— Давай попробуем, партнер. Раньше у нас получалось неплохо.

— Лады… Как в старые добрые времена?

— Как в старые добрые времена! Бокалы с пивом сошлись в ярком свете лампы. Вздрогнули пенные шапки.

— А ты, — спросил Петрухин, — почему со следствия-то ушел?

***

Купцов:

А почему, действительно, я со следствия ушел? Я сам не раз задавал себе этот вопрос. Мог не уходить? Мог… Мог, но все-таки ушел. Ушел после того, как проработал на следствии шестнадцать с лишним лет. На год больше Димки.

ЛГУ им. Жданова я закончил при проклятом застое — в восемьдесят втором году. Еще был жив незабвенный Леонид Ильич. Он как раз в этом же году и помер. Аккурат на День милиции — преподнес ментам подарок. Я только-только начинал службу. Тогда после юрфака распределялись в ментуру, прокуратуру или адвокатуру. Отдельные счастливчики попадали в КГБ, как, например, наш президент, товарищ Путин Владимир Владимирович. Но таких были единицы. В адвокатуру тоже не особенно рвались — романтики никакой, да и денег не особо. Нет, на защите какого-нибудь завмага можно было «подняться». Но завмагов судили не каждый день. Каждый день судили какую-нибудь шелупонь — хулиганов, воришек и прочих. Что с них возьмешь? У них все движимое имущество — проссанный матрас на полу, стакан граненый и голодная кошка.

Я пошел в милицию. Я со школьной скамьи был под сильнейшим впечатлением от фильма «Я, следователь» по роману Вайнеров с молодым Кикабидзе в главной роли. Насколько сильно реальность отличается от кино, я еще не знал. Я пошел в милицию… И нашел свое место. Без всякой иронии. Служба свела меня с интереснейшими людьми. Как из ментовской среды, так и из криминальной. Да, среди ментов было (и есть) полно пьяниц и раздолбаев, и среди преступников таких вообще процентов девяносто пять. Но пять-то процентов — совсем другие люди. Возможно, когда-нибудь я сяду за письменный стол и напишу очерки о своей (и не только своей) работе… Она занудлива, однообразна, заполнена текучкой, бумажной волокитой и формализмом… Она невероятно интересна! Ты кубатуришь, кубатуришь, кубатуришь в голове информацию, пытаешься понять мотивы преступления, с прогнозировать последующие ходы преступника. И — получаешь результат. Или не получаешь результат, все твои построения рассыпаются как блочные «хрущевки» от взрыва газа. Но мне всегда был интересен не столько результат, сколько процесс. Я работал и получал удовольствие от своей работы. Я выкуривал по две пачки сигарет, не спал ночами, таскался на об-честъ-венном транспорте по тюрьмам и судам, общался с пьяницами, наркоманами, мошенниками, проститутками, ворами… Я получал кайф от своей работы. Я нисколько не идеализирую ее… У следака с шестнадцатилетним стажем иллюзий нет и быть не может по определению. Следак — это золотарь, труженик огромной и бездонной выгребной ямы. Так, по крайней мере, было раньше… Теперь все чаще встречаются следователи, опера, «простые гаишники» с золотыми цепями, на иномарках. Это уже другая генерация… Винить их в чем-то я не хочу. Видимо, они и не могут быть иными в нашей державе, где министр юстиции и генеральный прокурор ходят в баньки с блядями, президент расстреливает парламент, воры сидят в Думе… Я не берусь никого судить.

Я не идеализирую прошедшее время. Много и тогда было дерьма, глупости, подлости, прикрытой идеологическим пустословием. Однако степень деградации смысла и сути милицейской работы, происшедшей за последние годы, трудно себе представить. Если ты мент… мент по жизни… Тошно становится и противно.

Первые «звоночки» для меня начались, когда я понял, что меня используют, что я раскручиваю заказные дела и моими руками подводят под суд невиновных.! Или расправляются с конкурентами. Когда ты начинаешь это понимать, все рассуждения о том, что процесс важнее результата, летят к черту. Потому что результатом может стать осуждение невиновного.

