Коржиков Виталий Титович. Солнышкин плывёт а Антарктиду

   Солнышкин участия в споре не принимал. Он сунул руку в карман и вытащил кусок сахара, который держал про запас для Землячка.
   В тот же миг раздался такой удар, что шлюпка отлетела в одну сторону, лодка в другую, а из глубины показалась громадная голова кита, который делал стойку.
   Сам Солнышкин на минуту повис в воздухе и протянул вверх руки с воплем: «Держите!»
   На глазах у всех необитаемый остров вместе с Бобкинсом, Гопкинсом и Робинзоном рванулся ввысь с первой космической скоростью. И к общему изумлению, у него обнажилось днище самой обыкновенной бочки! Остров превратился в едва заметную точку и со свистом ринулся вниз.
   — Ложись! — крикнул Моряков.
   Остров пронёсся мимо и, взорвав фонтан брызг, исчез в глубине. Там забурлило, запузырилось. И на поверхность пробкой выскочила большая бочка, в которой росла пальма. Во время тайфуна её, очевидно, смыло в одном из прибрежных парков, и она гуляла по океану, обрастая травой и песком.
   Бочка качалась, как ванька-встанька, и паль-мочка, за которую крепко держался Робинзон, весело обдала брызгами команду «Даёшь!». Рядом фыркал старый друг Перчикова Землячок, фонтанчиком обмывая радиста, которому насыпалась на голову земля необитаемого острова.
   Бобкинс ещё летел, Гопкинс плевался и карабкался на лодку.
   Наконец команды разобрались по местам.
   — Где же ваша база? — крикнул Солнышкин офицеру, подтягивая к шлюпке «остров» с Робинзоном.
   — А как же предсказания ваших учёных? — съязвил Перчиков.
   — Бандиты, — пробормотал Пионерчиков.
   — Господа, мы имели в виду не этот остров, — откланялся офицер, голова его исчезла в рубке, люк захлопнулся, и через минуту над лодкой забурлила вода, скрывая всю компанию.
   Робинзон прыгнул в шлюпку, и Моряков скомандовал:
   — Полный вперёд!
   Вдруг пальма стала как-то оседать и уходить под воду.
   — В острове пробоина! — крикнул Солнышкин.
   Все оглянулись, а пёс прыгнул на корму и сунул в пробоину хвост. Течь прекратилась. Команда тронулась дальше.
   — Слушай, Солнышкин, а как зовут твоего пса? — спросил Перчиков.
   — Не знаю, — Солнышкин пожал плечами.
   — Он заработал себе отличное имя, — погладил пса Перчиков. — Мы назовём его Верный, идёт?
   — Конечно, — обрадовался Солнышкин, а пёс взвизгнул и хотел вильнуть хвостом, но спохватился. Он оправдывал своё новое имя.
   Остров плескался в воде и делал свои последние самостоятельные метры в океане. Солнышкин сиял. Он всё поглаживал пальму и поправлял корешки, чтобы не разбежались от течения. Ведь всё-таки это была открытая им земля, да ещё отвоёванная у захватчиков! Моряков тоже был доволен. Сбылась мечта Робинзона: это был остров, который можно не только подарить, но и доставить ребятам прямо во дворец. И не беда, что он мал, зато с его открытием связана такая большая история, которая есть не у каждого большого острова! И капитан уже думал, как он изобразит всё это на большом художественном полотне.
   Перчиков гордился Солнышкиным. Пионерчиков — всеми. И только артельщик злобно держался за штаны. Хотел подать добрый совет и — вот тебе на! — расплачивался собственными штанами.
   — А где же Землячок? — вдруг вспомнил Солнышкин, и все оглянулись, чтобы посмотреть на главного героя недавней битвы.
   Но кита рядом не было. А вдали среди солнечных всплесков взлетали несколько высоких фантанчиков, к которым постепенно приближался ешё один. Землячок встретил старых друзей. И никто из команды «Даёшь!» не видел его уже до следующей весны.

