Я позвонил ей из уличного таксофона, договорился о встрече. Она первым делом спросила: есть? Когда-то у нас были нормальные человеческие отношения. Но это совсем другая история.
Мы встретились в скверике, в квартале от ее хаты, давно превратившейся в притон. Я передал ей два чека и двести рублей. Для нее — ничто, но больше я ничего не мог сделать.
Объяснил ей ситуацию, предложил поработать с Валькой.
— Не, — сказала Марина, — не буду. Да и осталось мне недолго, Митя. Ты же видишь.
— Может, полечишься? — спросил я. Сам знал, что ерунду говорю.
— Не, не вставляет. Да и смысла нет, СПИД у меня нашли.
— Понятно, — сказал я. — Жаль.
— Мне — нет. Я уже устала, Мить. Хочу, чтобы поскорее… Сколько уже народа зажмурилось, а меня все никак Бог не приберет. Но теперь уж скоро. Чувствую. Ну… бывай, что ли?
Мы разошлись. Когда я отошел метров на десять, Марина вдруг окликнула меня:
— Митя.
Я обернулся, посмотрел на ее иссохшую фигуру в грязном плаще, на истощенное лицо. Марина подошла, взялась за пуговицу на моей куртке. Я уже знал, что она хочет сказать. Про наркомана всегда все знаешь… у них один интерес.
— Дай еще на дозу, — попросила она. Я сунул пятьдесят рублей из своих денег. Не прощаясь, она повернулась и ушла. Против солнца силуэт Марины был совсем черным.
После разговора с Брюнетом Петрухин зашел в кафе напротив метро.
В кафе Дмитрий принял сто граммов и пивка, потом еще сто граммов… потом продолжил дома. Короче, получилось как вчера.
Утром было отвращение к себе, к человечеству и к водке. А первой мыслью: надо тормозить! Кровь из носа, а надо тормозить, пока не отвезли в Скворешник или на Пряжку… С этими мыслями он просыпался уже неделю. Была в советские времена песня со словами: «Утро! Утро начинается с рассвета…» У бывшего старшего оперуполномоченного Дмитрия Петрухина утро начиналось с похмелья. Уже неделю. Чуть больше или чуть меньше. Точнее он сказать не мог. Приблизительно это можно было прикинуть по количеству пустых бутылок.
Нужно тормозить, подумал Петрухин и осмотрелся: не осталось ли чего? Чуда не произошло — ничего не осталось. Надо, обязательно надо тормозить, думал он, одеваясь, чтобы идти за опохмелкой. В зеркало старался не глядеть — стыдно. Когда совсем уже собрался выйти из квартиры, вдруг возникла еще одна проблема: деньги. В бумажнике сиротливо лежала десятка. Мятая и рваная, склеенная скотчем… В карманах куртки обнаружилась горстка мелочи — еще рублей десять.
Он побренчал мелочью и вышел из дому. Утро было солнечным, ясным, спешили на работу люди. Петрухину спешить было некуда. В ближайшем ларьке он купил бутылку пива, сел на борт чудовищной бетонной клумбы. Ни цветов, ни земли в ней не было. Была вода, в ней плавали разбухшие трупы окурков. Из-за окурков вода приобрела цвет чифиря. А может быть, торфяного болота.
Дмитрий Петрухин сидел на краю болота и пил пиво из горлышка. На него косились, но ему было наплевать. По пыльному асфальту гуляли жирные голуби, ворковали громко, утробно.
После пива в голове несколько прояснилось, он закурил и сплюнул в болото. Нужно тормозить, сказал он себе. Нужно тормозить и подвести какие-то промежуточные итоги. Итоги оказались таковы: за три последних месяца он едва не убил своего товарища (а если говорить прямо, не лукавя, то хуже чем убил) и проклят его женой. Он нахлебался кровавого абсурда чеченской войны. Женщина, которая его любила, ушла к другому. И в конце концов он потерял работу… Потерял то последнее, за что мог бы зацепиться и выплыть.
