золото Одли, вздыбленный лазурный лев Перси, серебряные ласточки Арунделя, червленая лань Монтекьютов, звезда де Виров, серебряные раковины Рассела, пурпурный лев де Ласи и черные кресты Клинтона.
   Оруженосец рядом с Найджелом шепотом называл ему имена знаменитых воинов, сидевших под щитами.
   - Ты ведь молодой Лоринг из Тилфорда, оруженосец Чандоса? - сказал он. - А меня зовут Делвс, я из Доддингтона в Чешире и служу сэру Джеймсу Одли, вон тому сутулому человеку со смуглым лицом и подстриженной бородкой. Над ним его герб - голова сарацина.
   - Мне доводилось слышать, что он доблестный воин, - ответил Найджел, с интересом рассматривая господина своего соседа.
   - А как же, сквайр Лоринг. Он самый отважный рыцарь в Англии и во всем христианском мире. Несравненных его деяний не перечесть.
   Найджел с надеждой перевел взгляд на своего нового знакомого.
   - Ты говоришь, как подобает, когда надо поддержать честь своего господина, - сказал он. - По той же причине, сквайр Делвс, и со всем почтением мне надлежит ответить тебе, что ни именем, ни славой с моим господином он потягаться не может. Если ты не согласен, то мы продолжим спор таким способом и в такое время, какие удобны тебе.
   Делвс добродушно улыбнулся.
   - Потише, потише! Превозноси ты кого-нибудь другого, кроме, пожалуй, сэра Уолтера Мэнни, я бы ответил тебе согласием, и либо моему, либо твоему господину пришлось бы искать себе нового оруженосца. Но Чандосу нет равных, и я не стану обнажать меч, чтобы доказать противное. А! Кубок сэра Джеймса почти пуст. За дело! - И он метнулся к столу с кувшином гасконского вина в руке. - Король нынче получил добрые вести, - продолжал он, вернувшись. Таким веселым я не видел его с того вечера, когда мы взяли в плен французов и он надел свой жемчужный обруч на голову де Рибомона. Видишь, он смеется, и принц тоже. Смех этот кому-то ничего доброго не сулит, или я очень ошибаюсь. Не зевай! Тарелка сэра Джона пуста.
   Теперь настала очередь Найджела бежать к столу. Но всякий раз он возвращался в угол, откуда ему была видна вся зала, и с интересом слушал своего опытного товарища. Делвс был невысок, коренаст и далеко не молод. Задубелая от непогоды кожа, многочисленные шрамы, грубоватые ухватки и речь свидетельствовали, что он больше привык к походным шатрам, чем к пышным залам. Но десять лет службы научили его многому, и Найджел слушал его с жадностью.
   - Да, король получил хорошие вести! - повторил он. - Смотри, как он шепотом сообщает их Чандосу и Мэнни. А Мэнни нашептывает их на ухо сэру Реджинальду Кобему, а тот - Роберту Ноллесу. И каждый ухмыляется, как дьявол, заполучивший в свои когти монаха.
   - Кто из них сэр Роберт Ноллес? - с интересом спросил Найджел. - Я много слышал о нем и его деяниях.
   - Вон тот высокий, хмурый, в желтом шелке, безбородый и с рассеченной губой. Он немногим старше тебя, а его отец был сапожником в Честере, но он уже заслужил золотые шпоры. Посмотри, как он запускает руку в блюдо и хватает большие куски. Ему привычнее лагерный котелок, чем серебряная посуда. А этот толстяк с черной бородой - сэр Бартоломью Бергерш. Брат его аббат Болье. Беги! Беги! Подают кабаньи головы и надо протереть тарелки!
   Застольные нравы наших предков в ту эпоху представляли собой, на современный взгляд, странную смесь утонченности и варварства. Вилки еще не были изобретены, и роль их выполняли "учтивые пальцы" левой руки указательный и средний. Пользоваться другими было верхом невоспитанности. На камыше, устилавшем пол, лежало множество собак, рычавших друг на друга и затевавших драки из-за обглоданных костей, которые бросали им пирующие. Тарелками обычно служили ломти грубого хлеба, но за королевским столом гости ели с серебряных плоских тарелок, которые оруженосцы и пажи протирали перед каждой переменой блюд. Зато скатерти были великолепными, а яства, подававшиеся с пышностью и церемониями, давно забытыми, отличались многочисленностью и кулинарными ухищрениями, каких не встретишь на современных банкетах. Кроме кушаний из мяса всех домашних животных и всевозможной дичи, стол разнообразили такие необычные для нас деликатесы, как дельфинье жаркое, жареные ежи, белки, сарычи, выпи и журавли.