Константинов Владимир. Страх

   — Решайте, Алик Иванович. У вас есть право выбора — либо вы соглашаетесь с моим предложением, либо я пишу рапорт Сосновскому.
   — Какой ещё рапорт?! — испуганно спросил Варданян, потеряв нить нашего разговора. Но тут же вспомнив о чем мы говорили прежде, облегченно вздохнул. — Вы опять шутите! Веселый вы человек, Дмитрий Константинович.
   — Особенно сейчас. Не могу без смеха смотреть на себя в зеркало… Итак, что же вы решили, Алик Иванович?
   — Вы думаете, что так просто на такое решиться? — вопросом ответил он.
   — Я понимаю, что непросто. Но только учтите, что в данном случае время работает против вас.
   После довольно продолжительной паузы, Варданян сказал нерешительно:
   — Допустим, что я соглашусь. А где гаранитии, что вы меня не сдадите тому же Сосновскому, когда своего добьетесь.
   — Гарантии, Алик Иванович, вам может дать ваш сексопатолог и то с определенной долей вероятности. Мы же можем дать вам лишь слово. А ему, уверяю вас, можно верить. Еще никто не смог пожаловаться, чтобы я или Иванов не сдержали когда-нибудь слова.
   — А при чем тут Иванов?
   — Но ведь мне тоже нужны гарантии.
   — Ну?
   — А на ваше слово мы, увы, полагаться не можем. Служа дьяволу вы утратили на это право, Алик Иванович. Поэтому я должен предпринять кое-какие меры, страхующие меня от неприятностей.
   — И какие же?
   — В данном случае, ваше любопытство оправдано, поэтому отвечаю. Вы пишите на имя Иванова письмо, где указываете, что добровольно, без всякого принуждения с моей стороны согласны со мной сотрудничать, при чем обязуетесь не принимать никаких мер, направленных, как против членов нашей следственно-оперативной группы, так и членов их семей. Ставите дату, подпись и отправляете Иванову. По получении данного письма Ивановым организуете мой телефонный разговор с ним. После этого я приступаю к главной операции по спасению вашей сильно пошатнувшийся репутации и где-то по большому счету жизни. Вот так. Будут ещё вопросы, Алик Иванович?
   — Похоже, что вы все обдумали и предусмотрели заранее, — криво, но обреченно улыбнулся дядя Алик. И до того у него был разнесчастный вид, что я невольно ему посочувствовал. Поступая на службу к Сосновскому, он, наверное, не мог и предположить, что когда-нибудь окажется в столь дерьмовой ситуации. А с другой стороны, тот ещё жук. Он что не знал кто такой Сосновский, что тот ради наживы мать родную продаст и отца в ломбард заложит? Знал. Денег больших захотелось, есть сладко, спать мягко. Вот и допрыгался, старый греховодник. Нет, не сочувствовать мы должны этим моральным перерожденцам, а бороться с ними всеми возможными средствами, вплоть до подручных. Но пасаран, ребята!
   — А как же, Алик Иванович, — я снисходительно и даже где-то высокомерно усмехнулся. — Наша фирма веников не вяжет и, в отличие от вашей, проколов не допускает. За такие проколы нас бы давно выгнали с работы.
   Похоже, последняя фраза ускорила принятие Варданяном решения.
   — Хорошо. Я согласен, — выдохнул он и едва не расплакался.
   И тогда я жестко, как резидент своему нерадивому агенту, сказал:
   — В таком случае, пишите письмо.
   Скоро в Центр ушла телеграмма: «Алекс — Юстасу. Папаша спекся на корню. Мордобой отменяется. Начинаю работу». Шутка.

Глава пятая: Говоров. Боевая операция.

