Страница:
Андрей Константинов
МУСОРЩИК
(Бандитский Петербург — 9)
Часть первая. VIP
Май 1996 года. Санкт-Петербург
День был наполнен теплом. Майским, ласковым, с шелестом молодой листвы за окном… Потом придет лето с жарой, духотой, бензиновым выхлопом в бесконечных пробках, с облаками тополиного пуха. От майского очарования не останется ничего.
Наумов встал из-за письменного стола, подошел к окну и присел на подоконник. В саду щебетали птицы, перемежались светотени, двое работяг под присмотром охранника выкладывали декоративным камнем бережок искусственного водоема… Николай Иванович прикрыл веки. Работать совершенно не хотелось. Хотелось махнуть на все рукой, сесть в машину и уехать за город. С Людмилой, но без охраны, без телефона, без водителя… Он отлично понимал, что это невозможно, неуместно, не ко времени. И вообще — глупо… Уже несколько лет он не покидал помещения (дома, банка или офиса) без охраны. И, конечно, без телефона. Уже года два, а может и больше, он не сидел за рулем.
Солнце приятно грело лицо, ветерок слегка шевелил волосы. Парадоксальная ситуация, подумал Николай Иванович, чем большего ты достиг в жизни, тем меньшей свободой обладаешь… Ты можешь покупать заводы, газеты, политические партии, проводить или блокировать законы, но не волен распорядиться своим временем. Чем-то все это напоминает пресловутый бег белки в колесе: и бежать нет никакого смысла, и остановиться нельзя… уже нельзя. На тебя завязаны сотни людей самого разного уровня, на тебя замыкаются десятки контрактов и сделок. Достаточно расслабиться, потерять хотя бы частично контроль и — все это начнет рушиться, стремясь раздавить тебя самого… И ведь, скорее всего, раздавит! Раздавит, похоронит под грудой обломков, под облаками пыли… А на развалины бросятся толпы мародеров.
Да еще эти выборы на носу! О, Господи!
При мысли о выборах Наумов открыл глаза и слез с подоконника. Предстоящие выборы губернатора Санкт-Петербурга были самой главной головной болью… Избирательная компания уже съела немало денег, а победа Толика была далеко не гарантирована.
Николай Иванович быстро пересек кабинет, сел за стол и раскрыл зеленую папку. Папка содержала заключение группы аналитиков о перспективах действующего мэра на предстоящих в июне выборах. Вся информация носила гриф «Строго конфиденциально»… вся информация была, мягко говоря, не очень оптимистичной. Николай Иванович перелистнул несколько страниц и просмотрел заключительную часть:
«…учитывая, что действующий мэр реально сосредоточил в своих руках значительные финансовые и административные ресурсы, его позиции выглядят весьма основательно… Однако следует заметить, что кандидат довольно сильно скомпрометировал себя в глазах „простого народа“ личной нескромностью, пристрастием к т. н. „светской жизни“. Демократическая эйфория электората пошла на убыль (см. приложение № 3 — результаты выборочных опросов). Население заинтересовано в приходе во власть „человека дела“, каковым представляется противник мэра — В. А. Яковлев.Дальше Наумов читать не стал, захлопнул папку. Собственно, он знал весь текст. Да и выводы аналитиков не содержали ничего нового или неожиданного… Может, может Толян пролететь! А ведь сто раз говорили: Толик, не борзей! Будь скромнее, Толя… Куда там! Распустил хвост, как павлин, каждый день — презентация… Светская, бля, жизнь!.. Упивался своим краснобайством. Дело, правда, делать не мешал. Жил, как говорится, сам и давал другим… столько пенок, сколько при Толике, никто и нигде не снимал! Ну так тем более беречь нужно место. Зубами цепляться. А он этими самыми зубами только бутерброды с икрой надкусывал… вместе со своей… мадам. А Неглазов все это каждый день — по ящику! По ящику! Да-а… ситуация. Сплошная головная боль.
