Он успел передать совсем немного - сказывалось отсутствие практики, когда массивная фигура заслонила проникавший в землянку свет. Сержант мгновенно отпрянул в темноту и увидел немецкого солдата. После яркого солнечного света разглядеть что-либо в темной землянке не так-то просто. Солдат дал наугад очередь из автомата. Стрекалов не шелохнулся. Знай он, что немец один, разговор с ним был бы коротким, но немцы поодиночке не ходят. Через минуту второй эсэсовец втиснулся в узкий дверной проем.
- Nun was? Wieder niemand?{12}
Первый не ответил. Он все-таки разглядел два небольших ящика на земле возле нар.
- Ich meine hier war jemand{13}, - сказал он.
И шагнул вперед. Теперь сержант мог бы достать его рукой, но второй солдат все еще стоял у входа.
- Und was, es iet eines interessantes Dinge!{14} Второй - он был значительно ниже ростом - подошел и с любопытством заглянул сбоку.
- Morgens haben wir das nicht{15}.
- Ja, - подтвердил первый. - Gehe nach oben und schau dich gut un!{16}
Второй, не торопясь, вышел. Медлить было нельзя. Стрекалов вонзил кинжал немцу под левую лопатку. Подхватив убитого, оттащил его подальше в угол и стал ждать. Когда на верхней ступеньке снова показались сапоги, он отступил в глубь землянки, захватив с собой рацию, вынул и положил рядом единственную гранату. В тишине отчетливо слышалось комариное пение - рация работала. "Текст! Текст давай!" - мысленно молил Сашка, и Степанчиков, словно поняв, начал передавать открытым текстом. Сашка замер, одной рукой придерживая наушники, другой приподняв автомат. "Заря" требовала объяснить, куда девался радист "Сокола". Сашка торопливо отстукал слово "погиб".
В это время второй эсэсовец уже спускался в землянку. Сашка выстрелил ему в живот и отстукал, сам не зная зачем, "Его звали Федей..." Словно обрадовавшись, "Заря" с большой скоростью принялась задавать вопросы, и первым из них был: как звали Сашкиного лучшего друга... Сержант, не задумываясь, отстукал ключом "Глеб", "Сергей", "Федор" и напоследок, словно устыдившись, чуть не забыл - "Андрей" и "Валя"...
Лишь после этой проверки "Заря" попросила уточнить координаты, переданные Стрекаловым десятью минутами раньше. Координаты района, где готовится наступление немцев. Стрекалов повторил. Степанчиков - очевидно, это был он - отстукал "вас понял", но и после этого Сашка не выключал рацию. Теперь это была единственная ниточка, связывающая его со своими, и ему не хотелось прерывать ее самому.
Когда в просвете двери опять показался человек, Сашка решил, что ниточка сейчас оборвется, и с сожалением поднял автомат, но свет упал на лицо человека, и Сашка вскрикнул от неожиданности. В землянку, шатаясь, спускался Драганов. Сашка на секунду закрыл глаза, помотал головой Драганов не исчез. Знакомое, изрытое оспинами, худое лицо, прямой шрам и неповторимый драгановский нос с вмятиной от боксерской перчатки...
- Семен!
Драганов шел мимо него в угол, к нарам, но, дойдя до них, остался стоять на месте, плавно покачиваясь.
- Семен! Это я, Сашка Стрекалов!
Семен, как подкошенный, упал на нары. Когда
Стрекалов приблизился, его друг уже слал похожим на глубокий обморок сном.
РАДИОГРАММА
13 декабря 1943 г. Пугачев - Белозерову
Согласно дополнительным сообщениям местных жителей, в течение последних трех суток находящиеся в окружении немцы действительно стягивают крупные и мелкие подразделения, технику, боеприпасы и горючее к берегу реки Пухоть, приблизительно в район д.Переходы. По сообщению тех же жителей, к настоящему моменту крупные силы немцев сосредоточены юго-восточнее села Воскресенское. Проверить эти донесения в ближайшие сутки было невозможно, но они полностью совпадают с последним донесением "Сокола", принятым сегодня в 13.30.
Ввиду невозможности провести разведку боем, прошу в тех же целях произвести бомбометание и обстрел указанной территории с самолетов.
Драганов медленно приходил в себя. Разлепив глаза, долго разглядывал Сашку. Потом шумно вздохнул, отцепил флягу.
- Выпей, Саня, за помин души Генки Малютина, Ваньки Распопова, Азаряна, Рыжова...
Он всхлипнул, провел рукавом по лицу.
- Значит, и у тебя всех... - Сашка сполз на землю, как будто из него вытащили какой-то стержень. - Как же это, а, Семен? У меня ведь тоже всех...
Драганов методично бил себя кулаком по лбу, старый шрам медленно багровел.
- Всех передушил, гад. Как курей. Поздно до меня дошло, ох, поздно!
- Что дошло? - Сержант насторожился. Драганов отхлебнул из горлышка, вытер губы ладонью. Глаза его понемногу стекленели.
- А то самое. Фрицы, Саня, нас с первого дня засекли. Как забросили группы, так он и пасет. Думаешь, почему Верзилин сразу засыпался? На след напал, это уж точно. А мы с тобой еще плутали. Потом и мы наткнулись. У тебя, говоришь, тоже всех? Ну вот... - Он подвинулся к Сашке, дохнул перегаром. - Оплошали мы, брат, и всё тут. Ну, ребята - ладно. Они в нашем деле ни хрена не понимали. Но ведь мы-то с тобой - разведчики! Мне ж сам комдив такое дело доверил! Вернусь - спросит. А что я ему скажу? Нечего мне сказать, оплошал на этот раз Семен Драганов! У Сашки острой болью сжалось сердце.
- Трибунал? А что для меня теперь трибунал? - продолжал Драганов. Теперь я сам себе трибунал. Какой приговор вынесу, такой и в исполнение приведу. И стрелять в затылок никому не придется. Драганов не какой-нибудь дезертир, он - честный солдат. Это вам понятно?!
- Прекрати истерику, - попросил Стрекалов. От драгановских пьяных выкриков у него голова шла кругом.
Вспомнилось давнее и, как он полагал, забытое: летом сорок первого года под Ельней расстреливали дезертира. Привезли его на "полуторке", со связанными за спиной руками, и те двое, что сидели с ним в кузове, помогали ему сойти - прямо-таки приняли его в свои объятия... И бегом погнали к назначенному месту. Построенные наспех взводы стояли по стойке "смирно", хотя позади, в каких-нибудь трех километрах, шел бой. Последний бой перед отступлением. Необычность и неуместность происходящего сильно действовали на Сашку - тогда еще совсем молодого бойца. Голос высокого пожилого капитана, зачитывавшего приговор, был едва слышен в грохоте орудий. Солдат, построенных в каре, больше волновало творившееся позади них. Оставленная для прикрытия рота, как видно, доживала последние минуты. Зачитав приговор, капитан сложил бумажку вчетверо, убрал в карман гимнастерки и, отойдя в сторону, закурил. Молоденький младший лейтенант с юношескими прыщами на лице вывел и поставил впереди взводов отделение с винтовками, скомандовал: "Равняйсь! Смирно!" Сашка поднял голову, всмотрелся. Преступник был далеко не свирепого вида, скорее жалкий, с физиономией нашкодившего детдомовца. Расстегнутая гимнастерка открывала впалую грудь и тонкую жилистую шею.