…А делается все невероятно просто и легко. И подло. Пример? Ради Бога! Бизнесмен Р. — солидный и уважаемый человек — даже в ЗакС баллотировался, да не прошел — обратился с заявлением в РУОП. Бизнесмен жаловался, что злой, нехороший человек К. вымогает из него деньги. Немаленькую сумму — пятьдесят тысяч долларов. Этот коварный К. вынудил Р. даже написать расписку, что якобы Р. взял у него эти деньги в долг. Дело, кстати, самое обыкновенное. Еще совсем недавно такими делами вообще никто не занимался: расписку писал? — Писал. — Ну и разбирайтесь теперь сами между собой.

Позже практика показала, что вымогатели этот метод освоили и стали активно его использовать, прикрываясь распиской как щитом. Разумеется, пришлось и следствию менять тактику. Итак, руоповцы заявление приняли, бизнесмена Р. проинструктировали, как себя вести с вымогателем. Р. сумел записать на магнитофон два звонка вымогателя. Провели операцию с задержанием при передаче части долга, возбудили дело. Вымогателя определили в «Кресты». Одновременно деятельностью его фирмы заинтересовалось УБЭП. Разумеется, он все отрицал. И вообще вел себя нагло. А потерпевший Р. дважды получал угрозы по телефону… В том, что произошло на самом деле, я разобрался позже. И стало мне не по себе. Р. действительно занял у своего шефа, каковым и был К, деньги. На эти деньги открыл собственную фирму и стал конкурировать с бывшим шефом. Отдавать долг не хотелось, и, по совету знакомых руоповцев, он подставил своего кредитора. Спасти человека от тюрьмы мне удалось, однако фирма его, парализованная работой УБЭП, понесла очень серьезные убытки, обанкротилась и была скуплена тем же самым Р.

Таких случаев было полно. И с каждым месяцем становилось все больше. Несовершенство законодательства, а — в большей степени — «несовершенство» самих слуг закона все чаще становилось орудием для устранения конкурентов или кредиторов. Об этом знали все — от рядового следака до министра. И — что? А НИ-ЧЕ-ГО.

Разочарование нарастало. Накапливалась усталость. Ни процесс, ни результат не доставляли никакого удовлетворения. К середине девяносто восьмого я уже понял, что количество перешло в качество — моя работа в МВД подходит к завершению. Итогом шестнадцати лет службы стал огромный следственный опыт, гастрит и «Свидетельство о расторжении брака». Но я все еще продолжал служить. Мне трудно было уйти. Требовался какой-то толчок. Этот толчок произошел осенью.

Мы занимались тогда делом Ефрема. Следствие, собственно говоря, было закончено. Ефрем и его подельники в «Крестах» знакомились с уголовным делом в соответствии с 201-й. Дело было многотомным, обвиняемых — человек десять. Нас уже поджимали сроки, рук не хватало… Само по себе знакомство обвиняемого с делом — процесс рутинный и выглядит так: следак с несколькими томами дела приезжает в СИЗО, идет в кабинет, куда приводят сидельца. Сиделец читает дело, следак как привязанный сидит рядом. Глупо и утомительно. И так день за днем.

И тогда мы придумали ноу-хау. Зачем, спрашивается, просиживать в «Крестах» целый день следаку, если можно переложить это на чьи-то плечи? И такие плечи нашлись — мощные плечи бойцов СОБРа. Выделили нам бравого прапорщика, мужика под два метра ростом. В дверь только боком входит… Собровцы — они вообще-то ребята без затей. За глаза их в ментуре называют гоблинами. Может, и не совсем справедливо, но… Без них, в общем-то, тоже иногда худо. Ежели нужно войти в какую-то квартиру — склад, гараж или офис, где вас не особенно ждут, собровцы — сущий клад. С ломами, кувалдами и АПС наперевес они взламывают любые двери и быстро гасят любое сопротивление. При этом не особо разбираются, кто преступник, а кто заложник… Как говорил мой шеф, Виктор Самопалов, ставить какие-то сложные задачи им бесполезно. Из установки: «Войти. Обеспечить нейтрализацию бандитов и безопасность заложников», — ребята воспринимают только одно: «Войти!» А дальше трещат двери, засовы, замки, челюсти, ребра и черепа. СОБР работает! Кто не спрятался, я не виноват.

