Гронгард тоже узнал одного из метателей, высокого, худощавого, темноволосого бородача с тонкими губами и холодными, глубоко посаженными глазами, взгляд которых был подобен взгляду зверей-мертвоглазов. Где-то он уже видел этого тонкогубого с перебитым носом, то ли у стен Искалора, то ли на каком-нибудь ночлежном дворе.
Тонкогубый первым метнул в него кинжал, целясь в руку, сжимающую меч, но Грон увернулся, и кинжал, отскочив от приоткрытой двери, улетел в комнату. Метатели придвигались расчетливо, не наседали всей толпой; четверо с топорами подступали спереди, еще по двое заходили с обеих сторон, быстро совершив необходимые перемещения вне досягаемости Грона. Тонкогубый тихо командовал: «Не спешить! Топоры перед собой!» – а еще один затерялся за спинами, и что он там делал, вольный боец не видел, но понял, когда оттуда вылетел топор.
Топор, вращаясь, скользнул над полом, широким острым лезвием ударил Грона по ноге чуть ниже колена – и если бы не драконьи доспехи, лежать бы вольному бойцу с перерубленной голенью под сапогами озерных метателей.
Удар был сильным. Грон поморщился, чуть отставил ногу, и пользуясь тем, что изумленные взгляды нападавших были прикованы к отскочившему от ноги топору, сделал быстрый выпад влево. Он решил рискнуть – ведь, судя по тому, что метатели целились в руки и ноги, он был им нужен живым. Меч Грона, блеснув в сером полусвете-полутьме, обрушился на плечо не успевшего отступить врага, заходящего сбоку, наискось рассек его тело до самой груди и молниеносно вонзился острием в живот стоявшего рядом коренастого разбойника, пытавшегося отразить выпад Грона топором.
Все произошло быстро; тела еще не успели упасть, и кровь еще не залила пыльный пол коридора, и никто не издал ни единого восклицания, а Грон, резко оттолкнувшись ногой, уже возвращался в исходную позицию. Почувствовал удар в спину – это метнули кинжал с другой стороны, – увидел, как дружно поднялись топоры стоящей напротив четверки и отпрыгнул назад, в приоткрытую дверь, потому что на больший успех рассчитывать не приходилось. С треском вонзились в дверь топоры, но поздно: он уже задвигал засов, слушал, как приходят в себя, хрипло кричат озерные метатели и возбужденно думал, охваченный боевым азартом: «Еще двумя меньше!»
Однако он понимал, что положение почти безнадежно. Рано или поздно метатели выломают дверь, ворвутся ввосьмером и просто забросают его топорами и кинжалами. И целить будут уже не в ноги, а в голову…
И в подтверждение его мыслей на дверь обрушились удары.
– Открывай, Странник! Открывай по-хорошему, нечесаный конский хвост!
Грон стоял у двери с мечом наизготовку и, покусывая губы, слушал возгласы метателей. Можно было бы попытаться прорваться с боем, если бы не Рения. Если бы не Рения… Он оглянулся. Девушка стояла у кровати, прижав руки к груди. Лицо ее было бескровным и застывшим, словно каменные лики древних статуй на Поле усопших.
– Помолчите! – послышался за дверью властный голос, разом оборвав ругань и проклятья. – Я сам с ним поговорю.
Грон был уверен, что это голос тонкогубого. Судя по всему, командира этой группы.
– Ты слышишь меня, Странник?
– Да, – надменно отозвался Грон.
– Ты в ловушке. Согласен?
Тонкогубый сделал паузу, ожидая ответа, но Грон промолчал.
– Ты в ловушке, – повторил тонкогубый. – Дверь мы сейчас выломаем или просто подожжем. Ты сможешь убить еще одного или двух, как убил Роха и Буса Ворчуна, но со всеми тебе не справиться.
Грон слушал, наклонив голову и исподлобья разглядывал дверную ручку,
– бронзовое лохматое чудище угрожающе скалило зубы. Утверждение тонкогубого имело все шансы стать истиной в самом ближайшем будущем.