- Поверни его спиной, Кутенков, - посоветовал капитан.
- Кру-гом! Кру-гом! - закричал младший лейтенант, и в голосе его слышалось отчаяние.
- Так ему и надо, - почему-то на ухо Сашке сказал стоявший рядом боец без оружия, с палкой в руках, - ему было приказано не оставлять позиции, а он оставил. Понимаешь, ушел - и все!
- Куда ушел? - не понял Сашка.
- В тыл ушел, куда же еще! - ответил другой солдат, справа. - И чего тянут? Чего копаются? - он оглянулся. - Дождутся: немцы всем приведут в исполнение...
Сквозь нарастающий грохот стрельбы Сашка едва различал голос младшего лейтенанта:
- Кру-гом! Кру-гом!
Было странным не то, что команда касалась одного человека, а то, что этот человек не понимал, чего от него хотят.
И вдруг произошло непонятное: приговоренный упал на землю и стал крутиться на животе, отталкиваясь от земли пальцами босых ног.
- Отделение, огонь! - закричал капитан, бросаясь вперед и одновременно вытаскивая из кобуры пистолет. Кое-кто из отделения стал стрелять по живой карусели, но капитан двумя точными выстрелами прекратил страшный спектакль.
В этот момент по высотке, где стояли взводы, и по оврагу начала бить немецкая артиллерия. Занимая оборону на другой стороне оврага, Стрекалов в последний раз увидел "полуторку". Она неслась через поле, напрямик, должно быть, надеясь выскочить на шоссе, которое - это выяснилось позже - уже было занято немцами...
- Прекрати, Семен! - сбрасывая оцепенение, повторил он. - Разберутся где надо! Чего ж самому торопиться на тот свет? Может, еще и помилуют...
Драганов рассмеялся. Сашке показалось, что он быстро трезвеет, на глазах превращаясь в совсем другого Семена - не того, что был в полку, и даже не того, который только что плакал пьяными слезами, а в третьего спокойного, трезвого, расчетливого и холодного, отгородившегося от Сашки стеной непонятной обиды. Не взглянув больше на Стрекалова, он взял у одного из убитых "шмайссер", деловито обследовал его карманы, переложил запасные "рожки" в свои, отстегнул флягу, попробовал содержимое...
- А я ведь понял: ты из-за меня остался. Все передал, что надо, хотел уходить, а тут я... Прости, если можешь.
Где-то недалеко хрустнула ветка. Семен взял автомат, вынул из кармана "лимонку".
- Ну вот и дождались. Захлопнули нас обоих. А вот и машина. Слышишь? Это за нами. Жаль, поторопились. Я ведь, честно говоря, рассчитывал тут в одну деревушку заглянуть... Что глядишь? Думаешь, если рябой, так уж никто и не любит! Любят, Саня. Да еще как любят-то! - Он расправил плечи, потянулся. - На минутку бы к ней! Перед смертью...
- Перестань ныть! - Стрекалов не на шутку разозлился. - Может, еще и Вырвемся. Бывало же не раз такое.
Драганов прислушался, потом осторожно выглянул наружу.
- Тихо чегой-то. Хуже нет - вот так... Хочешь, я тебе про нее расскажу? Про Глафиру?
- Не время, Семен.
- А другого не будет. Вот, значит, познакомились мы в сорок первом. Она нашу роту из окружения выводила. А после лесами вела... Короче, стали мы вроде как муж и жена. Потом она вернулась, мы дальше пошли. Как счас помню, говорю ей: "Прощай, Глафира Иванна!" А она мне: "Не говори так, Сема. До свидания..." Я опять свое, она в слезы...
- Семен! - Стрекалов поднял руку. - Давай попробуем. Вроде нет никого.
Драганов не ответил. Он молча раскладывал возле себя трофейные гранаты.
- Семен! - сказал Стрекалов. - Мы должны уйти, понимаешь?
Драганов молчал.
- Ты что? - Стрекалов толкнул друга в плечо. - Не слышишь?
- Слышу, - Семен впервые поднял глаза. - Я ведь все понимаю, Саня. Ты свое дело сделал, тебе можно и за медалью рвать, а для меня одно осталось... Ну, чего уставился? Не узнаешь?
- Товарищ старший сержант Драганов!
- Брось, Саня. Был Драганов, да весь вышел. Поминай меня теперь как убиенного на войне Семку Драгана. Мать говорила, будто это и есть моя настоящая фамилия: отец-то хохол был... А тебе я пособлю. Пособлю, Сань, не сомневайся.
- На чужом хребте в рай собрался? Хорош! Драганов выпучил глаза от изумления.
- Ты что, офонарел?
- Легкой смерти ищешь, да? Вы, дескать, тут деритесь с фрицами, освобождайте, спасайте, а я по-быстрому! Чтоб без мучений! Эх ты! Ребята небось думали: Семен отомстит... Черта лысого! Он в рай собрался. Дурак! На, бери свои гранаты, подорвись на них, я знаю, это легко, только кто потом из твоего автомата стрелять будет, знаешь? Фрицы! Возьмут и выстрелят в меня, в твою Глафиру, в любого из твоих друзей!
Сашка перевел дыхание. Семен слушал, по-бычьи опустив голову.
- Все?
- Все.
- Агитатор... Думаешь, сейчас Семен Драганов слезу пустит? Нет, Саня, далеко тебе до нашего замполита. Тот, если начнет мораль читать, - до кишок продирает... А в одном ты прав, кореш: рано я в рай собрался. Так и быть, ради тебя еще немного погуляю.
Он стал рассовывать по карманам "лимонки".
- Давно бы так.
Стрекалов первым пошел к выходу и осторожно высунул голову из землянки. Снаружи отчетливо прозвучала команда:
- Русс, сдавайся! Стрекалов сделал шаг назад.
- Много их? - спросил Драганов.
Сашка не ответил. Так вот почему немцы не забросали землянку гранатами? Им нужны живые!
- Много их? - повторил Семен и тоже высунулся до плеч. Тот же голос прокричал снова:
- Сдавайтесь! Вы окружены!
- А это видел? - прокричал Драганов и выстрелил на голос. И тотчас пулеметная очередь ударила в бревна землянки.
- Санька, у них пулемет.
- Сам слышу, не глухой. Где он?
- Не знаю.
- А ну, еще раз!
Семен поднялся и, далеко выставив автомат, выстрелил одиночным. И снова пулеметная очередь - в верхний край дверного проема. Стрекалов - он прятался в это время за косяком - определил:
- Он справа, за грудой камней.
- Это ж совсем рядом! - обрадовался Семен.
- Да, близко, - подтвердил Стрекалов. Они посмотрели друг другу в глаза. - Повеселим фрицев, Сема?
