- Послали бы вместо тебя офицера, да нет ни одного разведчика с опытом, - пояснил ему начальник штаба, - нашему полку разведка вообще не полагалась: тыловой полк, охранный... В общем, считай себя уже в ином звании и с подчиненными обращайся соответственно.
Что значит "в ином звании" и как он теперь должен обращаться с подчиненными, Стрекалов не понял, но на всякий случай сказал "слушаюсь". От начальника же штаба он узнал, что окруженная группировка не сегодня-завтра предпримет наступление с целью прорваться к своим. Силы полка Бородина растянуты вдоль всего юго-западного края огромного Ровлянского лесного массива.
- Это только так говорится, что в квадрате пятидесяти километров. На деле все сто, а может, и больше. Когда фронт двинул в наступление, тут бы вперед, и вперед как можно быстрее... Добивать их было некому: все брошено в наступление. Думали - сами сдадутся, а они вон чего задумали. Ты представляешь, что могут натворить в незащищенных тылах несколько тысяч отборных головорезов? - Стрекалов кивнул, он представлял... - Чтобы этого не случилось, вы, разведчики, должны выяснить, в каком месте намечается прорыв. Туда соберем все силы и, возможно, удержим...
- Ты идешь не один, - сказал капитан Ухов, - одновременно посылаем три группы. Для верности...
Стрекалов понимал и это.
- Группа твоя маловата, - сказал ему командир саперной роты, - а то бы дал тебе самого лучшего подрывника.
- Зато даем тебе рацию, - сказал начальник связи. - У других нет. Не хватило... И радиста. В случае чего... в случае, если он не сможет, будешь передавать сам. Дело нехитрое, к тому же, говорят, ты с этим делом знаком...
- Знаком, - подтвердил Стрекалов. - Не так чтобы очень, но передать, если нужно, могу.
- Особенно не злоупотребляй, батареи береги. Сам не садись - мы знаем почерк радиста, твой не знаем. Без надобности не садись... А вообще, радиста береги как зеницу ока. Дело знает, но сам зеленый.
- Необстрелянный? - встрепенулся Стрекалов. - Зачем же такого...
- А где взять другого? Мятлову ты сам не возьмешь...
- Не возьму, - согласился Сашка.
- И это известно. - Начальник связи засмеялся. - А кстати, почему? Что ты имеешь против женского пола? Воюют они не хуже нас с тобой...
Стрекалов молчал. Перед ним в который уже раз всплыло посиневшее от удушья лицо Вали Рогозиной, ее открытые, подернутые мутной пленкой глаза...
- Их посылать нельзя, - сказал он угрюмо.
Стрекалов вздохнул свободней, поняв, что ему сказали все, что должны были сказать, и теперь слово остается за ним. Однако его еще долго не отпускали из штаба, расспрашивая о родных, записывая домашний адрес, и военврач, невысокая полная женщина, ласково глядела на него и совала ему в карман плитку американского шоколада.
- Братишка у меня дома остался... Уж очень на тебя похож!
От врача пахло земляничным мылом и карболкой.
На батарею Стрекалов пришел, когда расчет спал. Расход на него Уткин не оставил - был уверен, что Сашка голодным не останется. Повар Лешко, хоть и не был Сашкиным земляком, сжалился и дал порцию картофельного пюре да еще сдобрил его куском комбижира. Потом Сашка помог ему написать письмо любимой и за это получил миску аппетитных поджарок со дна котла. Только когда на кухню пришли Осокин и Грудин чистить картошку, Стрекалов покинул гостеприимный кров и отправился к себе в землянку.
Ночь давно уже перевалила за половину, полная круглая луна висела над притихшим миром, и Убойный, похожий издали на тонущий корабль, устремлял на запад задранную кверху корму.
- Стой! Кто идет?
По голосу Сашка узнал Моисеева. Тот стоял на крыше землянки прямо над печной трубой.
- Не сварись! - предупредил Сашка. Моисеев не ответил - он грелся. Стрекалов нырнул в душное тепло землянки, отворил дверцу печки, долго и старательно раздувал угли. Дождавшись, когда поверхность углей осветилась прыгающими голубоватыми язычками, затолкал в печку охапку соломы и плеснул бензином. Огонь ухнул, шибанул из дверцы наружу, осветив земляные стены и торчащие из-под шинелей босые ступни.
Еще с минуту Стрекалов не ложился - склонив голову набок, слушал, как наверху матерится Моисеев, потом снял шинель, сапоги. Коснувшись щекой соломенного изголовья, он мгновенно уснул, будто нырнул с высокого берега в теплый пруд с запахом лилий и желтых кувшинок.
Начальнику ПФС{2} в/ч 21285
В дополнение к приказу начальника политотдела в/ч 12338 от 9 декабря с/г о зачислении на котловое, водочное и табачное довольство членов выездной концертной бригады фронта, сообщаю следующее:
1) на табачное и водочное довольство сроком на пять дней следует зачислять не всю бригаду, а только 5 (пять) человек, остальным семнадцати табак и водку заменить сахарным песком по существующим нормам;
2) в дни выездов артистов в подразделения для обслуживания бойцов и командиров выдавать им сухой паек;
3) выдать под расписку старшему группы артистов Б. М. Соломаткину 12 (двенадцать) пар сапог кирзовых первого срока, по две пары фланелевых портянок и по одной паре суконных на каждого;
4) изыскать и выдать тому же Б. М. Соломаткину под расписку 2 (две) пары солдатских ботинок разм. 37, одну пару разм. 36 и 5 (пять) пар размером 34-35.
Маркин
11 декабря 1943 г.
Солдатские сны бывают трех видов: про хлеб, про дом и про любовь. Когда Сашка бывал сыт, сны его вертелись вокруг одной темы. Обнимал он чаще всего радистку Мятлову, веснушчатую, грудастую и, как говорили знающие люди, весьма доступную девицу, и реже Соню Довгань. Наяву он о ней почти не вспоминал - любовь их была суматошная, с редкими и короткими встречами, когда жаркая, как парная баня, когда и не очень, с расставаниями без слез и муки.
Разбуженный криком "подъем!", он еще несколько мгновений чувствовал на губах ее поцелуи, похожие на вкус ландрина. Чтобы окончательно проснуться, разделся до пояса и с минуту обтирал снегом распаренное духотой тело.
Рядом, поеживаясь от холода, стоял на посту Богданов.
- Опять в штаб пойдешь?
- Ага. В тылы надо. Продукты получать, личное оружие. Еще в Особый отдел заглянуть велели... - Глебу он мог позволить слегка прикоснуться к своей тайне.
- Инструктаж! - Глеб понимающе кивнул. - Значит, верно, что тебя на задание взяли. Везет же людям!
- Откуда насчет задания знаешь? Догадался?