Справедливости ради надо сказать, что работа у ребят бывает иногда опасная и это накладывает отпечаток на их образ мысли… Ну так вот — дали нам бравого прапорщика Пилипчука, и стал он каждый день ездить в «Кресты» с томами дел. Это, строго говоря, явное нарушение УПК, потому что закон предусматривает участие в ознакомлении обвиняемого с делом именно следователя, а не Пилипчука. Но мы же в России живем. Стал Коля Пилипчук ездить в «Кресты» и стоически сидеть там целыми днями, пока Ефрем и его команда листают дела. А у Ефрема-то дела серьезные! Он же весь К-й район держал. Поговаривали даже, что Ефрем собирается занять пост главы администрации района. Да он и сам любил говорить: «У меня все мусорня в кармане».

Вечером прапорщик возвращается к нам, сдает тома и «график 201-й» — документ, расписывающий, кто из обвиняемых с чем ознакомился… Итак продолжается неделю без всяких эксцессов. Все довольны. Наступила пятница. Между прочим — тринадцатое. Октябрь. В конце рабочего дня приходит наш прапорщик геройский и приносит сумку с томами уголовных дел. Но почему-то их не сдает, как обычно, а просто бросает сумку в угол: пусть, дескать, до понедельника полежит. Все равно, мол, в понедельник опять их в «Кресты» везти. И при этом суетится несколько… Вроде ничего необычного и нет. Конец недели, конец рабочего дня. Торопится человек к любимой женщине. Но меня вдруг как током дернуло. Что-то, думаю, не то!

— А давай-ка, — говорю, — брат Коля, посмотрим на дела…

Коля держится спокойно…

— А что, — говорит, — на них смотреть?

Но меня уже «пробило». Мент — он ведь как мыслит? Вот простой пример: идет человек по улице, несет чемодан, торопится. Обычный гражданин, увидев такое, подумает: эге, на поезд, видно, спешит, опоздать боится… А мент? А мент подумает: эге, а не украл ли он чемоданец-то? Надо бы проверить.

— Давай, — говорю, — Холя, посмотрим.

Когда открыли сумку, смотрю — все вроде на месте… Раз, два, три… Восемь томов. Но вот одна папка… одна папка вроде как новая. А они уже все потертые. РАБОЧИЕ. А эта — чуть-чуть отличается. Беру я ее в руки — не наша папка. Я этого еще не знаю, но каким-то шестым чувством чувствую: не наша.

Вынимаю — положенной надписи «Уголовное дело №…» на обложке нет. Раскрываю… и вижу внутри чистые листы бумаги. Я уже понимаю, что именно произошло, но не хочу в это верить. Потому что за шестнадцать лет следственной пахоты я никогда не сталкивался с таким. Потому что такого не бывает. Не должно быть. Не может быть… Но оно есть.

Скандал был большой. Прапорщика задержали, закрыли на трое суток по «сотке». Он железно стоял на своем: ничего не знаю. И хотя всем было понятно, что товарищ Пилипчук продал том уголовного дела, доказать это было невозможно. Против него возбудили дело по «халатности»… Чем это закончилось — я не знаю. Не интересовался. После этого случая я уволился.

***

— А ты, — спросил Петрухин, — почему со следствия-то ушел?

Купцов выпил бокал пива до дна, закурил петрухинскую сигарету. Долго сидел молча, Шел дождь за окном, порывы ветра гнули ветви деревьев с робкой зеленью. Блестела в свете фонаря мокрая крыша «антилопы Гну» — старенькой «шестерки», получившей сегодня ночью неожиданный отгул.

