Страница:
— Вы... Бердман? — неуверенно спросил молодой голос.
— Да, черт возьми!
— Извините, сэр, вы звонили до этого?
Я ответил, что это моя третья попытка, а сам чувствовал, как в голосе моем растет напряжение.
— Я ходил за обедом. У меня для вас сообщение от агента ФБР.
Он выговорил эти три буквы с некоторым трепетом в голосе, а меня начинала душить дурнота.
— Послание от агента Вулрича, мистер Бердман. Он просил передать, что он вместе с мисс Вулф отправился в поездку, но вы знаете, где их можно найти. Еще он сказал, чтобы вы никому больше не зазывали этого места, потому что ему не хочется, чтобы посторонние помешали вам троим и испортили впечатление. Он особенно просил подчеркнуть этот момент, сэр.
Я закрыл глаза, и голос портье стал далеким-далеким.
— Вот такое послание для вас, сэр. Я все сделал правильно?
— Думаю, у него где-то в этом районе есть убежище, — предположил Дюпре. — Если вы правы и ему было необходимо находится неподалеку от Байрона, да и Агуиллардов тоже, тогда зона поисков простирается от Кроу-Спрингс на севере до Байю-Соррель на юге. Если он захватил вашу знакомую, это немного его задержало: у него ушло время, чтобы обзвонить мотели, если допустить, что ему не сразу удалось ее отыскать. Потом потребовалось время, чтобы ее забрать. Он не захочет долго оставаться на шоссе, поэтому ему надо где-то затаиться в укромном месте, например в мотеле, а если недалеко его убежище, то он отправится туда.
— Мы подняли на ноги местную полицию и полицию штата, — Дюпре постучал ручкой по карте. — Теперь остается ждать и думать.
Я напряженно размышлял над словами из послания Вулрича, о том, что буду знать, где их найти. Пока мне ничего не приходило в голову. Но Вулрич был уверен, что я догадаюсь.
— Никак не могу вычислить нужное место, — признался я. — Самые очевидные из них — дом Агуиллардов и его квартира в Алжире. Но там уже искали, и едва ли он туда направится.
Я обхватил голову руками. Страх за Рейчел не давал сосредоточиться. Мне необходимо было взять себя в руки и собраться с мыслями. Я захватил пиджак и двинулся к выходу. В дверях меня едва не сбил с ног помощник шерифа. Он протянул мне два листа бумаги.
Это пришел факс из Нью-Йорка от агента Росса: копия данных наблюдений, касающихся Стивена Бартона, и некоторая информация о его мачехе. Большинство имен повторялось на протяжении недель. Одно, обведенное красным фломастером, встречалось дважды: Вулрич. В конце страницы Росс дописал два слова: «Извини меня».
Они способны чуять друг друга.
— Мне нужно побыть одному и подумать, — сказал я. — Я позвоню.
Дюпре хотел возразить, но промолчал. Моя машина стояла на площадке для транспорта полиции. Я сел в нее, опустил окна и развернул карту штата Луизиана. Мой палец медленно двигался от одного названия к другому: Арнодвилл, Гран-Коту, Каренкро, Бруссар, Мильтон, Катахоула, Коту-Холмс, Сент-Мартин. Я завел мотор и поехал из города.
Последнее название, казалось, было мне знакомо раньше, но я не мог вспомнить, в связи с чем. К этому моменту я уже находился в таком состоянии, что в каждом названии мне мерещилось скрытое значение, но в итоге получалась полная бессмыслица. То же самое происходит, если долго твердить свое имя: оно как бы постепенно отдаляется, становится чужим, и возникают сомнения, а на самом ли деле меня так зовут.
Но, так или иначе, Сент-Мартин упрямо всплывал в памяти. Помнилось что-то о больнице. Потом меня осенило: медицинская сестра. Да, сестра: Джуди Ньюболт. Чокнутая Джуди. Я вспомнил наш разговор с Вулричем после моего приезда в Новый Орлеан впервые после смерти Сьюзен и Дженни. Чокнутая Джуди.
Что он сказал тогда? «Она заявила, что я убил ее в прошлой жизни». Было ли так все на самом деле, или Вулрич уже тогда затеял со мной игру?
Чем больше я размышлял, тем прочнее становилась моя уверенность, что я на правильном пути. Он рассказывал мне, что после их разрыва Джуди Ньюболт подписала годичный контракт и отправилась в Ла-Джоллу. Однако теперь у меня возникли серьезные сомнения, добралась ли она до Ла-Джоллы. Да и был ли этот контакт?
В телефонном справочнике текущего года Джуди Ньюболт не оказалось. Я отыскал ее в старом справочнике, имевшемся на заправочной станции. С тех пор ее телефон был отключен. Я подумал, что смогу найти следы медсестры в Сент-Мартине. После этого я позвонил Хакстеттеру, сообщил ему адрес Джуди и попросил позвонить через час Дюпре, если от меня не будет известий. Он согласился, но без особой охоты.
Я ехал и думал о Дэвиде Фонтено и звонке Вулрича, выманившем его на Хани-Айленд. Он не мог не поехать: ему обещали сообщить о сестре. Откуда ему было знать в минуту смерти, что он находится так близко от места, где она покоилась. А может быть, он знал, чувствовал...
Я подумал о том, что навлек смерть на Морфи и Эйнджи; в голове моей эхом прозвучал голос тетушки Марии, когда он пришел за ней, и вспомнился Ремарр: как горело его освежеванное тело в лучах заходящего солнца. И еще я понял, почему в газете появились подробности убийств. Таким образом Вулрич представлял дело рук своих широкой аудитории. Это был своего рода современный вариант публичного анатомирования.
И опять вспомнилась Лиза: невысокого роста, плотной комплекции темноглазая девушка. Тяжело переживая разрыв родителей, она попыталась найти утешение среди какой-то необычной христианской секты в Мексике, но все же в итоге вернулась к отцу. Что такого могла она увидеть, чтобы вынудить Вулрича убить ее? Может быть, заметила, как отец моет в ванной испачканные в крови руки? Или увидела в стеклянной колбе останки Лютис Фонтено или другой несчастной?
Либо он убил ее потом, потому что удовольствие, которое он получил, избавляясь от нее, терзая плоть от плоти своей, позволяло ему максимально приблизиться к ощущению собственного анатомирования. Он как бы обратил нож против себя и нашел, наконец, в себе бездну красной тьмы.
Глава 50
— Да, черт возьми!
— Извините, сэр, вы звонили до этого?
Я ответил, что это моя третья попытка, а сам чувствовал, как в голосе моем растет напряжение.