ЧУДЕСА В ОКЕАНЕ

   Между тем Безветриков определил, что экватор уже остался за спиной. Штурман Ветерков не придал этому особого значения: какая разница где — милей дальше, милей ближе! Но жара наступила совершенно экваториальная и творила просто-таки чудеса.
   За час до обеда Борщик вынес на палубу остудить только что испечённые румяные кексы. Он поставил противень на табуретку, обмахнул его по привычке полотенцем и приоткрыл рот от удивления: по морю гуляли тоненькие, вращающиеся смерчи. Они прямо-таки вальсировали на голубой воде, ввинчиваясь верхушками в самое небо. «Даёшь!» проходил между ними, как между колоннами на балу. Кок от восторга сдёрнул колпак.
   И вдруг сзади него раздался пронзительный свист. Борщик оглянулся и остолбенел: один за другим его кексы взлетали вверх и исчезали в смерче. Кок бросился спасать их, но от кексов остался только запах.
   В это же время у сидевшего невдалеке на трюме Буруна прямо из-под рук улетучился гвоздь, который он вбивал в крышку канатного ящика.
   — Послушай, Борщик, ты видел? — изумился Бурун.
   — А вот ты видел? — Борщик взмахнул полотенцем.
   Через полчаса команда вышла обедать на палубу. Во-первых, потому, что сидеть в помещении было просто невозможно, а во-вторых, всем хотелось полюбоваться удивительным зрелищем.
   Смерчи изящно огибали судно. Кое-кто из команды бросал за борт завалявшиеся в карманах монеты, и они тут же уносились вверх в струе воздуха.
   Команда съела первое, уписала второе, и каждый взял в руки тарелку для третьего. Смущённый Борщик собирался уже беспомощно развести руками, но в это время к самому борту приблизился тонкий смерч и с ловкостью заправского официанта стал опускать каждому на тарелку чудесные дымящиеся кексы.
   — Замечательно придумано! — воскликнул Моряков.
   — Здорово! — сказал Ветерков, но в этот момент ему на тарелку со свистом шлёпнулся большой гвоздь.
   Штурман возмущённо протянул тарелку Борщику, требуя объяснений, но к нему, кружась, наклонился лёгкий смерчик, как бы извиняясь и желая засвидетельствовать, что Борщик здесь совершенно ни при чём. Затем Ветерков увидел, как его штурманская фуражка легко поднялась с головы, кивнула ему и через минуту уже плыла среди облаков на верхушке смерча, который кланялся из стороны в сторону, будто юный курсант на балу в морском клубе.

ЖАРА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

   После обеда старый Бурун, взяв банки с краской, позвал:
   — Солнышкин, за мной!
   Поставив ведро возле лебёдки, Солнышкин обмакнул кисть в краску и застыл на месте: прямо на глазах синий океан испарялся, и возле Солнышкина и над ним проплывали большие цветные облака. Он мог их потрогать, он шёл сквозь их разноцветные клубы. Вот впереди проплыло облако фиолетовое, как сирень, вот над головой вырос целый оранжевый букет, а вот большой алый облачный тюк опустился на плечи боцмана. Солнышкин в восторге замахал кистью.
   А по трапу на палубу спускался штурман Пионерчиков. В руке он держал листок и карандаш. После сегодняшних событий он решил написать настоящие слова о дружбе. Штурман прошёл по палубе от кормы до носа, взмахнул карандашом — и остановился: рядом Солнышкин красил облака! Он водил по ним кистью. А Бурун молча таскал их на себе. Штурман удивился. Штурман изумился. Ничего себе, нашли работку! Ну, украшать улицы, расписывать к празднику фасады домов — это дело другое! Но красить облака? Этого Пионерчиков понять не мог.
   — Смотрите, какая красота! — окликнул его Солнышкин и взмахнул кистью.
   — Мальчишество! — сказал Пионерчиков. — Нашли занятие! И краски не жаль!
   Солнышкин замигал, а Пионерчиков вдруг покраснел и, нахмурясь, прикусил язык: облако шло голубое, а краска на кисти Солнышкина была алой, как огонь.
   Облака всё плыли, плыли, как большие слоны, как маленькие пони и как далёкие неведомые острова.

СТРАННОЕ ВИДЕНИЕ НА ПАРОХОДЕ «ДАЁШЬ!»

