Страница:
- По-разному, - ответил Андрей. - И в Смольном, и в ЗакСе, и в ГУВД разные люди. Кто-то нас поддерживает, даже помогает нам... А кто-то ждет не дождется момента, когда мы допустим какую-то ошибку. Если мы публично называем вора вором, взяточника - взяточником, а бандита - бандитом... за что же им нас любить? Не все нас любят, далеко не все.
- М-да... нам в Крыму здорово не хватает структуры, подобной вашей. У нас тоже криминальная ситуация далека от идеала. За последние годы мы, конечно, Крым подчистили и кое-кому хвост прижали... Но много еще работы. Очень много. Журналисты у нас есть. Но вот опыта расследовательской работы у них не хватает.
- А мы своим опытом делимся, - ответил Андрей. - В том числе с крымскими коллегами. Я, кстати, недавно был в Крыму, мы там семинар по расследованиям проводили.
- Вот тебе и раз, - сказал Соболев. - Почему я не знал? Вернусь взгрею своего пресс-секретаря- Когда вы были в Крыму? Где?
- Семинар проходил неподалеку от Ялты. В сентябре, как раз, когда Горделадзе исчез. Ажиотаж, кстати по этому поводу был огромный, все украинские СМИ только об этом и говорили.
- Горделадзе... - задумчиво произнес премьер. - Скажите, Андрей Викторович, а если бы вам предложили поработать над темой исчезновения Горделадзе? Вы бы согласились?
- Не знаю... Скорее - не согласился бы.
- Почему, Андрей Викторович? Вы же не очень хорошо знакомы с "делом Горделадзе", - возразил Сот болев.
- Напротив, Сергей Васильевич. Я, волею случая, весьма хорошо знаком с "делом Горделадзе", - произнес Обнорский,
Он задумался, вспоминая свою поездку в Крым.
* * *
Кренясь в вираже, "ТУ-154" развернулся, и в иллюминаторе показалось море. Море было невероятной, насыщенной синевы, вдали оно смыкалось с небом, и этот переход был невидим. Вблизи синева окаймлялась белоснежной ниткой прибоя вдоль длинной желтой косы.
Все краски были яркими, чистыми, избыточными. Самолет снижался, от перемены давления закладывало уши... Море исчезло, сменилось "геометрией" сельхозугодий, дорог и поселков. Самолет снижался очень быстро, скоро стали различимы крыши домов, бегущие по дорогам автомобили и отдельные деревья в лесопосадках. Растопыривая закрылки, самолет гасил скорость, скользил над бетоном аэропорта... сел. И долго, минут пятнадцать, катился по дорожкам, среди белых, красных и желтых линий разметки. Остановился в полусотне метров от здания аэропорта с надписью поверху - "Симферополь".
- Ну здравствуй, Таврида, - тихо пробормотал Андрей Обнорский, спускаясь по трапу и подставляя лицо солнцу.
В Крым Обнорский прилетел для участия в семинаре по теме "Журналистское расследование и свобода слова". Была середина сентября, по-летнему тепло и зелено. В России этот период называется бабье лето, а здесь, в Крыму, все еще уверенно властвовало лето настоящее. Обнорский прилетел по приглашению организации "Журналисты за свободу слова". Он любил семинары - за встречи с новыми людьми, за возможность пообсуждать вопросы, которые его искренне волновали. Он еще не знал, что именно здесь, в уютном, зеленом Симферополе, произойдет его знакомство с делом Георгия Горделадзе.
* * *
Галина Сомова была высокой стройной брюнеткой. Андрей обратил на нее внимание сразу, как только увидел. Семинар проходил в старом, некогда принадлежавшем ЦК профсоюзов санатории. Санаторий находился в живописнейшем месте на берегу моря. Но в первый раз Андрей увидел Галину не у моря, а в пасторальном пейзаже на берегу пруда, обрамленного старыми ветлами... Галина стояла на мосточке и кормила уток. Солнце местами пробивалось сквозь густую листву, блики высвечивали на зеленоватой воде пятна более светлого цвета. Все это выглядело очень красиво, но Обнорский подумал вдруг, что пруд в светло-зеленых пятнах солнечного цвета и коричневых пятнышках уток похож на камуфляжный комбез... Сравнение было неприятным и неуместным в этот солнечный мирный день. Рождало глубоко в душе протест, чувство тревоги. Впрочем, это чувство быстро пропало. Мелькнуло - и пропало. Андрей улыбнулся девушке на мосточке и проследовал дальше. Сопровождавший его шустрый мальчик из тусовки говорил о евроремонте, сделанном в санатории, о новых импортных унитазах и о свободе слова... об унитазах у него получалось интереснее. Или, по крайней мере, эту тему он знал глубже. Обнорский для поддержания разговора кивал головой. Андрей чувствовал, что женщина смотрит вслед...
"Мать моя, какая тетенька, - вздохнул Обнорский, идя по коридору к своему номеру, и тут же сам себя мысленно оборвал: - Не время, товарищ! Не о том думаете! Украинские товарищи пригласили вас, москаля, на семинар - можно сказать, на горло своей незалежной хохляцкой песне наступили, - а вы все о бабах, вместо того, чтобы к занятиям готовиться! Стыдно, товарищ Обнорский! Очень стыдно и больно за вас... Тем более что на таких тетенек пялиться только нервы себе попусту трепать... Такие тети - да с такими смачными цибурами* - в одиночестве у моря не оказываются... Не тот размер, знаете ли, для томного, затянувшегося одиночества... Рядом где-нибудь посапывает толстый лысый папик, которого эта тетя, возможно, уже и утомила, но с народом он все равно не поделится... Так что закатайте губищу свою похотливую обратно взад и готовьтесь, мой одинокий друг, к семинару..." Андрей устраивался в номере и мысленно шутил сам с собой, надеясь (втайне от самого себя) перехитрить судьбу - очень уж ему хотелось, чтобы незнакомка оказалась не отдыхающей, а участницей семинара. Потому что в этом случае появлялись кой-какие шансы. Но мысли о шансах Обнорский от себя гнал, чтобы не сглазить...
* Цибуры - женские прелести, стати, достоинства (блатной жарг.).