- Телефонист разболтал. Уткина сперва хотели, да капитал Лохматов отсоветовал. Предложил тебя. Ты ведь в разведке служил... - Он подошел ближе. - В тыл врага, Сань, да? А ты с парашютом прыгал?
- При чем тут парашют? Хотя... если надо, сумеем. Стрекалов был не просто рад - он был, что называется, на седьмом небе от счастья. Разумеется, пошуровать денек-другой в немецком тылу не бог весть что, но в его теперешней, бедной событиями жизни даже такое пустяковое задание подарок судьбы. В том, что задание пустяковое, Сашка ни минуты не сомневался. Захватить "языка" куда опасней. Не сомневался он и в том, что выполнит все, что ему поручили, и был поэтому совершенно спокоен.
- Везучий ты, - сказал Богданов, - мне бы так-то...
- Да, наверное, везучий. - Стрекалов вытерся полотенцем, надел гимнастерку, шинель, туго затянулся ремнем. - Если есть письма, давай, отдам почтарю.
Богданов с готовностью протянул шесть помятых треугольников.
- Сань, а мне с тобой нельзя? Конечно, я понимаю, но... если там разговор будет насчет напарника, так ты не забудь...
- Не забуду, - пообещал Стрекалов.
В тылах ему выдали сухой паек не на двое суток, а на четверо. Кроме него, на складе отоваривались еще человек десять. Кладовщик ПФС - вредный дядька - долго держал Сашку перед запертыми дверями, потом открыл и, придерживая дверь коленом, потребовал накладную.
- Подпись неразборчивая, - сказал он, подозрительно глядя на Сашку поверх очков.
- Сам делал, - сказал Стрекалов. Сзади засмеялись. Кладовщик обиделся и вернул Сашке накладную, пропустив вперед какого-то старшину.
- Вот змей! - усмехнулся старший сержант с лицом, изрытым оспой, кривым боксерским носом и белым шрамом через весь лоб. - Пойдем, земеля, посидим в сторонке. Теперь ты, надо понимать, за мной будешь. Давай знакомиться. Семен Драганов с Николаева. - Он присел на пустые ящики из-под свиной тушенки. - Здесь с октября. Пулеметчиком определили. До этого служил в сто сороковом непромокаемом. - Под распахнутой, несмотря на мороз, шинелью на его груди виднелись медали.
Подошли еще двое, остальные жались у двери, нетерпеливо заглядывая в замочную скважину.
Из дверей склада вышел наконец старшина, бросил мешок с продуктами солдату, должно быть напарнику, сказал, вытирая руки полой шинели:
- Ну и глот! Вы, ребята, когда получать будете, глядите в оба. Мне вместо тушенки горох хотел подсунуть.
Сержанты заволновались.
- У тебя в накладной чего? - спросил Драганов, беря в руки накладную Стрекалова. - Комбижир? Так и есть. Беги к начальнику ПФС, пускай на шпиг переделает. Еще чего? Галеты. Это можно оставить. Сахар-песок... Лучше кусковой. Хлеб, концентраты... Концентрат не бери. Что ты его, грызть там будешь? А хлеб бери весь. Промерзнет, да ничего, сожрете. Еще что? Консервы рыбные. Бери на всякий случай. Вот: свиная тушенка! Шесть банок... Это что же, вас на четверо суток упекут? Сейчас проверим. Ну, точно, четверо суток будешь нежиться. Повезло!
Сашка видел: хорошие парни, бывалые. У каждого по нескольку медалей, у старшины - фамилия его была Верзилин - даже орден. С такими бы идти! Но нет в полку больше таких, одна салажня осталась. Это не триста пятый незабвенной памяти полк, где без медалей щеголял один повар. Двести шестнадцатый - тыловой, охранный, железные дороги и склады охранял, а теперь вот и ему пришлось повоевать... И как это его, Сашку Стрекалова, опытного разведчика, угораздило сюда попасть? Может, потому сейчас и дорого побыть немного рядом с такими же, как он сам, старыми вояками, в лазаретах штопанными, на жаре сушенными, порохом опаленными, и не замечает он ни трепа ихнего безвредного, ни хвастовства несусветного. Пусть побрешут, коли есть охота, отведут душеньку и других позабавят. Придет час, и покажут они себя в наилучшем виде. Встречал Стрекалов за три года войны таких и понимал их больше, чем других. С ними рядом разве что старшину Батюка можно поставить, а больше никого. Но Батюк в годах и ревматизмом страдает, да и не отпустят его. На нем вся батарея держится. Уткина, старшего сержанта, взять - себе дороже станет. Привык командовать, подчиняться не захочет, а если заставить - всякие отговорки будет придумывать. Такой характер. Остальные - мелочь пузатая. Рассчитывало, видно, начальство сперва подучить их, а после уж пускать в работу, да война распорядилась иначе.
На склад его пустили следом за Драгановым.
Потолок сводчатый, десять ступенек вниз, пол кирпичный, старинный, посередине вытертый. По обеим сторонам - будто соты медовые - консервы штабелями. Справа банки маленькие, слева - большие. И все без наклеек, от тавота липкие. Которые из них с тушенкой - леший знает... И вдруг видит Сашка, Драганов ему глазами показывает на те, что поменьше... Спасибо, друг! Пошли дальше. В картонных коробках, в деревянных ящиках и просто так - штабелями сало: шпиг. В ладонь толщиной - наше, отечественное, в два пальца - американское. Селедка тоже отечественная, с Дальнего Востока, колбаса в руку толщиной. Но колбаса Сашке не полагается. Колбасу ему придется добывать самому. Этакое-то богатство бы да в сорок первом! Сашка даже зажмурился, представив, что бы он сделал с теми фрицами, которые держали его полк в окружении, будь у него вместо прогорклых сухарей буханки свежего хлеба, а вместо дохлой конины - вот эта колбаса...
После полудня в землянку к Стрекалову пришел радист. Пока без рации. Сказал, что еще получать надо. Пришел просто так, познакомиться, узнать, нет ли каких приказаний. С порога доложил по уставу, глазами по сторонам не рыскал, глядел прямо. Ничего себе паренек, вроде крепкий, смышленый, хоть и молод. Расчет притих, глядел то на Сашку, то на паренька - его первого подчиненного. А Сашка не торопился: пускай поглядят. Было когда-то у него отделение - десять гавриков - и своя повозка для казенного имущества, было личное оружие - и опять будет. Может, даже не отделение дадут, а целый взвод - что ж тут такого? Стрекалов - это не какой-нибудь Уткин. У Стрекалова котелок варит будь здоров! Ему бы образование побольше! Классов хотя бы восемь, он бы и еще кое с кем потягался...
- Садись, - сказал он радисту, и тот послушно сел и продолжал смотреть на своего сержанта во все глаза: вот, оказывается, какой он, этот разведчик!
Фамилия солдата была Зябликов.
- Звать как? - спросил Стрекалов.
