Константинов Андрей Дмитриевич. Расследователь - Предложение крымского премьера

   - Зачем? - удивился Обнорский.
   - Эстер был единственный человек, который мог бы реализовать эти кассеты.
   - Вот и реализовал, - мрачно произнес Андрей.
   - Паук, - сказала Алена.
   - Эстер?
   - Да, мой бывший любовничек. Паук! Когда я принесла ему кассеты - он даже не удивился. У меня сложилось впечатление, что он знал об этих кассетах.
   - Он не просто знал о них, Алена, - сказал Обнорский. - Он сам все это и организовал.
   - Потом и я догадалась. Не очень трудно было догадаться. Но дальше... дальше произошло самое страшное: Гия, оказывается, втайне от меня сделал копии с кассет и видеопленки и пошел к Отцу.
   - Шантажировать, - сказал Зверев.
   - Да, - кивнула Алена. - Он рассчитывал списать долг, да еще и заработать тысяч сорок-пятьдесят.
   - Что сказал Отец?
   - Отец сильно испугался... Он очень сильно испугался. Он был готов на все! Георгий воспрянул духом. Даже бросил принимать эти мерзкие таблетки.
   - Перешел на прозак?
   - Да, это такие успокоительные... витамины... В общем, он стал напрягать Отца. Тот был так напуган, что рассказал про Мельника.
   - А что он рассказал про Мельника?
   - У Мельника больная дочка. У нее сложное заболевание почек... На операцию требуется около двадцати тысяч баксов. В апреле-мае, когда Мельник отдыхал в Крыму, его вербанули. Поймали на крючок из двадцати тысяч долларов и патриотических разговоров. Дело было в санатории, который принадлежит Отцу... Это хороший санаторий.
   - Понятно, - сказал Андрей. - Ну а что же все-таки с исчезновением Георгия?
   Затула посмотрела на Обнорского устало. Спросила тихо:
   - Зачем вам? Зачем вам это?
   - Надо, Алена.
   - А, - махнула она рукой. - Чего уж теперь?! Гия тянул с передачей пленок. Он то впадал в эйфорию и строил грандиозные планы на будущее, то, напротив, становился мрачным, говорил, что надо бежать за границу, что его убьют... Время шло. Хозяин не предпринимал никаких шагов. Гия психовал, Отец тоже психовал. Было очень тревожно... Я сильно боялась... Все сильно боялись. Четырнадцатого сентября Отец сказал: "Надо решать". Они договорились, что шестнадцатого, в субботу, Георгий передаст ему все кассеты и видеозапись. А Отец Георгию - деньги.
   - Эстер об этом знал? - спросил Андрей.
   - Не знаю... кажется - знал... Наверняка - знал! Этот паук всех держит в паутине своей. Он и Папу держит.
   - А как он держит Папу?
   - А-а, херня... Папа, случается, выпивает, а Хозяин ему помогает в этом деле. Он сам-то почти непьющий, но с Папой квасит за милую душу. За печень потом держится, плачет, но с Папой пьет. А тот, когда поддатый, поле не под тем углом видит, - любую бумажку подмахнет по доброте душевной.
   - Понятно... Значит, Эстер знал о предстоящей шестнадцатого встрече Георгия с Отцом?
   - Не знаю, не знаю... наверное, знал... Тот день был очень напряженным. С утра все шло наперекосяк. Кошка дорогу перебежала. В тот день Георгий снова принял таблетку своей дряни. У меня все внутри сжималось. Я чувствовала: что-то случится, что-то произойдет страшное. Я не знала, что делать, и каждая жилочка во мне звенела. Я очень боялась... За Георгия... за себя... за всех. А Гия парил на своей таблетке! Как слабоумный. Он говорил: все будет хорошо, уже вечером мы будем богаты! Странно, но никто из окружавших нас ничего не замечал. Все как будто ослепли. А я уже чувствовала, что пришла Беда.