В свете изложенного, победа мэра представляется реальной, но избрание его в первом же туре голосования маловероятно. Наши рекомендации по проведению дополнительных PR-акций изложены в приложениях № 4, 4А. Однако следует учесть, что проведение этих мероприятий потребует огромных финансовых вложений».
Зазвонил телефон. Наумов отвлекся от мрачных мыслей, посмотрел на аппарат. Он не знал, что этот телефонный звонок принесет ему еще большую головную боль.
Николай Иваныч взял трубку:
— Але… слушаю.
— Приветствую, Николай Иваныч… Тихорецкий беспокоит.
— А, Паша! Привет, дорогой. Как служба?
— Служим, Николай Иваныч. Не покладая рук.
— Как-как? Не прикладая рук? Эт-то здорово.
— Э-э… в беззащитного милиционера легко камень бросить…
— Чего это ты беззащитным-то стал? Неужели даже пистолеты налево толкнули? Или только патроны? А, Пал Сергеич?
Тихорецкий рассмеялся, показал, что юмор ценит, на шутку не обижается, что человек он простой, прямой, честный… хоть и первый заместитель начальника ГУВД:
— Только патроны, — ответил он. И добавил: — Я по делу к тебе Николай…
— А-а? Ну, излагай — слушаю.
— Ты просил сообщить, когда крестничек освободится.
— Да, — сказал Наумов. И напрягся. — Да, слушаю.
— Постановление президиума горсуда ушло в Тагил.
— Когда?
— Сегодня.
— Так-так… хорошо. Спасибо, Пал Сергеич. А когда реально наш друг сможет выйти?
— Я думаю, через два-три дня. Как только бумаги придут в «тринадцатую» — так и освободят. В таких случаях освобождают немедленно, по получении постановления.
Наумов помолчал, глядя в окно. Листва шелестела, трепетала под легким теплым ветром. Молчал и Тихорецкий.
— Что же… спасибо, Пал Сергеич. Хорошую ты новость принес. Видишь — помогли все-таки человеку. Не должен невиновный в тюрьме сидеть… И так помариновали парня.
— Да, неприятная история. Но он до некоторой степени сам виноват: неразборчив в знакомствах… Согласен, Николай Иваныч?
— Согласен, Пал Сергеич, — ответил банкир полковнику. — Ну, спасибо за звоночек… в долгу не останусь.
— Какой долг? — возмутился Тихорецкий. — Чем могу — всегда рад, в пределах, так сказать, компетенции.
Наумов положил трубку, закурил. Взял из шикарного письменного прибора ручку. На чистом листе бумаги написал: $50 000 000. Потом поставил знак «разделить на 2» и написал результат: $25 000 000.
Даже если поделить выкуп за крестничка пополам, то все равно сумма получается такая, что… хорошая, в общем, сумма. Абсолютно не сопоставимая с дивидендами от победы мэра на предстоящих выборах, но тем не менее весомая. Если ее вложить в выборы, она вернется в десятикратном размере.
* * *
В уральском небе светило солнце. Лучи падали на металлические лабиринты Красной Утки — ментовской зоны УЩ 349/13. Сегодня зону покидал один из ее жителей… Явление, прямо скажем, совершенно заурядное. Редкий день кто-то не освобождается. Контингент «тринадцатой» насчитывает около 2000 человек. Ежедневно один, два… несколько зэков выходят на волю. Дело обычное.6 мая 1996 года из «тринадцатой» освобождался бывший журналист питерской молодежки Андрей Обнорский. Определенный судом конец трехлетнего срока истекал 30 сентября 1997 года, то есть спустя полтора — без малого — года… Обнорский освобождался на основании пункта 1 статьи 5 УПК РФ — за отсутствием события преступления. Случай, прямо скажем, нечастый.
Светило солнце, щелкали электроприводы замков на дверях. Обнорского провожал лагерный кореш — бывший питерский опер уголовного розыска Александр Зверев. Андрей уходил на волю, Сашка оставайся досиживать. Отбывать ему оставалось чуть больше года.