– И счастье твое, Странник, если ты умрешь сразу, – вкрадчиво продолжал тонкогубый. – Потому что иначе мы сами выберем тебе смерть, хотя ты и заговоренный. И навестим твоего отца, он ведь тоже смертен.
Грон дернул плечом, тяжело оперся на меч.
– Что ты предлагаешь, метатель? – Он старался говорить ровным голосом. – Сдаться на вашу милость? Сложить оружие, отодвинуть засов и безропотно дать себя убить? Не велика ли будет для вас честь? Между прочим, кое-кто в Искалоре знает, что я отправился вслед за вами, и знает, что делать, если я не вернусь, а кто-то из вас вернется.
«А ведь я им нужен живым, – подумал он. – Мертвый Грон хорошо, но живой лучше». Он был нужен живым, иначе метатели вряд ли тратили бы время на переговоры.
– Послушай, Странник. – Голос тонкогубого смягчился. – Давай так: открывая дверь, отдай оружие и мы тебя отпустим.
Грон усмехнулся.
– Какие еще будут условия? Может быть, сразу отрубить себе голову и преподнести вам?
– Слушай, Странник, ведь в ловушке ты, а не мы. С оружием ты можешь причинить нам беспокойство, а без оружия уходи себе, откуда пришел. Неужели мало дел в Искалоре? Клянусь, мы выпустим тебя из замка…
– Не выходи, Гронгард, не верь Круту! Не верь! Они убьют тебя!
– Подумай, Странник, мы подождем, – сказал тонкогубый.
Грон уже не слышал этих слов, потому что осмысливал сказанное Ренией. Девушка по-прежнему стояла возле кровати, теперь уже опустив руки, и лицо ее было маской отчаяния.
– Ты знаешь его имя? – медленно спросил вольный боец, и девушка молча наклонила голову.
Он ослеп и оглох, сердце тоскливо сжалось и превратилось в холодный камень, затянутый илом на черном дне застывшей реки, и сразу же растворилось в мертвой воде. Ничего не видя и не слыша, ничего не чувствуя, не зная, жив он или нет, Грон приближался к темноволосой незнакомке. Потом в памяти возникли картины: Рения у стола, и в руке ее крышка от кувшина… Рения вскакивает с кровати и разбивает кувшин… «Никуда не ходи, они убьют тебя…» «Не верь Круту…»
Все встало на свои места, обозначился зловещий узор – и словно отдернули черную портьеру и открыли нишу, в которой затаилось коварство с отравой в руке.
– Какой яд ты подмешала в вино? – спокойно и безжизненно спросил вольный боец, останавливаясь и сверху вниз глядя на окаменевшую спутницу озерных метателей.
– Не яд, – прошептала она. – Сонное зелье… Но я бы не впустила их, Гронгард…
Он горько усмехнулся. Поделом тебе, вольный боец. Никогда не поддавайся чувствам, стягивая их уздой разума. Неужели до сих пор не научился, неужели мало учила тебя жизнь? Сонное зелье… Спит беспомощный вольный боец, она отодвигает засов, и метатели, ухмыляясь, беспрепятственно входят в комнату. Устроили приманку вольному бойцу, и он ухватился за приманку, вызволил «страдалицу» из темницы и не бросил на произвол судьбы – он же просто не способен на это! – и вот метатели, ухмыляясь, входят в комнату. А потом..
Но ведь она разбила кувшин! Не случайно, а совершенно сознательно разбила кувшин. Чтобы он, сын Гронгарда Странника, не хлебнул ненароком сонного зелья, подсыпанного ее рукой.
Он сжал податливые плечи девушки, заглянул в распахнутые глаза – два колодца, наполненные болью.
– Рения, ты заодно… с этими?..
Боль потекла из черных глаз-колодцев, превратившись в слезы.
– Я не могла по-другому, поверь… Я… Они схватили Лортана… Мой брат у них… Лортан… Если бы я…
Она не смогла больше говорить, задохнулась от слез, и Грон порывисто прижал ее голову к своей груди.