   Алена обнимала себя за плечи и временами становилась похожа на маленькую девочку. Было ясно, что сейчас она говорит не для Обнорского и Зверева, - она говорит для себя. Она снова переживает субботний день 16 сентября. В ней уже не осталось ни капли той оборонительной агрессии, которая присутствовала в начале и в продолжении всего длинного путаного разговора. Оба питерских журналиста были абсолютно посторонние ей люди. В известном смысле враги. Но сейчас она просто не думала об этом. Она жила в ином времени. На календаре Алены было 16 сентября, суббота. Трепетала темная листва за окном, Георгий лежал в ванне.
   - ...Гия лежал в ванне. Пел песни на грузинском и на украинском. Время остановилось... Потом он вышел, спросил: нет ли у меня выпить? У меня было немножко виски... с какого-то праздника осталось. Он выпил рюмку, выкурил сигарету и оделся. Пора было идти на встречу... На встречу с ЭТИМИ. Я сказала: "Хочешь, я пойду с тобой?" А он засмеялся, сказал: "Глупости". Он взял только одну кассету из тех трех, что у нас были... Сказал: "Скоро вернусь",- и ушел. Мне было очень страшно.
   Она умолкла. В тишине было слышно, как стучат часы.
   - Почему, Алена, - осторожно спросил Андрей, - он взял только одну кассету?
   - Что? - спросила она.
   - Почему он взял только одну кассету?
   - Он страховался... Он хотел сначала посмотреть, что за люди придут от Отца? Привезут ли они деньги? Хотел записать номер машины.
   - Крутая страховка, - буркнул Зверев. Алена не обратила на его реплику внимания. Она смотрела вниз, на свои тапочки - два плюшевых розовых бегемотика с синими глазами безмятежно улыбались. Они не знали, что такое отчаяние, боль и беда.
   - Он ушел... а я стояла у окна и молилась... Я молиться не умею, я просто просила Бога, чтобы он помог нам. Я видела, как Гия пересек двор и поднялся на улицу. Там, у остановки, стояла машина - светлый "жигуленок". Гия сел в нее. Мне казалось, что сейчас машина сорвется с места, Георгия увезут, и я больше никогда его не увижу. Я не любила его. Он был эгоист, он был несправедлив к людям... но я очень боялась, что больше не увижу его. Но все обошлось. В ТОТ РАЗ все обошлось. Он вернулся. Вернулся сияющий, принес пачку долларов... Смеялся, говорил: "Я могу их строить как бойскаутов..." И мне тоже стало легче. Господи, какая я была дура!.. Дура, дура! Девчонка. Я увидела сияющего Гию, доллары и поверила вдруг, что все будет хорошо, что Бог меня услышал. Мы выпили по глотку виски. Мы были возбуждены как дети, которым объявили, что уроки на сегодня отменяются. Георгий сложил в пакет видеокассету, две "кассеты Стужи" и копии с них. Сказал, что возвращаться уже не будет... что Мирослава, дети... Я не знала, что вижу его в последний раз.
   Алена умолкла, на глаза навернулись слезы. Неслышно подошел и потерся о ее ногу кот... Андрей понял, что она сказала все, что могла сказать, выплеснула свои эмоции и вот-вот закроется, замкнется и понесет свою подлую беду дальше. В какой-то мере ему даже было жаль эту женщину - маленькую, беспомощную и беззащитную сейчас. Он не представлял, как же она будет жить дальше с этим чудовищным грузом... Одновременно он не испытывал к Алене никакого сочувствия. Вина ее в произошедшем была огромна.
   - Алена, - сказал Обнорский, - ты говорила, что Георгий хотел записать номер машины... он записал?
   - Да, конечно, - сказала она, вытирая глаза по-детски - кулачками. Записал. Я потому и успокоилась тогда, потому что подумала: если есть номер машины... если известны люди... Значит, они не посмеют что-нибудь сделать с нами.
   - Ты сохранила эту запись? - спросил Зверев.
   - Да, - сказала она.
   Обнорский и Зверев переглянулись. Они оба не верили в такую удачу.
   - А где она? - спросил Обнорский.
   - Там, - сказала Алена, никак не обозначив, где это "там".
   - Где - там?
   - Там, за портретом Георгия. - Она качнула головой на тот портрет в рамке, что стоял на столе.
