Страница:
Пребывание в свите позволяло Дмитрию Ивановичу смягчать тональность разговоров, которые ходили вокруг имени сына. А уж чего он только не наслушался! И не потому ли, как только представилась возможность, генерал без сожаления покинул Главную квартиру? Под свое начальство Скобелев-старший получил большой кавалерийский отряд, который действовал при блокаде Плевны за расположением войск генерала И. С. Ганецкого. Командуя им, он в январе 1878 года перешел с колонной генерала П. П. Карцева через Балканы, участвовал во взятии Филиппополя и преследовании армии Сулейман-паши. Георгиевский крест III степени стал наградой за его личное мужество и храбрость в русско-турецкой войне.
Падение Плевны
Шейново
Падение Плевны
Вокруг Плевны трудами и настойчивостью Тотлебена, усилиями русских и румынских солдат и офицеров образовалось мощное оборонительное кольцо. Робкие попытки прощупать его на прочность снаружи, как известно, закончились провалом, а для того чтобы осуществить прорыв передовой линии, требовались большое мужество и немалые силы. Первого качества у Осман-паши было не занимать, а вот войск явно недоставало. В русско-румынской армии насчитывалось сто двадцать пять тысяч штыков и почти пятьсот орудий. Попробуй тут сунься! Однако все отчетливо сознавали, что вечно блокада продолжаться не может, и со дня на день ждали прорыва Осман-паши. Главнокомандующий через парламентеров посылал ему письма, в которых предлагал условия сдачи, дабы избежать ненужного кровопролития. На все послания Осман-паша, находившийся за высокими стенами редутов, давал ответы недвусмысленные: придите и возьмите. Он писал великому князю: «Я еще не выполнил всех условий, требуемых военной честью для возможности сдачи, и не могу покрыть позором имя оттоманского народа и в защиту правды и с величайшей радостью и счастьем готов скорее пролить кровь, чем позорно сложить оружие».
Но сведения, поступавшие из Плевненского лагеря от болгар и взятых в плен турок, говорили о том, что запасы продовольствия у армии Осман-паши на исходе и что войска готовятся к прорыву.
24 ноября у Осман-паши окончательно созрело это решение, поскольку продовольствия осталось лишь на несколько дней. Он отдал распоряжение о подготовке, приказал прекратить всякую перестрелку, но направление прорыва не сообщил даже своим ближайшим помощникам, – боялся, что каким-нибудь образом оно станет известно русскому командованию. Войска по ночам с чрезвычайной осторожностью с редута на редут небольшими отрядами сосредотачивались на направлении прорыва. 27 ноября все имевшиеся запасы продовольствия были розданы на руки солдатам.
«Завтра или никогда! Если не удастся, никто не скажет, что я не поступил как честный солдат», – вырвалось у Осман-паши, когда он объезжал войска. Итак, решение принято – пробиваться на Виддин. Осман-паша прекрасно понимал, что пойди он на Ловчу, его бы встретил Скобелев, а об этом русском генерале он был высокого мнения и поэтому решил не рисковать в столь ответственный для его армии момент, считая, что такая встреча может закончиться с результатом не в его пользу.
Тотбелен, поняв, что Осман-паша решил пробиваться по Софийскому шоссе, отдал 27 ноября следующее распоряжение: «Одной бригаде 16-й пехотной дивизии с тремя батареями и бригаде 3-й гвардейской дивизии под общим начальством генерал-лейтенанта Скобелева, перейдя 28 ноября, на рассвете, на левый берег Вида, расположиться: бригаде 16-й пехотной дивизии с тремя батареями близ Дольного Дубняка и быть готовыми поддержать отряд генерала Ганецкого, бригаде же 3-й гвардейской дивизии, впредь до разъяснения обстоятельств, быть готовой поддержать, смотря по действительной надобности, отряд генерала Ганецкого или отряд генерала Катался». То есть Скобелеву поручалось действовать в резерве на случай, если Осман-паше удастся прорвать позиции Ганецкого.
В турецком лагере стояла тишина. Темная, холодная ночь разделяла стороны. У турок не было видно ни огонька. Эта тишина для Скобелева была хуже яростной перестрелки. Уж не готовятся ли турки к атаке? И поэтому он направил в сторону турецких траншей секрет. Солдаты исчезли в темноте. Томительное ожидание. Но вот возвращаются. Докладывают: «Траншеи турками оставлены, в редуте идут сборы, увозят орудия». Скобелев немедленно сообщил об этом главнокомандующему и Тотлебену, а Куропаткину велел отправить Ганецкому телеграмму следующего содержания: «По приказанию генерала Скобелева доношу, что перебежчик показал, что Кришинский редут оставлен турками, которые собираются к мосту на р. Вид для наступления, и что если это окажется справедливым, то он, Скобелев, двинет находящуюся на Софийском шоссе бригаду 16-й дивизии в Дольный Дубняк».
Надо было знать, что представлял собою И. С. Ганецкий. К началу войны генералу исполнилось шестьдесят семь лет. И все же Александр II доверил престарелому вояке командование корпусом. Да еще каким! Гренадерским. Ребята в нем – на подбор. Что и говорить: старость – не радость. Чудачества Ганецкого, предпочитавшего фрунт и муштру боевой учебе, были предметом постоянных насмешек. Генерал был упрям, но инертен. И когда настал черед действиям, Ганецкий, вместо того чтобы привести подчиненные ему войска в боевую готовность, упустил драгоценное время. В результате пятидесятитысячная масса турок, обрушившаяся ранним утром 28 ноября на гренадерский Сибирский полк, застала его врасплох. «Не только резервы не были в готовности поддержать боевую линию, но даже часть артиллерийских лошадей во 2-й батарее, т. е. в той, которая находилась в первой линии, была уведена на водопой...» Потери русских были так велики, что из атакованных рот отходило лишь несколько разрозненных кучек.
Туркам удалось прорвать сначала первую, а затем вторую линию обороны участка Ганецкого. Дело принимало трагический оборот. Пришлось бросить резервы в бой, который по ярости и жестокости превзошел прежние схватки у стен Плевны.