- Федей. А по отчеству Силыч. Силой Петровичем отца звали, товарищ сержант.
- Откуда родом, как твоя деревня называется? - продолжал расспрашивать Сашка, чувствуя, как с каждой минутой возрастает к нему уважение всего расчета.
- Из города я Борисоглеба Ярославской области. На телефонной станции работал.
- Отец-то живой?
- Писал недавно из госпиталя. Поправляется.
- Стало быть, тебя в армию по специальности взяли?
- Как призвали, так в радисты и определили.
- Это понятно. - Стрекалов солидно кивнул. - Ну, как ты в своем деле, маракуешь?
Зябликов слегка подался вперед, чтобы не пропустить какого-нибудь важного вопроса.
- В каком смысле, товарищ сержант? Сколько групп принимаю, что ли?
- Ну да.
- До восемнадцати могу.
Стрекалов удовлетворенно похлопал радиста по плечу. Смущала его только молодость радиста.
- С какого же ты года, Федор Силыч?
- С двадцать шестого. Мой-то год еще осенью забрили, а мне сперва хотели отсрочку дать. По причине грыжи. Но потом ничего, взяли...
- Так у тебя грыжа? - забеспокоился Стрекалов.
- Нету. Теперь нету. - Федя покраснел. - Она у меня с младенчества, да ничего, жил. В военкомате стали смотреть и придрались. Да вы не беспокойтесь, товарищ сержант.
- Я не беспокоюсь. - У Стрекалова немного отлегло: раз в военкомате пропустили, значит, ничего страшного. На всякий случай спросил: - Других хворей нет? Ты сейчас говори, потом поздно будет.
- Других нет. Разрешите идти получать имущество?
- Иди, - сказал Стрекалов, - через час сам все проверю. - Вот так, други мои! - Он повернулся к притихшему расчету. - Расстаемся с вами. Завалялся я тут, пора и честь знать. - Он потянулся, звякнув медалью. Трепещи, Ганс, разведчик Стрекалов идет!
Потом его вызвали в штаб полка. У входа в блиндаж стояли вчерашние знакомые. Снежной белизны подворотнички, новые, еще не обмятые шинели, офицерские щегольские ремни, двупалые перчатки. Стрекалову обрадовались, угостили сигаретами.
- Видал? - Верзилин похлопал ладонью по кожаным голенищам. - Приказ комдива. Тебе тоже положено. Смотри не прозевай!
Ворча и вздымая на поворотах фонтаны снега, подкатили два "виллиса" в серых камуфляжных пятнах. Человек восемь офицеров в одинаковых белых козьих полушубках прошли мимо вытянувшихся в струнку сержантов и скрылись в штабном блиндаже. Шоферы, развернув машины, отогнали их подальше за бугор и отправились в соседний блиндаж погреться.
- А мы что, рыжие? - возмутился Драганов.
- Оперативники из штаба дивизии, - подсказал Верзилин, - нам пока там быть не положено. Да теперь, наверное, скоро, - пробовал успокоить разведчиков старшина, нос у которого совсем посинел.
- Ну уж, я замерзать не намерен! - Драганов подошел к часовому, о чем-то спросил и исчез в "предбаннике". Через минуту он появился снова. Заходь, хлопцы.
Хорошенькая телефонистка слегка повернула голову, тряхнув кудряшками, приложила пальчик к губам и беззвучно рассмеялась.
- Принято, землячка, все в ажуре. - Драганов энергично махнул рукой. Размещаться без шума!
Поперек блиндажа - перегородочка из плащ-палаток, за нею громкие, раздраженные голоса. Ступая на носки, разведчики прошли в угол к железной печке, окружили ее, припали к теплой жести ладонями, открыв дверцу и распахнув шинели, подставляли теплу озябшие колени. Драганов замешкался возле телефонистки, выясняя ее семейное положение. За перегородкой чей-то голос перешел в крик. Ему вторил другой, низкий красивый баритон, и еще один, немного глуховатый, с хрипотой, медлительный и бесцеремонный.
- Ваша нерешительность граничит с преступлением! - горячился первый, срываясь в фальцет. - У вас сейчас три батальона полного списочного состава!
- За все три я не дал бы и одного взвода опытных бойцов. - отвечал ему баритон.
- Вы обязаны были подготовить личный состав.
- За такой срок научить целиться из винтовок и то трудно, а освоить новую технику просто невозможно.
- Я доложу о вашем бездействии, полковник Бородин!
- Докладывайте, подполковник Степняк. Заодно скажите, что у меня нет подрывников, саперов, даже путных связистов, мало артиллерии.
Тот, чья фамилия была Степняк, немного помедлил и заговорил уже не так резко:
- Вы отлично знаете, полковник, что все силы армии сейчас в наступлении. В тылу остались одни зенитчики для прикрытия мостов и гарнизоны...
- Я просил всего один артдивизион и роту саперов! - перебил его Бородин.
- Командование не может снять с фронта и одного орудия.
- Здесь тоже фронт. В любую минуту мои подопечные, как вы их называете, могут двинуть на запад, и мне их не удержать.
- Если это произойдет, полковник Бородин, вы лично ответите головой.
- Черт знает что! - рявкнул Бородин, и плащ-палатка заколебалась от того, что полковник встал и начал ходить по блиндажу.
- Может быть, начнем разговор по существу? - вмешался кто-то более сдержанный. - Обсудим создавшуюся обстановку, примем решение...
- За этим и приехали, - буркнул недовольно Степняк. Некоторое время все молчали, потом Бородин сказал:
- Вы приехали не за этим. А за тем, чтобы, как говорят солдаты, вставить мне фитиль в одно место. - Он удалился от перегородки и, кажется, сел. - Но мне приказано доложить о готовности только в том случае, если я буду действительно готов, и я не собираюсь вводить в заблуждение командование. К тому же хватит бессмысленных жертв. Под ружьем последний резерв страны, для нас с вами это не секрет. - Он снова помолчал. - Не такой помощи ждал я от вас, Юрий Владимирович! Три батальона необученных солдат против почти двух полков отборных головорезов!
- Однако ж эти полки бездействуют, Захар Иванович.
- Не бездействуют, полковник. Уже не бездействуют. За последние дни в каждом моем батальоне снято с постов по два человека.
- Что значит снято?
- Ну, взято, похищено, украдено, черт побери! Эсэсовцам нужны "языки". По моему приказу были усилены посты, но и после этого солдаты продолжали исчезать. У генерала Шлауберга прекрасная разведка...
- Скажите! А мы и не знали!..
- Не иронизируйте. О каждом отдельном случае я докладывал, но вместо помощи получал нагоняй и советы поменьше спать. Очевидно, полковник Рябков думает, что со Шлаубергом покончено.
- Полковник Рябков вообще большой оригинал, - задумчиво проговорил Степняк, - чтобы его в чем-то убедить, приходится каждый раз пролезать в игольное ушко... Кстати, какой помощи вы от него ожидали? Он не командующий, а всего-навсего начальник разведки армии.