   Не спрашивая разрешения, Андрей встал, подошел к столу и взял в руки фотопортрет Георгия Горделадзе.... Гия улыбался очень хорошей, открытой улыбкой. Андрей повернул портрет обратной стороной - пусто. Он отогнул четыре лепестка, вынул лист паспарту... на стол спланировал листок, вырванный из записной книжки.
   Андрей прочитал: "8...9 КИЯ. Заец. Слепой".
   - Отдай! - закричала Алена. - Отдай, сволочь!
   * * *
   Обнорский и Зверев сидели в салоне "пятерки" на бульваре Леси Украинки, возле то самой остановки, откуда Георгий Горделадзе уехал 16 сентября. Мимо проносились редкие автомобили. Отсюда были хорошо видны окна Алены. В окнах горел свет.
   - Тварь, - сказал, глядя на окна, Зверев.
   - Несчастная баба, - сказал Обнорский.
   - А ты пожалей ее,- ответил Сашка неожиданно зло.
   - Саша... - сказал Обнорский.
   Зверев перебил:
   - Не надо. Проповедей не надо... Она - тварь. Если бы она сразу сообщила номер тачки, на которой его увезли... он был бы сейчас жив.
   - Саша, послушай меня. Она, конечно, тварь... Но она не верила в то, что Георгия убьют. Она ведь позвонила посреди ночи Эстеру. И тот, видимо, ее успокоил: все в порядке, играем спектакль "Жертва режима". Играем версию "похищение". Спи спокойно, днем Гия сам тебе позвонит. И ведь он позвонил семнадцатого числа был звонок с Таращанско-го моторного на ее телефон. Какое-то время она сама верила в то, что ничего страшного не произойдет.
   Зверев щелкнул зажигалкой, затянулся сильно и ответил:
   - Брось! Брось, Андрюха... Она - прямая соучастница убийства Горделадзе. Если не в юридическом плане, то в моральном - бесспорно. И она сама это знает. А еще она знает поименно всех организаторов убийства... почему она до сих пор жива?
   - Я думаю, что это ее бывший любовник Эстер отдал команду не трогать ее.
   - А я думаю, что ее не убили только потому, что были уверены: она будет молчать. Они уже считали ее СВОЕЙ.
   - Ты прав, - сказал Обнорский сухо.
   Они вернулись в гостиницу на левобережье, поужинали и сели в номере Обнорского подводить итоги. Настроение после общения с Затулой было пакостное... ощущение осталось такое, как будто наступил на гадюку. Однако это не отменяло работы.
   - Что будем делать, опер? - спросил Обнорский.
   - Я бы попросту передал всю информацию в прокуратуру.
   - Я бы тоже сделал это с удовольствием. Но... не вижу смысла. Неужели ты, Саня, считаешь, что они сами не смогли бы - будь на то желание - поднять эту тему? Если бы сразу закрыли Алену на десять суток, она бы "потекла".
   - Это точно. Когда человек... особенно человек из "интеллигенции" оказывается в камере... среди уголовников... когда он впервые в жизни видит парашу, его взгляды на жизненные ценности сильно меняются. Если бы закрыли Алену, она бы "потекла" через сутки. Максимум - через двое.
   - А они этого не сделали. Вместо этого они включили Затулу в состав следственной группы. Вывод? Никто и не хотел раскрывать исчезновение Горделадзе. А сейчас, после того, как Стужа вылез со своими записями, все и подавно шарахаются от этого дела, как от чумы
   - Что предлагаешь? - спросил Зверев.
   - В принципе, картина ясна. Мы можем написать отчет, сдать его нашему заказчику и вернуться в Питер. Но я бы хотел разобраться до конца. Понять, почему убили Георгия и кто его убил?
   Зверев открыл бутылку пива, сделал глоток прямо из горлышка. Потом сказал:
   - Убивать его действительно не было никакого смысла. Ну взяли за жабры, вывезли в Таращу... отмудохали, отобрали кассеты и деньги.. но убивать-то зачем? Проще и практичней заставить работать на себя. Однако ж убили. Не вяжется как-то, не вижу логики.
