За разговорами бритье наверняка проходит не так утомительно.
Если что и примиряло Шурочку с тем, что природа захотела видеть мужчиной брата Платошу, то именно эта процедура. Все остальное в мужской жизни, считала она до недавнего времени, ей подходило. Правда, некоторое время назад Шурочка по-иному взглянула на свою принадлежность к женской породе, как дядя говорил в шутку. Если бы она родилась мужчиной, то Алеше Старцеву пришлось бы родиться женщиной. Поэтому она больше не отягощала себя размышлениями на эту тему. Как вышло, так и будет. Другое дело – правильно распорядиться тем, что получила.
К тому же дядюшка утверждал, что нынче быть женщиной – это не значит ограничить себя тремя умениями: говорить на чужом языке, играть на рояле и танцевать.
– Не-ет, дорогая, – он крутил головой, продолжая начатый вчера разговор, держа на отлете руку с опасной бритвой, – ты пришла в этот мир познать его во всем многообразии.
Всякий раз по приезде в Москву он устраивал ей экзамен. Дядя был строг в математике, искусен в вопросах по физике. Он настаивал, чтобы Шурочка проявила особенный интерес к биологии и медицине. Ее не надо было подталкивать – она была само любопытство. На этот раз оно простиралось дальше, гораздо дальше, чем полагал он.
– Я жду, – промычал он.
Шурочка заправила длинную рубаху мужского кроя в клетчатые брюки, в которых ходила дома на английский манер, улыбнулась. Мычит – значит, слишком пышная пена взбилась на лице, он боится проглотить облачко. Оно по вкусу вряд ли похоже на сладкую вату. Если пена мыльная, то, значит, в ней то же, что и в мыле, а оно составлено из жира, трав и… В общем, на вкус она точно не английский вишневый джем, который ей нравится больше всего.
Шурочка повернулась на пуфике, движение вышло резким, дядя охнул.
– Какая ты поры-ы-вистая, Алекса-а-ндра, – простонал он.
Шурочка подняла глаза и увидела, как белоснежная пузырящаяся пена под нижней губой розовеет.
– Ох, сэр Майкл, да вы порезались. – Она поморщилась.
– Квасцы! – скомандовал он, как хирург на поле боя.
Шурочка метнулась к шкафу, она знала, где дядя держит аптечку. Вернулась и хотела прижечь ранку. Но он перехватил ее руку.
– Нет уж, я сам.
– Но позвольте, я осторожно… – В ее голосе он услышал виноватую мольбу.
– Ну хорошо… – Он потянулся к ней.
– Ах, – она втянула воздух, – как нежно пахнет ваше мыло, – похвалила Шурочка.
– Нравится? Мне тоже. У нас совпадают вкусы, – заметил он.
Во всем ли, хотела спросить Шурочка. Ей казалось, что нет. Но она проглотила свой вопрос, не желая разрушать настроение дяди. Кажется, он к чему-то готовился.
– Гм, – услышала она из-под сомкнутых губ. Она ждала. Бритва сделала по щеке длинный проход, как дворник снеговой лопатой по свежему снегу. Потом еще проход. Наконец он повернул к ней лицо. – Сегодня наконец я не стану откладывать разговор. Я хочу серьезно обсудить с тобой кое-что…
– Я готова, сэр Майкл. – Шурочка выпрямила спину и подняла голову. – Говорите.
Дядя молча промокал лицо полотенцем, казалось, оно все спряталось под мягкой махровой тканью. Но Шурочка видела – он наблюдает за ней одним глазом.
Наконец он бросил полотенце на спинку стула. Однако, отметила Шурочка, если он, аккуратный до педантизма, ведет себя так, то, видимо, что-то сильно его волнует.
– Александра, – заявил он, – я знаю о вашей с Алешей детской клятве. Я с уважением и, может быть, некоторой завистью отношусь к твоей дружбе с ним. К детской дружбе и детской клятве. Но ты взрослая девушка. – Он вздохнул. – То, чего ты ждешь, не случится. Алеша не найдет золото, а значит, его ждет монастырь. Какой – ему укажет отец. Тебя ожидает другая партия, дорогая.
Если бы дядюшка предложил ей сейчас прыгнуть в ледяную прорубь на Москве-реке, она бы удивилась меньше. Но то, что он сказал ей, и тон, каким он это сказал, потрясли ее.
Да это невозможно, то, что он говорит! Партия! Какая еще партия?
Она побледнела, потом покраснела. Слова, которые рвались с языка, должны были убедить его. Или нет, скорее больно уколоть. Она готовилась крикнуть ему, что не собирается следовать его примеру. Она знает о его намерении жениться на старухе. Потому что она богата, как никто.
Но, взглянув на дядю, лицо которого казалось ей еще более несчастным, чем ее собственная душа, она продолжала молчать. Самообладание – вот чему она усердно и упорно училась в последние годы, его-то Шурочка и призвала на помощь.
– Вы считаете, он… достойный вариант? – тихо спросила она.
Дядюшкино лицо просияло. Похоже, он ожидал бури, примерно такой, которая пронеслась внутри Шурочки. Но она в ней зародилась и там пронеслась. Она не вырвалась наружу.
– Сказать честно, я недостаточно знаю его. Но доверяю его сестре.
– Понимаю, – кивнула Шурочка. – Ей вы готовы доверить… даже себя? – Она распахнула глаза. Сейчас они были бледно-серые, оттенка талой воды. В таких глазах можно утонуть по пояс, однажды сказал дядюшка. А она запомнила. Она смотрела на него не отрываясь, словно собиралась утопить его с головой.
Так вот почему он такой… немного неловкий с ней в этот приезд. Значит, ее дядюшка, который считался принципиальным холостяком, все же решился переменить свою жизнь. А заодно и ее тоже?
– Я готов познакомить тебя с ними. – Шурочка молчала. – Мы поедем в концерт сегодня вечером. Все вместе. Я полагаю, что музыка расслабляет сердца, а это важно для нашего случая.
Шурочка кивнула.
– Почему ты не споришь со мной? – наконец не выдержал Михаил Александрович. – Он сдернул полотенце со спинки стула, скомкал его, но не бросил. Он прижал его к животу и смотрел на Шурочку, ожидая ответа.
– Но почему я должна? – спросила она тихо и улыбнулась. – Я верю вам, как самой себе.
– Я вознагражден! – воскликнул он, стискивая полотенце в руках и теперь прижимая его к груди. Он походил на оперного певца, нелепого в своей страсти. На самом деле он думает не о той, которую прижимает к груди, а о жене, наказавшей ему прихватить по дороге пирожков с повидлом. – Я не напрасно отправил тебя в Англию. Я хотел, чтобы ты выросла трезвой, без предрассудков. Если бы сейчас ты вышла из Смольного, то наверняка даже в этом невинном разговоре жеманничала бы, краснела, лепетала всякую чушь. А на меня бы свалилась вселенская тяжесть – подыскивать слова, которые заменяют простые и точные, которые я произношу сейчас. И мы понимаем друг друга.