Бывший майор милиции Леонид Купцов затушил сигарету и сказал:

— Устал я, Дима. Устал… Понимаешь?

— Кажется — понимаю.

Глава пятая. Начало

Ремесло сыщика довольно консервативно. Так же, как и во времена Шерлока Холмса, в основе ее лежит сбор информации. Главный источник информации — человек. Главный, но не единственный. Кроме него информацию несут документы, предметы, следы… Так было всегда. В двенадцатом веке китайский литератор Шинаинган написал уголовный роман «История на берегу реки». В романе есть эпизод раскрытия убийства по отпечаткам пальцев. Вот так.

И все— таки «консервативное ремесло» не стоит на месте. Сыщик ищет следы и находит их там, где ранее витали только поэты -в эфире. Но волнует сыщика не поэзия, а проза. Увы.

С утра Купцов позвонил своему бывшему коллеге и договорился «пересечься» на Захарьевской, недалеко от дома шесть, где был прописан СЧРОПД… Встретились, потолковали в машине. «Вам срочно?» — спросил коллега. «Вчера», — ответил Петрухин. «А реально получите только завтра, — ответил следак. — Ну, ладно, ждите. Сейчас смастрячу запрос, вместе и отвезем в GSM, коли вам приспичило… Артисты!».

Спустя минут сорок следак вернулся с бумагой: «В связи с возникшей необходимостью проведения следственных мероприятий по уголовному делу №… прошу предоставить распечатку телефонных разговоров абонента 933-… -… за период с 20 апреля с.г. по 04 мая с.г.». Подпись следователя. Печать канцелярии.

Спустя еще десять минут запрос был доставлен на Артиллеристскую улицу, в гостиницу «Русь», где располагался главный офис «Северо-Западной GSM». В портфель следователя легла литровая бутылка водки «Абсолют» и упаковка пива «Синебрюхов», купленные Петрухиным там же, в гостинице. На Захарьевскую следователь вернулся в отличном расположении духа.

— Будут вопросы, — сказал он, — заходите. Всегда помогу.

— Еще не раз зайдем, Гена, — ответил Купцов.

***

Капитан второго ранга Черный жил на углу Среднеохтинского и шоссе Революции. В общаге. Купцов ловко втиснул «антилопу» между «мерседесом» и «десяткой».

— Нормальное дело, — сказал он. — Общага — и «мерседес». В какой еще стране мира можно найти такое сочетание?

— Ты лучше скажи, в какой стране капитан второго ранга живет в общаге и зарабатывает на хлеб, халтуря сторожем?

Купцов заглушил движок и непонятно про кого сказал:

— Уроды.

Петрухин согласился:

— Козлы.

В вестибюле общежития было прохладно и темновато. Смуглый мальчик лет десяти нарезал круги на велосипеде, на подоконнике сидел хмурый кавказец. Увидев Петрухина, он опустил ноги на пол, сказал:

— Здрасьте.

— Выпустили? — спросил Петрухин, глядя мимо, в пыльное окно.

— По справедливости… да, начальник?

— По справедливости тебя кастрировать надо, Русланчик.

— Не, начальник, нельзя кастрировать. Нет такого закона, да?

Петрухин ничего не ответил, прошел дальше. Кавказец за его спиной сделал неприличный жест. В лифте, стены которого были сплошь покрыты похабщиной и изображениями поганок, партнеры поднялись на шестой этаж. В обе стороны уходил коридор — бесконечный, с потолком в желтоватых лохмотьях водоэмульсионки, с грязным, заворачивающимся линолеумом на полу и рядом разномастных дверей.

Капитан второго ранга Черный выглядел моложе своих сорока трех лет. Он был одет в спортивные брюки и клетчатую трикотажную сорочку. «Жилплощадь» моряка состояла из двух клетушек метров по восемь и крохотной кухоньки с двухкомфорочной плитой и без окна. Выглядел Черный несколько смущенным.

— Проходите, пожалуйста, — сказал он. — Разуваться не нужно… Кофейку?