Противники сходились и расходились в рукопашной схватке, где русские всегда имели перевес. Турки дрогнули и бросились бежать, преследуемые подходившими один за другим русскими полками. Осман-паше удалось кое-как сгруппировать остатки частей и повести их на прорыв, но и эта попытка оказалась безуспешной. Турок теснили повсюду. В этот момент Осман-пашу ранило в ногу. Склонив голову, не обращая внимания на кровь, он медленно ехал назад в Плевну, обгоняемый беспорядочными массами бегущих. Прорыв не удался. Этот вариант был исчерпан, оставался последний – сдаться.
Когда турки уже начали отступление, Скобелев, еще не зная об этом, выехал из Кришинского редута через реку Вид, чтобы принять под командование бригаду 3-й гвардейской дивизии. Чуть раньше за середину расположения гренадерского корпуса он отправил бригаду своей дивизии. Подход бригады не был столь уж необходим, так как турки к одиннадцати часам прекратили всякое сопротивление. Но действия Скобелева впоследствии пытались представить как нежелание прийти на помощь войскам Ганецкого. Более того, командир гвардейской бригады генерал Курлов через несколько дней после падения Плевны подал рапорт на Скобелева и обвинил его в том, что он не дал возможности гвардии отличиться. Каждый мерил войну на свой аршин.
Осман-паша сдается со всей армией!.. Эта весть облетела русские войска. День шел к концу, когда в расположение отряда Ганецкого прибыл парламентер. Но, зная вероломство турок, через него была направлена записка Осман-паше. «Ваше превосходительство, – написал генерал Струков, – командующий отрядом, генерал Ганецкий, поручил передать вам, что он примет для переговоров только лицо, заменяющее вашу особу, так как генералу известно, что сами вы ранены».
Для переговоров Осман-паша выслал своего начальника штаба Тевфик-пашу, который провел Струкова через толпы турецких войск, в неприязненном молчании расступившихся перед русским генералом. Струкова ввели в небольшой домик, в котором расположился Осман-паша, и он предложил условия сдачи. Осман-паша полностью согласился с ними. Через полчаса приехал Ганецкий. Осман-паша отдал приказание о сдаче армии и вручил свою саблю Ганецкому.
Отец и сын Скобелевы подъехали к дому, когда переговоры о сдаче уже подходили к концу. Оба – направлены главнокомандующим: старший для того, чтобы принять на себя заботы о пленных, младший назначался военным губернатором Плевны и всего укрепленного района. Скобелевы вошли в дом и были представлены Осман-паше. Скобелев-2 обратился к нему через переводчика: «Скажите паше, что каждый человек по натуре более или менее завистлив, и я, как военный, завидую Осману в том, что он имел случай оказать своему отечеству важную услугу, задержав нас на четыре месяца под Плевной».
Паша поблагодарил. «Русский генерал еще молод, – сказал он, обращаясь к Скобелеву-2, – но слава его уже велика... Скоро он будет фельдмаршалом своей армии и докажет, что другие могут ему завидовать, а не он другим». И это говорил противник!
Плевна, стоившая таких огромных жертв, пала! Армия Осман-паши пленена! Эта весть из уст в уста передавалась по цепочке, и везде она вызывала радостные чувства: ведь закончилась почти пятимесячная борьба. Безоружные, нестройными колоннами, понурив головы, брели пленные турки по дороге, ведущей в тыл русской армии – их число доходило до сорока тысяч человек. Как бы поступили в таком случае турки? Не погнушавшись даже таким внушительным количеством, разули бы и раздели беззащитных донага, слабых и изувеченных отправили бы к праотцам, посбрасывав их в пропасть или прикончив штыками, а тех, кто поздоровее, в цепи – ив метрополию. Прожорливость империи, благополучие которой зиждилось на рабском труде, воистину не имела границ. Россия не нуждалась в таких человеческих «вливаниях». Главной заботой начальников всех степеней была временная изоляция военнопленных. Все страхи турок о поголовной резне за совершенные злодеяния так и остались страхами!
С первых дней войны за Скобелевым в армии прочно укрепилась репутация генерала-рыцаря. «Бей врага без милости, покуда оружие в руках держит, – говорил он. – Но как только пленным стал – друг он тебе и брат. Сам не доешь, а ему дай».
...В результате падения Плевны Турция лишилась одной из своих лучших полевых армий. И возместить эту существенную потерю в самое ближайшее время не представлялось возможным. Но если бы даже и удалось восстановить ее каким-либо образом путем создания новой армии, то практически невозможно было сделать, пожалуй, самое основное – поднять боевой дух войск.
Скобелеву в качестве военного губернатора Плевны поручалась охрана Осман-паши, и в знак уважения к противнику он приставил к нему почетный караул. На следующий день намечалось торжество по случаю взятия Плевны. Войска были построены к городу лицом, на плато, с которого еще недавно вела огонь турецкая батарея. Но среди огромной массы войск выделялась 16-я дивизия. Щеголями, или, как говорили в военном быту, «женихами» выглядели молодецкие скобелевские батальоны. Высшее командование армии, войска, духовенство и певчие ожидали приезда царя. И как только показался император с многочисленной свитой, перекатами зазвучало «Ура!». Навстречу Александру II быстрыми шагами спешил главнокомандующий. Братья расцеловались. Царь достал из кармана высшую военную награду – Георгиевскую ленту I степени и надел на шею великого князя, его движения при этом были нервны, порывисты. Вновь гремит «Ура!» в честь главного героя Плевны. Не остались без наград те, кто помогал великому князю. Тотлебена наградили орденом св. Георгия II степени, Ганецкий получил Георгиевский крест III степени. Не остался без награды и Милютин. Когда государь объявил, что награждает его орденом св. Георгия II степени, военный министр непроизвольно пожал плечами и сказал:
– Позвольте, ваше величество, ведь моей заслуги в сем деле нет!
– Прими и носи, – ответил царь, – мы здесь тебе многим обязаны, – и шутливо добавил: – Дмитрий Алексеевич, разрешишь ты мне надеть на саблю Георгиевский темляк, хотя бы за мое терпение?
