Страница:
Андрей Константинов Александр Новиков
Ультиматум губернатору Петербурга
Российским предвыборным кампаниям посвящается
Сексуальная одержимость и социальный оптимизм,
Хорошие эпиграфы из вилланделей, сонетов, канцон,
Полудетективный сюжет, именуемый — жизнь.
…Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!
Бродский. Книга
Авторское предисловие
Книга, которую Вы, Уважаемый Читатель, держите в руках, задумывалась как книга-предостережение. Мы закончили работу над ней в августе 1999 года и не предполагали, что она окажется еще и в некотором смысле пророческой, потому что уже в сентябре всем нам пришлось столкнуться с самым настоящим БОЛЬШИМ ТЕРРОРОМ. Авторы не ставили перед собой целью проанализировать истоки и корни этого явления.
Мы писали художественное произведение, в центре которого самые обычные люди, их сложные, порой искалеченные судьбы. Почти каждый из нас может вольно или невольно оказаться на месте наших героев. Такова сегодняшняя действительность.
Что же касается аналогий с реально произошедшими в Петербурге событиями… Наверное, эта книга будет особенно интересна тем из наших Читателей, которые умеют читать между строк. Безусловно, мы использовали при написании книги реальные факты, с которыми сталкивалось реальное Агентство Журналистских Расследований. Однако в результате получилось все-таки художественное, а не документальное произведение.
Никого не выделяя специально, мы бы хотели поблагодарить всех, кто помогал нам в работе над книгой, в том числе и не доживших до ее опубликования.
Андрей Константинов Александр Новиков Октябрь, 1999 г.
Мы писали художественное произведение, в центре которого самые обычные люди, их сложные, порой искалеченные судьбы. Почти каждый из нас может вольно или невольно оказаться на месте наших героев. Такова сегодняшняя действительность.
Что же касается аналогий с реально произошедшими в Петербурге событиями… Наверное, эта книга будет особенно интересна тем из наших Читателей, которые умеют читать между строк. Безусловно, мы использовали при написании книги реальные факты, с которыми сталкивалось реальное Агентство Журналистских Расследований. Однако в результате получилось все-таки художественное, а не документальное произведение.
Никого не выделяя специально, мы бы хотели поблагодарить всех, кто помогал нам в работе над книгой, в том числе и не доживших до ее опубликования.
Андрей Константинов Александр Новиков Октябрь, 1999 г.
Пролог
Он повернул налево и сразу оказался будто бы в другом городе. Шумный, ярко освещенный, людный даже в это позднее время Невский проспект остался за спиной. А здесь, в переулке, было пустынно, темновато, мела поземка и скользили ноги по гололеду. Незаметно Николая охватило чувство тревоги. Впрочем, чувство это возникло гораздо раньше. Николай Повзло жил с нехорошим предчувствием беды уже неделю, с того самого дня, как неизвестные преступники расстреляли в подъезде депутата Государственной Думы Галину Старухину.
Итак, поздним вечером 28 ноября девяносто восьмого года Николай Повзло шел по Санкт-Петербургу — криминальной столице России. Именно так величали Питер московские средства массовой информации. Истерия нарастала. Город жил в состоянии недоумения, напряженности, тревоги…
Николай шел на встречу с человеком, который, возможно, прольет свет на историю убийства Старухиной. Часы показывали двадцать три ноль-ноль. Он опаздывал.
На противоположном конце переулка человек, назначивший эту встречу, тоже посмотрел на часы. И что-то недовольно прошептал себе под нос. На прошлой встрече он попытался объяснить журналисту, что точное выполнение инструкций — залог безопасности. Журналист согласился, но, видимо, так до конца и не осознал, по краю какой пропасти он идет.
Игорь внимательно осмотрелся и пошел к ярко освещенной кабине телефона-автомата.
Да, видно, не осознал журналист. Хотя работает в серьезной конторе. А ты, ты — профессионал, давно ли осознал всю степень опасности? Тебе с твоим опытом сам Бог велел… Нет, и я оказался лохом. Попался, как фраер… Игорь Шалимов выплюнул окурок на покрытый ледком асфальт. Ветер мгновенно подхватил его, завертел и унес вдоль улицы на длинном снежном шлейфе… Нет, и я ничего не осознал. Когда месяц назад шеф поставил задачу присмотреть за должником, все казалось простым. А потом события понеслись, завертелись, закручивая человеческие жизни, как ветер крутит окурки. Даже когда события перестали поддаваться хоть какой-либо логике и дело стало обрастать трупами, ты все еще был заложником привычных схем. И только месяц спустя, в салоне машины, быстро уносящей тебя по улице Декабристов, ты начал понимать. Ты лихорадочно протирал руки спиртом, чтобы уничтожить следы пороха и не бояться парафинового теста… вот тогда ты и понял. Руки задрожали, пузырек со спиртом выпал, правая рука так и осталась недомытой. Незнакомый водитель гнал «девятку» к центру, а ты сидел на заднем сиденье, и все события последнего месяца вдруг оформились в простую и логичную схему. Именно так надо и рассказать все этому журналисту. Это уже ничего не сможет исправить, тем более не сможет обезопасить от Большого Папы. От зачистки.
Игорь вспомнил, что хотел выйти на Агентство журналистских расследований еще месяц назад. Хотел, но не сделал этого…
А если бы сделал? Возможно ли было что-то изменить? Наверно, возможно… или нет? В любом случае теперь уже поздно.
Игорь взялся за ручку двери телефонной будки. Снова посмотрел на часы: двадцать три ноль три. Где этот журналист?
…Коля опаздывал на встречу. Безусловно, это недопустимо… но в самый последний момент ему снова показалось: что-то здесь не так. Уже несколько дней его не отпускало ощущение чужого присутствия рядом. Совсем рядом, за спиной. Коля проверялся. Даже просил ребят из Агентства походить за ним. Ребята, отрываясь от основной работы, ходили, но срубить слежку так и не смогли. Нервы, Коля, говорили они, нервы… нет за тобой хвоста… все чисто.
Вечер. Поземка. Гололед. Тревога. И шаги за спиной.
Ладно, говорит себе Коля, ладно… пусть будут нервы. Все это — нервы: шаги за спиной, чей-то внимательный взгляд в метро, странное напряжение в потрохах телефонной трубки… нервы — универсальное объяснение на все случаи.
Коля ускоряет шаг. Он опаздывает потому, что в последний момент решил заложить еще один контрольный кружок. Вдали, в конце переулка, уже видна телефонная будка. И темная фигура человека внутри. Он? Возможно — он.