Примерно через час, приняв душ, побрившись, переодевшись и вообще намарафетившисъ, Андрей направился в бизнес-центр, где его уже поджидали участники международного семинара "Журналистское расследование и свобода слова на постсоветском пространстве". Перед тем, как открыть дверь в зал, Обнорский хотел было перекреститься (не из-за волнения о занятиях - а для того, чтобы брюнетка оказалась в аудитории), но оборвал сам себя: "С ума сошел - к Богу, да с такими мыслями! Да вы маньяк, товарищ!" Развеселившись от этой перепалки с самим собой, Андрей вошел в аудиторию, улыбаясь приветливой, интеллигентной и чуть усталой улыбкой молодого профессора, вынужденного ненадолго оставить храм науки ради просветительских лекций в подшефном колхозе. Бизнес-центр был уже почти полон, но брюнетки в нем не наблюдалось. То есть какие-то брюнетки, конечно, присутствовали - участников и участниц предполагалось около тридцати, - но это все были не те брюнетки. То есть тоже хорошие, но не те... Пока Андрей шел к своему месту, горестно вздыхая, на лицо его успело вернуться нормальное человеческое выражение.
Обнорский не первый и даже не десятый раз проводил подобные семинары в разных городах России и бывших Советских республик - так что методикой он более или менее владел, а за свои знания по непосредственному предмету и вовсе не очень волновался, все-таки его "Золотая пуля" была в России чуть ли не единственной конторой, специализирующейся именно на журналистских расследованиях. Андрей любил семинары - ему нравилось делиться опытом с коллегами, нравилось спорить с ними, слушать истории из их практики. Обнорский старался сразу "почувствовать" аудиторию и завязать с ней живой человеческий контакт - в тех случаях, когда это удавалось, семинар уже потом шел не по регламенту, было весело, интересно и как-то азартно... Но пару раз в центре России Андрей потерпел полное фиаско - то есть занятия-то по программе он, разумеется провел, но живой контакт с коллегами почему-то не получился. Особенно неприятным вышел семинар для журналистов Нижегородского региона. Тамошние коллеги, отобранные для участия в семинаре местным Союзом журналистов, почему-то изначально настроились по отношению к Обнорскому и ребятам из Агентства как-то агрессивно-скептически. Мол, приехали, штучки столичные, культуртрегеры питерские, нас неразумных просвещать - а мы и сами с усами, могем и вопросы с подковырочкой... Андрей, кстати, вопросов с подковырками не боялся - если только спрашивавшему действительно интересен был ответ, а не просто факт "сольного выступления с вопросиком" - мол, что, срезал?
Но нынешняя крымская аудитория была настроена исключительно доброжелательно - просто на удивление. Обнорский, в принципе, ожидал от хохлов с их "комплексом незалежности" какой-то банды, но никакой враждебности или ревнивой искусственной снисходительности не ощутил. Аудиторию ведь почти сразу чувствуешь - как опытный певец зрительный зал. (Когда-то Андрею рассказывал Игорь Корнелюк: "Знаешь, любой концерт делается - или не делается - в первые три минуты, в зависимости от того, что ты от зала почувствуешь...")
- Здравствуйте, дорогие коллеги, - начал Андрей. - Давайте начнем наш семинар. Надеюсь, работать нам будет приятно и интересно, а для начала давайте знакомиться. Я немного расскажу о себе и об Агентстве, а потом пойдем по кругу - каждый представится, расскажет, где трудится, какой у кого опыт фасследовательской работы и кто чего хотел бы получить от нашего семинара. Только сразу предупреждаю - все ответы на вопросы будем пытаться находить вместе. Я не академик и не дед-всевед и приехал сюда не для того, чтобы учить вас, а чтобы вместе обсудить заявленные в программе семинара темы. Другое дело, если что-то из нашего опыта окажется для вас нужным и полезным - тогда я буду очень рад. Ну а если не примете чего-то - что ж, монополией на истину я не владею... Ну да ладно, давайте знакомиться - меня зовут Андрей Обнорский, творческий псевдоним Серегин, я бывший военный переводчик и в журналистике не так давно - с лета девяносто первого года. Так что...
В этот момент Обнорский поперхнулся, потому что дверь аудитории открылась, пропуская к собравшимся ту самую брюнетку.
- Извините, - сказала она, виновато улыбаясь. - Я, кажется, опоздала?
Андрей аж ногами под столом от радости засучил и мысленно завопил: "Господи, спасибо, Ты очень добрый ко мне, уроду! Ой, Господи, прости, опять я к тебе с этой хреновиной..." Вслух же он просто мед полил (и голос медовым стал, и интонации):
- Что вы, что вы, коллега, проходите, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, это мы, пожалуй, чуть раньше начали... Да, собственно, и начать-то мы еще практически не успели... Вот, знакомимся пока еще... Я уже представился, меня Андреем Обнорским зовут, а коллеги еще о себе ничего не рассказали... Давайте с вас и начнем - как зовут, где работаете, вообще как жизнь. Рассказывайте о себе всю правду, не забывая про самое сокровенное, - все равно узнаем, тут ведь одни расследователи собрались...
Аудитория шелестнула смешками, брюнетка чуть порозовела и, слегка поклонившись, назвала себя:
- Сомова Галина, Киев, неправительственная организация поддержки независимой прессы "Виктория"... А опыта расследовательского у меня практически нет.
- Ничего, ничего, - защебетал соловьем Обнорский. - Опыт - это дело наживное... в том числе и в расследованиях... Мы, знаете ли, для того тут и собрались, чтобы... Чтобы опытом делиться и меняться...
Представление участников пошло по кругу, Андрей напустил на себя серьезности, кивал и даже что-то якобы записывал в блокнот, а на самом деле все время думал о брюнетке, изредка скашивая на нее взгляд: "У ты какая! Прям такая... серьезная... Сосредоточенная и, я бы сказал, ответственная... Как бы к тебе подвалить-то ненароком... Чтобы такое придумать-то..."
- А правда, что вы тот самый Серегин, который детективы пишет? - вернул Обнорского к реальности вопрос одной из участниц семинара - совсем молоденькой, с широко распахнутыми от восторга глазами.
"Спасибо тебе, сестренка", - мысленно поблагодарил Андрей и приготовился к распусканию павлиньего хвоста.
- Правда, - кивнул он и улыбнулся чуть смущенно, с продозированной детской беззащитностью. - Но это не совсем по теме нашего семинара... Книги это хобби, я пишу их в свободное от работы время... А его у меня остается очень мало - расследования, знаете ли - процесс трудоемкий.
- Ой! - восхитилась молоденькая участница. - А можно у вас интервью взять?
- Ну конечно, можно... Времени хватит. Кстати, коллеги, для удобства общения я предлагаю перейти на "ты", как у всех нормальных журналистов принято.
Аудитория одобрительно загудела, и только Галина никак не отреагировала внешне на доброе и, можно сказать, демократическое предложение Андрея. "У ты какая! - хрюкнул про себя Обнорский. - Стало быть, на скромных и открытых к общению звезд, понимаете ли, российской беллетристики мы не ведемся... Это нехорошо. Чем же тебя зацепить, тетя Галя?"
