Коннолли Джон. Все мертвые обретут покой

   Еще во времена моей службы в полиции этот наркотик высоко котировался в клубах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Обычно он предлагался в виде капсулы или таблеток. Исходный анестезирующий препарат нагревался, и после выпаривания воды оставались кристаллы кетамина. Те, кто употреблял этот наркотик, описывали свое состояние, как «плавание в озере кетамина», так как ощущение тела терялось и создавалось впечатление плавания в мягкой, но способной поддерживать тело среде. Среди других побочных эффектов отмечались галлюцинации, нарушение восприятия пространства и времени и ощущения освобождения от телесной оболочки.
   Медэксперт не указал, что кетамин может применяться в качестве химического фиксатора животных, поскольку оказывает парализующее действие и притупляет боль, причем рефлексы глотки и гортани полностью сохраняются. Именно с этой целью убийца ввел препарат тетушке Марии и Ти Джину Агуиллардам.
   В медицинском заключении указывалось, что обе жертвы находились в полном сознании, когда с них снимали кожу и анатомировали их.

Глава 34

   Покончив с чтением медицинского заключения, я облачился в тренировочный костюм, надел кроссовки и отправился на пробежку в парк на берегу Миссисипи. Набегал я мили четыре, а в это время выстроилась длинная очередь желающих прокатиться на колесном пароходике, чье пыхтение разносилось далеко по реке. Я взмок с головы до ног, и у меня разболелись колени. А ведь еще три года назад такая пробежка была для меня пустяком. Должно быть, старею. Скоро на дождь станут ныть суставы, а там и до инвалидной коляски недалеко.
   Рейчел Вулф прислала мене в гостиницу сообщение, что вылетает вечерним рейсом. Номер рейса и время прилета значились в конце послания. Я подумал о Джо Боунзе и решил, что мисс Вулф в пути до Нового Орлеана не помешает компания. И позвонил Эйнджелу и Луису.