— Я ходил за обедом. У меня для вас сообщение от агента ФБР.
Он выговорил эти три буквы с некоторым трепетом в голосе, а меня начинала душить дурнота.
— Послание от агента Вулрича, мистер Бердман. Он просил передать, что он вместе с мисс Вулф отправился в поездку, но вы знаете, где их можно найти. Еще он сказал, чтобы вы никому больше не зазывали этого места, потому что ему не хочется, чтобы посторонние помешали вам троим и испортили впечатление. Он особенно просил подчеркнуть этот момент, сэр.
Я закрыл глаза, и голос портье стал далеким-далеким.
— Вот такое послание для вас, сэр. Я все сделал правильно?
* * *
Туисан, Дюпре и я расстелили карту на столе Дюпре. Красным фломастером он очертил круг вокруг района Кроули-Рама. В центре круга находился Лафайет и два города по диаметру.— Думаю, у него где-то в этом районе есть убежище, — предположил Дюпре. — Если вы правы и ему было необходимо находится неподалеку от Байрона, да и Агуиллардов тоже, тогда зона поисков простирается от Кроу-Спрингс на севере до Байю-Соррель на юге. Если он захватил вашу знакомую, это немного его задержало: у него ушло время, чтобы обзвонить мотели, если допустить, что ему не сразу удалось ее отыскать. Потом потребовалось время, чтобы ее забрать. Он не захочет долго оставаться на шоссе, поэтому ему надо где-то затаиться в укромном месте, например в мотеле, а если недалеко его убежище, то он отправится туда.
— Мы подняли на ноги местную полицию и полицию штата, — Дюпре постучал ручкой по карте. — Теперь остается ждать и думать.
Я напряженно размышлял над словами из послания Вулрича, о том, что буду знать, где их найти. Пока мне ничего не приходило в голову. Но Вулрич был уверен, что я догадаюсь.
— Никак не могу вычислить нужное место, — признался я. — Самые очевидные из них — дом Агуиллардов и его квартира в Алжире. Но там уже искали, и едва ли он туда направится.
Я обхватил голову руками. Страх за Рейчел не давал сосредоточиться. Мне необходимо было взять себя в руки и собраться с мыслями. Я захватил пиджак и двинулся к выходу. В дверях меня едва не сбил с ног помощник шерифа. Он протянул мне два листа бумаги.
Это пришел факс из Нью-Йорка от агента Росса: копия данных наблюдений, касающихся Стивена Бартона, и некоторая информация о его мачехе. Большинство имен повторялось на протяжении недель. Одно, обведенное красным фломастером, встречалось дважды: Вулрич. В конце страницы Росс дописал два слова: «Извини меня».
Они способны чуять друг друга.
— Мне нужно побыть одному и подумать, — сказал я. — Я позвоню.
Дюпре хотел возразить, но промолчал. Моя машина стояла на площадке для транспорта полиции. Я сел в нее, опустил окна и развернул карту штата Луизиана. Мой палец медленно двигался от одного названия к другому: Арнодвилл, Гран-Коту, Каренкро, Бруссар, Мильтон, Катахоула, Коту-Холмс, Сент-Мартин. Я завел мотор и поехал из города.
Последнее название, казалось, было мне знакомо раньше, но я не мог вспомнить, в связи с чем. К этому моменту я уже находился в таком состоянии, что в каждом названии мне мерещилось скрытое значение, но в итоге получалась полная бессмыслица. То же самое происходит, если долго твердить свое имя: оно как бы постепенно отдаляется, становится чужим, и возникают сомнения, а на самом ли деле меня так зовут.
Но, так или иначе, Сент-Мартин упрямо всплывал в памяти. Помнилось что-то о больнице. Потом меня осенило: медицинская сестра. Да, сестра: Джуди Ньюболт. Чокнутая Джуди. Я вспомнил наш разговор с Вулричем после моего приезда в Новый Орлеан впервые после смерти Сьюзен и Дженни. Чокнутая Джуди.
Что он сказал тогда? «Она заявила, что я убил ее в прошлой жизни». Было ли так все на самом деле, или Вулрич уже тогда затеял со мной игру?
Чем больше я размышлял, тем прочнее становилась моя уверенность, что я на правильном пути. Он рассказывал мне, что после их разрыва Джуди Ньюболт подписала годичный контракт и отправилась в Ла-Джоллу. Однако теперь у меня возникли серьезные сомнения, добралась ли она до Ла-Джоллы. Да и был ли этот контакт?
В телефонном справочнике текущего года Джуди Ньюболт не оказалось. Я отыскал ее в старом справочнике, имевшемся на заправочной станции. С тех пор ее телефон был отключен. Я подумал, что смогу найти следы медсестры в Сент-Мартине. После этого я позвонил Хакстеттеру, сообщил ему адрес Джуди и попросил позвонить через час Дюпре, если от меня не будет известий. Он согласился, но без особой охоты.
Я ехал и думал о Дэвиде Фонтено и звонке Вулрича, выманившем его на Хани-Айленд. Он не мог не поехать: ему обещали сообщить о сестре. Откуда ему было знать в минуту смерти, что он находится так близко от места, где она покоилась. А может быть, он знал, чувствовал...
Я подумал о том, что навлек смерть на Морфи и Эйнджи; в голове моей эхом прозвучал голос тетушки Марии, когда он пришел за ней, и вспомнился Ремарр: как горело его освежеванное тело в лучах заходящего солнца. И еще я понял, почему в газете появились подробности убийств. Таким образом Вулрич представлял дело рук своих широкой аудитории. Это был своего рода современный вариант публичного анатомирования.
И опять вспомнилась Лиза: невысокого роста, плотной комплекции темноглазая девушка. Тяжело переживая разрыв родителей, она попыталась найти утешение среди какой-то необычной христианской секты в Мексике, но все же в итоге вернулась к отцу. Что такого могла она увидеть, чтобы вынудить Вулрича убить ее? Может быть, заметила, как отец моет в ванной испачканные в крови руки? Или увидела в стеклянной колбе останки Лютис Фонтено или другой несчастной?
Либо он убил ее потом, потому что удовольствие, которое он получил, избавляясь от нее, терзая плоть от плоти своей, позволяло ему максимально приблизиться к ощущению собственного анатомирования. Он как бы обратил нож против себя и нашел, наконец, в себе бездну красной тьмы.
Глава 50
Я возвращался по асфальтированному шоссе в Сент-Мартин. За окном машины ухоженные газоны чередовались с густыми посадками кипарисов. Остался позади плакат движения против абортов: «Господь за жизнь» и смахивающее на сарай здание ночного клуба. Я остановился на чистенькой городской площади у кафе «Тибоду» и спросил, как проехать по нужному мне адресу. Как выяснилось, горожане знали медсестру и то, что она уехала на год или больше в Ла-Джоллу, а за домом присматривает ее друг.
