Константинов Андрей Дмитриевич. Ультиматум губернатору Петербурга

   — Я не пойду, — выкрикнул он, попытался вырваться. — Не пойду!
   Гурецкий тащил его молча. Дуче упал на колени, потом на бок. Сохатый тащил его, как тащат тяжелый мешок. Левая нога зацепилась за какую-то железяку, протез в ботинке «Саламандер» соскочил с культи, остался лежать в темной воде.
   — А-а-а… — закричал Дуче. — А-а-а-а!
   Не останавливаясь, Гурецкий тащил и тащил кричащий от страха мешок с названием Дуче. Полоскалась в воде пустая штанина. Бился крик. Обмирали от смертельного ужаса крысы. Мишка вытащил живой, но уже мертвый мешок на сухое место. Все. Стена. Тупик. Низкий свод старинного подвала, старая кирпичная кладка. Черные — углем на стене — цифры 666.
   Вой перешел во всхлипывание.
   Гурецкий опустился на песок. За спиной зарокотал дизель, и десантный катер ушел. Теперь только вперед, морпех. Ты остался на этом берегу один. Здесь нет тыла. И нет твоих товарищей слева и справа. Катер, пеня черную воду, обогнул железный риф протеза и скрылся за снежным занавесом.
   Мокрый Дуче лежал под знаком Дьявола и тихо скулил. Гурецкий направил на него узкий луч фонаря. Скулеж прекратился. Мишка достал из кармана наручники, осветил фонарем стену и нашел то, что нужно, — ржавую стальную скобу. Он встал и попробовал покачать ее вверх-вниз. Крепко, подойдет. Дуче обхватил руками ногу Гурецкого, заскулил. Но дьявол не захотел помочь своему слуге. «УБОГИЙ, — шепнул он в ухо Семену Фридману, — УБОГИЙ…» Блеснули наручники. Мишка рывком поднял на ногу несостоявшегося Терминатора. Выкатилась из правого кармана граната, легла на песок, впечаталась ребристым боком. Щелчок стальных браслетов… Мокрый одноногий мешок под названием Дуче пристегнут к ржавой скобе рядом с числом 666
   «УБОГИЙ», — хохотал Дьявол, и скалились по углам крысы. УБОГИЙ.
   Гурецкий поднял с песка гранату. «УБИЙЦА, МАМА!» — прокричал тонкий голос неродившегося ребенка Птицы.
   — Ну… хочешь что-нибудь сказать напоследок? — глухо спросил Гурецкий.
   Губы под роскошными усами слабо шевельнулись!
   — Что? Говори громче…
   Снова зашевелились бескровные губы.
   — Я не уйду, — услышал Гурецкий. — Меня нельзя убить.
   — Сейчас проверим.
   Мишка посмотрел в бледное лицо, криво усмехнулся. Повторил:
   — Сейчас проверим.
   Он разогнул усики и вынул чеку. После того как он разожмет пальцы, останется три секунды… Гурецкий разжал пальцы. С негромким металлическим щелчком ударника граната упала на песок у правой ноги Дуче. Гурецкий резко повернулся и быстро пошел по проходу. Двадцать два, считал он, шлепая по воде. Вой неся ему вслед… двадцать три… блеснул в луче фонаря хромированный швейцарский механизм в ботинке… Двадцать четыре! Мишка шагнул за кирпичный выступ. Он привычно открыл рот, чтобы уравновесить перепад давления.
   В черной глубине подвала громыхнуло. Раскаленный ветер с песком, с водой, с чугунными брызгами и кирпичной крошкой прошелестел мимо морпеха. Знакомый ветер войны… Стало тихо. Мишка побрел к выходу из подвала. Возле сорванной с петель двери валялся левый ботинок фирмы «Саламандер».
   Снег продолжал идти. Плотные важные хлопья упали на лицо Михаила Гурецкого по кличке Сохатый. Он жадно вдохнул свежий воздух и быстро пошел прочь. Мишку слегка шатало.
   Вот и все, что я смог для тебя сделать, Пернатый! Прости!