   Но самое главное произошло всё-таки к вечеру. Солнце краснело, цветные лучи становились упругими и распахивали горизонт, как в кинотеатре распахивают широкий экран.
   Солнышкин уже почти покрасил палубу и взялся за борт, как вдруг увидел, что прямо перед ним вдалеке возникает, как из кубиков, удивительный город. Вот появился один домик, вот, как гриб, вырос второй, подскочил третий, и в воздухе заколыхалась целая улица.
   По сторонам улицы заколебались стены, а далеко за ними задымилась пустыня с пирамидами! Но ведь пирамиды в Африке, а впереди были Австралия и Антарктида! Вон по улице пробежал погонщик с ишаком, а вон, подпрыгивая на одной ноге, проскакал мальчишка. Солнышкин даже протянул вперёд руку, но всё исчезло.
   — Мираж, — прошептал он, — настоящий мираж.
   Солнышкин повернулся, снова увидел дома. Вот сопка, вот лестница. Да это же всё знакомое! Это Океанск.
   И тут Солнышкину показалось, что рядом кто-то разговаривает. Он оглянулся. Перед кем-то изгибаясь, улыбающийся артельщик топтал свежевыкрашенную палубу.
   «Ты что идёшь по краске? Не видишь?» — хотел крикнуть Солнышкин. Но он только захлопал глазами и почувствовал, как чубчик у него начинает приподниматься. Перед артельщиком плавало почти прозрачное облако, в котором возникали такие знакомые черты, что ой-ой! По палубе, заложив руку за китель и величественно откинув голову, шагал почти прозрачный Плавали-Знаем. Тот самый Плавали-Знаем, который ещё недавно, во время своего капитанства, так досаждал Солнышкину и устраивал на пароходе такие весёлые дела, что целый флот рассказывал о них легенды.
   Тот же самый Плавали-Знаем. Только прозрачный нос, прозрачная щетина.
   Он важно прошёлся вдоль трюма и кивнул головой, словно говоря: «Да, прекрасные были времена…»
   — А какие были сарделечки! Какие сарделечки! — сказал артельщик.
   Плавали-Знаем, усмехаясь, с вызовом вскинул прозрачную голову.
   — А что они без вас? Ничего! Совершенно ничего! Мы с ними ещё рассчитаемся. Я знаю Одно дельце, — хихикнул артельщик.
   Но Плавали-Знаем его не слышал. Он прошёл мимо Солнышкина, проплыл сквозь борт, потом заколебался и растворился в воздухе. Артельщик завертелся волчком, бросился за ним и налетел на Солнышкина.
   — Чего топчешься? А ну-ка, крась после себя! — сказал Солнышкин и сунул в руку артельщику кисть.
   Но Стёпка, ничего не слыша, взбежал на бак и застыл у борта с протянутыми над океаном руками.
   Солнышкин помчался к боцману, но налетел на Пионерчикова:
   — Вы ничего не видели?
   Пионерчикову было не до него: он перебирал десятый вариант нового пионерского закона.
   Бурун возился в подшкиперской с канатами.
   Солнышкин побежал к Перчикову и рассказал ему обо всём случившемся.
   Перчиков спросил:
   — А ты не рехнулся?
   Солнышкин повторил всё, что видел и слышал, и показал на артельщика, который всё ещё стоял у борта, протягивая к океану руки.
   Призадумавшийся Перчиков сказал:
   — А впрочем, всё может быть. — И он ткнул пальцем в воздух: — Атмосфера сгущается.
   Да, атмосфера сгущалась. На краю неба уже собирались тёмные облака, готовые столкнуться лбами, и передняя туча вспыхивала внутри ярким, холодным пламенем.

КАЛЬМАРЫ! КАЛЬМАРЫ!