Перкинс-стрит начиналась почти напротив входа в парк «Эвангелина». Улица заканчивалась Т-образным перекрестком, и дорога уходила вправо, теряясь среди сельского пейзажа с редкой россыпью домов. На этом отрезке улицы и находился дом Джуди Ньюболт. Несмотря на свои два этажа, дом выглядел до странного низким и маленьким. По сторонам решетчатой входной двери было по окну и еще три маленьких — на втором этаже. С восточной стороны крыша резко шла под уклон, отнимая у дома один этаж. Деревянная облицовка сияла снежной белизной, а на крыше выделялись новые листы шифера. За домом чувствовался уход, а вот двор пребывал в запустении: повсюду буйно росла трава, и древесная поросль все настойчивее вторгалась в пределы участка.
Я остановил машину на некотором расстоянии от дома, зашел со стороны лесного массива и остановился у его кромки. Солнце миновало зенит и клонилось к закату, окрашивая красным цветом крышу и стены. Дверь черного хода оказалась запертой, оставляя единственную возможность проникнуть внутрь через дверь с фасада.
Я двинулся вперед, ощущая невиданное ранее напряжение, обострившее до предела все чувства, а натянутые нервы, казалось, звенят, как струны. Звуки, запахи и цвета настораживали и раздражали своей яркостью и резкостью. Было ощущение, что я способен воспринимать все оттенки звуков, доносившиеся до меня от деревьев вокруг. Отзываясь слишком поспешно на сигналы мозга, пистолет рывками двигался в моей руке. Я ощущал спусковой крючок подушечкой пальца и каждым изгибом сжимавшей оружие ладони. Кровь стучала в висках с такой силой, как будто великан колотил по дубовой двери своей могучей рукой. Сухие листья и сучья трещали под ногами, как в огне огромного костра.
Окна внизу, наверху, а также внутреннюю дверь закрывали плотные шторы. Сквозь просвет в дверной занавеси просвечивала черная ткань, исключая возможность заглянуть внутрь через трещины. Прячась за стеной дома, я толкнул дверь ногой, и ржавые петли отозвались резким скрипом. В верхней части дверного проема я заметил паучью сеть. Она колыхалась от дуновения ветерка, и в ней дрожали высохшие и побуревшие остовы насекомых, ставших жертвами паука.
Я повернул ручку основной двери — она легко открылась. Я распахнул ее во всю ширь, и передо мной предстало слабо освещенная внутренность дома. Мне был виден край дивана, половина окна, выходившего на противоположную сторону, а справа начинался коридор. Мой глубокий вздох отозвался в голове судорожным дыханием раненого животного. Я быстро переместился вправо, решетчатая дверь за моей спиной закрылась.
Теперь я мог видеть все центральное помещение целиком. Дом снаружи производил обманчивое впечатление. Не знаю, кто занимался проектированием интерьера, сама ли Джуди Ньюболт или кто другой, но в результате перекрытия между этажами были полностью сняты, и пространство комнаты простиралось до самой крыши, где два полуослепших от грязи окна загораживали спускавшиеся вниз черные занавески, и только хилые лучики света достигали голого пола. Основными источниками света служили две тускло горевшие напольные лампы у противоположных стен.
По обе стороны от длинного, обращенного к двери дивана с обивкой в красно-золотистых молниях стояло по креслу такой же расцветки, а между ними — низенький столик. Пространство под одним из окон занимал шкафчик с телевизором. За диваном виднелся обеденный стол с шестью стульями, а еще дальше — камин. Стены украшали образцы индийского искусства и две картины с мистическими мотивами. На них были изображены женщины в развевающихся белых одеждах, стоящие на горной вершине или на морском берегу. Слабый свет не позволял точнее рассмотреть детали.
С восточной стороны помещения находилась галерея, куда вела лестница в один пролет, слева от меня. Галерея выполняла роль спальни: там стояла кровать из сосны и шкаф из того же материала.
Нагая Рейчел, подвешенная за лодыжки, висела на веревке, привязанной к перилам галереи. Волосы не доставали до пола двух футов, а оставленные свободными руки свисали еще ниже. Глаза и рот Рейчел были широко раскрыты, но ничто не указывало на то, что она видела меня. Маленький кусочек бактерицидного лейкопластыря на ее левой руке удерживал иглу, соединенную пластиковой трубкой с капельницей, висевшей на металлической раме, откуда кетамин медленно поступал в организм Рейчел. На полу под ней лежал большой кусок целлофановой пленки.
Пространство под галереей служило кухней. В полутьме виднелись сосновые шкафчики, высокий холодильник и рядом с мойкой — микроволновая печь. У стола в углу стояли три табурета. На стене напротив галереи висел гобелен с тем же рисунком, что и обивка дивана и кресел. На всем лежал тонкий налет пыли.
Я осмотрел коридор у себя за спиной. Он вел во вторую спальню, пустую, если не считать ничем не застеленного матраца и спального мешка цвета хаки на нем. Рядом с постелью в раскрытом вещевом мешке того же цвета я увидел джинсы, кремовые брюки и несколько мужских рубашек. Эта комната под покатой крышей занимала по ширине половину дома, из чего следовало, что за стеной находилось помещение равной величины.
Не упуская из виду Рейчел, я двинулся обратно в основную комнату. Пока Вулрич не показывался, но он мог стоять, скрытый темнотой, в дальнем конце коридора. Рейчел не могла мне помочь, подсказать, где Вулрич. Я медленно продвигался вдоль стены с гобеленом, направляясь к дальней стене дома. На полпути я заметил движение позади Рейчел и тут же вскинул пистолет, готовый выстрелить в любой момент.
— Опусти пистолет, Берд, или она умрет немедленно, — он ждал в темноте, скрытый ее телом. Теперь он приблизился, но все же тело Рейчел почти полностью загораживало его от меня. Мне были видны края его коричневых брюк, рукав белой рубашки и частично голова. Попытайся я стрелять — неминуемо попал бы в Рейчел.
— Берд, мой пистолет у ее поясницы. Мне не хотелось бы портить пулей такое прекрасное тело, так что лучше опусти ствол.
Я наклонился и без стука положил оружие на пол.
— А теперь, отшвырни его ногой.
Я толкнул пистолет и проследил за тем, как он заскользил, вертясь по полу, и остановился у ближайшего кресла.