Отказа не последовало. Завершился церемониал объездом войск и молебном, после которого император со свитой отправился в Плевну, где в доме, занимаемом Скобелевым, состоялся завтрак, на который были приглашены все командиры частей. В ожидании Осман-паши Александр II попросил Скобелева показать дом. Они вышли из гостиной и остались наедине. Император вдруг остановил Скобелева, прервал рассказ, привлек к себе, поцеловал и с волнением произнес:
– Спасибо тебе, Скобелев!... За все... за всю твою службу – спасибо!
Услышать такую похвалу из уст императора было лестно для любого военачальника, а тем более для Скобелева, слышавшего несколько месяцев назад совершенно иную оценку его ратного труда. Но Скобелев не мог не оценить и такта Александра II. Ведь публичное проявление чувств императора и выделение молодого генерала могло вызвать очередной всплеск недоброжелательных пересудов. И может быть, у Александра II возникла мысль, что он несколько опоздал с признанием заслуг «белого генерала».
Тем временем у дома собралась огромная толпа. Она расступилась. По образовавшемуся проходу, поддерживаемый с одной стороны турецким офицером, с другой – казачьим, шел Осман-паша для представления Александру II. Хорошее настроение не покидало императора. Он задал несколько вопросов, касающихся неудачной попытки прорыва, и возвратил Осман-паше саблю. Из Богота, куда его отправили сразу же после беседы с царем, турецкий военачальник послал в Стамбул телеграмму следующего содержания: «Вам небезызвестно, что полтора месяца мы находились на осадном положении. Не получив с тех пор никакой помощи, я решился пробиться со всею армиею сквозь ряды русских войск. Несмотря на все усилия, я не успел в этом и теперь нахожусь военнопленным, вместе со всем плевненским гарнизоном. Оценя храбрость моих солдат, Его Императорское Величество и Его Августейший брат удостоили меня самым благосклонным приемом...»
В Плевне начиналась новая жизнь. Высшим сановникам представилась блестящая возможность на деле, убедиться в административном таланте Скобелева, о котором ходило множество толков во время пребывания его на посту ферганского генерал-губернатора. Титанические усилия пришлось приложить ему, чтобы очистить город и окрестности от разлагавшихся трупов, выделить медицинский персонал для обслуживания раненых турок. Но и эти проблемы, при всей их серьезности, не стояли так остро, как предотвращение мародерства.
И совсем не случайно в сочетании с известным именем «Ак-паша» часто употреблялось слово «справедливый».
Если для Турции падение Плевны ускорило начавшийся еще ранее процесс истощения материальных и моральных сил, то для русской армии оно означало, во-первых, высвобождение нескольких корпусов; во-вторых, создавалась благоприятная возможность для перехода от обороны к наступлению; и, в-третьих, эта победа подняла боевой дух балканских народов, вызвав панику у султана и у правительств Запада. Что русские не станут топтаться на месте – это прекрасно понимало турецкое правительство, и уже 30 ноября Порта обратилась к правительствам Европы с просьбой о посредничестве в -деле скорейшего прекращения войны. Тем самым правительство Турции откровенно расписывалось в собственном бессилии и неспособности к дальнейшему ведению войны. Но как показали события, роль посредников мало подходила для Англии, Германии и Австро-Венгрии. Крайне заинтересованные в решении восточного вопроса не в пользу России, они были едины в своем стремлении не допустить победы славянских народов. На создание блока против России требовалось время, а им теперь распоряжались русские.
Английское правительство, оставив в стороне Австрию и Германию, самостоятельно направило просьбу дивана в Петербург. Русское правительство приняло решение не начинать никаких мирных переговоров впредь до предварительного признания турецким правительством основных русских мирных условий: согласие на полную автономию всей Болгарии, Боснии и Герцеговины, согласие на независимость Черногории, Сербии и Румынии. Кроме того, по мирным условиям Турции предстояло выплатить контрибуцию, сделать черноморские проливы доступными для торговых судов всех нейтральных стран. Условия жесткие, но справедливые, и за этими условиями стояла сила русского оружия, в случае отказа турецкого правительства русское командование было полно решимости использовать этот веский аргумент.
Взятие Плевны русскими произвело огромный эффект как на фронте, так и в глубине России. Многие полагали, что самое трудное позади и война скоро кончится. Но такой вывод мог появиться только в результате недостаточного знания и понимания действительной военной обстановки. На самом деле вопрос о том, как добиться скорой и окончательной победы, был еще далеко не ясен. Более того, вставала угроза, что для войны успех у стен Плевны запоздал, и она может затянуться. События торопили русское командование к быстрейшему завершению войны. Для этого требовалось еще до наступления весны перейти Балканы, с тем чтобы не позволить правительствам западных стран каким-либо образом оказать давление извне. Вопрос о предстоящих действиях русской армии рассматривался 30 ноября советом, собранным Александром II[45] в Порадиме, на котором, кроме царя, присутствовали главнокомандующий, князь Карл, Д. А. Милютин, Э. И. Тотлебен, А. А. Непокойчицкий и вызванный к этому времени с Кавказа Н. Н. Обручев. После доклада Обручева, согласованного с Милютиным, было принято решение о переходе русской армии в наступление еще до весны, для чего трем отрядам войск под командованием И. В. Гурко, Ф. Ф. Радецкого и П. П. Карцева предстояло форсировать: первому – Западные Балканы с нанесением удара на Софию, второму – перевалы в районе Шипки и третьему – Троянский перевал.
Но сведения, поступавшие из Плевненского лагеря от болгар и взятых в плен турок, говорили о том, что запасы продовольствия у армии Осман-паши на исходе и что войска готовятся к прорыву.
24 ноября у Осман-паши окончательно созрело это решение, поскольку продовольствия осталось лишь на несколько дней. Он отдал распоряжение о подготовке, приказал прекратить всякую перестрелку, но направление прорыва не сообщил даже своим ближайшим помощникам, – боялся, что каким-нибудь образом оно станет известно русскому командованию. Войска по ночам с чрезвычайной осторожностью с редута на редут небольшими отрядами сосредотачивались на направлении прорыва. 27 ноября все имевшиеся запасы продовольствия были розданы на руки солдатам.
