Коул Аллан. Когда боги спали

   Уже не оставалось сомнений, что это идет Фари.
   Загадка проклятия Запретной Пустыни была решена.
   Принц Лука выкрикивал поздравления и хлопал отца по спине, жалея, что сейчас в руке нет кинжала. Офицеры и придворные столпились вокруг, восхваляя мудрость и дальновидность короля.
   Манасия не двигался. Возбуждение улеглось быстро — он слишком долго ждал, чтобы безмятежно предаваться веселью.
   Когда усталая, измотанная экспедиция лорда Фари прибыла, король уже собрал генералов в командном шатре.
   Принц Лука с громадным удовольствием наблюдал за тем разочарованием, с которым старый демон воспринял столь прохладный прием. Путешествие тяжело сказалось на лорде Фари.
   Скорчившись в седле, страдая от болей в каждой косточке, он вгляделся сначала в Луку, а затем в огни палаточного города.
   — Где король? — спросил он дребезжащим от старости и усталости голосом. Он ненавидел себя за то, что выказывает слабость перед лицом Луки, но ничего не мог с собой поделать.
   — Отец попросил меня принести извинения, — ответил принц. — Он сказал, что вы поймете, если не получите поздравлений от него лично. Ведь он сейчас занят. Речь идет о планах вторжения в земли людей.

16. Воздушный корабль

   Сафар уже давно плыл по безмятежному морю. Далеко внизу, в таинственных глубинах, остались морские кошмарные драконы, преследующие его в снах.
   Он мечтал о Кирании и ее плодородных полях. Грезил о горниле Солнечного Бога, где создавались облака, роняющие краски на землю. Он грезил о глине, мгновенно принимающей причудливые формы, стоило ему лишь коснуться ее. Грезил о девах, купающихся в озере, и у всех у них были столь же сладостные груди и бедра, как у Астарии, и пьянящие улыбки, и искрящиеся глаза, как у Нерисы.
   Но каждый такой сон перемежался быстро меняющимися кошмарами. Он видел, как лава вулкана накатывала на обитателей Хадин. Видел кавалерию Демонов, атакующих караван. Он видел Тулаза, поднявшего саблю, Калазариса, заглядывающего в подземелье, видел Катала, умирающего от рук Земана. А солдаты Дидима избивали Нерису.
   Он грезил о пещере Алиссарьяна, где, присев рядом с Ираджем, наблюдал, как из дыма появлялись соблазнительные женские губы, и видел, как они движутся, и слышал, как говорила Предсказательница:
   — Эти двое пойдут той же дорогой, по которой уже прошли двое. Братья по духу, но не по чреву. Разделенные телесно и умственно, но объединенные судьбой. Но берегитесь того, что найдете, о братья. Берегитесь выбранного вами пути. Ведь эта история не закончится, пока не доберетесь до Огненной Земли.
   Постепенно сновидения становились все более размытыми, и Сафар начал осознавать окружающий мир. И выглядел этот мир столь же таинственно, как и океан сновидений.
   Он по-прежнему ощущал покачивание, словно продолжал плыть по морю, правда, ему казалось, что он лежит в повозке с тентом. И вместо плеска волны слышит хлопанье ткани на ветру и звонкие звуки натянутых струн. Но слышалось и ритмичное плесканье воды, и почему-то низкий рев горящей печи.
   Сильные и ласковые руки приподняли его голову. Губ коснулась ложка, во рту оказался мясной бульон. Вновь приблизилась ложка. Сафар ел и ел, пока не послышалось шкрябанье по дереву, свидетельствующее о том, что чашка пуста. Сафар вновь задремал.
   На следующий раз он очнулся и услыхал незнакомые голоса, произносящие странные вещи: «Закрепляй этот карабин…»; «Направляй раструб, проклятье! Направляй раструб!»; «Кто следит за горелкой? Она почти погасла!»