– Я лишилась глупых предрассудков, дядюшка.
– Я имею в виду иные предрассудки. Сословные. Понимаешь?
– Вы о том, что нашли мне в мужья купца?
– Да, дорогая, – тихо сказал дядя. – Он наконец бросил полотенце в раковину. – Время праздных бар прошло, оно не вернется. Главными стали купцы.
Она кивала. Она сама видела, что сегодня они покупают то, что прежде принадлежало таким, как ее дед, отец. Шурочке не надо было объяснять, что у нее почти нет денег. Понятно, что дядя, беспокоясь о ее будущем, нашел ей богатого мужа.
– Да, он из купцов. – Дядя помолчал. Шурочка ждала продолжения, и оно последовало: – Николай Кардаков – родной брат, самый младший, Елизаветы Степановны. Я говорил тебе о ней.
– Вы все-таки решили на ней жениться? – быстро спросила Шурочка.
– Она очень интересная… во всех отношениях интересная женщина, – уклончиво ответил он. Шурочка нахмурилась. – Но почему бы тебе не спросить о нем? Кое-что я могу рассказать. Он… – Дядя набрал воздуха, собираясь изложить Шурочке все, что он знает о нем с чужих слов.
– О нем? Но ведь дело в ней, не так ли, дядюшка? – Она сощурилась.
– А ты умна, еще умнее прежнего, – сказал он. – Хорошо, не стану финтить. – Он хохотнул. Нервно, словно готовился сказать то, что смущало самого. – Мы с ней знакомы не первый день… – Шурочка кивнула. – А что ты киваешь? Хочешь сказать, что знала о том, что у меня есть дама сердца?
– Но разве не ее вы собирались принять в Лондоне?
– А тебе откуда известно? – запальчиво спросил дядя и порозовел. Но внезапный румянец не затушевал свежий порез. Шурочка поморщилась – видимо, глубокая рана. Значит, и волнение дядино не менее глубоко. Выходит, он сомневается, что вариант, который он предлагает, она примет?
Шурочка испытала некоторое облегчение. Вдвоем сомневаться легче, даже если у этих двоих разные позиции.
– Я заметила, в последнее время вы слишком озабочены цветом дамских платьев. Чрезмерно хвалили мое зеленое, как будто видели меня в этом цвете впервые. Заметили, что фасон может быть один и тот же, а цвет выдает происхождение. Теперь мне ясно – при вас она носила не тот цвет. Не мышастый ли? – Она прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
– Тебе бы в сыщики, Александра.
– Хорошая мысль, – подхватила Шурочка. – Вы правда так думаете? Я…
– Но я сейчас думаю о другом, – перебил ее дядя.
– Неужели что-то еще? – с насмешливым изумлением спросила она. – Вы, дядюшка, одарили меня такой новостью…
– Ты должна знать правду. Зачем таиться? Я всегда был честен с тобой.
– Это правда. – Шурочка не лукавила.
– Есть условие. Поскольку… моя избранница не способна к деторождению, она хочет, чтобы ты вышла замуж за ее брата.
Шурочкины глаза округлились.
– Вот как?
– Ваше с Николаем потомство соединит в себе кровь ее рода и нашего. Купеческую и барскую.
Шурочка почувствовала, как сердце дернулось. К Алеше.
Она внимательно смотрела на дядю. Слов не было – о чем говорить, о чем спорить? Она давно заметила – если ты чего-то не хочешь, не протестуй, не кричи. Заставь не захотеть этого твоего партнера, и все уладится.
– Я готова познакомиться с ним, – твердо заявила Шурочка.
– Я рад! – Дядя выдохнул так шумно, что Шурочка, будь не столь серьезным разговор, удивилась бы вслух, как он не лопнул от переизбытка воздуха. – Я благодарю тебя, Александра. – Он снова выдохнул. Теперь он походил на купца, который при ней сбросил с себя мешок с солью. Наконец-то.
Такое сравнение пришло из вчерашнего дня. Шурочка гуляла по Ильинке, которая стала удивительно похожа на Варварку с ее лотками и лавчонками. Купцы втекли в улицу на телегах, повозках. Экономно смазанные скипидаром колеса скрипели, кучера кричали на разные голоса. Она уловила запах материи, сапожной ваксы, жареного лука, рыбы… Надо же, другой город, ничего похожего на Остоженку.
Одна телега остановилась прямо перед ней, мужичок слез с нее, взвалил на спину мешок с солью и понес в лавку. Она заглянула в открытую дверь – чего там только не было в этой норе!
Он сбросил мешок на лавку, она увидела его лицо. Такое же было сейчас у дяди. Облегченным назвала бы она его.
Может быть, это и был… Николай? – вдруг пришло ей в голову. Это он хочет навсегда сбросить с себя мешок с солью своей жизни?
– Я думаю, тебе пора одеваться, – услышала она голос дяди.
– Хорошо, – сказала Шурочка. – Я не задержу вас.
Она поднялась в мансарду, открыла створку шкафа. Перебрала платья, висевшие в ряд. Она оглядела бледно-голубое платье с кружевами. Оно.
Шурочка принялась одеваться. Она привыкла все делать сама, без мамок и нянек, быстро управляясь с пуговицами и кружевами.
Значит, он или его сестра полагают, что, соединившись с их родом, они навсегда перестанут быть людьми с Варварки и Ильинки, а станут людьми с Остоженки.
Она усмехнулась. Конечно, они уже не носят на своей спине соль, это шутка. Дядя говорил ей, что Кардакова живет в доме на Знаменке. Это их предки тяжело трудились, а они уже пользуются нажитым.
Ну и как она выглядит? Шурочка повернулась, чтобы осмотреть, хорошо ли завязан бант сзади, на талии.
Замечательно. Сегодня она надела новое белье, которое принесла ей Арина Власьевна, дядина домоправительница, экономка и бог знает кто еще. Она сказала, что этот подарок от дяди, но он не смеет вручить его сам.
Шурочка сначала удивилась – столь интимный подарок. Но тут же простила его – он у нее и мать, и отец. Она внимательно осмотрела панталоны и рубашку. Они оказались тончайшей английской работы. Очень, очень дорогие.
Интересно, а он дарит такое своей пассии? Возможно, только наверняка другого размера. Купчиха в такое не войдет.
Сегодня Шурочка хотела выглядеть как можно лучше. Она не собиралась надеть на себя отталкивающую маску или нарядиться так, чтобы возможный жених удирал от нее, перепрыгивая через две ступеньки. Она готовилась к встрече по-другому.