   - Потому я и хочу разобраться, - ответил Андрей. - В машине были Заец и некто Слепой. С них и следовало бы начать, но Зайца уже не спросишь, а кто такой Слепой, мы пока не знаем. Скорее всего, это человек Отца.
   - Нужно устанавливать. Если Георгий его знал - а он его знал, раз уж записал "Слепой" - то, скорее всего, этот Слепой из ближайшего окружения Отца. Тем более, что и сам Отец не послал бы на такую важную стрелку кого попало... Думаю, мы установим его легко. Давай поступим просто - я звоню моему лучшему другу Краюхе, а ты пану полковнику Перемежко.
   Они взялись за телефоны. Обнорский разговаривал с Василием Васильевичем Перемежко около двух минут, Зверев с Краюхой - три. По окончании переговоров обменялись информацией.
   - Перемежко сказал, что да - среди окружения Отца есть некто Слепой. Личность известная, имеет две судимости - за ношение оружия и за грабеж... подробней он сможет сказать завтра.
   - Краюха, - усмехнулся Зверев, - ничего не сказал про судимости, но Слепого знает. Именно Слепой искал человека, который на вокзале увел "дипломат". Сказал, что Слепой - беспределыцик, приехал с Отцом из Симферополя...
   - Вот оно и срослось. Слепой занимался розыском "дипломата", ему же поручили забрать пленки у Г. Г. Симферопольский, говоришь?
   - Это не я говорю, это Краюха говорит. Андрей тоже открыл себе бутылку пива, сделал глоток.
   - Симферопольский, - сказал он, - это хорошо... Позвоню-ка я в Симферополь, есть у меня там один человек, который очень не любит Отца и его банду.
   Андрей полистал записную книжку, нашел телефон "афганца" Сереги, набрал номер.
   - Здравствуй, Сергей Иваныч, - сказал Обнорский, когда в трубке раздался голос Сереги. - Андрей Обнорский из Питера... не забыл такого?
   - А, гражданин расследователь! Нашел голову Горделадзе?
   - Ищу, Иваныч. Если ты поможешь, то глядишь, и найду.
   - Всем, чем могу. Спрашивай.
   - Значит, так, Иваныч... тебе знаком человечек с погонялом Слепой?
   - А як же? Личность известная. Но он теперь больше в Киеве отирается... Хотя и у нас, в Симферополе, частенько бывает. А что тебя, Андрей Викторович, конкретно интересует?
   - Все, - ответил Обнорский.
   - Я тебе уже объяснял, что все знает только "Бизон" и "Скорпион". А я просто бывший мент.
   - Да ладно, не прибедняйся. Охарактеризовать Слепого можешь?
   - Почему нет? Могу... Итак: Макаров Геннадий Ефимыч. Год рождения по памяти не скажу, но что-то около тридцати. Образования - ноль, но зато здоров как бык. Боксер. Имеет две судимости. Одну в самом начале девяностых за ствол, вторую - в девяносто третьем за грабеж. Оба раза выходил досрочно. Беспределыцик, покуривает травку, ходит в подручных у Отца, что еще хочешь услышать?
   - Спасибо, - сказал Обнорский. Они поговорили еще с минуту и попрощались. Обнорский передал Звереву то, что сообщил Сергей.
   - По большому счету эта информация ничего нам не дает, - сказал Сашка. - Встретиться со Слепым, конечно, стоит, но он человек опытный - пойдет в полный отказ, а предъявить ему нечего. Остаются Вайс, Отец и Эстер.
   - Эстера можно исключить сразу. Тут Затула права - руки у нас коротки, чтобы до него дотянуться... Вайс? Тоже пустой номер. Скажет: знать ничего не знаю. И что ты ему сделаешь?
   - Ничего.
   - Остается Отец.
   - Да, остается только Ленечка Матецкий.
   * * *
   - Ну что, Эстик? Думаешь, я тварь? - спросила Алена.
   Кот молчал. Смотрел своими загадочными глазами и молчал. Алена налила себе виски. Из той самой бутылки, что так и не допили с Георгием. Выпила и зажмурила глаза. Из-под век выкатились две слезинки.