   Однажды он услыхал, как та женщина, которую он принял за смерть, творила непонятное заклинание:

 
Приди, Мать Ветров,
Подними нас легкими руками
К теплому солнышку.
Нам надо повыше.
Нам надо побыстрей.
Прими нас в объятия, Матерь Ветров,
А затем
Ласково опусти на землю.

 

   Сафар задумался над смыслом такого заклинания. Он так и уснул, озадаченный.
   Шло время. Время сонного путешествия. Но вот его окатил поток холодного воздуха, и он открыл глаза.
   По глазам больно ударили солнечные лучи, но тут же зрение прояснилось.
   Казалось, он лежит на твердой поверхности на дне фантастического ущелья, загадочные стены которого выкрашены в различные цвета. Стены загибались внутрь, отделяясь вверху одна от другой лишь на несколько футов. Через эту щель он видел небо столь же голубое, как купол небосвода над Невестой и Шестью Девами.
   Затем сформировалась смутная мысль: «Это не ущелье. Слишком гладкие стены. К тому же мне никогда не доводилось видеть такие разноцветные склоны. И такие яркие! Словно маляр раскрасил». Тут до него дошло, что склоны шевелятся, как живая кожа.
   «Может быть, меня проглотил гигант, — подумал Сафар, — и я разглядываю его внутренности». Но в таком заключении содержалось мало здравого смысла — тогда бы он не видел неба.
   «Должно быть, мне по-прежнему снится сон», — подумал он. Мышцу ноги свело, и он потянул ногу, пока боль не ослабла.
   Сафар подумал: «Вот боль, которая доказывает, что я бодрствую. Но где же я нахожусь?» Наконец он догадался, что летит, вернее лежит, внутри чего-то, что летит каким-то образом. И возможно, хоть он и бодрствует, но посреди какого-то видения, и находится сейчас на каком-нибудь могучем орле, летящем по воле видения.
   Нет, не годится. Где же тогда крылья? Если он на орле, то должны быть крылья.
   Он попытался сесть и осмотреть окружающую его обстановку.
   Кто-то закричал. Навалилась слабость, он рухнул назад. Голова закружилась, он закрыл глаза.
   Послышались мягкие шаги.
   Пахнуло духами, когда кто-то опустился на колени рядом с ним.
   Сафар открыл глаза и увидел склонившуюся над ним красивую женщину, с миндалевидными глазами и серебристыми волосами, в которых виднелись черные пряди. Именно лицо этой женщины он увидел летящим над пустыней; той женщины, которую он принял за явившуюся за ним смерть. Но теперь у лица был нормальный размер и отсутствовала вся эта кричащая раскраска. И гладкая матовая кожа, как дорогой пергамент, отмеченная едва заметными следами возраста.
   — Я рее видел это, — сказал ей Сафар. — Я имею в виду воскрешение. С такой же красивой женщиной, склонившейся надо мной. — Он думал сейчас об Астарии.
   Женщина рассмеялась. Искренним, земным смехом. Смехом заразительным.
   Вместо ответа она повернула голову и кого-то позвала.
   — Паренек и в бодрствующем состоянии такой же хорошенький, как и спящий, Бинер. У него чудесные голубые глазки. И это не комплимент. Я впервые за тридцать лет просто смущена.
   — Мы можем подняться еще на тысячу футов, Мефидия. Горячего воздуха хватит, — отозвался Бинер знакомым баритоном.
   Послышались тяжелые шаги.
   — Последний раз ты смущалась, когда богиня Фелакия была девственницей, — сказал Бинер.
   Сафар повернул голову. По глубине баритона и тяжелым шагам Сафар ожидал увидеть нависшего над ним громилу.
   И Бинер действительно оказался громадиной. Обхват груди, мощные руки и ноги были под стать великану, вот только росту в Бинере было не более четырех футов. На огромном бородатом лице с преувеличенно широким ртом поблескивали широкие зубы.