Итак, думала она, если он так молод и хорош, как говорит дядюшка, и так богат, что тоже не скрывает, возможно ли, что у него нет никого на примете? Какая-то дама сердца наверняка есть. Но если он не сын, а брат, вполне возможно, что и ему сестра поставила условие. От которого он хотел бы, но не может отказаться? Вот что нужно выяснить в первую очередь.
А если она не ошибается, то лучше для обоих соединить усилия и придумать, как помочь друг другу. Кстати, и дяде тоже. В конце концов, он печется о ней столько лет, так почему ей не позаботиться о нем?
7
Если что и примиряло Шурочку с тем, что природа захотела видеть мужчиной брата Платошу, то именно эта процедура. Все остальное в мужской жизни, считала она до недавнего времени, ей подходило. Правда, некоторое время назад Шурочка по-иному взглянула на свою принадлежность к женской породе, как дядя говорил в шутку. Если бы она родилась мужчиной, то Алеше Старцеву пришлось бы родиться женщиной. Поэтому она больше не отягощала себя размышлениями на эту тему. Как вышло, так и будет. Другое дело – правильно распорядиться тем, что получила.
К тому же дядюшка утверждал, что нынче быть женщиной – это не значит ограничить себя тремя умениями: говорить на чужом языке, играть на рояле и танцевать.
– Не-ет, дорогая, – он крутил головой, продолжая начатый вчера разговор, держа на отлете руку с опасной бритвой, – ты пришла в этот мир познать его во всем многообразии.
Всякий раз по приезде в Москву он устраивал ей экзамен. Дядя был строг в математике, искусен в вопросах по физике. Он настаивал, чтобы Шурочка проявила особенный интерес к биологии и медицине. Ее не надо было подталкивать – она была само любопытство. На этот раз оно простиралось дальше, гораздо дальше, чем полагал он.
– Я жду, – промычал он.
Шурочка заправила длинную рубаху мужского кроя в клетчатые брюки, в которых ходила дома на английский манер, улыбнулась. Мычит – значит, слишком пышная пена взбилась на лице, он боится проглотить облачко. Оно по вкусу вряд ли похоже на сладкую вату. Если пена мыльная, то, значит, в ней то же, что и в мыле, а оно составлено из жира, трав и… В общем, на вкус она точно не английский вишневый джем, который ей нравится больше всего.
Шурочка повернулась на пуфике, движение вышло резким, дядя охнул.
– Какая ты поры-ы-вистая, Алекса-а-ндра, – простонал он.
Шурочка подняла глаза и увидела, как белоснежная пузырящаяся пена под нижней губой розовеет.
– Ох, сэр Майкл, да вы порезались. – Она поморщилась.
– Квасцы! – скомандовал он, как хирург на поле боя.
Шурочка метнулась к шкафу, она знала, где дядя держит аптечку. Вернулась и хотела прижечь ранку. Но он перехватил ее руку.
– Нет уж, я сам.
– Но позвольте, я осторожно… – В ее голосе он услышал виноватую мольбу.
– Ну хорошо… – Он потянулся к ней.
– Ах, – она втянула воздух, – как нежно пахнет ваше мыло, – похвалила Шурочка.
– Нравится? Мне тоже. У нас совпадают вкусы, – заметил он.
Во всем ли, хотела спросить Шурочка. Ей казалось, что нет. Но она проглотила свой вопрос, не желая разрушать настроение дяди. Кажется, он к чему-то готовился.
– Гм, – услышала она из-под сомкнутых губ. Она ждала. Бритва сделала по щеке длинный проход, как дворник снеговой лопатой по свежему снегу. Потом еще проход. Наконец он повернул к ней лицо. – Сегодня наконец я не стану откладывать разговор. Я хочу серьезно обсудить с тобой кое-что…
– Я готова, сэр Майкл. – Шурочка выпрямила спину и подняла голову. – Говорите.
Дядя молча промокал лицо полотенцем, казалось, оно все спряталось под мягкой махровой тканью. Но Шурочка видела – он наблюдает за ней одним глазом.
Наконец он бросил полотенце на спинку стула. Однако, отметила Шурочка, если он, аккуратный до педантизма, ведет себя так, то, видимо, что-то сильно его волнует.
– Александра, – заявил он, – я знаю о вашей с Алешей детской клятве. Я с уважением и, может быть, некоторой завистью отношусь к твоей дружбе с ним. К детской дружбе и детской клятве. Но ты взрослая девушка. – Он вздохнул. – То, чего ты ждешь, не случится. Алеша не найдет золото, а значит, его ждет монастырь. Какой – ему укажет отец. Тебя ожидает другая партия, дорогая.
Если бы дядюшка предложил ей сейчас прыгнуть в ледяную прорубь на Москве-реке, она бы удивилась меньше. Но то, что он сказал ей, и тон, каким он это сказал, потрясли ее.
Да это невозможно, то, что он говорит! Партия! Какая еще партия?
Она побледнела, потом покраснела. Слова, которые рвались с языка, должны были убедить его. Или нет, скорее больно уколоть. Она готовилась крикнуть ему, что не собирается следовать его примеру. Она знает о его намерении жениться на старухе. Потому что она богата, как никто.
Но, взглянув на дядю, лицо которого казалось ей еще более несчастным, чем ее собственная душа, она продолжала молчать. Самообладание – вот чему она усердно и упорно училась в последние годы, его-то Шурочка и призвала на помощь.
– Вы считаете, он… достойный вариант? – тихо спросила она.
Дядюшкино лицо просияло. Похоже, он ожидал бури, примерно такой, которая пронеслась внутри Шурочки. Но она в ней зародилась и там пронеслась. Она не вырвалась наружу.
– Сказать честно, я недостаточно знаю его. Но доверяю его сестре.
– Понимаю, – кивнула Шурочка. – Ей вы готовы доверить… даже себя? – Она распахнула глаза. Сейчас они были бледно-серые, оттенка талой воды. В таких глазах можно утонуть по пояс, однажды сказал дядюшка. А она запомнила. Она смотрела на него не отрываясь, словно собиралась утопить его с головой.
Так вот почему он такой… немного неловкий с ней в этот приезд. Значит, ее дядюшка, который считался принципиальным холостяком, все же решился переменить свою жизнь. А заодно и ее тоже?
– Я готов познакомить тебя с ними. – Шурочка молчала. – Мы поедем в концерт сегодня вечером. Все вместе. Я полагаю, что музыка расслабляет сердца, а это важно для нашего случая.
Шурочка кивнула.
– Почему ты не споришь со мной? – наконец не выдержал Михаил Александрович. – Он сдернул полотенце со спинки стула, скомкал его, но не бросил. Он прижал его к животу и смотрел на Шурочку, ожидая ответа.
– Но почему я должна? – спросила она тихо и улыбнулась. – Я верю вам, как самой себе.