   - И ты, Гия, думаешь, что я тварь? - спросила она у портрета на столе. Георгий тоже ничего не ответил. Он улыбался - спокойно и безмятежно. Алена смахнула слезинки и прочитала:
   Я уйду. И ничего не будет.
   Лишь тоннель и свет в конце пути.
   Божий Правый Суд меня рассудит
   И определит, куда пойти.*
   * Стихи Марины Макеевой.
   Она посмотрела на портрет, на кота, на свое собственное отражение в зеркале... Потом упала лицом в подушку и зарыдала. На пол свалились розовые та-почки-бегемотики с голубыми глазами.
   Визит к депутату Верховной Рады Леониду Матец-кому был назначен на 16:30. Добиться согласия на встречу оказалось совсем просто: Обнорский представился секретарю, попросил передать господину депутату, что у него журналиста Обнорского - есть новая информация о "деле Горделадзе". Она очень важна, затрагивает непосредственно господина Матецкого. Поэтому очень желательна личная встреча. Андрей оставил номер своего телефона и стал ждать.
   Не было никаких сомнений, что Отец клюнет. Не может не клюнуть. Если он работает в связке с Хозяином, а он работает в связке с Хозяином, теперь это очевидный факт, - то должен знать, что Обнорский и компания свернули расследование и убрались восвояси... Причем спешно убрались, напуганные. И вдруг - Обнорский вернулся! Это неспроста. Это значит, что они что-то нарыли, что-то такое, что заставило Обнорского вернуться... Видимо, это действительно важно. И опасно.
   Обнорский и Зверев считали, что после сообщения секретаря о звонке Андрея, Отец, если и не напугается, то насторожится. Формулировка "есть новая информация... очень важна... затрагивает непосредственно господина Матецкого" расплывчата, неконкретна, допускает разные толкования. Отец обязательно клюнет.
   И он клюнул. Спустя минут сорок после звонка Андрея Матецкий позвонил сам, представился и поинтересовался, чем он может быть полезен господину Обнорскому. Андрей довольно сухо ответил, что разговор возможен только при личной встрече. Встречу назначили на 16:30. В офисе Отца.
   За полчаса до встречи Обнорскому из Симферополя позвонил "афганец" Серега.
   - Андрей Викторович, - сказал он, - потолковал я тут с людьми насчет Слепого... Ты ведь его к "делу Горделадзе" примеряешь?
   - Точно так.
   - Похоже, правильно примеряешь. Был тут у нас некто Грек. Отморозок, псих. Так вот этот Грек по пьяни хлестался, что ездил по заданию Слепого в Киев. А там, под Киевом, они закопали какого-то жмурика... жмурик без головы. Как тебе такой расклад?
   - Весьма. А когда это было?
   - Когда он об этом трепался, или когда они жмурика закапывали?
   - Когда закапывали, конечно.
   - В октябре.
   - А поточнее не скажешь?
   - Извини...
   - Понятно. А в контакт с этим Греком нельзя войти?
   - Седьмого ноября Грек дал дуба от передозировки... как тебе такой расклад?
   - Не очень, - кисло сказал Обнорский.
   - Мне тоже, - ответил Сергей. - Но только вот что я тебе скажу: Грек-то героином не баловался. Анашу курил, пил, но никогда в жизни не ширялся. Не было такого... А за день до его смерти из Киева опять прилетел Слепой. И они тут на пару гуляли. Вот так, Андрей Викторович.
   - Спасибо, Иваныч. Ты даже не представляешь, какой ты мне подарок сделал.
   - С тебя пол-литра, - сказал Серега и засмеял- -ся. - Если еще чего нарою - позвоню.
   Андрей рассказал Звереву о странной смерти Грека. Сашка хмыкнул и ответил:
   - Все в цвет: первого ноября они закопали Горделадзе. Потом Грек по пьяни трепанул языком, а уже седьмого "помер от передоза". Все сходится, Андрю-ха... Ладно, поехали к Отцу.
   В приемной борца с оргпреступностью паслись братаны. "Почти наверняка, - подумал Андрей, - у каждого из них в кармане лежит удостоверение помощника депутата". В Питере в середине девяностых такими ксивами обзавелись все авторитетные пацаны. У одного депутата от очень либеральной и очень демократической партии было сразу четыре таких помощника.