После этого Вулрич вышел из тени. Но передо мной стоял не тот человек, которого я знал. Казалось, с разоблачением его истинной природы произошла метаморфоза: черты его лица еще больше заострились, и глаза от темных теней под ними казались пустыми глазницами черепа. Но сами глаза сверкали из глубины, как две черные жемчужины. Привыкнув к полутьме, я смог разглядеть, что радужная оболочка почти полностью исчезла из его глаз, а темные, предельно расширенные зрачки, казалось, с жадностью высасывали из комнаты и без того скудный свет.
— Но почему им оказался ты? — скорее себе, чем ему, сказал я. — Ты же был моим другом.
Он усмехнулся: мрачная улыбка холодной тенью прошлась по его лицу.
— Как же ты нашел ее, Берд? — с тихим недоумением спросил он. — Как ты отыскал Лизу? Я отдал тебе Лютис Фонтено, но Лизу-то как тебе удалось найти?
— А может, она нашла меня, — ответил я.
— Но это теперь не имеет значения, — тихо проговорил он. — У меня нет времени с этим разбираться. Меня ждет новая песня.
Теперь он весь вышел на свет. В одной руке у него был пистолет, похожий на модифицированную модель пневматического пистолета, но с широким стволом, а в другой — скальпель. Из-за ремня выглядывал «ЗИГ». Я отметил про себя, что на отворотах брюк так и осталась засохшая грязь.
— Почему ты убил ее?
Вулрич повертел скальпель в руке.
— Убил, потому что захотел и смог.
В комнате стало темнее, так как облако закрыло солнце и сочившийся сквозь слуховые окна свет почти угас. Я едва заметно двигался, перемещая вес и косясь на пистолет у ножки стула. Видимо, думая о Рейчел и кетамине, я поторопился, потому что Вулрич заметил мой маневр.
— Не делай этого, Берд, — он плавным движением поднял свой пистолет. — Тебе недолго осталось ждать. Не торопи события.
Комната снова осветилась, но очень незначительно: солнце стремительно садилось, и тьма уже была не за горами.
— Конец должен был быть именно таким, Берд: ты и я в комнате, как эта. Я с самого начала запланировал все это. Ты должен был умереть таким образом. Возможно, здесь или позднее в каком-либо другом месте, — он снова усмехнулся. — Меня собирались повысить в должности. Снова пришлось бы переезжать. Но в конечном итоге все пришло бы к такому концу.
Он придвинулся на шаг, не опуская пистолет.
— Ты маленький, ничтожный человек, Берд. Ты представить себе не можешь, скольких ничтожных людишек я убил. Шваль со стоянок трейлеров в заштатных городишках отсюда до самого Детройта, смазливых сучек, которым бы только смотреть на Опру [7] да трахаться, как собакам. А еще были наркоманы, пьяницы. Берд, разве не испытывал ты ненависти и отвращение к таким людям, ничего не стоящим, ни на что не годным, от которых никогда не дождаться никакой пользы? А тебе не приходило в голову, что и ты можешь относиться к их числу? Я показал им, Берд, их ничтожество. Дал увидеть, как мало они значат. Я показал и твоим жене и дочери, как ничтожно мала их значимость.
— А, что Байрон? — спросил я. — Он тоже относился к ничтожным людям, или ты его сделал таким? — я старался его разговорить и немного отвлечь, чтобы попытаться дотянуться до пистолета: как только он умолкнет, он убьет нас с Рейчел. Но, кроме того, мне хотелось знать ответ, как будто всему этому можно было найти объяснение.
— А-а, Байрон, — скривил губы в усмешке Вулрич. — Мне требовалось выиграть время. После того как я вскрыл труп женщины в больнице, все готовы были думать о нем самое худшее, и он сбежал, сбежал в Батон-Руж. На нем я испытывал кетамин. А потом стал давать его ему постоянно. Однажды он попробовал сбежать, но я его разыскал... В конце концов я отыскал их всех.
— Ты предупредил его о приходе федералов, верно? Ты пожертвовал своими людьми, чтобы устроить погоню и добиться того, чтобы он погиб и не смог выдать тебя. А Аделейд Модин предупредил тоже ты, когда разнюхал, кто она такая? Ты сказал ей, что я иду по ее следу? Ты заставил ее бежать?
Вместо ответа Вулрич провел обратной стороной скальпеля по руке Рейчел.
— Ты никогда не задумывался, как много крови способна удерживать кожа. А она такая тонкая, — он перевернул скальпель и провел острием по телу Рейчел поперек лопаток от правого плеча до пространства между грудями. Она не пошевелилась. Глаза остались широко раскрытыми, но в них что-то блеснуло: из уголка левого глаза выкатилась слезинка и затерялась в массе волос. Полилась кровь. Стекая по шее, она скапливалась на подбородке и затем красными полосками расчерчивала лицо.
— Послушай, Берд, — сказал он. — Думаю, кровь уходит ей в голову... А потом я заманил тебя. Получается замкнутый круг, и тебе следует оценить это, Берд. После твоей смерти все узнают обо мне. Затем я исчезну, и меня никто не сможет найти, Берд. Я знаю все ходы и выходы, а потом я все начну сначала.
Он криво усмехнулся:
— Что-то не заметно в тебе признательности, Берд. В конечном итоге я принес тебе дар, убив твою семью. Если бы они остались живы, они бы бросили тебя, и ты бы спился. В определенном смысле я сохранил единство семьи. Я выбрал их ради тебя. Ты помог мне в Нью-Йорке, отнесся ко мне по-дружески, ты хвастался ими передо мной, и я их забрал.
— Марсий, — выдохнул я.
— Она умная дама, Берд, — Вулрич бросил взгляд на Рейчел. — Как раз по твоему вкусу, как и Сьюзен. Но скоро она станет еще одной твоей погибшей возлюбленной, только на этот раз тебе не придется долго горевать.
Он водил лезвием скальпеля по руке Рейчел, оставляя тонкие порезы. Думаю, он делал это не вполне осознанно. Его отвлекало предвкушение дальнейших действий.
— Я не верю в другой мир, в другую жизнь, Берд. Все это пустой обман. Это ад, Берд, и мы все в этом аду. Вся боль, все обиды, все горе и страдания, какие только можно вообразить, существуют здесь. Это культура смерти, единственная религия, достойная почитания. Мир — мой алтарь, Берд. Но думаю, что тебе это не дано понять. В конечном счете, человек осознает по-настоящему реальность смерти и смертной муки в момент смерти собственной. В этом недостаток моей работы, но это прибавляет ей человеческого. Считай это моим своеобразием, — он повернул скальпель, и на лезвии кровь Рейчел смешалась с кровавым светом умирающего дня. — Она была во всем права, Берд. Теперь твой черед учиться. Скоро ты получишь урок, и сам станешь уроком смерти.
