Коржиков Виталий Титович. Солнышкин плывёт а Антарктиду

   Но курить в каюте было как-то неловко. Волны от любопытства прямо толпой лезли в иллюминатор. И, потихоньку оглядываясь, Пионерчиков направился к туалету. Он закрыл дверь и, отставив папиросу в сторону, припалил её спичкой… Наконец он взял папиросу в рот и вдохнул дым. В глаза штурману словно забрались чёртики. На него напал такой кашель, что он закрыл ладонью рот. Так курить ему не нравилось! Он повернул папиросу другой стороной и стал в неё дуть. Из мундштука покатились голубые колечки дыма. Они расплывались, как волны. Штурман смотрел на них и в каждом голубом кружке видел себя мужественным капитаном с трубкой во рту. Голова тихо кружилась…
   А за дверью стоял боцман и с ужасом смотрел, как в коридор ползут клубы дыма. Бурун потянул дверь, но увлечённый штурман этого не заметил. Боцман подналёг плечом, но это не помогло. Тогда-то он и издал клич: «Горим! Горим! Шланги!»
   Пионерчиков повернулся. От него во все стороны посыпались искры, и он тоже закричал:
   — Горим!!!

САМЫЙ ГОРЬКИЙ ЧАС ЮНОГО ШТУРМАНА

   В рубке замигали сигналы. Пожар. Боцман тащил брандспойт. Моряков командовал:
   — Ломать дверь! Там кто-то горит! И тогда из двери, весь в клубах табачного дыма, появился Пионерчиков.
   Бурун выпучил глаза.
   Моряков присмотрелся и, отогнав ладонью дым, спросил:
   — Пионерчиков, что это значит? Вы курите? В трубах испуганно зажурчала вода.
   — В туалете? — снова спросил Моряков. И Пионерчиков почувствовал, что самый горький час его наступил. Бурун, сворачивая шланг, сочувственно посмотрел на штурмана.
   — Та-ак, — сказал Моряков. — Так-ак… А я-то думал, вы будете капитаном. — И Моряков, горько усмехнувшись, пошёл к трапу.
   — Я буду капитаном, — вздохнул Пионерчиков. В горле у него скребло, будто туда сунули сапожную щётку.
   Но Моряков сурово оглянулся и сказал:
   — Сначала на вашем месте я бы пошёл и извинился перед Перчиковым и Солнышкиным.
   — За что?! — воскликнул штурман.
   — За то, что вы сорвали им великолепный опыт, — сказал Моряков. — За отсутствие обыкновенной внимательности!
   Он был так взволнован, что полчаса ходил по каюте. Потом достал из шкафа ящичек с сигарами, которые тоже держал для иностранных представителей, подумал и вышвырнул его в иллюминатор. Ящичек нырнул, вынырнул и быстро побежал вперёд за течением.
   В дверь постучали.
   — Войдите! — сказал Моряков.
   И в каюту, насупясь, вошёл Робинзон.
   — Ах, Евгений Дмитриевич, — сказал он, — что-то мне не по себе.
   — Да что вы, Мирон Иваныч, — забеспокоился Моряков. — Где Челкашкин? Вы у него были?
   — Челкашкин тут ни при чём, — сказал Робинзон. — Не могу видеть, как наказывают невиновных!
   Моряков тоже нахмурился и потёр ладонью затылок:
   — Эх, Мирон Иваныч, я и сам жалею. Но ведь чего не случается!
   Он хмуро выглянул в иллюминатор, потом улыбнулся и хлопнул в ладони:
   — А знаете, кажется, всё складывается неплохо!
   Несмотря на все события, океан сверкал. Солнышкин красил палубу, Перчиков чинил транзистор. А к друзьям, описывая круги, робко приближался Пионерчиков.