- Мне нужны разведчики. Старые, опытные бойцы и командиры.
- Ишь чего захотели! Впрочем, что я говорю! У вас же и разведка почти укомплектована! Процентов на семьдесят, я думаю.
- Юрий Владимирович, мне надоело говорить об одном и том же. Разведка более других нуждается в опытных кадрах, а у нас среди офицеров ни одного профессионала. Положенный полку разведвзвод только формируется. Взяли кого из пехоты, кого из артиллерии.
- А те два младших лейтенанта? Я сам с ними беседовал. Прямо из училища. Что вы на это скажете?
- Пока ничего. Мне нужны лазутчики. Бывалые, стреляные. Сейчас от таких зависит все. А из этих один стихи пишет, другой абсолютно безынициативен. Там, куда они пойдут, нужны другие качества.
За перегородкой снова наступила тишина.
- А не переоцениваете ли вы, Захар Иванович, этого Шлауберга и его разведку? - спросил наконец Степняк. - У страха, говорят, глаза велики! Ну, положим, сняли с постов нескольких солдат... Да когда же такого не бывало? Они у нас, мы у них...
- У меня гибнут не одни солдаты. Недавно ударом ножа в шею был убит командир огневого взвода лейтенант Гончаров. Правда, он был зенитчик, а не пехотинец...
- С ним погибла санинструктор Рогозина, - подсказал кто-то.
- Да, знаю. - Степняк помолчал. - А тот лейтенант? Он что, оказывал сопротивление?..
- Да. Возле него нашли его собственный кинжал и следы крови. Кровавый след вел через овраг к реке. Там обрывался. Скорей всего, труп убитого Гончаровым разведчика эсэсовцы спустили под лед.
И снова за перегородкой долго молчали. Затем подполковник сказал:
- Конечно, "язык" им необходим. Что за люди пропавшие солдаты? Могли они, скажем, под пыткой сообщить немцам важные сведения?
- Важнее всего для Шлауберга знать состав моего полка. А эти сведения получить не так уж трудно. Солдат он брал из всех трех батальонов.
- Значит, вы считаете, полковник, что теперь они знают, с кем имеют дело?
- Считаю.
- И думаете, что после этого пойдут на прорыв?
- В самое ближайшее время. Фронт пока еще близок.
- Это верно. Против нашей армии на линии фронта у них две танковые дивизии и механизированный корпус. Многовато. Если у ваших подопечных, Захар Иванович, рации в порядке, они довольно скоро договорятся.
- Рации у них в порядке.
- Что же они передают?
- Не знаю. В иностранных языках не силен, а переводчик по штату не положен.
- Капитан Раменский, надо немедленно прислать кого-нибудь, знающего немецкий. Там у нас есть бывшие учителя...
- Слушаюсь.
- Кто стережет Шлауберга с востока, Захар Иванович?
- 512-й и частично батальон Сиротина.
- А на севере? Простите, я человек новый...
- Там болота. Чаще всего незамерзающие, а у Шлауберга полно всякой техники. Движение его в том направлении маловероятно, но на всякий случай там наши пулеметные точки.
- Выходит, у него действительно нет другого пути, кроме как идти на вас... Хорошо, я доложу о вашем положении, думаю, командование сможет выделить немного техники. Со специалистами хуже. Армия сейчас в трудном положении, а наверху - вы понимаете меня? - ждут результатов именно на нашем участке. И немедленно! А это уже не шуточки. Говорю вам как бывший работник штаба фронта. И еще: что это за история с каким-то крестом? В политотделе я что-то слышал краем уха...
- Что именно?
- Да будто по вашему личному приказанию на могиле погибших воинов водружен этакий дубовый крестище. Я, признаться, не поверил...
- Нет, почему же, все верно. Водрузили. Даже дубовый.
Степняк засмеялся.
- По пьянке, что ли?
- Зачем по пьянке? В здравом уме и твердой памяти. Да вот, полюбуйтесь, если хотите.
- Нет уж, увольте.
- Напрасно. Стоит ведь крест-то!
- Ну так что? Молебны будете служить?
- Может, и буду. За победу можно и не такое...
- Товарищ полковник, я не шучу!
- Я тоже. Видите ли: раньше я со своими наблюдателями и сунуться не мог на Убойный - сносили вместе с землей, а теперь мои солдаты сидят там, и ни одна сволочь в них не стреляет. Вот какая штука, уважаемые!
- Может, еще не заметили?
- А они и раньше не больно присматривались. Просто для профилактики каждые полчаса отсыпали тяжелых мин штук по пять-шесть и все. Как мы ни ухитрялись, все было напрасно. Теперь гляди и радуйся: вся местность как на ладони. Я сам сегодня там был, так, честное слово, дух захватывает! Нам бы сейчас хоть плохонькую, но дальнобойную! Ну что мне с зенитной делать? Гаубиц стволов бы этак двадцать да снарядов побольше, разгромили бы за милую душу!
- Без вас разгромят, придет время. Ваша задача удержать их на месте любой ценой. Слышите? Любой! Покуда у армии появится возможность с ними разделаться. Выполните задачу - честь вам и хвала, не выполните... Степняк вздохнул, заскрипели ремни портупеи, видимо, поднялся со скамьи. Я вам не завидую.
Разведчики кинулись к выходу. То, что они сейчас услышали, было в полном смысле военной тайной. Возможно, им тоже дадут прикоснуться к ней, но только с краешку. В армии и разведчику полагается знать не больше, чем надо для выполнения задания.
Вызвали их сразу же после отъезда оперативников. Кроме командира полка, начальника разведки дивизии майора Розина и начальника штаба дивизии полковника Чернова, в блиндаже находились человек пять офицеров штаба полка. Разведчиков попросили подойти к столу.
Офицеры придвинулись ближе, вынули и разложили на коленях карты. Необычное совещание началось.
Необычным и удивительным было то, что офицеры штаба обращались с ними как с равными и ничего не скрывали, повторяя почти все то, что говорилось получасом раньше. Постепенно необычность обстановки перестала отвлекать и смысл сказанного начал доходить до сознания во всей своей суровой неприкрытости.
- В расположение окруженной немецкой группировки, - сказал начальник разведки, - мы посылаем три группы. Их основная задача - засекать любые передвижения противника, возможно точнее определить численность личного состава и техники, направление движения и действия противника. Вот почему ваши группы маневренные. - Майор обвел сидящих острым, как бурав, взглядом. - Нам особенно важно знать место сосредоточения сил врага, выяснить направление предполагаемого удара. Прошу следить по карте... Старшина Верзилин! Сидите, сидите... Маршрут вашей группы: от точки перехода через реку - она вами изучена - до селения Бязичи идете вдоль западного края лесного массива, затем пересекаете... - Он нагнулся, чтобы разглядеть обозначения на карте. - Здесь, по-видимому, болото. Как вы думаете, товарищи?