– Эй, Странник, не слышу ответа, – раздался за дверью голос тонкогубого Крута. – Прекрати возиться с девчонкой, я отдаю ее тебе. У тебя еще будет время.
В коридоре захохотали. Грон вернулся к двери и неторопливо ответил, с трудом сдерживая ярость:
– Если сумеете – входите. Места для ваших трупов здесь вполне хватит.
– Ошибаешься, Странник! – воскликнул Крут. – Там есть место только для твоего трупа.
И вновь дверь задрожала от слаженных ударов боевых топоров. Грон стиснул зубы и приготовился встретить мечом и кинжалом рвущихся в комнату врагов. Почувствовав движение рядом и, повернув голову, обнаружил, что девушка стоит за его плечом, держа в руке кинжал, чуть раньше брошенный Крутом в него, Грона. На лице Рении решимость боролась с отчаянием, и вольный боец чуть не застонал, потому что добычей метателей в предстоящей схватке могла стать не только его жизнь.
– О, хранители лесного костра, неужели у нас нет никакого выхода? – с горечью сказала девушка, обжигая Грона печальным взглядом.
Удары топоров не прекращались.
«Неужели нет выхода? – молча повторил вольный боец. – Неужели?..»
И вдруг вспомнил слова Колдуна, вновь отчетливо услышал его голос, словно незримый Колдун находился рядом и опять загадочно говорил: «Я ухожу, а ты запомни, Гронгард: при желании всегда можно отыскать выход». Не предвидел ли Колдун будущее, не подсказывал ли, что есть путь к спасению? Ведь и Варугд Исступленный временами изрекал нечто подобное пророчествам, только темен был смысл этих пророчеств, никто не мог их понять и растолковать, и понимание приходило слишком поздно, когда пророчества уже сбывались… А можно ли увидеть завтрашний день?
Грон быстро повернулся лицом к комнате, обвел взглядом пол… сводчатый каменный потолок… стену с зарешеченным оконцем… гобелены… Гобелены!
Дверь трещала, но пока держалась, а значит еще оставалось время…
– Не отчаивайся, Рения! – подбодрил он девушку, неумело державшую оружие, и бросился к ближней стене.
Острое лезвие кинжала полосовало звериные морды и небесные символы, рассекало ветви деревьев и длинные тела змеевидных рыб. Вцепившись рукой в край разрезанной ткани, Гронгард рванул ее в сторону, обнажая стену – неровную каменную кладку, покрытую пылью и заляпанную засохшими пятнами строительного раствора. Никакого выхода!..
Он пронесся через комнату к противоположной стене, на бегу подумав о том, что даже если и там ничего нет, он придвинет к двери кровать, создав еще одну помеху атакующим. С ходу вскочил на покрывало, присел, удерживаясь на мягком ложе, и крест-накрест полоснул по гобелену. На мгновение замер, еще не веря своим глазам, повернулся к подбежавшей Рении, спрыгнул на пол.
– Рения, в сторону!
Грон отодвинул кровать, перекинул через плечо подобранный плащ, взял девушку за руку и с силой толкнул потайную дверцу, перехваченную сверху донизу стальными полосами. Метатели еще не успели ворваться в комнату, а Грон, с трудом задвинув внутренний засов ударами кулака, уже уходил вместе с Ренией в пыльную теплую застоявшуюся темноту.
Он шел, пригнувшись, но все равно то и дело задевая головой потолок, тщательно проверяя крепость пола под подошвой, прежде чем перенести на нее тяжесть тела. Тайный ход был узким – расставив локти, Грон касался каменных стен – и постепенно понижался. Тишину нарушал только шорох одежды и прерывистое дыхание Рении. Она молча пробиралась вслед за вольным бойцом, держась за его пояс, и Грон мысленно просил духов рассвета дать ей силы, чтобы дойти до конца пути.
Двигаясь в душной, безликой и немой темноте, они вскоре достигли ступеней и начали медленно спускаться вдоль стены – и спуск показался Грону бесконечным. Потом под ногами вновь оказался каменный пол, стало прохладней – и девушка за спиной Грона облегченно вздохнула.
