Коржиков Виталий Титович. Солнышкин плывёт а Антарктиду

   — Вы что, бывали в этих местах? — удивлённо спросил Моряков. Сам он здесь был только юнгой.
   — Нет, — ответил Перчиков.
   — Так что же это значит? — спросил Пионерчиков.
   — Не знаю, — развёл руками радист и вздрогнул: прямо на него из воды лукаво смотрела дельфинья голова с удивительно знакомым розовым носом и нежно произносила: «Перчиков!»
   А на берегу Солнышкин снимал с себя гирлянды и тоже показывал туда, где сидел Перчиков. Едва бот ткнулся носом в песок и радист вышел на берег, на него полетели десятки венков. Толпа, смеясь, прыгала вокруг с весёлой песней:
   «К нам приехал Перчиков!» А вода закипала от дельфиньих спин.
   Наконец все притихли.
   К Перчикову подошёл старый вождь племени. Он был высок, необыкновенно толст и важен, но, прижав руки к сердцу, низко поклонился.
   — Да что же все это значит?! — воскликнул Моряков.
   Тогда из толпы вышел маленький лысый проповедник в белой сутане и с крестиком на груди. Он поклонился и сказал:
   — Это всё сказка…
   — Что? — спросил Моряков, уже совершенно ничего не понимая.
   — Я всю жизнь, — поднял глаза к небу старичок, — всю жизнь старался им доказать, что есть бог…
   Пионерчиков кашлянул, но из вежливости промолчал.
   — Я доказывал им это самыми красивыми словами, но тариорцы только смеялись и плясали, — прослезился старичок. — Они верили своим дельфинам, каждому их слову! А теперь поверили в Перчикова!
   — Кому поверили? — удивился капитан. Под его ногами мягко хрустнул песок.
   — Дельфинам! — всплеснул руками старичок. — Они давно говорят с дельфинами. А теперь дельфины принесли сказку, будто какой-то Перчиков спас их товарища. Вон того. — Проповедник показал на красноносого дельфина. — И островитяне поверили в Перчикова. Теперь нет бога, а есть Перчиков!
   — Но это не сказка, — подскочил Перчиков. Его голова едва выглядывала из цветов.
   — Это не сказка! — крикнул Солнышкин. И выложил всю историю, которая произошла с Перчиковым в далёких морях, совсем у другого острова.
   — Да, это не сказка! — вздохнул артельщик. Уж он-то знал, в чём тут дело.
   Моряков даже вспотел от волнения. Он не мог этому поверить, но рядом с ним из воды выскакивали дельфины, которые на десятки ладов посвистывали, покрикивали, потрескивали: «Перчиков, Перчиков!»
   Капитан махом разбил валявшийся на берегу кокосовый орех и от волнения осушил его до капельки.
   — Да ведь это же ценнейшие научные данные! — потряс он перед Перчиковым рукой. — Что же вы молчали?
   Но тут другая мысль остановила его: «А где Робинзон? Не терпят ли они бедствие с Пончем? Ведь можно попросить дельфинов разыскать их!»
   Вождь островитян только улыбнулся. Он повернулся к морю, что-то пропел, хлопнул в ладоши, и десятки живых быстроходных ракет ринулись вперёд, за рифы, на поиски старого Робинзона.
   А Перчикова и его друзей островитяне подхватили под руки и повели к зарослям цветов, на поляну. Молодые островитянки несли туда на банановых листьях жареных поросят, громадных красных омаров. На острове начинался весёлый пир.
   И только артельщик повернул в сторону.
   — Идём, — позвал его Пионерчиков. Но Стёпка схватился за живот и показал на банку с лекарством.