Я собираюсь снова воссоздать сюжет Пиеты. Но на этот раз я использую тебя и твою подругу. Представь себе только: самый известный образ горя и смерти в мировой истории, потенциальный символ самопожертвования во имя великого блага человечества, символ надежды и воскресения, — и ты станешь частью всего этого. С той лишь разницей, что мы воссоздадим антивоскрешение: обличим плотью тьму.
Он двинулся вперед, глаза его горели жутким огнем:
— Ты не восстанешь из мертвых, Берд. И грехи, за которые ты умираешь, это грехи твои собственные.
Выстрел прозвучал, когда я двигался вправо к пистолету. Я почувствовал резкую жалящую боль в левом боку, когда в него вонзился шприц в алюминиевой капсуле, и тут же гулко застучали по деревянному полу приближающиеся шаги Вулрича. Я ухватился левой рукой за капсулу и с трудом выдернул из тела иглу. Доза оказалась чудовищной, и ее действие не замедлило сказаться. Я почувствовал это по тому, какого усилия стоило мне взять пистолет, но я стиснул рукоятку и попытался взять на прицел Вулрича. Он выключил свет.
Вулрич находился в этот момент в центре комнаты и не мог прикрываться Рейчел. Он переместился вправо: я заметил темную фигуру на фоне окна и выстрелил дважды. Последовал стон и вслед за ним звон разбитого стекла. В комнату проникла тонкая ниточка света.
Пятясь, я оказался во втором коридоре. Я пытался разглядеть Вулрича, но он словно растворился во тьме. Второй шприц воткнулся в стену рядом со мной, и мне пришлось отклониться влево. Руки и ноги налились свинцом и отказывались слушаться. Тяжесть наваливалась на грудь, и я чувствовал, что не смогу удержаться на ногах, если попытаюсь встать.
Я продолжал пятиться, хотя каждое движение давалось с неимоверным трудом, но я с предельной ясностью сознавал, что не смогу двинуться, если остановлюсь. Со стороны основной комнаты послышался скрип половиц и тяжелое дыхание Вулрича.
Он коротко хохотнул, но я различил в его смехе боль.
— Черт бы тебя побрал, Берд, — прошипел он. — Проклятье, как болит, — он снова рассмеялся. — Ничего, ты поплатишься за это, Берд. Ты и твоя женщина. Я вырву из вас ваши треклятые душонки.
Голос его доходил до меня, как сквозь вату или плотный туман, и это мешало определить направление и расстояние. Стены коридора треснули и распались, а из щелей потекла черная кровь. Тонкая женская рука с золотым ободком на безымянном пальце протянулась ко мне. Я видел, что тоже поднимаю руку навстречу, хотя чувствовал, что руки мои лежат на полу. Появилась вторая женская рука и легко замахала в воздухе.
— Берд...
Я отшатнулся, затряс головой, силясь прогнать наваждение. Затем две маленькие ручки появились из темноты, тонкие, детские. Я крепко зажмурился, закрыл глаза и скрипнул зубами.
— Папа...
— Нет, сипло выдавил я и с силой вонзил ногти в пол и давил, пока не услышал треск сломанного ногтя, и боль в указательном пальце. Боль была мне очень нужна. Нужна, чтобы перебороть действие кетамина. Я нажал сильнее на поврежденный палец, и от боли перехватило дыхание.
Вдоль стен продолжали бродить тени, но фигуры жены и дочери пропали.
В этот момент я начал сознавать, что коридор заливает красноватый свет. Моя спина натолкнулась на какую-то холодную и массивную преграду, которая медленно подалась, когда я надавил на нее. Холодная плита оказалась полуоткрытой дверью, обитой железом. Слева располагались три засова. Центральный, самый мощный, имел в диаметре не меньше дюйма, и на нем висел ему под стать здоровенный раскрытый замок. Сквозь приоткрытую дверь в коридор и просачивался тусклый красноватый свет.
— Берд, все уже почти кончено, — голос Вулрича звучал теперь совсем близко, но я по-прежнему не видел его. Мне представилось, что он дожидается за углом. Пока оцепенение окончательно не остановит меня. — Скоро препарат возьмет верх. Брось пистолет, Берд, и мы сможем приступить к делу. Чем раньше начнем, тем скорее закончим.
Я сильнее прижался к двери, и она раскрылась во всю ширь. Я отчаянно отталкивался от пола пятками: раз, второй, третий и остановился у стеллажей, что занимали стены от пола до потолка. Комнату освещала красная лампочка без абажура, свисавшая с середины потолка. Окна были заложены кирпичом, и кирпичная кладка осталась неоштукатуренной. Солнечный свет не имел доступа в этот каземат, чтобы осветить то, что здесь находилось.
Напротив меня, слева от двери, находился ряд металлических полок, державшихся на перфорированных рейках. На каждой полке размещались стеклянные колбы, а в них покоились, освещенные красным светом, остатки человеческих лиц.
Я поднял голову. Ряды колб тянулись до самого потолка, и каждая содержала обесцвеченные останки людей. Рядом у самой моей головы к передней стороне колбы прислонилось чье-то лицо, и, казалось, пустые глазницы стремятся заглянуть в вечность.
Я знал, что где-то среди этой массы хранится лицо Сьюзен.
— Как тебе моя коллекция, Берд? — Вулрич темной массой надвигался из глубины коридора. В одной его руке я разглядел пистолет, а в другой он держал скальпель, поглаживая поперек чистого лезвия большим пальцем, словно проверяя заточку.
— Стараешься угадать, где твоя жена? Она на средней полке, третья колба справа. Черт, Берд, ты сидишь почти рядом с ней.
Я не пошевелился и не мигнул. Мое тело неуклюже приткнулось к полкам, и его окружали лики мертвых. Мне подумалось, что скоро и мое лицо присоединится к ним, и мы навсегда останемся рядом: мое лицо, лица Рейчел и Сьюзен.
А Вулрич все шел и шел, и вот он уже стоял в дверях, поднимая пневматический пистолет.
— Берд, так долго не удавалось продержаться никому. Даже Ти Джину, а он был малый крепкий, — глаза его светились красным огнем. — Хочу тебя предупредить: в конце будет больно.
Палец его напрягся, и я услышал, как с сухим щелчком из ствола вылетел шприц. Острая боль пронзила грудь в тот момент, как я поднимал пистолет.
Моя рука выгнулась, и тени затуманили взгляд. Я давил на спусковой крючок, усилием воли заставляя палец двигаться. Вулрич понял опасность и двинулся вперед с поднятым скальпелем, готовясь полоснуть им меня по руке.
