Константинов Владимир. Страх

   Понял, что теперь уже не уснуть. Встал, прошел на кухню, достал из холодильника бутылку «Карачинской», напился. Все равно душно. Душа криком кричала от этой духоты. Может быть прогуляться? А это идея?! Оделся и вышел, осторожно закрыв дверь. Ночь была темная, теплая, тихая, звездная. Только луна сегодня куда-то запропастилась. Наверное, надоело смотреть на земное безобразие. Наверное.
   Закурил и медленно погрузился в темноту. Вчера погибла красивая женщина и хороший человек Наташа Грищук. Я её ещё знал Родионовой. Она работала тогда в Барабинске помощником траспортного прокурора. Когда прекратиться эта вакханалия в стране, эта пляска смерти?! Пока у власти эти козлы, я от обнадеживающих прогнозов воздержусь. Скажу даже больше:
   «Люди добрые, дорогие мои соотечественники, всех нас просто-напросто кинули продажные политики, сволочные олигархи и вся их многочисленная свита, которые ради карьеры да хрустящих тугирков продадут все на свете и ни перед чем не остановяться. Наши с вами жизни для них ровным счетом ничего не значат. Как сказал тот же Сосновский на пресконференции по поводу взрывов домов: „Подумаешь, какие-то полторы тысячи!“ Но самое страшное в этом, что все проглотили эти слова. Его продолжают показывать по телевизору, у него берут интервью. Дурдом! А почему? А потому, что сосновские и лебедевы на корню скупили прессу и телевидение, а отдельных журналистов кормят из индивидуальных мисок. Ага. Нынче правят балом они, эти подручные сатаны. А нам с вами, уважаемые сограждане, они вешают лапшу на уши, говоря красивые слова с экранов телевизором и раздавая обещания. Они не могут не врать, такова их природа. Скажи они хоть десятую долю правды о себе и своих истинных целях, люди сразу от них отвернуться. Ложь — их среда обитания. Чтобы выжить, они обязаны врать. Потому и стоит в стране такой смрад от этого вранья, что невозможно дышать.»
   Ночь лишь усиливала одиночество. А мне сейчас нужен был кто-то, кому можно было поплакаться в жилетку, перекинуться парой фраз. А поскольку никого рядом не было, я обратился к своему постоянному оппоненту:
   «Ну, что скажешь, Иванов?»
   «Что скажу, — проворчал он. — Ты сам, блин, не спишь, и другим не даешь, — вот что скажу».
   «Ты ведь знал Наташу Родионову?» (Называть её сейчас фамилией этого сукиного сына у меня язык не поворачивался).
   «Еще бы мне её не знать, когда она к тебе когда-то неровно дышала».
   «Болтаешь что попало».
   «Ничего не болтаю. Об этом все знали.»
   «Путевая, говорю, женщина была».
   «Путевая, — согласился Иванов. И, вздохнув, добавил: — Значит, у неё судьба такая!»
   «Еще один фаталист выискался. Что-то раньше я за тобой этого не замечал».
   «Все мы с годами меняемся, — глубокомысленно изрек Иванов. — Наоборот, выглядело бы странным, если бы этого не происходило».
   «Вы посмотрите, какой умный вид у этого идиота!» — саркастически рассмеялся я.
   «Вот я и говорю, похоже, ты тормознулся в своем развитии, с того самого времени, когда ещё в памперсы писался».
   «Раньше памперсов не было».
   «Извини, не учел, что цивилизация далеко шагнула в этом вопросе. Ну, в пеленки. А вообще, ты зря ерничаешь. Глупо было бы предполагать, что Космос не контролирует ситуацию».
   «Это называется — приехали! По всему, заморочки Говорова и на тебя подействовали?»
   «Я сам по себе. А, потом, мне странно от тебя это слышать. Ты ведь сам Там был?»
   «Ну, привиделось мне в бреду что-то такое».