– Я вознагражден! – воскликнул он, стискивая полотенце в руках и теперь прижимая его к груди. Он походил на оперного певца, нелепого в своей страсти. На самом деле он думает не о той, которую прижимает к груди, а о жене, наказавшей ему прихватить по дороге пирожков с повидлом. – Я не напрасно отправил тебя в Англию. Я хотел, чтобы ты выросла трезвой, без предрассудков. Если бы сейчас ты вышла из Смольного, то наверняка даже в этом невинном разговоре жеманничала бы, краснела, лепетала всякую чушь. А на меня бы свалилась вселенская тяжесть – подыскивать слова, которые заменяют простые и точные, которые я произношу сейчас. И мы понимаем друг друга.
– Я лишилась глупых предрассудков, дядюшка.
– Я имею в виду иные предрассудки. Сословные. Понимаешь?
– Вы о том, что нашли мне в мужья купца?
– Да, дорогая, – тихо сказал дядя. – Он наконец бросил полотенце в раковину. – Время праздных бар прошло, оно не вернется. Главными стали купцы.
Она кивала. Она сама видела, что сегодня они покупают то, что прежде принадлежало таким, как ее дед, отец. Шурочке не надо было объяснять, что у нее почти нет денег. Понятно, что дядя, беспокоясь о ее будущем, нашел ей богатого мужа.
– Да, он из купцов. – Дядя помолчал. Шурочка ждала продолжения, и оно последовало: – Николай Кардаков – родной брат, самый младший, Елизаветы Степановны. Я говорил тебе о ней.
– Вы все-таки решили на ней жениться? – быстро спросила Шурочка.
– Она очень интересная… во всех отношениях интересная женщина, – уклончиво ответил он. Шурочка нахмурилась. – Но почему бы тебе не спросить о нем? Кое-что я могу рассказать. Он… – Дядя набрал воздуха, собираясь изложить Шурочке все, что он знает о нем с чужих слов.
– О нем? Но ведь дело в ней, не так ли, дядюшка? – Она сощурилась.
– А ты умна, еще умнее прежнего, – сказал он. – Хорошо, не стану финтить. – Он хохотнул. Нервно, словно готовился сказать то, что смущало самого. – Мы с ней знакомы не первый день… – Шурочка кивнула. – А что ты киваешь? Хочешь сказать, что знала о том, что у меня есть дама сердца?
– Но разве не ее вы собирались принять в Лондоне?
– А тебе откуда известно? – запальчиво спросил дядя и порозовел. Но внезапный румянец не затушевал свежий порез. Шурочка поморщилась – видимо, глубокая рана. Значит, и волнение дядино не менее глубоко. Выходит, он сомневается, что вариант, который он предлагает, она примет?
Шурочка испытала некоторое облегчение. Вдвоем сомневаться легче, даже если у этих двоих разные позиции.
– Я заметила, в последнее время вы слишком озабочены цветом дамских платьев. Чрезмерно хвалили мое зеленое, как будто видели меня в этом цвете впервые. Заметили, что фасон может быть один и тот же, а цвет выдает происхождение. Теперь мне ясно – при вас она носила не тот цвет. Не мышастый ли? – Она прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
– Тебе бы в сыщики, Александра.
– Хорошая мысль, – подхватила Шурочка. – Вы правда так думаете? Я…
– Но я сейчас думаю о другом, – перебил ее дядя.
– Неужели что-то еще? – с насмешливым изумлением спросила она. – Вы, дядюшка, одарили меня такой новостью…
– Ты должна знать правду. Зачем таиться? Я всегда был честен с тобой.
– Это правда. – Шурочка не лукавила.
– Есть условие. Поскольку… моя избранница не способна к деторождению, она хочет, чтобы ты вышла замуж за ее брата.
Шурочкины глаза округлились.
– Вот как?
– Ваше с Николаем потомство соединит в себе кровь ее рода и нашего. Купеческую и барскую.
Шурочка почувствовала, как сердце дернулось. К Алеше.
Она внимательно смотрела на дядю. Слов не было – о чем говорить, о чем спорить? Она давно заметила – если ты чего-то не хочешь, не протестуй, не кричи. Заставь не захотеть этого твоего партнера, и все уладится.
– Я готова познакомиться с ним, – твердо заявила Шурочка.
– Я рад! – Дядя выдохнул так шумно, что Шурочка, будь не столь серьезным разговор, удивилась бы вслух, как он не лопнул от переизбытка воздуха. – Я благодарю тебя, Александра. – Он снова выдохнул. Теперь он походил на купца, который при ней сбросил с себя мешок с солью. Наконец-то.
Такое сравнение пришло из вчерашнего дня. Шурочка гуляла по Ильинке, которая стала удивительно похожа на Варварку с ее лотками и лавчонками. Купцы втекли в улицу на телегах, повозках. Экономно смазанные скипидаром колеса скрипели, кучера кричали на разные голоса. Она уловила запах материи, сапожной ваксы, жареного лука, рыбы… Надо же, другой город, ничего похожего на Остоженку.
Одна телега остановилась прямо перед ней, мужичок слез с нее, взвалил на спину мешок с солью и понес в лавку. Она заглянула в открытую дверь – чего там только не было в этой норе!
Он сбросил мешок на лавку, она увидела его лицо. Такое же было сейчас у дяди. Облегченным назвала бы она его.
Может быть, это и был… Николай? – вдруг пришло ей в голову. Это он хочет навсегда сбросить с себя мешок с солью своей жизни?
– Я думаю, тебе пора одеваться, – услышала она голос дяди.
– Хорошо, – сказала Шурочка. – Я не задержу вас.
Она поднялась в мансарду, открыла створку шкафа. Перебрала платья, висевшие в ряд. Она оглядела бледно-голубое платье с кружевами. Оно.
Шурочка принялась одеваться. Она привыкла все делать сама, без мамок и нянек, быстро управляясь с пуговицами и кружевами.
Значит, он или его сестра полагают, что, соединившись с их родом, они навсегда перестанут быть людьми с Варварки и Ильинки, а станут людьми с Остоженки.
Она усмехнулась. Конечно, они уже не носят на своей спине соль, это шутка. Дядя говорил ей, что Кардакова живет в доме на Знаменке. Это их предки тяжело трудились, а они уже пользуются нажитым.
Ну и как она выглядит? Шурочка повернулась, чтобы осмотреть, хорошо ли завязан бант сзади, на талии.
Замечательно. Сегодня она надела новое белье, которое принесла ей Арина Власьевна, дядина домоправительница, экономка и бог знает кто еще. Она сказала, что этот подарок от дяди, но он не смеет вручить его сам.
Шурочка сначала удивилась – столь интимный подарок. Но тут же простила его – он у нее и мать, и отец. Она внимательно осмотрела панталоны и рубашку. Они оказались тончайшей английской работы. Очень, очень дорогие.