ДРАГОЦЕННОСТИ СТЁПКИ-АРТЕЛЬЩИКА

   Конечно, каждому читателю понятно, что ушлый артельщик удалился совсем не для того, чтобы лечить живот. И конечно, не для этого он выудил ночью светляков из чужих банок.
   Пока на лужайке звенели протяжные песни, трубили раковины, он торопился набить карманы драгоценностями Тариоры. Нужно было только найти, у кого бы их выудить. Стёпка прогулялся между бамбуковыми хижинами, но не встретил ни одного человека.
   Все были на празднике. Только ветер колыхал громадные листья бананов. Правда, в одной из хижин кто-то заворочался, и артельщик дипломатично сказал: «Хе-хе». Но оттуда высунулось свиное рыло и дружелюбно ответило: «Хрю-хрю».
   Артельщик откатился в сторону и прислушался. Музыка и пляски были в самом разгаре.
   Вдруг над артельщиком что-то пронеслось, и неподалёку раздался удар, следом другой! Стёпка отлетел на верный десяток метров, словно катапультировался. И вовремя!
   На верхушке кокосовой пальмы родственник вождя рубил орехи для праздника.
   — Эй! — крикнул Стёпка и махнул рукой. Островитянин швырнул в него орехом: ему было совсем не жаль для гостя!
   Стёпка пригнулся и ещё раз махнул рукой.
   Громадный орех, как ядро, просвистел у самого уха.
   — Хватит! — зло заорал Стёпка.
   Но вдруг, опомнившись, он улыбнулся и, поманив островитянина пальцем, показал ему банку. Тот, отломив лист пальмы, приземлился, как на парашюте.
   Артельщик хихикнул: дело пошло на лад! Он приблизился к островитянину, пальцем прикрыл ему один глаз, а к другому быстро поднёс приоткрытую банку. Тот отпрянул, потом посмотрел на Стёпку и заглянул в банку ещё раз. Губы у него сразу вытянулись трубочкой, а глаза заблестели, как две лагуны.
   — Вот это дело! — подмигнул Стёпка и показал: — Я — тебе, ты — мне. — И, оглядываясь, он пощёлкал толстыми пальцами.
   — Пальму с кокосами, — предложил островитянин.
   Но Стёпка поморщился:
   — Нашёл чем удивить!
   — Свинью с поросятами, — показал пальцем на хрюкающее у хижины семейство раззадоренный родственник вождя.
   — У меня дома таких десять тысяч! — отмахнулся артельщик.
   Тогда, что-то сообразив, островитянин стукнул себя по лбу, радостно вскрикнул и помчался домой за самой большой на острове драгоценностью. Через минуту он вернулся с маленьким плетёным сундучком и потряс им перед ухом артельщика. Внутри что-то звякало, шелестело, будто пересыпающийся жемчуг.
   — Вот это другое дело! — причмокнул артельщик. — Это другое…— Он хотел приоткрыть крышку сундучка, но островитянин оглянулся и замахал руками. — Понятно, — сказал артельщик. Он сам сегодня полночи оглядывался.
   И, отдав счастливому островитянину банку со светлячками, Стёпка припустил к берегу. Над ним вприпрыжку бежали лёгкие облака, и оттого что у него в руках был тяжёлый сундучок, артельщик тоже чувствовал себя лёгким облаком среди пальм. А если ещё потрогать хоть один драгоценный камень, хоть одну жемчужину, он сиял бы, как само солнце!
   Артельщик приоткрыл сундучок, сунул палец. И в тот же миг ему под ноготь вонзилось что-то острое и жгучее.
   Он с воем швырнул сундучок на землю, и оттуда с гудом взметнулись крупные золотистые пчёлы. Обхватив руками голову, Стёпка бросился в банановую рощу. Он с треском продирался сквозь заросли. А драгоценности, за которыми он гонялся, звенели у самого его уха и никак не хотели отставать.
   Каждый раз, когда в него впивалось жало, он подпрыгивал и лягал пятками воздух.
   Внезапно артельщик рухнул в кустарник и замер. Обманутый рой словно споткнулся и заметался из стороны в сторону.
   «Ну, мимо! Мимо! — не дыша следил артельщик. — Дальше, дальше…— И, увидев, что пчёлы наконец взяли направление на звуки пира, ухмыльнулся: — Попробуйте, попробуйте, Солнышкин! И вы, Перчиков, тоже!»
   Но вдруг до его слуха донёсся какой-то гул, потом треск и крик Солнышкина:
   — Лови! Лови!
   «Узнали о светлячках! Разведали!» — решил Стёпка.
   Послышались удары барабана, охотничьи крики, и артельщик, не разбирая дороги, ринулся в дебри напролом.