— Нет, спасибо, — дружно отказались Петрухин и Купцов.

Все в капитанских «апартаментах» кричало об устойчивой долголетней бедности, из которой не предвидится никакого выхода… Мерзко!

— Нет, спасибо, — отказались партнеры, проходя в «апартаменты», приглядываясь, изучая обстановку… Менты, если дело заслуживает внимания, предпочитают посмотреть на клиента в домашней обстановке. Можно, конечно, выдернуть человека повесткой. Так проще, и ездить никуда не надо. Но встреча дома дает гораздо больше информации и более располагает к контакту.

— Итак, — спросил Черный, когда познакомились и сели за стол, — с чего же мне начать?

— Владимир Петрович, — сказал Петрухин, — я уже говорил вам по телефону, но считаю нужным повторить: мы с вами конфиденциально общаемся… Без протоколов и прочей ерундистики. Все, что вы скажете, останется между нами. Это мы вам гарантируем и рассчитываем на откровенность.

— Да, да, разумеется… Так с чего начать?

— Вы давно работаете в «Магистрали»? — спросил Купцов.

— Да, уже давненько, с первого февраля прошлого года. Отлично понимаю, что есть в этом некий нонсенс — морской офицер — и вдруг охранник. Но — такова реальность. Приходится, потому что на то вспомоществование, которое платит мне родное государство, прожить, извините, совершенно невозможно.

— Мы, Владимир Петрович, отлично это понимаем. Мы тоже офицеры и находимся в таком же положении. Стыдно должно быть не нам с вами, а государству, которое вынуждает здоровых, грамотных, толковых мужиков заниматься поденщиной, растрачивать свой потенциал. Я думаю, что на флоте вы могли бы принести больше пользы.

Петрухин ухмыльнулся и добавил:

— То, что вы, Владимир Петрович, назвали словом нонсенс, я называю по-другому — блядство. Большое государственное блядство.

Кап-два улыбнулся. Некоторое напряжение первой минуты знакомства прошло. Черный сказал:

— Согласен, Дмитрий Борисыч. Грубо, конечно, но образно и в целом верно… Итак, что вы хотели узнать?

— Мы говорили о вашей работе в «Магистрали». Каким образом вы туда попали?

— Там же замом Голубкова работает Игорь Васильевич Строгов. Он из наших — тоже флотский. Я-то, правда, раньше с ним знаком не был. Но тем не менее попал туда именно через флотские контакты. У них вся охрана состоит из офицеров. Дежурим сутки через двое, платят они регулярно, без задержек, в отличие от министра обороны. И даже более щедро.

— А как, — спросил Купцов, — вам удается совмещать службу с дежурством в «Магистрали»?

— Крутимся, подменяем друг друга… А вообще-то, товарищи офицеры, флота у России больше нет, корабли годами стоят у причалов, служба превратилась в некую формальность.

— Понятно, — отозвался Купцов. — Ну, что же? Расскажите, Владимир Петрович, про тот день. Хорошо его помните?

— Хорошо ли помню? Да его хрен когда забудешь, — мрачно произнес Черный. — В тот день, в воскресенье, двадцать третьего апреля, я сменил Лешу Лаврова. У нас смена в десять ноль-ноль… Я сменил Лешу, все было как всегда… Воскресенье, в офисе никого нет. Лешка, как сейчас помню, говорил, что, мол, в баню пойдет. Я ему позавидовал. Вот, думаю, счастливый человек — в баню пойдет, а тут сиди в четырех стенах… Эх, если б я знал, какое у меня веселое дежурство получится!

Владимир Петрович извинился, встал и принес из кухни пепельницу и пачку «Примы».

— Раньше я в коридор выходил курить, чтобы не травить жену с дочкой, а теперь там от «лиц кавказской национальности» не протолкнуться. Героином торгуют почти в открытую… И противно, и сделать ничего нельзя. За жену с дочкой страшно.