   Я был очень собой недоволен. Мне не только не удалось установить с Калюжным элементарного контакта, но я ещё и умудрился настроить его против себя. Вел я себя во всех смыслах недостойно. До сих пор стыдно вспомнить. Перед кем я, как сказал бы Дима Беркутов, выступал, как глупый павиан? Смотрите, смотрите, я могу Цицерона наизусть! Нравится?! А ещё Сократа. Здорово, да?! Вот такой я замечательный во всех отношениях, такой начитанный, да! И это я все проделывал перед человеком, которого только-что заставили признаться в убийстве? Воистину, «если голова пуста, то голове ума не придадут места». В неё можно набросать каких угодно цитат, но результат будет тот же. И правильно, что он мне не поверил. Я бы на его месте, сделал то же самое. И все же после встречи с Калюжным, я был убежден, что копия видеокассеты у него.
   Попробуем восстановить логическую связь событий. Журналист Вахрушев пребывает в Москву на конференцию независимых средств массовой информации и ему каким-то образом попадает в руки известная видеокассета. Кто ему её передал? Остается пока тайной за семью печатями. Здесь может быть масса версий, но наиболее вероятны две: ему её передал знакомый, как-то связанный с командой олигархов, или она к нему попала совершенно случайно. Вахрушев должен был возращаться во Владивосток самолетом, но неожиданно передумывает, сдает билет и едет поездом до Новосибирска к своему школьному другу Усольцеву. Почему? Ему известно содержание кассеты и он хочет посоветоваться с другом, как ему быть. Логично? Логично. Где он мог просмотреть кассету? В журналистском центре? Маловероятно. Там всегда толпяться журналисты, а если он знает, что на кассете сенсационный материал, то вряд ли будет выставлять его на всеробщее обозрение. Верно? Верно. В редакции какой-то из газет или журналов? То же самое. Скорее всего, он это сделал на квартире какого-нибудь знакомого московского журналиста, которому доверял. Следовательно, кроме Вахрушева, кассету видел еще, как минимум один человек. Он-то и мог сообщить людям олигархов об этой кассете и её обладателе. Иначе каким бы образом они так быстро вышли на Вахрушева. Не обязательно. Знакомый Вахрушева мог просто кому-то проболтаться. Но, как бы там не было, а система безопасности олигархов узнает о кассете и начинает слежку за журналистом. Почему они его не взяли в Москве? Это был бы для них самый оптимальный вариант. Вполне возможно, что Вахрушев обнаружил за собой «хвост». Потому сдал авабилет и отправился поездом к другу в Новосибирск. Логично? Логично. Журналист показывает кассету другу и тот делает копию для себя, намереваясь в последующем разоблачить коварные замыслы олигархов. Учитывая, что Устинов возглавляет на заводе общественный комитет по спасению завода, такой вывод напрашивается сам собой. Пойдем дальше. Поняв, что Вахрушев исчез из Москвы система безопасности начинает его поиск и быстро находит его в Новосибирске. Как это им удалось? Скорее всего, была задействована вся система правоохранительных органов. Журналист найден, убит, но кассеты при нем не оказалось. Считая, что Вахрушев передал кассеты своему другу, убийцы выходят на Устинова. Тот вероятно почувствовал неладное и передал копию видеокассеты кому-то из близких знакомых на заводе, скорее всего, Людмиле Гладких — своей верной помощнице по общественному комитету. Не найдя кассеты и у Устинова, люди олигархов начинают её поиск и в июле месяце выходят на Дежнева и Степаненко. Кассета найдена, можно успокоиться. Но поездка Калюжного на Электродный завод заставляет их вновь активизироваться. Почему? Да потому, что они узнают, что существет, как минимум, ещё одна копия кассеты. Кто им об этом сообщил? Тот кто знал о кассете и её содержании. Логично? Логично. На заводе об этом знали два человека: Гладких и Огурцов, в прокуратуре — Татьяничева и Калюжный. Успел ли Огурцов показать кому-то кассеты, мы пока не знаем. Однако, убежден, что Татьяничева не могла не доложить о ней прокурору. Следовательно о ней ещё знал транспортный прокурор. Вероятность того, что преступиники узнали о кассете от Гладких или Огурцова практически равна нулю. Не могли они о ней узнать и от Калюжного. Остается Татьяничева и прокурор. Кто из них? Я больше склоняюсь к версии, что это сделал прокурор, так из всех лишь он остался жив. Пока жив. Узнав, что Калюжный освобожден из-под стражи, преступники быстро сообразят, что мы неизбежно на него выйдем. А следовательно попытаются избавиться и от него. Логично? Очень даже.