   Судно окружила небывалая темнота. Только за бортом в чёрной воде, как бы спросонья, вспыхивали светляки.
   Стрелки барометров падали.
   — Задраить иллюминаторы! — скомандовал Ветерков, и все бросились по каютам.
   Солнышкин завинчивал гайки и сквозь стекло видел, как в глубине воды появляются громадные, светящиеся пятна.
   Внезапно воздух расколола такая молния, что «Даёшь!» подпрыгнул на месте, а все каюты озарились белым, слепящим светом. Солнышкин прирос к полу. Как будто громадное электрическое дерево взорвалось и провалилось в океан у него на глазах. Гигантские молнии вспыхивали и взрывались уже со всех сторон, и маленький «Даёшь!» нырял среди них, как жучок среди каких-то электрических джунглей.
   — Солнышкин, за мной! Федькин, за мной! — крикнул Бурун, и они бросились в подшкиперскую.
   — Брезент на корму! — командовал Бурун. — Конец на корму!
   И в этом грохоте и треске Солнышкин чувствовал себя как в самом горячем сражении. По нему били и стреляли залпами и одиночными снарядами, а он, живой и невредимый, тащил брезент, расправлял его и натягивал, карабкаясь на мачту. Рядом с лаем метался Верный.
   Когда на палубу хлынули первые потоки дождя, над трюмом возле камбуза уже висел упругий, крепкий тент.
   Солнышкин сел на груду канатов и смотрел, как устраивается на ночлег команда. Вот, накрывшись матрацем, пробежал Робинзон, вот мелькнул согнувшийся Федькин, за ним появился Моряков. Капитан бежал с мольбертом и красками. Пропустить такой момент? Такую яростную экваториальную грозу? Ни за что! Он расположился на краю трюма, прямо перед косыми струями дождя. И вдруг над ним что-то стремительно пролетело. Моряков приподнялся, и что-то шлёпнулось ему прямо на шею. Капитан, бледнея, крикнул:
   — Кальмар!
   При яркой вспышке все увидели, как в руке капитана шевелит щупальцами маленький извивающийся кальмар. Солнышкин даже не поверил. Без кальмара не обходилась ни одна в мире морская история!
   — Кальмар! Настоящий кальмар! — сказал Моряков.
   Но тут раздался голос Буруна:
   — Да разве это настоящий?! Вот тот, что у нас вытянул из артелки мешок муки и чуть не утащил бывшего артельного, тот был настоящий. Помните?
   — Ещё бы! — сказал Моряков, бросив кальмара Верному. — Ещё бы не помнить! Да и случилось всё почти в этих же местах.
   Все притихли. Кое у кого по спине побежал холодок.
   По брезенту стучал дождь.
   Справа и слева то и дело вспыхивали молнии, но грома не было.
   — А как? — спросил Солнышкин.
   — А вот так, протянул из-за борта щупальца — и в артелку, — сказал Моряков. — Это же какое щупальце — все двадцать метров!
   — Ну и что дальше? — нетерпеливо спросил Пионерчиков.
   — «Что»! Хорошо, что рядом оказались боцман и Перчиков. Перчиков его пригвоздил отвёрткой, а боцман по щупальцу топором.
   — А где щупальце? — спросил Солнышкин. Он не знал такого героического эпизода из жизни радиста.
   — А щупальце кальмар утащил в море! Никто не заметил, как во время этого рассказа артельщик отодвинулся подальше в угол. Правда, ключи от артелки были сейчас у Буруна, но всё-таки излишняя осторожность не помешает.
   — Но это ещё что! — воскликнул капитан. — Помните, Бурун, с английского судна в этих же местах они человека утащили?!
   — И тоже артельщика, — сказал Бурун. — Чуют, к кому в гости ходить!
