Коннолли Дж. Дж.. Слоеный торт

   И ни слова о его старом приятеле Джимбо, как будто он все давно уже знает. Скачки я уже пропустил. Не удалось сделать и ставку. Включаю телевизор, чтобы увидеть результаты. Хотя и так знаю, что лошадь Эдди слила гонку. Ставки сорок к одному обычно означают, что устроители просто выставляют молоденькую лошадку, чтобы привлечь внимание ипподрома. Вот он, Веселый Пират. Обскакал всех лошадей на семь корпусов. Но почему-то допрашивают жокея. Я набираю номер мобильника, который оставил мне Эдди.
   – Здравствуйте. Говорит Райдер, – приветствует он своим светским голосом.
   – Добрый день, мистер Райдер. Вы просили позвонить.
   – Отлично, сынок. Ты можешь встретиться со мной в «Савойе», в баре фойе, где-нибудь через час?
   – Думаю, да. Если хотите, могу даже раньше.
   – Хорошо. Я всегда рад это услышать. Тогда увидимся через полчаса. Оденься по форме. Хотя тебе об этом напоминать и не нужно.
   – Через полчаса буду.
   Эдди просто чопорный, самодовольный ублюдок, но он, возможно, станет ответом на мои молитвы. Мне необходим быстрый пит-стоп, чтобы сменить одежду и окунуться в ванну с ледяной водой – только так я могу прийти в чувства и оживиться. Я спускаюсь по лестнице, беру такси и бесстрастно бросаю водителю:
   – «Савой», пожалуйста.
   В баре спокойная атмосфера. К моменту моего приезда Эдди уже устроился за столиком у окна и располагается лицом к двери, чтобы видеть всех входящих и выходящих. Трудно, наверное, искоренить старые привычки. В будние дни в эти часы в баре обычно очень оживленно, но на выходных время течет здесь медленно. Мы обмениваемся рукопожатиями, я присаживаюсь за стол, и тут же возникает официант. Заказываю водку с тоником. Эдди, подмигнув официанту, просит принести большую порцию.
   – Как ты, сынок? – заботливо интересуется Райдер.
   – Жив, здоров. Спасибо, что спросили.
   – У тебя все хорошо, сынок?
   – Вполне. Сегодня вроде все в порядке. Как вы, мистер Райдер?
   – Все отлично.
   – Как постановка «Проклятия Фауста»?
   – Слишком громко. Я прослушал увертюру, после чего прикрывал уши до самого антракта.
   – Надеюсь, ваши семейные находятся в добром здравии.
   – Черт подери! Что все это значит? Что за глупый обмен любезностями? Что с тобой, сынок? В чем, черт возьми, проблема?
   – Мистер Райдер, это же вы имеете страсть записывать разговоры на пленку для передачи последующим поколениям.
   – Ах, вон оно в чем дело. Пытаешься быть умным, да? Откуда мне знать, что на тебе нет микрофонов?
   – На мне ничего нет.
   – И отлично. Итак, нам придется доверять друг другу, не так ли? Это разговор я отношу к разряду тех, которые нежелательно записывать на пленку. Те пилюли, о которых ты говорил. Я хочу их купить. Какова твоя цена?
   – Вас интересует вся партия?
   – Разумеется.
   – Ее цена – два с половиной миллиона фунтов стерлингов, но мы можем принять эквивалентную сумму в долларах или других валютах. Мы принимаем наличные, использованные купюры большого достоинства.
   – Пока мне все подходит.
   Жаль, что я не запросил большую сумму, потому что при фразе «два с половиной миллиона» он даже бровью не повел.
   – Они отправятся в Москву? Поднимать настроение Иванов и Иванн?
   – Нет, – отрицательно мотает головой Эдди. – Пункт назначения – Токио.
   – Япония?
   – Именно там я и видел Токио последний раз, когда заглядывал в карту.
   – Вы собираетесь продать их японцам?
   – Я собираюсь отдать их японцам, – молвит он, закуривая сигарету.
   – Отдать? Что это значит? Бесплатно? В упаковках от рисовых хлопьев?