   Бинер увидел, как Сафар уставился на него, и изобразил улыбку, которая, очевидно, считалась у него успокаивающей.
   — Держу пари, парень, ты рад, что не я разбудил тебя, — сказал он. — У меня внешность, как изображение в кривом зеркале.
   Сафар удержался от ответа. Ему не хотелось выглядеть невежей и не соглашаться с очевидной истиной.
   Мефидия похлопала его по плечу.
   — Можешь не переживать из-за оскорбленных чувств Бинера, — сказала она, догадавшись о его мыслях. — Он хоть и урод, но лицом своим гордится. Да и люди не скупятся, лишь бы посмотреть на него. И столько же доплачивают, чтобы увидеть, как он поднимает повозку с железными болванками или разбивает кирпичную кладку ударом кулака.
   Смущенный Бинер колупнул пол носком ботинка.
   — Да это все ерунда, — сказал он. — Просто трюки для развлечения ярмарочной толпы. К тому же Мефидия для начала еще доводит их до нужного состояния своим колдовством.
   Мефидия посмотрела Сафару прямо в глаза.
   — Бинер прекрасный актер, — сказала она, изящно взмахивая рукой. — По моему мнению, самый лучший из мужчин Эсмира.
   Голова Сафара кружилась. Он чувствовал себя окончательно сбитым с толку.
   — Простите, милая леди, — сказал он. — Но я не ошибаюсь, и меня действительно спасли… э… бродячие актеры?
   Бинер и Мефидия рассмеялись. Бинер выпрямился во весь свой рост и воскликнул:
   — Подходите, подходите, парни и девушки всех возрастов! Я представляю вам — летающий цирк чудес Мефидии! Грандиознейшее зрелище во всем Эсмире!
   Мефидия захлопала в ладоши, восклицая:
   — Браво! Браво!
   Сафар встревожился и приподнялся на локте.
   — Еще раз прошу прощения, — сказал он. — Я понимаю, что это невежливо — приставать с расспросами к людям, которые спасли тебя, но… Что вы такое говорите насчет полетов?
   Бинер изобразил удивление.
   — Но мы действительно летаем, парень, — сказал он. — И в данный момент, по моим оценкам, мы находимся на высоте в две мили.
   Сафар закашлялся.
   — На высоте в две мили? Но в чем?
   — Как в чем? Конечно же в воздушном корабле, парень. В воздушном корабле!
   Страх оказался сильнее слабости, и Сафар, пошатываясь, поднялся на ноги.
   Он подошел к ограждению и посмотрел вниз. Далеко внизу расстилалась широкая плодородная долина. Видно было, как по полям стремительно перемещается двугорбая тень. Кровь застыла в жилах, когда он понял, что является частью этой быстро передвигающейся тени.
   Он воскликнул, обращаясь к своим спасителям:
   — На какой, вы сказали, высоте мы находимся?
   — Две мили, парень… Плюс-минус тысячу футов, — отозвался Бинер.
   Сафара бросило в жар. А затем он потерял сознание.

 

 
   Когда он пришел в себя, вокруг собралась небольшая толпа. Рядом присела Мефидия, пытаясь влить ему в рот бренди. От одного взгляда на эту толпу Сафар широко раскрыл рот и проглотил жидкость.
   В центре стоял Бинер. Рядом располагался высокий скелетоподобный малый, одетый лишь в набедренную повязку и тюрбан. Вокруг шеи его обернулась громадная змея с человеческим ликом. Сразу же за ним стоял крепкий мужчина с мускулатурой акробата. Свою чересчур маленькую голову, соединенную с плечами длиннющей тонкой шеей, он держал рукой за волосы, поднимая повыше, чтобы видеть через головы других. Надо всеми возвышалось существо, похожее на дракона. Этот белый дракон с длинным рылом, увидев, что Сафар смотрит на него, изогнул заостренный хвост и почесал им за ухом. Затем кто-то сместился в сторону, и Сафар увидел, что это существо наполовину человек. Длинное тело принадлежало женщине с вполне приличными формами, с грудью, прикрытой пластинами и со скромной набедренной повязкой.