«ТАК ЭТО ВЫ!» — КРИЧИТ ПИОНЕРЧИКОВ

   Пионерчикову начинать разговор с извинения было неудобно. Он несколько раз потёр ухо, потом посмотрел на море, на Солнышкина, на Перчикова и глухо спросил:
   — Что это за эксперимент вы там устроили, из-за которого меня чуть кондрашка не хватила?
   — Сначала надо спрашивать, а потом лезть, — сказал Солнышкин.
   — А человеку некогда голову от бумажек поднять, — сказал Перчиков и ввинтил в приёмник шурупчик. — А то кто же красивые слова и законы будет придумывать?!
   Это замечание задело Пионерчикова.
   — Если бы вас волновали пионерские дела, вы бы об этом тоже думали, — сказал он.
   — Вы думаете, только вы были пионером? — усмехнулся Солнышкин.
   — Во всяком случае, я был председателем совета отряда, — вспыхнул задетый за живое Пионерчиков.
   — Ну зачем же так скромничать? — заметил Перчиков.
   — Скромничать?
   — Конечно, вы умаляете свою роль. Вы ведь были председателем совета дружины, — подмигнул радист.
   — А вам откуда известно? — спросил Пионерчиков. Это было действительно так, но хвастать было не в его привычках.
   — А вы меня как-то вызывали на совет, — сказал Перчиков и ввинтил ещё один шурупчик.
   — Не может быть! Я вас раньше и не видел.
   — Видели! — сказал Перчиков. — Просто не замечали. Некогда было. А я вас ещё клюшкой по носу на хоккее съездил, на «Золотой шайбе».
   — Так это вы! — воскликнул Пионерчиков и бросился к Перчикову: — А что же вы не признавались?
   — А вы бы обиделись, — сказал Перчиков и, замигав, посмотрел на Пионерчикова.
   Но какие могли быть обиды! Посреди океана встретились два земляка, два товарища. Попробуйте сами встретить среди океана однокашника, да ещё такого, который съездил тебя когда-то по носу клюшкой, и вы поймёте, какое это счастье! От радости Пионерчиков сел на выкрашенную Солнышкиным палубу. Солнышкин отбросил кисть, Перчиков отставил приёмник. Все недавние недоразумения были забыты. И Пионерчиков сказал:
   — А бумажки — это и вправду ерунда! Но ведь охота придумать такие слова, чтобы всем захотелось сделать что-то хорошее, а может быть, и совершить подвиг.
   Солнышкин давно без всяких слов мечтал совершить настоящий подвиг, но сказал:
   — А ты бы написал стихи.
   Пионерчиков пожал плечами. Поэтом становиться он не собирался. Во-первых, на земле и так много поэтов, а во-вторых, он вовсе не хотел, чтобы его ругали школьники, которым зададут учить лишнее стихотворение из «Родной речи». Напечатают, а потом отдувайся на каждой улице!
   А в общем, им всем было очень хорошо. Небо синело без единого облачка. Солёный ветер овевал лица друзей. Они мечтали о подвиге.
   И в это время далеко-далеко, у горизонта, двадцатью градусами ниже экватора, появилось маленькое пятнышко.
   — Остров! — крикнул Солнышкин.
   — Нет, — сказал Перчиков, — это облако.
   — Человек за бортом! За бортом человек! — закричал Пионерчиков и, с трудом оторвавшись от крашеной палубы, бросился в рубку.

МИСТЕР ПОНЧ, ЧТО ЗА ВСТРЕЧА!