Коля видит, как человек набирает номер. И сразу же слышит пиликанье своего сотового. Значит — он. Повезло вынимает из наружного кармана куртки трубку.
— Где вы? — спрашивает человек, не называя себя.
— Я здесь, Валентин. В пятидесяти метрах. Уже вижу вас.
Валентин произносит с явным облегчением:
— Ну… слава Богу. Вы опаздываете больше чем на три минуты. Вы определенно не понимаете, чем мы оба рискуем…
Сорок метров до будки… тридцать. Валентин поворачивает лицо к Коле, всматривается в темноту.
— Сейчас я выйду, — говорит он. — И пойду налево, под арку. Вы следуете за мной.
Двадцать метров до будки. Теперь уже можно разглядеть лицо. Ярко освещенная телефонная будка кажется игрушкой с новогодней елки, волшебным фонарем из рождественской сказки.
Посвистывает поземка, ржаво скрипит вывеска над закрытой аптекой. Десять метров. Валентин уже собирается повесить трубку, когда рядом с телефонной будкой резко тормозит черный БМВ.
Он быстро оборачивается к автомобилю.
— Беги, Повзло, — кричит он. — Беги! И гремят выстрелы из приспущенного правого заднего стекла БМВ. Раз, другой, третий… С грохотом расцветают желто-белые бутоны на черном стебле пистолетного ствола. Медленно рассыпаются стекла телефонной будки. А яркие цветы все вспыхивают, освещают черный полированный бок автомобиля, и лед под ногами, и косо летящие снежинки… и напряженное лицо стрелка. Ошеломленный Коля Повзло с телефонной трубкой в руке еще продолжает по инерции идти вперед. А уже открывается левая задняя дверь БМВ, и высокий мужчина, стремительно вынырнувший из салона, протягивает руку над крышей автомобиля в сторону Коли…
— Падай, Повзло! — кричит кто-то сзади. Коля понимает, что кричат ему, но ничего не может сделать. Он завороженно смотрит, как медленно сползает по стенке телефонной будки человек.
— Падай, Повзло! — снова кричит кто-то хрипло.
Через секунду Коля ощущает резкий удар по ногам, сильный толчок — и летит лицом в покрытый ледком асфальт. Сверху на него падает чье-то крупное тело. «Телефон! — мелькает в голове глупая мысль. — Не разбить бы телефон…» А темное ущелье улицы уже наполнено грохотом выстрелов и странным свистом. Такой свист он слышал в Чечне. И в Приднестровье. И в Таджикистане. Кто слышал этот свист над головой, тот не забудет его никогда. Жесткая снежная крупа сечет лицо, рот наполняется солоноватым вкусом крови.
Коля Повзло пытается подняться, его удерживают.
— Лежи, мудак! — кричит кто-то прямо в ухо. Оглушительный грохот выстрела прямо над головой. Стреляет, видимо, тот самый человек, что сбил Колю с ног. В кого, интересно?… Сыплется сверху разбитое стекло, светят прямо в лицо фары БМВ, сильная рука прижимает Повзло ко льду. И все внезапно смолкает: звуки выстрелов, рев автомобильного двигателя. Становится тихо. Звучат в тишине незнакомые голоса, страшные слова пробиваются в сознание: Готов. — А тот?… — Тоже готов. — Во блядь! Звони в управление… — Ага, там нас по головке погладят — три трупа…
Николай Повзло поднимает голову, сплевывает кровь из разбитой губы, видит на льду свой телефон и цилиндрическую желтенькую гильзу.
— Вставай, Повзло. Цел?
Это они про меня? Да, это про меня. Господи, как хорошо, что это про меня. А могло бы быть по-другому: Готов… — А тот?… — Тоже готов… А про меня: Цел.
Но все же стоит впереди ярко освещенная телефонная будка с мертвым человеком внутри. Весело болтается на шнуре телефонная трубка… лежит на поребрике простреленная голова, неживые руки крепко сжимают помповое ружье. Ветер треплет рыжеватые волосы, катит по льду пластиковые ружейные гильзы. Другое тело распласталось на проезжей части… Готов… А тот?… Тоже готов.
Резко тормозит рядом серая «волга», Николая быстро впихивают внутрь. Он оказывается зажат между двумя крепкими мужиками.
— Э-э… а мой телефон?
— Ну ты и мудак… радуйся, что жив остался. «Волга» рвет с места, ее заносит на льду, Коля в последний раз встречается глазами с мертвым человеком, лежащим на полу телефонной будки. Его начинает колотить.
«Волга» выскакивает к Фонтанке, стиснутой холодным гранитом. Над черной водой несутся мириады снежинок. Колю колотит крупная дрожь. Машина мчится в сторону Литейного, свет мигалки отражается на обледеневшей дороге.
— Куда мы едем? Молчание в ответ.
— Я журналист… Куда вы меня везете? Снова молчание. Дрожь, солоноватый вкус крови во рту и глупая мысль: за телефон Андрюха меня взгреет. «Волга», почти не сбрасывая скорость на поворотах, вылетает с Пестеля на Литейный. Шипованные шины рвут лед на асфальте.
— Оружие есть? — спрашивает один из мужчин, между которыми зажат Повзло. Голос звучит бесцветно и буднично. В первый момент Николай даже не понимает, что вопрос обращен к нему.
— Оружие есть, журналист?
— Вы что, охренели? Какое оружие? Его быстро, тактично и профессионально ощупывают. Находят портативный диктофон, без слов извлекают кассету.
— Вы убеждены, что ваши действия законны? — спрашивает Николай.
Он начинает злиться, предательская дрожь улеглась.
Машина тормозит у Большого Дома, и Николая Повзло быстро ведут внутрь. Никаких наручников, вывернутых рук… нет этого всего. Но и дергаться бесполезно… Сколько уже раз Николай бывал в этом здании? И на комитетских этажах, и на гувэдэшных. Вот только входил он сюда в ином качестве…
Когда Повзло и его конвой оказались внутри здания, волкодавы, кажется, несколько расслабились. А Коля — наоборот — напрягся.
Лестница, коридор, еще лестница, еще коридор.
— Ждите здесь, — сказал один из конвоиров и скрылся за дверью. Коля остался под присмотром второго — высокого мужчины в кожаной куртке. Хотелось курить… Он посмотрел на часы: двадцать три двадцать семь. Через девяносто три минуты он должен отзвониться в Агентство. Если звонка не будет — ребята начнут его искать. Вот только…
— Входите.