   «В бреду ему, видите ли, привидилось! — возмутился Иванов. — Мне-то не надо врать. Ты ведь прекрасно знаешь, что это не так».
   «По твоему, Создатель сознательно дает воможность дьяволу, если он есть, издеваться над людьми?»
   «Конечно. Ты совершенно правильно меня понял».
   «У тебя, Иванов, похоже, головка сильно бо-бо. Тебе срочно надо показаться психиатру».
   «Это тебе надо показаться. Космосу совсем не безразлично, какими люди будут в последующей жизни, потому он и усложняет человечеству ситуацию, поддерживая сатану».
   «Слушай, ты зачем пришел? Чтобы нести тут всю эту ахинею?!» — разозлился я.
   «Я не напрашивался. Ты сам меня вызвал. Я могу и уйти!» — обиделся Иванов.
   «Сделай одолжение. А то у меня и без твоих глюков голова кругом идет».
   И Иванов исчез. Но не исчезло ощущение, что в чем-то этот зануда прав. Ага.
   Утром я был в ИВС Заельцовского РУВД. Первым мне доставили на допрос Лазарева Игоря Владимировича. Во всяком случае так он сам утверждал и эта фамилия была указана в служебном удостоверении московской охранной фирмы «Витязь». Стоило мне на него взглянуть, как я понял, что с ним «каши не сваришь». Его кличка Черный как нельзя лучше соответствовала как внешнему, так и внутреннему содержанию нашего «героя». Это был матерый тридцатипятилетний брюнет с сильными и длинными, будто у орангутанга руками и грубым примитивным лицом типичного негодяя. В его темно-карих глазах, взиравших на мир лениво и равнодушно, интеллект почти не просматривался, лишь угадывался. Но всякий раз, когда его взгляд наталкивался на меня, я понимал, до какой же степени он меня не любит и даже ненавидит, и догадывался — почему? Ни о какой задушевной беседе или хотя бы элементарном контакте с ним не могло быть и речи. Во всяком случае, пока.
   Лазарев рассказал наивную сверх всякой меры легенду о том, почему они с приятелем Валентином Пуховым по кличке Зять оказались в Новосибирске и почему решили убить транспортного прокурора. Оказывается, они получили задание от директора фирмы Клейменова Виталия Игнатьевича поехать в Новосибирск и уговорить траспортного прокурора снять арест с вагона с импортной радиоаппаратурой. Кому конкретно принадлежал вагон он не знает, да ему это без разницы. Однако прокурор не стал с ними разговаривать и попросту выгнал из кабинета, чем очень их обидел. Тогда они с Пуховым решили его убить. Узнали где он живет, пришли к нему на квартиру, заставили жену прокурора позвонить мужу на работу, вызвать его домой. А когда она это сделала, убили её. Конкретно, её убил он, Лазарев, двумя выстрелами в грудь. А после они были задержаны милицией.
   И всю эту галиматью я был вынужден добросовестно записать в протокол. Увы, другого я пока не заслужил. Опрокинуть эти его показания несложно. Однако, я почти уверен, что этот орангутанг с намеками на человека будет их твердить до конца следствия, а затем и на суде. Истинных мотивов убийства и тех кто за ним стоит он никогда не назовет, так как очень надеется на их помощь в дальнейшем.
   Я записал его показания. Он их прочел, расписался и его увели.
   Валентин Пухов, рослый красивый блондин, на которого Виноградова указала на опознании, как на человека приходившего к ней после убийства своего соседа Степаненко, был, в отличии от своего подельника, не совсем уверен во всесилии олигархов, тем более, так далеко от столицы. И эта его неуверенность выражалась в покаянном выражении лица и виноватом блуждающем взгляде. Экий гарный парубок! Прямо хоть сейчас заворачивай в целлофан и отправляй в подарок какому-нибудь клубу «Одиноких сердец». Ага. Я, ещё его не зная, был почти в него влюблен.
   Поначалу Пухов почти слово в слово пересказал мне сказку про белого бычка, только-что услышанную мной от Лазарева.