   При этих словах артельщик отодвинулся ещё дальше и, нащупав рукой толстый манильский канат, обвязал его вокруг ноги. На всякий случай!
   Этого тоже никто не заметил, так как все смотрели за борт, где среди тёмной глубины всё вспыхивали и расплывались непонятные пятна.
   Наступила тишина. Среди шума дождя послышались лёгкие вздохи. Засопел Робинзон, всхрапнул Петькин. А Моряков взялся за кисти…
   — Ну, пошли убирать, — шепнул Солнышкину и Федькину Бурун.
   На корме лежала груда ненужных канатов.
   — Идём! — кликнул Верного Солнышкин. И, подхватив канат, они потащили его в подшкиперскую.
   — Раз-два, взяли! Раз-два, взяли! — шёпотом командовал Бурун.
   А в своём углу чутко спал артельщик. Сперва он тревожно ворочался и думал, не перебраться ли в каюту, но под шум дождя успокоился — на его ноге был крепкий узел! — и уснул. Он слегка посвистывал носом. Но вдруг вскинулся, открыл глаза, и зубы у него судорожно застучали. Канат шевелился! Стёпка, холодея, вцепился в него рукой, но в то же мгновение слетел с трюма.
   — Кальмар! Кальмар! — срывающимся от ужаса голосом завопил артельщик.
   Моряков бросил кисть, Пионерчиков вскочил с подушкой в руках, Петькин выглянул из-под одеяла. И при свете молнии команда увидела жуткую картину: по палубе, хватаясь за что попало, с воем катился артельщик.
   — Багор! — крикнул Моряков. — Берегись щупалец!
   Схватив пожарный багор, он кинулся на помощь артельщику. За ним сразиться с чудовищем летел Пионерчиков.
   Ни Солнышкин, ни Бурун, ни Федькин этого не слышали: они усердно тащили канат навстречу дождю и ветру.
   — Раз-два, взяли! — командовал Бурун и протаскивал канат метра на два вперёд. — Раз-два, взяли! — И канат снова продвигался на два метра с ещё большей скоростью.
   Но вот и сюда донеслись ужасные вопли.
   — Бежим! — крикнул Солнышкин.
   — Бежим! — сказал Бурун, хотя ключи от артелки были в его кармане. И все трое бесстрашно бросились на помощь гибнущему.
   — Где кальмар? — спросил Моряков. Бурун и Солнышкин заглядывали за борт.
   — Здесь, — простонал от ужаса Стёпка. — Здесь! — И похлопал себя по ноге.
   Моряков наклонился и увидел на Стёпкиной ноге завязанный двойным узлом манильский канат.
   — Послушайте, что же это? — тяжело дыша, спросил Моряков.
   — Самое обыкновенное хулиганство, — отчеканил Пионерчиков и посмотрел на Солнышкина.
   — Хулиганство! — взвыл артельщик.
   — А я при чём? — сказал Солнышкин. Он со всех ног бежал на помощь — и на тебе!
   За бортом сверкнула молния. Она осветила гневное лицо штурмана. Кажется, готовился скандал, но вдруг артельщик снова завыл и вцепился в Морякова. Моряков схватил багор, Пионерчиков и Солнышкин бросились к Стёпке. И тут все увидели Верного, который сердито продолжал тянуть верёвку. Старый корабельный пёс не терпел беспорядка на палубе.
   Пионерчиков замолчал. Моряков почесал в затылке, а Федькин промурлыкал:
   Что это, братцы, за пароход? Плавали, братцы, знаем!
   Артельщик, отвязывая верёвку, со злостью смотрел на своих спасителей. Он проклинал и их, и кальмаров. Он ещё отомстит тем, кто подстроил ему такую штуку!
   Между тем гроза кончилась. Небо прояснилось. Только за верхнюю звёздочку Южного Креста зацепилась небольшая туча и проливала дождь, пока не превратилась в маленькую радужную каплю.