Зверев проводил Обнорского до той черты, до которой допускают зэка. Щелкнул электропривод… Обнорский последний раз обернулся. Он посмотрел на Зверева темными напряженными глазами. Сашка подмигнул… Удачи тебе, журналист!.. И тебе удачи, опер! Держись.
И снова щелкали замки. Открывались и закрывались стальные двери. Казалось, они никогда не кончатся. Но они все же кончились. Обнорский вышел с территории зоны… Еще не на волю, а в примыкающий к зоне административный сектор. Здесь его окликнули:
— Обнорский!
Он обернулся на голос, прищурился и увидел лагерного опера, старшего лейтенанта Петрова. Два месяца назад Петров прихватил Андрея с левой продукцией. Андрей работал тогда кладовщиком в мебельном цехе и реально мог получить «довесочек» — года два, хотя никакого навару с левых диванов не имел… Но оперу-то было все равно. Ему хотелось получить показания на кума, и он начал давить Обнорского… журналист выстоял, показаний не дал. Выручил его хозяин.
— А-а, гражданин начальник! — воскликнул Обнорский почти радостно. Старшего лейтенанта он не любил. Впрочем, Петрова никто не любил. С дерьмецом был старлей, обожал попрессовать слабого и прогнуться перед сильным.
— Ну, зачем так, Андрей… э-э… Викторович, — отозвался Петров. — Наслышан уже. Рад за вас. Рад, что справедливость все же восторжествовала. Что ж они там, в Питере, сразу разобраться не могли?
Обнорский быстро понял, что нужно от него лагерному оперу. Понял, что их встреча отнюдь не случайна. Он отлично помнил, как Петров называл его ублюдком и обещал превратить в говно… Пришла пора слегка поквитаться. Зла на опера Андрей не держал, но желание поучить хорошим манерам было. И весьма сильное.
— …Что же они, там, в Питере, сразу разобраться не могли?
— Сам удивляюсь, Антон… э-э… Николаич… Сам, право, удивлен, что так долго тянули. Договаривались-то всего на пару месяцев.
— Не понял, Андрей Викторович. О чем договаривались?
— Да это я так… не важно! Вот ежели бы вы разбирались с моим делом, то — я убежден! — разбирательство было бы объективным и в высшей степени тактичным.
Петров отвел взгляд.
— Зря вы так, Андрей Викторович. Я ведь не со зла… всякое в жизни-то бывает. Вы же журналист… должны уметь понять, — сказал Петров.
Обнорский широко улыбнулся и ответил с чувством:
— Да и я не со зла! Кто старое помянет… Главное, чтобы читатель правильно во всем разобрался. Кто ист ху, так сказать.
— Писать будете? — живо и настороженно спросил Петров.
— Я журналист. Работа у меня такая. Не зря же я на все эти мытарства согласился, а? — сказал Обнорский и подмигнул оперу. А может и не подмигнул, а так… моргнул ось ему против солнца глядючи.
— То есть… — пролепетал грозный опер Петров — вы что имеете в виду?
— Как говорится: что имею, то и введу, — ответил Андрей. — Сам сообрази, Николаич… ты же толковый опер.
Толковый опер смотрел растерянно. Что-то очень нехорошее чудилось ему в намеках этого странного журналиста.
— Ну ладно, — сказал Обнорский, — подскажу. Ну сам посуди: часто ли человеку… несудимому, кстати, человеку-то… За которого хлопочут… часто ли такое бывает, чтобы за ствол сразу треху лепили, а?
— Нет, не часто… Обычно — год, полтора. А то и вообще — условно.
— Вот видишь! А часто бывает такое, чтобы журналистов в ментовскую зону сажали? — продолжал Андрей.
— Н-нет…
— А чтоб потом освобождали за отсутствием? А? Бывает такое?
Петров начал понимать, изменился в лице.
— Так значит… — сказал он.