Перкинс-стрит начиналась почти напротив входа в парк «Эвангелина». Улица заканчивалась Т-образным перекрестком, и дорога уходила вправо, теряясь среди сельского пейзажа с редкой россыпью домов. На этом отрезке улицы и находился дом Джуди Ньюболт. Несмотря на свои два этажа, дом выглядел до странного низким и маленьким. По сторонам решетчатой входной двери было по окну и еще три маленьких — на втором этаже. С восточной стороны крыша резко шла под уклон, отнимая у дома один этаж. Деревянная облицовка сияла снежной белизной, а на крыше выделялись новые листы шифера. За домом чувствовался уход, а вот двор пребывал в запустении: повсюду буйно росла трава, и древесная поросль все настойчивее вторгалась в пределы участка.
Я остановил машину на некотором расстоянии от дома, зашел со стороны лесного массива и остановился у его кромки. Солнце миновало зенит и клонилось к закату, окрашивая красным цветом крышу и стены. Дверь черного хода оказалась запертой, оставляя единственную возможность проникнуть внутрь через дверь с фасада.
Я двинулся вперед, ощущая невиданное ранее напряжение, обострившее до предела все чувства, а натянутые нервы, казалось, звенят, как струны. Звуки, запахи и цвета настораживали и раздражали своей яркостью и резкостью. Было ощущение, что я способен воспринимать все оттенки звуков, доносившиеся до меня от деревьев вокруг. Отзываясь слишком поспешно на сигналы мозга, пистолет рывками двигался в моей руке. Я ощущал спусковой крючок подушечкой пальца и каждым изгибом сжимавшей оружие ладони. Кровь стучала в висках с такой силой, как будто великан колотил по дубовой двери своей могучей рукой. Сухие листья и сучья трещали под ногами, как в огне огромного костра.
Окна внизу, наверху, а также внутреннюю дверь закрывали плотные шторы. Сквозь просвет в дверной занавеси просвечивала черная ткань, исключая возможность заглянуть внутрь через трещины. Прячась за стеной дома, я толкнул дверь ногой, и ржавые петли отозвались резким скрипом. В верхней части дверного проема я заметил паучью сеть. Она колыхалась от дуновения ветерка, и в ней дрожали высохшие и побуревшие остовы насекомых, ставших жертвами паука.
Я повернул ручку основной двери — она легко открылась. Я распахнул ее во всю ширь, и передо мной предстало слабо освещенная внутренность дома. Мне был виден край дивана, половина окна, выходившего на противоположную сторону, а справа начинался коридор. Мой глубокий вздох отозвался в голове судорожным дыханием раненого животного. Я быстро переместился вправо, решетчатая дверь за моей спиной закрылась.
Теперь я мог видеть все центральное помещение целиком. Дом снаружи производил обманчивое впечатление. Не знаю, кто занимался проектированием интерьера, сама ли Джуди Ньюболт или кто другой, но в результате перекрытия между этажами были полностью сняты, и пространство комнаты простиралось до самой крыши, где два полуослепших от грязи окна загораживали спускавшиеся вниз черные занавески, и только хилые лучики света достигали голого пола. Основными источниками света служили две тускло горевшие напольные лампы у противоположных стен.
По обе стороны от длинного, обращенного к двери дивана с обивкой в красно-золотистых молниях стояло по креслу такой же расцветки, а между ними — низенький столик. Пространство под одним из окон занимал шкафчик с телевизором. За диваном виднелся обеденный стол с шестью стульями, а еще дальше — камин. Стены украшали образцы индийского искусства и две картины с мистическими мотивами. На них были изображены женщины в развевающихся белых одеждах, стоящие на горной вершине или на морском берегу. Слабый свет не позволял точнее рассмотреть детали.
С восточной стороны помещения находилась галерея, куда вела лестница в один пролет, слева от меня. Галерея выполняла роль спальни: там стояла кровать из сосны и шкаф из того же материала.
Нагая Рейчел, подвешенная за лодыжки, висела на веревке, привязанной к перилам галереи. Волосы не доставали до пола двух футов, а оставленные свободными руки свисали еще ниже. Глаза и рот Рейчел были широко раскрыты, но ничто не указывало на то, что она видела меня. Маленький кусочек бактерицидного лейкопластыря на ее левой руке удерживал иглу, соединенную пластиковой трубкой с капельницей, висевшей на металлической раме, откуда кетамин медленно поступал в организм Рейчел. На полу под ней лежал большой кусок целлофановой пленки.
Пространство под галереей служило кухней. В полутьме виднелись сосновые шкафчики, высокий холодильник и рядом с мойкой — микроволновая печь. У стола в углу стояли три табурета. На стене напротив галереи висел гобелен с тем же рисунком, что и обивка дивана и кресел. На всем лежал тонкий налет пыли.
Я осмотрел коридор у себя за спиной. Он вел во вторую спальню, пустую, если не считать ничем не застеленного матраца и спального мешка цвета хаки на нем. Рядом с постелью в раскрытом вещевом мешке того же цвета я увидел джинсы, кремовые брюки и несколько мужских рубашек. Эта комната под покатой крышей занимала по ширине половину дома, из чего следовало, что за стеной находилось помещение равной величины.
Не упуская из виду Рейчел, я двинулся обратно в основную комнату. Пока Вулрич не показывался, но он мог стоять, скрытый темнотой, в дальнем конце коридора. Рейчел не могла мне помочь, подсказать, где Вулрич. Я медленно продвигался вдоль стены с гобеленом, направляясь к дальней стене дома. На полпути я заметил движение позади Рейчел и тут же вскинул пистолет, готовый выстрелить в любой момент.
— Опусти пистолет, Берд, или она умрет немедленно, — он ждал в темноте, скрытый ее телом. Теперь он приблизился, но все же тело Рейчел почти полностью загораживало его от меня. Мне были видны края его коричневых брюк, рукав белой рубашки и частично голова. Попытайся я стрелять — неминуемо попал бы в Рейчел.
— Берд, мой пистолет у ее поясницы. Мне не хотелось бы портить пулей такое прекрасное тело, так что лучше опусти ствол.
Я наклонился и без стука положил оружие на пол.
— А теперь, отшвырни его ногой.
Я толкнул пистолет и проследил за тем, как он заскользил, вертясь по полу, и остановился у ближайшего кресла.