Что значит "в ином звании" и как он теперь должен обращаться с подчиненными, Стрекалов не понял, но на всякий случай сказал "слушаюсь". От начальника же штаба он узнал, что окруженная группировка не сегодня-завтра предпримет наступление с целью прорваться к своим. Силы полка Бородина растянуты вдоль всего юго-западного края огромного Ровлянского лесного массива.
- Это только так говорится, что в квадрате пятидесяти километров. На деле все сто, а может, и больше. Когда фронт двинул в наступление, тут бы вперед, и вперед как можно быстрее... Добивать их было некому: все брошено в наступление. Думали - сами сдадутся, а они вон чего задумали. Ты представляешь, что могут натворить в незащищенных тылах несколько тысяч отборных головорезов? - Стрекалов кивнул, он представлял... - Чтобы этого не случилось, вы, разведчики, должны выяснить, в каком месте намечается прорыв. Туда соберем все силы и, возможно, удержим...
- Ты идешь не один, - сказал капитан Ухов, - одновременно посылаем три группы. Для верности...
Стрекалов понимал и это.
- Группа твоя маловата, - сказал ему командир саперной роты, - а то бы дал тебе самого лучшего подрывника.
- Зато даем тебе рацию, - сказал начальник связи. - У других нет. Не хватило... И радиста. В случае чего... в случае, если он не сможет, будешь передавать сам. Дело нехитрое, к тому же, говорят, ты с этим делом знаком...
- Знаком, - подтвердил Стрекалов. - Не так чтобы очень, но передать, если нужно, могу.
- Особенно не злоупотребляй, батареи береги. Сам не садись - мы знаем почерк радиста, твой не знаем. Без надобности не садись... А вообще, радиста береги как зеницу ока. Дело знает, но сам зеленый.
- Необстрелянный? - встрепенулся Стрекалов. - Зачем же такого...
- А где взять другого? Мятлову ты сам не возьмешь...
- Не возьму, - согласился Сашка.
- И это известно. - Начальник связи засмеялся. - А кстати, почему? Что ты имеешь против женского пола? Воюют они не хуже нас с тобой...
Стрекалов молчал. Перед ним в который уже раз всплыло посиневшее от удушья лицо Вали Рогозиной, ее открытые, подернутые мутной пленкой глаза...
- Их посылать нельзя, - сказал он угрюмо.
Стрекалов вздохнул свободней, поняв, что ему сказали все, что должны были сказать, и теперь слово остается за ним. Однако его еще долго не отпускали из штаба, расспрашивая о родных, записывая домашний адрес, и военврач, невысокая полная женщина, ласково глядела на него и совала ему в карман плитку американского шоколада.
- Братишка у меня дома остался... Уж очень на тебя похож!
От врача пахло земляничным мылом и карболкой.
На батарею Стрекалов пришел, когда расчет спал. Расход на него Уткин не оставил - был уверен, что Сашка голодным не останется. Повар Лешко, хоть и не был Сашкиным земляком, сжалился и дал порцию картофельного пюре да еще сдобрил его куском комбижира. Потом Сашка помог ему написать письмо любимой и за это получил миску аппетитных поджарок со дна котла. Только когда на кухню пришли Осокин и Грудин чистить картошку, Стрекалов покинул гостеприимный кров и отправился к себе в землянку.
Ночь давно уже перевалила за половину, полная круглая луна висела над притихшим миром, и Убойный, похожий издали на тонущий корабль, устремлял на запад задранную кверху корму.
- Стой! Кто идет?
По голосу Сашка узнал Моисеева. Тот стоял на крыше землянки прямо над печной трубой.
- Не сварись! - предупредил Сашка. Моисеев не ответил - он грелся. Стрекалов нырнул в душное тепло землянки, отворил дверцу печки, долго и старательно раздувал угли. Дождавшись, когда поверхность углей осветилась прыгающими голубоватыми язычками, затолкал в печку охапку соломы и плеснул бензином. Огонь ухнул, шибанул из дверцы наружу, осветив земляные стены и торчащие из-под шинелей босые ступни.
Еще с минуту Стрекалов не ложился - склонив голову набок, слушал, как наверху матерится Моисеев, потом снял шинель, сапоги. Коснувшись щекой соломенного изголовья, он мгновенно уснул, будто нырнул с высокого берега в теплый пруд с запахом лилий и желтых кувшинок.
Начальнику ПФС{2} в/ч 21285
В дополнение к приказу начальника политотдела в/ч 12338 от 9 декабря с/г о зачислении на котловое, водочное и табачное довольство членов выездной концертной бригады фронта, сообщаю следующее:
1) на табачное и водочное довольство сроком на пять дней следует зачислять не всю бригаду, а только 5 (пять) человек, остальным семнадцати табак и водку заменить сахарным песком по существующим нормам;
2) в дни выездов артистов в подразделения для обслуживания бойцов и командиров выдавать им сухой паек;
3) выдать под расписку старшему группы артистов Б. М. Соломаткину 12 (двенадцать) пар сапог кирзовых первого срока, по две пары фланелевых портянок и по одной паре суконных на каждого;
4) изыскать и выдать тому же Б. М. Соломаткину под расписку 2 (две) пары солдатских ботинок разм. 37, одну пару разм. 36 и 5 (пять) пар размером 34-35.
Маркин
11 декабря 1943 г.
Солдатские сны бывают трех видов: про хлеб, про дом и про любовь. Когда Сашка бывал сыт, сны его вертелись вокруг одной темы. Обнимал он чаще всего радистку Мятлову, веснушчатую, грудастую и, как говорили знающие люди, весьма доступную девицу, и реже Соню Довгань. Наяву он о ней почти не вспоминал - любовь их была суматошная, с редкими и короткими встречами, когда жаркая, как парная баня, когда и не очень, с расставаниями без слез и муки.
Разбуженный криком "подъем!", он еще несколько мгновений чувствовал на губах ее поцелуи, похожие на вкус ландрина. Чтобы окончательно проснуться, разделся до пояса и с минуту обтирал снегом распаренное духотой тело.
Рядом, поеживаясь от холода, стоял на посту Богданов.
- Опять в штаб пойдешь?
- Ага. В тылы надо. Продукты получать, личное оружие. Еще в Особый отдел заглянуть велели... - Глебу он мог позволить слегка прикоснуться к своей тайне.
- Инструктаж! - Глеб понимающе кивнул. - Значит, верно, что тебя на задание взяли. Везет же людям!
- Откуда насчет задания знаешь? Догадался?
- Телефонист разболтал. Уткина сперва хотели, да капитал Лохматов отсоветовал. Предложил тебя. Ты ведь в разведке служил... - Он подошел ближе. - В тыл врага, Сань, да? А ты с парашютом прыгал?