– Ты не устала?
– Нет-нет, – торопливо отозвалась Рения. – Хочется поскорее выбраться отсюда.
«Наши желания совпадают», – хотел ответить Грон, но не успел. Острие кинжала, который он держал в вытянутой перед собой руке, уперлось в преграду. Грон сделал шаг вперед, ощупал ладонью холодные камни.
– Что там? Почему ты остановился? – взволнованно спросила Рения.
Вольный боец повернул влево, вновь вытянув руку с кинжалом, и облегченно вздохнул, когда рука не встретила препятствия. Все так же осторожно двигаясь вперед, он удовлетворенно сказал:
– Здесь поворот. Ты заметила, что мы больше не спускаемся? Пол ровный.
– Что это значит?
– По-моему, мы сейчас уже находимся под землей. И за стенами замка. Далеко ли выход – не знаю, но не удивлюсь, если он окажется в каком-нибудь заросшей кустарником овраге или под пнем в окрестном лесу. Здесь ведь есть лес?
– Да. Вокруг замка все выжжено… Словно пролился огненный дождь. А дальше лес.
– Ну вот. Значит, осталось набраться терпения и дойти до выхода. Эх, если бы там еще ждал мой Тинтан…
– Тинтан – это твой конь? Рыжий, как огонь-цветок?
Грон остановился.
– Я не знаю, каков огонь-цветок, но клянусь духами рассвета, Тинтан рыжий, как борода точильщика у Тройных ворот. Ты видела моего Тинтана? Где? Когда?
– Возле замка. Когда я… мы подъезжали. Крут его узнал, сразу сказал, что это конь Гронгарда Странника… Хотели копьями, но он умчался в лес. Крут подумал, что опять засада, как у того моста, но от ворот прибежал человек с ключами и сообщил, что ты в замке. Я слышала.
– Тот человек пониже меня, в черном плаще, безбородый? – быстро спросил Грон.
– Нет, какой-то карлик, лицо сморщенное, щеки трясутся, а ноги кривые-кривые, и колени в разные стороны.
«Колдун мог принять другой облик, – подумал Грон. – Для него это наверное проще простого. Но для чего Колдуну сначала выдавать меня озерным метателям, а потом спасать? Проверял мою сообразительность? Зачем?»
Он предпочел больше не думать о Колдуне, потому что все, касающееся Колдуна, не поддавалось объяснению. Он нашарил в темноте руку девушки и нежно и ободряюще сжал ее.
– Пойдем дальше, Рения. Не думаю, что метатели одолеют ту дверь, но все-таки поспешим. Хочется увидеть небо.
…Грон почти угадал. Подземный ход действительно заканчивался в лесу, только не под пнем, а под рухнувшим когда-то в густой подлесок ветвистым стволом. Кто-то вдобавок забросал ствол хворостом, и Грону пришлось поработать мечом, прорубая и раздвигая этот завал.
– Потерпи еще немного, Рения, – ласково сказал Грон, заботливо счищая с платья девушки мелкие сухие иголки. – Нам нужно уйти подальше отсюда, и все обдумать. Перехитрим их – пойдем не вперед, а назад, к замку. Давай кинжал, ему найдется место у меня за поясом. Думаю, Тинтан нас разыщет.
Он не сомневался, что конь где-то рядом: Тинтан не мог бросить хозяина.
– Я совсем не устала. – Девушка попыталась улыбнуться, но улыбка получилась печальной. – Поверь, Гронгард, я не могла отказаться, я…
Грон рассек ладонью воздух.
– Потом. Все потом. Сейчас нужно идти.
Высокие деревья сплетались кронами, почти полностью закрывая небо, под пружинящим слоем опавшей листвы скрывались пни и сухие ветви; ветви с громким треском ломались под ногами; молодая поросль заполняла все пространство между стволами и идти в этом хрустящем и шуршащем полумраке было нелегко. Грон не хотел пускать в дело меч – не стоило оставлять за собой следов. Он шел, отводя руками гибкие тонкие ветви, слушал дыхание девушки и чувствовал, как тупо ноет в груди, словно засела там, в глубине, какая-то заноза.