   Это было невероятно. Среди пустынных волн Индийского океана ясно обозначилась фигурка, размахивающая руками.
   Перчиков в отчаянии схватился за голову: где-то неподалёку случилось кораблекрушение, и он не принял сигнал SOS! А Солнышкин метался по палубе. Настоящий аврал, настоящее кораблекрушение!
   Всё короче становилось расстояние до потерпевшего, и Перчиков с недоумением поворачивался к Солнышкину, а Солнышкин к Перчикову.
   Навстречу им бежал по волнам маленький аккуратный плотик под белым треугольным парусом. Впереди паруса, в креслице, сидел коричневый старичок, и, положив ногу на ногу, приветливо помахивал шляпой. В правой руке он держал бамбуковую удочку, на которой висел большой кусок солонины.
   На висках старичка сверкала морская соль, на ногах блестели надраенные ботинки. И — поразительно! — его плотик бежал против ветра и против течения…
   Но это было ещё не самое удивительное.
   Необычный мореход поравнялся с судном. Друзья ответили на его приветствие и ахнули, а Солнышкин даже выронил за борт кисть: плотик тащила в упряжке огромная акула. Кусок солонины манил хищницу, и подгонять её не было никакой надобности. Стоило отвести в сторону приманку, и рыба меняла направление вслед за ароматным куском.
   Трижды описав возле судна круг, плот подпрыгнул и остановился.
   На борту «Даёшь!» уже толпилась вся команда. И теперь посмотреть на странного мореплавателя торопился капитан Моряков. Но едва он подлетел к борту, как протянул вперёд руки и воскликнул:
   — Мистер Понч, что за встреча!
   — Мистер Моряков! — Привстал от удивления старик и так дёрнул удочкой, что едва не улетел следом: акула прыгнула за мясом.
   — Поднимайтесь же к нам! — торжественно пригласил Моряков и протянул Пончу руку.
   — Не могу, — сказал мистер Понч, показывая на упряжку.
   Без него акула утащила бы плот или сбежала сама, а рисковать плотом, таким «рысачком», ему, конечно, не хотелось.
   — Везёт же нам на встречи! — сказал Моряков.
   — Да, — усмехнулся Понч, — помните, как мы с вами встретились за мысом Доброй Надежды? Это, кажется, было лет двадцать назад.
   — И при каких обстоятельствах! — заметил Моряков. — Вы плыли, кажется, на последнем бревне плота.
   — О да! — сказал старичок и улыбнулся: — Мистер Борщик угостил меня тогда прекрасным салатом!
   Польщённый Борщик гордо посмотрел на всех и тут же выбрался из толпы.
   — Я помню, — сказал Моряков, — вы предприняли тогда плавание с очень интересной целью.
   — О, я просто доказывал, что в пятьдесят лет можно совершить кругосветное плавание в одиночку, — вспомнил мистер Понч.
   — Ого! — сказал Солнышкин и, навострив уши, придвинулся к самому борту.
   — А помните, как мы встретились с вами десять лет назад? — спросил Моряков. — У берегов Южной Америки?
   — Конечно! — воскликнул мореплаватель. — У мыса Горн! Ещё бы! Мистер Борщик угощал меня тогда щами! — И он так сладко вздохнул, будто не было ничего на свете вкуснее, чем щи, приготовленные Борщиком десять лет назад.
   — Кажется, вы тогда тоже доказывали что-то очень интересное? — припомнил Моряков.
   — О да! — сказал Понч и быстро приподнял удилище, потому что из воды слишком высоко высунулась акулья морда. — О да! — повторил он. — Тогда я доказывал, что можно совершить одиночное кругосветное плавание в шестьдесят лет. — И он отодвинул ногу: акула уже начинала пожёвывать башмак.
   — Вот это да! — застонал Солнышкин. — Вот это жизнь!
   Он уселся на борт и свесил вниз ноги. Солнышкин решительно был готов перебраться юнгой к старому мореплавателю! Но Перчиков ревниво посмотрел на него и втянул на палубу. Радист сделал это очень вовремя, потому что лошадка мистера Понча начала резво менять направление.
   — Теперь всё понятно! — Моряков повёл могучими плечами. — Сейчас вы доказываете, что все океаны можно пересечь и в семьдесят?
   — Вы угадали, мистер Моряков! — поклонился Понч.
   — А куда же вы сейчас держите путь?
   — К острову Тариора.
   — О! — воскликнул Моряков. — Так мы идём туда же. Давайте мы вас немного подбросим, вы отдохнёте.
   — Что вы! — закачал старик головой так, что с висков на ботинки посыпалась тонкая морская соль. Он аккуратно сдул её. — Это уже не будет считаться одиночным плаванием!
   — Но ведь это совсем немного, — попробовал убедить его Моряков.
   — Честность — до дюйма, — строго сказал Понч и посмотрел в глубину, как там ведёт себя его живая машина…
   Вода тихо плескала между брёвнышками плотика, ножки кресла мягко погружались в неё и тут же всплывали.