— Так значит, — перебил Обнорский, — мы эту операцию долго планировали. Утверждали на уровне министра МВД. Так-то, брат Антоша.
— Вы… серьезно? — тихо произнес Петров.
— Нет, шучу, — строго сказал Андрей, щурясь на солнце. И было очевидно, что так не шутят. — Ну, бывай, брат… Книжку я тебе пришлю, как выйдет. С автографом. А министр тебе свой автограф пришлет.
Обнорский подмигнул. Теперь уже явственно подмигнул и пошел оформлять бумаги. Ошеломленный Петров долго смотрел ему вслед.
Через час свободный гражданин вышел на волю. Во внутреннем кармане бушлата лежала справка об освобождении. Вторая справка подтверждала, что гр. Обнорский А. В. во время заключения трудился. Это для трудовой книжки, чтоб стаж шел… И разумеется, в кармане лежала копия постановления президиума горсуда Санкт-Петербурга. Там же была и некая сумма денег. Не особо большая. Достаточная только для того, чтобы добраться домой поездом, плацкартом.
Вторая пачка денег — потолще гуиновской — лежала за подкладкой. Там же был зашит сувенирный «самурайский меч». Его Обнорскому подарил напоследок начальник оперчасти. Сделал он это, разумеется, не из какой-то особой любви к Обнорскому, нет… Им двигали те же побуждения, что и оперком Петровым: не написал бы журналист на воле чего такого… А денег подкинул Сашка: потом отдашь. На поезде долго трястись, а самолетом р-раз — и дома. Да и переодеться надобно, неловко в Питер в зэковской робе.
Брать в долг Андрей не любил, но у Сашки взял легко. Теперь, собственно, их связывало уже столь многое, что считаться из-за пары сотен долларов было неуместно.
Андрей наконец-то вышел на волю. Он знал, что зона находится в черте города, в Дзержинском районе, на пересечении Нижненаволоцкого шоссе и улицы Кулибина… По-другому район назывался Новая Кушва. Все это он знал, но, оказавшись вдруг на обычной улице с трамвайными путями и остановкой, как будто слегка растерялся. Освобождение не было для него неожиданностью, и все же мгновенный переход из зарешеченно-изолированного мира в мир свободы произвел очень сильное впечатление.
Он стоял, щурился от яркого солнца и с неким отстраненным любопытством смотрел на улицу и на забор тринадцатой зоны. Он никогда не видел ее снаружи. Зона снаружи была совсем не похожа на зону и запросто могла бы быть режимным заводом. Забор с колючкой, проходная, корпуса и трубы над забором. Возможно, такова отечественная специфика: заводы похожи на зоны, а зоны на заводы… Что-то в этом есть символическое.
Андрей закурил. Он не замечал, что за ним внимательно наблюдают несколько пар глаз… ничего он не замечал. Чтобы понять его состояние, нужно было бы сначала пережить ЛИШЕНИЕ СВОБОДЫ. Андрей стоял на улице, курил, щурился… ОН БЫЛ СВОБОДЕН!
Вдали показался трамвай, и Андрей, прихрамывая, двинулся к остановке… Господи, неужели сейчас он поедет на трамвае?
Это казалось почти невероятным. А трамвай, полязгивая на рельсах, приближался. Вернусь в Питер, подумал Андрей, целый день буду кататься на трамвае. Может быть, мне попадется счастливый билет. И я его съем. И стану зайцем. Потом буду пойман контролерами… я буду объяснять им, что билет счастливый, что я его съел… знаете, есть такая примета?.. я буду препираться долго и самозабвенно, но потом все-таки заплачу штраф.
— Здравствуйте, Андрей Викторович, — сказал приятный мужской голос сбоку.
Обнорский резко обернулся… и сразу все понял. Светило солнце весеннее, дымилась сигарета, освобожденный за отсутствием состава преступления питерский журналист Андрей Обнорский шел к трамвайной остановке и мечтал о счастливом билете, но…
— Здравствуйте, Андрей Викторович. Меня зовут Александр Петрович.