Повзло автоматически засек номер кабинета, в который его пригласили. Он перешагнул порог и оказался в довольно-таки безликом помещении, каких уже навидался до черта… Стол, сейф, телефоны, портрет Андропова, свет настольной лампы и среднего роста мужчина с усталым лицом. Коля попытался навскидку определить его звание и должность. По возрасту, вероятно, майор… возможно — подполковник…
— Садитесь, — сказал майор или подполковник. Коля опустился на стул, пощупал языком внутреннюю сторону губы, разбитой при падении. Кровь еще продолжала сочиться… Сейчас он представится, и я узнаю, кто…
— С какой целью вы хотели встретиться с Шалимовым?
— С кем, простите?
Комитетчик слегка поморщился и посмотрел Коле в глаза.
— С человеком в телефонной будке.
— Я ни с кем не пытался встретиться. Я шел по улице…
— Бросьте, Повзло. Ваш разговор по телефону записан.
…Значит, все-таки следили. Значит, все верно. Шаги за спиной. Похоже, это конец… отвоевался, инвестигейтор. Не обмануло предчувствие.
— Что вы молчите?
— Какой разговор? — переспросил Коля, понимая уже, что это глупо.
— Бросьте. Глупо же… Ваш разговор с человеком в телефонной будке. Хотите услышать запись?
…Похоже — конец. Странно только, что они привезли меня сюда, могли бы кончить прямо там. Хотя чего тут странного? Им нужно меня выпотрошить, выяснить, что конкретно я знаю и кому успел рассказать. Значит, я правильно их вычислил, правильно… Но кому от этого легче? Что ты можешь сделать в этой ситуации, когда все заодно: и губернатор и гэбисты? Пять миллионов баксов — большие деньги. За такую сумму убивают не задумываясь. Сколько уже трупов в этой истории? Сколько еще будет?
— Ну, хотите услышать запись? — повторил комитетчик.
Повзло закинул ногу на ногу, вытащил из кармана сигареты и посмотрел на комитетчика с явным вызовом:
— А вы, собственно, кто? Представляться в вашей конторе не обязательно?
Чекист одними губами усмехнулся:
— Моя фамилия Рощин. Зовут — Сергей Владимирович. Заместитель начальника следственной службы УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.
— Тоже не херово, — насмешливо протянул Коля… А поземка все мела, заметала снег в разбитые стекла телефонной будки, покрывала красную липкую лужу на полу. Сперва снежинки таяли в горячей луже, смешивались с ней, разжижали. Потом они перестали таять, окрашивались в красный цвет, потом в розовый, потом на полу будки образовался чистенький белый сугроб… Эксперт, хрустя разбитым стеклом под ногами, будет фотографировать с разных ракурсов и эту телефонную будку, и мертвое тело внутри.
— Тоже не херово, — тянет Коля насмешливо, но на душе уже тоскливо, муторно на душе, тошно. — А я Повзло Николай Степанович, сотрудник Агентства (Коля чему-то грустно улыбается) «Золотая пуля».
…На первый след Коля вышел случайно. Тогда он еще не знал, как далеко его уведет этот не особенно-то и значительный эпизод. Вечером 20 октября Повзло удалось договориться об интервью с директором одного довольно крупного питерского банка. В те нервные, напряженные кризисные дни банкиры давали интервью неохотно. А темочка была весьма нехилая. Материал мог получиться хороший, горячий… После обязательного кофе, во время которого директор и Повзло непринужденно болтали, а на самом деле прощупывали друг друга, и случился тот звонок. Телефон был явно для избранных, прямой. Звонок шел, минуя секретаршу. Банкир (незаконченное медицинское училище, две судимости в советское еще время, не очень бросающийся в глаза след выведенной наколки) совершенно по-светски извинился и снял трубку. Коля, разумеется, не мог слышать, что говорилось на другом конце провода, но и произнесенного банкиром было достаточно… Алло! А, здравствуйте Николай Ильич, рад, рад… взаимно… Да какое здоровье? Ты что, смеешься? Без снотворного и стакана водки и не заснуть… А, у тебя так же… понимаю, понимаю… А какие проблемы? Помочь родному городу?… Всегда! Как юный пионер. Ты только уточни — морально или… ха-ха, понял… Понял… Сам просит? Ну, коли сам, надо уважить… Сколько?… Ты что, шутишь?… Блядь, Коля, ты охуел?… Какое ЧП? Какое, к маме, ЧП? Ты пойми, даже до августа такую сумму я дать бы не смог без предваритель… Я понимаю. Я все понимаю… Но… Под какой процент? Какие гарантии?… Ну, Николай Ильич, это несерьезно… нет… Нет… Да пусть хоть Ельцин! Нет!… Я все понимаю… Нет, помню… Но денег под честное слово не дам… Все, удачи!
Банкир с силой бросил трубку на аппарат. Дернул узел галстука. Из-под маски респектабельного джентльмена проглянуло мурло прожженного барыги. Он был явно не в себе.
— Коньяку не желаете, Николай… э-э-э… Степанович? — спросил он хрипло. Коля вовсе не собирался пить, но интуиция криминального репортера подсказала — надо. Он оказался прав. Через несколько минут захмелевший банкир выкатил дополнительную (многое Коля и сам понял) информацию. Берут за горло, бляди, сказал он. А? Ты понял, Николай? Звонят от имени губернатора и требуют бабки…
— Как? — спросил Коля ошеломленно.
— Как-как? Каком кверху! Под честное слово, на неопределенный срок, без процентов… А? Ты понял? Бляди! При Собчаке всякое бывало, но такого блядства не было… Давай еще по сотке.
— Давай, — легко согласился Повзло. — А что там случилось-то?
— Хер его знает, — ответил банкир. Он жадно хватил коньяку и выдохнул воздух. — ЧП какое-то…
— А что за ЧП?
— Коля, — сказал банкир, — не будь дитем. Я тебе таких ЧП напридумываю с десяток… Это кидок, Коля, кидок. Под руководством губернатора.
На следующий день банкир позвонил и предложил забыть о происшедшем: недоразумение, мол, Николай Степанович. Ага, согласился Повзло, недоразумение.
Но за прошедший после того интервью месяц много еще мелких и крупных недоразумений произошло. Самое любопытное заключалось в том, что синхронно с банковским эпизодом отмечалась серьезная суета в ФСБ.
Тогда Николай Повзло эти события между собой не увязал. Хотя… что-то в сознании засело. Недоразумение. И только потом, после появления Валентина, после его намеков, стала, наконец-то, прорисовываться картинка. Она состояла из фрагментов, неясностей, разночтений. Но роль ГБ и губернатора уже обозначалась зловеще и страшно… Недоразумение.
— Вы что, меня не слушаете, Повзло? — сказал Рощин. Он глядел на Колю, прищурив усталые глаза, окруженные сеточкой красных прожилок.