«КОМАНДА, СМИРНО!» — ГОВОРИТ МОРЯКОВ

   В это время произошло нечто неожиданное.
   Дело в том, что не один Солнышкин был бы рад пуститься в дальний путь с Пончем.
   На борту парохода «Даёшь!» был ещё один человек, который мечтал о чудесах и необыкновенных странствиях.
   Из-за спины Морякова показалась седая голова и раздался голос старого Робинзона:
   — Мистер Понч, так, может быть, вы возьмёте с собой до острова одного пожилого джентльмена, который всю жизнь думал о таком плавании? — И Робинзон с улыбкой приподнял фуражку. — Мне кажется, ваше плавание только выиграет, если на плоту некоторое расстояние пройдут два семидесятилетних моряка.
   Понч с интересом посмотрел на Робинзона и, не колеблясь, сказал:
   — С удовольствием! Но всё зависит от капитана.
   Старый Робинзон повернулся к Морякову. Тот бросил взгляд на акулу, потом на Понча и махнул рукой:
   — С мистером Пончем куда угодно! Но Робинзон уже сбегал вниз по трапу с криком: «До встречи на острове!» Из кармана его кителя торчал окуляр подзорной трубы.
   В это время, расталкивая команду, к борту протиснулись Борщик и Пионерчиков с тарелками в руках.
   — Отведайте! — крикнул раскрасневшийся кок.
   — Я очень тороплюсь, — извинился Понч.
   — Ну хотя бы компот! — взмолился Борщик.
   — Ну, компот, пожалуй, — сказал мистер Понч. Качая от удовольствия головой, он выпил компот и положил в кружку косточки от ягод, чтобы не засорять океан: Понч гордился своей аккуратностью.
   Потом он поклонился экипажу «Даёшь!», благодаря за гостеприимство, и протянул акуле бамбуковую палку с солониной. Плотик тотчас же рванулся вперёд.
   — Стойте, мистер Понч! — крикнул капитан вслед. — Может быть, вы в чём-нибудь нуждаетесь?
   — Ровным счётом ни в чём, — махнул Понч шляпой. — Сегодня океан подарил мне даже коробку великолепных сигар.
   Старик показал на коробку, которую часа два назад вышвырнул в океан Моряков.
   Старый моряк ещё раз махнул рукой, повёл шестом, и плотик, как весёлый кузнечик, поскакал к горизонту.
   — Команда, смирно! — крикнул вдруг Моряков и подтянулся, выпятив грудь. — Перед такими стариками нужно стоять по стойке «смирно».
   И Солнышкин тоже вытянул руки по швам.
   — Слушайте, слушайте, мистер Понч! — спохватился вдруг капитан. — Но когда же мы встретимся?
   Старый мореплаватель придержал колесницу и, сделав в воздухе сальто, прокричал:
   — Лет через десять, в океане! Я надеюсь доказать, что это можно сделать и в восемьдесят. — И, перевернувшись ещё раз, он погнал к синему горизонту свою зубастую кобылку.
   Уже наступил вечер, а визит Понча никому не давал покоя. Петькин бурчал:
   — Задаром я бы ввек не поехал!
   — Дурак! — посмотрел на него Федькин. Солнышкин метался по палубе. Ему снова не повезло: Перчиков катался на ките. Робинзон едет на акуле, а он — на обычном пароходе. Солнышкину хотелось чего-то необыкновенного!