Между тем процесс представления завершился, и Андрей начал первое занятие:
- Итак, коллеги, давайте начнем с того, что рассмотрим общие правила безопасности при проведении журналистских расследований. Эти правила объективно существуют, и их необходимо знать. В самом Деле, никого ведь не удивляет, что когда выпускник ПТУ приходит на завод, его до станка не допускают, пока он зачет по технике безопасности не сдаст... А у нас, в журналистике, занимайся чем хочешь, ковыряй любую тему, и никто никаких зачетов не требует из редакционного начальства - такова повсеместная практика. И это при том, что на каждом углу сами же главные редактора постоянно твердят, что работа у нас очень рисковая и опасная...
Коллеги заулыбались, и Обнорский понял, что семинар получается. Контакт состоялся. Андрей встал, сунул руки в кармшы и продолжил, прохаживаясь у доски вдоль торцевой стены:
- А действительно ли уж настолько опасная у нас профессия? Или понятие профессионального риска все-таки очень сильно преувеличено? Риск ведь и у летчиков есть, и у водителей, и у врачей, у пожарников и милиционеров, устроителей... Да, журналисты иногда погибают. И цифры погибших в странах СНГ достаточно внушительные... Однако большинство - подавляющее большинство погибших приходится на так называемые "горячие точки", а там погибают все - и журналисты, и дети, и женщины, и военнослужащие... Пуля, снаряд или мина - они ведь не выбирают... Целенаправленная "охота на прессу" в зонах конфликтов практически не ведется - за редким исключением. Захваты журналистов с целью получения выкупа - это другая история, здесь опять же никто целью не ставит воспрепятствовать профессиональной деятельности, здесь люди деньги зарабатывают, а за журналиста, как за резонансную фигуру, выкуп получить больше шансов. Да и, к слову сказать, в "горячих точках" наши коллеги также постоянно правила безопасности нарушают. Часто из них потом героев делают опять же по причине резонансности... В девяносто шестом году одна молоденькая журналистка из крупнейшей общенациональной газеты, где я тогда имел честь работать, отправилась в Чечню. Под Моздоком их группа решила заночевать в полевом госпитале - и их там несколько журналистов из разных изданий было. То да се - посидели с врачами, выпили. А потом девушке приспичило пройтись - в компании с молодым хирургом, - воздухом подышать. Короче, ломанулась она куда-то и задела ногой растяжку - их специально вокруг госпиталя наши же и ставили - на случай нападения боевиков. Хорошо еще, хирург услышав, как запал щелкнул, успел ее на землю свалить. Сам потом у неё из задницы осколки и доставал... А президент потом взял и наградил девушку орденом Мужества - как раненную при исполнении служебных обязанностей. Орден она приняла. Вся армия потом плевалась, и отношение к журналистам история эта, естественно, не улучшила.
Аудитория загомонила, и Обнорский успокаивающе поднял руку:
- Коллеги, я, конечно, совсем не хочу сказать, что все случаи такие... Но чаще все-таки гибнут по-дурацки, и ранения получают тогда, когда об элементарных правилах безопасности забывают или не знают их вовсе. Зато потом множество геройских военно-морских рассказов по редакциям: "Что ты можешь мне сказать, мальчик? Я войну видела". Но мы о "горячих точках" говорить не будем эта тема не нашего семинара. Мы говорим о работе в мирных городах и весях. Так вот - в мирное время на журналистов нападают редко. И я очень мало знаю случаев, чтобы их убивали "за правду".
- Подожди, Андрей, - поднял руку парень из Львова. Он говорил по-украински, но Обнорский, напрягшись, все понял. - А как же Листьев, Холодов и эта... девушка из Калмыкии?
- Юдина?
- Да, Юдина... И сколько пишут и говорят об избитых и искалеченных журналистах... Обнорский пожал плечами:
- Убийство Листьева к журналистике имеет малое касательство. Он был, скорее, шоуменом и, конечно, очень крупным администратором, который собирался сильно изменить рекламный рынок на Первом канале. Это - огромные денежные интересы многих людей. Так что убийство Листьева - оно, скорее, финансовое. Холодов... Тут сложнее... Но скажите мне - кого он разоблачил, для кого представлял конкретную опасность? Его статьи были о коррупции в армии вообще без опасной конкретики. Зачем его убивать-то было, если он откровенно наивные вещи писал.
- Но ведь убили же, - низкий голос Галины легко перекрыл зашумевших семинаристов.
- Убили, - кивнул Обнорский. - Причем убили очень странно. Как будто специально подбирали самый резонансный, самый голливудский и самый дурной, кстати, способ - бомба в чемоданчике... Зачем? Ведь намного проще было зарезать его в парадной, инсценировав ограбление, сбить машиной, дернуть за ногу, когда он по лестнице поднимался... Любой профи легко сделал бы это все без всяких чемоданов. А тут - как будто специально внимание привлечь хотели... Мне кажется, что убийство это было своеобразной акцией отвлечения общественного внимания, - оно произошло как раз после обвала рубля в "черный вторник" и первого, неудачного, ввода наших контрактников в Чечню... А Холодова выбрали как объект потому, что он лучше других подходил на эту роль - в шпионов играть любил, никому ничего не рассказывал, таинственность все время напускал... Это как первый запуск в космос, в принципе - какая разница, кто бы первым полетел Гагарин или Титов? Но у Гагарина улыбка была лучше.
- Ну а случай в Калмыкии? - Средних лет дама из Днепропетровска сняла с носа очки и взмахнула ими - то ли возмущенно, то ли удивленно. Андрей вздохнул:
- Лариса Юдина... Да, этот случай, пожалуй, действительно впрямую связан с профессиональной деятельностью. Ее убийцы, как вы, наверное, знаете, изобличены и осуждены. Там, судя по всему, "эксцесс исполнителя" случился. Один большой человек, которого она критиковала, однажды прочитал статью и воскликнул в сердцах: "Да что же, никто этой суке пасть заткнуть не может?!". Его холопы поняли буквально, а когда ее убили, большой человек за голову схватился - что же вы, придурки, натворили?!