- При чем тут парашют? Хотя... если надо, сумеем. Стрекалов был не просто рад - он был, что называется, на седьмом небе от счастья. Разумеется, пошуровать денек-другой в немецком тылу не бог весть что, но в его теперешней, бедной событиями жизни даже такое пустяковое задание подарок судьбы. В том, что задание пустяковое, Сашка ни минуты не сомневался. Захватить "языка" куда опасней. Не сомневался он и в том, что выполнит все, что ему поручили, и был поэтому совершенно спокоен.
- Везучий ты, - сказал Богданов, - мне бы так-то...
- Да, наверное, везучий. - Стрекалов вытерся полотенцем, надел гимнастерку, шинель, туго затянулся ремнем. - Если есть письма, давай, отдам почтарю.
Богданов с готовностью протянул шесть помятых треугольников.
- Сань, а мне с тобой нельзя? Конечно, я понимаю, но... если там разговор будет насчет напарника, так ты не забудь...
- Не забуду, - пообещал Стрекалов.
В тылах ему выдали сухой паек не на двое суток, а на четверо. Кроме него, на складе отоваривались еще человек десять. Кладовщик ПФС - вредный дядька - долго держал Сашку перед запертыми дверями, потом открыл и, придерживая дверь коленом, потребовал накладную.
- Подпись неразборчивая, - сказал он, подозрительно глядя на Сашку поверх очков.
- Сам делал, - сказал Стрекалов. Сзади засмеялись. Кладовщик обиделся и вернул Сашке накладную, пропустив вперед какого-то старшину.
- Вот змей! - усмехнулся старший сержант с лицом, изрытым оспой, кривым боксерским носом и белым шрамом через весь лоб. - Пойдем, земеля, посидим в сторонке. Теперь ты, надо понимать, за мной будешь. Давай знакомиться. Семен Драганов с Николаева. - Он присел на пустые ящики из-под свиной тушенки. - Здесь с октября. Пулеметчиком определили. До этого служил в сто сороковом непромокаемом. - Под распахнутой, несмотря на мороз, шинелью на его груди виднелись медали.
Подошли еще двое, остальные жались у двери, нетерпеливо заглядывая в замочную скважину.
Из дверей склада вышел наконец старшина, бросил мешок с продуктами солдату, должно быть напарнику, сказал, вытирая руки полой шинели:
- Ну и глот! Вы, ребята, когда получать будете, глядите в оба. Мне вместо тушенки горох хотел подсунуть.
Сержанты заволновались.
- У тебя в накладной чего? - спросил Драганов, беря в руки накладную Стрекалова. - Комбижир? Так и есть. Беги к начальнику ПФС, пускай на шпиг переделает. Еще чего? Галеты. Это можно оставить. Сахар-песок... Лучше кусковой. Хлеб, концентраты... Концентрат не бери. Что ты его, грызть там будешь? А хлеб бери весь. Промерзнет, да ничего, сожрете. Еще что? Консервы рыбные. Бери на всякий случай. Вот: свиная тушенка! Шесть банок... Это что же, вас на четверо суток упекут? Сейчас проверим. Ну, точно, четверо суток будешь нежиться. Повезло!
Сашка видел: хорошие парни, бывалые. У каждого по нескольку медалей, у старшины - фамилия его была Верзилин - даже орден. С такими бы идти! Но нет в полку больше таких, одна салажня осталась. Это не триста пятый незабвенной памяти полк, где без медалей щеголял один повар. Двести шестнадцатый - тыловой, охранный, железные дороги и склады охранял, а теперь вот и ему пришлось повоевать... И как это его, Сашку Стрекалова, опытного разведчика, угораздило сюда попасть? Может, потому сейчас и дорого побыть немного рядом с такими же, как он сам, старыми вояками, в лазаретах штопанными, на жаре сушенными, порохом опаленными, и не замечает он ни трепа ихнего безвредного, ни хвастовства несусветного. Пусть побрешут, коли есть охота, отведут душеньку и других позабавят. Придет час, и покажут они себя в наилучшем виде. Встречал Стрекалов за три года войны таких и понимал их больше, чем других. С ними рядом разве что старшину Батюка можно поставить, а больше никого. Но Батюк в годах и ревматизмом страдает, да и не отпустят его. На нем вся батарея держится. Уткина, старшего сержанта, взять - себе дороже станет. Привык командовать, подчиняться не захочет, а если заставить - всякие отговорки будет придумывать. Такой характер. Остальные - мелочь пузатая. Рассчитывало, видно, начальство сперва подучить их, а после уж пускать в работу, да война распорядилась иначе.
На склад его пустили следом за Драгановым.
Потолок сводчатый, десять ступенек вниз, пол кирпичный, старинный, посередине вытертый. По обеим сторонам - будто соты медовые - консервы штабелями. Справа банки маленькие, слева - большие. И все без наклеек, от тавота липкие. Которые из них с тушенкой - леший знает... И вдруг видит Сашка, Драганов ему глазами показывает на те, что поменьше... Спасибо, друг! Пошли дальше. В картонных коробках, в деревянных ящиках и просто так - штабелями сало: шпиг. В ладонь толщиной - наше, отечественное, в два пальца - американское. Селедка тоже отечественная, с Дальнего Востока, колбаса в руку толщиной. Но колбаса Сашке не полагается. Колбасу ему придется добывать самому. Этакое-то богатство бы да в сорок первом! Сашка даже зажмурился, представив, что бы он сделал с теми фрицами, которые держали его полк в окружении, будь у него вместо прогорклых сухарей буханки свежего хлеба, а вместо дохлой конины - вот эта колбаса...
После полудня в землянку к Стрекалову пришел радист. Пока без рации. Сказал, что еще получать надо. Пришел просто так, познакомиться, узнать, нет ли каких приказаний. С порога доложил по уставу, глазами по сторонам не рыскал, глядел прямо. Ничего себе паренек, вроде крепкий, смышленый, хоть и молод. Расчет притих, глядел то на Сашку, то на паренька - его первого подчиненного. А Сашка не торопился: пускай поглядят. Было когда-то у него отделение - десять гавриков - и своя повозка для казенного имущества, было личное оружие - и опять будет. Может, даже не отделение дадут, а целый взвод - что ж тут такого? Стрекалов - это не какой-нибудь Уткин. У Стрекалова котелок варит будь здоров! Ему бы образование побольше! Классов хотя бы восемь, он бы и еще кое с кем потягался...
- Садись, - сказал он радисту, и тот послушно сел и продолжал смотреть на своего сержанта во все глаза: вот, оказывается, какой он, этот разведчик!
Фамилия солдата была Зябликов.
- Звать как? - спросил Стрекалов.
- Федей. А по отчеству Силыч. Силой Петровичем отца звали, товарищ сержант.