ЧТО-ТО НУЖНО ДОКАЗАТЬ

   — Вот это да! — всё ещё вздыхал Солнышкин.
   — Вот это дед! — сказал Пионерчиков. — Такого можно занести и в Книгу почёта. Только вот то, что он третий раз доказывает одно и то же, это, по-моему, ерунда!
   — Ерунда?! — возмутился Солнышкин. — Да я бы проплыл десять раз. Зато все моря, все океаны! А, Перчиков? И один, кругом акулы, кальмары, штормы, а он один и ничего не боится!
   — Десять раз я, может, и не поплыл бы, — подумал вслух Перчиков, — но один раз в жизни что-то доказать нужно. Каждый человек что-то должен в жизни доказать.
   Из-за океана поднялась такая громадная луна, что Перчикову казалось: через десять минут пароход, как ракета, ткнётся в неё носом и можно будет вступить на лунный берег. «Но до лунного берега, — думал он, — надо ещё добраться! Это нужно ещё доказать!»
   Перед Пионерчиковым в воздухе носились тысячи прекрасных слов. Они проплывали рядом. Казалось, только дотянись — и они в руке. В руке! Но и это ещё требовало доказательства!
   Солнышкин не знал, что он будет доказывать, но ему хотелось доказать что-то очень хорошее. Большое и светлое, как луна, которая скользила за лёгкими облаками.
   — А доказывать нужно каждый день, каждый час, — решительно сказал Перчиков. — Вот хотя бы энергия моря! — Он ткнул пальцем за борт, посмотрел вниз и вдруг с воплем повис на борту.
   Солнышкин и Пионерчиков подбежали к нему: уж не кальмар ли вцепился радисту в носик? Но они и сами вскрикнули от восторга: вокруг парохода горели миллионы зелёных и голубых светлячков. Одни поднимались вверх, сверкали, а потом, как на парашюте, ныряли в глубину, и там становилось светло и уютно. Другие колебались на поверхности, будто вместе с волнами вежливо кланялись большому знаменитому пароходу. Южные моря приветствовали «Даёшь!» дружеским салютом.
   — Банки! Сачок и банки! — крикнул Перчиков. — И вы сейчас увидите такое зрелище…— Он даже присвистнул от удовольствия.
   Через десять минут Солнышкин и Пионерчиков тащили банки, а с ними Борщика, который никак не хотел расставаться с такой замечательной посудой!
   — Чудак, — сказал Перчиков, — смотри! — Он зачерпнул банкой воды, и на палубе, как маленькая ракета, загорелся ясный фонарик. — Смотри, вот тебе твои банки! — говорил Перчиков и ставил на палубу фонарик за фонариком. И в каждом из них, будто улыбаясь, покачивался большой и добрый огонёк.
   — Секунду, — сказал Перчиков. — Одну секунду!
   И все почувствовали, что он затевает что-то необычное. Радист бросился в рубку и протянул руку к рубильнику.
   — Что вы делаете? — спросил у радиста озадаченный Моряков.
   — А вот что! — крикнул Перчиков и выключил на палубе свет.
   И в тот же миг вся палуба осветилась волшебными огоньками, будто на палубе шёл какой-то очень весёлый карнавал. Команда расхватывала банки, а Перчиков улыбался: это только начало!
   — Что же это? — спросил Солнышкин, когда радист спустился вниз.
   — Это такие светлячки, — торжественно сказал Перчиков, — за которых жители ближайших островов отдают самые большие драгоценности. Ведь даже в этих морях они встречаются очень редко. Мы осветим ими весь пароход!
   — При таких светлячках можно делать любую операцию! — восхитился Челкашкин.
   — И ни одна мышь не заскребётся, если их поставить на камбузе! — сказал Борщик.
   «И можно писать стихи», — подумал Пионерчиков.
   — При их свете очень хорошо петь морские песни, — усмехнулся Федькин и, тронув струны гитары, завёл песню про то, как на далёком острове Таити жил с попугаем бедный негр Тити-мити.
   Словно большой светлячок, «Даёшь!» уютно покачивался под эту песню.
   А на трюме, под тентом, лежал бывший артельщик Стёпка. Он смотрел на зелёные огоньки и бормотал:
   — Милые светлячки, добрые светлячки! Это очень хорошо, что за вас платят самыми большими драгоценностями!
   Солнышкин любовался яркими огоньками из рубки. Он заступил на вахту и стоял у штурвала.

ТЕПЕРЬ СВЕТИТЕ СКОЛЬКО УГОДНО!