   Я изобразил на лице недоумение, граничащее перейти в обиду с непредсказуемыми последствиями, спросил озадаченно:
   — Не понимаю я вас, Валентин Борисович! Извините, не понимаю! Н-ндас! На что вы рассчитываете, рассказав мне эту наивную и смешную байку? На мое к вам сочувствие, снисхождение?
   — Я сказал правду, — угрюмо проговорил Пухов.
   — Правду?! — Я весело рассмеялся. — Не смешите свою альма-матер лаптями, милейший. За подобную, с позволения сказать, «правду» наш гуманный, но справедливый суд накинет вам годика три, как минимум. Вам это надо?
   Пухов ничего не ответил. И это было, я очень надеялся, началом нашего плодотворного сотрудничества. Я продолжал развивать успех:
   — По глазам вижу, что этого вам не нужно. Пока что вы слово в слово повторили показания Лазарева. От него, с его примитивным мышлением, я большего и не ожидал. Но как вы, человек с высшим гуманитарным образованием, пошли на поводу у этого лобразинаского типа?!
   Его молчание затягивалось и это начинало мне действовать на нервы.
   — И потом, Валентин Борисович, вы ведь знакомы с протоколом опознания вас гражданкой Виноградовой. Как вы мне и нашему гуманному суду объясните каким образом после убийства воровского авторитета вы принудили свидетельницу под угрозой смерти вводить следствие в заблуждение?
   Но и на этот раз Пухов лишь тяжко вздохнул, ничего не ответив. Но я видел, что с каждым новым вопросом его молчание становилось все красноречивее и не могло долго продолжаться.
   — Уверен, что многочисленные свидетели аварии на проспекте Дзержинского опознают в вас с Лазаревым тех двух угонщиков, что так жестоко расправились с бедным квартирным вором Дежневым по кличке Бумбараш. Или я возможно в чем-то заблуждаюсь? В таком случае я готов выслушать вашу версию происшествия.
   — Хорошо, Сергей Иванович, я все расскажу, — наконец проговорил Пухов, как давно для себя решенное.
   И Пухов все мне выложил будто на блюдечке с голубой каемочкой. Они с Лазаревым принадлежали к специальной группе, кем-то в шутку названной «Бета», входящую в систему безопасности Сосновского и занимавшуюся особо важными убийствами, когда их нельзя было поручить обычным киллерам, терактами и прочими особо важными преступлениями. Руководит группой Кондратюк Май Михайлович. В середине апреля Кондратюк сказал им с Лазаревым немедленно отправляться в Новосибирск, где они должны были связаться в подполковником ФСБ Петровым. Нет, к убийству журналиста из Владивостока и его друга они с Лазаревым никакого отношения не имеют. Слышал, что их убили люди их группы, но назвать их он отказывается. В Новосибирске Петров сказал им кого надо убить. Да, Петров и его люди все время с момента убийства журналиста занимались поиском исчезнувший видеокассеты. Дежнева они решили убить, организовав автоаварию. Все получилось как нельзя лучше. А потом убили воровского авторитета. Как они оказались у него дома? Все устроил Петров. Он ещё раньше познакомился со Степененко, представившись заместителем главного редактора газеты «Советская Россия» и шибким патриотом. У него были даже соответствующие «корочки». В тот вечер Степаненко пригласил Петрова в свой ночной клуб, где они весь вечер говорили о том, что Отечество в опасности и прочую муру. Их с Лазаревым Петров представил, как корреспондентов газеты. Затем все поехали домой к авторитету. Тот прихватил с собой девицу из ночного клуба. А в коттедже они сначала убили охранников Степаненко и девицу, затем и самого авторитета. Почему его пытали? Потому, что Петров был уверен, что тот снял для себя копию видеокассеты. Так и оказалось в действительности. После этого они с Лазаревым уже купили билеты на самолет, когда из Москвы было получено сообщение, что у старшего помощника транспортного прокурора оказалась ещё одна кассета. Петров выяснил у самого прокурора все обстоятельства, при которых кассета оказалась в прокуратуре. После этого они с Лазаревым поехали в Линево и убили сначала парня, забрав у него копию видеокассеты, а затем и девушку, которая передала кассету помощнику прокурора. Затем они должны были убить Калюжного и забрать у него кассету, но произошла путаница в номерах квартир и они убили его соседей. После этого отправились на квартиру к заместителю прокурора и убили её. Нет, больше задания убить Калюжного они не получали. С ним продолжали работать люди Петрова. Он слышал, что с Петровым сотрудничал и кто-то из местной ФСБ, но кто именно, сказать не может. Последним их заданием было убийство самого прокурора, где они и были задержаны.