Полумрак постепенно растворялся, вокруг становилось светлее, впереди, между сплетенными стволами и ветвями, забрезжил простор. Они вышли к окраине леса и остановились у кромки деревьев, осматривая распахнувшееся перед ними пространство. Зелено-желтая неподвижная стена леса плавным полукругом уходила в обе стороны от них, закрывая горизонт. Вдоль деревьев тянулась широкая полоса бурой ссохшейся земли, исчерченной глубокими бороздами, перемежавшимися цепочками земляных комьев. Создавалось впечатление, что какой-то великан некогда поднимал здесь целину, вспарывая почву с помощью впряженного в гигантский плуг дракона. Позади заброшенной пашни беспомощно взывали к серому небу обугленные скелеты деревьев, а еще дальше темной громадой вырастал из земли замок, подпирая небо плоскими вершинами высоких башен.
– С какой стороны вы подъезжали к воротам?
Рения подумала и показала рукой.
– Оттуда. Замок был справа от дороги.
– Очень хорошо. Значит, отряд Крута оседлал лошадей и бросился в погоню за нами, думая, что мы отыскали Тинтана и поскакали дальше.
– Почему ты решил, что они уехали? – удивилась Рения. – Может быть, они все же выломали дверь и идут сейчас тем подземным ходом?
– Нет. – Грон покачал головой. – Видишь пыль над дорогой? В той стороне, до самого леса.
– Кажется, вижу, – всмотревшись, неуверенно ответила девушка. – Ты думаешь?..
– Да. Клянусь духами рассвета, они сейчас летят вперед, не жалея коней, и вернутся не скоро. Где ты видела моего Тинтана?
Рения, сдвинув брови, вновь осмотрелась.
– Мы уже выезжали на пустошь, он был там, шагах в тридцати-сорока. Громко заржал, помчался к лесу и там продолжал ржать.
– Понятно. – Грон улыбнулся. – Дружище Тинтан хотел отвлечь метателей от замка. От меня. Дружище Тинтан!..
Девушка с восхищением посмотрела на вольного бойца.
– У тебя чудесный конь! Неужели бывают такие кони?
– Другого такого нет, – коротко ответил Грон и, внимательно разглядывая пашню, медленно направился вдоль кромки леса в сторону дороги.
Девушка пошла за ним, подбирая руками подол длинного платья, стараясь ступать мягкими серыми сапожками по следам Грона и то и дело бросая взгляд на его широкую спину.
– Когда должен вернуться второй отряд? – спросил вольный боец. – Я знаю, метатели разделились у черной скалы.
Он не стал уточнять, откуда ему это известно. О разговорах с Колдуном и о самом Колдуне он говорить не хотел. Так же как о серебристом летающем яйце и Одноглазой Старухе.
– Я не слышала, какой приказ Крут давал Сигсу. Знаю только по разговорам, что нашедшие замок должны дождаться остальных. Крут при всех никогда ничего не обсуждал с Леком и Сигсом.
– Так это Крут командует метателями? А какого же командира я снял из арбалета у моста?
– Хрипун не был командиром. Крут приказал ему вывести отряд к мосту, а сам ехал сзади.
– Вот ка-ак? – протянул Грон, не отрывая взгляда от бурых комьев. – Этот Крут, судя по всему… Видишь? Видишь его следы?
– Где? – встревоженно вскрикнула Рения.
– Он недавно прохаживался здесь; следы совсем свежие, еще не подсохли. А ушел вон туда.
Грон ускорил шаги, а Рения успокоенно вздохнула, когда увидела на пашне отпечатки конских копыт и поняла, что вольный боец говорит о коне, а не о Круте. Следы сворачивали в лес. Примятые трава и кустарник отмечали путь Тинтана. Грон остановился, приставил к губам слегка разведенные полусогнутые ладони и тихо засвистел. Подождал, прислушиваясь, и засвистел опять.