- Напоследок - это можно, - согласился Драганов и громко крикнул: - Эй вы! Обождите стрелять! Мы вам тут подарочек приготовили.
Он подхватил ящик с РБМ, вышел с ним наружу, постоял, озираясь по сторонам, затем поднял рацию над головой. Но вместо того чтобы бросить ее на снег, с силой хрястнул о камни.
- Получайте!
Кто-то выстрелил из пистолета в воздух, заругался сердито. Драганов ввалился обратно в землянку, отошел от двери подальше. - Сань, пулемет накрыть - плевое дело. Это я сработаю. Ты сними гада с землянки - целит прямо в спину!
- Где остальные? - спросил Сашка.
- Метрах в сорока, за деревьями, полукругом. Ближе боятся... Давай все барахло в мешок.
- Зачем?
- Сейчас увидишь.
Драганов сложил в вещмешок питание к рации, два чьих-то тощих рюкзака, обломки дерева.
- Мало...
Стрекалов снял эсэсовскую шинель, свернул, отдал Драганову.
- Теперь хватит! - Драганов взвалил мешок на спину. - Значит, так идешь за мной следом, вплотную. Как только откроется этот гад на землянке, бей! И сразу - вправо, туда, где пулеметчик.
- Но...
- Не бойся, я его раньше прикончу. Солнечный свет на секунду ослепил Стрекалова.
Темная фигура на крыше землянки дернулась. Сашка нажал спусковой крючок. Позади гулко ухнул взрыв. Стрекалов в три прыжка достиг каменной гряды, нырнул за нее головой вперед. Семен уже лежал у пулемета.
- Гляди, обходят!
Стрекалов первой же очередью уложил четверых, Драганов из пулемета столько же. Немцы прятались за деревьями, ложились в снег, били по каменной гряде суматошно, почти не целясь. Под ногами у Сашки корчился в агонии немецкий пулеметчик.
Драганов, убедившись, что немцы отошли, вытер вспотевший лоб.
- Что дальше?
- Что-нибудь придумаем. Теперь уже легче... Стрекалов оглянулся. Позади - крутой обрыв, за ним ровное поле, дальше - лес. Сашка на глаз прикинул расстояние до опушки.
- Семен, пока они не очухались, беги! Драганов отрицательно помотал головой.
- Давай ты, я прикрою.
Сашка медлил. В щелях между камнями он видел, что немцы приближаются ползут по снегу.
- Не медли, Санька, беги! - Драганов, прищурясь, водил стволом, выбирая ближайшую цель.
Стрекалов прыгнул с обрыва, зарылся в снег по самые плечи. Наверху снова заработал пулемет.
В перерывах между очередями Драганов оглядывался и видел, как по белому полю, утопая в снегу, нестерпимо медленно тащится Стрекалов. Немцы его пока не видели - весь их огонь был сосредоточен на Драганове.
- Наддай, Саня, наддай, - шептал Семен. Еще минута - и они заметят его, маленького, одинокого, и пришибут, как муху на скатерти. И вдруг Стрекалов остановился. Нет сил бежать? Ага, смотрит в его сторону... Грустная улыбка трогает колючие губы Драганова.
- Поздно до тебя дошло, Саня... Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Гитлеровцы заметили Сашку, когда до лесной опушки оставалось метров пятьдесят. Но их пулемет все еще у русского, а для автоматов расстояние великовато. Между тем Сашка лег в снег и изготовился для стрельбы. Он ждал Семена. Вот-вот умолкнет пулемет, Семен прыгнет с обрыва, побежит через поле, и он, Стрекалов, прикроет его отход.
Потом они вместе рванут через лес и еще засветло будут возле Алексичей, а оттуда до своих рукой подать...
Но пулемет не умолкает. Издали Стрекалов видит, как по крутому склону ползут эсэсовцы, обходя Драганова сзади. Командует ими коренастый офицер с резким, пронзительным голосом.
Стрекалов ползет вперед, потом останавливается] тщательно прицеливается и бьет по офицеру. Тот замечает Сашку и что-то кричит. Человек двадцать сразу же направляются к Сашке. Наконец-то! Он расставляет локти, устраивается поудобнее. Снег глубок, и немцы двигаются медленно. Но почему же не умолкает пулемет? Самое время Драганову бросить его и уходить. И вдруг сержант понял: Семен не уйдет.
Чуть приподнявшись, Сашка кричит изо всех сил:
- Семен, ко мне!
Одна пуля ударила в плечо, вторая осой впилась в бок. Сержант поспешно ткнулся в снег и слышал, как на спине пули царапают ватник. Несколько раз он делал попытки поднять голову или отползти в сторону, но немцы стерегли каждое его движение.
Наконец пулемет замолчал. Эсэсовцы, решив, что с пулеметчиком покончено, поднялись и двинулись к Стрекалову, больше не опасаясь за свой тыл. Сержант уже видел перед собой тускло блестевшие каски и темные пятна лиц под ними, слышал скрип снега под сапогами, команды коренастого офицера и позвякивание котелков, привязанных к ранцам. Сашка выбрал офицера, тщательно прицелился и нажал спусковой крючок. Вместо очереди послышался легкий щелчок. Сержант похолодел. Запасного магазина у него не было, пистолета тоже...
Полукруг эсэсовцев сжимался. И одновременно с ним сжималось Сашкино маленькое, всегда так верно служившее ему сердце. Сашка ясно ощущал его торопливые, прощальные толчки...
И в этот момент ударил пулемет Драганова. С великолепной точностью старший сержант бил по эсэсовцам, окружавшим его друга. Застигнутые врасплох, они заметались, ища спасения, одни - в глубоком снегу, другие - в густом кустарнике справа ov Сашки, на минуту забыв о нем, а когда вспомнили, разведчика уже не было на прежнем месте. Спотыкаясь и придерживая здоровой рукой раненую, он бежал к лесу, то показываясь на миг среди кустов, то скрываясь в них, и с каждым шагом все приближался к спасительной опушке.
Через минуту-две он растворился в белом безмолвии, и лишь иней, осыпающийся с веток, еще некоторое время указывал его путь.
ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР Бородина с Пугачевым 13 декабря в 3 часа утра
- Мои наблюдатели фиксируют почти непрерывный шум работающих двигателей на той стороне. Так что сомнений нет...
- Давно начали докладывать?
- Примерно с двадцати трех часов, товарищ генерал. (Пауза.)
- Хорошо. Информируйте меня каждые полчаса.
- Слушаюсь, товарищ генерал.
- С "Соколом" связи нет?
- Последний раз вчера в тринадцать тридцать...
- Знаю. Позднее не выходил на связь?
- Никак нет. (Пауза.) Думаем, погиб, товарищ генерал. Но парень свое дело сделал! Так сказать, долг солдата выполнил.
(Пауза.)
- Да... Но ты все-таки одну рацию оставь на этой волне. На всякий случай...
- Слушаюсь, товарищ генерал.