   Вечером я собрал всю следственно-оперативную группу. Ознакомил парней с показаниями Пухова. После долгого и довольно тягостного молчания я сказал:
   — Дорогие коллеги, хотим мы этого или нет, но кому-то из нас придется ехать в Москву. Иной альтернативы я просто не вижу. Андрей Петрович, — обратился к Говорову, — как вы насчет того, чтобы возглавить группу?
   — Хорошо, Сергей Иванович, — без особого энтузиазма ответил он.
   — Владимир Дмитриевич, кого из своих парней рекомендуешь ты? — спросил я Рокотова.
   — Разрешите мне, — тут же вызвался Шилов. — Мы с Андрю…, то-есть с Говоровым уже как-то работали.
   — Я не возражаю, — сказал Рокотов.
   Встал Колесов и, волнуясь, проговорил:
   — Прошу и меня включить в группу. Я не могу здесь, когда там Дима Беркутов. Разрешите?
   — В таком случае решено, — сказал я. — В Москву поедут: Говоров, Колесов и Шилов.

Глава седьмая: Он.

   Эта их встреча, круто изменившая Его судьбу, произошла три года назад в небольшом уютном кафе на Ленинградском проспекте. Он любил бывать в этом кафе. Здесь готовили чудесные люля-кебаб, сочные, с кровью, для настоящих крутых парней. Потому Он здесь чаще всего и назначал встречи. Это был один из его постоянных солидных заказчиков. Кто такой, Он тогда не знал. Ему это было без разницы. Платил заказчик щедро и исправно. И это Его вполне устраивало.
   От предложения заказчика убрать воровского авторитета, Он сразу отказался.
   — Ты же знаешь, это не мой профиль, — сказал насмешливо.
   — Жаль! — вздохнул заказчик. Подтянутость, выправка, движения выдавали в нем бывшего военного. Про себя Он называл его Полковником. Почему именно Полковником? До генерала тот немного не дотягивал. А заниматься такими делами человек ниже полковника не мог. Чьи интересы представлял Полковник Он не знал и никогда этим не интересовался. Ему это было без разницы. Во всем этом у Него были свои интересы.
   — Ничем не могу помочь, — развел Он руками. — Обратись к кому-нибудь другому.
   — Может быть все-таки согласишься? Я за него бабки хорошие даю.
   — Для меня это не главное.
   — Скажешь тоже, — усомнился Полковник.
   — Можешь считать, что я оригинал. И среди нас, киллеров, могут встречаться оригиналы. А почему?
   — Почему?
   — А потому, что по иронии судьбы мы, как ни странно, тоже люди и ничто человеческое нам не чуждо.
   — Да ты философ, — усмехнулся Полковник.
   Он не любил усмешек. И тут же решил, что когда-нибудь с удовольствием его шлепнет.
   Сделка не состоялась. Люля-кебаб было съедено. Пиво выпито. Пора прощаться. Он встал.
   — Желаю здравствовать!
   — Подожди, Ярый, — остановил его Полковник. — У меня к тебе разговор есть.
   Ярый была Его кличка. Под ней Он был широко известен в определенных кругах. Она была как товарный знак качества. Ярый — это звучит гордо. Ха-ха! Шутка.