– Ты свистишь, как птица суиссия в нашем лесу, – улыбнулась Рения.
Грон поправил перекинутый через плечо плащ и улыбнулся в ответ.
– Слышишь? Из дремучих лесов возвращается верный тинтан, мой помощник, мой друг, мой спаситель!
– Слышу! – отозвалась Рения, невольно заражаясь радостью Грона.
Не услышать было просто невозможно. Треск ветвей, приближаясь, катился по лесу, словно десятка два от души хлебнувших зеленой настойки искалорских кузнецов вновь спешили в веселое заведение на Неугомонной площади. Грон бросился вперед и припал к шее Тинтана. Он выбирал из длинной рыжей гривы лесной сор, похлопывал коня по бокам, что-то приговаривал, а Тинтан тихо ржал и поматывал головой, всем своим видом выражая радость от встречи с нашедшимся наконец хозяином. С боков его свисали колчан и дорожная сумка, из которой выглядывал арбалет. Рения умилялась, глядя на эту сцену, но в глубине ее глаз леденела печаль.
– Вот, Тинтан, смотри, – сказал Грон, подводя коня к девушке. – Это Рения. Ты ее уже видел, только она тогда была в коричневом плаще и с другой компанией. Теперь она со мной, и придется тебе повозить нас обоих. Или ты уже отвык от седоков?
Рыжий конь подошел к девушке и замер, приподняв переднее копыто. Потянулся к ней взлохмаченной головой, глядя умными рыжими глазами, и Рения, улыбаясь, погладила его.
– А теперь, дружище, вези нас к дороге, – распорядился вольный боец.
– Устроимся там поблизости, так, чтобы можно было заметить второй отряд, и чтобы нас не заметили. И подумаем, что делать дальше. Заодно и подкрепимся, только без костров.
Грон не стал пока говорить Рении, что все уже обдумал. Он хотел, чтобы она поделилась пережитым и рассказала обо всех своих печалях.
6
История Рении еще раз подтверждала, что озерные метатели способны на любую низость и жестокость. Девушка рассказывала, едва сдерживая слезы, сидя на расстеленном на траве плаще Грона. Вольный боец слушал ее и, нахмурившись, мерил шагами окруженный кустами и деревьями пятачок, утоптанный и расчищенный с помощью Тинтана. Коня он направил поближе к дороге, ведущей к замку, чтобы не пропустить появления отряда Сигса и знать о передвижении озерных метателей.
Рения жила в большом селении лесорубов, расположенном на окраине Тихого леса неподалеку от Трумара – города знаменитых резчиков по дереву. Грон бывал в тех краях, не раз проезжал по выложенной шестигранными плашками широкой улице, любуясь искусно сработанными при помощи пилы и топоры нарядными домами лесорубов, окруженными фруктовыми деревьями.
Рения была совсем маленькой, когда ее отец однажды ушел с обозом в Трумар продавать заготовленные бревна, да так и не вернулся. Видели его после захода солнца на набережной возле винных рядов, веселого уже чрезмерно, в компании таких же веселых горных скитальцев, то и дело роняющих свои посохи. А наутро скитальцы покинули город, и сколько потом не расспрашивала очевидцев мать Рении, приехавшая через три дня в Трумар искать мужа, – никто ничего ей не мог сказать. Берег реки был высок и обрывист, река быстра и глубока – и случалось, выбрасывало на отмель за городом вздувшиеся тела любителей пройти винные ряды от начала до конца и от конца до начала. Но отец Рении так и не объявился, ни живой, ни мертвый, а те горные скитальцы больше не появлялись в Трумаре.
Потом, когда девочка немного подросла, пришла Черная Беда, забравшая мать, и Рения осталась одна со старшим братом Лортаном. Брату пришлось раньше времени взять отцовский топор, а Рения вела домашнее хозяйство, да еще успевала изучать основы наук, которые не успел до конца постичь Лортан, в общине хранителей истины, да еще успевала учиться верховой езде, чтобы к рассвету примчаться на городской базар и до жары вернуться, приготовить и отнести обед брату, в Тихий лес. Молодых сил хватало, а на воспоминания о прошлом и былых печалях просто не оставалось времени.