   Ровно в шестнадцать тридцать Обнорского и Зверева пригласили в кабинет народного избранника. Андрей уже слышал от Повзло о роскоши, с которой оборудован кабинет, но тем не менее был удивлен. Особенно впечатляли два огромных аквариума.
   А хозяин кабинета уже внимательно изучал визитеров, сидя за огромным столом. Он был, кажется, слегка напряжен, но выглядел уверенно и внушительно. Обнорский представился сам, представил Зверева. Матецкий буркнул нечто вроде: очень приятно. Взаимностью ему не ответили.
   - Прошу присаживаться, - сказал он. Обнорский и Зверев опустились на стулья.
   - Красивые у вас аквариумы, - сказал Зверев.
   - Аквариумы? Да, красивые... Для релаксации, знаете, полезно. Приходишь, замотанный делами, включаешь свет...- Отец нажал невидимую кнопку, и аквариумы, подсвеченные изнутри, погасли, вода в них стала темной. Внутри ощущалось какое-то движение, какая-то тайная жизнь, но понять, что там, в темени, происходит, было нельзя. Колыхались массы водорослей и смутные мелькали тени... Отец снова нажал кнопку - вспыхнул свет.- Включишь свет и наслаждаешься... душой отдыхаешь.
   - А что за рыбки-то у вас? - спросил Зверев.
   - Рыбки-то? Рыбки называются пираньи. В аквариуме серебрились пузырьки всплывающего воздуха, зеленели растения и ходили невзрачные на вид рыбешки... Отец снова щелкнул выключателем - аквариумы погрузились во мрак.
   - Пираньи,- повторил он,- пираньи... Хышники. Снова включил свет и спросил:
   - Чай? Кофе? Минералочка?
   - Спасибо, Леонид Семенович... мы пришли к вам по делу.
   - Слушаю вас внимательно, - сказал Отец. Его посетители нисколько не сомневались, что борец с преступностью будет слушать их очень внимательно... По расчетам Обнорского и Зверева, Отец после звонка Андрея первым делом связался с Хозяином: опять питерские! Что делать? Вероятно, Хозяин ответил: встретиться, выслушать, понять, что им стало известно... Возможно, этого не было и все решения Леонид Матецкий принимает сам. Но навряд ли.
   - Леонид Семенович, - сказал Обнорский, - нас привело к вам серьезнейшее дело. Мы получили информацию по "делу Горделадзе". Некоторым образом она касается и вас... Поэтому возникла потребность задать несколько вопросов. Вы не будете возражать, если мы запишем нашу беседу на диктофон?
   - Не буду, пишите.
   Андрей достал диктофон, проверил.
   - Итак, Леонид Семенович, в процессе расследования обстоятельств исчезновения Георгия Горделадзе сотрудники Агентства журналистских расследований получили информацию, что к этому может быть причастен некто Слепой... Вам знаком человек с таким прозвищем?
   Услышав про Слепого, Отец опустил глаза, мгновенно напрягся. Он взял из деревянного стаканчика на столе карандаш, вложил его между указательным, средним и безымянным пальцами правой руки... Легко, движением пальцев, сломал его. Половинки карандаша бросил на столешницу. Потом поднял глаза, посмотрел на Обнорского, ответил:
   - У меня много знакомых...
   - В миру Слепого зовут Геннадий Ефимович Макаров.
   - Да, мы знакомы... Геннадий Ефимович - мой помощник.
   - Мы получили информацию, что Слепого видели шестнадцатого сентября вечером возле дома Алены Затулы.
   - От кого вы получили такую информацию? - спросил Отец и взял из стаканчика второй карандаш.
   - Извините, Леонид Семенович, но я не вправе раскрывать своего информатора.
   Карандаш хрустнул, половинки его полетели на стол.
   - Тогда, господин Обнорский, я вас не понимаю... Вы приходите ко мне, намекаете, что мой помощник может быть причастен к похищению Горделадзе, но раскрыть источник информации не желаете. Чего вы хотите?