…Он сразу все понял. Очень уж знакомой была ситуация: доброжелательное лицо Александра Петровича, которого он раньше никогда не видел, но мгновенно его «узнал». Аккуратная стрижка, неброский галстук, внимательный взгляд и, конечно же, серая «волга» за спиной. С незапоминающимся номером и незапоминающимся водителем.
— Наверно, я должен сказать, что мне очень приятно? — спросил Обнорский с усмешкой.
— Необязательно. Вы можете этого не говорить… хотя мы прибыли специально для того, чтобы встретить вас и помочь.
— А кто это — «мы»?
— Нас прислал Роман Константинович.
Обнорский швырнул сигарету на пыльный асфальт. Ветер покатил ее к остановке.
— А почему я должен вам верить? — спросил журналист.
— Роман Константинович просил показать вам вот это, — сказал Александр Петрович и протянул Обнорскому цветное фото «10x15».
Снимок Андрей узнал сразу. Он был сделан около месяца назад в кабинете кума. На фото рядом стояли Обнорский и полковник Сектрис. Полковник прилетал специально, чтобы сообщить Андрею о скором освобождении и наладить «радиомост» с Катей. Роман Константинович на снимке улыбался, а Андрей стоял бледный, напряженный. Черная с проседью борода еще больше оттеняла бледность кожи. Обнорский взглянул на фото и пожал плечами.
— Кроме того, — продолжил Александр Петрович, — вы можете связаться с Романом Константиновичем по телефону. Он подтвердит мои слова.
— И что же вы хотите? — спросил Андрей.
— Я уже говорил: помочь вам… у нас машина. Через два часа будем в Екатеринбурге, а там на самолет и — домой.
— Спасибо, я сам доберусь.
— Извините, Андрей Викторович, но у меня приказ… Нравится вам или нет, но я обязан сопроводить вас до Питера.
Подошел трамвай, двери раскрылись и выпустили прапорщика из персонала «тринадцатой». Прапорщик Пивоваров с изумлением уставился на Андрея. Об освобождении Обнорского он еще не знал.
— Обнорский! — сказал он. — Ты что? Ты как здесь?
«Да что же это за непруха-то такая? — подумал Андрей с раздражением. — Что вы мне душу мотаете? Что вам всем от меня надо? Раз в жизни на свободу вышел… и — на тебе! Со всех сторон засада».
Андрей вздохнул и, воровато оглядевшись по сторонам, заговорил быстро и горячо:
— Тихо. Тихо, Коля, не ори. Тут, понимаешь ли, такое дело… Я ненадолго. Ты шум не поднимай, я заплачу.
— Что-о? — ошеломленно протянул Пивоваров.
— Баксами заплачу, — говорил Обнорский. — Ну нету больше сил сидеть, понимаешь? А я домой съезжу на недельку и вернусь. Договорились, Коля? Это же не побег…
— А ну-ка! — закричал Пивоваров, хватая Обнорского за рукав.
Александр Петрович неодобрительно покачал головой и скомандовал:
— Отставить, товарищ прапорщик.
— А ты кто такой? — агрессивно спросил Пивоваров. Он был убежден, что пресек побег. — Сообщник?
— Вот мое удостоверение, — сказал Александр Петрович и показал Пивоварову книжечку бордового цвета.
Лицо у прапорщика вытянулось. Оно выражало крайнее удивление и «напряженную работу мысли». Наверно, это было смешно, но ни Обнорский, ни Александр Петрович даже не улыбнулись. Трамвай зашипел сжатым воздухом и закрыл двери. Уехал. Андрей посмотрел ему вслед.
Прапорщик все еще соображал.
— Андрей Викторович освобожден решением суда, — сказал Александр Петрович. — Показать бумаги?
Пивоваров наконец-то понял, что ошибся. Что так не бегают. Он отпустил рукав Обнорского. На лице прапорщика появилось выражение разочарования.