* * *

   Во второй половине того же дня семья Агуиллард забрала тела тетушки Марии, Ти Джина и Флоренс. Похоронная контора Лафайета поместила гроб с телом тетушки Марии в отдельный катафалк. Во втором рядом стояли гробы Ти Джина и Флоренс.
   За катафалками на трех грузовичках-пикапах следовало семейство Агуиллард во главе со старшим сыном Рэймондом и небольшой группой друзей. Темнокожие мужчины и женщины сидели на мешковине среди деталей и инструментов. Я стоял и смотрел, как процессия свернула с шоссе и направилась по проселочной дороге к Рэймонду Агуилларду, минуя дом покойной. Легкий ветерок колыхал вокруг него ленту ограждения.
   Высокому, широкому в кости Рэймонду было под пятьдесят или около того. Начинающая полнеть фигура все еще сохраняла стать. Он был в темном хлопчатобумажном костюме и белой рубашке с узким черным галстуком. Глаза его покраснели от слез. Я видел Рэймонда мельком в ту ночь, когда были найдены тела. Этот мужественный человек старался поддержать и сплотить семью перед лицом постигшей их чудовищной утраты.
   Когда гробы заносили в дом, он заметил меня. Несколько человек с большим трудом несли тетушку Марию. Я стоял поодаль и был в толпе единственным белым. В сопровождении двух женщин постарше мимо прошла, вероятно, одна из дочерей покойной и бросила на меня холодный взгляд. Гробы занесли внутрь дома, обшитого тесом. Рэймонд поцеловал маленький нательный крестик и направился ко мне.
   — Я знаю, кто вы такой, — сказал он.
   Я подал руку, и он коротко и крепко пожал ее, помедлив всего мгновение.
   — Мне очень жаль, — искренне проговорил я. — Очень жаль, что все это случилось.
   — Знаю, — кивнул Рэймонд. Он медленно прошел по участку и за оградой остановился на обочине, задумчиво глядя на пустую дорогу. Над нами пролетела пара диких уток. Приближаясь к воде, они медленнее взмахивали крыльями. Рэймонд проводил их с завистью в глазах. Так человек, переживающий тяжелое горе, смотрит на тех, кого не затрагивает его трагедия.
   — Кое-кто из моих сестер считает, что вы привели за собой этого человека. Они думают, что вы не имеете права здесь находиться.
   — Вы тоже того же мнения?
   Рэймонд не ответил.
   — Она чувствовала его приближение, — помолчав, заговорил он. — Может быть, поэтому она и велела Флоренс идти на праздник. Ей хотелось держать ее подальше от него. Потому она и за вами послала. Она его чувствовала. И еще я думаю, она знала, кто он. В глубине души она это знала, — его голос звучал глухо от непролитых слез.
   Он бережно гладил крестик большим пальцем. Когда-то крест украшала резьба, и даже теперь по краям виднелись фрагменты завитков, но за долгие годы рука этого человека сделала крест гладким.
   — Я не виню вас за то, что случилось с моей матерью, сестрой и братом. Мама всегда поступала так, как считала правильным. Ей хотелось найти ту девушку и остановить того, кто ее убил. А Ти Джин... — Рэймонд печально улыбнулся. — Полицейские сказали, что его ударили сзади три или четыре раза и на руках остались синяки: он пытался бороться с тем человеком.
   Сын тетушки Марии закашлялся, а затем некоторое время тяжело дышал открытым ртом, откинув назад голову, как будто ему пришлось долго бежать, превозмогая боль.
   — Он отнял у вас жену и ребенка, — это было скорее утверждение, но я все равно на него ответил.
   — Да, он отнял у них жизнь. И у той, другой девушки, как считала и тетушка Мария.
   Он прижал пальцы правой руки к уголкам глаз и сморгнул выступившие слезы.
   — Да, знаю. Я видел ее.
   Мир вокруг замкнулся на Рэймонде Агуилларде, и для меня на время перестали существовать щебет и крики птиц, шелест листьев, плеск воды о берег. Я слышал только его голос и ничего больше.
   — Вы видели ту девушку?
   — Да, я же сказал. Три ночи назад рядом с топью на Хани-Айленд. Это было за ночь до смерти мамы. Видел я ее и не только тогда. Муж моей сестры ставил там капканы. Этот остров — природный заповедник, — он пожал плечами и продолжал. — Мистер Паркер, вы человек суеверный?
   — К тому идет, — ответил я. — По-вашему, она там, среди болота на Хани-Айленд?
   — Может быть, и там. Мама говорила, что не знает, где она точно, просто чувствует, что она там, где-то в окрестностях. Не знаю, как это у нее выходило, мистер Паркер. Я никогда не понимал этого ее дара. А потом под кипарисами я увидел фигуру, и лицо во тьме, как будто его чья-то рука закрыла. Мне сразу стало понятно, что это она и есть.
   Он опустил глаза и носком ботинка принялся выковыривать из земли камешек. Когда тот отлетел в траву, крошечные черные муравьишки засуетились у открывшегося входа в свое жилище.
   — Я слышал, что видели ее и другие. Рыбаки и те, кто приходил за самогоном, который они варят в своих сараях на болоте, — Рэймонд наблюдал, как муравьиный поток огибал его ногу, некоторые взбирались на рант туфли. Он медленно приподнял ногу, осторожно стряхнул муравьев и переступил на другое место.
   Как объяснил мне Рэймонд, площадь Хани-Айленд составляет семьдесят тысяч акров. Это второе по величине болото в Луизиане. В длину оно тянется на сорок миль, а в ширину — на восемь. Это болото — часть поймы реки Перл и служит границей штатов Луизиана и Миссисипи. Хани-Айленд сохранилось лучше, чем болотистые равнины Флориды: здесь запрещалось производить углубление дна, не разрешались заготовка древесины, мелиоративные работы и строительство запруд. По некоторым участкам болота невозможно было проплыть на лодке. Часть территории принадлежала штату, а остальное пространство находилось в ведении природоохранной службы. Идеальное место для тех, кто в полном смысле слова хотел бы спрятать концы в воду.
   Рэймонд объяснил мне, как добраться до нужного места и набросал схематичный план на обратной стороне пачки от «Мальборо».
   — Мистер Паркер, я знаю, что вы хороший человек и вам жаль, что все это произошло, но я буду благодарен вам, если вы больше сюда не придете, — он говорил тихо, но в голосе его чувствовалась сила. — И не ходите, пожалуйста, на похороны. Нашей семье и так надолго хватит переживаний.
   Потом он закурил оставшуюся сигарету, кивнул мне на прощание и пошел к дому, оставляя за собой легкий дымок.
   Я стоял и смотрел ему вслед. Седая женщина встретила его на веранде и обняла за талию. Он обхватил ее за плечи своей большой рукой и прижал к себе. Так они и вошли в дом. Сетчатая дверь тихо закрылась за ними. А я, поднимая пыль, уезжал все дальше от дома Агуиллардов, думая о Хани-Айленд и секретах, таящихся в его глубинах.
   А пока я был в дороге, болото готовилось открыть свои тайны. Не прошло и суток, как там обнаружили труп, но это не было тело женщины.