- Откуда родом, как твоя деревня называется? - продолжал расспрашивать Сашка, чувствуя, как с каждой минутой возрастает к нему уважение всего расчета.
- Из города я Борисоглеба Ярославской области. На телефонной станции работал.
- Отец-то живой?
- Писал недавно из госпиталя. Поправляется.
- Стало быть, тебя в армию по специальности взяли?
- Как призвали, так в радисты и определили.
- Это понятно. - Стрекалов солидно кивнул. - Ну, как ты в своем деле, маракуешь?
Зябликов слегка подался вперед, чтобы не пропустить какого-нибудь важного вопроса.
- В каком смысле, товарищ сержант? Сколько групп принимаю, что ли?
- Ну да.
- До восемнадцати могу.
Стрекалов удовлетворенно похлопал радиста по плечу. Смущала его только молодость радиста.
- С какого же ты года, Федор Силыч?
- С двадцать шестого. Мой-то год еще осенью забрили, а мне сперва хотели отсрочку дать. По причине грыжи. Но потом ничего, взяли...
- Так у тебя грыжа? - забеспокоился Стрекалов.
- Нету. Теперь нету. - Федя покраснел. - Она у меня с младенчества, да ничего, жил. В военкомате стали смотреть и придрались. Да вы не беспокойтесь, товарищ сержант.
- Я не беспокоюсь. - У Стрекалова немного отлегло: раз в военкомате пропустили, значит, ничего страшного. На всякий случай спросил: - Других хворей нет? Ты сейчас говори, потом поздно будет.
- Других нет. Разрешите идти получать имущество?
- Иди, - сказал Стрекалов, - через час сам все проверю. - Вот так, други мои! - Он повернулся к притихшему расчету. - Расстаемся с вами. Завалялся я тут, пора и честь знать. - Он потянулся, звякнув медалью. Трепещи, Ганс, разведчик Стрекалов идет!
Потом его вызвали в штаб полка. У входа в блиндаж стояли вчерашние знакомые. Снежной белизны подворотнички, новые, еще не обмятые шинели, офицерские щегольские ремни, двупалые перчатки. Стрекалову обрадовались, угостили сигаретами.
- Видал? - Верзилин похлопал ладонью по кожаным голенищам. - Приказ комдива. Тебе тоже положено. Смотри не прозевай!
Ворча и вздымая на поворотах фонтаны снега, подкатили два "виллиса" в серых камуфляжных пятнах. Человек восемь офицеров в одинаковых белых козьих полушубках прошли мимо вытянувшихся в струнку сержантов и скрылись в штабном блиндаже. Шоферы, развернув машины, отогнали их подальше за бугор и отправились в соседний блиндаж погреться.
- А мы что, рыжие? - возмутился Драганов.
- Оперативники из штаба дивизии, - подсказал Верзилин, - нам пока там быть не положено. Да теперь, наверное, скоро, - пробовал успокоить разведчиков старшина, нос у которого совсем посинел.
- Ну уж, я замерзать не намерен! - Драганов подошел к часовому, о чем-то спросил и исчез в "предбаннике". Через минуту он появился снова. Заходь, хлопцы.
Хорошенькая телефонистка слегка повернула голову, тряхнув кудряшками, приложила пальчик к губам и беззвучно рассмеялась.
- Принято, землячка, все в ажуре. - Драганов энергично махнул рукой. Размещаться без шума!
Поперек блиндажа - перегородочка из плащ-палаток, за нею громкие, раздраженные голоса. Ступая на носки, разведчики прошли в угол к железной печке, окружили ее, припали к теплой жести ладонями, открыв дверцу и распахнув шинели, подставляли теплу озябшие колени. Драганов замешкался возле телефонистки, выясняя ее семейное положение. За перегородкой чей-то голос перешел в крик. Ему вторил другой, низкий красивый баритон, и еще один, немного глуховатый, с хрипотой, медлительный и бесцеремонный.
- Ваша нерешительность граничит с преступлением! - горячился первый, срываясь в фальцет. - У вас сейчас три батальона полного списочного состава!
- За все три я не дал бы и одного взвода опытных бойцов. - отвечал ему баритон.
- Вы обязаны были подготовить личный состав.
- За такой срок научить целиться из винтовок и то трудно, а освоить новую технику просто невозможно.
- Я доложу о вашем бездействии, полковник Бородин!
- Докладывайте, подполковник Степняк. Заодно скажите, что у меня нет подрывников, саперов, даже путных связистов, мало артиллерии.
Тот, чья фамилия была Степняк, немного помедлил и заговорил уже не так резко:
- Вы отлично знаете, полковник, что все силы армии сейчас в наступлении. В тылу остались одни зенитчики для прикрытия мостов и гарнизоны...
- Я просил всего один артдивизион и роту саперов! - перебил его Бородин.
- Командование не может снять с фронта и одного орудия.
- Здесь тоже фронт. В любую минуту мои подопечные, как вы их называете, могут двинуть на запад, и мне их не удержать.
- Если это произойдет, полковник Бородин, вы лично ответите головой.
- Черт знает что! - рявкнул Бородин, и плащ-палатка заколебалась от того, что полковник встал и начал ходить по блиндажу.
- Может быть, начнем разговор по существу? - вмешался кто-то более сдержанный. - Обсудим создавшуюся обстановку, примем решение...
- За этим и приехали, - буркнул недовольно Степняк. Некоторое время все молчали, потом Бородин сказал:
- Вы приехали не за этим. А за тем, чтобы, как говорят солдаты, вставить мне фитиль в одно место. - Он удалился от перегородки и, кажется, сел. - Но мне приказано доложить о готовности только в том случае, если я буду действительно готов, и я не собираюсь вводить в заблуждение командование. К тому же хватит бессмысленных жертв. Под ружьем последний резерв страны, для нас с вами это не секрет. - Он снова помолчал. - Не такой помощи ждал я от вас, Юрий Владимирович! Три батальона необученных солдат против почти двух полков отборных головорезов!
- Однако ж эти полки бездействуют, Захар Иванович.
- Не бездействуют, полковник. Уже не бездействуют. За последние дни в каждом моем батальоне снято с постов по два человека.
- Что значит снято?
- Ну, взято, похищено, украдено, черт побери! Эсэсовцам нужны "языки". По моему приказу были усилены посты, но и после этого солдаты продолжали исчезать. У генерала Шлауберга прекрасная разведка...
- Скажите! А мы и не знали!..
- Не иронизируйте. О каждом отдельном случае я докладывал, но вместо помощи получал нагоняй и советы поменьше спать. Очевидно, полковник Рябков думает, что со Шлаубергом покончено.
- Полковник Рябков вообще большой оригинал, - задумчиво проговорил Степняк, - чтобы его в чем-то убедить, приходится каждый раз пролезать в игольное ушко... Кстати, какой помощи вы от него ожидали? Он не командующий, а всего-навсего начальник разведки армии.