Именно теперь, когда он потерял работу, он осознал вдруг, насколько она важна для него. Нет, разумеется, он и раньше никогда не отделял себя от розыска… Но вот сейчас это ОТДЕЛЕНИЕ произошло. И все стало ясно. Все стало предельно ясно и от этой ясности — тошно… А ведь он жил розыском. Теперь их пути разошлись. Уголовный розыск без Петрухина обойдется… А как Петрухин будет жить без розыска?
Он сидел на краю болота, и ему хотелось выть. Тормозить больше не хотелось. Он снова обшарил карманы в надежде найти случайно затерявшуюся купюру… не нашел. А из нагрудного кармашка пиджака вытащил плотный четырехугольник картона с золотым тиснением: «ЗАО „Магистраль — Северо-Запад“. Голубков Виктор Альбертович. Генеральный директор».
Брюнет!
— Виктор Альбертович, — сказала секретарша, — вам звонит человек, который представился странно: Борисыч… соединять?
— Соединяй, — ответил генеральный директор, крутанулся в кресле и встал. Во время серьезного разговора он любил ходить по кабинету или, по крайней мере, быть на ногах. Возможно, думал Брюнет, это рецидив тех времен, когда фарцевал. Стоящий человек более собран и быстрее сумеет «сделать ноги»…
— Але, Брюнет!
— Привет, Борисыч… Хорошо, что позвонил. Никак, передумал?
— Еще не знаю. Может, и возьмусь. Мне нужно ознакомиться с обстоятельствами.
— Все, что знаю… Ты подъехать сможешь?
— А ты где?
— Записывай: Свердловская набережная, дом…
— Место, Брюнет, ты толково выбрал — Арсенальная, 7, совсем рядом. При надобности недалеко переезжать.
— Типун тебе на язык! Когда приедешь?
В офис «Магистрали» Петрухин приехал спустя три часа. Время требовалось, чтобы
элементарно прийти в себя: побриться, отмокнуть в ванной, попить чая. Меры примитивные, снять последствия недельного запоя они не могут, но Петрухин уже принял решение и откладывать его осуществление «на потом» не хотел.
Офис «Магистрали» производил впечатление уже с улицы. Даже самый невнимательный прохожий, который и по сторонам-то не глядит, а только себе под ноги, не смог бы его не заметить. Перед фасадом «Магистрали» неровный, в выбоинах, асфальт сменялся на двухцветную импортную брусчатку. Горели большие матовые шары и стояли синтетические деревья в больших кадках… Этакий маленький европейский оазис среди расейского убожества, отчего убожество это становилось еще более наглядным. На стоянке, обнесенной легкой ажурной оградой, стояло десятка два автомобилей. По большей части — иномарки. Над входом со сверкающими мраморными ступеньками нависал голубоватый стеклянный купол. Сверкала полированной бронзой литая плита: «Магистраль — Северо-Запад».
Все, как у людей, подумал Петрухин, входя в шикарную стеклянную дверь… Интересно, думал ли Брюнет десять лет назад, что сумеет так подняться?
Из застекленной будочки на Петрухина внимательно смотрел не очень молодой охранник.
— К Брю… к генеральному директору, — сказал Петрухин.
— Простите, ваша фамилия? — спросил охранник, и Дмитрий, подумал, что охранник из отставных офицеров. Он ошибся, из действующих.
— Петрухин.
— Вас ждут, Дмитрий Борисыч. По коридору прямо и налево. Там приемная генерального.
Внутри, как и снаружи, все было «на уровне»: от сверкающего паркета до длинноногих девах, снующих по коридору: евростандарт. Приемная… секретарша и знакомый уже телохранитель… компьютеры… «Виктор Альбертыч вас ждет…» Дверь… Брюнет.
— Я рад, что ты передумал, Борисыч… кофейку? Или коньячку?
— Минералки. Холодной…
Брюнет продублировал слова Петрухина в переговорное устройство, и появилась секретарша с минералкой, ногами и улыбкой.
— Трубы горят? — с пониманием поинтересовался Брюнет. Петрухин, не отрываясь от стакана, кивнул. — Ничего, Борисыч, трубы — наш профиль, поможем.