   И я почти бегом отправился к Иванову.
   Выслушав меня, Сергей Иванович все понял и тут же позвонил Рокотову.
   — Володя, мне срочно нужны пара ребят… Объясню потом… Жду. Бывай!
   Шеф положил трубку, спросил:
   — А что говорит Калюжный?
   — Он настолько всем напуган, что категорически все отрицает, говорит, что ничего не знает ни о какой видеокассете.
   — Неужели он не понимает, что они его в покое не оставят?
   Я пожал не определенно плечами.
   — Он мне этого не сказал.
   Иванов посмотрел на меня долгим взглядом, сказал с сожалением:
   — Да, коллега, сработали вы на два с плюсом.
   — Не надо, Сергей Иванович, проявлять подобную благотворительность и давать мне шанс на будущее в виде плюса. Я его не заслужил.
   — И все же я позволю себе его оставить за понимание ситуации. С этого начнется твое моральное возраждение.
   — Спасибо! Постараюсь оправдать ваши надежды.
   — Я в тебя верю. У тебя к этому есть все задатки.
   — А что делать с прокурором?
   — Тащи этого сукиного сына ко мне. Бум разговаривать.
   — А если от откажется?
   — Этот может, тот ещё хлюст. Тогда позвонишь мне. Я ему скажу пару ласковых. Прибежит как миленький.
   — Вы его знаете?
   — Конечно. Когда я работал в Западно-Сибирской транспортной прокуратуре, он был прокурором следственного отдела. Не дурак и работать умеет. Но тот ещё хитрован. Треть работал на себя, треть на родную прокуратуру, а осталтьное время откровенно бездельничал.
   В это врема в кабинет вошел Рокотов с моим другом Ромой Шиловым и, пожимая нам с Ивановым руки, проговорил:
   — В отделе был лишь Роман Владимирович, все в бегах. Поэтому сам решил поехать. А что случилось?
   — Пока не случилось, но в любую минуту может случиться, — ответил Сергей Иванович и кратко рассказал о наших подозрениях.
   — А что же мы тогда сидим? — сказал Владимир Дмитриевич. — Поехали.
   Через пятнадцать минут мы уже были в Новосибирской траспортной прокуратуре.
   — Где прокурор? — спросил я секретаря, маленькую хрупкую девушку, испуганно взиравшую на нас.
   — Только-что уехал, — ответила она, глядя на Рокотова. Тот был в полковничьей форме.
   — Куда?
   — Домой. Позвонила его жена и попросила срочно приехать. У них что-то случилось.
   Я сразу заподозрил неладное.
   — Вы знаете где он живет?
   — Да. Я несколько раз была у него дома.
   — В таком случае, поехали.
   — Куда?! Зачем?! — очень испугалась она. — Я ведь на работе. Вдруг, понадоблюсь.
   — Поехали! По дороге объясню. — Я взял её за руку и почти силой увлек за собой.
   — Куда ехать? — спросил, когда мы сели в «Шевроле».
   — На девятьсот пятого года, — чуть не плача ответила секретарь. — Там высотный монолитный дом.
   Мой «француз» рванулся с места, решив показать даме все, на что был способен.
   — Вас ведь Олей зовут?
   — Да. А откуда вы знаете?
   — Знаю. А меня Андреем Петровичем. Скажите, Оля, вас прокурор заставил дать такие показания следователю?
   — Какие? — Она густо покраснела.
   — Что вы слышали, как Колюжный угрожал Татьяничевой убить ее?