   В общем, было на что посмотреть. Но дракон заметил, что Сафар неотрывно смотрит на него или на нее.
   — Я есе и зонглер, — прошепелявила она. — Сесть сариков семь сабель сразу. Мы смазываем их маслом, и я подзигаю их своим дыфаньем.
   Она поднесла лапу с когтями к рылу и выдохнула. Вокруг сжатого кулака образовались дым и языки пламени.
   — Просу просенья, — сказала она. — Но долзна зе я себе зарабатывать на пропитанье.
   Сафар кивнул. «Какой вежливый дракон!» — подумал он. И вновь потерял сознание.
   — В самом деле, Арлен! — сказала Мефидия. — Ты что, не можешь удержать себя в руках? Ты уже не первого гостя пугаешь до полусмерти!
   — Просу просенья, — взвыла драконша. — Я не виновата. Долзно быть, за узыном съела фто-то не то.
   Так прошли несколько дней сна без сновидений, прерываемого лишь на полубессознательную кормежку. И вот настала минута, когда он пришел в себя, ощущая необыкновенный прилив сил и тревоги. Вдохнув запах духов, он почувствовал себя очень, очень…
   Он открыл глаза. Все вокруг освещалось тусклым неверным светом. Над головой возвышался потолок какого-то помещения, на нем прыгали темные тени. Сафар посмотрел на себя и увидел, что некая часть его тела горбом подняла одеяло.
   Сафар услыхал знакомый хрипловатый смех. Над ним склонилось лицо Мефидии. Губы раздвигались в улыбке, в глазах плясал смех. Она тоже посмотрела на возвышение на одеяле и затем в глаза Сафару.
   — Приятно видеть тебя вновь среди живых, — сказала она.
   Сафар вспыхнул. Он хотел было извиниться, но Мефидия приложила палец к его губам, призывая к молчанию.
   — Передо мной можешь не стесняться, — сказала она. — Такие жизненные подъемы я только приветствую. Тем более что кругом твои друзья.
   Сафар открыл рот, но вновь длинный изящный палец прижался к его губам.
   — Ты еще молод, — сказала Мефидия. — А у юности есть как свои преимущества, так и недостатки. Преимущества очевидны. — Она посмотрела на бугорок. К огорчению Сафара, его член и не собирался сдаваться. — Недостатки же заключаются в следующем: что делать с этими преимуществами?
   — О! — Вот все, что мог сказать Сафар.
   — И я так полагаю, что у тебя есть ряд вопросов, — сказала Мефидия. — Если, конечно, допустить, что твой незваный гость под одеялом не отвлекает тебя от мыслительного процесса.
   Сафар ощутил, как напряжение под одеялом уменьшается. Ему неодолимо захотелось добраться до члена и переместить его в менее заметное положение. Но тут из детского воспоминания пришла рука матери, ударяющая его по тыльной стороне ладони, и Сафар решил оставить все так как есть.
   — Прежде чем обрести право задавать вопросы, — сказал Сафар, — я, наверное, должен рассказать о себе.
   — Валяй, — согласилась Мефидия.
   — Меня зовут Сафар Тимур. Я только что избежал казни в Валарии. Но клянусь душой матери, я ничем не заслужил такой участи. И я не преступник, а всего лишь студент, искатель истины, никогда никому не причинивший вреда. Должно быть, вас это не интересует. Но, наверное, заинтересует, что меня разыскивают очень могущественные люди, которым весьма не понравится, если они узнают, что вы помогли мне.
   Мефидия сцепила ладони.
   — Какая изящная речь, — сказала она. — И как фразы выстроены. Мне хотелось бы просто поблагодарить твоих мать и отца за то, что вырастили такого искреннего паренька.
   Сафар вновь почувствовал себя не в своей тарелке и опять покраснел.