Интересно, а он дарит такое своей пассии? Возможно, только наверняка другого размера. Купчиха в такое не войдет.
Сегодня Шурочка хотела выглядеть как можно лучше. Она не собиралась надеть на себя отталкивающую маску или нарядиться так, чтобы возможный жених удирал от нее, перепрыгивая через две ступеньки. Она готовилась к встрече по-другому.
Итак, думала она, если он так молод и хорош, как говорит дядюшка, и так богат, что тоже не скрывает, возможно ли, что у него нет никого на примете? Какая-то дама сердца наверняка есть. Но если он не сын, а брат, вполне возможно, что и ему сестра поставила условие. От которого он хотел бы, но не может отказаться? Вот что нужно выяснить в первую очередь.
А если она не ошибается, то лучше для обоих соединить усилия и придумать, как помочь друг другу. Кстати, и дяде тоже. В конце концов, он печется о ней столько лет, так почему ей не позаботиться о нем?
7
– Вы не похожи на фиалку, – сказал молодой человек, оглядывая Шурочку. На нее смотрели голубые глаза, полные розовые губы улыбались. Но мягко, не так, как улыбаются, отрицая что-то. «Не» – это всегда отказ кому-то. – Хотя на вас платье идеального фиалкового цвета, – добавил он.
– Я думала, что оно голубое, – возразила Шурочка.
– Нет, поверьте, в нем есть оттенок, который видят только избранные.
– Неужели? – Шурочка подняла бровь.
– Не обижайтесь. Избранные – это не совсем точно. Скорее – избравшие. Я тот, кто избрал фиалку цветком своей жизни.
Шурочку озадачило такое заявление. Ей не хотелось забираться в ботанические дебри, она желала выяснить главное. У нее мало времени – дядя с Елизаветой Степановной оставили их ненадолго, они отошли поздороваться со знакомыми.
– Вы считаете, мне этот цвет не к лицу? – Она вздернула подбородок и без смущения посмотрела в голубые – или фиалковые? – глаза нового знакомого.
– Чудо как идет. Но ваша суть – иная…
– Вы так хорошо распознаете женскую суть? – не отрывая от него глаз, спросила Шурочка.
Николай Кардаков засмеялся, сложил руки на груди и покачал головой.
– Я распознаю безошибочно только суть женщин-фиалок, – с некоторой бравадой заявил он.
– Гм, – пробормотала Шурочка. – Вы, стало быть, разводитель… распознаватель… цветов? Фу, простите, я знаю это слово лучше по-английски, чем по-русски. Вы цветовод – вот что я хотела спросить. Это так на самом деле?
– Да, по своей сути. Но… – он вздохнул, – как редко мы позволяем нашей сути проявиться в обыденной жизни. Мы как будто играем в игру с самими собой – делаем не то, что хотим, живем не той жизнью, для которой предназначены.
– Вот как? – Это признание не столько заинтересовало ее, сколько насторожило. – Неужели вы не можете себе позволить заниматься фиалками, если вам интересно?
– А разве вы можете? – Он испытующе смотрел на ее разгоряченное лицо. – Делать то, что хотите на самом деле?
Чего Шурочка так и не смогла с собой поделать ни в России, ни в Англии, так это не краснеть лицом. Слишком близко к поверхности кожи расположены кровеносные сосуды, заключила она, изучая медицину, потому перестала с собой бороться. Многие находят это неприятное для нее свойство очаровательным, видят особенную прелесть, а то и подтверждение невинности натуры.
Похоже, новый знакомый тоже расценил алость ее щек похожим образом. Он покровительственно улыбнулся и сказал:
– Не смущайтесь, прошу вас.
– Вы не правы. Я делаю только то, что сама хочу, – заявила Шурочка, не обращая внимания на его призыв.
– Вот как? Вам хочется выйти за меня замуж? – Он сощурился.
– Нет, – ответила Шурочка. – Не хочется.
– Но вам придется…
– Вы так хотите на мне жениться? – прервала она его. – Вам больше не на ком? – Она наклонила голову набок.
– Как и многим на этом свете, милая Шурочка, приходится выбирать… чем жертвовать…
– Ага-а… – протянула она, – вы готовы жениться на мне, потому что вам что-то обещано за это, да? Например… например… – Она впилась в него взглядом, в голове проносились варианты – чего именно мог жаждать этот человек? Ну конечно, если первое, что он сказал… – Вам будет позволено завести оранжерею с фиалками!
Он грациозно поднял руки и беззвучно зааплодировал.
– Браво, браво. Я верно понял – вы не фиалка.
– А поняли, кто я? – спросила Шурочка с любопытством.
– Разумеется. Вы роскошный цветок. Темно-кровавого цвета. Он высокий, очень колючий. Но у него тонкий нежный аромат. Пчелы, осы, шмели радостно устремляются к нему…
Шурочка вскинула брови.
– Не значит ли это, что вы пытаетесь меня… обидеть?
– Вас? Разве я кажусь сумасшедшим? – Он вытянул перед собой руки ладонями вверх. – Я бы уколол себе руки в кровь, если бы посмел…
– Но вы нарисовали цветок, который называется в обыденной жизни чертополохом.
Он засмеялся весело. Его глаза смотрели на нее с обожанием.
– Это вульгарное название, народное. На самом деле он называется… – Николай произнес латинское название цветка, которое Шурочка в ту же минуту забыла. – Знаете ли вы, что это был любимый цветок амазонок? Я уверен, они – ваши истинные предшественницы…
– Похоже, вы успели поговорить обо мне с дядей, – фыркнула Шурочка.
– Нет, с сестрой, – признался он. – Она нарисовала ваш портрет…
– Но она никогда не видела меня.
– Со слов вашего дяди.
– А для чего им было говорить обо мне? – запальчиво спросила Шурочка.
– Но о чем-то надо разговаривать во время свиданий, – с досадой бросил он.
– Свиданий! Так вы про это знаете!
– Можно подумать, что вы нет.
– Клянусь, нет. До недавнего времени, – Шурочка так искренне трясла головой, что он поморщился.
– Ну да, и не догадывались…
– Догадывалась, но не более чем о том, что вы не в моем вкусе, а я не в вашем.
– Должен признаться, вы, Александра, производите на меня двойственное впечатление. – Он поправил букетик в петлице. Конечно, он составлен из крошечных фиалок. Он вообще походил на лондонского денди, но исполненного в московском варианте, определила Шурочка.
Денди никогда ей не нравились своей экстравагантностью и цинизмом. Они казались ей ненатуральными и напыщенными.
На Николае фрак, который английская мода канонизировала. До того его надевали для верховой езды. Грубый и спортивный, он воспринимался как национально английский.