   — Нет. Павел Викторович вызвал меня к себе в кабинет. Там уже находился следователь. Такой полный, рыжий. И Павел Викторович сказал: «Помнишь, Оля, ты говорила как Эдуард Васильевич угрожал Маргарите Львовне убить ее?» Я растерялась, спросила: «Когда?» А он раздражительно так: «Это ж было два дня назад! Неужто забыла?» И тогда я подтвердила, что присутствовала при том разговоре. Извините.
   — Извиняться вы будете перед Эдуардом Васильевичем.
   — Да, конечно. Я понимаю, как виновата перед ним. Все эти дни я очень переживала. Особенно, когда его арестовали. Я с самого начала не верила, что он мог это сделать.
   Впереди показался высотный монолитный дом.
   — А вон машина прокурора, — сказала Оля, указывая вперед.
   Черная «Волга» уже свернула во двор дома. Неужели не успеем?! Вот и дом. «Шевроле» пулей влетел во двор. «Волга» стояла у дальнего подъезда. а прокурор уже был у двери. Я посигналил. Он приостановился, посмотрел на нас, но, решив, что мы никакого отшения к нему не имеем, открыл дверь и скрылся в подъезде. Я резко затормозил, едва не протаранив прокурорскую «Волгу», выскочил из машины и бросился в подъезд. Прокурор, импозантный, ухоженный мужчина лет сорока пяти — пятидесяти, ждал лифт. Слава тебе Создатель! Ты услышал меня!
   — Одну минутку, Павел Викторович! — громко проговорил я и полез за удостоверением.
   Он этот мой жест прочел однозначно. Лицо его побелело, глаза выразили ужас, рыжеватая аккуратная бородка мелко-мелко затряслась. Пятясь к стене о жалобно-просяще проговорил:
   — Не надо! Прошу вас! Я никогда! Никому! Ничего! Клянусь! Я ведь все сделал, что вы просили.
   Я не спешил доставать служебное удостоверение и решил дослушать исповедь этого стукача до конца. Спросил:
   — Почему освобожден Калюжный?
   — Это ни я! Честное слово ни я! — принялся слезно убеждать меня прокурор. — Это областная прокуратура! Клянусь! Не убивайте пожалйста! Я все, все сделаю, что скажите!
   Похоже, что он после убийства Татьяничевой постоянно ждал вот этой минуты. Факт.
   В это время в подъезд вбежал Рокотов с Шиловым. Увидев человека в форме полковника, прокурор рванулся к нему, благим матом закричал:
   — Товарищ полковник, тут меня…
   — Успокойтесь, Павел Викторович, — сказал я насмешливо, доставая, наконец, удостоверение. — Вы приняли меня за кого-то другого. А я всего-навсего старший следователь областной прокуратуры, тот самой, о которой вы только-что говорили.
   — Не… не понимаю, о чем это вы, — застрелял вокруг крапленым взглядом прокурор, будто пойманный за руку воришка. И, давно усвоив, что лучшая защита — нападение, запальчиво проговорил: — А почему вы себе тут позволяете, понимаете ли?! Врываетесь в мой подъезд, кричите, как не знаю кто?! Что я мог подумать?!
   — Вы правильно подумали, гражданин Грищук, — сказал я сухо, даже брезгливо. Он вызывал такое омерзение, что меня начинало уже подташнивать от общения с ним.
   — О чем это вы, не понимаю, — пролепетал прокурор. — И почему — «гражданин»? Странно!
   — Ничего, скоро поймете. Что сообщила вам жена по телефону?
   — А при чем тут… — И вдруг, до него дошло с чем мог быть связан звонок жены. Он жалобно слезящимися глазками посмотрел на меня, спросил растеряно: — Вы полагаете, это они?
   — Что она вам сказала?
   — Сказала, что с Димой плохо. Сильный жар, задыхается.
   — Это ваш сын?
   — Да.
   — Сколько ему?
   — Что, простите?
   — Сколько лет сыну.
   — Два. Два с половиной года.
   — Уходя на работу вы его видели?
   — Да. Он был совершенно нормальным.