   – Нет. Сейчас ты ведешь себя немного глупо, я бы даже сказал, слегка по-английски. Сколько, скажи мне, за одну таблетку можно выручить в Соединенном Королевстве?
   Я делаю то, что обычно делают строители – глубокий вдох, – и выдаю тираду, произнесенную в ночь с понедельника на вторник перед Джеем Ди.
   – Ну, все зависит от качества, доступности, сезонных колебаний, полицейской активности… и все такое прочее… и тогда, если еще учесть…
   – Черт! Ты не дошел и до половины. Можешь ты ответить на вопрос хотя бы приблизительно? Во сколько одна штука обойдется непосредственному потребителю, тому, кто в общем-то и глотает эту гадость?
   – Где-то около пятерки.
   – Правильно. Значит, около пяти фунтов. А в Токио они стоят сорок соверенов за единицу.
   – Славненько. Так, значит, вы хотите подарить им таблетки вместо того, чтобы выручить по сорок фунтов за штуку. А я-то считал вас талантливым бизнесменом, мистер Райдер.
   – Не твоего ума дело, что я собираюсь сделать с таблетками, когда они перейдут в мою собственность. Но, между нами, я намереваюсь преподнести их в дар одному дельцу, с которым желаю в дальнейшем сотрудничать.
   – О, я понял. Вы хотите подкупить якудзу. Японскую мафию.
   – Мне кажется, я уже делал тебе замечание касательно манер. Ты что, думаешь, что все, с кем я сотрудничаю, в той или иной мере являются представителями международного преступного мира? Да.
   – Нет, конечно, нет. Ни в коем случае. Простите за дерзость. Просто сорвалось с языка. Прошу прощения.
   Только то обстоятельство, что у них на лбу вытатуировано слово «бандит» и на руках не хватает половины пальцев, отнюдь не делает из них членов якудзы.
   – Извинения приняты. Так когда я могу их забрать? – Эдди возвращается к делам.
   – Как условимся, мистер Райдер. Сейчас ведь выходные. Все отдыхают.
   Мне нужно пару дней, чтобы разобраться, как нам лучше поступить.
   – Вы что, не работаете по выходным? – В Эдди говорит угрюмый богач, а лицо такое, будто бы на моем месте сидит какой-то водопроводчик.
   – Полагаю, вы тоже. Я вообще удивлен, что застал вас в городе.
   – И то правда. Ничего удивительного, что страна катится к чертям собачьим.
   – И все же я не вижу причины, почему не продать эти таблетки японским джентльменам, – заинтригованный, рассуждаю я.
   – Тебе знакомо такое слово, как «престиж». Это жест доброй воли.
   – По-моему, они все получают по доброй воле.
   – Теперь видишь, что я подразумевал под твоим английским взглядом на вещи.
   – Ваш добровольный подарок принесет этой шайке восемьдесят миллионов фунтов или чертову тучу иен.
   – Что ж, так тому и быть. Эти «экстази» станут для них Качественно новым афродизиаком, новым рогом белого носорога в их здоровом японском обществе.
   – Да уж, в связи с тем, что всех белых носорогов давно истребили, им придется искать альтернативу этому средству.
   – Повторяю, следи за манерами. Я договорюсь, и груз встретят в токийском аэропорту. Без проблем.
   Везет же людям.
   – Я разберусь, – говорю я, – но, насколько вы понимаете, из-за сложившейся ситуации с Джимми все дела висят в воздухе.
   Выжидаю, как он отреагирует.
   – Да, бедняга Джеймс. Полицейские поговаривают, что тут дело рук высококвалифицированного наемного киллера. Хотя вследствие этого несчастья твоя проблема решилась сама собой, не так ли?
   – Что верно, то верно. А ведь я мог бы и не узнать, что Джимми намеревался сдать меня в лапы полиции и присвоить мои накопления. Без вашего любезного участия Джимми умер бы в моих глазах героем.
   – Да, так мы взрослеем, сынок. Бедный Джимми.
   – Знаете, несмотря на то дело с вашей дочерью, он все же считал вас человеком авторитетным.