   Он сел.
   — Что, есть ещё клиент?
   — Нет, речь пойдет не об этом.
   — А о чем ещё со мной можно говорить?
   Но Полковник оставил Его вопрос без внимания.
   — Я давно к тебе присматриваюсь. Нравишься ты мне.
   — Не могу ответить взаимностью. Предпочитаю сугубо деловые отношения, А это из области эмоций. Нам, каллерам, этого не положено.
   Но Полковник вновь не обратил внимания на Его слова. Продолжал:
   — Я тут разговаривал о тебе с одним человеком. Ему нужны такие вот крутые, исполнительные парни.
   — Какая-нибудь охранная фирма?
   — Не совсем. Личная охрана очень большого человека.
   — Политика?
   — Нет.
   — Какого-нибудь олигарха?
   — Да. — И понизив голос до шепота, Полковник доверительно сообщил: — Сосновского. Я думаю, что при определенных условиях тебя могли бы взять.
   Это в корне меняло дело. Он давно хотел понять, как человек из средне-статистического совка за 5-6 лет превращается в могущественного финансового короля. Оказаться рядом с одним из них отвечало Его интересам.
   — Каковы эти условия?
   — После предварительной проверки. У тебя в прошлом все нормально?
   — С прошлым я давно покончил.
   — Ты что же, ничего не помнишь? — озадачено спросил Полковник.
   — Помню, но стараюсь не вспоминать.
   — А я думал… В принципе, ты не против?
   — Не против. А как там с оплатой? Каков режим работы?
   — Сутки дежурят, двое отдыхают. А на низкую оплату ещё никто не жаловался.
   — А в свободное время я смогу заниматься «любимым» делом? — пошутил Он.
   — Каким делом?… Ах, ты об этом? Не знаю, но вряд ли. В ближайшее время я тебе позвоню.
   На этом они расстались. Через пару дней Полковник позвонил и сказал, что завтра в двеннадцать ноль ноль Он должен быть в офисе Сосновского.
   — Скажешь, что тебя ждет Афанасьев.
   — Хорошо. Буду.
   На следующий день Он встретился с начальником личной охраны олигарха Афанасьевым, довольно ещё молодым подвижным субъектом с винимательным, цепким взглядом светло-карих навыкате глаз. После обычных в таких случаях вопросов: кто сам? кто родители? что знаешь? что умеешь? и тому подобных, Афанасьев дал ему три бланка анкеты и сказал:
   — Садитесь вот. Заполняйте.
   — Что, все три?! — удивился Он.
   — Да. Так положено, — сухо ответил Афанасьев.
   А ещё через пару месяцев Его приняли в многочисленную команду личной охраны Сосновского.

Глава девятая: Беркутов. Встреча с олигархом.

   Отдыхал на загородной вилле я недолго. Всего два дня. Их я использовал для поправки своего пошатнувшегося стараниями бравых ребят из ФСБ здоровья, и теперь открывал массивную входную дверь особняка уже без посторонней помощи. После вербовки мной Варданяна настроение заметно улучшилось. Мир уже не казался таким обреченным, в нем ещё сохранились остатки разумного, вечного. Правда, говоря шефу службы безопасности мафиозного концерна Сосновского, а теперь ещё и моему агенту с кодовой кличкой Генерал, о том, что выявлю им предателя корпоративных интересов, я беспардонно блефовал. Если его не выявила мощная служба, то где мне его выявить одному с моим хилым здоровьем, верно? Просто, в моем положении у меня не было выбора, как ловить крупную рыбу на пустой крючок. Рыбу-то я поймал (слишком глупой оказалась), а что дальше? Правда, определенные надежды я связывал со своей природной удачливостью. Но эти надежды были столь призрачными, что и говорить о них не следует. «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Определенно. Ничего, как нибудь выкручусь. Русское «авось» не раз нас выручало, особенно в лихие годины. А сейчас именно такая.