- Ну а сколько случаев было, когда журналистов избивали до полусмерти, сколько случаев, когда за ними следили? - Эти слова сказала Галина, и Андрей начал отвечать, глядя ей прямо в глаза:
- Да, таких случаев много... А вы задумывались когда-нибудь, сколько избивают врачей, учителей, рабочих и пенсионеров? У нас с вами, коллеги, профессия корпоративная - если с кем-нибудь из наших что-то случается - мы тут же та-акой гвалт поднимаем, - даже если это обычное ограбление или разбой - все равно кричим, что напали на прессу и свободу слова. Глядишь, и милиция с прокуратурой в этом случае пошустрее работать начинают. Чувство корпоративной солидарности - вещь великая, и упрекать за это нас нельзя. Но и самообманываться не стоит. "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман" - это еще Пушкин заметил, если я правильно его строки помню. Так давайте не будем заниматься самообманом. У нас с вами разговор сейчас профессиональный, между своими, так сказать... Читатели и зрители не видят и не слышат. Желание романтизировать нашу профессию в их глазах понятно-и без некоего мифотворчества здесь не обойтись. Главное, самим не начать искренне верить в собственные же мифы - иначе можно запросто от реалий оторваться...
Обнорский сделал паузу, потом улыбнулся, вспомнив одну занятную историю "в тему":
- Несколько лет назад одной очень известной российской журналистке-демократке-депутатке дали трубой по голове. Естественно, во всех СМИ на следующий же день началась настоящая истерика - нападение на демократическую прессу, на свободу слова, заговор коммуно-фашисткой красно-коричневой чумы и тому подобное. С больничной койки пострадавшая давала многочисленные интервью, главный смысл которых заключался в том, что "правду все равно не удастся затуманить тем самым, которые хотят повернуть историю вспять". Мы решили поузнавать детали этого происшествия - журналистка-депутатка эта, кстати сказать, на момент покушения руководила питерским каналом телевидения, и как раз незадолго до "нападения на демократию" ее заместитель по коммерции сбежал за границу, утащив с собой почти все деньги со счета канала, больше двух миллионов рублей. Нам казалось, что удар трубой по ее голове как-то был связан с этим хищением... Но оказалось, что все значительно проще...
Андрей оглядел притихшую аудиторию, остановил взгляд на Галине (она смотрела на него заинтересованно, но с явно сдерживаемым желанием возразить) и продолжил:
- А было дело так: в тот злополучный день наша демократическая теленачальница решила посетить своего знакомого, очень известного актера своего бывшего, кстати, коллегу по депутатскому корпусу, единомышленника-демократа. Дело в том, что у актера как раз день рождения случился. Однако, уже подходя к его дому, вдруг вспомнила наша героиня, что идет в гости без подарка. А поскольку женщина она культурная и интеллигентная, то решила тут же исправить ситуацию и приобрести в ближайшем ларьке "кекс иностранного производства" - так потом в протоколе было написано. А уже вечерело. Ларек стоял в двух метрах от подворотни, и вокруг него тусовались, как это часто случается в России, пьющие люди, многим из которых, как всегда, не хватало на очередной стакан. И что же видят эти серьезно озабоченные страдальцы? К их ларьку из сумрака выплывает ярко крашенная блондинка лет пятидесяти с гаком, в коротком, красном, переливающемся плаще (во Франции такие плащи у проституток в большой моде), с гордо поднятой головой. Кладет это чудо на прилавок руки, чтобы всем хорошо виден стал перстень с огромным сверкающим камнем, и требует у продавца кекс. Продавец кекс выдает, дама достает из сумочки бумажник, но рублей после долгих поисков там не обнаруживает, а находит лишь пачку абсолютно американских долларов. И тогда она пытается расплатиться за крайне необходимый ей кекс штатовской деньгой. Но продавец упирается, говорит, что у него в ларьке - не обменный пункт. Дама начинает блажить, пытается сагитировать на свою сторону народные массы, которые наблюдают за всем этим балаганом достаточно угрюмо, - им страдания по кексу непонятны, потому что и на водку-то не хватает. Короче, скандал усиливается, дама орет, что это провокация, что не для того она за демократию боролась, чтобы вот так вот за реальные доллары кекс было не купить в ларьке. В общем, победила она продавца наверное, он ее узнал в лицо и предпочел не связываться. Получив-таки заветный кекс, мадам направилась в подворотню - усталая, но гордая, как и положено победительнице, не давшей сорвать провокационным силам радостную встречу двух демократов. А чтобы добраться до подъезда актера, нужно было миновать два проходных двора, больших и темных, типично питерских. Вот во втором-то дворе, у самого подъезда, ее и настигли злые красно-коричневые силы - напали на прессу и демократию в ее лице, ударили трубой по голове, а чтобы замаскировать политическую сущность злодейства, отобрали у поверженной, но не сломленной журналистки доллары, плащ и перстень...
Участники семинара уже хохотали в голос, только Галина Сомова еще боролась с собой, сдерживая улыбку.
- А кекс? Кекс они тоже забрали? - еле смогла выговорить, смеясь, пухленькая шатенка из Одессы. Обнорский ухмыльнулся и покачал головой:
- Нет, кекс они оставили... С ним пострадавшая и была доставлена сердобольными соседями в квартиру актера - и оттуда уже пошли звонки руководству ФСБ... Ну не в милицию же звонить, если совершенно очевидно, что произошла попытка террористического акта, а это, как всем известно, подследственность именно эфэсбэшная...
Минут через пять, когда наконец все отсмеялись, Андрей поднял указательный палец и, хмыкнув, завершил историю:
- Самое любопытное, что выяснив все детали, мы не стали ничего об этом писать... Неудобно было как-то - после всего того безумия, которое по СМИ прокатилось. Не хотелось, чтобы читатели нас, журналистов, стали бы мудаками, извините за выражение, считать. Пусть уж лучше считают героями... Да и врагов в своем цеху наживать не хотелось. Опять же голову человеку все-таки проломили, неудобно было о больном человеке такую правду рассказывать. Правду вообще по разным житейским и нравственным причинам далеко не всегда нам рассказывать удается, но ее, по крайней мере, надо знать.
- То есть вы хотите сказать, что все нападения на журналистов и у нас на Украине, и в России, и в Белоруссии - это все случаи бытовые, в которых сами же наши коллеги и виноваты? - Вопрос Галины окончательно подавил веселье в аудитории.
Посерьезнел и Обнорский:
- Нет, я не считаю, что все случаи - бытовые. Я считаю, что бытовых просто гораздо больше, чем... чем каких-то других. Про вот эти "другие" я очень много слышал разных военно-морских историй, но потом, при детальном разборе, выяснялось, что все, как всегда, достаточно просто - либо грабеж и разбои, когда грабившие даже не знали толком, кого они на гоп-стоп ставят, либо пьяные драки, либо какие-то личностные отношения с чужими женами, любовницами или, наоборот, мужиками. Как один мой приятель, бывший опер, выражается: мир стоит на чугунных законах, к сожалению... или к счастью - это уж кому как. А исключения - они, конечно, бывают, но ведь исключения лишь подтверждают правило.