Глава 35

   В аэропорт Муазан-Филд я приехал рано и успел немного побродить по книжному магазину, старательно избегая стопки сочинений Энни Райс.
   Просидев в зале ожидания около часа, я, наконец, увидел в дверях Рейчел Вулф в темно-синих джинсах, белых кроссовках и спортивной красно-белой куртке. Рыжеватые волосы свободно падали на плечи, обрамляя лицо с едва заметным макияжем.
   Из багажа при ней была только коричневая сумочка через плечо, остальные ее вещи несли Эйнджел и Луис. Чуть смущенные, они вышагивали справа и слева от Рейчел: Луис — в кремовом двубортном костюме и белоснежной рубашке с открытым воротом, а Эйнджел — в джинсах, видавших виды кроссовках «Рибок» и зеленой рубашке, не знавшей утюга с тех пор, как много лет назад покинула стены фабрики.
   — Ну вот, все в сборе, — сказал я, когда они оказались передо мной.
   Эйнджел поднял руку с перевязанными бечевкой тремя стопками книг, кончики пальцев от напряжения уже начали багроветь.
   — Мы прихватили с собой половину нью-йоркской публичной библиотеки, — со стоном объявил он, — да еще бечевкой перевязанной. Я тысячу лет не видел, чтобы книги перевязывали бечевкой.
   Луис нес розовый зонтик и сумочку с косметикой. Он был похож на человека, старающегося делать вид, что не замечает, как собака оседлала его ногу.
   — Ни слова, — пригрозил он. — Ни слова.
   Двое носильщиков тащили два чемодана, две кожаные дорожные сумки и дорожный саквояж.
   — Машина у входа, — сообщил я, направляясь к выходу рядом с Рейчел. — Надеюсь, влезут все пожитки.
   — Они повсюду сопровождали меня в аэропорту, — шепнула Рейчел, — и очень мне помогли, — она хихикнула и оглянулась. В этот момент раздался грохот, налетевший на чемодан Эйнджел громко ругнулся.
   Мы сгрузили все вещи в моем отеле, хотя Луис предпочел бы «Фермонт». Там обычно останавливаются приезжающие в Новый Орлеан республиканцы, поэтому моего приятеля так туда и тянуло. Он был единственным известным мне черным геем-уголовником, который считал себя сторонником республиканцев.
   — В «Фермонте» останавливался Джеральд Форд, — заметил Луис, грустным взглядом окидывая маленький номер, который ему предстояло делить с Эйнджелом.
   — И что с того? — возразил я. — Пол Маккартни останавливался в отеле «Ришелье», но я же не настаиваю на том, чтобы там поселиться, — оставив дверь открытой, я отправился к себе принять душ.
   — Какой еще Пол? — догнал меня голос Луиса.