   Мне было разрешено гулять на свежем воздухе, не покидая ограды. А воздух здесь был путевым. Правда, не то что у нас в Сибири, но все равно, терпимым. В прогулках меня неизменно сопровождал мастодонт Саша. И было совершенно непонятно, где же он служит — в ФСБ или у Сосновского? Или «ласковый теленок двух маток сосет»? Возможно, что так. Все мои попытки его разговорить, закончились полным провалом. На мои вопросы он отвечал односложно: «да», «нет», а чаще всего — «ну». С этим «ну» он, похоже, родился, а дальше его развитие застопорилось. Раньше офицеры конрразведки были несколько иными. Но, как говориться, каждое время выбирает своих «героев». Вот именно.
   Итак, заканчивались вторые сутки моего пребывания на базе отдыха боевиков. Мы с Сашей совершали послеобеденный моцион, обозревая красоты местного ландшафта, когда к особняку подкатил шестисотый «мерседесс» и из него вышли двое невысоких спортивного вида парней, одетых в черные с иголочки костюмы. Не иначе стибрили у дядюшки Кордена.
   Я понял, что приехали за мной. Но на всякий случай решил уточнить.
   — Чья это машина? — спросил я Сашу. Но он лишь хлопал ресницами, заинтересованно рассматривая «мерседес». Для его «компьютера» было слишком мало вводных данных, чтобы ответить своим неизменным.
   — Сосновского?
   — Ну, — кивнул Саша.
   Все ясно. Прибыли за мной. Скоро я буду лицезреть одного из самых могущественный промышленных магнатов России, тасазать, лично.
   Один из приехавших направился прямиком к нам. Это был довольно симпатичный брюнет примерно моего возраста с широкоскулым волевым лицом. Он придирчиво с ног до головы меня осмотрел, с сомнением спросил:
   — Вы подполковник Кольцов Павел Иванович?
   — Нет. Я подполковник Беркутов Дмитрий Константинович, — ответил я с простодушной улыбкой. — Но это неважно. я все равно тот, кто вам нужен, юноша.
   Слово «юноша» его несколько позабавило. Он усмехнулся. Но тут же вновь став деловым и серьезным, сказал:
   — Но нам сказали доставить Кольцова?
   — Правильно. Кольцовым я был летом прошлого года. А теперь я Беркутов. Понятно?
   Но, похоже, теперь ему стало совсем ничего непонятно.
   — А кто вы на самом деле? — озадаченно спросил брюнет.
   — Какой вы, юноша, любопытный, — вздохнул я. — Вам непременно надо знать все и сразу. Кто я на самом деле не знает даже моя мама. Она считает меня добрым и отзвычивым. Но ваш босс с этим категорически несогласен. Он убежден, что я вредный и опасный тип, портящий настроение олигархам.
   Кажется, я заплел брюнету последние извилины. Он беспомощно оглянулся на своего приятеля, стоящего у машины, будто надеялся, что тот ему поможет выйти из запутанной ситуации.
   — А где же Кольцов? — спросил он, теряя последние остатки мужества.
   — Легендарный подполковник ФСБ Кольцов Павел Иванович давно почил в бозе, — сказал я печально-торжественно. — И не надо реанимировать его из небытия. Он этого не одобрит.
   На брюнета уже было жалко смотреть. И если бы к нему на помощь не пришел мастодонт Саша, он бы точняком дал деру. Определенно.
   — Да он это, — сказал Саша.
   — Кольцов?
   — Ну?
   — А он говорит, что он Беркутов?
   — Ну. И Беркутов. Он же говорит, что тот и другой. Это так, — проговорил Саша немыслимую для себя фразу.
   Брюнет облегченно вздохнул. Но тут же вновь опечалился.
   — А что это у вас с лицом? — спросил он меня.
   — Сам не пойму, — пожал я плечами. — Шел по улице. Поскользнулся. Упал. Потерял сознание. Очнулся уже вот таким. Ничего не понимаю! И физиономию у меня вроде сугубо славянская. Может быть меня длинный нос подвел? Как вы считаете?