Была еще одна деталь в его облике – очки. Шурочка знала, что они для денди нечто особенное. Дядя рассказывал, что их носили щеголи в давние времена, они были модной деталью туалета. Оказывается, смотреть через очки было дерзостью. Особенно младшим на старших – какая наглость! Так по крайней мере было в России в начале прошлого века. Об этом рассказывал ей дядя, а ему его отец.
– Вот почему, – смеялся он, – в те времена было столько красавиц. Все женщины – одна другой лучше, когда без очков.
Шурочка не заметила в новом знакомом того, что обязательно для денди – некоторой разочарованности в жизни.
– Я нашел свою девушку, – говорил он, и в его голосе она слышала радость, – она фиалка. Понимаете? С другой я просто не смогу жить.
Шурочка молчала. Как удачно…
– Разумеется, если подойти к вопросу практически, возможно заключить брак нам с вами. Но жить станем отдельно. Все, что получим от наших родственников, которые затеяли эту игру, поделим и разъедемся. По разным странам. Насколько мне известно, вы англоманка.
– Да, я училась там. В Бате.
– Слышал. Город знаменит римскими развалинами.
– Вы любите путешествовать?
– А как вы думаете? Моя любовь к фиалкам может жить без путешествий? Они растут и в России, но я хочу узумбарские фиалки брать там, где они родились, – в Узумбару.
– Узумбару… – Она пожала плечами. Что-то такое мелькало на глобусе в дядюшкином кабинете.
– А как вы хотели бы провести свою жизнь?
– У меня есть человек, за которого я выйду замуж, – объявила Шурочка.
– Этот человек не я, – сказал он полувопросительно-полуутвердительно.
– Нет. Мы, я бы сказала, обручились с детства и не можем нарушить клятву.
– Он где сейчас, я могу узнать?
– Он в алтайской тайге.
– Ох, там растут редкостные фиалки. Вы можете попросить его привезти мне экземпляр?
– Если они растут на золоте, которое он найдет, то непременно, – засмеялась она.
– Ага-а… Он поехал на поиски Клондайка. Он жаждет вас озолотить. Неглупо. Тогда вам не нужен никакой выгодный брак. Даже если ваш дядюшка не даст вам ничего, но отпустит из дома… гм… – он окинул ее взглядом, – нагой. – Она фыркнула. – А если он не найдет золота? Что тогда?
– Он найдет, – сказала Шурочка.
– Что ж, в вас твердость не фиалки, нет. – Он умолк, она тоже не произносила ни слова, а он продолжил: – На всякий случай, чтобы вы знали еще и это. Самые популярные фиалки – виола трехцветная. Они растут в диком виде в России, в западной части, и Европе. Такую мне не нужно. Фиалку рогатую я вывез из Пиренеев. Фиалку душистую – из Крыма. У меня есть парник – прелестный домик для фиалок. Но я хочу большой, настоящий. Чтобы высевать семена в парник. Поливать через ситечко. У меня есть серебряное, как известно, серебро полезно…
– Я подарю вам золотое, – перебила его Шурочка. – Когда Алеша найдет жилу.
– Ваша уверенность меня интригует, – признался Николай. – Возможно, на самом деле своей искренней верой вы нашлете на него удачу. – Он снова умолк. – Больше всего мне нравится пикировка. Это прекрасно, когда ты сам делаешь выбор – кого оставить рядом с кем-то, а кого-то убрать.
Шурочка вскинула брови. Странное дело, он не показался ей таким зависимым от чужой воли. Или… или она что-то не заметила? Сестра, вероятно, давит на него, подчиняет. И этот его костюм, снятый с плеча денди. Он тоже признак желания подчиниться чужой воле.
Шурочка почувствовала жалость к нему. Но… она не станет ему объяснять ничего. Когда человека жаль, лучше не говорить ему об этом. Потому что он не переменится, а тебя невзлюбит.
– Надеюсь, вы навестите меня. Вы увидите, что моя комната полна фиалок даже зимой. Сенполии, или узумбарские, я размещаю возле западных и восточных окон. А если их медленно поворачивать, то розетка цветка будет в центре, а листья, ровные и крупные, округ нее. У меня не бывает однобоких растений.
– Вы любите гармонию, – уточнила Шурочка.
– Да, и должен сказать, я вижу ее в вас. Хотя вы не фиалка.
– Если у вас хорошо растут цветы, значит, вы… хороший человек, – сказала она. – Так говорят.
– Благодарю вас. Я польщен, что именно вы сказали то, что я знаю сам. Да, я добр к цветам. Они одаривают меня в ответ крупными цветами и чистыми красками. Таких нет ни у кого. Так что же, ваш окончательный ответ?
– Я поеду за ним, – сказала она. – За Алексеем.
– Как декабристка?
– А хотя бы. Вы сами знаете, что те, за кем поехали их женщины, остались счастливы.
– Ну это как посмотреть… Однако вы высокого о себе мнения.
– Послушайте, мне кажется, мы с вами можем договориться.
– Согласен. Более того, если я чем-то могу помочь вам в вашем экстравагантном желании, я готов.
Шурочка поморщилась, не зная, решиться ли ей сейчас спросить… Конечно, у нее нет времени искать новый случай.
– Я знаю, что вы закончили курс в Московском университете.
– Выдержал магистерский экзамен, – уточнил он.
– У вас есть друзья, которые знают химию?
– Вы хотите сварить что-то… особенное? Чтобы напоить дядю и сбежать…
Она засмеялась.
– Вовсе нет. Мне нужна консультация. О золоте.
– Ах, мне жаль, я бы мог, но я знаю только одно – как тратить золотые рубли, как дарить любимой женщине золотые штучки…
– Я о другом. О самородном золоте. Мне интересно узнать, в каком виде… на что будет похоже золото, которое найдет Алеша.
– Вы хотите расспросить о золотой породе? – уточнил он.
– Да. Мне нужен ученый, который знает, как оно… вызревает. Какие примеси, какие сопутствуют жиле камни…
– Извольте. Мой друг поможет вам. Мы виделись с ним не далее как в Татьянин день. И крепко погуляли.
– Сидели в трактире. – Она фыркнула. – Я знаю, как это бывает у студентов Московского университета двенадцатого января.
– Да. А как у вас там, в Лондоне?
– Не так.
– Хорошо, я сведу вас. Он снимает в лаборатории стол с микроскопом за деньги.
– Я хочу скорее. – Она барабанила пальцами по столу.
– Вижу. Вы нетерпеливы, не фиалка.
– Вы это уже говорили.
– Ах, Шурочка, я стараюсь себя убедить, что вы не та, кто мне нужен. Хотя в последние минуты начинаю склоняться… – Он улыбнулся. – А вдруг мое мнение изменится? И я стану увлекаться не фиалками…
– А чертополохом? – Шурочка засмеялась.
Он тоже.