ГИППОПОТАМЫ

   Ещё минуту назад Солнышкин сидел на поляне и думал, как бы поскорее улизнуть из этого круга. Конечно, всё было здорово: и катание на дельфиньей спине, и кокосовое молоко, которое он пил прямо из ореха. Перед ним лопались на костре бананы, а листья банановых пальм овевали его, как опахало.
   Но в нескольких шагах шуршал песками белый коралловый пляж, синела прозрачная вода лагуны, сверкало тропическое небо. И Солнышкин, приподняв венки, из-за которых ему совсем не было видно Перчикова, подмигнул:
   — Пошли!
   Перчиков и сам мечтал улизнуть. Он не любил сидеть в президиумах. И он подтолкнул Пионерчикова:
   — Слушай, посиди за меня.
   Радист выскользнул из-под венков, ещё раз подтолкнул Пионерчикова, который смотрел, как на соседней пальме орудует клешнями взобравшийся на верхушку пальмовый вор, и наметил самый близкий маршрут.
   Но вдруг рядом с ним раздался крик, и на поляну, путаясь в сутане, выбежал старый проповедник. Глаза его от ужаса вертелись, как колёсики, а губы вздрагивали и лепетали:
   — Гиппопотам, гиппопотам!
   — Да где? — воскликнул Моряков.
   Это было невероятно: на островке в Тихом океане гиппопотам?
   В банановой роще действительно стоял невообразимый треск. И Моряков, а за ним вся команда и островитяне, хватая палки, с боевыми криками бросились вперёд.
   Гремели ореховые колотушки, трубили раковины, стучали палки. Целая армия охотников мчалась к банановой роще, где, отбиваясь от пчёл, орудовал толстый Стёпка. Он чувствовал себя сейчас не лучше, чем в медвежьей шкуре, но, конечно, не знал, что перепуганный священник обрядил его теперь в шкуру гиппопотама. Он только слышал, как за ним несётся толпа и раздаётся крик Солнышкина: «Лови! Лови!»
   Солнышкин, как всегда, летел впереди. Артельщик бросился в сторону, но споткнулся и вдруг над самым ухом услышал голоса Солнышкина и Перчикова:
   — Ну что, видел?
   В лицо ему ткнулись два вспотевших носа.
   — Кого? — спросил затравленный артельщик.
   — Гиппопотама.
   Так вот кого ловили, вот что за топот стоял сзади! Подскочив, Стёпка ухватился за висевшую над головой лиану, оттолкнулся и ринулся наугад — над рощей, над плантацией, не зная куда. Мало ему было пчёл, теперь ему не хватало только зубов гиппопотама!
   — Стой! — крикнул Солнышкин. — Подожди! — Он тоже схватился за лиану и понёсся за артельщиком.
   Сзади, хлопая себя по затылку, летел Перчиков, а внизу бежала вся шумная компания, над которой воинственно гудели пчёлы.
   Чем громче становился за спиной топот, тем быстрее летел артельщик.
   Бамбуковые стебли стукали его по лбу. Вокруг стоял грохот. Лианы цеплялись за ноги. Артельщик мчался, пока наконец не шлёпнулся в светлую воду лагуны.
   «Хватит рубинов, хватит топазов, хватит алмазов!» — думал он.

НОВОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ ПЕРЧИКОВА

   Солнышкин выпустил из рук лиану, мягко приземлился на берег и обомлел.
   Под ногами, как снег на морозце, хрустел белый песок. Морские звёзды горели в прозрачной воде всеми цветами, и бегущие к ногам синие волны так и шуршали:
   «Ну, здравствуй, Солнышкин! Хорошо, Солнышкин?»
   «Хорошо-о!» — повторял гул океана. И ветры всех океанов, кажется, тоже спрашивали: «Хорошо?»
   Солнышкин сразу забыл про гиппопотамов и пчёл.
   Из воды вынырнула голова Перчикова. В одной руке у него был нож, в другой — громадная розовая раковина.
   — Там тысячи кораллов, там тысячи раковин для всех дворцов! — Глаза его были широко раскрыты.
   Солнышкин взял из бота нож и плюхнулся в воду. Прямо перед носом порхнули пузырьки, а у глаз повисли голубые быстрые капли. Солнышкин отогнал их рукой, и сквозь пальцы промчалась стайка голубых рыбёшек. Он попробовал их поймать. Но рядом появилась какая-то глазастая красная рыба. Она распустила золотистый плавник и, посмотрев на Солнышкина, поплыла в глубину.
   Солнышкин нырнул за ней.
   Он проплыл мимо громадного рака-отшельника, которого погоняла пышная оранжевая актиния. Потом проскользнул над важным усатым омаром. И впереди увидел язычки яркого пламени.
   Солнышкин прикрыл один глаз — костёр горел. Он прикрыл второй глаз — костёр продолжал гореть. Перед ним колыхался алый коралловый лес!
   Солнышкин выставил вперёд руки — и целый фейерверк рыб метнулся в стороны. Повсюду шевелились настоящие цветные букеты…
   Над ними парил Перчиков и протягивал руки к большой раковине.
   — Ну как? — подмигнул он Солнышкину.
   — Здорово! — крикнул Солнышкин и, давясь, вылетел наверх.
   — Нашёл где кричать! — засмеялся Перчиков и сам пробкой выскочил за другом.
   Но, видно, им понравилось разговаривать в воде, потому что оба тут же нырнули снова. Вода была прозрачнее воздуха.
   Солнышкин парил в воде, как дельфин. Он опустился возле кораллов и стал срезать ножом ветку за веткой. Это для музея, это для бабушки, это… Руки Солнышкина наткнулись на громадный, как факел, коралл. Солнышкин срезал его и, всплывая, поднял над собой.
   Алые капли повисли над головой…
   — Это… для Марины! — вздохнул Солнышкин, положил коралл в бот и нырнул.
   Перчиков трудился рядом. Он выносил наверх то громадную раковину, то звезду. Но бот был уже полон, и Перчиков махнул рукой: хватит!
   Солнышкин, будто в лохань, плавно опустился в громадную перламутровую раковину и смотрел, как над ним переливаются волны и нежно пульсируют медузки. А Перчиков, закинув ногу на ногу, присел напротив на поросший травой камень. Вдруг лицо у него странно изменилось, и он закусил губу: под ним оказался настоящий морской ёж. Теперь Перчикову хотелось открыть рот шире лагуны, но он молчал, чтобы не портить другу настроение. Однако Солнышкин и сам заметил, что Перчиков странным образом вращается по дну и пониже спины у него торчат четыре антенны, как у спутника. Нет, радист и здесь не мог обойтись без изобретений!
   А Перчиков уже с космической скоростью летел на берег мимо бота, в котором сейчас сидел артельщик. Стёпка решил начать новую честную жизнь и мирно глодал поросячью ножку, которую прихватил из котла на месте недавнего праздника.