* * *

   Через час офицеры ФСБ вошли в квартиру, которую снимал Терминатор в соседнем подъезде. Они обнаружили страшный бардак, массу пустых бутылок из-под «Смирновской» и… две отрезанные ноги в холодильнике. Обе — левые. В лохмотьях окровавленных чулок. После исчезновения двух молодых проституток с Московского вокзала такая находка была, в общем-то, предсказуема. Она вполне укладывалась в рамки крутого бульварного романа, который сочинил Семен Фридман. И все равно кровавая находка вызвала шок у офицеров ФСБ… о понятых и говорить нечего.
   Обнаружилась универсальная ножовка с комплектом полотен. В пластиковой рукоятке было закреплено сломанное полотно с мелким зубом. С бурыми пятнами, похожими на кровь. Так написали в протоколе. Пятна, похожие на кровь, нашли в кухне, в ванной, в прихожей и в багажнике автомобиля, оформленного на имя Тихонова Александра Михайловича. А вот расчлененные тела обеих проституток найдут только в мае девяносто девятого в районе Всеволожска, в лесу.
   В понедельник, утром второго ноября, начальник пресс-службы ФСБ Алексей Острецов сообщит журналистам питерских СМИ о том, что в результате проведенных оперативно-следственных мероприятий в Санкт-Петербурге пресечена деятельность террористической бандгруппы. Подробности, в интересах следствия, в настоящее время оглашены быть не могут. Вечером этого же дня вдова капитана Ряскова получила ордер на новую квартиру.
   В чумовой круговерти событий, в перенасыщенной криминальной хронике девяносто восьмого года и эта информация сотрется, вылиняет, подзабудется. В прессу, впрочем, просочится кое-что о хищениях тротила, взрывах гранат на Карпинского и на Свечном. Но даже пишущие на криминальные темы журналисты не свяжут эти события в одно целое. Нужно быть, как минимум, Шерлоком Холмсом, чтобы обнаружить связь между исчезновением двух проституток, хищением тротила, смертью офицера ФСБ и широкомасштабной операцией по розыску инвалида. И массой других событий, таких далеких друг от друга.
   А двадцатого ноября неизвестные киллеры убьют в подъезде собственного дома одного из лидеров демократического движения Галину Старухину. Выстрелы на канале Грибоедова вызовут шок не только в накаленной предвыборной атмосфере Санкт-Петербурга, но и во всей стране. Как будто по команде, московские СМИ поднимут вой на тему: «Петербург — криминальная столица России». Слабые голоса региональных питерских газет и телеканалов страной услышаны не будут. Тягаться с московским информационным колоссом им не по плечу.
   Одним из первых, кто скажет скорбные слова у гроба Галины Старухиной, будет Сергей Павлович Коротков. Он произнесет не только слова прощания с Галиной Васильевной. Нет, он призовет нас всех посмотреть в глаза правде. Осознать, в каком мире мы живем. И хотим ли жить в стране, где правят бандиты, а власти и те, кому положено бороться с преступниками, бездействуют? На предстоящих шестого декабря выборах, сказал Коротков, петербуржцы должны ответить на произвол своими голосами. И я уверен, земляки, вы сделаете правильный выбор! Красно-коричневые не пройдут!
   На фоне всех этих событий совсем незамеченной прозвучит перестрелка в центре города, в которой погибнет менеджер по работе с персоналом клуба «Золотой миллиард» Игорь Шалимов. Да двое каких-то боевиков… обычная криминальная разборка, газеты упомянут о ней вскользь. (Несколько ранее произойдет конспиративная встреча этого самого менеджера с сотрудником некоего Агентства журналистских расследований…)
   А господина Короткова шестого декабря в ЗАКС, конечно же, выберут.
   А что же остальные герои этой странной, почти выдуманной истории? Какова их дальнейшая судьба? Достоверно автору известно только о мертвых… А живые? — спросите вы… Возможно, вы встречаете их на улице, живете в одном доме, ваши дети ходят в одну школу. Вы не узнаете их в толпе озабоченных людей. Но все равно они — рядом.