— Почему же? Слушаю.
— Какую же все-таки информацию вам должен был передать тот человек в телефонной будке?
Интересно, думал Коля, что вы со мной сделаете? Что же вы сделаете, когда выкачаете все? Шум вам не нужен… значит — несчастный случай? Да, скорее всего — несчастный случай.
ДТП, падение с высоты, поражение током… Убийство журналиста всегда чревато так называемым большим общественным резонансом. Хотя и на это уже всем наплевать. Был Холодов… был Влад Листьев… теперь — Старухина. А следующий? Следующий — я, Николай Повзло.
— Зачем же вам, Сергей Владимирович, эта информация? Только для того, чтобы понять, как много я раскопал? С кем успел поделиться? Так?… Так-так. А если я успел руководство Агентства ввести в курс дела? Неужели все Агентство будете зачищать? Я понимаю, пять лимонов зеленью — большие деньги. Ради этого на многое можно пойти…
Без стука в кабинет вошел один из тех волкодавов, что доставили Повзло в Большой Дом. Он молча положил изъятую у Николая кассету. Коротко бросил, обращаясь к Рощину:
— Проверили, Сергей Владимирович. Чистая.
— Спасибо, Саша, — отозвался Рощин. — Продолжайте, Николай Степанович. Я вас слушаю.
— Чего там, — махнул рукой Коля. — Вам казалось: вы спланировали блестящую операцию. Подобрали толковых исполнителей. Губернатора в долю взяли. Или вы его развели как лоха? А? Развели, а бабки раздербанили между собой. Все концы в воду, исполнители мертвы. Дело раскрыто, готовься орден получать. А бабки в кармане. Могучая схема — самому организовать, самому и раскрыть. А вот не все у вас вышло без сучка… Появился какой-то журналисток и всю обедню испортил. Опять приходится грех на душу брать… Ну да чего уж. Одним больше, одним меньше. Если уж вы и Старухину…
— Постойте, Повзло, — резко оборвал его Рощин. — Что вы несете?
— Ладно вам прикидываться. Передо мной не надо. Я, конечно, не все знаю. Но многое. Я тоже не всю картину сразу ухватил. И если бы не Валентин, никогда бы, наверное, не связал все факты в одно.
— Кто такой Валентин?
— Здорово. Просто здорово, господин чекист. Пришили человека, а имя узнать не удосужились.
Он, конечно, никакой не Валентин, но мне известен именно под этим псевдонимом.
— Стоп! — Рощин поднял руку. — Давайте по порядку.
Коля наконец-то закурил сигарету, которую уже несколько минут вертел в руках. Посмотрел на часы: двадцать три сорок. Через восемьдесят минут ребята начнут его искать. Ну и что это даст? Скорее всего ничего. То, что он находится здесь, знают только чекисты… Похоже, это конец. Жить осталось совсем недолго — столько, сколько будет длиться его рассказ. По порядку, говоришь? Ну что ж, давай по порядку… Только у нас с вами представления о порядке разные. У вас, господа палачи, порядок — это когда все думают одинаково, одеваются одинаково, на партсобраниях голосуют как один, книжки читают одинаковые… А тех, кто смеет думать по-другому, — в лагерь, в психушку. Или — еще проще — пулю в затылок… как Валентину. В центре города…
Коле стало тоскливо. Тоскливо, страшно и одиноко. Как они это сделают? А? Эта мысль возвращалась снова и снова. Глупо, но избавиться от нее не удавалось.
— Значит, говорите, по порядку? — сказал он. И снова замолчал. Молчал и Рощин, и волкодав на стуле у приставного столика. Только ветер все загонял и загонял снег в искалеченную телефонную будку, катил стреляную гильзу…
Коля поднял глаза на майора. Странно, но во взгляде чекиста не было ничего зловещего. Коле даже показалось, что он смотрит с сочувствием. Ага! Сейчас он смотрит сочувственно, а потом точно так же, сочувствуя, прикажет волкодавам напоить тебя водкой и сбросить с набережной в ледяную невскую воду. Недоразумение.
— Что же вы замолчали, Николай Степанович?
— Собираюсь с мыслями. Предсмертный монолог должен прозвучать достойно. Не так ли, майор?
Рощин не ответил. Где-то на Литейном прогрохотал трамвай, Коля вздрогнул. Окна его квартиры выходили на перекресток, трамваи грохотали и скрежетали там от души. Он всегда ненавидел этот скрежет. Но сейчас ненавистный звук показался почти милым, почти родным. Скоро всего этого не будет…
— Слушай, майор, по порядку. Как я на вас вышел? Долгая история… Но ничего, мне торопиться некуда. Расскажу. Все началось больше месяца назад. Агалатовские события помните?
— Помню, — хмуро сказал Рощин.
— Конечно, как вы их можете забыть? Кровушка долго помнится. Тем более что вы и своих не пощадили. Я ментов имею в виду… или вы их своими не считаете? Ну как же — вы аристократы. Так вот, Агалатово. Тогда, конечно, я ничего не знал. А потом был другой эпизод — на Котляковской. И опять кровь, опять убийство. И снова я ничего не просек. Ведь ваши все это под бытовой эпизод списали. Да и связи видимой вроде как и нет… А потом-то я узнал, что губернатор из банкиров наличку вытаскивает. А, майор? Такого блядства даже при Собчаке никто не припомнит… А потом позвонил мне один человек на работу, в Агентство. Он, собственно, хотел поговорить с Обнорским. Но Андрюхи, как на грех, не было…
Повзло снова замолчал. Он вспомнил этот звонок, вспомнил спокойный голос звонившего. В те дни в Агентство звонило множество людей, но вот со спокойными голосами — единицы. Некоторые заявляли, что они знают, кто убил Старухину. На вопрос — кто же? — давали конкретный ответ: коммунисты. Красно-коричневые. КГБ-ФСБ. Селезнев. Яковлев. Сионисты. Антисемиты. Яковлев, КГБ. Коммунисты. Сволочи!… Ну, спасибо за информацию.
А московские СМИ надрывались: Петербург — криминальная зона! Петербург — криминальная столица! Кудлатенький нижегородский демократ Борюсик со скорбно-самодовольным видом заявил: Чикаго, дескать, начала XX века… Эва!… Отметиться по поводу наступления красно-коричневых торопились все. Истерия нарастала, НТВ исходило ненавистью. Прилизанный, с набриолиненными волосами Женя Компотов даже свое знаменитое «э-э-э» между фразами произносил особенно значимо.