- М-да... нам в Крыму здорово не хватает структуры, подобной вашей. У нас тоже криминальная ситуация далека от идеала. За последние годы мы, конечно, Крым подчистили и кое-кому хвост прижали... Но много еще работы. Очень много. Журналисты у нас есть. Но вот опыта расследовательской работы у них не хватает.
- А мы своим опытом делимся, - ответил Андрей. - В том числе с крымскими коллегами. Я, кстати, недавно был в Крыму, мы там семинар по расследованиям проводили.
- Вот тебе и раз, - сказал Соболев. - Почему я не знал? Вернусь взгрею своего пресс-секретаря- Когда вы были в Крыму? Где?
- Семинар проходил неподалеку от Ялты. В сентябре, как раз, когда Горделадзе исчез. Ажиотаж, кстати по этому поводу был огромный, все украинские СМИ только об этом и говорили.
- Горделадзе... - задумчиво произнес премьер. - Скажите, Андрей Викторович, а если бы вам предложили поработать над темой исчезновения Горделадзе? Вы бы согласились?
- Не знаю... Скорее - не согласился бы.
- Почему, Андрей Викторович? Вы же не очень хорошо знакомы с "делом Горделадзе", - возразил Сот болев.
- Напротив, Сергей Васильевич. Я, волею случая, весьма хорошо знаком с "делом Горделадзе", - произнес Обнорский,
Он задумался, вспоминая свою поездку в Крым.
* * *
Кренясь в вираже, "ТУ-154" развернулся, и в иллюминаторе показалось море. Море было невероятной, насыщенной синевы, вдали оно смыкалось с небом, и этот переход был невидим. Вблизи синева окаймлялась белоснежной ниткой прибоя вдоль длинной желтой косы.
Все краски были яркими, чистыми, избыточными. Самолет снижался, от перемены давления закладывало уши... Море исчезло, сменилось "геометрией" сельхозугодий, дорог и поселков. Самолет снижался очень быстро, скоро стали различимы крыши домов, бегущие по дорогам автомобили и отдельные деревья в лесопосадках. Растопыривая закрылки, самолет гасил скорость, скользил над бетоном аэропорта... сел. И долго, минут пятнадцать, катился по дорожкам, среди белых, красных и желтых линий разметки. Остановился в полусотне метров от здания аэропорта с надписью поверху - "Симферополь".
- Ну здравствуй, Таврида, - тихо пробормотал Андрей Обнорский, спускаясь по трапу и подставляя лицо солнцу.
В Крым Обнорский прилетел для участия в семинаре по теме "Журналистское расследование и свобода слова". Была середина сентября, по-летнему тепло и зелено. В России этот период называется бабье лето, а здесь, в Крыму, все еще уверенно властвовало лето настоящее. Обнорский прилетел по приглашению организации "Журналисты за свободу слова". Он любил семинары - за встречи с новыми людьми, за возможность пообсуждать вопросы, которые его искренне волновали. Он еще не знал, что именно здесь, в уютном, зеленом Симферополе, произойдет его знакомство с делом Георгия Горделадзе.
* * *
Галина Сомова была высокой стройной брюнеткой. Андрей обратил на нее внимание сразу, как только увидел. Семинар проходил в старом, некогда принадлежавшем ЦК профсоюзов санатории. Санаторий находился в живописнейшем месте на берегу моря. Но в первый раз Андрей увидел Галину не у моря, а в пасторальном пейзаже на берегу пруда, обрамленного старыми ветлами... Галина стояла на мосточке и кормила уток. Солнце местами пробивалось сквозь густую листву, блики высвечивали на зеленоватой воде пятна более светлого цвета. Все это выглядело очень красиво, но Обнорский подумал вдруг, что пруд в светло-зеленых пятнах солнечного цвета и коричневых пятнышках уток похож на камуфляжный комбез... Сравнение было неприятным и неуместным в этот солнечный мирный день. Рождало глубоко в душе протест, чувство тревоги. Впрочем, это чувство быстро пропало. Мелькнуло - и пропало. Андрей улыбнулся девушке на мосточке и проследовал дальше. Сопровождавший его шустрый мальчик из тусовки говорил о евроремонте, сделанном в санатории, о новых импортных унитазах и о свободе слова... об унитазах у него получалось интереснее. Или, по крайней мере, эту тему он знал глубже. Обнорский для поддержания разговора кивал головой. Андрей чувствовал, что женщина смотрит вслед...
"Мать моя, какая тетенька, - вздохнул Обнорский, идя по коридору к своему номеру, и тут же сам себя мысленно оборвал: - Не время, товарищ! Не о том думаете! Украинские товарищи пригласили вас, москаля, на семинар - можно сказать, на горло своей незалежной хохляцкой песне наступили, - а вы все о бабах, вместо того, чтобы к занятиям готовиться! Стыдно, товарищ Обнорский! Очень стыдно и больно за вас... Тем более что на таких тетенек пялиться только нервы себе попусту трепать... Такие тети - да с такими смачными цибурами* - в одиночестве у моря не оказываются... Не тот размер, знаете ли, для томного, затянувшегося одиночества... Рядом где-нибудь посапывает толстый лысый папик, которого эта тетя, возможно, уже и утомила, но с народом он все равно не поделится... Так что закатайте губищу свою похотливую обратно взад и готовьтесь, мой одинокий друг, к семинару..." Андрей устраивался в номере и мысленно шутил сам с собой, надеясь (втайне от самого себя) перехитрить судьбу - очень уж ему хотелось, чтобы незнакомка оказалась не отдыхающей, а участницей семинара. Потому что в этом случае появлялись кой-какие шансы. Но мысли о шансах Обнорский от себя гнал, чтобы не сглазить...
* Цибуры - женские прелести, стати, достоинства (блатной жарг.).
Примерно через час, приняв душ, побрившись, переодевшись и вообще намарафетившисъ, Андрей направился в бизнес-центр, где его уже поджидали участники международного семинара "Журналистское расследование и свобода слова на постсоветском пространстве". Перед тем, как открыть дверь в зал, Обнорский хотел было перекреститься (не из-за волнения о занятиях - а для того, чтобы брюнетка оказалась в аудитории), но оборвал сам себя: "С ума сошел - к Богу, да с такими мыслями! Да вы маньяк, товарищ!" Развеселившись от этой перепалки с самим собой, Андрей вошел в аудиторию, улыбаясь приветливой, интеллигентной и чуть усталой улыбкой молодого профессора, вынужденного ненадолго оставить храм науки ради просветительских лекций в подшефном колхозе. Бизнес-центр был уже почти полон, но брюнетки в нем не наблюдалось. То есть какие-то брюнетки, конечно, присутствовали - участников и участниц предполагалось около тридцати, - но это все были не те брюнетки. То есть тоже хорошие, но не те... Пока Андрей шел к своему месту, горестно вздыхая, на лицо его успело вернуться нормальное человеческое выражение.