— Что значит: трубы — ваш профиль?
— ЗАО «Магистраль — С-З» входит в тройку крупнейших поставщиков труб по Северо-Западу.
— Нормально… трубы — довольно далеко от фарцовки шмотками, а, Витя?
— На первый взгляд — да. Но на самом-то деле нет никакой разницы, чем торговать. В основе все равно лежат бабки.
— Мудро, — сказал Петрухин. — Глыбко. Афористично. Ладно, давай-ка перейдем к делу.
— Охотно, Борисыч… Для начала, видимо, нам следует обсудить условия нашего… э-э… сотрудничества.
— Стоп! — поднял руку Петрухин. — Стоп, Витя. Ни о каком сотрудничестве нет и речи… пока, во всяком случае. У тебя, как я понял, сложилась не очень хорошая ситуевина с криминальной подкладкой. И тебе нужно, чтобы кто-то, кто рубит в деле, разобрался, что произошло… так?
— Так. У меня, Борисыч, из-за этой ситуации такие заморочки…
— Погоди, Брюнет. Погоди. О заморочках ты мне еще расскажешь. Сейчас я хочу, чтобы ты понял: за дело я возьмусь только в том случае, если оно действительно представляет интерес. Это — во-первых. А во-вторых, мне на хер не нужны никакие руководящие указания. Я должен обладать полной свободой. И если я вдруг открою, что эту мокруху организовал ты, например, то именно так я шепну в убойный отдел. Понял?
— Понял, — кивнул Брюнет. — Ни хера ты, Борисыч, не меняешься.
— Нет, Витя, я сильно изменился… Ну да ладно, это все лирика. Если тебя устраивают МОИ УСЛОВИЯ, то давай-ка перейдем к делу. Рассказывай, что у тебя приключилось.
Глава третья. Трубный глас
Брюнет:
Ты, Борисыч, мою биографию знаешь. До известных пределов, разумеется. Но все-таки многое знаешь… Мне перед тобой ломаться понту нет… Я фарцевал, я кидал, я бабки делал. Но я на ножи никогда никого не ставил. Ты знаешь. Меня махновцы грабили — это было. Меня беспредельщики из ОМОНа грабили — тоже было. А я честно жил… ну, ты ухмылку-то спрячь, знаю, что думаешь.
Короче, сколотил я капиталец. Как раз ко времени — Горбатый разрешил лавэ делать. Что началось, сам помнишь. Какие хари на Божий свет вылезли — какой там НЭП! В кабаках одни стриженые затылки в тренировочных штанах. Я совков не люблю, но у меня, поверишь ли, ностальгия по совку в ту пору сделалась… мы же молодые были. Как в «Брате-2» говорит таксист: ведь были же люди как люди. Куда все подевались?
В общем, я тоже закрутился, ларьки открыл. Торговля — ой! — варенкой, в подвале смастряченной. Но ведь брали! И бабки текли. Ни ума, ни куражу, а зелень шелестит. Скучно было — беда… Но тут я услышал трубный глас! Не в религиозном смысле или каком мистическом, а в сугубо материальном… Не торопи, сейчас объясню. Ты сам сказал: давай с самого начала. Вот я и начинаю с са-а-мого начала. Я, как тебе, может быть, известно, не питерский. Я из славного города Волгодонска. Ничего славного в нем, конечно, нет. Как был дырой, так и остался. Но я-то в нем родился и вырос. Родина! Хрен ей между… Однако без Волгодонска нам никак не обойтись — все сегодняшние завязки оттуда. В общем, так: в конце девяносто первого, когда Ельцин с холуями Союз раздербанили, вышел на меня землячок один мой, Игорь Строгов. Он к криминалу никаким краем не шьется, офицер морской. Вышел он ко мне с хорошим предложением: есть у нас в Волгодонске завод «Атоммаш». Он в ту пору никому был на хрен не нужен, лежал полумертвый… перестройка. Чернобыль. Конверсия! Хрен ей между. Лежит «Атоммаш», и разворовывают его со страшной силой. А у Игорька Строгова там кое-какие кореша оказались из заводских бугров. Все — бля! — коммунисты с девятьсот пятого года… в смысле скоммуниститъ чего с родного завода со всей душой. И вот пришел ко мне Игорек: есть дело на лимон. Толстенький, зелененький, с поросячьим хвостиком… да, Борисыч, верно угадал! Трубы. Трубы из нержавейки в неограниченных почти что количествах из заводских запасов. Я весь расклад не сразу просек. Потом уж понял: Клондайк. Ты вот думаешь: трубы! Что такое? Какие трубы?… И я так думал. А без них ничего не делается, между прочим. Трубы — везде! Под землей, на земле, в космосе. Ни один станок или машина без них не обходится. Миллионы километров труб!