Черный закурил нервно и продолжил:

— Ну так вот: я сменил Лешу. Примерно в одиннадцать часов вдруг пришел Тищенко. Он такой, знаете ли, очень неприятный человек был: грубый, приблатненный… Нехорошо так про покойника-то, но из песни слова не выкинешь. Он пришел и сразу прошел к себе.

— Он не показался вам взволнованным или странным? — спросил Петрухин.

— Да нет. Как всегда… И видел-то я его несколько секунд. Я сказал: добрый день. Он что-то буркнул и прошел к себе. А спустя пару минут появился Игорь Васильевич и некий мужчина с ним. Молодой, лет тридцати… в длинном черном плаще и вязаной шапочке, в серо-красных кроссовках.

— Вы хорошо его запомнили?

— Да уж… запомнил на всю жизнь.

— Сможете узнать?

— Наверняка. У меня память на лица крепкая. Я на крейсерах служил, а там экипажи огромные. Как матросиков различать? Все в форме, все одинаковые — только в лицо… Запомнил я этого убивца. Да и вообще трудно его не запомнить.

— Почему? — быстро спросил Петрухин. — Приметы какие-то?

— Нет, — ответил Черный, — никаких таких особых примет нет. Нормальные, правильные черты лица. Но вот характер! Характер у мужика несомненно присутствует.

— Как вы это определили? Капитан задумался, потом сказал:

— Трудно объяснить… Но я убежден, что прав. Хребет у него крепкий Я ведь всю жизнь с людьми работаю, научился понимать, кто есть кто. Знаете, как бывает? Приходит на корабль молодежь, и сразу видно, кого замордуют и шестеркой сделают, а кого нет. Так что глаз у меня наметанный, товарищи офицеры.

— Хорошо, — кивнул Купцов. — А что дальше?

— Дальше? Они вошли. Игорь Васильевич поздоровался, а тот — второй — нет… И они прошли к кабинету Тищенко. Я вообще-то обязан всех посетителей фиксировать в журнале, но поскольку этот убивец пришел с самим Строговым, то…

— Понятно. Дальше.

Черный снова закурил свою «Приму», и было видно, что он волнуется, что напряжен.

— Дальше — выстрел! Выстрел — и я сразу понял, что произошло.

— А как вы это поняли?

— Не знаю. Не знаю как, но понял. Вот как-то мгновенно осознал, что это не хлопушка, не петарда, а именно выстрел и именно в человека. Я не знал, кто стрелял, из чего стрелял, но понял сразу, что произошло убийство.

— А звуки? Ссорились они перед выстрелом? Ругались?

— Трудно сказать определенно. Что-то такое было — громкий голос, шум… А потом — выстрел — и тишина. Потом — через минуту — другой. И — они выходят.

— Кто шел впереди?

— Игорь… Игорь Васильевич Строгов. Второй сзади, сбоку. Идет, и в руке у него помповое ружье, короткое, с полметра всего, без приклада.

Черный говорил, а сам смотрел вдаль. Как будто всматривался в глубину коридора, откуда приближался человек с ружьем в руке… убийца, у которого крепкий хребет. День был нерабочий, в коридоре горело только дежурное освещение, из полумрака приближался убийца. Сквозняком тянуло кислый запах пороха.

— Я думал, — сказал Черный, — сейчас и меня тоже убьют… Они подошли… стоят… молчат… Потом Игорь говорит: поедешь с нами. Он был очень бледный. Вот как будто вообще ни кровинки в лице. Десять минут назад вошел нормальный человек, с улыбкой. А стал — как покойник. Поедешь с нами, говорит. Поехали… У Игоря — джип. «Опель-фронтера». С водителем. Мы сели, поехали. Я сзади сидел, рядом с этим… Господи, думаю, куда едем? Зачем? Убьют, думаю. И сам себя ругаю, что даже не догадался в журнале запись сделать: Строгов, мол, был… Черный вдавил сигарету в пепельницу. Вымученно. через силу, улыбнулся.