Раненный в руку, голову и дважды в плечо, Драганов тяжело 'отвалился от пулемета, морщась, достал из кармана кисет, кое-как свернул самокрутку, прикурил от зажигалки и стал ждать. Головы он не поднимал - это было и не нужно: крики солдат, слова команды, тяжелое дыхание людей, карабкавшихся по склону холма, сказали ему, сколько времени оставалось жить - что-то около двух минут. Достаточно, чтобы выкурить цигарку. Впрочем, никаких других желаний у старшего сержанта теперь не было. Лежа на снегу, он отдыхал от всего, что было с ним раньше - сегодня утром, вчера, и неделю назад, и год назад, - отдыхал за всю свою короткую и такую непомерно долгую, трудную жизнь. Безотцовское детство в рабочем поселке. Бесконечные драки с мальчишками. Одна отрада - школа, но ее не пришлось окончить. После семи классов пошел работать. Надо было кормить больную мать и двух сестренок. Потом порт, работа грузчиком, а по вечерам выступления в рабочем клубе на ринге в качестве боксера-любителя... Потом - война, армия, разведка. Долгие рейды по тылам врага, кровавые схватки в темноте и при ярком солнце, на снегу и под проливным дождем. Короткие передышки в госпиталях и длинные ночи на передовой, часы неподвижного лежания то по горло в болоте, то по пояс в снегу, бег под палящим солнцем на многие километры... Сухари, от которых крошатся зубы, и обжигающий глотку огонь самогонного спирта на коротких передышках в деревнях, губы, руки, сумасшедшие глаза истосковавшихся по мужской ласке баб... Теперь все это позади. Семен слышал, как медленно, по капельке, выходит из него жизнь, просачиваясь в какую-то странную, неожиданно светлую, будто изо льда, ямку, но страдал не от этого и даже не от боли, которую ощущал все слабее, а от чего-то другого, что не походило ни на боль, ни на знакомую по прежним ранениям противную слабость. Это было похоже на обыкновенную человеческую тоску, только в десятки раз более сильную, сжимавшую сердце в ледяной горсти.
- Санька! - позвал он. - Сержант Стрекалов! Глаша!
Скользя коленками и локтями о камни, Драганов поднялся на четвереньки, потом встал во весь рост. Ему крикнули что-то, наверное, приказали поднять руки, но он не понял и продолжал стоять, пошатываясь, с трудом удерживая равновесие. Тогда чей-то голос, резкий и властный, повторил то же по-русски. Семен сделал попытку переступить правой ногой - мешали валявшиеся кругом стреляные гильзы, - но едва не упал. Сквозь пелену наплывающих на глаза сумерек он разглядел шеренгу людей в рогатых касках, с автоматами, направленными ему в живот и в ноги. От этой шеренги отделился кто-то высокий и широкоплечий в расстегнутой офицерской шинели и не спеша двинулся к Семену. Собрав силы, Драганов сделал шаг вперед, вытащил из кармана гранату. В ту же секунду в его шею, чуть выше ключицы, податливо, но со страшной болью вошел стальной клинок. Он хотел напоследок вздохнуть поглубже, но захлебнулся густой, соленой влагой и упал - сразу всем телом на твердый и горячий, как раскаленное железо, снег.
СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
Весьма срочно!
Командиру 201-й с. д. генерал-майору Пугачеву Начальнику штаба полковнику Покровскому Командиру кав. части особого назначения подполковнику Дузю
Выступление окруженной группировки генерала Шлауберга состоится (предположительно) в ночь с 13 на 14 декабря. Район сосредоточения основных сил - правый берег р. Пухоти напротив д. Переходы. Возможен также прорыв вспомогательными силами в районе старого моста севернее деревни Мзга. Прорыв со стороны Алексичей маловероятен из-за сравнительно небольшого количества здесь у противника техники и особенно горючего и боеприпасов. Приказываю:
1) сосредоточить основные силы дивизии, включая всю артиллерию, к востоку и западу от деревни Переходы;
2) командиру кавалерийской части особого назначения занять оборону на правом берегу реки Пухоть, напротив Алексичей;
3) ему же: выделить один эскадрон для контроля за противником в районе Мзги.
Командующий армией генерал-лейтенант Белозеров.
ТЕЛЕФОНОГРАММА
Политотдел в/ч 12338 Подполковнику Павлову С. Б.
Концертная бригада в количестве 8 (восьми) человек (пять женщин и трое мужчин) сегодня утром отбыла на своей машине 21-55 в д. Переходы для обслуживания находящихся там воинских частей.
Заместитель командира по политчасти капитан Кухнаренко
Глава пятая. Прорыв
Из бойцов нового пополнения больше других страдал от недостатка сна рядовой Кашин. Сонная болезнь настигала его повсюду - на посту, у орудия, за рытьем ровика, даже за колкой дров.
- Симулянт он у вас, - сказал полковой врач, выслушав жалобы командира расчета, - такой болезни нет. То есть, конечно, имеется подобная, но та совсем другое дело. При ней человек засыпает где попало, а ваш солдат спит, заметьте, когда ему выгодно. Во время приема пищи не спит ведь, нет?
- Не замечал, - признался Уткин.
Во время приема пищи Кашин действительно не спал...
Кашинская спячка наводила уныние на весь орудийный расчет: Вася мог уснуть и на посту. В то же время устраивать ему курорт резона не было.
В половине второго ночи Осокин - он стоял на посту с двенадцати отвязал от орудийного чехла веревочку, спустился в землянку и, приоткрыв для света дверцу печки, собрался искать ноги Кашина среди шести пар точно таких же ног. Кашину заступать в два, но Осокин знал, что скоро Васю не разбудишь.
Временное укрытие - обыкновенная яма в земле. Со всех сторон промерзшая глина, над головой кое-как набросаны доски, лапник. Хорошо еще, печку удалось поставить. Контрабандой, конечно, если увидят - отберут, потому что демаскирует, но пока есть - греться можно. С дровами хуже. Сухие остались на старой огневой, здесь одно сырье: дыму много, толку мало. Лучшее топливо - снарядные ящики пока лежат нетронутыми. В каждом из них по четыре пудовых патрона, похожих на винтовочные. Можно взять такой патрон, половчее стукнуть обо что-нибудь твердое, и тогда девятикилограммовая болванка - если, конечно, не взорвется - вывалится, освободив миткалевый мешочек с бездымным порохом... За такое дело по головке не погладят, но зато, хоть какую сырь клади, против такой растопки ни одно полено не устоит, загорится.
Осокин нехотя отодвинулся от теплой печки и пересел на глиняный выступ, служивший первому орудийному расчету нарами. Маленькое, курносое лицо Кашина с вечно открытым ртом было рядом, но Осокину нужно было не лицо, а ноги. Укрытые шинелями, в одинаковых ботинках и обмотках, они запутались, переплелись между собой, утонули в ворохе соломы. И вдруг Осокин вспомнил: у Васьки для крепости вместо шнурков вдет красный телефонный кабель! Он сразу увидел эти ботинки с кабелем, но уходить из тепла вот так, сразу, не хотелось. Посидев еще с минуту, он поднялся, сделал петлю, накинул ее на торчащий из-под шинели ботинок и пошел наверх, в холодрыгу и метель. Возле орудия он привязал свободный конец к поясному ремню и стал ждать. По его расчетам выходило, что до смены около получаса. Еще через пять минут надо начинать будить.