В общем, тебе — как на духу: воровали. Вагонами. Начальству атоммашевскому бабки возили сперва в трусах пачками, потом — чемоданами. Для этого дела привлекли нашего волгодонского мальчишечку. Погоняло — Нокаут. Он такой был — приблатненный по жизни. Я его с детства знал, покойничка-то… Отсидел он по молодости за хулиганку. Без царя в голове. Но для каких-то терок-разборок в самый раз. Резкий парень был Леша Тищенко. Нокаут. Так втроем и работали. Нокаут на подхвате.
Но надо ж и расти. Да и времена переменились. В общем, организовал я «Магистраль». Игорек — хрен ему между! — тоже в учредителях. А Нокаут — нет. Он и пришел в наше дело позже, да и, сказать по правде, толку-то с него немного. Уже пошел большой бизнес, пэтэушнику в нем делать нечего. Это не грузовик левака через эстонскую границу впендюритъ, а настоящий бизнес. Контракты пошли с заводами-производителями, поставки, договора. Все как у взрослых, Борисыч. А у Лешеньки Нокаута — восемь классов средней школы, ПТУ, три года зоны и два кулака. Но мы его все равно не обижали. Оклад он имел как президент нормального банка.
Он, однако, считал по-другому. И пошли у них с Игорем заморочки — обиды какие-то, выяснения отношений. Я, сказать по правде, не придавал значения… если бы знал, чем кончится! А кончилось, Борисыч, стрельбой и трупом в помещении офиса.
— А кончилось стрельбой и трупом в помещении офиса, — довольно мрачно произнес Брюнет и замолчал.
— Давай-ка подробней, — сказал Петрухин.
— Подробней? Подробней так: я в тот день был на даче. Вернулся около восьми вечера. Я еще только подъезжал к дому — звонок на трубу. А звонит мне. представь себе, обычный охранник.
У нас в офисе вся охрана — офицеры флотские. Это по связям Игоря мы берем. Люди с высшим образованием, могут нормально пообщаться с посетителями. Без хамства, без понтов… Так вот, звонит мне охранник. Это вообще-то случай из ряда вон: охранник звонит генеральному директору! Что, спрашиваю, случилось? А случилось вот что: выходной, в офисе никого. Один охранник. Примерно в одиннадцать часов вдруг приехал Нокаут. Спросил: кто в конторе? Никого. После этого Леша прошел к себе в кабинет. Спустя несколько минут приехал Игорь Строгов в сопровождении какого-то молодого мужика. Тоже прошли внутрь. Через минуту охранник услышал выстрел. Еще через минуту — второй. Почти сразу из коридора вышли Игорь и этот незнакомый мужик. У мужика в руках короткое помповое ружье… Охранник, конечно, ни жив ни мертв. Поедешь с нами, сказали ему. И в джипе Игоря его отвезли на Петроградскую, к «Горьковской». Там проинструктировали: дуй обратно на службу. На Финляндском вокзале выпей литр пива. Из офиса позвонишь в ментуру. Объяснишь, что выходной. Что никого в офисе нет, скучно. И ты пошел пить пиво. А когда вернулся, обнаружил тело Нокаута. Больше ничего не знаешь… Ну, охранник рад-радешенек, что не убили. Все сделал, как ему сказали. Менты ему, конечно, не поверили.