Обнорский не первый и даже не десятый раз проводил подобные семинары в разных городах России и бывших Советских республик - так что методикой он более или менее владел, а за свои знания по непосредственному предмету и вовсе не очень волновался, все-таки его "Золотая пуля" была в России чуть ли не единственной конторой, специализирующейся именно на журналистских расследованиях. Андрей любил семинары - ему нравилось делиться опытом с коллегами, нравилось спорить с ними, слушать истории из их практики. Обнорский старался сразу "почувствовать" аудиторию и завязать с ней живой человеческий контакт - в тех случаях, когда это удавалось, семинар уже потом шел не по регламенту, было весело, интересно и как-то азартно... Но пару раз в центре России Андрей потерпел полное фиаско - то есть занятия-то по программе он, разумеется провел, но живой контакт с коллегами почему-то не получился. Особенно неприятным вышел семинар для журналистов Нижегородского региона. Тамошние коллеги, отобранные для участия в семинаре местным Союзом журналистов, почему-то изначально настроились по отношению к Обнорскому и ребятам из Агентства как-то агрессивно-скептически. Мол, приехали, штучки столичные, культуртрегеры питерские, нас неразумных просвещать - а мы и сами с усами, могем и вопросы с подковырочкой... Андрей, кстати, вопросов с подковырками не боялся - если только спрашивавшему действительно интересен был ответ, а не просто факт "сольного выступления с вопросиком" - мол, что, срезал?
Но нынешняя крымская аудитория была настроена исключительно доброжелательно - просто на удивление. Обнорский, в принципе, ожидал от хохлов с их "комплексом незалежности" какой-то банды, но никакой враждебности или ревнивой искусственной снисходительности не ощутил. Аудиторию ведь почти сразу чувствуешь - как опытный певец зрительный зал. (Когда-то Андрею рассказывал Игорь Корнелюк: "Знаешь, любой концерт делается - или не делается - в первые три минуты, в зависимости от того, что ты от зала почувствуешь...")
- Здравствуйте, дорогие коллеги, - начал Андрей. - Давайте начнем наш семинар. Надеюсь, работать нам будет приятно и интересно, а для начала давайте знакомиться. Я немного расскажу о себе и об Агентстве, а потом пойдем по кругу - каждый представится, расскажет, где трудится, какой у кого опыт фасследовательской работы и кто чего хотел бы получить от нашего семинара. Только сразу предупреждаю - все ответы на вопросы будем пытаться находить вместе. Я не академик и не дед-всевед и приехал сюда не для того, чтобы учить вас, а чтобы вместе обсудить заявленные в программе семинара темы. Другое дело, если что-то из нашего опыта окажется для вас нужным и полезным - тогда я буду очень рад. Ну а если не примете чего-то - что ж, монополией на истину я не владею... Ну да ладно, давайте знакомиться - меня зовут Андрей Обнорский, творческий псевдоним Серегин, я бывший военный переводчик и в журналистике не так давно - с лета девяносто первого года. Так что...
В этот момент Обнорский поперхнулся, потому что дверь аудитории открылась, пропуская к собравшимся ту самую брюнетку.
- Извините, - сказала она, виновато улыбаясь. - Я, кажется, опоздала?
Андрей аж ногами под столом от радости засучил и мысленно завопил: "Господи, спасибо, Ты очень добрый ко мне, уроду! Ой, Господи, прости, опять я к тебе с этой хреновиной..." Вслух же он просто мед полил (и голос медовым стал, и интонации):
- Что вы, что вы, коллега, проходите, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, это мы, пожалуй, чуть раньше начали... Да, собственно, и начать-то мы еще практически не успели... Вот, знакомимся пока еще... Я уже представился, меня Андреем Обнорским зовут, а коллеги еще о себе ничего не рассказали... Давайте с вас и начнем - как зовут, где работаете, вообще как жизнь. Рассказывайте о себе всю правду, не забывая про самое сокровенное, - все равно узнаем, тут ведь одни расследователи собрались...
Аудитория шелестнула смешками, брюнетка чуть порозовела и, слегка поклонившись, назвала себя:
- Сомова Галина, Киев, неправительственная организация поддержки независимой прессы "Виктория"... А опыта расследовательского у меня практически нет.
- Ничего, ничего, - защебетал соловьем Обнорский. - Опыт - это дело наживное... в том числе и в расследованиях... Мы, знаете ли, для того тут и собрались, чтобы... Чтобы опытом делиться и меняться...
Представление участников пошло по кругу, Андрей напустил на себя серьезности, кивал и даже что-то якобы записывал в блокнот, а на самом деле все время думал о брюнетке, изредка скашивая на нее взгляд: "У ты какая! Прям такая... серьезная... Сосредоточенная и, я бы сказал, ответственная... Как бы к тебе подвалить-то ненароком... Чтобы такое придумать-то..."
- А правда, что вы тот самый Серегин, который детективы пишет? - вернул Обнорского к реальности вопрос одной из участниц семинара - совсем молоденькой, с широко распахнутыми от восторга глазами.
"Спасибо тебе, сестренка", - мысленно поблагодарил Андрей и приготовился к распусканию павлиньего хвоста.
- Правда, - кивнул он и улыбнулся чуть смущенно, с продозированной детской беззащитностью. - Но это не совсем по теме нашего семинара... Книги это хобби, я пишу их в свободное от работы время... А его у меня остается очень мало - расследования, знаете ли - процесс трудоемкий.
- Ой! - восхитилась молоденькая участница. - А можно у вас интервью взять?
- Ну конечно, можно... Времени хватит. Кстати, коллеги, для удобства общения я предлагаю перейти на "ты", как у всех нормальных журналистов принято.
Аудитория одобрительно загудела, и только Галина никак не отреагировала внешне на доброе и, можно сказать, демократическое предложение Андрея. "У ты какая! - хрюкнул про себя Обнорский. - Стало быть, на скромных и открытых к общению звезд, понимаете ли, российской беллетристики мы не ведемся... Это нехорошо. Чем же тебя зацепить, тетя Галя?"