   – Хороший был человек этот Джеймс Прайс. Просто немного сбился с пути истинного, – словно приходский священник на похоронах грешника, разглагольствует Эдди.
   – Он просто потерял путеводную нить. Это и привело его к концу, – соглашаюсь я.
   – Твоя правда, сынок. Вот что может произойти с человеком, доведенным до крайности.
   – У него стали появляться определенные иллюзии касательно людей. Вот, к примеру, вы. Вам он страшно завидовал.
   – Мне?
   – Да, вам. Мой отец всегда повторял, что зависть хуже рака. Она может сожрать тебя заживо. Наверное, мне не стоит плохо говорить о покойнике.
   – Что же он говорил обо мне?
   – Его еще даже не закопали в могилу, а я уже поношу его имя. Вы правы, мистер Райдер, мне следует следить за манерами.
   – Вроде бы ты сказал, что не общался с Джимми.
   – Я говорю о прошлой субботе. Черт возьми. Это было ровно неделю назад. Минута в минуту. Я будто бы почувствовал, что кто-то наступил на мою могилу.
   – Так что этот грязный ублюдок говорил на мой счет? – Райдер только что похерил все свои уроки красноречия.
   – Нет, нет. Этого я не могу повторить.
   Эдди хватает меня за запястье и с силой его сжимает. Бармен замечает, и это тревожит его, но он быстро отворачивается.
   – Слушай, кончай валять дурака и колись! – брызжет слюной Эдди.
   – Колоться? Не понимаю, о чем это вы?
   – Давай выкладывай, козел.
   Что за манеры, мистер Райдер? Хуже уличного торговца.
   – Ладно, ладно, – шепчу я, чтобы он унялся. Эдди подается вперед. – Он сказал – храни Господь его душу, – что собирался прикончить вашу первую жену, мать Шарли, чтобы оказать вам услугу, но вы испугались, что он все запорет и облажается и вас обоих упекут за решетку по обвинению в заговоре. Как ни крути, это преступный сговор.
   – Он так сказал?
   – Да. В это же время неделю назад. Джимми сказал еще, что вместо этого вы сами все устроили, сами организовали убийство ради того, чтобы он отвязался. Согласитесь, нельзя говорить о людях такие скверные вещи, даже в его психически неуравновешенном состоянии.
   Мистер Райдер внезапно бледнеет. Он закашливается и подает бармену сигнал повторить наш заказ.
   – Он сам тебе это сказал? Наедине?
   – Ни хрена подобного. Он выдал это при мне, Джине и мистере Мортимере. Джин не поверил, сказал: «Не может такого быть, Джим». Джимми даже приуныл, потому что Джин противоречит ему крайне редко.
   – Джин не поверил?
   – Ни капельки.
   – А мистер…
   – Мортимер. Ему вообще наплевать.
   – А мистер Мортимер – это тот крупный чернокожий парень? Эдакий сорвиголова?
   – Странно, что вы так сказали. Морти ведь самый спокойный ребенок в семье. Его братья – просто хищные психопаты, настоящие отморозки. А он в сравнении с ними человек весьма сдержанный. Забавно, правда? Все относительно в этой жизни, так ведь, Эдди?
   – Сколько же у вашего друга братьев?
   – Четверо. О, черт, совсем забыл. Видел, ваша лошадь выиграла.
   – Так и есть, – отвечает он с задумчивым видом. Прикидывает, наверное, стоит ли затевать массовую резню, чтобы избавиться от меня, Морти и Джина. Очевидно, нет. – Допросив жокея, они заявили, что результаты забега сомнительны. Мол, все это спланировано, чтобы сбить ставки. В некоторой степени они правы.
   – В самом деле? Ай-ай-ай. Можно задать вам вопрос, мистер Райдер? Надеюсь, вы не сочтете его дерзостью, но зачем такому состоятельному человеку участвовать в махинациях со ставками?
   – Из чисто спортивного интереса.
   – Но я всегда считал, что скачки – нечто противоположное спорту.