   Сомнения отпали. Жена Грищука звонила под пистолетом киллера. Я повернулся к Рокотову.
   — Как вы считаете, Владимир Дмитриевич?
   — Они там. Вне всякого сомнения, — проговорил он.
   — Вы полагаете?! — понизив голос до шепота, спросил прокурор. На него жалко и неприятно было смотреть.
   Я нажал на кнопку вызова лифта. Двери распахнулись. Мы все вошли в кабину.
   — Какой этаж? — спросил я у Грищука.
   — Четвертый.
   На площадке четвертого этажа, Рокотов прижал палец к губам, прошептал:
   — А теперь, Андрей Петрович, наше с Романом Владимировичем дело. Прошу не мешать. Хорошо, что дверь открывается во внутрь.
   — Вот, пожалуйста, ключ, — сказал Грищук, протягивая Рокотову ключ от квартиры.
   Рокотов усмехнулся.
   — Ключ нам не понадобится. Иначе пропадет фактор внезапности и инициатива перейдет к противнику. — Владимир Дмитриевич снял китель, протянул мне. — Держи, Андрюша.
   — Давайте я, товарищ полковник, — вызвался Роман.
   — Нет, я уж сам. — Рокотов весело нам подмигнул. — По-стариковски.
   — А как же дверь?! — пролепетал потеряно прокурор. — Кто ж мне её будет ремонтировать?!
   Боже! Какой жалкий человечишка! У него там жена с сыном в руках бандитов, а он о ремонте двери!
   — Ребята, приготовить оружие к бою, — сказал Рокотов, не обратив внимание на слова Грищука.
   Мы с Шиловым достали пистолиеты, сняли с предохранителя, передернули затвор, послав патрон в патронник.
   — Ну, я пошел! — сказал Рокотов. Он отошел к концу коридора, разбежался, упруго подпрыгнул и обеими ногами ударил в дверь. Она распахнулась и Рокотов влетел в коридор квартиры. Стоявший в коридоре киллер (видно, поджидал прокурора) резко обернулся на шум. В руке у него был пистолет «ТТ» с глушителем. Рокотов сделал подсечку. Киллер ещё не успел упасть, а полковник уже перехватил его руку с пистолетом, выбил его, завернул её за спину и уже оказался сидящим на бандите. Все продолжалось считанные секунды.
   — Порядок! — весело констатировал Рокотов.
   Я много слышал почти фантастических рассказов о полковнике, верил и не верил им, но в деле его видел впервые. И это действительно была без всякого преувеличения фантастика!
   Мы с Шиловым вбежали в коридор квартиры. И в это время из большой комнаты послышался хлопок и я почувствовал как левое плечо мне будто обдало кипятком. Вслед за этим послышался треск, звон разбитого стекла. Второй киллер вместе с рамой вывалился наружу. Роман среагировал мгновенно. Метнулся к окну и исчез. Я подбежал к окну.
   Рома уже оседлал бандита и доставал из кармана наручники. Молодец! Ловко мы их. Я кажется ранен? А, ерунда. Шрамы только укражают настоящик мужиков. Теперь я был очень собой доволен. Ведь если бы я не догадался, то… И здесь я увидел на диване труп молодой красивой, похожей чем-то на цыганку женщины. Из соседней комнаты доносился детский плач.
   «Слава Богу, что они хоть ребенка пожалели!» — с какой-то даже благодарностью киллерам подумал я.
   На пороге комнаты появился прокурор. Увидев труп жены закричал:
   — Наташенька! — Подбежал к дивану, упал на колени, зарыдал, — Что же они, сволочи, с тобой сделали! Господи! Да что же это такое! Есть ли справделивость на этом свете!