- Nun was? Wieder niemand?{12}
Первый не ответил. Он все-таки разглядел два небольших ящика на земле возле нар.
- Ich meine hier war jemand{13}, - сказал он.
И шагнул вперед. Теперь сержант мог бы достать его рукой, но второй солдат все еще стоял у входа.
- Und was, es iet eines interessantes Dinge!{14} Второй - он был значительно ниже ростом - подошел и с любопытством заглянул сбоку.
- Morgens haben wir das nicht{15}.
- Ja, - подтвердил первый. - Gehe nach oben und schau dich gut un!{16}
Второй, не торопясь, вышел. Медлить было нельзя. Стрекалов вонзил кинжал немцу под левую лопатку. Подхватив убитого, оттащил его подальше в угол и стал ждать. Когда на верхней ступеньке снова показались сапоги, он отступил в глубь землянки, захватив с собой рацию, вынул и положил рядом единственную гранату. В тишине отчетливо слышалось комариное пение - рация работала. "Текст! Текст давай!" - мысленно молил Сашка, и Степанчиков, словно поняв, начал передавать открытым текстом. Сашка замер, одной рукой придерживая наушники, другой приподняв автомат. "Заря" требовала объяснить, куда девался радист "Сокола". Сашка торопливо отстукал слово "погиб".
В это время второй эсэсовец уже спускался в землянку. Сашка выстрелил ему в живот и отстукал, сам не зная зачем, "Его звали Федей..." Словно обрадовавшись, "Заря" с большой скоростью принялась задавать вопросы, и первым из них был: как звали Сашкиного лучшего друга... Сержант, не задумываясь, отстукал ключом "Глеб", "Сергей", "Федор" и напоследок, словно устыдившись, чуть не забыл - "Андрей" и "Валя"...
Лишь после этой проверки "Заря" попросила уточнить координаты, переданные Стрекаловым десятью минутами раньше. Координаты района, где готовится наступление немцев. Стрекалов повторил. Степанчиков - очевидно, это был он - отстукал "вас понял", но и после этого Сашка не выключал рацию. Теперь это была единственная ниточка, связывающая его со своими, и ему не хотелось прерывать ее самому.
Когда в просвете двери опять показался человек, Сашка решил, что ниточка сейчас оборвется, и с сожалением поднял автомат, но свет упал на лицо человека, и Сашка вскрикнул от неожиданности. В землянку, шатаясь, спускался Драганов. Сашка на секунду закрыл глаза, помотал головой Драганов не исчез. Знакомое, изрытое оспинами, худое лицо, прямой шрам и неповторимый драгановский нос с вмятиной от боксерской перчатки...
- Семен!
Драганов шел мимо него в угол, к нарам, но, дойдя до них, остался стоять на месте, плавно покачиваясь.
- Семен! Это я, Сашка Стрекалов!
Семен, как подкошенный, упал на нары. Когда
Стрекалов приблизился, его друг уже слал похожим на глубокий обморок сном.
РАДИОГРАММА
13 декабря 1943 г. Пугачев - Белозерову
Согласно дополнительным сообщениям местных жителей, в течение последних трех суток находящиеся в окружении немцы действительно стягивают крупные и мелкие подразделения, технику, боеприпасы и горючее к берегу реки Пухоть, приблизительно в район д.Переходы. По сообщению тех же жителей, к настоящему моменту крупные силы немцев сосредоточены юго-восточнее села Воскресенское. Проверить эти донесения в ближайшие сутки было невозможно, но они полностью совпадают с последним донесением "Сокола", принятым сегодня в 13.30.
Ввиду невозможности провести разведку боем, прошу в тех же целях произвести бомбометание и обстрел указанной территории с самолетов.
Драганов медленно приходил в себя. Разлепив глаза, долго разглядывал Сашку. Потом шумно вздохнул, отцепил флягу.
- Выпей, Саня, за помин души Генки Малютина, Ваньки Распопова, Азаряна, Рыжова...
Он всхлипнул, провел рукавом по лицу.
- Значит, и у тебя всех... - Сашка сполз на землю, как будто из него вытащили какой-то стержень. - Как же это, а, Семен? У меня ведь тоже всех...
Драганов методично бил себя кулаком по лбу, старый шрам медленно багровел.
- Всех передушил, гад. Как курей. Поздно до меня дошло, ох, поздно!
- Что дошло? - Сержант насторожился. Драганов отхлебнул из горлышка, вытер губы ладонью. Глаза его понемногу стекленели.
- А то самое. Фрицы, Саня, нас с первого дня засекли. Как забросили группы, так он и пасет. Думаешь, почему Верзилин сразу засыпался? На след напал, это уж точно. А мы с тобой еще плутали. Потом и мы наткнулись. У тебя, говоришь, тоже всех? Ну вот... - Он подвинулся к Сашке, дохнул перегаром. - Оплошали мы, брат, и всё тут. Ну, ребята - ладно. Они в нашем деле ни хрена не понимали. Но ведь мы-то с тобой - разведчики! Мне ж сам комдив такое дело доверил! Вернусь - спросит. А что я ему скажу? Нечего мне сказать, оплошал на этот раз Семен Драганов! У Сашки острой болью сжалось сердце.
- Трибунал? А что для меня теперь трибунал? - продолжал Драганов. Теперь я сам себе трибунал. Какой приговор вынесу, такой и в исполнение приведу. И стрелять в затылок никому не придется. Драганов не какой-нибудь дезертир, он - честный солдат. Это вам понятно?!
- Прекрати истерику, - попросил Стрекалов. От драгановских пьяных выкриков у него голова шла кругом.
Вспомнилось давнее и, как он полагал, забытое: летом сорок первого года под Ельней расстреливали дезертира. Привезли его на "полуторке", со связанными за спиной руками, и те двое, что сидели с ним в кузове, помогали ему сойти - прямо-таки приняли его в свои объятия... И бегом погнали к назначенному месту. Построенные наспех взводы стояли по стойке "смирно", хотя позади, в каких-нибудь трех километрах, шел бой. Последний бой перед отступлением. Необычность и неуместность происходящего сильно действовали на Сашку - тогда еще совсем молодого бойца. Голос высокого пожилого капитана, зачитывавшего приговор, был едва слышен в грохоте орудий. Солдат, построенных в каре, больше волновало творившееся позади них. Оставленная для прикрытия рота, как видно, доживала последние минуты. Зачитав приговор, капитан сложил бумажку вчетверо, убрал в карман гимнастерки и, отойдя в сторону, закурил. Молоденький младший лейтенант с юношескими прыщами на лице вывел и поставил впереди взводов отделение с винтовками, скомандовал: "Равняйсь! Смирно!" Сашка поднял голову, всмотрелся. Преступник был далеко не свирепого вида, скорее жалкий, с физиономией нашкодившего детдомовца. Расстегнутая гимнастерка открывала впалую грудь и тонкую жилистую шею.