   – Спорт заключается в том, чтобы сломать систему. Мне приходится самому выдумывать для себя развлечения.
   – Мне это знакомо. А о спорте это вы хорошо сказали. Сломать систему, всех поиметь.
   Но мысли Эдди витают где-то далеко от этого места. Наверное, он думает о Лондоне начала семидесятых, о фактах пропажи людей, о вещах, с которыми, как он считал, уже давно разобрался. Райдер кусает нижнюю губу.
   Поделом ему. Не будет меня похищать.

Десерт

   Прогуливаюсь по Стрэнду. Две большие стопки водки с тоником делают свое дело. Я переживаю состояние затишья после бури. Мне даже думается, что на минуту можно позволить себе допустить мысль о том, что я быстрым темпом приближаюсь к огромному богатству. Таблетки отправятся в Токио, а ваш покорный слуга – в противоположном направлении. Можно посетить сауну и сеанс тайского массажа. Какая-то тайская девушка потопает по моей спине. Никаких излишеств – просто попотею и разомнусь, выгоню прочь проклятые токсины. Похоже, Эдди не увидел никакой связи между тем, что Джимми вчера ночью снесли полбашки, и тем, что в четверг днем он передал мне компрометирующую Прайса пленку. Видимо, он счел это простым совпадением. Эдди всего-навсего хотел закончить начатое дело, и плевать ему на Джимбо. Вечером поговорю об этом с Морти и Джином.
   Субботний вечер. Ну и неделька выдалась! Хочется вернуться домой и завалиться спать. Интересно, а Тэмми заинтересует мое предложение? Возможно, я смогу компенсировать ей недавнее разочарование. Набираю ее номер на мобильнике. Три гудка, и кто-то отвечает.
   – Алло. Все в порядке. Я взял, Тэм.
   Тупица Сидни. Должно быть, она принимает ванну или что-то в этом роде. Вот досада! Я не произношу ни слова.
   – Алло. Кто это? Говорить будем? – агрессивно допытывается он. – Кто это, черт возьми? Отвечай, козел.
   Наверное, с моего конца до него доносится гул движущегося транспорта.
   – Послушай, урод, никогда больше не смей звонить на этот номер. Ты меня слышал?
   Все. Отключился. К счастью, у меня настроен антиопределитель, так что ее телефон не отобразил мой номер. Сид повел себя как ревнивый поклонник, хотя сама Тэмми говорила, что они просто тусуются вместе, и никакой он ей не парень. Наверное, у парня иное мнение на сей счет.
   Звонит телефон. Я проверяю номер входящего вызова. Это мобильник Морти. Он редко носит его с собой. Отвечаю.
   – Где тебя черти носили? – встревожено начинает он.
   – Здравствуйте, мистер Мортимер.
   – Ты сейчас где?
   – На Стрэнде. А что?
   – Джин хочет тебя видеть. Ты что-то натворил? Чем-то расстроил его?
   – Нет, – отвечаю я. Ничего, о чем бы он знал.
   – Тем не менее он хочет с тобой встретиться. И немедленно.
   – Да? – Даже любопытно.
   – Приезжай в «Лавленд».
   – Это номер Барри Уайта, Морт?
   – Не можешь ты оставаться серьезным. У тебя двадцать минут.
   Конец связи. Очевидно, у них с Джином был тяжелый день. Носились, наверное, по городу в поисках отгадки трагической гибели дорогого Джимми. Еще минуту назад я был на седьмом небе: наклевывается покупатель на эти «волшебные пилюли», и Тэмми, возможно, согласится вернуться, чтобы раз и навсегда довести до конца нашу любовную связь. А минуту спустя – бац! – нагоняй от Сидни – бац! – нагоняй от Морти – и мое мировоззрение перевернуто с ног на голову. Я останавливаю такси и плюхаюсь на заднее сиденье.
   – Куда едем? – бормочет таксист.