САМАЯ НАСТОЯЩАЯ АКУЛА

   Перчиков лёг под пальму. А Солнышкин, расставив ноги, стал рядом.
   — Тяни, только осторожно, — сказал Перчиков.
   Но предупреждения показались Солнышкину излишними. Лично он — под гул волн, шум пальм на коралловом острове — готов был перенести любую операцию.
   — Тяни, — крикнул Перчиков, — любуется ещё!
   Солнышкин выдернул из Перчикова иглы и опустился на камень, недоумевая, как это всё-таки его друга угораздило сесть на ежа! Но пока Солнышкин рассуждал, камень, на котором сидел он сам, встал на лапы и высунул из-под панциря голову. Сохраняя равновесие, Солнышкин взмахнул руками и завертел головой. Он ехал в море верхом на огромной черепахе!
   Стёпка оторопело отложил в сторону поросячью кость и приподнялся со скамьи. Он видел, как Солнышкин въехал в лагуну и, уцепившись за панцирь, нырнул вниз. Сквозь прозрачную воду было видно всё до песчинки. Вот черепаха проплыла мимо бота. Вот она прошла узким коралловым коридором и сделала круг над маленькой площадкой. Там было прохладно и сумрачно. На дне лежали обросшие травой старые тяжёлые триадакны, мерцали обломки перламутра. Солнышкин разглядывал их, быстро работая ногами.
   — Пусть плывёт! — решил Стёпка, снова посасывая кость. Теперь его не интересовали никакие морские диковинки и побрякушки. Он начинал новую, добрую жизнь!
   Но вдруг Солнышкин отпустил черепаху, нагнулся, и тут артельщик увидел, как у Солнышкина на ладони сверкнула радугой жемчужина. Невиданная жемчужина! С голубиное яйцо!
   Стёпкино сердце вздрогнуло и отчаянно заколотилось.
   Тысяча топазов! Тысяча алмазов!
   — Стой! — крикнул он Солнышкину, зажав в руке кость.
   В это время в сотне метров от бота Стёпка заметил громадную акулу; привлечённая мясным запахом, она всё ближе и ближе описывала круги. Но внизу сверкало такое богатство! И артельщик, забыв о страхе, ринулся в воду. В тот же миг Солнышкин был сбит с ног. Его завертело и закружило в водовороте.
   «Жемчужина!» — хотел крикнуть он, но только выпустил стайку пузырьков и следом за ними вылетел наверх. У самой поверхности он заметил, как мимо него с разинутой пастью ринулась вниз здоровенная акула. Хвост её, как наждак, прошёлся по пяткам Солнышкина, и он с ужасом увидел, как от хищницы отбивается танцующий в воде артельщик.
   — Перчиков, на помощь! — заорал Солнышкин, снова бросаясь с ножом в воду.
   Но, кажется, было поздно. Акула уходила в сторону. В зубах у неё были Степкины штаны, из которых торчала свежая обглоданная кость. Солнышкин поднырнул под задыхающегося артельщика и вынес его на плечах к берегу.

ЦЕЛЫЙ ДВОРЕЦ ДЛЯ РОБИНЗОНА

   Всё это произошло так быстро, что Перчиков едва успел вскочить.
   — В чём дело? — крикнул он, глядя на Солнышкина.
   Солнышкин, отфыркиваясь, рассказал про акулу и про жемчужину. Перчиков удивлённо посмотрел на лежащего Стёпку, скользнул взглядом по его рёбрам: все рёбра артельщика были на месте.
   — А тебе не показалось? — усомнился Перчиков.
   — Что?
   — И кость, и твоя жемчужина?
   Солнышкин оскорбился. Показалось! Жемчужина, за которую можно построить целый дворец для Робинзона!
   — Именно такие и кажутся! — подмигнул Перчиков. — Особенно в воде. Преломление лучей — и готов обман зрения!
   — И акула тоже показалась? — налетел на радиста Солнышкин. — Если бы не Стёпка, видел бы ты меня сейчас рядом!
   — О-ох! — зашевелился вдруг артельщик, услышав своё имя. — Ох! — Открыв глаза, он схватился за раздутую щеку, и из носа у него брызнули струйки воды. Он сел и, посмотрев на Солнышкина, прогнусавил: — Жив, Солнышкин? — И снова схватился за щеку. Потом он застонал: — Ох, мои штаны, мои зубы!
   Нужно заметить, что, хотя на щеке у артельщика остался отпечаток акульего хвоста, зубы у него были на месте, и могло даже показаться, что один, довольно крупный, прибавился. А что касается штанов, то их действительно не было.
   Но Перчикова это не волновало. Прихрамывая, он сделал шаг в сторону, сорвал несколько банановых листьев и протянул артельщику. Симпатии к нему радист, конечно не испытывал, но уважал благородные поступки.
   — Ну, пошли, — сказал Солнышкин. Он готов был перевернуть всё дно, лишь бы только найти жемчужину.
   И Перчиков, взяв нож, бросился за ним в воду. Они снова проплыли над кораллами и стали тихо кружить у той самой площадки. Перчиков заглядывал под каждую раковину, Солнышкин ощупывал каждый осколок перламутра. Жемчужины не было.
   А хитрый артельщик, пританцовывая в пальмовой юбочке стряхнул с себя песок и что-то быстро повернул языком во рту.
   Вдруг песок захрустел. На пляже появились в венках Моряков и Пионерчиков. За ними на берег высыпали островитяне. Увидев их, Солнышкин вышел из воды. Он ещё раз пересказал всю историю и попросил капитана задержаться хоть на один день. Но Моряков молчал.
   — Да ведь это целый дворец для Робинзона! — воскликнул Солнышкин.
   — Во-первых, не для Робинзона, а для Мирона Ивановича, — сказал Моряков. — А во-вторых, нужно найти его самого, а потом уже думать о дворцах. Кажется, я слишком доверился вашим фантазиям: дворцы, дельфины, тарелки, плоты, жемчужины! И вот результат! — Неожиданно он рассмеялся и, повторив: «И вот результат!», протянул руки к лагуне: к берегу под весёлое хрюканье дельфинов катился плот, на котором размахивали руками мистер Понч и старый Робинзон.
   — Мы, кажется, чуть-чуть задержались, — улыбнулся мистер Понч.
   — У нас были причины, — сказал Робинзон. Из рукавов его кителя валил пар, и вокруг распространялся острый ароматный запах.