— Ну Обнорский, ты даешь, — сказал он. А трамвай уехал.
* * *
Подкатила «волга». Андрей подмигнул Пивоварову и сел на заднее сиденье. Рядом опустился Александр Петрович. Хлопнули дверцы, и машина резко взяла с места. Вслед за ней тронулась красная «пятерка».— Что же вы представление-то устроили, Андрей Викторович? — недовольно спросил Александр Петрович. — Вот заломал бы бравый прапор вам ручонку, потащил бы обратно в казенный дом.
— А вы на что? — сказал Обнорский. — Вас сюда зачем прислали? Вы обязаны были прапорщика убить, снять с него скальп и станцевать канкан. А вы… А вы вместо этого… Да я на вас жалобу напишу! Коллективную.
Александр Петрович досадливо махнул рукой: что, мол, тут поделаешь?
— А вы рукой-то не машите, — сказал Обнорский. — Что это вы себе позволяете? Я — офицер, и ваша бесцеремонность совершенно неуместна. Она, может быть, оскорбляет мое человеческое достоинство.
Андрей гнал дуру, но уже чисто механически, без интереса. Его трамвай уехал. И другого не будет. Не будет никогда. Обнорский продолжат гнать дуру, возмущаться и негодовать по поводу отсутствия цветов, шампанского, цыган и голой Клавки Шиффер на серебряном подносе и с розовым бантиком на попке.
…Но трамвай ушел и другого уже не будет никогда. И только пыльный ветер над рельсами… и скучное лицо кондуктора… и стук колес… Следующая остановка — конечная.
— Будете звонить Роману Константиновичу? — спросил Александр Петрович.
— Нет, — качнул головой Андрей, — позже.
— Как знаете, — сказал конвоир, — а я обязан доложить.
Он пробежался пальцем по клавиатуре телефона. Абонент отозвался быстро. Александр Петрович сказал в трубку:
— Доброе утро, Роман Константинович. Рогозин на связи… Встретили господина журналиста… Да, нормально, без проблем… Едем… Что?.. Нет, не захотел. Сказал: позже… Обязательно передам… да… да… Буду держать вас в курсе… Всего доброго.
Он выключил телефон и произнес, обращаясь к Андрею:
— Роман Константинович передает вам свои поздравления по случаю выхода на свободу.
— Мерси, — процедил Обнорский.
— Андрей Викторович, — сказал Рогозин, — зря вы так. Поверьте, что мы здесь присутствуем не в качестве конвоя. Наша задача — обеспечить вашу безопасность. Вы вольны распоряжаться собой. Может, хотите нормально, по-человечески пообедать? Может быть, по женскому обществу соскучились? Мы же все это понимаем… В багажнике, кстати, лежит гражданская одежда для вас.
— Саша, — подал вдруг голос водитель.
— Да?
— По-моему, ты поторопился сообщить, что у нас нет проблем.
— А что такое?
— У нас на хвосте бээмвуха.
Обнорский и Рогозин одновременно посмотрели назад: за красным «жигуленком» ехал темно-синий БМВ. Запиликала лежащая на переднем сиденье радиостанция. Рогозин перегнулся и взял ее в руку. Лицо у него, заметил Обнорский, стало напряженным.
— Слушаю, — сказал он, поднеся рацию ко рту.
— Петрович, — раздался голос из рации, — у нас хвост.
— Вижу. Когда они зацепились?
— Прямо от зоны.
— Чего же молчишь?
— Вот и говорю. Я и сам еще не уверен. Возможно, совпадение.
— Возможно… все возможно. Однако лучше проверить.
На ближайшем перекрестке проверили. «Волга», а за ней и «пятерка» резво рванули под красный. Водитель БМВ, нисколько не смущаясь, повторил тот же маневр.
Стало ясно, что никакого совпадения нет. Их «ведут» и даже не пытаются маскироваться.
— Наглые ребятишки, — сказал Рогозин. — Но ничего, сейчас мы с них спесь собьем. Он снова взялся за телефон.