   Велю ему ехать на угол улицы, на которой стоит «Лавленд», но, передумав в последний момент, прошу его сделать крюк до моей машины, припаркованной на углу моего же дома. Так я наверняка опоздаю, но что-то в голосе Морти подсказывает мне, что это может оказаться недурной мыслью. Такси останавливается. Я выхожу, отворяю дверцу своей тачки, открываю «бардачок» и вынимаю его содержимое – кассеты с записями и прочие носители музыкальной информации – на переднее пассажирское сиденье. Где-то на дне находится то, что мне нужно, – запись ди-джея Эдди Райдера, любезно предоставленная мне в пользование в тот знаменательный четверг. Я возвращаюсь обратно в такси и направляюсь в «Лавленд».
   Один приятель как-то рассказал мне, что однажды он со своей подружкой собирался в отпуск и оставил восемьдесят «штук» бережно упакованных в пачки наличных в выдвижном ящике старого комода на чердаке, которым они вообще-то пользуются крайне редко. И вот, когда они уже садились в такси, чтобы проследовать в аэропорт, по какой-то неизвестной ему самому причине он вдруг решил вернуться, подняться по лестнице на чердак и выкрутить там из патрона лампочку. Он выбросил ее в мусорное ведро на кухне. Когда же они вернулись то ли с Ибицы, то ли с Таиланда – точно не помню, – парень обнаружил, что в доме поорудовала группировка местных «трудных» подростков. Пропали все ценные вещи. Они перетрясли весь дом, комнату за комнатой, за исключением одного маленького, по виду заброшенного чердака. Его грабители пропустили, потому что там не горела лампочка. Я спросил приятеля, почему в этот раз он решил выкрутить лампочку. Ведь он ездит отдыхать четыре раза в год. Почему именно в этот раз?
   – Черт его знает, – ответил он мне.
   Захожу в «Лавленд» и попадаю в какой-то сумасшедший дом. Морти надрывается и орет на Нобби и двух работающих там пареньков. Продавцов он отчитывает за то, что они ленивые, ревет, что своей ленью поднимут мертвого из могилы, что он ни разу в жизни не видел, чтобы люди так старательно ленились, и что если они хотят получить затрещину, то это не проблема: пускай подходят и получают. Хотят ли они? Парнишки так напуганы, что боятся шелохнуться и отмалчиваются. Нобби же вот-вот разразится слезами. Ему тоже достается от Морти за невостребованные порноиздания, захламляющие помещение магазина. «Тебе следует играть с девчонками в парикмахерскую и накручивать бигуди, Нобби. Выгоняй этих никчемных придурков вон и начинай разбирать завалы. Сложи все ненужное в коробку и выбрось все на хер!!! И плевать мне, что сейчас субботний вечер. Хоть канун Рождества. Меня достало твое девчачье нытье каждый раз, когда я прихожу забрать бабки. Все понял, Нобби?» Вот примерно так.
   Морти проходит мимо и кивком призывает меня следовать за ним. Мы молча шагаем к его машине. У моего друга сейчас такое же критическое состояние, как и тогда, когда после инцидента с Фредди Херстом, взмахнув плащом, он упорхнул от меня по ступенькам, ведущим к набережной канала. Мы направляемся на север к Эдгар-роуд. Он пыхтит и тяжело дышит, матерится себе под нос и постоянно качает головой. Если попытаться заговорить с Морти, когда он в таком виде, то он или сожрет тебя живьем, или просто проигнорирует твою реплику. В конце концов он успокаивается и сам начинает разговор.
   – Ублюдок, который поставлял нам товары через Джима, не хочет нас знать в ближайшие месяцы. Говорит, что у нас нескромные запросы.
   – Кажется, мы нашли покупателя на таблетки. На всю партию целиком. И сможем выручить за них два с половиной миллиона.
   По-моему, его не впечатляет моя информация. Он просто пожимает плечами, как будто это совсем не его дело.
   – Джин сегодня весь день был на тропе войны, совершал безрассудные поступки и сводил людей с ума.
   – И кто, по его мнению, убрал Джима?