Петрухин ухмыльнулся, сказал:
— Да уж, конечно… Что дальше?
— Потом он позвонил мне. Я говорю: быстро бери такси, приезжай. Он приехал — дрожит. И сперва мне несет ту же самую ахинею, что и ментам. Ну я-то — хрен ему между! — взял его в оборот, он раскололся, рассказал, как дело было. У меня, Борисыч, волосы — дыбом. Ты же понимаешь: два сотрудника устраивают разборку в офисе. Со стрельбой! С трупом!
Я сначала вообще поверить в это не мог…
— Да, Витя, история, прямо скажем, с душком-с, — согласился Петрухин, наливая себе минералки.
— Какое с душком! От нее за километр воняет… Ну, возьмешься, Сергеич?
— А что твой друг Игорек… э-э… Строгов? — игнорируя вопрос, спросил Петрухин.
— Сволочь он! Приехал в ментуру сам на другой день. С адвокатом… Наплел с три короба. Задержали его по девяностой. Сейчас сидит в «Крестах».
— Ничего, скоро выйдет, — ответил Петрухин. — Будет свидетелем.
— Думаешь?
— Уверен. Если, конечно, не расколют. Но я бы на его месте не раскололся.
— Значит, свидетель?
— Понятное дело — свидетель… Ну, а от меня что ты хочешь, Брюнет?
Брюнет вышел из-за стола, возбужденно начал ходить по кабинету. Ковролин скрадывал звук шагов.
— Чего хочу?!. Чего хочу? Правды я хочу. Меня же менты прессуют, меня в газетах полощут. У меня контракты под угрозой срывов. У меня была назначена встреча с губернатором — хрен! Отменили… ты понимаешь?
— Понял.
— Ну так возьмешься?
— Возьмусь. Меня тоже позвал трубный глас.
Петрухин:
Меня тоже позвал трубный глас. Но не коммерческий, как у Брюнета, — ментовский. Довольно трудно объяснить, что это такое. Пожалуй, сродни инстинкту охотничьей собаки.
В общем— то, то, что бегло рассказал генеральный директор компании, входящей в тройку лидеров «трубного» дела на Северо-Западе, меня зацепило… Я еще не знал всех обстоятельствах, но понял -меня зацепило. И сказал:
— Возьмусь.
— Что нужно? — сразу спросил Брюнет. Он мужик деловой по жизни и привык вопросы решать конкретно.
— Пока немного: всю, какая есть, информацию по Нокауту, Игорю Строгову и охраннику. Деньги на оперрасходы. Телефон. Транспорт. И — напарник. Одному это дело лопатить не очень реально.
Брюнет повеселел, снова сел в кресло и ответил:
— С информацией просто: получишь все — от личных дел до общих сплетен. Хрен им между! С деньгами еще проще. Сколько потребно?
Сколько мне потребно, я и сам не знал. Ляпнул наугад:
— Тысяч десять.
Брюнет покачал головой и достал бумажник. На столешницу легли триста пятьдесят баксов. Я сгреб купюры, сунул их в карман. Эх, если бы в уголовном розыске так легко давали деньги на оперрасходы!
— Телефон? Ну, это тоже просто. Сейчас изыму у любого бездельника из отдела маркетинга. Их там целое стадо. И все, видишь ли, без сотового работать не могут. С сотовым они, правда, тоже не могут… А вот транспорт — это вопрос. Парк у нас есть, и не маленький, но. вот свободных машин…
— Ладно, — сказал я. — Перебьюсь.
— Глупости. Транспорт будет, но чуть позже. А вот что касается напарника — это ты, Сергеич, сам решай.
Спустя час я вышел из офиса «Магистрали» с деньгами, сотовым телефоном и пластиковой папкой… Осталось найти партнера. Я уже знал, где буду его искать…
Глава четвертая. Купцов
На севере еще осталась светлая полоска, а с юго-запада тянуло тучи — будь здоров. И уже начинался дождь. А плохая погода для бомбежки — самое то. Я спустился вниз, завел «антилопу». Пока движок грелся, слушал радио. Директор рассказывал про новый компьютерный вирус «Я тебя люблю» и про то, что завтра в полдень «по Москве» состоится «парад планет». Ну это еще дожить надо… ночная бомбежка — она и есть ночная бомбежка. Тут загадывать ничего нельзя.