— Максим Максимыч? — спросил Рогозин. — Добрый день. Моя фамилия Рогозин, зовут Александр Петрович. Вам привет передает Роман Константинович Семенов… да, точно так… спасибо. Спасибо. Максим Максимович, у меня вот какого рода к вам просьба. Мы тут у вас в командировке, можно даже сказать — проездом. Нас явно преследует некий автомобиль. Нельзя ли проверить, что за люди?.. Нет, только проверить… Хорошо… Очень хорошо. Спасибо. Записывайте номер.
Рогозин продиктовал номер БМВ, потом сообщил свой.
— На выезде из города их остановят, — сообщил он, когда закончил разговор с неким Максимом Максимовичем. Обнорский подумал, что этот Максим — скорее всего, из местного милицейского или чекистского начальства.
На выезде из Нижнего Тагила стоял стационарный пост ГАИ.
— Тормози, — скомандовал водителю Рогозин.
«Волга» и «пятерка» сопровождения съехали на обочину. Рогозин вышел и закурил. Он равнодушно смотрел, как старший лейтенант-гаишник ткнул жезлом в БМВ. Какие инструкции офицер ГАИ получил от заместителя начальника УФСБ, Александр Петрович не знал, но выглядело все круто. К бээмвухе подошли два автоматчика, и — пока старлей изучал документы — они контролировали автомобиль снаружи. Водителю и двум пассажирам пришлось выйти, открыть багажник. На Рогозина, беспечно покуривающего у «волги», водитель — крепкий мужик лет сорока — посмотрел зло.
Процедура проверки документов и осмотра автомобиля заняла минут пять. После этого старлей подошел к «волге», козырнул:
— Старший лейтенант Козырев.
— Майор Рогозин, — представился Александр Петрович.
— Все трое — сотрудники частной охранной фирмы «Центурион». Один — бывший сотрудник РУОПа. Вооружены, но на оружие есть разрешение. Чем я еще могу вам помочь?
— Спасибо, старший лейтенант, ничего не нужно.
— А то смотрите, товарищ майор: могу придержать их под видом проверки на угон.
— Спасибо, не нужно.
— Как хотите, — ответил гаишник.
Спустя несколько секунд три автомобиля покинули пост. Рогозин отзвонился Семенову, доложил об инциденте. Полковник выслушал и высказался в том духе, что предполагает, кто прислал наблюдателей в БМВ.
Машины мчались по хорошему шоссе в Екатеринбург. Стояли сосны вдоль дороги, светило солнце, и воздух был прозрачен. От Нижнего Тагила отъехали уже километров на шестьдесят, когда встречные водители начали мигать дальним светом, предупреждая о том, что на дороге ГАИ.
«Волга», а вслед за ней «пятерка» и БМВ снизили скорость до положенных девяноста. Гаишный «жигуленок» стоял на обочине, возле него прогуливался рослый лейтенант. Увидев кавалькаду, он оживился и тормознул «волгу». Соответственно, остановились и остальные. Зеркально повторилась сцена проверки документов. Теперь документы предъявляли водитель и пассажиры «волги», а жлоб из БМВ покуривал у машины, скалил зубы.
Потом он выслушал «доклад» инспектора:
— Московский чекист. Майор. Водитель из частной конторы «Консультант» и еще откинувшийся зэк с «тринадцатой». Тачка по доверенности. Интересная у них компания.
— Да, очень интересная, — согласился водитель БМВ, угостил лейтенанта сигаретой и двинулся догонять отъезжающую «волгу».
— Ну и козлы, — сказал Александр Петрович раздраженно. — Вконец оборзели! Дай-ка, Сережа, рацию.
Водитель протянул коробочку уоки-токи, и Рогозин вызвал «пятерку».
— Витя, — сказал он в микрофон, когда «пятерка» отозвалась. — Меня эти козлы достали. Сделай так, чтобы я их больше не видел.