«Завтра или никогда! Если не удастся, никто не скажет, что я не поступил как честный солдат», – вырвалось у Осман-паши, когда он объезжал войска. Итак, решение принято – пробиваться на Виддин. Осман-паша прекрасно понимал, что пойди он на Ловчу, его бы встретил Скобелев, а об этом русском генерале он был высокого мнения и поэтому решил не рисковать в столь ответственный для его армии момент, считая, что такая встреча может закончиться с результатом не в его пользу.
Тотбелен, поняв, что Осман-паша решил пробиваться по Софийскому шоссе, отдал 27 ноября следующее распоряжение: «Одной бригаде 16-й пехотной дивизии с тремя батареями и бригаде 3-й гвардейской дивизии под общим начальством генерал-лейтенанта Скобелева, перейдя 28 ноября, на рассвете, на левый берег Вида, расположиться: бригаде 16-й пехотной дивизии с тремя батареями близ Дольного Дубняка и быть готовыми поддержать отряд генерала Ганецкого, бригаде же 3-й гвардейской дивизии, впредь до разъяснения обстоятельств, быть готовой поддержать, смотря по действительной надобности, отряд генерала Ганецкого или отряд генерала Катался». То есть Скобелеву поручалось действовать в резерве на случай, если Осман-паше удастся прорвать позиции Ганецкого.
В турецком лагере стояла тишина. Темная, холодная ночь разделяла стороны. У турок не было видно ни огонька. Эта тишина для Скобелева была хуже яростной перестрелки. Уж не готовятся ли турки к атаке? И поэтому он направил в сторону турецких траншей секрет. Солдаты исчезли в темноте. Томительное ожидание. Но вот возвращаются. Докладывают: «Траншеи турками оставлены, в редуте идут сборы, увозят орудия». Скобелев немедленно сообщил об этом главнокомандующему и Тотлебену, а Куропаткину велел отправить Ганецкому телеграмму следующего содержания: «По приказанию генерала Скобелева доношу, что перебежчик показал, что Кришинский редут оставлен турками, которые собираются к мосту на р. Вид для наступления, и что если это окажется справедливым, то он, Скобелев, двинет находящуюся на Софийском шоссе бригаду 16-й дивизии в Дольный Дубняк».
Надо было знать, что представлял собою И. С. Ганецкий. К началу войны генералу исполнилось шестьдесят семь лет. И все же Александр II доверил престарелому вояке командование корпусом. Да еще каким! Гренадерским. Ребята в нем – на подбор. Что и говорить: старость – не радость. Чудачества Ганецкого, предпочитавшего фрунт и муштру боевой учебе, были предметом постоянных насмешек. Генерал был упрям, но инертен. И когда настал черед действиям, Ганецкий, вместо того чтобы привести подчиненные ему войска в боевую готовность, упустил драгоценное время. В результате пятидесятитысячная масса турок, обрушившаяся ранним утром 28 ноября на гренадерский Сибирский полк, застала его врасплох. «Не только резервы не были в готовности поддержать боевую линию, но даже часть артиллерийских лошадей во 2-й батарее, т. е. в той, которая находилась в первой линии, была уведена на водопой...» Потери русских были так велики, что из атакованных рот отходило лишь несколько разрозненных кучек.
Туркам удалось прорвать сначала первую, а затем вторую линию обороны участка Ганецкого. Дело принимало трагический оборот. Пришлось бросить резервы в бой, который по ярости и жестокости превзошел прежние схватки у стен Плевны.
Противники сходились и расходились в рукопашной схватке, где русские всегда имели перевес. Турки дрогнули и бросились бежать, преследуемые подходившими один за другим русскими полками. Осман-паше удалось кое-как сгруппировать остатки частей и повести их на прорыв, но и эта попытка оказалась безуспешной. Турок теснили повсюду. В этот момент Осман-пашу ранило в ногу. Склонив голову, не обращая внимания на кровь, он медленно ехал назад в Плевну, обгоняемый беспорядочными массами бегущих. Прорыв не удался. Этот вариант был исчерпан, оставался последний – сдаться.
Когда турки уже начали отступление, Скобелев, еще не зная об этом, выехал из Кришинского редута через реку Вид, чтобы принять под командование бригаду 3-й гвардейской дивизии. Чуть раньше за середину расположения гренадерского корпуса он отправил бригаду своей дивизии. Подход бригады не был столь уж необходим, так как турки к одиннадцати часам прекратили всякое сопротивление. Но действия Скобелева впоследствии пытались представить как нежелание прийти на помощь войскам Ганецкого. Более того, командир гвардейской бригады генерал Курлов через несколько дней после падения Плевны подал рапорт на Скобелева и обвинил его в том, что он не дал возможности гвардии отличиться. Каждый мерил войну на свой аршин.
Осман-паша сдается со всей армией!.. Эта весть облетела русские войска. День шел к концу, когда в расположение отряда Ганецкого прибыл парламентер. Но, зная вероломство турок, через него была направлена записка Осман-паше. «Ваше превосходительство, – написал генерал Струков, – командующий отрядом, генерал Ганецкий, поручил передать вам, что он примет для переговоров только лицо, заменяющее вашу особу, так как генералу известно, что сами вы ранены».
Для переговоров Осман-паша выслал своего начальника штаба Тевфик-пашу, который провел Струкова через толпы турецких войск, в неприязненном молчании расступившихся перед русским генералом. Струкова ввели в небольшой домик, в котором расположился Осман-паша, и он предложил условия сдачи. Осман-паша полностью согласился с ними. Через полчаса приехал Ганецкий. Осман-паша отдал приказание о сдаче армии и вручил свою саблю Ганецкому.
Отец и сын Скобелевы подъехали к дому, когда переговоры о сдаче уже подходили к концу. Оба – направлены главнокомандующим: старший для того, чтобы принять на себя заботы о пленных, младший назначался военным губернатором Плевны и всего укрепленного района. Скобелевы вошли в дом и были представлены Осман-паше. Скобелев-2 обратился к нему через переводчика: «Скажите паше, что каждый человек по натуре более или менее завистлив, и я, как военный, завидую Осману в том, что он имел случай оказать своему отечеству важную услугу, задержав нас на четыре месяца под Плевной».