   – Никто ничего не знает. С восьми утра мы с Джином мотаемся по всему Лондону, и ни одна собака ничего путного не прогавкала. Но Джин твердо намерен дойти до конца. Он отправился повидаться с каким-то мужиком, разговор с которым может состояться только наедине. Велел мне отсидеться в «Лавленде». Теперь же он хочет видеть тебя. Даже не спрашивай почему. Я все равно не знаю. Я уже сказал ему, что ты не очень-то силен в разборках. Но он настаивает на встрече с тобой.
   – И где?
   – Увидишь, когда доберемся.
   Джина мы находим в общей комнате над забегаловкой в Килберне. Он сидит и потягивает виски прямо из бутылки. Пиджак висит на спинке стула. Из динамиков выводит ноты Элвис. Надеюсь, Джин не впал в меланхолию от того, что некто пристрелил его кореша. Комната обставлена в соответствии с пристрастиями богатого ирландского содержателя паба. Тут есть и бежевый кожаный диван, и религиозные атрибуты, а вдоль одной стены расположилась гигантская морозильная камера. Наверное, внизу гамбургеры расходятся «на ура».
   – Если вам, парни, что-то понадобится, я!… – кричит хозяин.
   Джин резко вскакивает.
   – Нет, все и так отлично. Мы в порядке. Я скоро к тебе спущусь.
   Макгуайр выставляет парня за его собственную дверь, аккуратно прикрывает ее, затем поворачивается и хватает меня за горло. Он швыряет меня в противоположную стену. Я выставляю руку вперед, пытаясь смягчить удар, но запястье беспомощно сгибается от удара. Раздается опасный треск, и тут же меня пронзает нестерпимая боль. Джин стремительно подбегает ко мне и со всего маху пинает ногой в живот. Перехватывает дыхание. Меня сейчас стошнит.
   – Черт, Джин, ты что, совсем охренел? – ошарашенно вскрикивает Морт. – Уймись, мать твою! Слышишь, Джин?
   – Заткнись, Морти! – цедит сквозь зубы Макгуайр, весь просто холодная ярость. – Через минуту все тебе объясню.
   Джин поднимает меня за ворот, шарахает головой о стену и без усилий волочит к морозильной камере. Хозяин повесил на нее дешевый замок во избежание мелких краж. Джин хватает его, дергает, и тот, щелкнув, поддается грубой силе. Он поднимает крышку и сует меня лицом в лед. Чувствую горький леденящий холод. Пытаюсь медленно отодвинуться от заледенелых торговых упаковок гамбургеров и пакетов фигурно нарезанной картошки. Джин прямо впихивает меня в лед. Сильный мороз обжигает лицо. Клубами поднимается зловещая дымка и струится через края морозильника. Джин вытягивает меня за волосы, вцепляется массивной ручищей мне в нижнюю челюсть и прибивает головой к стене, так что я едва достаю ногами до пола. Ствол пистолета со всего маху сталкивается с моим лбом и рассекает кожу в кровь.
   – Ну, давай выкладывай. Что мне нужно знать? А? Или, клянусь, придется засунуть тебя в этот ящик!
   Там места хватит. Я чувствую дыхание Макгуайра. Оно пахнет виски и табаком.
   – Не понимаю я, Джин. За что?
   – Попадешь туда живым или мертвым! Понял? – надрывается Макгуайр, побагровев, как соус чили, и раздувая ноздри.
   – Что ты от меня хочешь?
   – Я запихну тебя туда в любом случае, убийца хренов!
   – Джин, я никогда в жизни никого не убивал. Клянусь тебе. Здоровьем матери, – бессовестно вру я.
   – Лжешь, мать твою! – ревет Джин, выбивая из меня мозги о стену.
   – Джин, – встревает Морти. Тот поворачивает голову. – Он не убийца. У него даже пушки нет. Угомонись, дружище.
   – Он убил Джимми, – талдычит Джин и снова окунает меня головой в холодильник, вдавливая ее в коробку с котлетами по-киевски, соскребая моей щекой иней со стенок камеры. Я зажат так, что не могу даже говорить, только вижу, как на белый иней из носа течет алая кровь.