   Но кажется я его уже достал окончательно и ему было совершенно наплевать и на мою внешность, и на меня самого.
   — Пойдемте, — проговорил он и направился к машине. Я потопал следом. Мы сели в машину и поехали, судя по солнцу, куда-то на север. Через сорок минут мы остановились перед огромным фешенебельным «замком». Несмотря на внушительные размеры и импозантный вид, «замок», сложенный из красного отделочного кирпича, выглядел несколько мрачновато, «Замок Дракулы» — тут же окрестил я его.
   Затем меня провели в роскошный холл, посадили в кресло и сказали: «Ждите». И я стал ждать, когда ясновельможный пан соизволят меня принять.
   Ждать пришлось долго, больше часа. Но вот появился мой старый знакомый брюнет и торжественно провозгласил:
   — Идемте!
   При близком рассмотрении олигарх показался мне ещё комичнее и нелепее, чем выглядел на экране телевизора. А великолепие и красота кабинета лишь подчеркивали его убожество. И глядя прямо и открыто в его маленькие бегающие и насквозь лживые глазки, я подивился: «Неужели же люди, имеющие с ним дело, не видят, что этому прохендею нельзя ни в чем доверять?!» Я бы такому даже личной кошки не доверил — испортит. Определенно.
   Но это он для других могущественный олигарх, а для меня — пустое место. Детей мне с ним не крестить, денег мне его не надо, пусть ими подавится, ублюдок, должностей — тоже. И вообще, пошел бы от к такой матери! Чтобы Дима Беркутов стоял перед ним, как бедный родственник? Ну уж нет!
   Вальяжной походкой я продефилировал через весь кабинет, сел в кресло за приставным столом и, глядя нагло и открыто на сатрапа, сказал:
   — Ну, что скажешь, дядя?
   Сосновский конечно же был шокирован моим беспардонным поведением, но вида не подал. Дьявол он на то и дьявол, что умеет скрывать свои чувства.
   — Как вас того?… Зовут, ага?… Из головы… Все забываю. — Сухой и неприятный голос олигарха чем-то напоминал стрекот сороки.
   — Дмитрием Константиновичем меня, ага.
   Но он вновь сделал вид, что не обратил внимания на мою очередную выходку.
   — Это конечно… Здравствуйте!
   — Здравствуйте!
   — И зачем к нам в эту… в столицу?… Пожаловали?… Зачем, Дмитрий э-э-э Константинович?
   Это он надо мной, стало быть, издевается. Хочет показать, что я в полной его зависимости, что он хозяин положения, а я так себе, недоразумение какое-то? Дохлый номер, дядя! Не на того напал. Я таких убогих олигархов одной левой.
   — Да вот, решил на тебя посмотреть. А то люди говорят: «Демон, демон». Дай, думаю, взгляну, никогда прежде демонов не видел. Любопытно. А теперь вот вижу — никакой ты не демон, а Богом обиженный человек. Даже сочувствие к тебе имею. Как только тебя, такого образину, жена терпит? Моя бы давно сбежала. Факт!
   Лицо олигарха пошло красными пятнами, а черные глазки выразили растерянность и недоумение. Он явно не был готов к подобному повороту событий. Это продолжалось около минуты. Но вот его лицо вновь стало умильно-благостным, глазки заблестели веселостью и жизнелюбием. Глядя на меня он сокрушенно покачал головой и укоризненно, но ласково, как разговаривают с непослушным ребенком, проговорил:
   — Зачем вы так, Дмитрий э-э-э… Не надо так… Со мной так… Не надо. Я ведь все про вас. — Он похлопал рукой по папке. — Вот тут все… Про вас. Все.
   — А что там «все про вас» может быть? Дмитрий Беркутов чист перед законом и людьми, чего бы не сказал о некоторых других субъектах Российской Федерации. По ним, по этим субъектам, давно веревка плачет.