Паша поблагодарил. «Русский генерал еще молод, – сказал он, обращаясь к Скобелеву-2, – но слава его уже велика... Скоро он будет фельдмаршалом своей армии и докажет, что другие могут ему завидовать, а не он другим». И это говорил противник!
Плевна, стоившая таких огромных жертв, пала! Армия Осман-паши пленена! Эта весть из уст в уста передавалась по цепочке, и везде она вызывала радостные чувства: ведь закончилась почти пятимесячная борьба. Безоружные, нестройными колоннами, понурив головы, брели пленные турки по дороге, ведущей в тыл русской армии – их число доходило до сорока тысяч человек. Как бы поступили в таком случае турки? Не погнушавшись даже таким внушительным количеством, разули бы и раздели беззащитных донага, слабых и изувеченных отправили бы к праотцам, посбрасывав их в пропасть или прикончив штыками, а тех, кто поздоровее, в цепи – ив метрополию. Прожорливость империи, благополучие которой зиждилось на рабском труде, воистину не имела границ. Россия не нуждалась в таких человеческих «вливаниях». Главной заботой начальников всех степеней была временная изоляция военнопленных. Все страхи турок о поголовной резне за совершенные злодеяния так и остались страхами!
С первых дней войны за Скобелевым в армии прочно укрепилась репутация генерала-рыцаря. «Бей врага без милости, покуда оружие в руках держит, – говорил он. – Но как только пленным стал – друг он тебе и брат. Сам не доешь, а ему дай».
...В результате падения Плевны Турция лишилась одной из своих лучших полевых армий. И возместить эту существенную потерю в самое ближайшее время не представлялось возможным. Но если бы даже и удалось восстановить ее каким-либо образом путем создания новой армии, то практически невозможно было сделать, пожалуй, самое основное – поднять боевой дух войск.
Скобелеву в качестве военного губернатора Плевны поручалась охрана Осман-паши, и в знак уважения к противнику он приставил к нему почетный караул. На следующий день намечалось торжество по случаю взятия Плевны. Войска были построены к городу лицом, на плато, с которого еще недавно вела огонь турецкая батарея. Но среди огромной массы войск выделялась 16-я дивизия. Щеголями, или, как говорили в военном быту, «женихами» выглядели молодецкие скобелевские батальоны. Высшее командование армии, войска, духовенство и певчие ожидали приезда царя. И как только показался император с многочисленной свитой, перекатами зазвучало «Ура!». Навстречу Александру II быстрыми шагами спешил главнокомандующий. Братья расцеловались. Царь достал из кармана высшую военную награду – Георгиевскую ленту I степени и надел на шею великого князя, его движения при этом были нервны, порывисты. Вновь гремит «Ура!» в честь главного героя Плевны. Не остались без наград те, кто помогал великому князю. Тотлебена наградили орденом св. Георгия II степени, Ганецкий получил Георгиевский крест III степени. Не остался без награды и Милютин. Когда государь объявил, что награждает его орденом св. Георгия II степени, военный министр непроизвольно пожал плечами и сказал:
– Позвольте, ваше величество, ведь моей заслуги в сем деле нет!
– Прими и носи, – ответил царь, – мы здесь тебе многим обязаны, – и шутливо добавил: – Дмитрий Алексеевич, разрешишь ты мне надеть на саблю Георгиевский темляк, хотя бы за мое терпение?
Отказа не последовало. Завершился церемониал объездом войск и молебном, после которого император со свитой отправился в Плевну, где в доме, занимаемом Скобелевым, состоялся завтрак, на который были приглашены все командиры частей. В ожидании Осман-паши Александр II попросил Скобелева показать дом. Они вышли из гостиной и остались наедине. Император вдруг остановил Скобелева, прервал рассказ, привлек к себе, поцеловал и с волнением произнес:
– Спасибо тебе, Скобелев!... За все... за всю твою службу – спасибо!
Услышать такую похвалу из уст императора было лестно для любого военачальника, а тем более для Скобелева, слышавшего несколько месяцев назад совершенно иную оценку его ратного труда. Но Скобелев не мог не оценить и такта Александра II. Ведь публичное проявление чувств императора и выделение молодого генерала могло вызвать очередной всплеск недоброжелательных пересудов. И может быть, у Александра II возникла мысль, что он несколько опоздал с признанием заслуг «белого генерала».
Тем временем у дома собралась огромная толпа. Она расступилась. По образовавшемуся проходу, поддерживаемый с одной стороны турецким офицером, с другой – казачьим, шел Осман-паша для представления Александру II. Хорошее настроение не покидало императора. Он задал несколько вопросов, касающихся неудачной попытки прорыва, и возвратил Осман-паше саблю. Из Богота, куда его отправили сразу же после беседы с царем, турецкий военачальник послал в Стамбул телеграмму следующего содержания: «Вам небезызвестно, что полтора месяца мы находились на осадном положении. Не получив с тех пор никакой помощи, я решился пробиться со всею армиею сквозь ряды русских войск. Несмотря на все усилия, я не успел в этом и теперь нахожусь военнопленным, вместе со всем плевненским гарнизоном. Оценя храбрость моих солдат, Его Императорское Величество и Его Августейший брат удостоили меня самым благосклонным приемом...»
В Плевне начиналась новая жизнь. Высшим сановникам представилась блестящая возможность на деле, убедиться в административном таланте Скобелева, о котором ходило множество толков во время пребывания его на посту ферганского генерал-губернатора. Титанические усилия пришлось приложить ему, чтобы очистить город и окрестности от разлагавшихся трупов, выделить медицинский персонал для обслуживания раненых турок. Но и эти проблемы, при всей их серьезности, не стояли так остро, как предотвращение мародерства.
И совсем не случайно в сочетании с известным именем «Ак-паша» часто употреблялось слово «справедливый».
Если для Турции падение Плевны ускорило начавшийся еще ранее процесс истощения материальных и моральных сил, то для русской армии оно означало, во-первых, высвобождение нескольких корпусов; во-вторых, создавалась благоприятная возможность для перехода от обороны к наступлению; и, в-третьих, эта победа подняла боевой дух балканских народов, вызвав панику у султана и у правительств Запада. Что русские не станут топтаться на месте – это прекрасно понимало турецкое правительство, и уже 30 ноября Порта обратилась к правительствам Европы с просьбой о посредничестве в -деле скорейшего прекращения войны. Тем самым правительство Турции откровенно расписывалось в собственном бессилии и неспособности к дальнейшему ведению войны. Но как показали события, роль посредников мало подходила для Англии, Германии и Австро-Венгрии. Крайне заинтересованные в решении восточного вопроса не в пользу России, они были едины в своем стремлении не допустить победы славянских народов. На создание блока против России требовалось время, а им теперь распоряжались русские.