После этого Вулрич вышел из тени. Но передо мной стоял не тот человек, которого я знал. Казалось, с разоблачением его истинной природы произошла метаморфоза: черты его лица еще больше заострились, и глаза от темных теней под ними казались пустыми глазницами черепа. Но сами глаза сверкали из глубины, как две черные жемчужины. Привыкнув к полутьме, я смог разглядеть, что радужная оболочка почти полностью исчезла из его глаз, а темные, предельно расширенные зрачки, казалось, с жадностью высасывали из комнаты и без того скудный свет.
— Но почему им оказался ты? — скорее себе, чем ему, сказал я. — Ты же был моим другом.
Он усмехнулся: мрачная улыбка холодной тенью прошлась по его лицу.
— Как же ты нашел ее, Берд? — с тихим недоумением спросил он. — Как ты отыскал Лизу? Я отдал тебе Лютис Фонтено, но Лизу-то как тебе удалось найти?
— А может, она нашла меня, — ответил я.
— Но это теперь не имеет значения, — тихо проговорил он. — У меня нет времени с этим разбираться. Меня ждет новая песня.
Теперь он весь вышел на свет. В одной руке у него был пистолет, похожий на модифицированную модель пневматического пистолета, но с широким стволом, а в другой — скальпель. Из-за ремня выглядывал «ЗИГ». Я отметил про себя, что на отворотах брюк так и осталась засохшая грязь.
— Почему ты убил ее?
Вулрич повертел скальпель в руке.
— Убил, потому что захотел и смог.
В комнате стало темнее, так как облако закрыло солнце и сочившийся сквозь слуховые окна свет почти угас. Я едва заметно двигался, перемещая вес и косясь на пистолет у ножки стула. Видимо, думая о Рейчел и кетамине, я поторопился, потому что Вулрич заметил мой маневр.
— Не делай этого, Берд, — он плавным движением поднял свой пистолет. — Тебе недолго осталось ждать. Не торопи события.
Комната снова осветилась, но очень незначительно: солнце стремительно садилось, и тьма уже была не за горами.
— Конец должен был быть именно таким, Берд: ты и я в комнате, как эта. Я с самого начала запланировал все это. Ты должен был умереть таким образом. Возможно, здесь или позднее в каком-либо другом месте, — он снова усмехнулся. — Меня собирались повысить в должности. Снова пришлось бы переезжать. Но в конечном итоге все пришло бы к такому концу.
Он придвинулся на шаг, не опуская пистолет.
— Ты маленький, ничтожный человек, Берд. Ты представить себе не можешь, скольких ничтожных людишек я убил. Шваль со стоянок трейлеров в заштатных городишках отсюда до самого Детройта, смазливых сучек, которым бы только смотреть на Опру [7] да трахаться, как собакам. А еще были наркоманы, пьяницы. Берд, разве не испытывал ты ненависти и отвращение к таким людям, ничего не стоящим, ни на что не годным, от которых никогда не дождаться никакой пользы? А тебе не приходило в голову, что и ты можешь относиться к их числу? Я показал им, Берд, их ничтожество. Дал увидеть, как мало они значат. Я показал и твоим жене и дочери, как ничтожно мала их значимость.
— А, что Байрон? — спросил я. — Он тоже относился к ничтожным людям, или ты его сделал таким? — я старался его разговорить и немного отвлечь, чтобы попытаться дотянуться до пистолета: как только он умолкнет, он убьет нас с Рейчел. Но, кроме того, мне хотелось знать ответ, как будто всему этому можно было найти объяснение.
— А-а, Байрон, — скривил губы в усмешке Вулрич. — Мне требовалось выиграть время. После того как я вскрыл труп женщины в больнице, все готовы были думать о нем самое худшее, и он сбежал, сбежал в Батон-Руж. На нем я испытывал кетамин. А потом стал давать его ему постоянно. Однажды он попробовал сбежать, но я его разыскал... В конце концов я отыскал их всех.
— Ты предупредил его о приходе федералов, верно? Ты пожертвовал своими людьми, чтобы устроить погоню и добиться того, чтобы он погиб и не смог выдать тебя. А Аделейд Модин предупредил тоже ты, когда разнюхал, кто она такая? Ты сказал ей, что я иду по ее следу? Ты заставил ее бежать?
Вместо ответа Вулрич провел обратной стороной скальпеля по руке Рейчел.
— Ты никогда не задумывался, как много крови способна удерживать кожа. А она такая тонкая, — он перевернул скальпель и провел острием по телу Рейчел поперек лопаток от правого плеча до пространства между грудями. Она не пошевелилась. Глаза остались широко раскрытыми, но в них что-то блеснуло: из уголка левого глаза выкатилась слезинка и затерялась в массе волос. Полилась кровь. Стекая по шее, она скапливалась на подбородке и затем красными полосками расчерчивала лицо.
— Послушай, Берд, — сказал он. — Думаю, кровь уходит ей в голову... А потом я заманил тебя. Получается замкнутый круг, и тебе следует оценить это, Берд. После твоей смерти все узнают обо мне. Затем я исчезну, и меня никто не сможет найти, Берд. Я знаю все ходы и выходы, а потом я все начну сначала.
Он криво усмехнулся:
— Что-то не заметно в тебе признательности, Берд. В конечном итоге я принес тебе дар, убив твою семью. Если бы они остались живы, они бы бросили тебя, и ты бы спился. В определенном смысле я сохранил единство семьи. Я выбрал их ради тебя. Ты помог мне в Нью-Йорке, отнесся ко мне по-дружески, ты хвастался ими передо мной, и я их забрал.
— Марсий, — выдохнул я.
— Она умная дама, Берд, — Вулрич бросил взгляд на Рейчел. — Как раз по твоему вкусу, как и Сьюзен. Но скоро она станет еще одной твоей погибшей возлюбленной, только на этот раз тебе не придется долго горевать.
Он водил лезвием скальпеля по руке Рейчел, оставляя тонкие порезы. Думаю, он делал это не вполне осознанно. Его отвлекало предвкушение дальнейших действий.
— Я не верю в другой мир, в другую жизнь, Берд. Все это пустой обман. Это ад, Берд, и мы все в этом аду. Вся боль, все обиды, все горе и страдания, какие только можно вообразить, существуют здесь. Это культура смерти, единственная религия, достойная почитания. Мир — мой алтарь, Берд. Но думаю, что тебе это не дано понять. В конечном счете, человек осознает по-настоящему реальность смерти и смертной муки в момент смерти собственной. В этом недостаток моей работы, но это прибавляет ей человеческого. Считай это моим своеобразием, — он повернул скальпель, и на лезвии кровь Рейчел смешалась с кровавым светом умирающего дня. — Она была во всем права, Берд. Теперь твой черед учиться. Скоро ты получишь урок, и сам станешь уроком смерти.