ЛЕВО РУКАВ, ПРАВО РУКАВ!

   Ночь на плоту была великолепна. Сначала Робинзон прислушивался к плеску океана, и океан напевал старому инспектору свои самые добрые песни. О тёплых тропических ветрах, о неведомых берегах. Иногда он, правда, подбрасывал плотик, чтобы старик не заснул. Но Мирон Иваныч спать не собирался. Он думал о своих воспитанниках, которые плывут далёкими морями, и порой всплеск волны казался ему добрым дружеским приветом…
   Мистер Понч не мешал ему думать. Он слушал, как попискивает рядом транзисторный приёмничек. И лошадка мистера Понча вела себя очень смирно.
   Но на рассвете, когда старый Робинзон с разрешения Понча взял штурвал в свои руки, акула взвилась в воздух и потянула плот в сторону.
   — Мы, кажется, резко меняем направление! — сказал Понч и поторопился Робинзону на помощь.
   — Видимо, она ко мне не привыкла! — смутился Робинзон.
   Но Понча лошадка тоже не признавала.
   — Послушайте, уважаемая, посмотрите, какая прекрасная солонина! Будь я на вашем месте, я бы обязательно попробовал! — взмолился Понч, подсовывая акуле приманку. Но солонина привлекла её не больше, чем сытого кота съеденные вчера колбасные шкурки.
   Хищница придерживалась какого-то точно заданного курса. И чем дальше, тем она летела быстрей.
   — Такое впечатление, будто мы плывём над какой-то подводной рекой, — сказал Понч.
   — Да-да, — согласился Робинзон, — да-да. — И протянул Пончу подзорную трубу.
   За гребешками волн Понч увидел занятную картину: среди океана один за другим появлялись быстрые фонтаны, а около них клубились облака пара.
   — Интересно, — сказал Понч, направляя окуляр. — Интересно. — Но смотрел он не вперёд, а вниз.
   Акула мчалась по настоящей реке из ухи, глотая рыбные хрящики и крабьи лапки. А впереди булькала и пузырилась вода, будто там стоял гигантский котёл с ухой.
   — Лево руля! — крикнул Понч. — Лево руля! Но он опоздал. Акула махом перелетела через какой-то подводный барьер и так подпрыгнула, что вокруг разлетелись горячие брызги. Над плотом пыхнул пар, и всё пропало из виду. Робинзон ухватился за мачту. Понча он не видел и только слышал его восклицания:
   — Уха! Настоящая уха!
   Наконец пар улетучился, и на краю плота снова показался Понч, который пробовал из ложки густой рыбный навар.
   — Кажется, в этой ухе сварилась наша лошадка! — заметил Робинзон.
   Акула медленно опускалась в глубину, а плотик по инерции бежал вперёд.
   — Но целое озеро ухи, видимо, стоит этого! — заключил Понч, доставая маленькую солонку. Он потряс ею над дымящейся водой и потянулся за термосом, чтобы наполнить его ухой:
   Пончу предстояла ещё очень дальняя дорога.
   Вода вокруг забурлила, и струйки пара побежали веселей.
   — Ого, кажется, моя фуражка пахнет сейчас повкусней, чем камбуз у Борщика! — сказал, обмахиваясь мичманкой, Робинзон,
   — А подошвы моих ботинок могут быть самым вкусным блюдом в любом лондонском ресторане, — произнёс Понч и наклонился с термосом над кипящим озером.
   Плот качнулся. И рядом с Пончем ударил ввысь такой фонтан, что мореплаватель отлетел прямо в руки старому Робинзону.