- Поверни его спиной, Кутенков, - посоветовал капитан.
- Кру-гом! Кру-гом! - закричал младший лейтенант, и в голосе его слышалось отчаяние.
- Так ему и надо, - почему-то на ухо Сашке сказал стоявший рядом боец без оружия, с палкой в руках, - ему было приказано не оставлять позиции, а он оставил. Понимаешь, ушел - и все!
- Куда ушел? - не понял Сашка.
- В тыл ушел, куда же еще! - ответил другой солдат, справа. - И чего тянут? Чего копаются? - он оглянулся. - Дождутся: немцы всем приведут в исполнение...
Сквозь нарастающий грохот стрельбы Сашка едва различал голос младшего лейтенанта:
- Кру-гом! Кру-гом!
Было странным не то, что команда касалась одного человека, а то, что этот человек не понимал, чего от него хотят.
И вдруг произошло непонятное: приговоренный упал на землю и стал крутиться на животе, отталкиваясь от земли пальцами босых ног.
- Отделение, огонь! - закричал капитан, бросаясь вперед и одновременно вытаскивая из кобуры пистолет. Кое-кто из отделения стал стрелять по живой карусели, но капитан двумя точными выстрелами прекратил страшный спектакль.
В этот момент по высотке, где стояли взводы, и по оврагу начала бить немецкая артиллерия. Занимая оборону на другой стороне оврага, Стрекалов в последний раз увидел "полуторку". Она неслась через поле, напрямик, должно быть, надеясь выскочить на шоссе, которое - это выяснилось позже - уже было занято немцами...
- Прекрати, Семен! - сбрасывая оцепенение, повторил он. - Разберутся где надо! Чего ж самому торопиться на тот свет? Может, еще и помилуют...
Драганов рассмеялся. Сашке показалось, что он быстро трезвеет, на глазах превращаясь в совсем другого Семена - не того, что был в полку, и даже не того, который только что плакал пьяными слезами, а в третьего спокойного, трезвого, расчетливого и холодного, отгородившегося от Сашки стеной непонятной обиды. Не взглянув больше на Стрекалова, он взял у одного из убитых "шмайссер", деловито обследовал его карманы, переложил запасные "рожки" в свои, отстегнул флягу, попробовал содержимое...
- А я ведь понял: ты из-за меня остался. Все передал, что надо, хотел уходить, а тут я... Прости, если можешь.
Где-то недалеко хрустнула ветка. Семен взял автомат, вынул из кармана "лимонку".
- Ну вот и дождались. Захлопнули нас обоих. А вот и машина. Слышишь? Это за нами. Жаль, поторопились. Я ведь, честно говоря, рассчитывал тут в одну деревушку заглянуть... Что глядишь? Думаешь, если рябой, так уж никто и не любит! Любят, Саня. Да еще как любят-то! - Он расправил плечи, потянулся. - На минутку бы к ней! Перед смертью...
- Перестань ныть! - Стрекалов не на шутку разозлился. - Может, еще и Вырвемся. Бывало же не раз такое.
Драганов прислушался, потом осторожно выглянул наружу.
- Тихо чегой-то. Хуже нет - вот так... Хочешь, я тебе про нее расскажу? Про Глафиру?
- Не время, Семен.
- А другого не будет. Вот, значит, познакомились мы в сорок первом. Она нашу роту из окружения выводила. А после лесами вела... Короче, стали мы вроде как муж и жена. Потом она вернулась, мы дальше пошли. Как счас помню, говорю ей: "Прощай, Глафира Иванна!" А она мне: "Не говори так, Сема. До свидания..." Я опять свое, она в слезы...
- Семен! - Стрекалов поднял руку. - Давай попробуем. Вроде нет никого.
Драганов не ответил. Он молча раскладывал возле себя трофейные гранаты.
- Семен! - сказал Стрекалов. - Мы должны уйти, понимаешь?
Драганов молчал.
- Ты что? - Стрекалов толкнул друга в плечо. - Не слышишь?
- Слышу, - Семен впервые поднял глаза. - Я ведь все понимаю, Саня. Ты свое дело сделал, тебе можно и за медалью рвать, а для меня одно осталось... Ну, чего уставился? Не узнаешь?
- Товарищ старший сержант Драганов!
- Брось, Саня. Был Драганов, да весь вышел. Поминай меня теперь как убиенного на войне Семку Драгана. Мать говорила, будто это и есть моя настоящая фамилия: отец-то хохол был... А тебе я пособлю. Пособлю, Сань, не сомневайся.
- На чужом хребте в рай собрался? Хорош! Драганов выпучил глаза от изумления.
- Ты что, офонарел?
- Легкой смерти ищешь, да? Вы, дескать, тут деритесь с фрицами, освобождайте, спасайте, а я по-быстрому! Чтоб без мучений! Эх ты! Ребята небось думали: Семен отомстит... Черта лысого! Он в рай собрался. Дурак! На, бери свои гранаты, подорвись на них, я знаю, это легко, только кто потом из твоего автомата стрелять будет, знаешь? Фрицы! Возьмут и выстрелят в меня, в твою Глафиру, в любого из твоих друзей!
Сашка перевел дыхание. Семен слушал, по-бычьи опустив голову.
- Все?
- Все.
- Агитатор... Думаешь, сейчас Семен Драганов слезу пустит? Нет, Саня, далеко тебе до нашего замполита. Тот, если начнет мораль читать, - до кишок продирает... А в одном ты прав, кореш: рано я в рай собрался. Так и быть, ради тебя еще немного погуляю.
Он стал рассовывать по карманам "лимонки".
- Давно бы так.
Стрекалов первым пошел к выходу и осторожно высунул голову из землянки. Снаружи отчетливо прозвучала команда:
- Русс, сдавайся! Стрекалов сделал шаг назад.
- Много их? - спросил Драганов.
Сашка не ответил. Так вот почему немцы не забросали землянку гранатами? Им нужны живые!
- Много их? - повторил Семен и тоже высунулся до плеч. Тот же голос прокричал снова:
- Сдавайтесь! Вы окружены!
- А это видел? - прокричал Драганов и выстрелил на голос. И тотчас пулеметная очередь ударила в бревна землянки.
- Санька, у них пулемет.
- Сам слышу, не глухой. Где он?
- Не знаю.
- А ну, еще раз!
Семен поднялся и, далеко выставив автомат, выстрелил одиночным. И снова пулеметная очередь - в верхний край дверного проема. Стрекалов - он прятался в это время за косяком - определил:
- Он справа, за грудой камней.
- Это ж совсем рядом! - обрадовался Семен.
- Да, близко, - подтвердил Стрекалов. Они посмотрели друг другу в глаза. - Повеселим фрицев, Сема?
- Напоследок - это можно, - согласился Драганов и громко крикнул: - Эй вы! Обождите стрелять! Мы вам тут подарочек приготовили.