…Это было не смешно. Это было страшно. Это было из того же ряда, что и расстрел Белого дома в 93-м…
Скрипнул стул, и Николай вздрогнул, но это всего лишь переменил позу оперативник за приставным столиком.
— Человек хотел поговорить с Андреем, а подвернулся я. Судьба, значит, судьба. Вот как бывает. В общем, он предложил встретиться, поговорить на тему убийства Старухиной. Сказал, что располагает информацией… Это, конечно, ни о чем не говорит, но он привел одну подробность, о которой мало кто мог знать…
— Какую? — быстро спросил Рощин.
— Неважно, майор… Короче — мы встретились.…Они встретились у той самой телефонной будки. Было так же темно, безлюдно, холодно. Только случилось это утром, а не вечером. Человек в вязаной шапочке и дешевом китайском пуховике прошел мимо, затем вернулся. Негромко бросил:
— Идите за мной.
Они прошли цепочкой проходных дворов. Бесконечной цепью старинных питерских проходных дворов-колодцев. Арки, подъезды, снова дворы. Казалось, где-то рядом бродит Родя Раскольников… Николай все сильней ощущал тревогу. Он бывал в Приднестровье, Таджикистане, Чечне. Он делал острые, с запахом опасности, репортажи здесь, в Питере. Немало было людей, которые с удовольствием оторвали бы Николаю Повзло голову… Кто этот мужик? Шизофреник? Навряд ли… По манере говорить, двигаться, смотреть похож на человека из Комитета. Опытный глаз может это просечь.
Итак, поздним вечером 28 ноября девяносто восьмого года Николай Повзло шел по Санкт-Петербургу — криминальной столице России. Именно так величали Питер московские средства массовой информации. Истерия нарастала. Город жил в состоянии недоумения, напряженности, тревоги…
Николай шел на встречу с человеком, который, возможно, прольет свет на историю убийства Старухиной. Часы показывали двадцать три ноль-ноль. Он опаздывал.
На противоположном конце переулка человек, назначивший эту встречу, тоже посмотрел на часы. И что-то недовольно прошептал себе под нос. На прошлой встрече он попытался объяснить журналисту, что точное выполнение инструкций — залог безопасности. Журналист согласился, но, видимо, так до конца и не осознал, по краю какой пропасти он идет.
Игорь внимательно осмотрелся и пошел к ярко освещенной кабине телефона-автомата.
Да, видно, не осознал журналист. Хотя работает в серьезной конторе. А ты, ты — профессионал, давно ли осознал всю степень опасности? Тебе с твоим опытом сам Бог велел… Нет, и я оказался лохом. Попался, как фраер… Игорь Шалимов выплюнул окурок на покрытый ледком асфальт. Ветер мгновенно подхватил его, завертел и унес вдоль улицы на длинном снежном шлейфе… Нет, и я ничего не осознал. Когда месяц назад шеф поставил задачу присмотреть за должником, все казалось простым. А потом события понеслись, завертелись, закручивая человеческие жизни, как ветер крутит окурки. Даже когда события перестали поддаваться хоть какой-либо логике и дело стало обрастать трупами, ты все еще был заложником привычных схем. И только месяц спустя, в салоне машины, быстро уносящей тебя по улице Декабристов, ты начал понимать. Ты лихорадочно протирал руки спиртом, чтобы уничтожить следы пороха и не бояться парафинового теста… вот тогда ты и понял. Руки задрожали, пузырек со спиртом выпал, правая рука так и осталась недомытой. Незнакомый водитель гнал «девятку» к центру, а ты сидел на заднем сиденье, и все события последнего месяца вдруг оформились в простую и логичную схему. Именно так надо и рассказать все этому журналисту. Это уже ничего не сможет исправить, тем более не сможет обезопасить от Большого Папы. От зачистки.
Игорь вспомнил, что хотел выйти на Агентство журналистских расследований еще месяц назад. Хотел, но не сделал этого…
А если бы сделал? Возможно ли было что-то изменить? Наверно, возможно… или нет? В любом случае теперь уже поздно.
Игорь взялся за ручку двери телефонной будки. Снова посмотрел на часы: двадцать три ноль три. Где этот журналист?
…Коля опаздывал на встречу. Безусловно, это недопустимо… но в самый последний момент ему снова показалось: что-то здесь не так. Уже несколько дней его не отпускало ощущение чужого присутствия рядом. Совсем рядом, за спиной. Коля проверялся. Даже просил ребят из Агентства походить за ним. Ребята, отрываясь от основной работы, ходили, но срубить слежку так и не смогли. Нервы, Коля, говорили они, нервы… нет за тобой хвоста… все чисто.
Вечер. Поземка. Гололед. Тревога. И шаги за спиной.
Ладно, говорит себе Коля, ладно… пусть будут нервы. Все это — нервы: шаги за спиной, чей-то внимательный взгляд в метро, странное напряжение в потрохах телефонной трубки… нервы — универсальное объяснение на все случаи.
Коля ускоряет шаг. Он опаздывает потому, что в последний момент решил заложить еще один контрольный кружок. Вдали, в конце переулка, уже видна телефонная будка. И темная фигура человека внутри. Он? Возможно — он.
Коля видит, как человек набирает номер. И сразу же слышит пиликанье своего сотового. Значит — он. Повезло вынимает из наружного кармана куртки трубку.
— Где вы? — спрашивает человек, не называя себя.
— Я здесь, Валентин. В пятидесяти метрах. Уже вижу вас.
Валентин произносит с явным облегчением:
— Ну… слава Богу. Вы опаздываете больше чем на три минуты. Вы определенно не понимаете, чем мы оба рискуем…
Сорок метров до будки… тридцать. Валентин поворачивает лицо к Коле, всматривается в темноту.
— Сейчас я выйду, — говорит он. — И пойду налево, под арку. Вы следуете за мной.
Двадцать метров до будки. Теперь уже можно разглядеть лицо. Ярко освещенная телефонная будка кажется игрушкой с новогодней елки, волшебным фонарем из рождественской сказки.
Посвистывает поземка, ржаво скрипит вывеска над закрытой аптекой. Десять метров. Валентин уже собирается повесить трубку, когда рядом с телефонной будкой резко тормозит черный БМВ.
Он быстро оборачивается к автомобилю.