Потом сказал:
– Мы можем заключить с вами сделку, полезную для обоих? – Она слушала, не перебивая. – Не станем говорить – ни вы дяде, ни я сестре, – что мы не согласны на союз. – Шурочка кивнула. – Признаюсь вам, сестра дает мне деньги на оранжерею. Я сказал, что хочу поразить свою молодую жену талантами цветовода. Поэтому заказал теплицу во Франции и должен внести очередной взнос…
– Хорошо, – сказала Шурочка.
На самом деле, кроме оранжереи, Николай собирался потратить деньги на подарок своей любимой Фиалке. Он придумал настолько тонкий, настолько изысканный и говорящий подарок, что ему не терпелось забрать его у мастера и поскорее вручить его своей даме.
– Я думала, что оно голубое, – возразила Шурочка.
– Нет, поверьте, в нем есть оттенок, который видят только избранные.
– Неужели? – Шурочка подняла бровь.
– Не обижайтесь. Избранные – это не совсем точно. Скорее – избравшие. Я тот, кто избрал фиалку цветком своей жизни.
Шурочку озадачило такое заявление. Ей не хотелось забираться в ботанические дебри, она желала выяснить главное. У нее мало времени – дядя с Елизаветой Степановной оставили их ненадолго, они отошли поздороваться со знакомыми.
– Вы считаете, мне этот цвет не к лицу? – Она вздернула подбородок и без смущения посмотрела в голубые – или фиалковые? – глаза нового знакомого.
– Чудо как идет. Но ваша суть – иная…
– Вы так хорошо распознаете женскую суть? – не отрывая от него глаз, спросила Шурочка.
Николай Кардаков засмеялся, сложил руки на груди и покачал головой.
– Я распознаю безошибочно только суть женщин-фиалок, – с некоторой бравадой заявил он.
– Гм, – пробормотала Шурочка. – Вы, стало быть, разводитель… распознаватель… цветов? Фу, простите, я знаю это слово лучше по-английски, чем по-русски. Вы цветовод – вот что я хотела спросить. Это так на самом деле?
– Да, по своей сути. Но… – он вздохнул, – как редко мы позволяем нашей сути проявиться в обыденной жизни. Мы как будто играем в игру с самими собой – делаем не то, что хотим, живем не той жизнью, для которой предназначены.
– Вот как? – Это признание не столько заинтересовало ее, сколько насторожило. – Неужели вы не можете себе позволить заниматься фиалками, если вам интересно?
– А разве вы можете? – Он испытующе смотрел на ее разгоряченное лицо. – Делать то, что хотите на самом деле?
Чего Шурочка так и не смогла с собой поделать ни в России, ни в Англии, так это не краснеть лицом. Слишком близко к поверхности кожи расположены кровеносные сосуды, заключила она, изучая медицину, потому перестала с собой бороться. Многие находят это неприятное для нее свойство очаровательным, видят особенную прелесть, а то и подтверждение невинности натуры.
Похоже, новый знакомый тоже расценил алость ее щек похожим образом. Он покровительственно улыбнулся и сказал:
– Не смущайтесь, прошу вас.
– Вы не правы. Я делаю только то, что сама хочу, – заявила Шурочка, не обращая внимания на его призыв.
– Вот как? Вам хочется выйти за меня замуж? – Он сощурился.
– Нет, – ответила Шурочка. – Не хочется.
– Но вам придется…
– Вы так хотите на мне жениться? – прервала она его. – Вам больше не на ком? – Она наклонила голову набок.
– Как и многим на этом свете, милая Шурочка, приходится выбирать… чем жертвовать…
– Ага-а… – протянула она, – вы готовы жениться на мне, потому что вам что-то обещано за это, да? Например… например… – Она впилась в него взглядом, в голове проносились варианты – чего именно мог жаждать этот человек? Ну конечно, если первое, что он сказал… – Вам будет позволено завести оранжерею с фиалками!
Он грациозно поднял руки и беззвучно зааплодировал.
– Браво, браво. Я верно понял – вы не фиалка.
– А поняли, кто я? – спросила Шурочка с любопытством.
– Разумеется. Вы роскошный цветок. Темно-кровавого цвета. Он высокий, очень колючий. Но у него тонкий нежный аромат. Пчелы, осы, шмели радостно устремляются к нему…
Шурочка вскинула брови.
– Не значит ли это, что вы пытаетесь меня… обидеть?
– Вас? Разве я кажусь сумасшедшим? – Он вытянул перед собой руки ладонями вверх. – Я бы уколол себе руки в кровь, если бы посмел…
– Но вы нарисовали цветок, который называется в обыденной жизни чертополохом.
Он засмеялся весело. Его глаза смотрели на нее с обожанием.
– Это вульгарное название, народное. На самом деле он называется… – Николай произнес латинское название цветка, которое Шурочка в ту же минуту забыла. – Знаете ли вы, что это был любимый цветок амазонок? Я уверен, они – ваши истинные предшественницы…
– Похоже, вы успели поговорить обо мне с дядей, – фыркнула Шурочка.
– Нет, с сестрой, – признался он. – Она нарисовала ваш портрет…
– Но она никогда не видела меня.
– Со слов вашего дяди.
– А для чего им было говорить обо мне? – запальчиво спросила Шурочка.
– Но о чем-то надо разговаривать во время свиданий, – с досадой бросил он.
– Свиданий! Так вы про это знаете!
– Можно подумать, что вы нет.
– Клянусь, нет. До недавнего времени, – Шурочка так искренне трясла головой, что он поморщился.
– Ну да, и не догадывались…
– Догадывалась, но не более чем о том, что вы не в моем вкусе, а я не в вашем.
– Должен признаться, вы, Александра, производите на меня двойственное впечатление. – Он поправил букетик в петлице. Конечно, он составлен из крошечных фиалок. Он вообще походил на лондонского денди, но исполненного в московском варианте, определила Шурочка.
Денди никогда ей не нравились своей экстравагантностью и цинизмом. Они казались ей ненатуральными и напыщенными.
На Николае фрак, который английская мода канонизировала. До того его надевали для верховой езды. Грубый и спортивный, он воспринимался как национально английский.
Была еще одна деталь в его облике – очки. Шурочка знала, что они для денди нечто особенное. Дядя рассказывал, что их носили щеголи в давние времена, они были модной деталью туалета. Оказывается, смотреть через очки было дерзостью. Особенно младшим на старших – какая наглость! Так по крайней мере было в России в начале прошлого века. Об этом рассказывал ей дядя, а ему его отец.
– Вот почему, – смеялся он, – в те времена было столько красавиц. Все женщины – одна другой лучше, когда без очков.
Шурочка не заметила в новом знакомом того, что обязательно для денди – некоторой разочарованности в жизни.
– Я нашел свою девушку, – говорил он, и в его голосе она слышала радость, – она фиалка. Понимаете? С другой я просто не смогу жить.