   Ещё вся палуба нежилась в крепком, предутреннем сне, когда артельщик открыл глаза и приподнял голову. За бортом вода нашёптывала колыбельную и покачивала юный экипаж.
   Стёпка протёр глаза и осторожно стал пробираться между спящими. У камбуза он прихватил громадную банку, на цыпочках подошёл к борту и с досады плюнул. Хоть бы один порядочный светляк! Он трусцой подбежал к другому борту — там тоже было темно.
   — Драгоценности! Вот тебе драгоценности! — От злости он чуть не швырнул банку за борт. Но вдруг что-то смекнул.
   Рядом с Федькиным тихо, словно боясь его разбудить, мерцали два маленьких огонька. Артельщик подполз к банке, но огоньки зорко вспыхнули. «Тихо», — погрозил им пальцем Стёпка и, взмокнув от страха, запустил в банку пятерню.
   В руке что-то затрепыхалось. «Есть!» — весело ухмыльнулся артельщик. Но, раскрыв ладонь, он ничего не увидел. В потном кулаке светлячки не горели!
   Тогда артельщик опустил их в банку, и светлячки замерцали. «Ничего, загоритесь!» — пригрозил он и потрусил по каюте. Отовсюду лился мягкий зеленоватый свет.
   — Хорош, — сказал Стёпка и потихоньку стал вылавливать светлячков в свою банку.
   В каютах становилось темно. Но зато в его руках банка так засветилась, будто в ней кипело зелёное солнышко, и артельщик испуганно завертел головой. «Хе-хе, хватит, хватит света, — подумал он и, забежав к себе в каюту, бросил на банку старый фартук. — Теперь светите сколько угодно, пожалуйста!» Он ещё себя покажет! Закрыв дверь на ключ, Стёпка отправился в рулевую драить палубу.

ЭТО НЕ ПОЖАР, СОЛНЫШКИН!

   Едва ступив на порог, артельщик услышал крик птиц, посвистывание ветра и голос Морякова:
   — Право руля, Солнышкин! Вы слышите эти крики?
   — Слышу, — ответил Солнышкин.
   — Это близко земля, это скоро рассвет, — сказал Моряков.
   Солнышкин повернул судно, и впереди по носу загорелась тонкая и быстрая полоска зари.
   Но острова пока не было видно.
   — Подтянитесь, — сказал Моряков, — скоро он появится, и мы увидим фуражку Мирона Иваныча!
   Солнышкин поднялся на цыпочки, слегка налегая на штурвал. И судно потихоньку начало просыпаться. Кое-кто слетел с трюма и стал потирать бока. Но Моряков этого не замечал. Начиналось чудесное утро. Рокот океана бодрил, и, несмотря на бессонную ночь, капитан был возбуждён.
   — Слышите гул, Солнышкин? Это разбивается прибой о коралловые рифы! Сегодня у нас будут такие кораллы, такие кокосы, такие раковины, которые украсят лучший дворец! Нужен только хороший нож, нужны рукавицы, и вы увидите, что такое подводный мир!
   Ветер раздувал за спиной Солнышкина невидимые крылья. Солнце слегка подмигивало ему. И не только ему, потому что разбуженные лёгкой качкой среди полного штиля в рубке уже стояли Перчиков и Пионерчиков. А на пороге с ведром и шваброй на редкость бодро и весело трудился Стёпка.
   — Возьмите своих товарищей, — сказал Моряков, — денёк поныряете — и музей Робинзона будет полон!
   Перед Солнышкиным, Перчиковым и Пионерчиковым распахивались глубины океанской лагуны.
   — Хе-хе, — приблизился к Морякову Стёпка. — А нельзя ли и мне понырять? Я буду хорошо работать, — заверил он, — очень хорошо.
   Перчиков скорчил гримасу, но Пионерчиков сказал:
   — Раз человек хочет поработать, почему бы не взять?
   — Конечно, — сказал Моряков. — Конечно. Но учтите: осторожность. Иногда в лагуну заходят акулы…
   Но какое это имело сейчас значение! Друзья готовы были кричать, как птицы. И Солнышкин закричал:
   — Смотрите, смотрите, там впереди пожар!
   — Это не пожар, Солнышкин, — улыбнулся Моряков, всматриваясь, не видно ли впереди Робинзона. — Это на острове пылают алые тропические цветы.
   — Но впереди клубится дым! — крикнул Солнышкин.
   — Это не дым, — сказал взволнованно Моряков. — Это поводят кронами могучие фрамбойаны!
   — Но ведь над ними взлетают искры!
   — Это не искры, Солнышкин, — сказал Моряков, — это просыпаются тропические птицы. Вы же слышите, как они кричат?
   Да, это кричали незнакомые птицы, а вдали зеленел лес, к воде опускались лианы, и ярко пылали цветы. Их озаряло солнце. Оно горело уже вовсю.
   Солнышкин правил прямо на остров.
   Но чем ближе становился берег, тем тревожнее всматривался в него Моряков. Над пароходом летали сотни чаек. Но ни мистера Понча, ни Робинзона на берегу не было.
   Едва смолк гул машины, а старый Бурун с грохотом опустил якорь, Моряков приказал:
   — Бот на воду!