— В общем, товарищи офицеры, скажу вам честно: испугался. Никогда в жизни я так не боялся. Едем, а я даже не смотрю, куда едем. На Петроградской оказались. Строгов мне и говорит: ты, Володя, забудь все, что видел и слышал. Ты, говорит, иди не спеша обратно. На Финляндском пивка попей, можешь и водочки зацепить стакан… Я сижу, киваю. До меня и смысл-то не очень доходит. Вот так. А придешь в офис — позвони в милицию. Ментам расскажешь, что, мол, уходил пива попить, а когда вернулся — нашел в кабинете мертвого Тищенко. Понял? Я, конечно, говорю: понял.

— А тот, второй, говорил что-то? — спросил Купцов.

— Нет. Он ни слова не произнес. Сидел всю дорогу молча, держал свой обрез между колен. Кажется, жевал резинку.

— Понятно… А водитель?

— А что водитель? Ему до лампочки.

— До лампочки… Ладно, что было дальше?

— Дальше я все сделал, как сказал Игорь. Пешком дошел до Финляндского, там выпил две бутылки пива. Я ведь не люблю пиво-то… печень у меня. Но выпил. Пришел в офис. Вот поверите — входить не хочется! Стою на ступеньках, смотрю на дверь и входить — противно.

— Мы отлично вас понимаем, Владимир Петрович, — сказал Петрухин. Он вспомнил, как ему впервые довелось «общаться» с трупом. Трупик был не криминальный — пожилой мужчина умер в ванне от сердечного приступа. Пролежал, однако, он в воде дня три-четыре. Вытаскивать тело из ванной «доверили» Петрухину, как самому молодому…

— В общем, вызвал я милицию. Они на удивление быстро приехали. Я им рассказал, как Игорь меня научил. А они говорят: ты что, дурак? Или нас за дураков держишь? Твое, говорят, счастье, что ты человек уже в возрасте да еще и капитан второго ранга. Иначе, говорят, мы бы тебя носом в развороченный затылок Тищенко сунули… а вы тот затылок видели?

Труп Тищенко ни Петрухин, ни Купцов, разумеется, не видели. Но очень хорошо представляли, как выглядит голова человека после выстрела из обреза с близкого расстояния.

Разговор с капитаном второго ранга Черным продолжался еще около получаса, но никакой новой информации не принес. Когда партнеры покидали общежитие, Русланчика в вестибюле уже не было, но его место на подоконнике занял другой кавказец. Почти наверняка он торговал наркотой.

Партнеры вышли на улицу, сели в «антилопу».

— Ну и что ты об этом думаешь, Леонид Николаич? — спросил Петрухин.

— Я думаю, что ты прав: блядство. Вот встретишь на улице морского офицера: черная форма, золото, кортик на боку… Во, думаешь — о-го-го! Крейсера, субмарины. Мощь и гордость державы! А держава загнала его в клоповник с наркоманами, с Русланчиками и Асланчиками, и плюнула на него. И вот он теперь каждый день думает: изнасилуют его жену и дочку или только ограбят?… Тьфу!

— М-да, товарищ майор… Ваши благородные эмоции понятны, но к нашему делу прямого отношения не имеют, — ответил Петрухин и вытащил из кармана сотовый телефон.

— О, да ты заматерел…

— Олигарх Голубков, он же Витя Брюнет, снабдил средством связи…

— Кому звонишь?

— Ему и звоню, — ответил Петрухин и набрал номер Брюнета. — Очень я, Леонид Николаич, хочу познакомиться с водителем Строгова.

***

Водителю Игоря Строгова было около сорока пяти. Он представлял собой классический тип профессионального питерского водилы из тех, что водили когда-то «номенклатуру» — хитрый, наглый, умеющий заколымить. Раньше они рассекали на черных «Волгах» с номерами и «непроверяйками», которые автоматически избавляли их от объяснений с сотрудниками ГАИ. Нынче хозяева (а соответственно, и сами шофера) пересели на джипы, «вольво» и «мерсы»… многие при этом сохранили и «крутые» номера.