Английское правительство, оставив в стороне Австрию и Германию, самостоятельно направило просьбу дивана в Петербург. Русское правительство приняло решение не начинать никаких мирных переговоров впредь до предварительного признания турецким правительством основных русских мирных условий: согласие на полную автономию всей Болгарии, Боснии и Герцеговины, согласие на независимость Черногории, Сербии и Румынии. Кроме того, по мирным условиям Турции предстояло выплатить контрибуцию, сделать черноморские проливы доступными для торговых судов всех нейтральных стран. Условия жесткие, но справедливые, и за этими условиями стояла сила русского оружия, в случае отказа турецкого правительства русское командование было полно решимости использовать этот веский аргумент.
Взятие Плевны русскими произвело огромный эффект как на фронте, так и в глубине России. Многие полагали, что самое трудное позади и война скоро кончится. Но такой вывод мог появиться только в результате недостаточного знания и понимания действительной военной обстановки. На самом деле вопрос о том, как добиться скорой и окончательной победы, был еще далеко не ясен. Более того, вставала угроза, что для войны успех у стен Плевны запоздал, и она может затянуться. События торопили русское командование к быстрейшему завершению войны. Для этого требовалось еще до наступления весны перейти Балканы, с тем чтобы не позволить правительствам западных стран каким-либо образом оказать давление извне. Вопрос о предстоящих действиях русской армии рассматривался 30 ноября советом, собранным Александром II[45] в Порадиме, на котором, кроме царя, присутствовали главнокомандующий, князь Карл, Д. А. Милютин, Э. И. Тотлебен, А. А. Непокойчицкий и вызванный к этому времени с Кавказа Н. Н. Обручев. После доклада Обручева, согласованного с Милютиным, было принято решение о переходе русской армии в наступление еще до весны, для чего трем отрядам войск под командованием И. В. Гурко, Ф. Ф. Радецкого и П. П. Карцева предстояло форсировать: первому – Западные Балканы с нанесением удара на Софию, второму – перевалы в районе Шипки и третьему – Троянский перевал.
Шейново
Подошло время открыть еще одну страницу в балканской биографии М. Д. Скобелева.
За то время, пока длилась осада Плевны, Шипкинский перевал не единожды превращался в подобие муравейника. По склонам гор то карабкались вверх, то стремительно бежали вниз турки, русские, болгары. При этом соперники так нещадно поливали друг друга свинцом и сражались с такой яростью, что даже спустя много лет на этой земле, пропитанной кровью и усеянной смертоносным металлом, не могла пробиться растительность.
Осознав всю бесплодность попыток занять перевал, Сулейман-паша отошел с армией к подножию гор и тут узнал новость. На его место султан назначил Вессель-пашу. Ставленник Стамбула, дабы не ударить лицом в грязь, попытался вдохнуть в подчиненных утраченный боевой дух и, с присущей ему энергией, возобновил атаки позиций русских войск и болгарских ополченцев. Турецкого военачальника ожидало разочарование. Горы оставались неприступными. В ход событий вмешалась природа, которая заставила противоборствующие стороны на время забыть об активных действиях.
Да и о каких действиях, например, со стороны русских могла идти речь, когда мужеству и стойкости собратьев по оружию пришлось выдержать еще одно нелегкое испытание? По донесению полковника Духонина, занимавшего со своим отрядом позиции на горе св. Николая, можно судить, что происходило на Шипке. «Ни в одной траншее огня развести нельзя, одежда всех офицеров и солдат изображает... сплошную ледяную кору... Ружья покрыты сплошной ледяной корой, и солдаты с чрезвычайными усилиями поддерживают в хорошо смазанных маслом ружьях исправное действие затвора и выбрасывателя, постоянно приводя их в движение окоченевшими пальцами».
Не случайно потери отряда Ф. Ф. Радецкого от болезней и обморожений значительно превышали боевые. Храбрый и добродушный генерал имел губительное пристрастие к картам, а положением солдат интересовался мало. Занятый с утра до вечера игрой в винт, он, находясь всего лишь в пяти километрах от переднего края обороны, не мог выбрать время для посещения землянок и траншей, в которых гибли от мороза, по его образному выражению, «святые серые скотинки». В своих донесениях он рапортовал по начальству о полном благоденствии вверенного ему войска. Стала знаменитой его фраза: «На Шипке все спокойно». «Спокойно», без выстрелов и разрывов снарядов, русские войска на Шипке потеряли около одиннадцати тысяч человек больными и обмороженными. Только в одной 24-й дивизии погибли шесть тысяч человек. Дивизию пришлось снять с позиций и отправить в тыл на восстановление, и до конца войны она не принимала в ней участия.
Турки находились в более выгодных условиях. Они не нуждались ни в продовольствии, ни в фураже. И все же «шипкинское сидение» имело важное значение – проходы через Балканы прочно удерживали русские войска.
...Еще в сентябре Радецкий предлагал осуществить переход через Балканы. Тогда, в начале осени, турки не в состоянии были перекрыть многочисленные тропы, ведущие с гор. Главнокомандующий отверг это предложение, сочтя его преждевременным. Радецкий не сумел настоять на своем, а вскоре в горах выпал снег, тем самым сослужив туркам службу надежного стража дорог. Когда главнокомандующий поставил Радецкому задачу перехода Балкан, генерал едва не вскричал: «Помилуй Бог! Лето – не зима». Но, в отличие от командира Шипкинского отряда, Николай Николаевич оказался более настойчивым и обязал Радецкого выступить в путь не позднее 19 декабря. Серьезно сомневаясь в успехе перехода, Радецкий с большими проволочками все же приступил к подготовке наступления.