Я посмотрел на часы — половина одиннадцатого, — включил ближний свет и поехал. Давай, «антилопушка». Давай, кормилица. Вечер, темень, дождь — наше с тобой время. Об-честъ-венный транспорт ходит к ночи совсем худо, маршрутки тоже потихоньку сворачиваются, а пассажир хочет домой. К жене, к любовнице, к телевизору. Или наоборот — в кабак, в казино, на поиски приключений… А тут мы с «антилопой» — эх, прокачу!
Я не успел проехать сотни метров — пассажир! Это хорошая примета. Когда ночь сразу удачно начинается, то она и дальше хорошо пойдет… проверено. Я в таких случаях пассажира беру, даже если невыгодно.
Я тормознул. Мужик, не спрашивая, распахнул дверцу и плюхнулся в салон. Когда пассажир так уверенно, не спрашивая ничего, садится в машину, это означает, что он либо кошелек, либо хам. Либо «счастливое» сочетание обоих этих замечательных качеств… В последнее время таких уродов стало много…
— Здорово, майор, — сказал пассажир, и я вгляделся в него внимательней. Едрен батон — Петрухин! — Включай печку, а то задубел я, тебя ожидаючи.
Вот те и раз!… Задубел он, меня ожидаючи.
— Ну, здорово, капитан… каким ветром тебя?
— Холодным, Леня. Да еще и с дождем. К телефону ты не подходишь, пришлось возле дома ловить.
Димку Петрухина я сто лет знаю — начинали когда-то вместе в районе, я — следаком, он — опером. Я потом перешел в следственное правление. Оттуда и уволился два года назад в должности старшего следователя и майорском звании. Наша контора на Захарьевской, 6, носила в ту пору совершенно уродское название — УРОПД. Теперь, правда, еще более чудовищное — СЧРОПД. Ушел я, конечно, не из-за названия. Но это другая история.
Я включил вентилятор. Движок еще не успел прогреться и тепла давал мало, но Петрухин сунул руку к дефлектору.
— Удивлен? — спросил он.
— Куда едем? — спросил я. Петрухин засмеялся, ответил:
— Это, Леня, будет зависеть от твоего ответа. Если ты скажешь: да, то просто подкинешь меня до дому. Если: нет — то… опять же до дому. Нормальный расклад?
— Да, расклад хороший… Давай-ка, Дима, объясни толком, зачем я тебе понадобился.
— Курить у тебя можно? — Я кивнул, и он закурил. — Чтобы не ходить вокруг да около: ты по ментовской работе не скучаешь, майор?
— Ты всерьез? — спросил я, и теперь кивнул он.
Вот ведь вопрос какой! Простой, в сущности, вопрос, но ответ на него не так уж и прост. Я задумался. Шел дождь, где-то на темных улицах ждали меня мои пассажиры, «антилопа» ровно гудела прогревающимся движком…
— Почему ты спросил, Дима?
— Ежели ты к своему ментовскому ремеслу не охладел, есть возможность тряхнуть стариной.
— Э-э, нет… в ментуру, Дмитрий Борисыч, я больше не вернусь.
— Ты меня не понял, Леонид Николаич. Я тебя в ментовку не зову. Я сам неделю как ушел. НАЕЛСЯ.
— Вот теперь я действительно ничего не понимаю, Дима. Объясни бестолковому старику.
И он объяснил. И я, не раздумывая, сказал: да. Мы никуда не поехали, мы поставили «антилопу» на место и поднялись ко мне домой. Примета не подвела: уж если ночь начинается хорошо, то и дальше пойдет хорошо.