— Беги, Повзло, — кричит он. — Беги! И гремят выстрелы из приспущенного правого заднего стекла БМВ. Раз, другой, третий… С грохотом расцветают желто-белые бутоны на черном стебле пистолетного ствола. Медленно рассыпаются стекла телефонной будки. А яркие цветы все вспыхивают, освещают черный полированный бок автомобиля, и лед под ногами, и косо летящие снежинки… и напряженное лицо стрелка. Ошеломленный Коля Повзло с телефонной трубкой в руке еще продолжает по инерции идти вперед. А уже открывается левая задняя дверь БМВ, и высокий мужчина, стремительно вынырнувший из салона, протягивает руку над крышей автомобиля в сторону Коли…
— Падай, Повзло! — кричит кто-то сзади. Коля понимает, что кричат ему, но ничего не может сделать. Он завороженно смотрит, как медленно сползает по стенке телефонной будки человек.
— Падай, Повзло! — снова кричит кто-то хрипло.
Через секунду Коля ощущает резкий удар по ногам, сильный толчок — и летит лицом в покрытый ледком асфальт. Сверху на него падает чье-то крупное тело. «Телефон! — мелькает в голове глупая мысль. — Не разбить бы телефон…» А темное ущелье улицы уже наполнено грохотом выстрелов и странным свистом. Такой свист он слышал в Чечне. И в Приднестровье. И в Таджикистане. Кто слышал этот свист над головой, тот не забудет его никогда. Жесткая снежная крупа сечет лицо, рот наполняется солоноватым вкусом крови.
Коля Повзло пытается подняться, его удерживают.
— Лежи, мудак! — кричит кто-то прямо в ухо. Оглушительный грохот выстрела прямо над головой. Стреляет, видимо, тот самый человек, что сбил Колю с ног. В кого, интересно?… Сыплется сверху разбитое стекло, светят прямо в лицо фары БМВ, сильная рука прижимает Повзло ко льду. И все внезапно смолкает: звуки выстрелов, рев автомобильного двигателя. Становится тихо. Звучат в тишине незнакомые голоса, страшные слова пробиваются в сознание: Готов. — А тот?… — Тоже готов. — Во блядь! Звони в управление… — Ага, там нас по головке погладят — три трупа…
Николай Повзло поднимает голову, сплевывает кровь из разбитой губы, видит на льду свой телефон и цилиндрическую желтенькую гильзу.
— Вставай, Повзло. Цел?
Это они про меня? Да, это про меня. Господи, как хорошо, что это про меня. А могло бы быть по-другому: Готов… — А тот?… — Тоже готов… А про меня: Цел.
Но все же стоит впереди ярко освещенная телефонная будка с мертвым человеком внутри. Весело болтается на шнуре телефонная трубка… лежит на поребрике простреленная голова, неживые руки крепко сжимают помповое ружье. Ветер треплет рыжеватые волосы, катит по льду пластиковые ружейные гильзы. Другое тело распласталось на проезжей части… Готов… А тот?… Тоже готов.
Резко тормозит рядом серая «волга», Николая быстро впихивают внутрь. Он оказывается зажат между двумя крепкими мужиками.
— Э-э… а мой телефон?
— Ну ты и мудак… радуйся, что жив остался. «Волга» рвет с места, ее заносит на льду, Коля в последний раз встречается глазами с мертвым человеком, лежащим на полу телефонной будки. Его начинает колотить.
«Волга» выскакивает к Фонтанке, стиснутой холодным гранитом. Над черной водой несутся мириады снежинок. Колю колотит крупная дрожь. Машина мчится в сторону Литейного, свет мигалки отражается на обледеневшей дороге.
— Куда мы едем? Молчание в ответ.
— Я журналист… Куда вы меня везете? Снова молчание. Дрожь, солоноватый вкус крови во рту и глупая мысль: за телефон Андрюха меня взгреет. «Волга», почти не сбрасывая скорость на поворотах, вылетает с Пестеля на Литейный. Шипованные шины рвут лед на асфальте.
— Оружие есть? — спрашивает один из мужчин, между которыми зажат Повзло. Голос звучит бесцветно и буднично. В первый момент Николай даже не понимает, что вопрос обращен к нему.
— Оружие есть, журналист?
— Вы что, охренели? Какое оружие? Его быстро, тактично и профессионально ощупывают. Находят портативный диктофон, без слов извлекают кассету.
— Вы убеждены, что ваши действия законны? — спрашивает Николай.
Он начинает злиться, предательская дрожь улеглась.
Машина тормозит у Большого Дома, и Николая Повзло быстро ведут внутрь. Никаких наручников, вывернутых рук… нет этого всего. Но и дергаться бесполезно… Сколько уже раз Николай бывал в этом здании? И на комитетских этажах, и на гувэдэшных. Вот только входил он сюда в ином качестве…
Когда Повзло и его конвой оказались внутри здания, волкодавы, кажется, несколько расслабились. А Коля — наоборот — напрягся.
Лестница, коридор, еще лестница, еще коридор.
— Ждите здесь, — сказал один из конвоиров и скрылся за дверью. Коля остался под присмотром второго — высокого мужчины в кожаной куртке. Хотелось курить… Он посмотрел на часы: двадцать три двадцать семь. Через девяносто три минуты он должен отзвониться в Агентство. Если звонка не будет — ребята начнут его искать. Вот только…
— Входите.
Повзло автоматически засек номер кабинета, в который его пригласили. Он перешагнул порог и оказался в довольно-таки безликом помещении, каких уже навидался до черта… Стол, сейф, телефоны, портрет Андропова, свет настольной лампы и среднего роста мужчина с усталым лицом. Коля попытался навскидку определить его звание и должность. По возрасту, вероятно, майор… возможно — подполковник…
— Садитесь, — сказал майор или подполковник. Коля опустился на стул, пощупал языком внутреннюю сторону губы, разбитой при падении. Кровь еще продолжала сочиться… Сейчас он представится, и я узнаю, кто…
— С какой целью вы хотели встретиться с Шалимовым?
— С кем, простите?
Комитетчик слегка поморщился и посмотрел Коле в глаза.
— С человеком в телефонной будке.
— Я ни с кем не пытался встретиться. Я шел по улице…
— Бросьте, Повзло. Ваш разговор по телефону записан.
…Значит, все-таки следили. Значит, все верно. Шаги за спиной. Похоже, это конец… отвоевался, инвестигейтор. Не обмануло предчувствие.
— Что вы молчите?
— Какой разговор? — переспросил Коля, понимая уже, что это глупо.
— Бросьте. Глупо же… Ваш разговор с человеком в телефонной будке. Хотите услышать запись?
…Похоже — конец. Странно только, что они привезли меня сюда, могли бы кончить прямо там. Хотя чего тут странного? Им нужно меня выпотрошить, выяснить, что конкретно я знаю и кому успел рассказать. Значит, я правильно их вычислил, правильно… Но кому от этого легче? Что ты можешь сделать в этой ситуации, когда все заодно: и губернатор и гэбисты? Пять миллионов баксов — большие деньги. За такую сумму убивают не задумываясь. Сколько уже трупов в этой истории? Сколько еще будет?