   – Не может быть, Джин, – мотает головой Морти. – Ты что-то путаешь, черт возьми. Отпусти его, а то сломаешь парню шею.
   – А может, я хочу сломать его вонючую шею. Убери от меня свои руки, Мортимер! – кричит Джин.
   Что это: безумная фантазия параноика, или же ему действительно что-то известно? Пронзающий холод обжигает щеку. Я даже забываю о ноющем запястье.
   – Джин, – Морти встает на защиту моей жизни, – отпусти его. Поговори с ним по-человечески.
   Одним движением Макгуайр вытягивает меня из морозильного ящика, задирает мне голову и швыряет через всю комнату. Пролетев над журнальным столиком, я приземляюсь на диван. Джин шагает ко мне. Сейчас он разорвет меня в клочья. Вот она – моя смерть. Но тут Морти – храни его Господь – прыгает между нами и преграждает ему путь.
   – Успокойся, Джин. Прошу тебя. Пожалуйста, – чуть ли не умоляет он. Я еще ни разу не слышал, чтобы Морт употреблял это слово.
   – Не смей говорить мне, чтобы я успокоился. Этот мелкий пакостник пришил Джимми.
   – Почему ты так решил, Джин? – Морти отчаянно пытается утихомирить нашего ирландского друга.
   – Ладно, уроды. Оставайтесь на месте и не двигайтесь. Сейчас я вам все расскажу.
   Неужели ты снесешь это, Морт? Он назвал тебя уродом. Если они схватятся врукопашную, я мог бы незаметно проскользнуть мимо них в дверь или сигануть из окна.
   Джин хватает стул, на котором висит его пиджак, лезет во внутренний карман, вынимает листок факса, разворачивает его и протягивает Морти.
   – Вот прочти. И лучше, мистер Мортимер, прочти его вслух.
   Морт пробегает глазами документ.
   – Черт подери! Где ты это взял, Джин?
   – Это не важно. Давай же, читай наконец. – Он тяжело дышит и испепеляет меня взглядом.
   Информация для старших чинов. Отдел по расследованию убийств. Жертва: Джеймс Лайонел Прайс. Ни при каких обстоятельствах информация не должна просочиться в прессу или дойти до младших чинов. Предварительная баллистическая экспертиза: орудие убийства не обнаружено; обнаружена одна гильза от пистолета, соответствующего оружию, из которого в 1994 году был застрелен Лоуренс Франсис Гоуэр по кличке Безумный Ларри Флинт, дело номер…
   – Теперь доходит, Морти?
   – Выходит, тот, кто убил Ларри, убил и Джимми?
   – Нет же. Их убили из одного пистолета, а этот ублюдок, – показывает на меня, – взял его у меня в среду ночью, а потом пошел и вышиб Джимми мозги.
   – Но как пушка оказалась у тебя? О, черт! Погоди-ка. – Морти трет рукой лоб.
   Похоже, у нас с ним совпадают мысли.
   – Я убил Ларри, – сознается Джин.
   – Что?! Зачем? – недоумевает Морт. Это известие и шокировало, и очень удивило его. Джин и Ларри были друзьями.
   – Он отбился от рук, начал насиловать ребят, ничего не мог с собой поделать. Он взял с меня обещание, что, если он перейдет грань дозволенного, я как порядочный человек помогу ему загладить вину. Что-то мы отвлеклись.
   – Ларри увлекался мальчиками? – не веря ушам, уточняет Морти.
   – А теперь отойди, Морти. Это не твой «базар».
   – Ты же клялся, что ни хрена не знаешь об убийстве Ларри, – из небытия вворачиваю я.
   – Не смей мне перечить, мокрушник драный! – ревет Джин.
   Морт оборачивается и, окинув меня суровым взглядом, грозит пальцем.
   – Зачем ты убил Джимми? Отвечай. И не пытайся острить.
   – Потому что он стучал полиции, Морт.
   – Не верю, – мотает головой мой чернокожий друг.
   – Чему? Тому, что я убил его, или тому, что он был стукачом?
   – Придется тебе придумать более удачную версию, лживый ублюдок, – снова заводится Джин.