Но несчастья не желали быть погребенными в прошлом. Они вернулись вместе с озерными метателями. Метатели иногда проезжали через селение, рассказывала Рения, никогда в одиночку, только группами, и даже останавливались на ночлег – но не делали ничего плохого. Немногословные крепкие мужчины в коричневых плащах, с белыми лентами через плечо. Иногда обступали кольцом женщин у колодцев и грубовато шутили, пока кони утоляли жажду, но в общем, ничего себе не позволяли. Да, ходили, конечно слухи об их воинственности, но ведь только слухи, и если и случалось что-то, то случалось в каких-то других местах, далеко-далеко от селения лесорубов и города Трумара. Может быть, разбойничали совсем другие метатели?
И вот совсем недавно, продолжала рассказывать Рения, Лортан не пришел домой со своей делянки. Днем она, как обычно, возила ему обед, брат был весел и что-то напевал, потому что приближалось время ехать в город с обозом, а в городе у него были свои сердечные дела. Он не вернулся, и Рения напрасно прождала его до темноты, а когда, встревожившись, решила скакать в лес, в окно кто-то постучал. Вошедший назвал себя Такром и достал из-под плаща, перехваченного у плеча белой лентой, сложенный лист бумаги. Рения развернула его и сразу узнала почерк Лортана.
«Сестричка, – писал Лортан, – если ты не хочешь моей смерти, сделай все, что тебе велит Такр».
Рения, оцепеневшая от горя и ужаса, долго не могла понять, что говорит ей Такр, а когда, наконец, поняла – тут же согласилась и бросилась седлать коня.
Она согласилась бы на все, что угодно, но Такр требовал совсем немного. Она должна была совершить небольшое, дней на десять-пятнадцать, путешествие с отрядом озерных метателей и при необходимости стать разведчицей в лагере соперников. Такр несколько раз повторил, что метателям, возможно, вообще удастся обойтись без ее помощи, но «лучше приготовить лишний котелок похлебки, чем пообедать водой». Такр пообещал после возвращения из поездки не только отпустить Лортана целым и невредимым, но и отблагодарить Рению.
Девушка из селения у Тихого леса не знала о хитрости и коварстве озерных метателей.
А Грон знал. Из слов Рении он понял, что метатели тщательно готовились к походу за вином Асканты и старались предусмотреть любые неожиданности. Они предполагали, что на этом пути решающее слово не обязательно будет принадлежать одной только грубой силе; где-то, возможно, придется прибегнуть к хитрости, к всевозможным уловкам. На такую уловку, кстати, и попался вольный боец.
Да, Рения не знала о коварстве и жестокости озерных метателей, но очень скоро поняла, с кем вынуждена была отправиться в путешествие, цель которого оставалась ей неизвестной. Она слушала разговоры… Видела, как ведут себя эти парни с холодными глазами и грубыми лицами… Ей почти сразу дали понять, что обещания Такра так же зыбки и расплывчаты, как контуры деревьев в вечернем тумане, и жизнь и смерть ее и Лортана зависят только от прихоти тех, кто ехал с ней по дороге, ведущей неизвестно куда.
Но она все-таки была нужна, поэтому Крут оградил ее от насилия, когда на первом же привале на нее сзади набросились сразу трое или четверо, повалили, распахнули плащ, натянули на голову платье, жадно хватали, раздвигали ее ноги, тяжело наваливались, ругаясь и отталкивая друг друга, больно тискали грудь, дрожа от возбуждения… Крут отогнал их, потому что она была еще нужна, она еще не выполнила свое предназначение… А еще потому, что Крут берег ее для себя и отступил, только когда она заявила: брошусь на копье или перережу горло кинжалом, а Лортан поймет и простит. Крут отступил…