* * *

   Ужинали мы, вопреки желаниям Луиса, в гриль-баре ресторана «Виндзорский двор» на Гравье-стрит. После простоты и легкости ресторанчиков, где я ел до этого, мраморные полы и тяжелые австрийские драпировки действовали на меня угнетающе. Рейчел переоделась в черные брюки и надела поверх красной блузки черный пиджак. Наряд был ей к лицу, но сказывалась духота, и, пока мы ждали заказ, она поняла, что одета не по погоде.
   За ужином я рассказал им о Джо Боунзе и Фонтено. Ими предстояло заняться Эйнджелу, Луису и мне. Рейчел большую часть нашего разговора слушала молча и только несколько раз захотела прояснить, те или иные высказывания Вулрича и Морфи. Четким, ровным почерком она делала пометки в маленьком блокноте. В какой-то момент разговора ее рука коснулась моей и на несколько мгновений задержалась. Я почувствовал тепло ее кожи.
   Эйнджел задумчиво подергивал себя за верхнюю губу, размышляя над моими словами.
   — А этот Ремарр, должно быть, дурак порядочный, а что дурнее нашего типа, так это точно, — заключил он.
   — Потому что оставил отпечаток? — захотел уточнить я.
   Эйнджел кивнул.
   — Очень неосторожно, очень, — с досадой и обидой проговорил он с таким видом, словно его оскорбили в лучших чувствах.
   — Вас это, кажется, сильно беспокоит, — отметила Рейчел, от которой не укрылось настроение Эйнджела.
   Я посмотрел на нее и увидел на ее лице выражение слегка насмешливого любопытства, однако взгляд оставался немного рассеянным. Она размышляла о том, что услышала от меня, одновременно затрагивая тему, на которую Эйнджел обычно распространяться не любил. Я ждал, как ответит Эйнджел.
   — К таким вещам у меня профессиональный интерес, — он улыбнулся, освободил место на столе и положил руки.
   — Домушники, или, другими словами, взломщики, должны соблюдать определенные меры предосторожности, — пустился в объяснения Эйнджел. — Самое очевидное правило — не оставлять отпечатков. Об этом в первую очередь следует позаботиться ему или ей (в нашей профессии нет дискриминации). И что же, по-вашему, для этого нужно?
   — Перчатки, — Рейчел по-настоящему увлеклась и отказалась от других мыслей.
   — Точно! Никто не рискнет войти в дом без перчаток, даже последний дурак. Если действовать без них, останутся разные отпечатки: видимые и скрытые, а это все равно, что подпись и признание.
   Видимые отпечатки оставляют на поверхности руки грязные или испачканные кровью, а скрытые, или латентные, следы образуются естественными выделениями кожи. Видимые отпечатки фотографируются или снимаются на липкую ленту. А чтобы проявились скрытые отпечатки, их предварительно обрабатывают химическими реактивами, например парами йода или специальным раствором. Эффективны также электростатический и флюоресцентный методы. Кроме того, для выявления скрытых отпечатков на коже человека может применяться рентгеновское облучение.
   Значит, если прав Эйнджел, то профессионал Ремарр не стал бы рисковать и не пошел бы на дело без перчаток. Более того, он оставил не скрытый, а видимый отпечаток. Из этого следовало, что перчатки на нем были, однако что-то пошло не так.
   — Что, Берд, скрипишь мозгами? — самодовольно ухмыльнулся Эйнджел.
   — Давай, Шерлок Холмс, добивай нас своей проницательностью и эрудицией, — отшутился я.
   Эйнджел просто расцвел в улыбке.
   — Отпечаток можно получить и с внутренней стороны перчатки. Особенно четкие следы остаются на перчатках из резины и синтетики, потому что руки в них сильно потеют. Но не всем известно, что отпечатки оставляет и наружная сторона перчатки. Например, на кожаной перчатке есть морщинки, отверстия в коже, рубцы, разрывы. Проще говоря, нет двух одинаковых перчаток. Теперь вернемся к этому Ремарру. У нас именно отпечаток пальца, а не перчатки. Если предположить, что у него на плечах голова, а не тыква, тогда он был в перчатках, но умудрился оставить отпечаток. Вот вам загадка, — Эйнджел взмахнул руками, как фокусник, поражающий публику исчезновением зайца. — Я считаю, на Ремарре была одна пара перчаток, возможно, латексных. Он понадеялся, что дело будет плевое: или он собирался замочить обоих, или хотел их припугнуть, оставить в доме предупреждение. Но из твоих слов выходит, что сын старухи не позволил бы пугать мамашу, поэтому Ремарр, я думаю, настроился на убийство. Но, когда он прибыл, их уже убили или как раз убивали. Скорее всего, они были уже покойники. Если бы Ремарр нарвался на убийцу, тогда бы и ему не унести ноги.
   Итак, Ремарр приезжает, на нем перчатки. Тут ему попадается на глаза убитый парень, и его, возможно, бросает в пот. Он заходит в дом и там находит женщину. Бах! Еще одно потрясение, но он подходит поближе и наклоняется, а чтобы поддержать себя, хватается за кровать, а там кровь. Сначала он собирался протереть это место, но потом решил, что так будет еще заметнее, кроме того, он надеялся на перчатки. Но фокус в том, что одной пары латексных перчаток мало. Если носить их долго, они начинают пропускать отпечатки. При сильном потрясении руки потеют, и отпечатки проявляются быстрее. Ремарр мог перед этим есть, например, фрукты или макароны с острой приправой, а от этого кожа выделяет дополнительную влагу. Так что попал Ремарр в переделку. Он оставил след, сам не зная о том. Теперь полиция, федералы и такие серьезные ребята, как мы, — все хотят с ним поболтать кое о чем. Вот так! — он театрально поклонился.
   — Бесподобно! — Рейчел наградила Эйнджела аплодисментами. — Должно быть, вы прочитали много книг, — тон ее был полон иронии.
   — В Фонде Бернса могут радоваться, что их украденная собственность послужит благому делу, — заметил Луис.
   — Может быть, я интересовался этим в юности, — ответил Эйнджел, пропуская «шпильку» мимо ушей.
   — А что еще вы уяснили для себя в юности? — улыбнулась Рейчел.
   — Много всего, некоторые уроки дались очень тяжело, — с искренним чувством признался Эйнджел. — А лучше всего я запомнил главное правило: не надо себя ни к чему привязывать. Если у тебя нет того или сего, значит, никому не доказать, что ты это взял. А было искушение. Помню одну статуэтку: рыцарь на коне. Франция, семнадцатый век. Сделана из золота и украшена бриллиантами и рубинами. Вот такой высоты, — Эйнджел приподнял ладонь над столом дюймов на шесть. — Я не видел другой такой красивой штуки, — у него даже теперь глаза горели, как у ребенка.