НОВЫЕ ИДЕИ РАДИСТА ПЕРЧИКОВА

   Утро началось прекрасно. Океан стал бархатно-зелёным, и вымытый дождём «Даёшь!» летел чистенький и новенький, как из магазина. Команда тащила на корму доски, брезент, боцман стучал молотком. Через час на палубе красовался новый плавательный бассейн. По шлангу, который наладил Мишкин, в него текла чистая океанская вода.
   С трюма уже прыгали, ныряли. А Солнышкин и Перчиков пристраивали рядом свой пальмовый островок, возле которого можно было позагорать. Рядом вертелся Верный и тихо повизгивал. Солнышкин забивал деревяшку в пробоину, которую островок получил при стычке.
   — Негодяи, — сказал Солнышкин. — Чуть не утопили!
   — Утопили бы — это ещё ничего, — сказал Перчиков.
   — Что значит «ничего»? — спросил Солнышкин.
   — Лучше утопить, чем позволить им организовать базу. Весь океан портят!
   С этим Солнышкин был согласен. Он вбил чоп и сел на трюм.
   — А что такое океан? — торжественно спросил Перчиков и сам себе ответил: — Это второй космос! — Его глаза засияли. — Это тайны глубин. Дельфины, киты, морские змеи! Это витамины и соли, металлы и электроэнергия. И всё это можно добывать уже сегодня!
   Океан тихо гудел, волны его величественно перекатывались, словно показывали свои богатства.
   — Хе-хе, пока это сделают — земля перевернётся, — раздался вдруг рядом голос артельщика. Он только что вылез из бассейна и развалился погреться на солнышке.
   — Не перевернётся! — сказал Перчиков.
   — И торговать ею тоже никому не позволим, — заметил Солнышкин.
   — А насчёт использования океана, — подскочил Перчиков, — я уже кое-что даже придумал. Про электрических скатов слышал?
   — Ещё бы! — Солнышкин кивнул головой.
   — Представляешь, одного из них помещаем в бассейне на корме, другого на носу, а провода от них подводим к динамо-машине! Один скат выпускает электрический заряд — мотор заводится, потом действует второй скат. Один — другой, один — другой. Электричество поступает в мотор, машина работает, пароход идёт — в ушах посвистывает!
   — А что, — загорелся Солнышкин, — здорово! — Он сказал это особенно громко. Возле бассейна стояла в купальнике тоненькая загорелая Марина, и Солнышкину хотелось именно сейчас совершить что-нибудь необыкновенное. — Давай попробуем!
   — Давай! — обрадовался Перчиков. Друзья, несмотря на жару, даже не стали купаться и бросились делать крюк для ловли скатов.
   — Только нужно сколотить небольшой бассейн, — спохватился Перчиков.
   — Подумаешь, — сказал Солнышкин. — Великое дело! Вон доски, гвозди, вон брезент.
   Скоро всё было готово, и они пошли к борту, на полубак, ловить скатов.
   А в тени пальмы, кося им вслед глазом, остался лежать артельщик, раздумывая, что бы такое весёленькое устроить этим радостным мальчикам.

ОСТОРОЖНО. ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ!

   Часа полтора Солнышкин и Перчиков стояли с петлёй у борта. В зелёной глубине проносились серебряные рыбы, проплывали стебли морской травы и по-хозяйски поглядывали акулы: не торчит ли сверху нога какого-нибудь капитана. Но акулы друзей не интересовали. Им нужны были скаты. Наконец из глубины навстречу им стал планировать небольшой скат, величиной с подушку. Когда пароход поравнялся с ним, Солнышкин дёрнул верёвочную петлю и крикнул:
   — Тяни!
   — Осторожно, — сказал Перчиков, — триста вольт!
   Вытащив ската за хвост, они отнесли и опустили его в приготовленный бассейн.
   — Ну что? — спросил Перчиков. — Ещё? — Удача прибавила ему энергии.
   — Сейчас, только возьму у Борщика хоть по куску хлеба, — сказал проголодавшийся Солнышкин.
   — А я напишу плакат, — сказал Перчиков. — «Осторожно, высокое напряжение!»
   И, посадив у бассейна Верного, они разбежались в разные стороны.
   А на палубу выбежал штурман Пионерчиков. Он только что сдал вахту и, сбросив форму, торопился к бассейну, где раздавался весёлый галдёж и сверкали брызги.
   Вдруг он остановился. Слева от большого бассейна сиял изумрудной водой маленький.
   — Что это? — спросил Пионерчиков.
   — Хе-хе, — раздался вздох из-под пальмы. — Это, так сказать, индивидуальный.
   — То есть как — индивидуальный? — запальчиво спросил Пионерчиков.
   — А так. Солнышкин и Перчиков себе отгрохали. И ещё собаку вон положили сторожить, чтобы никто не купался, — пожаловался артельщик и скосил один глаз на зарычавшего пса, другой — на Пионерчикова.
   — Ну, мы их не спросим! — Пионерчиков терпеть не мог индивидуалистов. Теперь, даже если бы ему не хотелось купаться, он всё равно бы залез в бассейн! Им назло!
   — Хе-хе, смотрите, я предупредил, — сказал артельщик.
   Пёс заскулил и упёрся лапами в штурмана.
   — Пошёл! — оттолкнул его Пионерчиков.
   Верный, даже не обидевшись, с лаем бросился на него снова, но было поздно. Пионерчиков ласточкой прыгнул в бассейн. Вслед за этим раздался страшный треск, посыпались искры. Юный штурман, вылетев обратно, сделал в воздухе тройное сальто и плашмя шлёпнулся на палубу.
   — Убило! — выкатив глаза, заорал артельщик. — Пионерчикова убило!
   На крик со всех сторон бежала команда. Из большого бассейна вылетали купальщики.
   — Как убило? Кто убил? — кричали вокруг.
   — Солнышкин и Перчиков электрическим скатом. Опыты проводили, — развёл руками Стёпка. — А я предупреждал, я предупреждал! — И он сокрушённо закачал головой.
   — Дорогу! Дорогу! — крикнула Марина. Толпа расступилась: к месту происшествия спешил с чемоданчиком в руке Челкашкин. Он наклонился к штурману и сам себе сказал:
   — Шприц!
   Это слово произвело на штурмана удивительное действие. Пионерчиков открыл глаз, потом другой, сорвался с места и припустил в коридор. Вокруг него с треском разлетались быстрые искры. А пятки его мелькали ещё быстрей.
   Из коридора, с удивлением посмотрев на штурмана, бежали Перчиков и Солнышкин. В руках у радиста был плакат. Друзья готовились продолжать начатое дело. Но, увидев толпу, остановились.
   — Ага, вот вы! — Челкашкин взял чемоданчик и приказал: — За мной, к капитану!