Он подхватил ящик с РБМ, вышел с ним наружу, постоял, озираясь по сторонам, затем поднял рацию над головой. Но вместо того чтобы бросить ее на снег, с силой хрястнул о камни.
- Получайте!
Кто-то выстрелил из пистолета в воздух, заругался сердито. Драганов ввалился обратно в землянку, отошел от двери подальше. - Сань, пулемет накрыть - плевое дело. Это я сработаю. Ты сними гада с землянки - целит прямо в спину!
- Где остальные? - спросил Сашка.
- Метрах в сорока, за деревьями, полукругом. Ближе боятся... Давай все барахло в мешок.
- Зачем?
- Сейчас увидишь.
Драганов сложил в вещмешок питание к рации, два чьих-то тощих рюкзака, обломки дерева.
- Мало...
Стрекалов снял эсэсовскую шинель, свернул, отдал Драганову.
- Теперь хватит! - Драганов взвалил мешок на спину. - Значит, так идешь за мной следом, вплотную. Как только откроется этот гад на землянке, бей! И сразу - вправо, туда, где пулеметчик.
- Но...
- Не бойся, я его раньше прикончу. Солнечный свет на секунду ослепил Стрекалова.
Темная фигура на крыше землянки дернулась. Сашка нажал спусковой крючок. Позади гулко ухнул взрыв. Стрекалов в три прыжка достиг каменной гряды, нырнул за нее головой вперед. Семен уже лежал у пулемета.
- Гляди, обходят!
Стрекалов первой же очередью уложил четверых, Драганов из пулемета столько же. Немцы прятались за деревьями, ложились в снег, били по каменной гряде суматошно, почти не целясь. Под ногами у Сашки корчился в агонии немецкий пулеметчик.
Драганов, убедившись, что немцы отошли, вытер вспотевший лоб.
- Что дальше?
- Что-нибудь придумаем. Теперь уже легче... Стрекалов оглянулся. Позади - крутой обрыв, за ним ровное поле, дальше - лес. Сашка на глаз прикинул расстояние до опушки.
- Семен, пока они не очухались, беги! Драганов отрицательно помотал головой.
- Давай ты, я прикрою.
Сашка медлил. В щелях между камнями он видел, что немцы приближаются ползут по снегу.
- Не медли, Санька, беги! - Драганов, прищурясь, водил стволом, выбирая ближайшую цель.
Стрекалов прыгнул с обрыва, зарылся в снег по самые плечи. Наверху снова заработал пулемет.
В перерывах между очередями Драганов оглядывался и видел, как по белому полю, утопая в снегу, нестерпимо медленно тащится Стрекалов. Немцы его пока не видели - весь их огонь был сосредоточен на Драганове.
- Наддай, Саня, наддай, - шептал Семен. Еще минута - и они заметят его, маленького, одинокого, и пришибут, как муху на скатерти. И вдруг Стрекалов остановился. Нет сил бежать? Ага, смотрит в его сторону... Грустная улыбка трогает колючие губы Драганова.
- Поздно до тебя дошло, Саня... Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Гитлеровцы заметили Сашку, когда до лесной опушки оставалось метров пятьдесят. Но их пулемет все еще у русского, а для автоматов расстояние великовато. Между тем Сашка лег в снег и изготовился для стрельбы. Он ждал Семена. Вот-вот умолкнет пулемет, Семен прыгнет с обрыва, побежит через поле, и он, Стрекалов, прикроет его отход.
Потом они вместе рванут через лес и еще засветло будут возле Алексичей, а оттуда до своих рукой подать...
Но пулемет не умолкает. Издали Стрекалов видит, как по крутому склону ползут эсэсовцы, обходя Драганова сзади. Командует ими коренастый офицер с резким, пронзительным голосом.
Стрекалов ползет вперед, потом останавливается] тщательно прицеливается и бьет по офицеру. Тот замечает Сашку и что-то кричит. Человек двадцать сразу же направляются к Сашке. Наконец-то! Он расставляет локти, устраивается поудобнее. Снег глубок, и немцы двигаются медленно. Но почему же не умолкает пулемет? Самое время Драганову бросить его и уходить. И вдруг сержант понял: Семен не уйдет.
Чуть приподнявшись, Сашка кричит изо всех сил:
- Семен, ко мне!
Одна пуля ударила в плечо, вторая осой впилась в бок. Сержант поспешно ткнулся в снег и слышал, как на спине пули царапают ватник. Несколько раз он делал попытки поднять голову или отползти в сторону, но немцы стерегли каждое его движение.
Наконец пулемет замолчал. Эсэсовцы, решив, что с пулеметчиком покончено, поднялись и двинулись к Стрекалову, больше не опасаясь за свой тыл. Сержант уже видел перед собой тускло блестевшие каски и темные пятна лиц под ними, слышал скрип снега под сапогами, команды коренастого офицера и позвякивание котелков, привязанных к ранцам. Сашка выбрал офицера, тщательно прицелился и нажал спусковой крючок. Вместо очереди послышался легкий щелчок. Сержант похолодел. Запасного магазина у него не было, пистолета тоже...
Полукруг эсэсовцев сжимался. И одновременно с ним сжималось Сашкино маленькое, всегда так верно служившее ему сердце. Сашка ясно ощущал его торопливые, прощальные толчки...
И в этот момент ударил пулемет Драганова. С великолепной точностью старший сержант бил по эсэсовцам, окружавшим его друга. Застигнутые врасплох, они заметались, ища спасения, одни - в глубоком снегу, другие - в густом кустарнике справа ov Сашки, на минуту забыв о нем, а когда вспомнили, разведчика уже не было на прежнем месте. Спотыкаясь и придерживая здоровой рукой раненую, он бежал к лесу, то показываясь на миг среди кустов, то скрываясь в них, и с каждым шагом все приближался к спасительной опушке.
Через минуту-две он растворился в белом безмолвии, и лишь иней, осыпающийся с веток, еще некоторое время указывал его путь.
ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР Бородина с Пугачевым 13 декабря в 3 часа утра
- Мои наблюдатели фиксируют почти непрерывный шум работающих двигателей на той стороне. Так что сомнений нет...
- Давно начали докладывать?
- Примерно с двадцати трех часов, товарищ генерал. (Пауза.)
- Хорошо. Информируйте меня каждые полчаса.
- Слушаюсь, товарищ генерал.
- С "Соколом" связи нет?
- Последний раз вчера в тринадцать тридцать...
- Знаю. Позднее не выходил на связь?
- Никак нет. (Пауза.) Думаем, погиб, товарищ генерал. Но парень свое дело сделал! Так сказать, долг солдата выполнил.
(Пауза.)
- Да... Но ты все-таки одну рацию оставь на этой волне. На всякий случай...
- Слушаюсь, товарищ генерал.