   — Я всего лишь хотел вас предупредить, кого вы подобрали.
   Мефидия поцеловала его и потрепала по щеке.
   — Не обращай внимания, милый, — сказала она. — Просто у меня, как у всякой старухи, болтливый язык.
   Сафар окинул взглядом ее роскошную фигуру, задрапированную в многослойный, полупрозрачный халат.
   — Вы совсем не старуха, — пробормотал он и едва смог оторвать взгляд.
   — Если ты будешь продолжать в том же духе, — сказала Мефидия, — то нам и до греха недалеко.
   — Э… Позвольте, я соберусь с мыслями.
   Мефидия, опытная актриса, как постепенно понимал Сафар, оправила волосы.
   — Что ж, парень, ты можешь вскружить женщине голову.
   Сафар не придумал ничего лучшего, как уже машинально в ответ покраснеть.
   — Не возражаете, если я вам задам несколько вопросов?
   — Спрашивай, — ответила Мефидия.
   — Сначала я хотел бы узнать о воздушном корабле, — сказал он. — А затем — о цирке.

 

 
   На ответы ушло много дней и много миль. На самом же деле в течение всех тех месяцев, что провел Сафар с Мефидией и ее труппой, он так и не услышал всю историю целиком, хотя все, от могучего карлика Бинера до драконши Кларан, предпочитавшей овощи мясу, охотно просвещали его.
   Воздушный же корабль хоть и сложное устройство, но безжизненное, легче поддавался описанию.
   Прежде всего, это действительно был корабль, с торчащим носом, мачтами и парусами. У него была корабельная палуба, высокий мостик, камбуз и каюты. Однако же дерево, из которого он был собран, было легче бумаги и крепче стали.
   Мефидия рассказала, что палубные доски — подарок одного лесника, в прошлом ее любовника, который воровал стволы из священной рощи, чтобы доказать свою состоятельность как мужа. Соперник лесника на любовном фронте, прославленный изготовитель волшебных игрушек, превратил доски в чудесный корабль, желая обойти конкурента.
   — Тогда я была очень молода, — рассказывала Мефидия. — Конечно, мне еще не хватало ловкости ума добиться того мужчины, который был мне нужен, но хватило сообразительности сохранить этот дар и отказать обоим, не оскорбив никого из них.
   Корпус воздушного корабля подвешивался под двумя воздушными шарами, каждый девяти футов высоты, сделанными из легкой прочной материи, не только водоотталкивающей, но еще и легко поддающейся росписи красками, создавая труппе необходимые яркие декорации. Лик Мефидии украшал передний шар. Создавая легенду «Летающего цирка Мефидии».
   Количество необходимого для поднятия судна горячего воздуха обеспечивалось двумя печками с горелками, куда магическим образом попадало топливо — смесь измельченного птичьего помета, сушеных трав и колдовского порошка, издававшего слабый запах аммиака. В качестве балласта использовался песок в обычных мешках, которые сбрасывали за борт для набора нужной высоты. Для спуска «разевали пасть» — тянули за веревки, с помощью которых расширялось отверстие в низу баллона для выпуска горячего воздуха. Самое большое внимание к себе требовали карабины — зажимы, с помощью которых корабль крепился к шарам. Постоянно приходилось то ослаблять зажимы, в зависимости от силы ветра, то подтягивать.
   А в остальном судно казалось довольно простым в управлении. И хотя иногда, к тревоге Сафара, возникали моменты, когда экипажу приходилось довольно туго, большую часть времени судно неслось само по себе. Помимо основных членов труппы, в экипаж входили полдюжины мужчин и женщин, так называемых «чернорабочих». Те, как правило, следили за оборудованием и частями, из которых, собственно, и складывался сам цирк, оставляя управление кораблем самим артистам.
   Частью рутинной работы являлось стояние у штурвала. Осуществлялась эта задача на мостике, где располагался большой корабельный штурвал. Это колесо со спицами сложнейшей системы приводов, парусов и румпелей поворачивало корабль.