Шурочка молчала. Как удачно…
– Разумеется, если подойти к вопросу практически, возможно заключить брак нам с вами. Но жить станем отдельно. Все, что получим от наших родственников, которые затеяли эту игру, поделим и разъедемся. По разным странам. Насколько мне известно, вы англоманка.
– Да, я училась там. В Бате.
– Слышал. Город знаменит римскими развалинами.
– Вы любите путешествовать?
– А как вы думаете? Моя любовь к фиалкам может жить без путешествий? Они растут и в России, но я хочу узумбарские фиалки брать там, где они родились, – в Узумбару.
– Узумбару… – Она пожала плечами. Что-то такое мелькало на глобусе в дядюшкином кабинете.
– А как вы хотели бы провести свою жизнь?
– У меня есть человек, за которого я выйду замуж, – объявила Шурочка.
– Этот человек не я, – сказал он полувопросительно-полуутвердительно.
– Нет. Мы, я бы сказала, обручились с детства и не можем нарушить клятву.
– Он где сейчас, я могу узнать?
– Он в алтайской тайге.
– Ох, там растут редкостные фиалки. Вы можете попросить его привезти мне экземпляр?
– Если они растут на золоте, которое он найдет, то непременно, – засмеялась она.
– Ага-а… Он поехал на поиски Клондайка. Он жаждет вас озолотить. Неглупо. Тогда вам не нужен никакой выгодный брак. Даже если ваш дядюшка не даст вам ничего, но отпустит из дома… гм… – он окинул ее взглядом, – нагой. – Она фыркнула. – А если он не найдет золота? Что тогда?
– Он найдет, – сказала Шурочка.
– Что ж, в вас твердость не фиалки, нет. – Он умолк, она тоже не произносила ни слова, а он продолжил: – На всякий случай, чтобы вы знали еще и это. Самые популярные фиалки – виола трехцветная. Они растут в диком виде в России, в западной части, и Европе. Такую мне не нужно. Фиалку рогатую я вывез из Пиренеев. Фиалку душистую – из Крыма. У меня есть парник – прелестный домик для фиалок. Но я хочу большой, настоящий. Чтобы высевать семена в парник. Поливать через ситечко. У меня есть серебряное, как известно, серебро полезно…
– Я подарю вам золотое, – перебила его Шурочка. – Когда Алеша найдет жилу.
– Ваша уверенность меня интригует, – признался Николай. – Возможно, на самом деле своей искренней верой вы нашлете на него удачу. – Он снова умолк. – Больше всего мне нравится пикировка. Это прекрасно, когда ты сам делаешь выбор – кого оставить рядом с кем-то, а кого-то убрать.
Шурочка вскинула брови. Странное дело, он не показался ей таким зависимым от чужой воли. Или… или она что-то не заметила? Сестра, вероятно, давит на него, подчиняет. И этот его костюм, снятый с плеча денди. Он тоже признак желания подчиниться чужой воле.
Шурочка почувствовала жалость к нему. Но… она не станет ему объяснять ничего. Когда человека жаль, лучше не говорить ему об этом. Потому что он не переменится, а тебя невзлюбит.
– Надеюсь, вы навестите меня. Вы увидите, что моя комната полна фиалок даже зимой. Сенполии, или узумбарские, я размещаю возле западных и восточных окон. А если их медленно поворачивать, то розетка цветка будет в центре, а листья, ровные и крупные, округ нее. У меня не бывает однобоких растений.
– Вы любите гармонию, – уточнила Шурочка.
– Да, и должен сказать, я вижу ее в вас. Хотя вы не фиалка.
– Если у вас хорошо растут цветы, значит, вы… хороший человек, – сказала она. – Так говорят.
– Благодарю вас. Я польщен, что именно вы сказали то, что я знаю сам. Да, я добр к цветам. Они одаривают меня в ответ крупными цветами и чистыми красками. Таких нет ни у кого. Так что же, ваш окончательный ответ?
– Я поеду за ним, – сказала она. – За Алексеем.
– Как декабристка?
– А хотя бы. Вы сами знаете, что те, за кем поехали их женщины, остались счастливы.
– Ну это как посмотреть… Однако вы высокого о себе мнения.
– Послушайте, мне кажется, мы с вами можем договориться.
– Согласен. Более того, если я чем-то могу помочь вам в вашем экстравагантном желании, я готов.
Шурочка поморщилась, не зная, решиться ли ей сейчас спросить… Конечно, у нее нет времени искать новый случай.
– Я знаю, что вы закончили курс в Московском университете.
– Выдержал магистерский экзамен, – уточнил он.
– У вас есть друзья, которые знают химию?
– Вы хотите сварить что-то… особенное? Чтобы напоить дядю и сбежать…
Она засмеялась.
– Вовсе нет. Мне нужна консультация. О золоте.
– Ах, мне жаль, я бы мог, но я знаю только одно – как тратить золотые рубли, как дарить любимой женщине золотые штучки…
– Я о другом. О самородном золоте. Мне интересно узнать, в каком виде… на что будет похоже золото, которое найдет Алеша.
– Вы хотите расспросить о золотой породе? – уточнил он.
– Да. Мне нужен ученый, который знает, как оно… вызревает. Какие примеси, какие сопутствуют жиле камни…
– Извольте. Мой друг поможет вам. Мы виделись с ним не далее как в Татьянин день. И крепко погуляли.
– Сидели в трактире. – Она фыркнула. – Я знаю, как это бывает у студентов Московского университета двенадцатого января.
– Да. А как у вас там, в Лондоне?
– Не так.
– Хорошо, я сведу вас. Он снимает в лаборатории стол с микроскопом за деньги.
– Я хочу скорее. – Она барабанила пальцами по столу.
– Вижу. Вы нетерпеливы, не фиалка.
– Вы это уже говорили.
– Ах, Шурочка, я стараюсь себя убедить, что вы не та, кто мне нужен. Хотя в последние минуты начинаю склоняться… – Он улыбнулся. – А вдруг мое мнение изменится? И я стану увлекаться не фиалками…
– А чертополохом? – Шурочка засмеялась.
Он тоже.
Потом сказал:
– Мы можем заключить с вами сделку, полезную для обоих? – Она слушала, не перебивая. – Не станем говорить – ни вы дяде, ни я сестре, – что мы не согласны на союз. – Шурочка кивнула. – Признаюсь вам, сестра дает мне деньги на оранжерею. Я сказал, что хочу поразить свою молодую жену талантами цветовода. Поэтому заказал теплицу во Франции и должен внести очередной взнос…
– Хорошо, – сказала Шурочка.
На самом деле, кроме оранжереи, Николай собирался потратить деньги на подарок своей любимой Фиалке. Он придумал настолько тонкий, настолько изысканный и говорящий подарок, что ему не терпелось забрать его у мастера и поскорее вручить его своей даме.