Эпилог

   — Вот так, Николай Степанович. Было полшестого утра, по улицам бежали первые трамваи, дворники начинали шаркать лопатами. В кабинете майора Рощина плавали синие слои сигаретного дыма. В пепельнице высилась гора окурков.
   — Вот так, Николай Степанович, — сказал Рощин. — Или примерно так. В деле еще полно пробелов. Полагаю, некоторые мы не сможем устранить никогда. В том числе и благодаря вам, господин инвестигейтор…
   — Но я… — начал Повзло. Рощин жестко сказал:
   — Не надо. Оправдываться не надо. Если бы вы сразу пришли к нам (майор сокрушенно покачал головой)… Если бы вы пришли к нам, Штирлиц был бы жив. А господин Коротков… А, чего там…
   Рощин вяло махнул рукой. Потом встал и прошел через весь кабинет к окну. Он открыл форточку, и вместе с потоком холодного воздуха в помещение ворвались звуки просыпающегося города.
   — Странно, — произнес Рощин, обращаясь будто бы не к Повзло, а к самому себе. — Странно, но все вы совершаете одну и ту же ошибку. И Птица, и Гурецкий, и вы… Все испытывают судьбу, решаются играть в одиночку. Но результат-то всегда предсказуем загодя. То, что вы живы, — огромная для вас удача, Николай Степанович.
   — Да, случайность, — согласился Коля. Рощин усмехнулся и только покачал головой.
   — А скажите, Сергей Владимирович, есть все-таки связь между делом Терминатора и убийством Старухиной?
   — Сложный вопрос, — отозвался майор после паузы. — Очень сложный. Очень много в этой истории совпадений, недоговоренностей и дешевой детективщины. В реальной жизни все, как правило, гораздо проще. И однозначного ответа дать нельзя. Мы в своей работе, как и вы, опираемся только на факты. Остальное, извините, беллетристика… Теперь, пожалуй, нам не удастся установить: действовал Фридман автономно или все же под руководством господина Короткова? Однако то, что Коротков был в курсе — несомненно. Как видите, здесь чисто криминальный аспект переходит в политический. Им очень хотелось взять Яковлева за горло. Не тем способом, так другим. Он многим как кость в горле. После собчаковского беспредела приход нормального человека для некоторых чиновников был равносилен катастрофе. Здесь все очень непросто… Коротков и банда рвутся к власти. И, соответственно, к кормушке. Они на Яковлева пытались, давить разными средствами. И будут пытаться впредь… Думаю, история, Николай Степанович, будет иметь продолжение. Да что я вам объясняю?… Вы же эту всю кухню видите…
   Коля кивнул и ничего не ответил. Совершенно очевидно, что чекист прав. Даже циничное убийство Старухиной пытались прилепить губернатору. Масса и московских, и питерских газеток кто намеком, а кто впрямую подкидывал электорату мысль о причастности губернатора.
   — Слушай, — сказал вдруг Рощин, — У тебя сигареты остались?
   Повзло заглянул в пачку, последняя сигарета сиротливо жалась в углу.
   — Есть одна…
   — Располовиним? — улыбнулся майор.
   — Давай… — улыбнулся журналист. Он посмотрел на часы и ахнул: ребята уже четыре с половиной часа стоят на ушах.
   Именно столько времени прошло с того момента, как он обязан был сделать контрольный звонок в Агентство.
   — Господи! — прошептал Коля. — Я могу позвонить от вас?
   — Конечно, вот этот — городской. После довольно бурного объяснения с Обнорским (Андрей на Колю даже наорал, но на самом деле в его голосе сквозило облегчение) Повзло докурил хабарик…
   — А скажите, Сергей Владимирович…
   — Нет, Николай Степанович, я уже и так очень много вам наговорил. Так много, что меня пора с работы гнать.
   — Значит, дополнительной информации…
   — Не будет, — кивнул Рощин.
   — Ну, хорошо… — Коля затушил окурок. — А в художественной, так сказать, форме, я мог бы это изложить?
   — В художественной форме никто никому запретить что-либо излагать не может, — сухо ответил майор.
   …Николай Повзло вышел на улицу через подъезд N 2. Было около шести утра, темно. Небо на востоке казалось чуть-чуть посветлей, но до рассвета было еще далеко. Журналист-расследователь Николай Степанович Повзло шел по Литейному проспекту в сторону Невского. Машин было еще мало. Пешеходов не было вовсе. За спиной у Коли оставалась четкая цепочка рифленых отпечатков подошв на белом снегу.
 
   16 августа 1999. Санкт-Петербург.