Я собираюсь снова воссоздать сюжет Пиеты. Но на этот раз я использую тебя и твою подругу. Представь себе только: самый известный образ горя и смерти в мировой истории, потенциальный символ самопожертвования во имя великого блага человечества, символ надежды и воскресения, — и ты станешь частью всего этого. С той лишь разницей, что мы воссоздадим антивоскрешение: обличим плотью тьму.
Он двинулся вперед, глаза его горели жутким огнем:
— Ты не восстанешь из мертвых, Берд. И грехи, за которые ты умираешь, это грехи твои собственные.
Выстрел прозвучал, когда я двигался вправо к пистолету. Я почувствовал резкую жалящую боль в левом боку, когда в него вонзился шприц в алюминиевой капсуле, и тут же гулко застучали по деревянному полу приближающиеся шаги Вулрича. Я ухватился левой рукой за капсулу и с трудом выдернул из тела иглу. Доза оказалась чудовищной, и ее действие не замедлило сказаться. Я почувствовал это по тому, какого усилия стоило мне взять пистолет, но я стиснул рукоятку и попытался взять на прицел Вулрича. Он выключил свет.
Вулрич находился в этот момент в центре комнаты и не мог прикрываться Рейчел. Он переместился вправо: я заметил темную фигуру на фоне окна и выстрелил дважды. Последовал стон и вслед за ним звон разбитого стекла. В комнату проникла тонкая ниточка света.
Пятясь, я оказался во втором коридоре. Я пытался разглядеть Вулрича, но он словно растворился во тьме. Второй шприц воткнулся в стену рядом со мной, и мне пришлось отклониться влево. Руки и ноги налились свинцом и отказывались слушаться. Тяжесть наваливалась на грудь, и я чувствовал, что не смогу удержаться на ногах, если попытаюсь встать.
Я продолжал пятиться, хотя каждое движение давалось с неимоверным трудом, но я с предельной ясностью сознавал, что не смогу двинуться, если остановлюсь. Со стороны основной комнаты послышался скрип половиц и тяжелое дыхание Вулрича.
Он коротко хохотнул, но я различил в его смехе боль.
— Черт бы тебя побрал, Берд, — прошипел он. — Проклятье, как болит, — он снова рассмеялся. — Ничего, ты поплатишься за это, Берд. Ты и твоя женщина. Я вырву из вас ваши треклятые душонки.
Голос его доходил до меня, как сквозь вату или плотный туман, и это мешало определить направление и расстояние. Стены коридора треснули и распались, а из щелей потекла черная кровь. Тонкая женская рука с золотым ободком на безымянном пальце протянулась ко мне. Я видел, что тоже поднимаю руку навстречу, хотя чувствовал, что руки мои лежат на полу. Появилась вторая женская рука и легко замахала в воздухе.
— Берд...
Я отшатнулся, затряс головой, силясь прогнать наваждение. Затем две маленькие ручки появились из темноты, тонкие, детские. Я крепко зажмурился, закрыл глаза и скрипнул зубами.
— Папа...
— Нет, сипло выдавил я и с силой вонзил ногти в пол и давил, пока не услышал треск сломанного ногтя, и боль в указательном пальце. Боль была мне очень нужна. Нужна, чтобы перебороть действие кетамина. Я нажал сильнее на поврежденный палец, и от боли перехватило дыхание.
Вдоль стен продолжали бродить тени, но фигуры жены и дочери пропали.
В этот момент я начал сознавать, что коридор заливает красноватый свет. Моя спина натолкнулась на какую-то холодную и массивную преграду, которая медленно подалась, когда я надавил на нее. Холодная плита оказалась полуоткрытой дверью, обитой железом. Слева располагались три засова. Центральный, самый мощный, имел в диаметре не меньше дюйма, и на нем висел ему под стать здоровенный раскрытый замок. Сквозь приоткрытую дверь в коридор и просачивался тусклый красноватый свет.
— Берд, все уже почти кончено, — голос Вулрича звучал теперь совсем близко, но я по-прежнему не видел его. Мне представилось, что он дожидается за углом. Пока оцепенение окончательно не остановит меня. — Скоро препарат возьмет верх. Брось пистолет, Берд, и мы сможем приступить к делу. Чем раньше начнем, тем скорее закончим.
Я сильнее прижался к двери, и она раскрылась во всю ширь. Я отчаянно отталкивался от пола пятками: раз, второй, третий и остановился у стеллажей, что занимали стены от пола до потолка. Комнату освещала красная лампочка без абажура, свисавшая с середины потолка. Окна были заложены кирпичом, и кирпичная кладка осталась неоштукатуренной. Солнечный свет не имел доступа в этот каземат, чтобы осветить то, что здесь находилось.
Напротив меня, слева от двери, находился ряд металлических полок, державшихся на перфорированных рейках. На каждой полке размещались стеклянные колбы, а в них покоились, освещенные красным светом, остатки человеческих лиц.
Я поднял голову. Ряды колб тянулись до самого потолка, и каждая содержала обесцвеченные останки людей. Рядом у самой моей головы к передней стороне колбы прислонилось чье-то лицо, и, казалось, пустые глазницы стремятся заглянуть в вечность.
Я знал, что где-то среди этой массы хранится лицо Сьюзен.
— Как тебе моя коллекция, Берд? — Вулрич темной массой надвигался из глубины коридора. В одной его руке я разглядел пистолет, а в другой он держал скальпель, поглаживая поперек чистого лезвия большим пальцем, словно проверяя заточку.
— Стараешься угадать, где твоя жена? Она на средней полке, третья колба справа. Черт, Берд, ты сидишь почти рядом с ней.
Я не пошевелился и не мигнул. Мое тело неуклюже приткнулось к полкам, и его окружали лики мертвых. Мне подумалось, что скоро и мое лицо присоединится к ним, и мы навсегда останемся рядом: мое лицо, лица Рейчел и Сьюзен.
А Вулрич все шел и шел, и вот он уже стоял в дверях, поднимая пневматический пистолет.
— Берд, так долго не удавалось продержаться никому. Даже Ти Джину, а он был малый крепкий, — глаза его светились красным огнем. — Хочу тебя предупредить: в конце будет больно.
Палец его напрягся, и я услышал, как с сухим щелчком из ствола вылетел шприц. Острая боль пронзила грудь в тот момент, как я поднимал пистолет.
Моя рука выгнулась, и тени затуманили взгляд. Я давил на спусковой крючок, усилием воли заставляя палец двигаться. Вулрич понял опасность и двинулся вперед с поднятым скальпелем, готовясь полоснуть им меня по руке.