   — Но я переборол себя и оставил ее, — Эйнджел откинулся на спинку стула. — Надо уметь расставаться. Если начинаешь о чем-либо жалеть, значит, ты к этому привязан.
   — Неужто, нет ничего, за что стоит держаться? — спросила Рейчел.
   — Есть кое-что стоящее, — Эйнджел бросил взгляд на Луиса, — но не из золота.
   — Очень романтично, — заметил я. Пивший воду Луис поперхнулся от смеха.
   В чашках перед нами стыли остатки кофе.
   — У вас есть что добавить? — спросил я у Рейчел, когда Эйнджел завершил свое выступление.
   Она просмотрела записи, морща лоб. От бокала с вином на грудь ей лег красный отсвет, будто это была рана.
   — Вы говорили о снимках с места преступления. Они у вас?
   Я кивнул.
   — Тогда я подожду высказываться, пока не увижу их. После вашего звонка у меня появились некоторые соображения, но сначала я хочу увидеть фотографии и еще поразмыслить. Но кое-что могу сказать и сейчас, — Рейчел пролистала второй блокнот до закладки: «...Я ждал ее, но это всегда было слабостью нашего рода, — прочитала она. — Наш грех не гордыня, а вожделение, страсть к роду людскому». — Она обернулась ко мне, но я узнал эти слова.
   — Это сказал вам по телефону тот человек, Странник.
   Я заметил, как придвинулись ближе Эйнджел и Луис.
   — Чтобы установить источник, богослову пришлось воспользоваться библиотекой архиепископа, — она помолчала, затем спросила:
   — За что был низвергнул с небес дьявол?
   — За гордыню, не задумываясь, ответил Эйнджел. — Я помню, как нам рассказывала об этом сестра Агнесса.
   — За гордыню, — в свою очередь подтвердил Луис. — А я помню, что так сказано у Мильтона, — он со значением посмотрел на Эйнджела.
   — Как бы то ни было, вы правы лишь частично, — подытожила Рейчел. — Гордыня считается грехом дьявола, начиная с Августина. Но раньше существовала иная точки зрения. До четвертого века Книга Еноха считалась частью Библейского канона, Священного Писания. Ее происхождение является предметом дискуссий. Она могла быть написана на иврите или арамейском, но суть в том, что она послужила основой для ряда понятий, присутствующих в Библии и сейчас. Судный день, возможно, берет основу в «Притчах Еноха». Там же впервые встречается описание огненного ада, где правит сатана. Для нас представляет интерес иной взгляд Еноха на грех дьявола, — она перевернула страницу в блокноте и продолжала читать: «И когда начали люди плодиться, и родились у них дочери, то случилось так, что увидели сыновья Бога тех женщин, и что красивы они, и стали брать себе в жены тех, кого выбирали...»
   — Это из Книги Бытия, — Рейчел подняла глаза от блокнота, — и заимствовано из того же источника — Книги Еноха. «Сыновья Бога» здесь — это ангелы, поддавшиеся вожделению, физическому влечению вопреки воле Господа. Дьявол, предводитель падших ангелов, был низвергнут в темный провал среди пустыни. А его сподвижников в наказание бросили в огонь. С ними отправилось и их потомство — «злые духи на земле». Мученик Юстин верил в то, что дети, рожденные от союза ангелов и земных женщин, ответственны за все зло на земле, и за убийство в том числе. Другими словами, грехом дьявола было вожделение. Жажда человеческого, земного, «слабость рода нашего», — Рейчел закрыла блокнот и улыбнулась скромно, но не без торжества.
   — Значит, этот тип считает себя дьяволом, — сделал свой вывод Эйнджел.
   — Либо потомком ангела, — прибавил Луис. — Все зависит от того, как на это посмотреть.
   — Неважно, кем он себя мнит, важно то, что Книгу Еноха не так-то просто достать. Ее просто так не пойдешь и не купишь, — подал голос и я. — Где он мог ее взять? Какие мысли на этот счет?
   Рейчел приоткрыла свой блокнот.
   — Самая последняя публикация на этот счет, которую мне удалось разыскать, датируется 1983 годом, издание нью-йоркское. Это «Псевдоапокрифы Ветхого Завета: Енох». Подготовлена к печати работа была неким Исааком. Здесь информации вполне достаточно. Имеется и более ранний перевод, из Оксфорда, опубликован он был в 1913 году Р.Х. Чарльзом.
   Я отметил для себя названия и имена.
   — Думаю, Морфи или Вулрич смогут навести справки в Новоорлеанском университете, не интересовался ли кто-либо из местных жителей неясными моментами богословских сочинений. Вулрич мог бы проделать то же и в других университетах. Это уже неплохо для начала.
   Мы расплатились и вышли из ресторана. Эйнджел с Луисом решили приобщиться к ночной жизни, а мы с Рейчел отправились в гостиницу. Некоторое время никто из нас не нарушал молчания, но мы оба сознавали, что постепенно стали друг другу ближе, чем коллеги, чем приятели.
   — У меня такое ощущение, что мне лучше не спрашивать, чем эта пара зарабатывает на жизнь, — сказала Рейчел, когда мы остановились на перекрестке.
   — Пожалуй, что так. Лучше всего считать их вольными стрелками и этим ограничиться.
   — Я вижу, их преданность вам, — улыбнулась Рейчел. — Это не вполне обычно, и мне непонятно, в чем здесь соль.
   — В прошлом я кое-что сделал для них, но долг, если он и был, давным-давно оплачен, и я теперь обязан им гораздо большим.
   — Но они здесь и помогают, когда их просят об этом.
   — Думаю, что дело здесь не во мне. Они просто занимаются тем, что им нравится. Их влечет ощущение приключения, опасности. Эти двое по-своему опасны. Мне кажется, именно поэтому они сюда и приехали: они чуют опасность и хотят стать ее частью.
   — Возможно, и они видят в вас нечто подобное.
   — Не знаю. Но может быть, так и есть.
   Мы пересекли двор, задержавшись только, чтобы погладить собак. Ее номер находился через три двери от моего. Между нашими номерами помещались комнаты Луиса, Эйнджела и еще один пустой номер. Она открыла дверь и остановилась на пороге. Я чувствовал прохладу и слышал шум включенного на полную мощность кондиционера.
   — Я не совсем уверен, почему здесь вы, — у меня вдруг в горле пересохло, и я сомневался в душе, хочется ли мне услышать ответ.
   — Не сказала бы, что и я в этом уверена полностью, — с этими словами она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в губы ласково и нежно. А потом дверь за ней закрылась.