Он поделил свой отряд на три колонны. Правая и левая, перейдя через Балканы восточнее и западнее Шипки, должны были нанести одновременный удар по турецким позициям, расположенным к югу от перевала. В этот момент вступит в действие и центральная колонна, чтобы сковать силы неприятеля со стороны Шипкинского перевала.
В Габрове сосредоточились войска правой колонны в составе шестнадцати с половиной тысяч человек при четырнадцати орудиях. Эту колонну возглавлял М. Д. Скобелев. В районе Тырнова сосредотачивались войска левой колонны, общей численностью девятнадцать тысяч человек при двадцати четырех орудиях, под командованием Н. И. Святополк-Мирского, центральную колонну вел сам Радецкий – двенадцать тысяч человек при двадцати четырех орудиях. Путь правой колонны пролегал западнее Шипки через Иметлийский перевал, а левой – восточнее Шипки через Травненский перевал[46].
Сам по себе план окружения турецких войск сомнений не вызывал, но исполнителей ожидало множество трудностей. Основная, пожалуй, – управление и организация связи между тремя колоннами, удаленными друг от друга на значительное расстояние. Сложным был и сам переход. Добровольные помощники – болгары, узнав о том, что задумали братушки, изумленно качали головами. Уж кому-кому, а им-то хорошо было известно коварство троп, ведущих через Иметлийский и Травненский перевалы. Летом по ним можно было пройти пешком, провести коня, но зимой местные жители остерегались предпринимать такое путешествие. А ведь по этим тропам предстояло пройти огромному войску! Сам путь и условия движения по нему колонн сильно разнились друг от друга. Для правой колонны он равнялся семнадцати километрам, а для левой – сорока восьми километрам. Однако общая крутизна подъема правой колонны в три, а спуска в два с половиной раза превосходила крутизну подъема и спуска левой колонны. Если же учесть двухсотметровый обрыв в трех километрах от Иметли, то разница в профиле перевалов – еще заметнее. Но ко всему перечисленному добавлялось еще одно препятствие – значительная часть маршрута правой колонны проходила в зоне наблюдения и обстрела турок, что делало невозможным движение по нему днем.
Получив от Радецкого указания на подготовку колонны к переходу через Балканы, Скобелев, заранее предполагавший такое развитие событий, а поэтому не терявший времени даром, развил кипучую деятельность. Пожалуй, за весь период войны с Турцией трудно найти пример более тщательной подготовки войск к действиям в суровых климатических условиях. Организаторский талант Скобелева раскрылся здесь не менее ярко, чем военный. Он как начальник колонны трудился сводной мыслью: независимо от условий перехода необходимо сделать все, чтобы уберечь отряд от неоправданных потерь в пути, сохранить его боеспособность. «Убедите солдат на деле, что вы о них вне боя отечески заботливы, что в бою – сила, и для вас ничего не будет невозможного», – говорил Скобелев. Личный пример начальника, его требования к подготовке стали мерилом для офицеров и солдат отряда. По всей округе Скобелев разослал команды для закупки сапог, полушубков, фуфаек, продовольствия и фуража. В селах приобретались вьючные седла и вьюки. На пути следования отряда, в Топлеше, Скобелев создал базу с восьмидневным запасом продовольствия и большим количеством вьючных лошадей. И все это Скобелев осуществлял силами своего отряда, не уповая на помощь интендантства и товарищества, занимавшихся снабжением армии.
Время напряженных боев со всей очевидностью показало, что русская армия по качеству вооружения уступает турецкой, и поэтому Скобелев снабдил один батальон Углицкого полка ружьями, отвоеванными у турок. Еще одно новшество внедрил Скобелев. Как только не чертыхались солдаты, всякий раз надевая на спину тяжеловесные ранцы! Ни присесть с такой ношей, ни прилечь, да и в бою она сковывала движения. Скобелев где-то добыл холст и приказал пошить мешки. И легко солдату стало и удобно! На холщовые мешки уже после войны перешла вся русская армия. Над Скобелевым посмеивались: дескать, боевой генерал превратился в агента интендантства, и смешки еще более усилились, когда стало известно о приказе Скобелева каждому солдату иметь по полену сухих дров. Скобелев же продолжал готовить отряд. Как показали дальнейшие события, дрова очень пригодились. На привале солдаты быстро разжигали костры и отдыхали в тепле. За время перехода в отряде не было ни одного обмороженного. В других отрядах, особенно в левой колонне, по обморожению из строя выбыло большое количество солдат.
За то время, пока длилась осада Плевны, Шипкинский перевал не единожды превращался в подобие муравейника. По склонам гор то карабкались вверх, то стремительно бежали вниз турки, русские, болгары. При этом соперники так нещадно поливали друг друга свинцом и сражались с такой яростью, что даже спустя много лет на этой земле, пропитанной кровью и усеянной смертоносным металлом, не могла пробиться растительность.
Осознав всю бесплодность попыток занять перевал, Сулейман-паша отошел с армией к подножию гор и тут узнал новость. На его место султан назначил Вессель-пашу. Ставленник Стамбула, дабы не ударить лицом в грязь, попытался вдохнуть в подчиненных утраченный боевой дух и, с присущей ему энергией, возобновил атаки позиций русских войск и болгарских ополченцев. Турецкого военачальника ожидало разочарование. Горы оставались неприступными. В ход событий вмешалась природа, которая заставила противоборствующие стороны на время забыть об активных действиях.
Да и о каких действиях, например, со стороны русских могла идти речь, когда мужеству и стойкости собратьев по оружию пришлось выдержать еще одно нелегкое испытание? По донесению полковника Духонина, занимавшего со своим отрядом позиции на горе св. Николая, можно судить, что происходило на Шипке. «Ни в одной траншее огня развести нельзя, одежда всех офицеров и солдат изображает... сплошную ледяную кору... Ружья покрыты сплошной ледяной корой, и солдаты с чрезвычайными усилиями поддерживают в хорошо смазанных маслом ружьях исправное действие затвора и выбрасывателя, постоянно приводя их в движение окоченевшими пальцами».