Между тем процесс представления завершился, и Андрей начал первое занятие:
- Итак, коллеги, давайте начнем с того, что рассмотрим общие правила безопасности при проведении журналистских расследований. Эти правила объективно существуют, и их необходимо знать. В самом Деле, никого ведь не удивляет, что когда выпускник ПТУ приходит на завод, его до станка не допускают, пока он зачет по технике безопасности не сдаст... А у нас, в журналистике, занимайся чем хочешь, ковыряй любую тему, и никто никаких зачетов не требует из редакционного начальства - такова повсеместная практика. И это при том, что на каждом углу сами же главные редактора постоянно твердят, что работа у нас очень рисковая и опасная...
Коллеги заулыбались, и Обнорский понял, что семинар получается. Контакт состоялся. Андрей встал, сунул руки в кармшы и продолжил, прохаживаясь у доски вдоль торцевой стены:
- А действительно ли уж настолько опасная у нас профессия? Или понятие профессионального риска все-таки очень сильно преувеличено? Риск ведь и у летчиков есть, и у водителей, и у врачей, у пожарников и милиционеров, устроителей... Да, журналисты иногда погибают. И цифры погибших в странах СНГ достаточно внушительные... Однако большинство - подавляющее большинство погибших приходится на так называемые "горячие точки", а там погибают все - и журналисты, и дети, и женщины, и военнослужащие... Пуля, снаряд или мина - они ведь не выбирают... Целенаправленная "охота на прессу" в зонах конфликтов практически не ведется - за редким исключением. Захваты журналистов с целью получения выкупа - это другая история, здесь опять же никто целью не ставит воспрепятствовать профессиональной деятельности, здесь люди деньги зарабатывают, а за журналиста, как за резонансную фигуру, выкуп получить больше шансов. Да и, к слову сказать, в "горячих точках" наши коллеги также постоянно правила безопасности нарушают. Часто из них потом героев делают опять же по причине резонансности... В девяносто шестом году одна молоденькая журналистка из крупнейшей общенациональной газеты, где я тогда имел честь работать, отправилась в Чечню. Под Моздоком их группа решила заночевать в полевом госпитале - и их там несколько журналистов из разных изданий было. То да се - посидели с врачами, выпили. А потом девушке приспичило пройтись - в компании с молодым хирургом, - воздухом подышать. Короче, ломанулась она куда-то и задела ногой растяжку - их специально вокруг госпиталя наши же и ставили - на случай нападения боевиков. Хорошо еще, хирург услышав, как запал щелкнул, успел ее на землю свалить. Сам потом у неё из задницы осколки и доставал... А президент потом взял и наградил девушку орденом Мужества - как раненную при исполнении служебных обязанностей. Орден она приняла. Вся армия потом плевалась, и отношение к журналистам история эта, естественно, не улучшила.
Аудитория загомонила, и Обнорский успокаивающе поднял руку:
- Коллеги, я, конечно, совсем не хочу сказать, что все случаи такие... Но чаще все-таки гибнут по-дурацки, и ранения получают тогда, когда об элементарных правилах безопасности забывают или не знают их вовсе. Зато потом множество геройских военно-морских рассказов по редакциям: "Что ты можешь мне сказать, мальчик? Я войну видела". Но мы о "горячих точках" говорить не будем эта тема не нашего семинара. Мы говорим о работе в мирных городах и весях. Так вот - в мирное время на журналистов нападают редко. И я очень мало знаю случаев, чтобы их убивали "за правду".
- Подожди, Андрей, - поднял руку парень из Львова. Он говорил по-украински, но Обнорский, напрягшись, все понял. - А как же Листьев, Холодов и эта... девушка из Калмыкии?
- Юдина?
- Да, Юдина... И сколько пишут и говорят об избитых и искалеченных журналистах... Обнорский пожал плечами:
- Убийство Листьева к журналистике имеет малое касательство. Он был, скорее, шоуменом и, конечно, очень крупным администратором, который собирался сильно изменить рекламный рынок на Первом канале. Это - огромные денежные интересы многих людей. Так что убийство Листьева - оно, скорее, финансовое. Холодов... Тут сложнее... Но скажите мне - кого он разоблачил, для кого представлял конкретную опасность? Его статьи были о коррупции в армии вообще без опасной конкретики. Зачем его убивать-то было, если он откровенно наивные вещи писал.
- Но ведь убили же, - низкий голос Галины легко перекрыл зашумевших семинаристов.
- Убили, - кивнул Обнорский. - Причем убили очень странно. Как будто специально подбирали самый резонансный, самый голливудский и самый дурной, кстати, способ - бомба в чемоданчике... Зачем? Ведь намного проще было зарезать его в парадной, инсценировав ограбление, сбить машиной, дернуть за ногу, когда он по лестнице поднимался... Любой профи легко сделал бы это все без всяких чемоданов. А тут - как будто специально внимание привлечь хотели... Мне кажется, что убийство это было своеобразной акцией отвлечения общественного внимания, - оно произошло как раз после обвала рубля в "черный вторник" и первого, неудачного, ввода наших контрактников в Чечню... А Холодова выбрали как объект потому, что он лучше других подходил на эту роль - в шпионов играть любил, никому ничего не рассказывал, таинственность все время напускал... Это как первый запуск в космос, в принципе - какая разница, кто бы первым полетел Гагарин или Титов? Но у Гагарина улыбка была лучше.
- Ну а случай в Калмыкии? - Средних лет дама из Днепропетровска сняла с носа очки и взмахнула ими - то ли возмущенно, то ли удивленно. Андрей вздохнул:
- Лариса Юдина... Да, этот случай, пожалуй, действительно впрямую связан с профессиональной деятельностью. Ее убийцы, как вы, наверное, знаете, изобличены и осуждены. Там, судя по всему, "эксцесс исполнителя" случился. Один большой человек, которого она критиковала, однажды прочитал статью и воскликнул в сердцах: "Да что же, никто этой суке пасть заткнуть не может?!". Его холопы поняли буквально, а когда ее убили, большой человек за голову схватился - что же вы, придурки, натворили?!