- Мне нужны разведчики. Старые, опытные бойцы и командиры.
- Ишь чего захотели! Впрочем, что я говорю! У вас же и разведка почти укомплектована! Процентов на семьдесят, я думаю.
- Юрий Владимирович, мне надоело говорить об одном и том же. Разведка более других нуждается в опытных кадрах, а у нас среди офицеров ни одного профессионала. Положенный полку разведвзвод только формируется. Взяли кого из пехоты, кого из артиллерии.
- А те два младших лейтенанта? Я сам с ними беседовал. Прямо из училища. Что вы на это скажете?
- Пока ничего. Мне нужны лазутчики. Бывалые, стреляные. Сейчас от таких зависит все. А из этих один стихи пишет, другой абсолютно безынициативен. Там, куда они пойдут, нужны другие качества.
За перегородкой снова наступила тишина.
- А не переоцениваете ли вы, Захар Иванович, этого Шлауберга и его разведку? - спросил наконец Степняк. - У страха, говорят, глаза велики! Ну, положим, сняли с постов нескольких солдат... Да когда же такого не бывало? Они у нас, мы у них...
- У меня гибнут не одни солдаты. Недавно ударом ножа в шею был убит командир огневого взвода лейтенант Гончаров. Правда, он был зенитчик, а не пехотинец...
- С ним погибла санинструктор Рогозина, - подсказал кто-то.
- Да, знаю. - Степняк помолчал. - А тот лейтенант? Он что, оказывал сопротивление?..
- Да. Возле него нашли его собственный кинжал и следы крови. Кровавый след вел через овраг к реке. Там обрывался. Скорей всего, труп убитого Гончаровым разведчика эсэсовцы спустили под лед.
И снова за перегородкой долго молчали. Затем подполковник сказал:
- Конечно, "язык" им необходим. Что за люди пропавшие солдаты? Могли они, скажем, под пыткой сообщить немцам важные сведения?
- Важнее всего для Шлауберга знать состав моего полка. А эти сведения получить не так уж трудно. Солдат он брал из всех трех батальонов.
- Значит, вы считаете, полковник, что теперь они знают, с кем имеют дело?
- Считаю.
- И думаете, что после этого пойдут на прорыв?
- В самое ближайшее время. Фронт пока еще близок.
- Это верно. Против нашей армии на линии фронта у них две танковые дивизии и механизированный корпус. Многовато. Если у ваших подопечных, Захар Иванович, рации в порядке, они довольно скоро договорятся.
- Рации у них в порядке.
- Что же они передают?
- Не знаю. В иностранных языках не силен, а переводчик по штату не положен.
- Капитан Раменский, надо немедленно прислать кого-нибудь, знающего немецкий. Там у нас есть бывшие учителя...
- Слушаюсь.
- Кто стережет Шлауберга с востока, Захар Иванович?
- 512-й и частично батальон Сиротина.
- А на севере? Простите, я человек новый...
- Там болота. Чаще всего незамерзающие, а у Шлауберга полно всякой техники. Движение его в том направлении маловероятно, но на всякий случай там наши пулеметные точки.
- Выходит, у него действительно нет другого пути, кроме как идти на вас... Хорошо, я доложу о вашем положении, думаю, командование сможет выделить немного техники. Со специалистами хуже. Армия сейчас в трудном положении, а наверху - вы понимаете меня? - ждут результатов именно на нашем участке. И немедленно! А это уже не шуточки. Говорю вам как бывший работник штаба фронта. И еще: что это за история с каким-то крестом? В политотделе я что-то слышал краем уха...
- Что именно?
- Да будто по вашему личному приказанию на могиле погибших воинов водружен этакий дубовый крестище. Я, признаться, не поверил...
- Нет, почему же, все верно. Водрузили. Даже дубовый.
Степняк засмеялся.
- По пьянке, что ли?
- Зачем по пьянке? В здравом уме и твердой памяти. Да вот, полюбуйтесь, если хотите.
- Нет уж, увольте.
- Напрасно. Стоит ведь крест-то!
- Ну так что? Молебны будете служить?
- Может, и буду. За победу можно и не такое...
- Товарищ полковник, я не шучу!
- Я тоже. Видите ли: раньше я со своими наблюдателями и сунуться не мог на Убойный - сносили вместе с землей, а теперь мои солдаты сидят там, и ни одна сволочь в них не стреляет. Вот какая штука, уважаемые!
- Может, еще не заметили?
- А они и раньше не больно присматривались. Просто для профилактики каждые полчаса отсыпали тяжелых мин штук по пять-шесть и все. Как мы ни ухитрялись, все было напрасно. Теперь гляди и радуйся: вся местность как на ладони. Я сам сегодня там был, так, честное слово, дух захватывает! Нам бы сейчас хоть плохонькую, но дальнобойную! Ну что мне с зенитной делать? Гаубиц стволов бы этак двадцать да снарядов побольше, разгромили бы за милую душу!
- Без вас разгромят, придет время. Ваша задача удержать их на месте любой ценой. Слышите? Любой! Покуда у армии появится возможность с ними разделаться. Выполните задачу - честь вам и хвала, не выполните... Степняк вздохнул, заскрипели ремни портупеи, видимо, поднялся со скамьи. Я вам не завидую.
Разведчики кинулись к выходу. То, что они сейчас услышали, было в полном смысле военной тайной. Возможно, им тоже дадут прикоснуться к ней, но только с краешку. В армии и разведчику полагается знать не больше, чем надо для выполнения задания.
Вызвали их сразу же после отъезда оперативников. Кроме командира полка, начальника разведки дивизии майора Розина и начальника штаба дивизии полковника Чернова, в блиндаже находились человек пять офицеров штаба полка. Разведчиков попросили подойти к столу.
Офицеры придвинулись ближе, вынули и разложили на коленях карты. Необычное совещание началось.
Необычным и удивительным было то, что офицеры штаба обращались с ними как с равными и ничего не скрывали, повторяя почти все то, что говорилось получасом раньше. Постепенно необычность обстановки перестала отвлекать и смысл сказанного начал доходить до сознания во всей своей суровой неприкрытости.
- В расположение окруженной немецкой группировки, - сказал начальник разведки, - мы посылаем три группы. Их основная задача - засекать любые передвижения противника, возможно точнее определить численность личного состава и техники, направление движения и действия противника. Вот почему ваши группы маневренные. - Майор обвел сидящих острым, как бурав, взглядом. - Нам особенно важно знать место сосредоточения сил врага, выяснить направление предполагаемого удара. Прошу следить по карте... Старшина Верзилин! Сидите, сидите... Маршрут вашей группы: от точки перехода через реку - она вами изучена - до селения Бязичи идете вдоль западного края лесного массива, затем пересекаете... - Он нагнулся, чтобы разглядеть обозначения на карте. - Здесь, по-видимому, болото. Как вы думаете, товарищи?