   А я смотрел на него и ни жалости, ни сочувствия к нему не испытывал. Нет. Наоборот. во мне бушевала такая лютая злоба к этому боагополучному господину, что я с трудом поборол желание наброситься тут же на него и бить, бить, бить. Ведь по его вине погибли пять ни в чем не повинных замечательных людей, и вот погибла и его жена. Выходит, что я спас ему жизнь. Рокотов привел из коридора киллера, поставил его лицом с стене, по телефону вызвал конвой. Пришел Рома со вторым бандитом, который сильно прихрамывал на правую ногу. Стоило мне только на него взглянуть, как я понял, что это тот самый, который разговаривал с Виноградовой. Шилов поставил его рядом с первым, объяснил:
   — Он ногу подвернул.
   Я позвонил Иванову и коротко рассказал о случившемся и попросил организовать судебно-медицинского эксперта.
   — Хорошо. Я привезу его с собой.
   Надо было приступать к осмотру места происшествия. Я подошел к прокурору, продолжавшему плакать над трупом жены.
   — Возьмите себя в руки, — сказал я раздраженно. — Там у вас сын плачет. Отнесите его к соседам. И пригласите понятых.
   — Да,да, я сейчас, — проговорил он, вставая. Ушел в соседнюю комнату и унес плачущего сына из квартиры.
   Через пару минут в квартиру вошли парень и старушка, и я приступил к осмотру места происшествия.
   Примерно через полчаса появился Сергей Иванович с судебно-медицинским экспертом Веселовым Валерием Федоровичем, сухощавым мужчиной лет сорока пяти. Увидев Иванова, Грищук бросился к нему и, протягивая руку для приветствия, сказал:
   — Здравствуй, Сережа! Ты видишь, что эти сволочи с Наташей сделали?!
   — Ты это о ком? — холодно спросил Иванов, не подав руки прокурору.
   — Не понимаю, ты в каком смысле, — смутился Грищук.
   — Не надо ля-ля, Паша, все ты прекрасно понимаешь! — Сергей Иванович раздраженно передернул плечами. — Ты хоть перед ней бы не юлил. Смотреть противно!
   Прокурор ничего не ответил. Лишь ещё больше понурился и, будто побитая собачонка, жалобно заскулил.
   — Наташа разве не работала? — спросил Иванов.
   — Ну да, — кивнул Грищук. — Мы решили, что она посидит с Димой до трех лет.
   Из их диалога я понял, что Сергей Иванович был хорошо знаком не только с Грищуком, но и его женой.
   — Пойдем, Паша, на кухню, покалякаем. Не будем мешать Андрею Петровичу, — сказал Иванов и вместе с Грищуком ушел на кухню.
   — Вскоре прибыл конвой за киллерами.
   — Роман Владимирович, — сказал Рокотов Шилову, — поезжайте с ними и оформите протокол задержания.
   Конвоиры с Ромой увели киллеров.
   — Андрей Петрович, вы же ранены, — сказал Рокотов.
   — Ерунда! — махнул я рукой, хотя чувствовал, что кровь уже пропитала рубаху и та неприятно липла к телу.
   — Нет, так не пойдет. Раздевайтесь, а я пойду поищу бинт.
   Рана оказалась действительно пустяковой. Пуля прошла по касательной лишь разорвав кожу. Пришел Владимир Дмитриевич с бинтом и перебинтовал мне плечо. После чего мы с судебно-медицинским экспертом приступили к осмотру трупа. Убита Наталья Грищук была двумя выстрелами в грудь.
   Когда я уже закончил осмотр и оформлял протокол, из кухни вышел шеф. Таким мрачным я его ещё никогда не видел.
   — Что он говорит?
   — Шкура! — зло сказал Иванов, вложив в это слово всю ненависть к Грищуку. Снял телефонную трубку, набрал номер.
   — Владимир Александрович, что мне делать с транспортным прокурором?… Да, полностью признался в пособничестве… С Западно-Сибирским транспортным?… Мне думается, что вам будет удобнее это сделать. К тому же, у меня с ним отношения не совсем… Спасибо!… У него на квартире. Телефон — 25-34-15… Жду вашего звонка.
   Я прочел протокол осмотра понятым. Они его подписали и ушли. Затем я вынес постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы и передал его Веслову. Вскоре приехали за трупом.