— Ну, хотите услышать запись? — повторил комитетчик.
Повзло закинул ногу на ногу, вытащил из кармана сигареты и посмотрел на комитетчика с явным вызовом:
— А вы, собственно, кто? Представляться в вашей конторе не обязательно?
Чекист одними губами усмехнулся:
— Моя фамилия Рощин. Зовут — Сергей Владимирович. Заместитель начальника следственной службы УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.
— Тоже не херово, — насмешливо протянул Коля… А поземка все мела, заметала снег в разбитые стекла телефонной будки, покрывала красную липкую лужу на полу. Сперва снежинки таяли в горячей луже, смешивались с ней, разжижали. Потом они перестали таять, окрашивались в красный цвет, потом в розовый, потом на полу будки образовался чистенький белый сугроб… Эксперт, хрустя разбитым стеклом под ногами, будет фотографировать с разных ракурсов и эту телефонную будку, и мертвое тело внутри.
— Тоже не херово, — тянет Коля насмешливо, но на душе уже тоскливо, муторно на душе, тошно. — А я Повзло Николай Степанович, сотрудник Агентства (Коля чему-то грустно улыбается) «Золотая пуля».
…На первый след Коля вышел случайно. Тогда он еще не знал, как далеко его уведет этот не особенно-то и значительный эпизод. Вечером 20 октября Повзло удалось договориться об интервью с директором одного довольно крупного питерского банка. В те нервные, напряженные кризисные дни банкиры давали интервью неохотно. А темочка была весьма нехилая. Материал мог получиться хороший, горячий… После обязательного кофе, во время которого директор и Повзло непринужденно болтали, а на самом деле прощупывали друг друга, и случился тот звонок. Телефон был явно для избранных, прямой. Звонок шел, минуя секретаршу. Банкир (незаконченное медицинское училище, две судимости в советское еще время, не очень бросающийся в глаза след выведенной наколки) совершенно по-светски извинился и снял трубку. Коля, разумеется, не мог слышать, что говорилось на другом конце провода, но и произнесенного банкиром было достаточно… Алло! А, здравствуйте Николай Ильич, рад, рад… взаимно… Да какое здоровье? Ты что, смеешься? Без снотворного и стакана водки и не заснуть… А, у тебя так же… понимаю, понимаю… А какие проблемы? Помочь родному городу?… Всегда! Как юный пионер. Ты только уточни — морально или… ха-ха, понял… Понял… Сам просит? Ну, коли сам, надо уважить… Сколько?… Ты что, шутишь?… Блядь, Коля, ты охуел?… Какое ЧП? Какое, к маме, ЧП? Ты пойми, даже до августа такую сумму я дать бы не смог без предваритель… Я понимаю. Я все понимаю… Но… Под какой процент? Какие гарантии?… Ну, Николай Ильич, это несерьезно… нет… Нет… Да пусть хоть Ельцин! Нет!… Я все понимаю… Нет, помню… Но денег под честное слово не дам… Все, удачи!
Банкир с силой бросил трубку на аппарат. Дернул узел галстука. Из-под маски респектабельного джентльмена проглянуло мурло прожженного барыги. Он был явно не в себе.
— Коньяку не желаете, Николай… э-э-э… Степанович? — спросил он хрипло. Коля вовсе не собирался пить, но интуиция криминального репортера подсказала — надо. Он оказался прав. Через несколько минут захмелевший банкир выкатил дополнительную (многое Коля и сам понял) информацию. Берут за горло, бляди, сказал он. А? Ты понял, Николай? Звонят от имени губернатора и требуют бабки…
— Как? — спросил Коля ошеломленно.
— Как-как? Каком кверху! Под честное слово, на неопределенный срок, без процентов… А? Ты понял? Бляди! При Собчаке всякое бывало, но такого блядства не было… Давай еще по сотке.
— Давай, — легко согласился Повзло. — А что там случилось-то?
— Хер его знает, — ответил банкир. Он жадно хватил коньяку и выдохнул воздух. — ЧП какое-то…
— А что за ЧП?
— Коля, — сказал банкир, — не будь дитем. Я тебе таких ЧП напридумываю с десяток… Это кидок, Коля, кидок. Под руководством губернатора.
На следующий день банкир позвонил и предложил забыть о происшедшем: недоразумение, мол, Николай Степанович. Ага, согласился Повзло, недоразумение.
Но за прошедший после того интервью месяц много еще мелких и крупных недоразумений произошло. Самое любопытное заключалось в том, что синхронно с банковским эпизодом отмечалась серьезная суета в ФСБ.
Тогда Николай Повзло эти события между собой не увязал. Хотя… что-то в сознании засело. Недоразумение. И только потом, после появления Валентина, после его намеков, стала, наконец-то, прорисовываться картинка. Она состояла из фрагментов, неясностей, разночтений. Но роль ГБ и губернатора уже обозначалась зловеще и страшно… Недоразумение.
— Вы что, меня не слушаете, Повзло? — сказал Рощин. Он глядел на Колю, прищурив усталые глаза, окруженные сеточкой красных прожилок.
— Почему же? Слушаю.
— Какую же все-таки информацию вам должен был передать тот человек в телефонной будке?
Интересно, думал Коля, что вы со мной сделаете? Что же вы сделаете, когда выкачаете все? Шум вам не нужен… значит — несчастный случай? Да, скорее всего — несчастный случай.
ДТП, падение с высоты, поражение током… Убийство журналиста всегда чревато так называемым большим общественным резонансом. Хотя и на это уже всем наплевать. Был Холодов… был Влад Листьев… теперь — Старухина. А следующий? Следующий — я, Николай Повзло.
— Зачем же вам, Сергей Владимирович, эта информация? Только для того, чтобы понять, как много я раскопал? С кем успел поделиться? Так?… Так-так. А если я успел руководство Агентства ввести в курс дела? Неужели все Агентство будете зачищать? Я понимаю, пять лимонов зеленью — большие деньги. Ради этого на многое можно пойти…
Без стука в кабинет вошел один из тех волкодавов, что доставили Повзло в Большой Дом. Он молча положил изъятую у Николая кассету. Коротко бросил, обращаясь к Рощину:
— Проверили, Сергей Владимирович. Чистая.
— Спасибо, Саша, — отозвался Рощин. — Продолжайте, Николай Степанович. Я вас слушаю.