   — А как быстро может он летать? — однажды спросил Сафар Бинера. Как раз была очередь Бинера стоять на руле, а Сафар присматривал за компасом.
   — От ветра зависит, — сказал Бинер. — И от температуры. Можно за день пролететь триста миль. А можно и тридцать за неделю, когда штиль.
   Сафар наблюдал, как Бинер работает со штурвалом. Несмотря на искусную поворотную систему, казалось, он в выборе направления больше руководствовался ветром.
   — А что происходит, когда налетает ураган? — спросил он.
   — Молимся в основном. А Мефидия творит заклинания. Но больше молимся. Если нет гор поблизости, то отдаемся на волю урагана. Если же горы недалеко, то привязываемся к чему-нибудь и болтаемся. Самое трудное в этой ситуации сесть на землю. А потом во время шторма удержать его на земле. Надо еще найти подходящий по размерам сарай. Только ветер не ждет, пока спустят шары.
   Сафар же понял, что самое лучшее место в мире именно здесь, высоко над землей, где не доберется до тебя никто — ни король, ни злодей.
   Он вспомнил о той сложной ситуации, в которую угодил в Валарии, и сказал:
   — Не больно-то и хорошо там, внизу.
   Бинер понимающе кивнул. Сафар уже поведал экипажу о своих горестях.
   — Но ведь надо и питаться, — сказал он. — Пища, конечно, может расти на деревьях, но уж никак не в воздухе. — Он пожал могучими плечами. — На земле не так уж и плохо. Вот подожди, увидишь на первом представлении. Ничто так не способствует доброму отношению к людям, как хорошие аплодисменты. Особенно как посмотришь на малышей, на их горящие глазки.
   Было уже решено, что Сафар какое-то время поездит с труппой. А чтобы заработать на пропитание, он тренировался в обращении со множеством мелочей, которые входили в программу, имеющую название на цирковом жаргоне «развлечение деревенщины».
   — А как ты стал цирковым артистом? — спросил Сафар. — У тебя с детства были способности?
   Бинер покачал массивной головой.
   — Мои родители были актерами, — сказал он. — И сами происходили из старинной династии актеров. На сцене я появился первый раз, еще когда сосал мамкину грудь. Играл различные детские роли. И продолжал играть потом всю жизнь. Я ведь не вышел ростом, если ты заметил. Отец и мать были нормального роста и не понимали, что происходит со мной. А я начал расти вбок, а не вверх. И уже не мог играть малышей.
   Бинер потемнел лицом, вспомнив что-то больное. Затем встряхнулся и продемонстрировал в ухмылке широкие зубы.
   — Одно время мел подмостки и выполнял другую грязную работу. И вот однажды над нашим городом появился воздушный корабль, играла музыка, и сверху на нас смотрели люди подобно богам и богиням. Они всех звали за собой. Я сразу же заболел цирком, увидев первое представление. Я умолял Мефидию испытать меня. Она дала мне такой шанс, и с тех пор я с нею. Вот уже пятнадцать лет. Даже это имя — Бинер — дала мне она, в честь карабинов, которые нас держат. Она объяснила, что так же зависит от меня, как и мы от карабинов.
   Хотя история жизни Бинера отличалась от историй других актеров, Сафар скоро уяснил, что у них всех есть нечто общее: оказавшись изгоями общества, они создали свое. И дала им этот шанс Мефидия, оказавшись рядом в нужное время, чтобы спасти от существования в той жалкой жизни.
   — Если бы не Мефидия, — сказал однажды Каиро, — я так бы и прозябал в своей деревне. — Каиро был как раз тем акробатом, с отделяющейся головой. — Или меня забили бы камнями. Парни гонялись за мной. А если я прятался в доме, они швыряли камни в стекла. И тогда моя мамаша вышвырнула меня на улицу, решив, что пусть лучше меня забьют, чем разнесут дом.