Не случайно потери отряда Ф. Ф. Радецкого от болезней и обморожений значительно превышали боевые. Храбрый и добродушный генерал имел губительное пристрастие к картам, а положением солдат интересовался мало. Занятый с утра до вечера игрой в винт, он, находясь всего лишь в пяти километрах от переднего края обороны, не мог выбрать время для посещения землянок и траншей, в которых гибли от мороза, по его образному выражению, «святые серые скотинки». В своих донесениях он рапортовал по начальству о полном благоденствии вверенного ему войска. Стала знаменитой его фраза: «На Шипке все спокойно». «Спокойно», без выстрелов и разрывов снарядов, русские войска на Шипке потеряли около одиннадцати тысяч человек больными и обмороженными. Только в одной 24-й дивизии погибли шесть тысяч человек. Дивизию пришлось снять с позиций и отправить в тыл на восстановление, и до конца войны она не принимала в ней участия.
Турки находились в более выгодных условиях. Они не нуждались ни в продовольствии, ни в фураже. И все же «шипкинское сидение» имело важное значение – проходы через Балканы прочно удерживали русские войска.
...Еще в сентябре Радецкий предлагал осуществить переход через Балканы. Тогда, в начале осени, турки не в состоянии были перекрыть многочисленные тропы, ведущие с гор. Главнокомандующий отверг это предложение, сочтя его преждевременным. Радецкий не сумел настоять на своем, а вскоре в горах выпал снег, тем самым сослужив туркам службу надежного стража дорог. Когда главнокомандующий поставил Радецкому задачу перехода Балкан, генерал едва не вскричал: «Помилуй Бог! Лето – не зима». Но, в отличие от командира Шипкинского отряда, Николай Николаевич оказался более настойчивым и обязал Радецкого выступить в путь не позднее 19 декабря. Серьезно сомневаясь в успехе перехода, Радецкий с большими проволочками все же приступил к подготовке наступления.
Он поделил свой отряд на три колонны. Правая и левая, перейдя через Балканы восточнее и западнее Шипки, должны были нанести одновременный удар по турецким позициям, расположенным к югу от перевала. В этот момент вступит в действие и центральная колонна, чтобы сковать силы неприятеля со стороны Шипкинского перевала.
В Габрове сосредоточились войска правой колонны в составе шестнадцати с половиной тысяч человек при четырнадцати орудиях. Эту колонну возглавлял М. Д. Скобелев. В районе Тырнова сосредотачивались войска левой колонны, общей численностью девятнадцать тысяч человек при двадцати четырех орудиях, под командованием Н. И. Святополк-Мирского, центральную колонну вел сам Радецкий – двенадцать тысяч человек при двадцати четырех орудиях. Путь правой колонны пролегал западнее Шипки через Иметлийский перевал, а левой – восточнее Шипки через Травненский перевал[46].
Сам по себе план окружения турецких войск сомнений не вызывал, но исполнителей ожидало множество трудностей. Основная, пожалуй, – управление и организация связи между тремя колоннами, удаленными друг от друга на значительное расстояние. Сложным был и сам переход. Добровольные помощники – болгары, узнав о том, что задумали братушки, изумленно качали головами. Уж кому-кому, а им-то хорошо было известно коварство троп, ведущих через Иметлийский и Травненский перевалы. Летом по ним можно было пройти пешком, провести коня, но зимой местные жители остерегались предпринимать такое путешествие. А ведь по этим тропам предстояло пройти огромному войску! Сам путь и условия движения по нему колонн сильно разнились друг от друга. Для правой колонны он равнялся семнадцати километрам, а для левой – сорока восьми километрам. Однако общая крутизна подъема правой колонны в три, а спуска в два с половиной раза превосходила крутизну подъема и спуска левой колонны. Если же учесть двухсотметровый обрыв в трех километрах от Иметли, то разница в профиле перевалов – еще заметнее. Но ко всему перечисленному добавлялось еще одно препятствие – значительная часть маршрута правой колонны проходила в зоне наблюдения и обстрела турок, что делало невозможным движение по нему днем.
Получив от Радецкого указания на подготовку колонны к переходу через Балканы, Скобелев, заранее предполагавший такое развитие событий, а поэтому не терявший времени даром, развил кипучую деятельность. Пожалуй, за весь период войны с Турцией трудно найти пример более тщательной подготовки войск к действиям в суровых климатических условиях. Организаторский талант Скобелева раскрылся здесь не менее ярко, чем военный. Он как начальник колонны трудился сводной мыслью: независимо от условий перехода необходимо сделать все, чтобы уберечь отряд от неоправданных потерь в пути, сохранить его боеспособность. «Убедите солдат на деле, что вы о них вне боя отечески заботливы, что в бою – сила, и для вас ничего не будет невозможного», – говорил Скобелев. Личный пример начальника, его требования к подготовке стали мерилом для офицеров и солдат отряда. По всей округе Скобелев разослал команды для закупки сапог, полушубков, фуфаек, продовольствия и фуража. В селах приобретались вьючные седла и вьюки. На пути следования отряда, в Топлеше, Скобелев создал базу с восьмидневным запасом продовольствия и большим количеством вьючных лошадей. И все это Скобелев осуществлял силами своего отряда, не уповая на помощь интендантства и товарищества, занимавшихся снабжением армии.
Время напряженных боев со всей очевидностью показало, что русская армия по качеству вооружения уступает турецкой, и поэтому Скобелев снабдил один батальон Углицкого полка ружьями, отвоеванными у турок. Еще одно новшество внедрил Скобелев. Как только не чертыхались солдаты, всякий раз надевая на спину тяжеловесные ранцы! Ни присесть с такой ношей, ни прилечь, да и в бою она сковывала движения. Скобелев где-то добыл холст и приказал пошить мешки. И легко солдату стало и удобно! На холщовые мешки уже после войны перешла вся русская армия. Над Скобелевым посмеивались: дескать, боевой генерал превратился в агента интендантства, и смешки еще более усилились, когда стало известно о приказе Скобелева каждому солдату иметь по полену сухих дров. Скобелев же продолжал готовить отряд. Как показали дальнейшие события, дрова очень пригодились. На привале солдаты быстро разжигали костры и отдыхали в тепле. За время перехода в отряде не было ни одного обмороженного. В других отрядах, особенно в левой колонне, по обморожению из строя выбыло большое количество солдат.