— Чего там, — махнул рукой Коля. — Вам казалось: вы спланировали блестящую операцию. Подобрали толковых исполнителей. Губернатора в долю взяли. Или вы его развели как лоха? А? Развели, а бабки раздербанили между собой. Все концы в воду, исполнители мертвы. Дело раскрыто, готовься орден получать. А бабки в кармане. Могучая схема — самому организовать, самому и раскрыть. А вот не все у вас вышло без сучка… Появился какой-то журналисток и всю обедню испортил. Опять приходится грех на душу брать… Ну да чего уж. Одним больше, одним меньше. Если уж вы и Старухину…
— Постойте, Повзло, — резко оборвал его Рощин. — Что вы несете?
— Ладно вам прикидываться. Передо мной не надо. Я, конечно, не все знаю. Но многое. Я тоже не всю картину сразу ухватил. И если бы не Валентин, никогда бы, наверное, не связал все факты в одно.
— Кто такой Валентин?
— Здорово. Просто здорово, господин чекист. Пришили человека, а имя узнать не удосужились.
Он, конечно, никакой не Валентин, но мне известен именно под этим псевдонимом.
— Стоп! — Рощин поднял руку. — Давайте по порядку.
Коля наконец-то закурил сигарету, которую уже несколько минут вертел в руках. Посмотрел на часы: двадцать три сорок. Через восемьдесят минут ребята начнут его искать. Ну и что это даст? Скорее всего ничего. То, что он находится здесь, знают только чекисты… Похоже, это конец. Жить осталось совсем недолго — столько, сколько будет длиться его рассказ. По порядку, говоришь? Ну что ж, давай по порядку… Только у нас с вами представления о порядке разные. У вас, господа палачи, порядок — это когда все думают одинаково, одеваются одинаково, на партсобраниях голосуют как один, книжки читают одинаковые… А тех, кто смеет думать по-другому, — в лагерь, в психушку. Или — еще проще — пулю в затылок… как Валентину. В центре города…
Коле стало тоскливо. Тоскливо, страшно и одиноко. Как они это сделают? А? Эта мысль возвращалась снова и снова. Глупо, но избавиться от нее не удавалось.
— Значит, говорите, по порядку? — сказал он. И снова замолчал. Молчал и Рощин, и волкодав на стуле у приставного столика. Только ветер все загонял и загонял снег в искалеченную телефонную будку, катил стреляную гильзу…
Коля поднял глаза на майора. Странно, но во взгляде чекиста не было ничего зловещего. Коле даже показалось, что он смотрит с сочувствием. Ага! Сейчас он смотрит сочувственно, а потом точно так же, сочувствуя, прикажет волкодавам напоить тебя водкой и сбросить с набережной в ледяную невскую воду. Недоразумение.
— Что же вы замолчали, Николай Степанович?
— Собираюсь с мыслями. Предсмертный монолог должен прозвучать достойно. Не так ли, майор?
Рощин не ответил. Где-то на Литейном прогрохотал трамвай, Коля вздрогнул. Окна его квартиры выходили на перекресток, трамваи грохотали и скрежетали там от души. Он всегда ненавидел этот скрежет. Но сейчас ненавистный звук показался почти милым, почти родным. Скоро всего этого не будет…
— Слушай, майор, по порядку. Как я на вас вышел? Долгая история… Но ничего, мне торопиться некуда. Расскажу. Все началось больше месяца назад. Агалатовские события помните?
— Помню, — хмуро сказал Рощин.
— Конечно, как вы их можете забыть? Кровушка долго помнится. Тем более что вы и своих не пощадили. Я ментов имею в виду… или вы их своими не считаете? Ну как же — вы аристократы. Так вот, Агалатово. Тогда, конечно, я ничего не знал. А потом был другой эпизод — на Котляковской. И опять кровь, опять убийство. И снова я ничего не просек. Ведь ваши все это под бытовой эпизод списали. Да и связи видимой вроде как и нет… А потом-то я узнал, что губернатор из банкиров наличку вытаскивает. А, майор? Такого блядства даже при Собчаке никто не припомнит… А потом позвонил мне один человек на работу, в Агентство. Он, собственно, хотел поговорить с Обнорским. Но Андрюхи, как на грех, не было…
Повзло снова замолчал. Он вспомнил этот звонок, вспомнил спокойный голос звонившего. В те дни в Агентство звонило множество людей, но вот со спокойными голосами — единицы. Некоторые заявляли, что они знают, кто убил Старухину. На вопрос — кто же? — давали конкретный ответ: коммунисты. Красно-коричневые. КГБ-ФСБ. Селезнев. Яковлев. Сионисты. Антисемиты. Яковлев, КГБ. Коммунисты. Сволочи!… Ну, спасибо за информацию.
А московские СМИ надрывались: Петербург — криминальная зона! Петербург — криминальная столица! Кудлатенький нижегородский демократ Борюсик со скорбно-самодовольным видом заявил: Чикаго, дескать, начала XX века… Эва!… Отметиться по поводу наступления красно-коричневых торопились все. Истерия нарастала, НТВ исходило ненавистью. Прилизанный, с набриолиненными волосами Женя Компотов даже свое знаменитое «э-э-э» между фразами произносил особенно значимо.
…Это было не смешно. Это было страшно. Это было из того же ряда, что и расстрел Белого дома в 93-м…
Скрипнул стул, и Николай вздрогнул, но это всего лишь переменил позу оперативник за приставным столиком.
— Человек хотел поговорить с Андреем, а подвернулся я. Судьба, значит, судьба. Вот как бывает. В общем, он предложил встретиться, поговорить на тему убийства Старухиной. Сказал, что располагает информацией… Это, конечно, ни о чем не говорит, но он привел одну подробность, о которой мало кто мог знать…
— Какую? — быстро спросил Рощин.
— Неважно, майор… Короче — мы встретились.…Они встретились у той самой телефонной будки. Было так же темно, безлюдно, холодно. Только случилось это утром, а не вечером. Человек в вязаной шапочке и дешевом китайском пуховике прошел мимо, затем вернулся. Негромко бросил:
— Идите за мной.
Они прошли цепочкой проходных дворов. Бесконечной цепью старинных питерских проходных дворов-колодцев. Арки, подъезды, снова дворы. Казалось, где-то рядом бродит Родя Раскольников… Николай все сильней ощущал тревогу. Он бывал в Приднестровье, Таджикистане, Чечне. Он делал острые, с запахом опасности, репортажи здесь, в Питере. Немало было людей, которые с удовольствием оторвали бы Николаю Повзло голову… Кто этот мужик? Шизофреник? Навряд ли… По манере говорить, двигаться, смотреть похож на человека из Комитета. Опытный глаз может это просечь.