   Рабик и Илги — заклинатель змей и змея — кочевали по временным циркам, пока их не отыскала Мефидия. У них как раз возникли разногласия с владельцем цирка — их выгнали, оставив на обочине дороги, ведущей в никуда.
   — У нас не было даже медяка на покупку самой маленькой мышки для моего еженедельного обеда, — говорил Илги своим странным мелодичным голосом.
   Илги был змеей с человеческим лицом. Он же являлся и душой их номера, и вообще «мозгами на двоих». Рабик, в своем тюрбане и набедренной повязке, представлял собой безмятежное существо, пребывавшее в покое там, где его сажали или ставили. Лишь Илги мог с ним общаться и как-то подталкивать к действиям.
   — Он прекрасно играет на дудочках, — сказал Илги. — Хоть и бедняга, и не соображает ничего, но все же он больше музыкант, чем я — человек.
   Мефидия спасла женщину-дракона Арлен, когда за ней гналась разъяренная толпа.
   — Я спала себе в тенечке и во сне выпустила язычок пламени. А город возьми и загорись. — Арлен вытерла глаза, всплакнув над воспоминанием. — Все произосло случайно, — сказала она. — Я говорила «извините». Но они и слысать не хотели.
   Арлен понятия не имела, кто она и откуда.
   — Я думаю, папаса выронил меня, когда перелетал в другое гнездо, — сказала она. — Меня отыскала зена одного фермера. И вырастила, как зверюску. А затем я стала подрастать, начались всякие случайности, и муз ее выгнал меня с фермы.
   Мефидия, в отличие от остальных, не проявляла такой откровенности. Хотя она и не отказывалась отвечать на любые вопросы Сафара, ответы ее дразнящим образом уходили в сторону от сути вопроса. Об ее жизни можно было только гадать по случайно брошенным намекам.
   Много позже, когда Сафар стал ее любовником, он частенько упрекал ее в том, что она скрывает прошлое.
   Мефидию это забавляло.
   — Я была рождена таинственной женщиной, мой милый, — говорила она. — И эту роль я исполняла всю свою жизнь. С каждым прошедшим годом эта таинственность становится все глубже.
   Она зашевелилась в его объятиях, прижимаясь к нему своим мягким телом.
   — Кроме того, — сказала она, — я боюсь, что, узнав все, ты разочаруешься. А что, если я всего лишь обычная крестьянская девушка, сбежавшая с первым возлюбленным? Или молодая горожанка, бросившая старого толстого мужа?
   Сафар на минуту задумался, затем сказал:
   — Нет, в этих образах я тебя не могу представить. Ты никогда не была обычной, Мефидия. Уж в этом я уверен.
   — Вот как, милый? — пробормотала она. Мефидия стала покрывать поцелуями его шею. — Ты… действительно… действительно… так уж… уверен? — Она добралась до его губ и замолчала.
   Они занялись любовью, после чего она казалась Сафару еще таинственнее. Восхитительно таинственной. И он тут же пришел к выводу, что, наверное, она права, играя эту роль.
   Что он знал наверняка, так это то, что силы воли ей не занимать и она является настоящим лидером, за которым охотно идут остальные. К тому же Мефидия была колдуньей.
   Сафар ощутил это сразу, как только окончательно поправился. В ней ощущалось нечто большее, чем обычное женское обаяние. Вокруг нее начинали вращаться небольшие энергетические смерчи, заставляя подниматься дыбом волосы на руках Сафара. А глубоко в ее миндалевидных глазах вспыхивали магические искорки, когда туда проникал свет.
   Он ничего не говорил о собственных способностях в основном потому, что не знал, как она отреагирует. Вдруг воспылает ревностью подобно Умурхану? Но еще и потому, что он ощутил сильнейшее потрясение после опыта в Валарии и поклялся обратиться к магической стороне своей сути лишь после того, как окончательно поправится.