   - Хотим встретиться и поговорить со Слепым, - ответил Андрей.
   Отец собрался что-то сказать, но у Андрея зазвонил телефон. Обнорский посмотрел на часы - 16:33. "Наверняка, - подумал он, - это звонит Повзло..." Так и оказалось. Обнорский произнес несколько фраз: "Да, господин полковник, да... мы со Зверевым сейчас у господина Матецкого. Как только выйдем из офиса позвоним".
   Отец посмотрел исподлобья - явно догадался, что ему дают понять: некоему полковнику известно, где находятся питерские журналисты... страхуются, суки.
   - Извините, - сказал Обнорский, убирая телефон. - Мы бы хотели встретиться и поговорить с вашим помощником.
   - Запретить я вам не могу. Но навряд ли это возможно сейчас.
   - Почему?
   - А он сейчас в Симферополе, - сказал Отец и взял в руки третий карандаш. Повертел и поставил обратно в стакан.
   - Когда вернется?
   - Не знаю... может, через неделю. Может, через две.
   - А связаться с ним можно? - спросил Зверев.
   - Нельзя, - ответил Отец.
   - А почему так? - удивился Зверев.
   - Роуминг дорог, Гена им не пользуется, - с откровенной издевкой сказал Отец.
   - А другие каналы? Домашний телефон, например?
   - А я его не знаю.
   - Это нетрудно узнать через справочное.
   - Узнайте... Будете звонить - Гене привет, - сказал Отец.
   Обнорский улыбнулся, сказал:
   - Обязательно передадим. Лично.
   - Полетите в Симферополь? - спросил Отец.
   - Почему нет? У нас в Симферополе есть свой интерес.
   - Любопытно: какой?
   - Там седьмого ноября убили некоего Грека. Незадолго перед смертью он рассказал, что был в Тараще и принимал участие в захоронении некоего безголового тела...
   Отец мгновенно стал красным. Взял в руки карандаш.
   - Вы, Леонид Семенович, были знакомы с Греком? - спросил Зверев. Карандаш хрустнул.
   - Возможно, - сказал Отец. - Возможно. Обнорский выключил диктофон, помолчал немного. Потом произнес:
   - Леонид Семенович, Слепой и Грек - это ведь ваши люди... Ничего не хотите сказать?
   - Что именно?
   - Они явно причастны к исчезновению, а возможно, и к убийству Горделадзе... оба с уголовным прошлым. Очень странные контакты для депутата Верховной Рады? Ничего не хотите сказать? Отец посмотрел на часы и ответил:
   - Я ничего не хочу сказать... А сейчас - извините, у меня есть дела.
   Обнорский и Зверев вышли. Когда дверь за ними затворилась. Отец смахнул со стола обломки карандашей, выругался и взялся за трубку телефона.
   * * *
   Обнорский и Зверев вышли на майдан Незалежности. Светило солнце, поскрипывал снежок, шел на площади бесконечный митинг: "Украина без Бунчука!".
   - Чего мы добились? - спросил Зверев.
   - Не знаю, - честно сказал Обнорский. - Возможно, мы вынесли смертельный приговор Слепому... возможно - нет.
   Реяли на ветру "жовто-блакитные" флаги, колыхались плакаты с требованиями отставки Бунчука. В стороне стояли милиционеры в касках, со щитами и дубинками... Сегодня все было мирно, но уже прошли стычки протестующих с милицией, уже были раненые. В воздухе висели бациллы насилия, недоверия, ненависти.
   - Да и хрен с ним, - сказал Зверев. - Все равно он ничего бы нам не сказал.
   - Грохнут - точно не скажет.
   - Не грохнут, - успокоил Зверев.
   - Если Хозяин прикажет - грохнут.
   Пьяный мужичок высморкался, зажимая одну ноздрю пальцем и заорал:
   - Бунчук - палач!
   * * *
   Обнорский позвонил в Симферополь Сергею и попросил навести справки: нет ли в Симферополе Слепого? Сергей пообещал узнать... Часа через два он от-звонился и сказал, что нет, в Симферополе про Слепого никто не слышал. Говорят, у вас, в Киеве.