* * *

   У себя в комнате я достал из сумки книгу сочинений сэра Уолтера Рэли и прошелся до бара «Наполеон Хаус», где и уселся под портретом Маленького капрала. Мне никак не хотелось ложиться спать, сознавая, как близко от меня Рейчел Вулф. Меня волновал ее поцелуй, а также мысль о том, что может за этим последовать.
   Почти до самого конца наша близость с Сьюзен была необыкновенно полной. Лишь когда склонность к пьянству стала брать верх надо мной, наша интимная жизнь постепенно лишилась глубины. Мы уже не предавались любви целиком. Все происходило как-то поверхностно, мы ласкали друг друга с оглядкой, будто ожидая, что раздоры проявятся и здесь, что они заставят каждого из нас искать убежище в скорлупе своего "я".
   Но я любил ее. Любил до самого конца, и теперь еще продолжал любить. Когда Странник отобрал ее у меня, он оборвал физические и эмоциональные связи между нами. Но я продолжал ощущать, как пульсируют их остатки у самых границ моих чувств.
   Может быть, это характерно для всех потерявших тех, кого они любили сильно и глубоко. Новая встреча, любовная близость превращаются для них в восстановление, строительство не только новых отношений, но и самого себя. Но я чувствовал, что меня преследуют жена и дочь. Я ощущал их не только как опустошенность или утрату, нет, они присутствовали в моей жизни.
   И погружаясь в сон, и на грани пробуждения я ловил их у пределов сознания. Иногда я пытался себя убедить, что их порождает мое чувство вины, что они результат потери психического равновесия.