   — Гейзер! — сказал он. — Настоящий гейзер. И кажется, нам пора немедленно выбираться. Мы находимся над кратером подводного вулкана!
   Да, теперь можно было явственно различить окружающие плотик края вулкана, которые едва выступали из-под воды.
   Озеро во многих местах начинало дымиться и клокотать.
   — Быстрей! — энергично сказал Понч. — Парус! Выровнять парус!
   Робинзон выполнил команду. Но ветра не было, и плотик тихо вертелся на месте. Положение становилось безвыходным. Наступила такая жара, что из рукавов струйками повалил пар.
   Робинзон хотел снять китель и вдруг, озарённый мыслью, сказал:
   — Мистер Понч, а почему бы нам не использовать паровой двигатель?
   — Но где же он?
   — Вот он. Китель. Обыкновенный китель!
   — Здесь, кажется, не до шуток, мистер Робинзон, — сказал Понч.
   — Но я не шучу. Смотрите! — Робинзон энергично снял свой кителёк и, распахнув, быстро его встряхнул.
   Из рукавов, как из выхлопной трубы, мгновенно вырвались два облачка.
   — А пожалуй, пожалуй! — подхватил Понч. — Подойдите к краю плота. Так!
   Робинзон распахнул китель пошире. Понч взмахнул парусом и погнал к Мирону Иванычу облако пара. Рукава кителя распрямились, из них ударили две паровые струи. Плотик качнулся и дрогнул.
   — Тронулись! Тронулись! — закричал Робинзон.
   Мистер Понч заработал парусом ещё быстрей, пар стал плотней, и плотик побежал к выходу из озера.
   Вода взбугрилась, заклокотала, и из глубины один за другим стали подниматься вверх горячие фонтаны.
   — Лево рукав! — скомандовал себе Робинзон, и плот увернулся от обжигающей струи.
   — Право рукав! — скомандовал через несколько секунд Понч.
   Гейзеры, шипя и взрываясь, били чуть не под облака. Но маленький плот ловко лавировал между ними. Он почти перевалил за жерло вулкана, когда Робинзон вдруг опустил китель.
   — Мистер Понч, кажется, вы хотели запастись ухой?
   — О да, — спохватился Понч, — одну секунду! — Он достал из кармана крохотную перечницу, потрусил ею над озером, потом взялся за солонку, но вдруг схватился за голову.
   — Что случилось? — тревожно спросил Робинзон.
   — Я ч-чуть, — задохнулся Понч: перчинка попала ему в нос, — я чуть не посолил озеро дважды.
   Потом он завернул крышку наполненного термоса и отчаянно чихнул.
   От энергичного рывка плот перевалил за кратер. И, к полной неожиданности стариков, его подхватило на спины появившееся откуда-то стадо дельфинов.
   Гейзеры взлетали и дымились далеко позади. Робинзон встряхнул китель и, надев, аккуратно застегнул его на все пуговицы. Понч снова сел в кресло и положил ногу на ногу. Дельфины неслись прямо к острову. Запахи ухи постепенно таяли, и вокруг всё больше пахло глубинной солью, йодом и вольными морскими травами.
   — Знаете, мистер Робинзон, — сказал Понч, прижимая к себе термос, — я вас буду всё время вспоминать.
   — Я вас тоже, — взволнованно ответил Мирон Иваныч.
   — Я охотно совершил бы с вами кругосветное плавание, — признался Понч.
   — И я с вами тоже, — мечтательно произнёс старый инспектор Океанского пароходства.