- Ну а сколько случаев было, когда журналистов избивали до полусмерти, сколько случаев, когда за ними следили? - Эти слова сказала Галина, и Андрей начал отвечать, глядя ей прямо в глаза:
- Да, таких случаев много... А вы задумывались когда-нибудь, сколько избивают врачей, учителей, рабочих и пенсионеров? У нас с вами, коллеги, профессия корпоративная - если с кем-нибудь из наших что-то случается - мы тут же та-акой гвалт поднимаем, - даже если это обычное ограбление или разбой - все равно кричим, что напали на прессу и свободу слова. Глядишь, и милиция с прокуратурой в этом случае пошустрее работать начинают. Чувство корпоративной солидарности - вещь великая, и упрекать за это нас нельзя. Но и самообманываться не стоит. "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман" - это еще Пушкин заметил, если я правильно его строки помню. Так давайте не будем заниматься самообманом. У нас с вами разговор сейчас профессиональный, между своими, так сказать... Читатели и зрители не видят и не слышат. Желание романтизировать нашу профессию в их глазах понятно-и без некоего мифотворчества здесь не обойтись. Главное, самим не начать искренне верить в собственные же мифы - иначе можно запросто от реалий оторваться...
Обнорский сделал паузу, потом улыбнулся, вспомнив одну занятную историю "в тему":
- Несколько лет назад одной очень известной российской журналистке-демократке-депутатке дали трубой по голове. Естественно, во всех СМИ на следующий же день началась настоящая истерика - нападение на демократическую прессу, на свободу слова, заговор коммуно-фашисткой красно-коричневой чумы и тому подобное. С больничной койки пострадавшая давала многочисленные интервью, главный смысл которых заключался в том, что "правду все равно не удастся затуманить тем самым, которые хотят повернуть историю вспять". Мы решили поузнавать детали этого происшествия - журналистка-депутатка эта, кстати сказать, на момент покушения руководила питерским каналом телевидения, и как раз незадолго до "нападения на демократию" ее заместитель по коммерции сбежал за границу, утащив с собой почти все деньги со счета канала, больше двух миллионов рублей. Нам казалось, что удар трубой по ее голове как-то был связан с этим хищением... Но оказалось, что все значительно проще...
Андрей оглядел притихшую аудиторию, остановил взгляд на Галине (она смотрела на него заинтересованно, но с явно сдерживаемым желанием возразить) и продолжил:
- А было дело так: в тот злополучный день наша демократическая теленачальница решила посетить своего знакомого, очень известного актера своего бывшего, кстати, коллегу по депутатскому корпусу, единомышленника-демократа. Дело в том, что у актера как раз день рождения случился. Однако, уже подходя к его дому, вдруг вспомнила наша героиня, что идет в гости без подарка. А поскольку женщина она культурная и интеллигентная, то решила тут же исправить ситуацию и приобрести в ближайшем ларьке "кекс иностранного производства" - так потом в протоколе было написано. А уже вечерело. Ларек стоял в двух метрах от подворотни, и вокруг него тусовались, как это часто случается в России, пьющие люди, многим из которых, как всегда, не хватало на очередной стакан. И что же видят эти серьезно озабоченные страдальцы? К их ларьку из сумрака выплывает ярко крашенная блондинка лет пятидесяти с гаком, в коротком, красном, переливающемся плаще (во Франции такие плащи у проституток в большой моде), с гордо поднятой головой. Кладет это чудо на прилавок руки, чтобы всем хорошо виден стал перстень с огромным сверкающим камнем, и требует у продавца кекс. Продавец кекс выдает, дама достает из сумочки бумажник, но рублей после долгих поисков там не обнаруживает, а находит лишь пачку абсолютно американских долларов. И тогда она пытается расплатиться за крайне необходимый ей кекс штатовской деньгой. Но продавец упирается, говорит, что у него в ларьке - не обменный пункт. Дама начинает блажить, пытается сагитировать на свою сторону народные массы, которые наблюдают за всем этим балаганом достаточно угрюмо, - им страдания по кексу непонятны, потому что и на водку-то не хватает. Короче, скандал усиливается, дама орет, что это провокация, что не для того она за демократию боролась, чтобы вот так вот за реальные доллары кекс было не купить в ларьке. В общем, победила она продавца наверное, он ее узнал в лицо и предпочел не связываться. Получив-таки заветный кекс, мадам направилась в подворотню - усталая, но гордая, как и положено победительнице, не давшей сорвать провокационным силам радостную встречу двух демократов. А чтобы добраться до подъезда актера, нужно было миновать два проходных двора, больших и темных, типично питерских. Вот во втором-то дворе, у самого подъезда, ее и настигли злые красно-коричневые силы - напали на прессу и демократию в ее лице, ударили трубой по голове, а чтобы замаскировать политическую сущность злодейства, отобрали у поверженной, но не сломленной журналистки доллары, плащ и перстень...
Участники семинара уже хохотали в голос, только Галина Сомова еще боролась с собой, сдерживая улыбку.
- А кекс? Кекс они тоже забрали? - еле смогла выговорить, смеясь, пухленькая шатенка из Одессы. Обнорский ухмыльнулся и покачал головой:
- Нет, кекс они оставили... С ним пострадавшая и была доставлена сердобольными соседями в квартиру актера - и оттуда уже пошли звонки руководству ФСБ... Ну не в милицию же звонить, если совершенно очевидно, что произошла попытка террористического акта, а это, как всем известно, подследственность именно эфэсбэшная...
Минут через пять, когда наконец все отсмеялись, Андрей поднял указательный палец и, хмыкнув, завершил историю:
- Самое любопытное, что выяснив все детали, мы не стали ничего об этом писать... Неудобно было как-то - после всего того безумия, которое по СМИ прокатилось. Не хотелось, чтобы читатели нас, журналистов, стали бы мудаками, извините за выражение, считать. Пусть уж лучше считают героями... Да и врагов в своем цеху наживать не хотелось. Опять же голову человеку все-таки проломили, неудобно было о больном человеке такую правду рассказывать. Правду вообще по разным житейским и нравственным причинам далеко не всегда нам рассказывать удается, но ее, по крайней мере, надо знать.
- То есть вы хотите сказать, что все нападения на журналистов и у нас на Украине, и в России, и в Белоруссии - это все случаи бытовые, в которых сами же наши коллеги и виноваты? - Вопрос Галины окончательно подавил веселье в аудитории.
Посерьезнел и Обнорский:
- Нет, я не считаю, что все случаи - бытовые. Я считаю, что бытовых просто гораздо больше, чем... чем каких-то других. Про вот эти "другие" я очень много слышал разных военно-морских историй, но потом, при детальном разборе, выяснялось, что все, как всегда, достаточно просто - либо грабеж и разбои, когда грабившие даже не знали толком, кого они на гоп-стоп ставят, либо пьяные драки, либо какие-то личностные отношения с чужими женами, любовницами или, наоборот, мужиками. Как один мой приятель, бывший опер, выражается: мир стоит на чугунных законах, к сожалению... или к счастью - это уж кому как. А исключения - они, конечно, бывают, но ведь исключения лишь подтверждают правило.