НОВОЕ УДИВИТЕЛЬНОЕ СОБЫТИЕ

   Через несколько минут маленькая экспедиция уже сидела в боте. Солнышкин держал брезентовые рукавицы, Пионерчиков укладывал под скамью ножи.
   Марина, выглянув в иллюминатор, кричала:
   — Пионерчиков, привезите и мне кораллы! Только артельщик всё ещё спускался по трапу, прижимая к боку обёрнутую тряпкой банку.
   — Тащит всякое барахло, — возмутился Солнышкин.
   — Это не барахло, — хитровато, но удивительно вежливо сообщил артельщик. — Это, хе-хе, лекарство, которое выписал мне Челкашкин.
   — Ладно, садись, — нетерпеливо сказал Перчиков, и волны сами понесли бот навстречу стелющимся по ветру пальмам.
   Солнышкин, привстав, смотрел туда, где в белоснежном воротничке морского прибоя поднимался остров. Он думал, почему Марина попросила привезти кораллы Пионерчикова, а не его. Но это не мешало ему смотреть вперёд. В глубине, в синей прозрачной бездне, мелькали рыбы, а впереди, среди рифов, гудел и взрывался белый поток. Маленький бот быстро приближался к нему, и Солнышкин невольно старался поставить ногу потвёрже.
   — Держись! — вдруг крикнул Моряков.
   Могучая волна подхватила бот на самый гребень и швырнула вперёд. Солнышкин почувствовал, как правая нога оторвалась от днища, левая завертелась в воздухе, как на педали, и он полетел в пучину.
   Когда он вынырнул, на него пахнуло таким ароматом, будто Борщик открыл свои кастрюли с компотом. Бот бежал впереди Солнышкина по синей-синей воде, вокруг лежала настоящая лагуна. Со всех сторон светился белый коралловый песок. Среди упругих зелёных листьев желтели бананы и пылали цветы. А на берегу, размахивая руками, плясали десятки курчавых людей в юбочках из пальмовых листьев. Они кого-то ожидали.
   Солнышкин хотел взобраться на бот, но вдруг почувствовал, как под ноги ему поднырнуло какое-то животное. Он издал испуганный вопль и увидел, что летит к берегу на настоящей дельфиньей спине.
   На боте раздался смех, и по лагуне пронёсся лёгкий ветерок. Это облегчённо вздохнул Моряков. Он сразу понял, чьи это проделки. Конечно, все это устроил Робинзон: старик любит чудеса! Капитан расправил плечи и весело протрубил приветствие:
   — Иа ора на!
   Он подождал ответа и застыл в изумлении. И не только он. У притихшего Перчикова носик стал ещё острее.
   На берегу хором ответили:
   — Иа ора на, Перчиков!
   И бросились надевать венки на Солнышкина, которого дельфин уже вынес к берегу.