Купцов взялся за кольцо под абажуром лампы и опустил ее ниже. Усеченный конус света захватил в яркий круг стол, остальное пространство кухни скрылось в тени. И кухня сразу стала как будто меньше, уютней. На столе стояли бутылки с пивом, бутерброды и пепельница. В центре лежал лист бумаги, наискось рассеченный шариковой ручкой… Просто и выразительно, в духе раннего Кандинского.
Петрухин взял ручку, нарисовал квадрат и написал по его углам: охранник, Тищенко, Строгов, "X". Фамилии Тищенко и Строгова при этом расположились напротив друг друга — по диагонали.
— Итак, — сказал Петрухин, — давай прикинем, что мы знаем. Мой старый знакомый Витя Голубков по прозвищу Брюнет сумел организовать серьезную фирму. У истоков вместе с ним стояли два его земляка — Игорь Строгов, в прошлом морской офицер, и Алексей Тищенко — пэтэушник с криминальной подкладкой. Начинали с элементарного воровства… Сейчас, по словам Брюнета, работают легально, добросовестно и даже платят налоги.
— Ты смотри, какие порядочные ребята, — вставил Купцов.
— Ага… Едем дальше. Между Строговым и Тищенко в последнее время сложились не очень простые отношения. Причиной, опять-таки по словам Брюнета, послужил старенький микроавтобус «фольксваген». Он принадлежит фирме, и Тищенко хотел его выкупить, а Строгов был против. Вернее, они разошлись в оценке этого хлама. Причем разошлись всего-то в сотню баков… смех, да и только. Однако конфликт завязался, отношения напряглись. В воскресенье, двадцать третьего апреля, Тищенко и Строгов встретились в офисе. Строгов, видно, побаивался этой стрелки и привел с собой человечка, которого мы обозначим "X". Спустя всего минуту после начала встречи прозвучал выстрел. По версии Строгова, Тищенко повел себя агрессивно, достал помповое ружье. "X" это ружье вырвал у него из рук и в процессе борьбы застрелил завхоза.
— Почему завхоза? — спросил Купцов. — Ты говорил, что Тищенко — замдиректора.
— Он, конечно, оформлен замом, но какой он заместитель генерального с пэтэушным-то «образованием»? Едем дальше, Леня. Спустя еще минуту прозвучал второй выстрел… Сразу после этого Строгов и "X", прихватив охранника с собой, покинули офис. Остался там только тепленький трупик завхоза. Примерно сутки Строгов отсутствовал, дома не ночевал, на звонки не отвечал — мобильник его был выключен. Потом явился в милицию, наврал с три короба, был задержан на десять суток и отпущен… Что ты про это думаешь, товарищ следователь?
— Полная х…ня, — сказал Купцов, наливая пиво в бокалы.
— Глыбкая оценка! У вас, профессионального юриста с университетским образованием, формулировки, как всегда, отточены, лаконичны и безукоризненны.
— Да уж — профессионализм за деньги не купишь, — ответил Купцов. — А что этот "X"? Что мы о нем знаем? Откуда он взялся? И куда он делся?
— Ничего не знаем. Строгов говорит, что случайный знакомый. Познакомились в баре «Трибунал», показался он Строгову решительным мужиком, и Игорек взял его с собой на стрелку. Адреса или телефона этого "X" Строгов не знает.
— Полная Х…НЯ, — повторил Купцов. — Во-первых, я верю, что был какой-то конфликт… но не из-за сотни же долларов? Во-вторых, на стрелку не берут случайного собутыльника из бара. В-третьих, так в принципе не делают… Если намечается серьезная стрелка, то никак не в офисе. Труп, охранник-свидетель… куда их девать? Что, в конце концов, означает второй выстрел? Добивали раненого?
— Спустя минуту? — скептически произнес Петрухин. — Да и не было раненого. Оба выстрела — в голову. Ты, разумеется, прав, Леня: так не делают. Совершенно очевидно, что стрелку они забили мирную. Перетереть какую-то тему и разойтись. Никто не собирался стрелять… Но что-то произошло! Что-то такое, что враз все переменило. И обычная стрелка обернулась убийством. Нам с тобой нужно выяснить: что же произошло в то злополучное воскресенье? Ну как, партнер, осилим?