Раненный в руку, голову и дважды в плечо, Драганов тяжело 'отвалился от пулемета, морщась, достал из кармана кисет, кое-как свернул самокрутку, прикурил от зажигалки и стал ждать. Головы он не поднимал - это было и не нужно: крики солдат, слова команды, тяжелое дыхание людей, карабкавшихся по склону холма, сказали ему, сколько времени оставалось жить - что-то около двух минут. Достаточно, чтобы выкурить цигарку. Впрочем, никаких других желаний у старшего сержанта теперь не было. Лежа на снегу, он отдыхал от всего, что было с ним раньше - сегодня утром, вчера, и неделю назад, и год назад, - отдыхал за всю свою короткую и такую непомерно долгую, трудную жизнь. Безотцовское детство в рабочем поселке. Бесконечные драки с мальчишками. Одна отрада - школа, но ее не пришлось окончить. После семи классов пошел работать. Надо было кормить больную мать и двух сестренок. Потом порт, работа грузчиком, а по вечерам выступления в рабочем клубе на ринге в качестве боксера-любителя... Потом - война, армия, разведка. Долгие рейды по тылам врага, кровавые схватки в темноте и при ярком солнце, на снегу и под проливным дождем. Короткие передышки в госпиталях и длинные ночи на передовой, часы неподвижного лежания то по горло в болоте, то по пояс в снегу, бег под палящим солнцем на многие километры... Сухари, от которых крошатся зубы, и обжигающий глотку огонь самогонного спирта на коротких передышках в деревнях, губы, руки, сумасшедшие глаза истосковавшихся по мужской ласке баб... Теперь все это позади. Семен слышал, как медленно, по капельке, выходит из него жизнь, просачиваясь в какую-то странную, неожиданно светлую, будто изо льда, ямку, но страдал не от этого и даже не от боли, которую ощущал все слабее, а от чего-то другого, что не походило ни на боль, ни на знакомую по прежним ранениям противную слабость. Это было похоже на обыкновенную человеческую тоску, только в десятки раз более сильную, сжимавшую сердце в ледяной горсти.
- Санька! - позвал он. - Сержант Стрекалов! Глаша!
Скользя коленками и локтями о камни, Драганов поднялся на четвереньки, потом встал во весь рост. Ему крикнули что-то, наверное, приказали поднять руки, но он не понял и продолжал стоять, пошатываясь, с трудом удерживая равновесие. Тогда чей-то голос, резкий и властный, повторил то же по-русски. Семен сделал попытку переступить правой ногой - мешали валявшиеся кругом стреляные гильзы, - но едва не упал. Сквозь пелену наплывающих на глаза сумерек он разглядел шеренгу людей в рогатых касках, с автоматами, направленными ему в живот и в ноги. От этой шеренги отделился кто-то высокий и широкоплечий в расстегнутой офицерской шинели и не спеша двинулся к Семену. Собрав силы, Драганов сделал шаг вперед, вытащил из кармана гранату. В ту же секунду в его шею, чуть выше ключицы, податливо, но со страшной болью вошел стальной клинок. Он хотел напоследок вздохнуть поглубже, но захлебнулся густой, соленой влагой и упал - сразу всем телом на твердый и горячий, как раскаленное железо, снег.
СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
Весьма срочно!
Командиру 201-й с. д. генерал-майору Пугачеву Начальнику штаба полковнику Покровскому Командиру кав. части особого назначения подполковнику Дузю
Выступление окруженной группировки генерала Шлауберга состоится (предположительно) в ночь с 13 на 14 декабря. Район сосредоточения основных сил - правый берег р. Пухоти напротив д. Переходы. Возможен также прорыв вспомогательными силами в районе старого моста севернее деревни Мзга. Прорыв со стороны Алексичей маловероятен из-за сравнительно небольшого количества здесь у противника техники и особенно горючего и боеприпасов. Приказываю:
1) сосредоточить основные силы дивизии, включая всю артиллерию, к востоку и западу от деревни Переходы;
2) командиру кавалерийской части особого назначения занять оборону на правом берегу реки Пухоть, напротив Алексичей;
3) ему же: выделить один эскадрон для контроля за противником в районе Мзги.
Командующий армией генерал-лейтенант Белозеров.
ТЕЛЕФОНОГРАММА
Политотдел в/ч 12338 Подполковнику Павлову С. Б.
Концертная бригада в количестве 8 (восьми) человек (пять женщин и трое мужчин) сегодня утром отбыла на своей машине 21-55 в д. Переходы для обслуживания находящихся там воинских частей.
Заместитель командира по политчасти капитан Кухнаренко
Глава пятая. Прорыв
Из бойцов нового пополнения больше других страдал от недостатка сна рядовой Кашин. Сонная болезнь настигала его повсюду - на посту, у орудия, за рытьем ровика, даже за колкой дров.
- Симулянт он у вас, - сказал полковой врач, выслушав жалобы командира расчета, - такой болезни нет. То есть, конечно, имеется подобная, но та совсем другое дело. При ней человек засыпает где попало, а ваш солдат спит, заметьте, когда ему выгодно. Во время приема пищи не спит ведь, нет?
- Не замечал, - признался Уткин.
Во время приема пищи Кашин действительно не спал...
Кашинская спячка наводила уныние на весь орудийный расчет: Вася мог уснуть и на посту. В то же время устраивать ему курорт резона не было.
В половине второго ночи Осокин - он стоял на посту с двенадцати отвязал от орудийного чехла веревочку, спустился в землянку и, приоткрыв для света дверцу печки, собрался искать ноги Кашина среди шести пар точно таких же ног. Кашину заступать в два, но Осокин знал, что скоро Васю не разбудишь.
Временное укрытие - обыкновенная яма в земле. Со всех сторон промерзшая глина, над головой кое-как набросаны доски, лапник. Хорошо еще, печку удалось поставить. Контрабандой, конечно, если увидят - отберут, потому что демаскирует, но пока есть - греться можно. С дровами хуже. Сухие остались на старой огневой, здесь одно сырье: дыму много, толку мало. Лучшее топливо - снарядные ящики пока лежат нетронутыми. В каждом из них по четыре пудовых патрона, похожих на винтовочные. Можно взять такой патрон, половчее стукнуть обо что-нибудь твердое, и тогда девятикилограммовая болванка - если, конечно, не взорвется - вывалится, освободив миткалевый мешочек с бездымным порохом... За такое дело по головке не погладят, но зато, хоть какую сырь клади, против такой растопки ни одно полено не устоит, загорится.
Осокин нехотя отодвинулся от теплой печки и пересел на глиняный выступ, служивший первому орудийному расчету нарами. Маленькое, курносое лицо Кашина с вечно открытым ртом было рядом, но Осокину нужно было не лицо, а ноги. Укрытые шинелями, в одинаковых ботинках и обмотках, они запутались, переплелись между собой, утонули в ворохе соломы. И вдруг Осокин вспомнил: у Васьки для крепости вместо шнурков вдет красный телефонный кабель! Он сразу увидел эти ботинки с кабелем, но уходить из тепла вот так, сразу, не хотелось. Посидев еще с минуту, он поднялся, сделал петлю, накинул ее на торчащий из-под шинели ботинок и пошел наверх, в холодрыгу и метель. Возле орудия он привязал свободный конец к поясному ремню и стал ждать. По его расчетам выходило, что до смены около получаса. Еще через пять минут надо начинать будить.