ПОЖАР

   Моряков ходил по каюте громадными шагами, бросая на Солнышкина и Перчикова сердитые взгляды. Он был так возмущён, что пароход покачивался от его шагов влево и вправо.
   — Подумать, — взмахнул капитан указательным пальцем, — чуть не убили своего товарища!
   — А кто его просил туда прыгать? — сказал Перчиков.
   — И пса посадили, чтобы не пускал, — добавил Солнышкин.
   — «Пса»! — рассердился Моряков и вдруг остановился: — Позвольте, а почему вы в таком виде? Почему не по форме?
   Челкашкин смущённо прикрылся чемоданчиком, так как из всего комплекта формы на нём были плавочки и фуражка. Солнышкин покраснел, а Перчиков выставил вперёд плакатик, на котором красовалось: «Осторожно, высокое напряжение!»
   — Да как вы смеете?! — возмутился Моряков. — Как вы можете шутить в такую минуту?
   Перчиков смутился. Он хмуро заявил, что это вовсе не шутка, но капитан сказал:
   — Хватит экспериментов! Марш на бак! Следить за морем и красить палубу!
   И хотя Солнышкин выкрасил её только недавно, друзья решили, что сейчас вступать в спор бесполезно. Тем более что они чувствовали себя виноватыми.
   — А ваш Пионерчиков тоже хорош! — разозлился Перчиков. — Уткнётся носом в свои бумаги и ничего не видит. Он, того и гляди, вылетит в море, а ты отвечай! И такая идея из-за него пропадает! — Перчиков хлопнул дверью и вышел.
   Идеи Морякову тоже было жаль, но он даже не подал виду. А Пионерчикова все не было. Моряков сердито приоткрыл дверь и вдруг услышал крик:
   — Горим! Горим! Шланги! По коридору тянулся дым.

ЯРЫЙ ВРАГ КУРЕНИЯ

   Нужно сказать, что Пионерчиков был ярым врагом курения. И когда видел курильщика, с презрением уходил на другой борт или на другую сторону тротуара. А если у него в каюте лежала пачка папирос, то только для иностранных гостей. Но во всех фильмах и песнях в горькую минуту герои тянулись за папироской. А такой минуты, такого горького момента, как сегодня, у Пионерчикова ещё не было. В толпе около доктора Челкашкина стояла буфетчица Марина. Пионерчикову, конечно, не было до неё никакого дела, но оттого, что она видела, как он шлёпнулся и как побежал, рассыпая искры, Пионерчиков почувствовал себя несчастным мальчишкой. Нет! Надо становиться взрослым, пора браться за ум. И штурман взялся за папиросы.