   Мы остались в комнате втроем: я, Иванов и Рокотов. Сергей Иванович нервно прошелся по комнате, посмотрел на часы.
   — Переговоры между прокурорами явно затягиваются, — сказал он хмуро. Сел в кресло закурил.
   — Что он говорит? — спросил Рокотов.
   — То, что я и предполагал. Когда Татьяничева показала ему видеокассету, то он до того испугался, что стал невольно обладателем такой информации, что тут же позвонил своему куратору в Главное управдение по надзору за исплнением законов на транспорте Генеральной прокуратуры старшему прокурору Богатыреву и рассказал ему о содержании кассеты. В тот же день вечером к нему на квартиру пришли эти вот двое, представившись сотрудниками ФСБ и попросили рассказать, каким образом к ним в прокуратуру попала видеокассета.
   — Они что, предъявляли служебные удостоверения?
   — Да, Грищук утверждает, что предъявляли.
   В это время вернулся Роман.
   — Роман Владимирович, — обратился к нему Владимир Дмитриевич, — какие-то документы были при задержанных?
   — Да. Удостоверения московской охранной фирмы «Витязь» и паспорта.
   — Следовательно, удостоверения сотрудников ФСБ у них были поддельные? — сказал Рокотов Иванову.
   — Возможно, — ответил тот. — Но только оформленные управлением кадров ФСБ. Иначе бы Грищук заметил подделку.
   — Неужели все так серьезно? — раздумчиво проговорил Владимир Дмитриевич.
   — Серьзней некуда, Володя. Это называется — туши фонари.
   Раздался звонок. Иванов снял трубку.
   — Да, Владимир Александрович… Хорошо. Бум ждать. — Положил трубку и саркастически проговорил: — К нам едут Их Превосходительство Западно-Сибирский транспортный прокурор! Хотят лично познакомиться с показаниями этого сукиного сына.
   — Ты, Сережа, не прав, — сказал Рокотов. — Было бы странно, если бы он этого не сделал. Ведь речь идет о его подчиненном. Кроме того, не простом подчиненном, а прокуроре.
   — Да я понимаю, — согласился Сергей Иванович с доводами друга. — Только очень мне не хочется с ним встречаться.
   Я пошел на кухню попить. Грищук, сложив на столе руки и уронив на них голову, плакал.

* * *

   Возращался я домой поздно. Стараниями Серегея Ивановича мне выделили комнату в общежитии Оперного театра. У общежития я увидел Таню. Мы сегодня договорились встретиться в семь, но я никак не смог вырваться.
   — Сережа! — проговорила она сильно волнуюсь. От волнения даже голос у неё стал несколько хрипловатым. — Сережа, пойдем к нам.
   — А в качестве кого я предстану перед твоими родителями? В качестве жениха? А вдруг они потребуют паспорт? А в нем у меня есть отметка, — пробовал я шутить, но шутка не получилась. Мой голос тоже стал как-то странно вибрировать.
   — Их не будет, — сказала она. — Они уехали отдыхать в деревню.
   А потом была ночь, темная, тихая, таинственная, волшебная, восхитительная, робкая, томная, нежная, необыкновенная, ласковая, бесподобная, фантастическая. И где-то далеко-далеко в туманности Андромеды соеденились наши астральные души, чтобы уже никогда не расставаться. А здесь, на Земле, соеденились наши тела. И все было, будто впервые.
   На следующий день я подал заявление о разводе с гражданкой Мариной Говоровой, в девичестве Батуриной. Мне не терпелось поскорее оформить наши отношения с Таней самым законным образом. Теперь уж навсегда, навеки вечные. Факт.

Глава шестая: Иванов. Допрос киллеров.

   Душно! Душно в природе, в моем теле, в моей душе, в моей стране. Так душно, что сбежал бы к чертовой матери куда-нибудь на Северный полюс к белым медведям. «Скандал! Какой большой скандал! Я оказался в узком промежутке…» В таком узком, что уже некуда. Так зажало между двух стенок, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Ага.